Александр Васильевич
Глобальный модератор
Ветеран
    
Сообщений: 108649
Вероисповедание: православный христианин
 Православный, Русская Православная Церковь Московского Патриархата
|
 |
« Ответ #1 : 06 Июля 2025, 03:50:30 » |
|
(Продолжение)
По прибытии в Москву подвижник перенес операцию и, находясь на излечении в хирургическом отделении тюремной больницы, 30 сентября 1919 года подал прошение с просьбой принять его дело для защиты в кассационном отделе. По амнистии 5 ноября 1919 года расстрел был заменен пятью годами заключения, которое иеромонах Георгий отбывал в Бутырской и Таганской тюрьмах.
Камеры Таганской тюрьмы были переполнены — более всего уголовниками, но много было и политических заключенных, в том числе духовенства. Одновременно с отцом Георгием здесь находились митрополит Казанский и Свияжский Кирилл (Смирнов) и настоятель Московского Данилова монастыря епископ Феодор (Поздеевский). Оба архиерея заметили иеромонаха Георгия среди прочих узников, и это имело большое значение для его дальнейшей жизни: митрополит Кирилл благословил отца Георгия на старчество, архиепископ Феодор в 1922 году принял в Данилов монастырь, взяв из тюрьмы «на поруки».
Был в Таганской тюрьме еще один человек, с которым исповедник близко познакомился, — М. А. Жижиленко, тюремный врач-терапевт, вскоре назначенный главным врачом тюрьмы (принявший тайный постриг с именем Максим, он в 1924 году был хиротонисан во епископа Оврусского). Михаил Александрович научил отца Георгия простейшим медицинским навыкам: перевязкам, промываниям, компрессам, и старец был поставлен на должность тюремного санитара, благодаря чему мог встречаться со многими людьми, имел доступ даже в камеры смертников. Некоторые из таганских узников стали его духовными детьми.
Старец не щадил себя, облегчая телесные и душевные недуги страждущих, омывая их раны, исповедуя и причащая желающих. Он не гнушался никакой грязной работой. Один соузник вспоминал: «Небольшая чистая камера в Таганской тюрьме. Посреди нее стоит иеромонах, исполняющий должность санитара. Вереница больных проходит через комнату. Большинство страдает экземой, язвами на ногах... Отец Георгий... как милосердный самарянин, обмывает гнойные раны. Каждого старается утешить бодрым словом, шуткой-прибауткой: «Не тужи, золотце мое, все будем свободны», «веруй всегда в милость Божию», — часто говорил он заключенным.
К нему шли за советом, за утешением в предсмертной тоске. Если кто из приговоренных хотел исповедоваться и причаститься у него, то делалось все возможное, чтобы старец мог дать церковное напутствие. Были случаи, когда сами тюремщики приводили смертника в перевязочную комнату к батюшке. На собственном опыте переживший близость смерти, он умел говорить с таким человеком о Божией правде и о Божием милосердии. Умел «устроить подкуп любви», как сказал один из возрожденных отцом Георгием к жизни, уже готовый совершить самоубийство, но после разговора со старцем отложивший это намерение (а через два дня освобожденный).
Вспоминал батюшка многие эпизоды из своей тюремной жизни: «Мимо камеры проходили арестанты, которые всегда меня ругали и всячески поносили... Одного из них я подозвал к себе. «Чего тебе?» «Голубчик, возьми у меня табачок, ведь я не курю, а тебе он нужен. Только прошу тебя не ругаться матерными словами». Парень смутился, взял табак и ушел. Другой раз пришел, видимо, его приятель, который был весь исцарапан, чесался, и я видел, как по нем ползали вши. Тогда я ему сказал: «Сними-ка рубашку, я промою тебе ранки и смажу вазелином.» Для этого я разорвал свою чистую рубашку и перевязал его. Наградив его табаком, отпустил с той же просьбой — не ругаться. Вскоре мне разрешили ходить по камерам и оказывать помощь всем нуждающимся арестантам. Бинты, йод, вазелиновое масло и другое приносили мне при передачах... Вот откуда я бы никогда не хотел уходить, вот бы где с радостью и жизнь свою скончал, вот где я нужен! Тут-то, на воле, каждый может получить утешение — кто в храм сходить, кто причаститься, а ведь там — не так. Там одни скорби, одни скорби...»
Батюшка в тюрьме заболел, заразившись тифом, и находился месяц в больнице. Рядом с ним лежал какой-то человек, уже бредил, грубо ругал советскую власть. Батюшка и говорит ему: «Голубчик, поисповедуйся у меня, ведь ты плох, вдруг умрешь? Что же ты так останешься?» «А-а-а... на что ты мне нужен? Не хочу я». «Ну, скажи хоть имя свое, и я за тебя помолюсь». «Нужен ты мне! Они, такие-сякие, отняли у меня все!» «Кто они? Кто тебе все это дал, они, что ли? Господь тебе дал, Он и взял. Кого же ты ругаешь?.. Смирись, смирись, прошу тебя, поисповедуйся мне». А сам начал молиться: «Господи, сохрани его жизнь! Что же он идет к Тебе с таким озлоблением, с таким злом...» Потом больной постепенно успокоился и наконец промолвил: «Ну, слушай, батюшка». И начал свою исповедь. «Я его выслушал, — рассказывал дальше отец Георгий, — разрешил, и он уснул, а утром встал здоровым. С той поры это самый близкий мой духовный сын. Он вышел из тюрьмы, живет, работает, и все как следует. Вообще-то все они хорошие люди; но они загрубели и отошли от Бога.»
В 1922 году по ходатайству епископа Феодора (Поздеевского) иеромонах Георгий был освобожден и стал насельником Московского Данилова монастыря. В детстве он не раз бывал в обители; рассказывал, как однажды горько плакал здесь без всякой видимой причины; вспоминал и о том, как прыгал по ступенькам одного из даниловских храмов, не ведая, что когда-то будет старцем и братским духовником древней обители.
Владыка Феодор с любовью принял отца Георгия в монастырь, хотя батюшка не принадлежал к числу ученой братии, которая собиралась вокруг настоятеля. Поселив батюшку вначале в братском корпусе, что напротив Троицкого собора, он вскоре предоставил ему келью на нижнем этаже древнего храма в честь Святых отцов семи Вселенских Соборов, справа от входа в Покровскую церковь. Напротив кельи находился небольшой домовый храм в честь святых праведных Захарии и Елисаветы. В этой крошечной церкви архимандрит Георгий в будние дни принимал приходящих на исповедь и за советом. В благодатной тишине храма умягчались сердца людей, всякая душа располагалась довериться мудрому старцу. В праздники архимандрит Георгий исповедовал в Троицком соборе на правом клиросе левого придела, за ракой с мощами святого благоверного князя Даниила, к тому времени уже перенесенной из храма Святых отцов.
Имея очищенное от страстей сердце и духовный разум, отец Георгий ясно и трезво воспринимал современную жизнь, проникал в душу каждого человека, и это давало ему возможность безошибочно руководить своей многочисленной паствой. Праведность жизни, глубокое смирение и необыкновенный дар любви притягивали к себе тех, кто искал духовной опоры. К старцу приходили отягощенные грехом, страстями, душевным смятением и уходили облегченные, просветленные, нашедшие выход из жизненных тупиков и главное — обретшие веру в милосердие Божие.
На исповедь к архимандриту Георгию обычно выстраивалась большая очередь. Старец благословлял людей учиться, приобретать специальности по своим способностям и возможностям, развивать данные Богом таланты и не обращать внимание на неустройство быта, столь обычное в то время. Некоторые питомцы старца, тогда еще студенты, впоследствии стали видными учеными.
Келью архимандрита Георгия посещали и архиереи, жившие в то время в Данилове. Одного из них, священномученика архиепископа Фаддея (Успенского), он называл «всеблаженным архиереем». Многие духовные дети старца испытали гонения за верность Христу, стали мучениками и исповедниками.
Ко всем святой относился по-доброму, и мягкая улыбка, шутливое, веселое слово, которым была пересыпана его речь, ласковые обращения — «золотце», «золотой мой», «деточка» — обнаруживали в нем избыток любви.
Архимандрит Георгий имел ясное церковное сознание и умел дать людям правильную ориентацию в современной церковной жизни. Он осуждал все виды расколов и самовольных течений. В вопросе о поминовении властей за церковной службой советовал поддерживать митрополита Сергия (Страгородского), оказавшегося у кормила церковного в столь трудное время. Отец Георгий говорил, что разногласий здесь быть не может. Вопрос об отношении Церкви к гражданской власти определен еще в первые века христианства и пересмотру не подлежит. Для подтверждения этого взгляда он обращался к преданию Церкви, к древним христианским свидетельствам. Старец был уверен, что сила христианской любви более действенна, чем ненависть гонителей, и что любовь всегда побеждает, если она соединена с молитвой и терпением.
Церковные начала жизни он почитал святыми и требовал от своих духовных детей постоянства в вере. Ежедневную молитву, посещение церковных богослужений, знание служб считал обязательными. Чтением слова Божия, и в первую очередь Святого Евангелия, рекомендовал заниматься постоянно; говорил, что чтение святых отцов «согревает душу». «Беготню» по разным храмам ради праздного любопытства осуждал, так как Церковь Божия едина и молиться можно в любом православном храме, смотря по обстоятельствам жизни. Время тогда было сложное, и соблазны часто подстерегали еще не укрепившиеся души. Были случаи, когда люди по малодушию отрекались от веры, но потом раскаивались. Таких старец не отторгал, но накладывал на них строгую епитимию. Вместе с тем он никогда не поощрял и кичливой похвальбы своей верой. Призывал своих пасомых свидетельствовать о верности Богу делами, говорил, что можно и нужно быть подвижником в повседневной жизни.
Доброта и мягкость старца Георгия не мешали ему быть требовательным к исполнению духовными детьми его благословений. Непослушание, как правило, приводило к неприятным, а иногда и тяжелейшим последствиям. Одному своему духовному сыну, тогда еще некрепкому в церковной жизни, он настоятельно советовал причаститься. Тот медлил. Внезапно он заболел: лицо покрылось гнойной коркой. После причастия все прошло. Другого духовного сына старец не благословил на монашество. Тот отверг послушание, ушел от своего духовного отца, уехал в монастырь и затем трагически погиб.
Все дела, все наставления и советы отец Георгий предварял молитвой. Старец многое провидел. Предсказывал, что настанет время, когда его духовным детям негде будет приклонить голову, и вот тогда их приютом станет домик на Красюковке в Сергиевом Посаде. Этот дом был батюшке подарен, в нем он иногда отдыхал по несколько дней. После его смерти в этом доме находили кров и кусок хлеба гонимые духовные дети старца и их братья и сестры по вере.
С начала 1930-х годов до открытия Троице-Сергиевой Лавры в 1946 году в мезонине дома на Красюковке, а потом в саду под вишнями хранились драгоценные святыни — антиминсы Лавры, которые настоятель ее, преподобномученик Кронид (Любимов), опасаясь ареста, передал на хранение протоиерею Тихону Пелиху.
Зачастую благословения архимандрита Георгия были неожиданны для спрашивающего, но, тем не менее, они исполнялись. Милосердный батюшка был очень сострадателен к людям и помогал им в трудную минуту не только советом; нередко он проявлял находчивость, чтобы разрешить ту или иную житейскую ситуацию. Так, он помог мужу своей духовной дочери, у которого при ревизии обнаружилась крупная растрата по его вине. Собрав у духовных детей деньги для погашения части долга, подвижник спас жизнь этого отчаявшегося человека, решившегося было на самоубийство.
В то беспокойное время многие люди оказывались не у дел, без крова над головой и куска хлеба. Преподобный старец помогал таким не потеряться в жизни. Будучи в ссылке, он познакомился с 14-летним мальчиком Андреем Утешевым. Вернувшись в Москву и не имея жилья, юноша жил и воспитывался у духовных детей старца. Его родителей, живших в деревне недалеко от Козельска, в годы коллективизации отец Георгий, сам, будучи в ссылке, спас от раскулачивания и отправки в Сибирь, благословив устроиться в домике в Загорске. Так святой праведник заботился о людях, порой ему незнакомых, даже находясь в изгнании.
Исключительное внимание архимандрит Георгий уделял молодежи. «Путь человека складывается смолоду, и потом трудно его изменить», — говорил он. О самых младших, еще не укрепленных своих «детках» старец особенно тревожился. Из ссылки он писал духовному сыну: «Прошу тебя, убереги мои цветочки от этого Вавилона». С детьми отец Георгий был всегда добр и ласков. «Все ко мне идут, несут свои скорби, а вы у меня, как пташечки, легкие, все у вас хорошо, и я отдыхаю с вами», — бывало, говорил он. Он подолгу беседовал с детьми, участливо и серьезно интересовался их проблемами: отношениями с домашними, школьными делами, играми. В карманах его рясы всегда имелись конфеты, пряники, другие сладости, которыми можно было одарить малышей. И малыши платили ему своей детской преданностью и любовью. Не забывали они щедрых даров тепла и любви отца Георгия до конца своих дней.
Многих юношей и девушек старец ставил на твердый и ясный путь, с которого свернуть уже было невозможно. У молодежи всегда было много самых разных вопросов к старцу. Так, юноши нередко спрашивали, можно ли служить в Красной Армии. Отец Георгий отвечал, что Красная Армия служит Родине, а христианин не только обязан служить Родине, но, если нужно, то и умереть за нее, и это — смерть праведника. Поэтому в Красной Армии служить можно.
Многие молодые люди горели желанием уйти в монастырь, но батюшка благословлял на это редко, в большинстве случаев рекомендовал учиться. Он считал, что в наше время в монастырь могут идти лишь проверенные жизнью, уже имеющие большой жизненный опыт. Тяжелобольным разрешал постригаться в любом возрасте. Некоторых из своих духовных чад он благословлял принимать тайный постриг. Человека, которому Господь уготовал монашеский путь, подвижник видел сразу и отрывал от рассеивающей мирской жизни.
Часто старец давал своим «деткам» наставления, облеченные в легко запоминающиеся образные формы. Бережно записанные ими, некоторые из его «поговорок» сохранились: «Берегите дорогое, золотое время, спешите приобрести душевный мир»; «жизнь наша не в том, чтобы играть милыми игрушками, а в том, чтобы как можно больше света и теплоты давать окружающим людям. А свет и теплота — это любовь к Богу и ближним»; «ласка от Ангела, а грубость от духа злобы»; «после бури — тишина, после скорби — радость»; «не будь обидчивой, а то станешь как болячка, до которой нельзя дотронуться». На вопрос, можно ли узнать, где проявляется воля Божия, а где и от человека зависит, он отвечал: «Можно, только нужно внимательно вглядываться в жизнь, а то большей частью мы невнимательны». Еще он говорил: «Нет, деточка, сейчас, смолоду, надо прокладывать жизнь правильно, а к старости уже не вернешь времени. Одного мудреца спросили: «Что дороже всего?» «Время, — ответил мудрец, — потому что по времени можно приобрести все, а самого времени нельзя купить ни за что». Тех, кто много спит, батюшка назидал: «Проспишь Царство Небесное». Если духовные дети отца Георгия постом излишне беспокоились, в достаточной ли мере постно купленное ими яство, он весело пресекал «буквоедство»: «Э, деточка, да кто же его оскоромил?»
Арестовали архимандрита Георгия 19 мая 1928 года. Блаженный Никифорушка предсказывал грядущие испытания в поэтической форме: «Не в убранстве, не в приборе, все разбросано кругом... Поминай как звали. Там трава большая, сенокосу много... Скука-мука... Березки качаются...» Эти загадочные слова, произносимые со смехом, тогда были непонятны, но позднее их значение прояснилось. При обыске в келье отца Георгия все было перерыто. Затем была ссылка в далекие степи. И «скука-мука» — как для отца, так и для его духовных чад. Березки же появились в конце жизни старца, много их на кладбище, где он похоронен.
(Окончание следует)
|