Пушкин, Чаадаев, масоны и поляки

	От	полковник Рюмин
	К	All
	Дата	10.09.2001 01:49:21
	Рубрики	Прочее;

Так, одна «точка расхождения» Пушкина с масонами известна — Вейсгаупт. А еще? Дело было в связи с польским восстанием.

В сентябре 1831 г., узнав о слушаниях во французском парламенте по вопросу оказания вооруженной помощи польским повстанцам, Пушкин публикует стихотворения «Клеветникам России» и «На взятие Варшавы». «Оставьте нас: вы не читали /Сии кровавые скрижали; /Вам непонятна, вам чужда /Сия семейная вражда...»

П.А.Вяземский по этому поводу сделал известную запись в дневнике: этот род восторгов — анахронизм, льву, наконец, удалось наложить лапу на мышь и т.п. А Александр Иваныч Тургенев? «Вяземский очень гонял Пушкина в Mocкве за Польшу. Как поэт, думая, что без г триотизма, как он понимает, нель, быть поэтом, и для поэзии не хочет выходить из своего варварства. Стихи Клеветникам России показывают, как он сей вопрос понимает. Я только в одном Вяземском заметил справедливый взгляд и на эту поэзию, и на этот нравственно-политический мир (или — безнравственно)». (Письмо брату Николаю Ивановичу в Лондон, сентябрь 1831 г.) Другое письмо: «На прошедшей неделе мы обедали в Английском Клобе с Чаадаевым, а после мы заспорили и крепко о достоинстве стихов Пушкина и других, кои здесь всю неделю читались всеми, — »На взятие Варшавы" и «Послание клеветникам России». Мы немного нападали на Чаадаева за его мнение о стихах...". Да, похоже, сильно задели Александра Иваныча эти стихи.

А что Чаадаев — поддержал Пушкина? Нет ли чего-нибудь на эту тему в их переписке? Вот, 18 сентября 1831 года, Пушкину: «Мой друг, никогда еще вы не доставляли мне такого удовольствия. Вот, наконец, вы — национальный поэт; вы угадали, наконец, свое призвание... Стихотворение к врагам России особенно изумительно; это я говорю вам... Не все держатся здесь моего взгляда, это вы, вероятно, и сами подозреваете; но пусть их говорят, а мы пойдем вперед; когда угадал... малую часть той силы, которая нами движет, другой раз угадаешь ее... наверно всю. Мне хочется сказать: вот, наконец, явился наш Дант... м.б., слишком поспешный» (П.Я.Чаадаев. Статьи и письма. М., «Современник», 1989).

Однако, довольно неожиданная оценка для «западника» Чаадаева! Восстание-то в Польше было организовано польско-литовской масонской унией, а Чаадаев вместе с обоими Тургеневыми, дядей Пушкина Василием Львовичем, Пестелем (впрочем, и Бенкендорфом; и министром полиции Балашовым) входил в свое время в петербургскую масонскую ложу «Соединенные Друзья», поддерживающую тесные дружеские связи с польским «великим востоком» (постоянными членами ложи были польский наместник великий князь Константин Павлович, один из семи «верховных» масонов в Варшаве, великий мастер польского «востока» граф Станислав Костка-Потоцкий, почетным членом — Фесслер). Поэтому и реакция А.И.Тургенева, и Вяземского, близкого к «Соединенным Друзьям», понятна, но почему стихи Пушкина доставили «такое удовольствие» Чаадаеву?

Ответ можно найти в никогда не публиковавшейся при жизни Чаадаева работе 1831 г.: "Несколько слов о польском вопросе". Как участник войн 1812-1815 гг., Чаадаев хорошо помнил, на чьей стороне выступало в них организованное Наполеоном так называемое Великое княжество Варшавское. Поэтому «речи в пользу поляков» в Национальном собрании Франции он справедливо расценил как плохо скрытый призыв к реваншу за поражения 1812-1815 гг. Возмущало его и называемое место возможного десанта французских войск — порт Полаген (Паланга), не имевший тогда отношения ни к Польше, ни к Литве (входил в состав Курляндской губернии, части нынешней Латвии).

Сравнение Вяземского — лев наложил лапу на мышь — не просто неуместно, но и отдает клеветой, если учитывать, что еще в декабре 1830 г. руководители восстания торговались: мы, мол, прекратим военные действия, но Россия должна передать в состав Царства Польского Литву, Белоруссию и Малороссию — территориальные претензии, совершенно несопоставимые с образом задавленной мышки. Видимо, мятежники с самого начала были уверены в военной поддержке великих держав: иначе, только-только захватив Варшаву, посмели бы они требовать от Москвы уступок, которые любое другое государство могло бы достигнуть лишь в результате победоносной войны? Задолго до известных слушаний во французском парламенте в Польшу потянулись «военспецы» с опытом наполеоновских войн: Джераламо Раморино, Гюстав Монтебелло, сын наполеоновского маршала Жана Ланна, другие.

Вопреки мнению А.Тургенева, в «светских» кругах Петербурга и Москвы многие разделяли его и Вяземского взгляды на польские события. Он прав в другом: именно Пушкин в сентябре 1831 г. внес перелом в общественное мнение, твердо и спокойно заявив в чеканных стихах, что речь идет не о порабощении Польши, а о сохранении целостности и независимости России, и был поддержан «фронтовиком» Чаадаевым, личностью авторитетной и в Английском Клобе, и в русском масонстве.

Это, между прочим, факт знаменательный сам по себе, ибо размежевание в русском масонстве по патриотическому признаку происходило крайне редко, за почти два века дооктябрьской истории оно так и не создало структур, независимых от заграничных; понятие «национальное масонство», естественное в Европе, было непредставимо в России. Такого, конечно, Чаадаеву не забыли: эдакий «патриотический» донос митрополиту Серафиму по поводу «Философического письма» написал в 1836 г. никто иной, как Филипп Вигель, бывший сподвижник Чаадаева по ложе «Соединенные Друзья», а потом один из преемников А.Тургенева на посту директора департамента духовных дел иностранных исповеданий.