слишком много помню
Вновь улетаю в Беслан. За минувший год я там был чаще, чем где бы то ни было - я знаю, как куда можно пройти дворами и где купить сок ночью. По улице Ленина я уже и вовсе, по-моему, могу ходить с завязанными глазами.
Я многое видел - но Беслан все равно остался самым жутким воспоминанием. Врезавшимся навсегда. До сих пор вызывающим оторопь. Я оказался там уже вечером дня захвата. Только накануне ночью прилетев из Чечни, я не успел даже распаковать бронежилет, да и вообше почти все вещи. Наутро я уже гнал во Внуково словить первый же рейс до Минвод, а оттуда на такси на 150 кмч мчался к той школе.
Я помню эти лица. Я помню полную женщину средних лет, все три дня просидевшую на бревне, смотря в сторону школы. Она не могла сдвинуться с места ни на минуту - и я помню эти глаза. Еще я помню глаза человека по-моему по фамилии Дзугаев, который все три дня озвучивал цифру "354 заложника". Что было фантасмагорией - поскольку даже глупому человеку достаточно было провести в этом городе десять минут, чтобы понять, сколько там в школе на самом деле людей. О том, что эта цифра лжива, знал и человек по фамилии Дзугаев, и все до единого, кто его слушал. Там сразу не было только понятно, больше полутора тысяч человек в школе или меньше. Потом оказалось чуть меньше.
Я помню день штурма. О том, что будет штурм, стало ясно часов в восемь утра. Оцепление было значительно отодвинуто, а спецназ все утро проводил залегания и забегания. Я помню эти два взрыва, с которых все началось. Я прекрасно помню в этот момент исказившееся невероятной болью лицо женщины, у которой там были дети. Она поняла все.
Я помню панику и скопление скорых, которые не могли проехать из-за пробок. Помню местных жителей, которые и спасали, и преследовали убежаших боевиков - их же не один и не двва себажло. Я помню эти погони на машинах за ними, скрывавшимися через дворы. Я помню этот многочасовой бой на бесланских улицах, который шел во всех четырех направлениях от меня, поскольку боевики разбегались по всему городу.
Я помню, как один из них отстреливался из гранатомета буквально в десяти метрах от нас - и мы лежали на земле, понимая, что если что, не спасет никакой бронежилет.
Я помню гаишника, который на своей раздолбанной машине сам гонялся за одним боевиком. "Я вот за ним гонялся, гонялся, теперь он сейчас засел вон там в гастрономе. Что теперь делать, я не знаю - наверное, я его убил". Я помню, что я не понимал, где находится армия.
Я помню, как на следующий день выставили блокпосты, но - уже на следующий день - через них можно было свободно проехать без документов. Мы это сделали. Это стоило 800 рублей.
Я помню проливной дождь вечером дня штурма и как во всем Беслане отрубилось электричество. Я помню безумных людей, которые носились от морга к моргу, от больницы к больнице, пытаясь найти детей.
Я помню, как на следующее утро к 12-ти дня, услышав, что утром приехал Путин, жители города начали стекаться на центральную площадь. Я помню, как они его ждали. "Он ведь не может с нами не поговорить - он же приехал", - говорила одна женщина. Я не стал ей говорить, что к тому моменту он уже часа четыре как уехал.
Я помню, как я приезжал в Беслан потом. Я помню мужчину, сидевшего на этом громадном новом кладбище по правую руку от дороги из аэропорта - он сидел и плакал перед пятью могилами с одной фамилией. Я ее помню - Тотиевы. Я помню находившихся в шоке смеющихся людей, говоривших, что они счастливы, потому что у них в семье всего один погибший. Я помню женщину, которая была в числе тех 26-ти, кого Аушев вывел накануне. Ей дали взять только одного ребенка - а у нее были двое. Она взяла девочку и говорила, как разрывалось ее сердце, когда она слышала спиной крик своего сына "Мама, возьми меня с собой". Он погиб.
Я помню мужчину, который и через полтора месяца не мог ночевать дома. У него погибли все. Часов в десять вечера он тихо выходил из дома, садился на лавочку, ронял лицо в ладони и сидел там до утра. Утром он вновь поднимался наверх и собирался на работу.
Я помню ощущение, когда находишься в этом взорванном спортзале - там столько бутылок с водой - ее приносят в память о мучавшихся от жажды людях. Этих бутылок столько, что онир занимают две трети площади пола - там приблизительно по бутылочке за человека. Не проедставляешь, как они все там помещались.
Я помню эту жуткую историю, которую мне рассказал кто-то, переживший этот кошмар там, в спортзале. Один шестилетний мальчик нашел у себя в кармане десятирублевую купюру. Он протягивал ее боевикам и просил взять у него ее и выпустить оттуда маму. Это все, что у него было. Шестилетний мальчик был готов отдать за маму все, что у него было.
