Россия отмечает День славянской письменности и культуры

[Дмитрий Н]

Неизвестная миссия Кирилла и Мефодия

Анатолий Турилов,  Фома.Ru


24 мая Православная Церковь празднует память святых равноапостольных братьев Кирилла и Мефодия, учителей Словенских, которые считаются создателями славянского алфавита и литературного языка. Многое из истории их жизни и миссии до сих пор остается неизвестным. О святых братьях и о деле всей их жизни мы поговорили с кандидатом исторических наук, ведущим научным сотрудником Отдела истории средних веков Института славяноведения РАН России Анатолием Аркадьевичем Туриловым.



- Анатолий Аркадьевич,что конкретно сделали святые Кирилл и Мефодий в деле просвещения славянских народов?

— Прежде всего, они создали литературный славянский язык на основе болгарских диалектов, а также славянскую письменность, хотя это была не та азбука, которой пользуемся мы, не современная кириллица. Также они перевели Священное Писание на славянский язык и положили начало как славянскому богослужению, так и славянской литературе.

- Что они были за люди? Что-то известно об их характерах, их личностях?

— Братья происходили из семьи византийского военного чиновника среднего ранга, жившего в Солуни. Это была достаточно состоятельная и образованная семья. Мефодий был старшим, он был намного старше Кирилла. Кирилл был самым младшим— согласно житию— седьмым ребенком в семье.

По характеру, так как мы можем проследить это по житиям и другим материалам, это были люди достаточно разные.

Кирилл был филологом, как говорится, от Бога. Он прекрасно обучался языкам и любил это занятие. При этом, вероятно, Кирилл знал немало языков. Кроме славянского, он знал еврейский язык; во время одной из поездок познакомился с арабским языком, когда сопровождал в качестве переводчика миссию в халифат. Очевидно, в определённой степени, он знал латынь, и даже сирийский язык. Знание святым Кириллом сирийского языка— это ключ к дальнейшему созданию славянского алфавита. Стоит заметить, что в то время сирийский знали немногие, а это еще раз свидетельствует о его высокой образованности. Исходя из этого, в дальнейшем, святой Кирилл сумел смоделировать из разговорных славянских языков — литературный, потому что, как известно, литературный язык отличается от разговорного — он должен быть нормализован и ориентирован на какой-то образец. Поскольку Кирилл был греком, то ориентация шла на греческий.

Мефодий же изначально делал типичную карьеру византийского чиновника. В то время военная и административная служба, в принципе, не различались. Он был назначен управляющим неким округом, который был населен славянами. Очевидно, он показал себя хорошим администратором. Однако, после потери своей семьи, он принял монашеский постриг и поселился в Малой Азии, на южном берегу Мраморного моря. В дальнейшем именно оттуда он начинает сопровождать своего брата. Таким образом, такое сочетание ученого-филолога и администратора было очень удачным и приводило к хорошим результатам.

Стоит также сказать о том, что братья были удачными воспитателями и учителями— они смогли оставить после себя целое поколение учеников. Деятельность учеников, в данном случае, такая же важная составляющая как и деятельностьсамих братьев. Большой круг переводов, новых литературных текстов был создан уже именно учениками святых братьев, перешедшими в 885 г. в Болгарию. Можно сказать, что без этого поколения учеников их миссия не дала бы тех результатов, которые в итоге были достигнуты.

- Насколько достоверная информация о святых до нас дошла? Что исторически верно, а что из области легенд?

— Исторические сведения в этом вопросе достаточно ограничены. За пределами житий других сведений очень мало и почти все они являются латинскими.

С одной стороны, до нас мало дошло информации именно из Византии. Судя по сохранившимся сведениям миссия особенно никого не интересовала. К примеру, Кирилл был учеником Патриарха Фотия, но никаких упоминаний ни о самом Кирилле, ни о миссии нет ни в посланиях Фотия, ни в его проповедях. Поэтому именно здесь информация ограничена.

С другой стороны, с момента, когда началось изучение житий, практически все исследователи отмечали высокую достоверность сообщаемых сведений. Конечно же, здесь могут возникать и некоторые сомнения. Так, например, в житии Кирилла уделено много места его полемике с иноверцами и еретиками. Достоверность того, что это происходило именно так, может вызывать сомнения. Скорее всего, в житии использовались отдельные полемические трактаты Кирилла, но он не выступал именно как устный оратор.

Что касается легенд, то легенды возникают как правило позднее. Так, например, когда поздняя житийная традиция называет Кирилла архиепископом, то это ничем не подтверждается. Известно, что он не носил архиерейского сана.

Еще один пример – когдав XII в. происходит «национализация» святых Кирилла и Мефодия в Болгарии, их начинают называть болгарами по матери. Это тоже легенда, так как ничем не подтверждается. В принципе, механизм возникновения подобных версий понятен— «для нашего народа письменность мог создать только наш человек».

В целом же, та древняя житийная традиция, т.е. пространные жития святых Кирилла и Мефодия — это тексты очень высокой исторической достоверности.

- Какова же роль братьев в создании алфавита для славян?

— Дело в том, что только после середины XIX века устанавливается мнение, что несмотря на название современного алфавита кириллицей этот алфавит не был изобретен Кириллом. Как известно, есть два славянских алфавита — кириллица и глаголица.

Что же говорит в пользу того, что Кирилл создал именно глаголицу? Глаголица -это искусственный алфавит, созданный с использованием начертаний восточных алфавитов. Учитывая тот факт, что Кирилл знал восточные языки, в этом нет ничего удивительного — знал языки, значит знал и алфавит. И вот эта искусственность как раз и говорит о том, что язык изобретен одним человеком.

Есть и другие свидетельства. Например, цифровая система в глаголице абсолютно самостоятельна, поскольку в глаголице буквы являются одновременно и цифрами. В кириллице же цифровая система следует за греческой, буквы отсутствующие в греческом алфавите (например, Б), числового значения не имеют. Наличие такой цифровой системы является еще одним доказательством первичности глаголицы, потому что, если бы раньше была кириллица, то глаголица в этом отношении должна была бы следовать за ней.

Кириллица же является результатом длительного использования греческого алфавита в Болгарии еще до принятия страной христианства. Ее оформление как славянского алфавита произошло на рубеже IX-X веков по Рождеству Христову. Одновременно это и соединение греческого алфавита с теми филологическими и лингвистическими принципами, которые были положены в основу глаголицы.

Гениальность Кирилла как филолога состояла в том, что он создал очень удачную алфавитную систему, которая учитывала очень многие особенности любого славянского языка и даже некоторых соседних. Особенностью его глаголицы, а затем и усвоившей ее принципы кириллицы, заключается в том, что здесь не нужны никакие дополнительные значки при изображении букв, как, например, для передачи славянских языков в латинице — букв достаточно для того, чтобы передать особенности всех звуков.

Кирилл смог учесть все особенности того или иного славянского диалекта. Это подтвердилось тем, что когда в дальнейшем где либо использовались различные региональные варианты кириллического алфавита, их создатели могли пользоваться алфавитом святого Кирилла практически ничего не меняя. Кириллу удалось настолько досконально проникнуть в строй и фонологию славянского языка, что был создан универсальный алфавит и с огромным потенциальным запасом. Причем эти особенности были учтены не только в глаголице, но и в кириллице.

- А был ли какой-то алфавит до них? Вообще насколько было возможно возникновение развитой славянской культуры без участия христианства?

— До глаголицы у славян существовали только различные устные диалекты, но не было единого литературного языка. Эти диалекты были во многом схожи, что позволяло греческим и латинским современникам святых братьев говорить о славянах как едином народе с относительно единым языком.

Существует легенда, что когда Кирилл был с дипломатической миссией в Хазарии, он нашел в Херсонесе (на месте современного Севастополя) некие книги написанные «русскими письменами». И вот уже на протяжении более 150 лет идут споры о том, что же такое — эти «русские письмена»? Наиболее вероятно, что здесь идет речь о перестановки букв в слове («русский» вместо «сурьский», т.е. сирийский). Как следует из дальнейшего описания особенностей данного языка речь шла о сирийском языке. Уже в XII веке, на основе этого чтения, родилось «Сказание о русской грамоте», в котором утверждается что русская грамота никем не изобретена, а была послана Богом некоему русину, который показал ее Кириллу. Вот это, конечно же, легенда. Поэтому никаких реальных признаков наличия у славян самостоятельного письма до создания глаголицы нам не известно.

Что касается вопроса о возможности возникновения всей славянской культуры, без участия персонально святых Кирилла и Мефодия, то в принципе это было возможно. Однако это было невозможно без принятия славянами христианства. Дело в том, что все новые алфавиты, созданные после Рождества Христова, возникали непременно на основе предшествующих и это было связано с процессом христианизации народов. Так, например, создание готских языка и алфавита в IV веке было связано с христианизацией готов, создание эфиопских языка и алфавита связано с крещением эфиопов и так далее. Поэтому христианизация народа, создание собственного литературного языка и создание алфавита являются одним неразрывным процессом. И прежде всего это относится именно к славянским народам, и именно потому, что в их отношении мы можем наглядно сравнивать семена, посеянные святыми первоучителями с выросшим из них мощным древом православной культуры.

- Можно ли назвать еще какие-то явления в культуре (помимо непосредственно алфавита), которые были приобретены славянами именно благодаря Кириллу и Мефодию?

— Ну, конечно же, это обретение славянами своего литературного языка, который, например, на Руси просуществовал, в качестве единого во всех сферах жизни, вплоть до начала XVIII века. Это и обретение славянского богослужения и собственной литературы. И, разумеется, главное – перевод на славянский язык Евангелия, так как приход христианства к славянам на их родном языке является явлением настолько глобальным и значимым, что масштаб его сейчас, наверное, мы не в состоянии осознать до конца, поскольку смотрим на ситуацию изнутри по прошествии более чем тысячи лет. Это лучше понимали и ощущали авторы житий святых братьев и их ученики, которые характеризовали это событие словами Библии: «И отверзлись по пророческому слову уши глухих, чтобы слышать слова Писания, и ясен стал язык гугнивых…» (Житие Кирилла Философа, гл. 15). Здесь нужно отметить, что святые Кирилл и Мефодий осознавали свою миссию как апостольскую, а себя в какой-то мере наследниками апостола Павла, поскольку несли свет учения Христа не какому либо отдельному народу, а всем славянам вообще.

- Как же реагировали на деятельность братьев греческий Восток (Константинополь) и латинский Запад (Рим)?

— Сложнее сказать как реагировал Константинополь, так как я уже говорил, что у нас не сохранилось об этом практически никаких сведений. В житиях говорится, что их отправили в Моравию (граница нынешних Чехии и Словакии) по просьбе местного князя, но дальше византийские источники о них молчат. Однако такое молчание не стоит считать чем-то особенным, так как в византийских источниках вообще крайне мало говорится о каких бы то ни было миссиях, куда бы они не направлялись, миссия Кирилла и Мефодия в этом смысле не исключение, а подтверждение правила. Существует известная недоговоренность и относительно истории самой миссии, т.к. моравский князь просил «учителя и епископа» — учителей ему послали, а вот епископа не дали.

Что касается Рима, то здесь тоже немало сложностей. Тут необходимо разделять две вещи — позицию самого Рима и позицию немецких епископов, так как миссия святых братьев разворачивалась именно на тех землях, где до этого действовали немецкие миссионеры из соседнего Восточно-Франкского королевства, использовавшие в богослужении латынь. Поэтому вопрос соперничества острее вставал именно в отношении с соседними немецкими епархиями, а Рим постоянно проводил плавающую политику. Временами он поддерживал миссию Кирилла и Мефодия, временами запрещал богослужение на славянском языке, и в итоге запретил его в 885 г. окончательно. Как это нередко бывает в истории, миссия стала картой в сложной политической игре. На раннем этапе для Рима было выгодно поддержать ее деятельность и даже создать отдельную архиепископию (формально, возродив старую, с центром в городе Сирмий, севернее современного Белграда). По договоренности между папским престолом и моравскими князьями в августе 869 года Мефодий был поставлен на эту кафедру (Кирилл скончался за полгода до этого в Риме).

В каком-то смысле это был вариант, который устраивал всех. Моравские князья получили своего епископа. В достаточной степени ситуация удовлетворяла и Константинополь, потому что там никто не сомневался в приверженности Мефодия ценностям византийского православия и императору. Папский престол с одной стороны ограничивал тем самым влияние немецких епископов, проводивших политику, не во всем согласную с Римом. С другой, что, пожалуй, даже более важно, восстановление сирмийской кафедры со славянским богослужением открывало перспективы для распространения папского влияния среди многочисленных балканских славян и, потенциально, для возвращения под власть папы всего диоцеза Иллирик (Балканский полуостров без Константинополя с окрестностями), переданного под юрисдикцию Константинополя еще в первой половине VIII в. Однако в отношении славянского богослужения позиция Рима, как уже сказано, часто менялась (что диктовалось сиюминутной политической конъюнктурой) – от разрешения частичного употребления славянского языка при богослужении в качестве второго (после латыни) до полного запрещения. После смерти Мефодия в апреле 885 последовал окончательный запрет, сопровождавшийся изгнанием и продажей в рабство учеников архиепископа. Но видимое поражение дела жизни святых братьев в Моравии почти тут же сменилось его триумфом в радушно принявшей их учеников Болгарии.


Беседовал Сергей Милов
25 мая 2015 г

http://www.pravoslavie.ru/smi/79536.htm

[Александр Васильевич]

Россия отмечает День славянской письменности и культуры

24 мая чествуют святых равноапостольных братьев Кирилла и Мефодия, создавших в IX веке славянскую азбуку



 В церквях прошли торжественные службы и крестный ход. В храме Христа Спасителя Божественную литургию возглавил Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл. Сегодня же празднуется его тезоименитство – день памяти святого покровителя.

По всей стране запланировано множество праздничных мероприятий. По традиции, сложившейся за последние несколько лет, всероссийский концерт пройдёт во всех регионах страны от Владивостока до Калининграда, начало – одновременно в 13:00 по московскому времени. Основное торжество состоится на Красной площади в Москве, с прямыми включениями из Новосибирска, Калининграда и Казани.

В праздничном концерте на Красной площади в составе Большого сводного московского хора примут участие детские и молодёжные академические хоровые коллективы – в общей сложности около двух тысяч человек. Прозвучат популярные детские песни — в этом году праздник посвящён азбуке и букварю. Кроме того, в Год кино в России решено включить в программу песни из известных художественных и анимационных фильмов.

Перед началом концерта с приветственным словом выступил Патриарх Кирилл.

«Становится традицией в этот день – День памяти святых Кирилла и Мефодия, которые заложили основу нашей литературе, языку, а значит и письменности, – встречаться на Красной площади», — отметил глава РПЦ.

По его словам, создателям кириллицы удалось соединить культурное и духовное просвещение, а ведь «истинное образование – это создание образа, а образ человека включает в себя как интеллектуальную составляющую, так и духовную». Владыка пожелал всем, и в первую очередь первоклассникам, которые сегодня удостоились особого чествования, «пройти по этим ступеням образования таким образом, чтобы достичь самой большой высоты, в которой концентрируется интеллектуальное и духовное, земное и Небесное».

К поздравлениям Патриарха присоединилась вице-премьер правительства Ольга Голодец.

«Мы собрались все на Красной площади, и это стало доброй традицией. Мы даём старт празднику, который празднует вся страна и все люди в мире, которые пользуются кириллицей… Это великий праздник, который объединяет культуру очень многих народов», – сказала она.

Вместе с главой РПЦ она вручила подарки первоклашкам, которые уже освоили азбуку. Голодец также заметила, что в этот день отмечаются именины мальчиков и мужчин с именем Кирилл, поздравила Патриарха с днём тезоименитства и пожелала ему «многая лета».

По данным организаторов, на Красной площади собрались около 10 тыс. человек и это несмотря на то, что праздник выпал на будний день. Время от времени накрапывает дождь, но гостей это ничуть не смущает.

День славянской письменности и культуры приурочен ко дню памяти святых равноапостольных братьев Кирилла и Мефодия — просветителей славян. Жившие в IX веке в Греции проповедники создали первый славянский алфавит. Кириллическая азбука стала основой для письменности на белорусском, болгарском, македонском, русском, сербском, украинском, черногорском языках.

Почитание памяти Кирилла и Мефодия восходит к церковной традиции, существовавшей в Болгарии ещё в X-XI веках. Впервые в Российской империи этот праздник широко отмечался в 1863 году — в год 1000-летия обретения азбуки. Он был возрождён в Российской Федерации в 1991 году, а с 2010 года центром праздничных торжеств стала Москва. Помимо России, 24 мая отмечают в Болгарии, Белоруссии, Македонии, России, на Украине и в непризнанной Приднестровской Молдавской Республике. В Чехии и Словакии этот праздник проводят 5 июля.

«Особенность Дня славянской письменности и культуры заключается в том, что он, наверное, как никакой другой праздник объединяет общество, государство и Церковь», — отметил ранее на пресс-конференции в ТАСС глава синодального отдела Московского Патриархата по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Владимир Легойда.

«То, что сегодня соединяется праздник церковный и торжества общественные при участии государства, конечно, это замечательно. И это исправляет кривизну истории прошлого, когда в советское время об этом нельзя было даже помыслить», – сказал он. По его словам, особенно важно то, что такое значение и такой масштаб празднику даётся «в непростое время девальвации слова», что в итоге ведёт к разрушению культуры.

По материалам сайта Московского Патриархата, 1 канала, ТАСС, «Вечерней Москвы», Вестей.ру, РИА Новости, ТАСС.

http://www.stoletie.ru/na_pervuiu_polosu/rossija_otmechajet_den_slavanskoj_pismennosti_i_kultury_283.htm

[Александр Васильевич]

Юрий Лощиц

Путеводные жития

Кирилло-Мефодиевское наследие и современность


_{Литография Яно Кёлера «Святые Кирилл и Мефодий»}

 Дни славянской письменности и культуры в нынешнем мае, как и прежде, шествуют своей чередой. Не миновали они и Томска, одного из старейших городов Сибири. 17 мая в Администрации Томской области открылись XXVI Духовно-исторические чтения памяти святых первоучителей Кирилла и Мефодия. Участвовать в них был приглашён лауреат Патриаршей премии, писатель, автор книги «Кирилл и Мефодий» в серии «ЖЗЛ» Юрий Михайлович Лощиц. Мы публикуем его выступление на Чтениях в Томске.

Когда мы говорим о том, что же именно святые равноапостольные братья Кирилл и Мефодий завещали славянству – а, как позже уточнилось, в особой степени русскому миру, – то всё чаще в последние десятилетия употребляем обязывающее слово «наследие». Оно звучит не только в научной среде, но и во всё более широком кругу слушающих и разумеющих, учащих и учащихся. Откроем хотя бы Интернет, и на целом ряде его страниц обнаружим названия современных учебников старославянского языка. Значит, на них есть спрос, есть жажда, есть сильный порыв именно к этой области познания.

Сам я изучал когда-то, в конце пятидесятых, старославянский по знаменитому учебнику Афанасия Матвеевича Селищева. Это был замечательный учебник выдающегося отечественного учёного, который начинал освоение древних и новых славянских языков ещё до революции. Но – единственный на ту пору учебник, почти недоступный для начинающих студентов-филологов. Не столько потому недоступный, что за ним возникали очереди в читалках. Но больше потому, что он для нас оказывался пищей почти неперевариваемой. Думаю, и нашим педагогам далеко не всегда удавалось усваивать Селищева достаточно глубоко. В течение полугода мы занимались исключительно тем, что вслух или про себя склоняли – существительные, местоимения, прилагательные. Или спрягали глаголы. От имперфекта уходили в дебри аориста, перфекта, двойственного числа или такой непростой конструкции как дательный самостоятельный. Мы упорно, до внутреннего отупения всё склоняли и спрягали, спрягали и опять склоняли. И совершенно не получалось при этом ничего запоминать. Ну, да: «добр, добра, добру, добр, добром, добре… Но кто там добр, кому, для кого он добр-то? Мы почти не читали текстов, написанных на этом зануднейшем старославянском, хотя они у Селищева, оказывается, имелись. Не в большом числе, но имелись. Но нас к ним, догадываюсь, вполне намеренно не подпускали, потому что это были… небольшие отрывки из Евангелия… Кое-как зазубривали мы билеты, далеко не всегда с первого захода получали зачёты и вываливались на улицы или в курилки с почти единодушным намерением никогда больше в жизни не притрагиваться к этим юсам, ятям, ижицам или к этому сумасшедшему сеятелю, который зачем-то побросал свои семена в камнях, под кустами терния, или выкинул птицам на даровой прокорм.

Почти тридцатью годами позже мне предложили в одном молодом столичном университете прочитать курс древнерусской литературы для будущих журналистов. «Ребята, – сказал я на первом же занятии, – наша молодая журналистика может заболеть верхоглядством и дремучестью. Если вы читаете в газете фразу «Владыко Василий принял нас в своём кабинете», – то это грубая ошибка. Потому что в именительном падеже нужно было написать «Владыка». А «владыко» – совсем иной падеж. Какой именно?.. Ну, вот, к примеру, вы едете в автобусе, очень тесном, и кто-то небрежно оттиснул старушку, и она возроптала вслух: «О, Господи…». Но мы знаем, в именительном будет «Господь». А здесь что?   Или старушка всплакнула даже «Боже ты мой…» Какой это падеж, если в именительном «Бог»? Вы слышите: она возроптала, она жалуется, Бога призывает, зовёт его… Зва-тель-ный! Таково имя этого старославянского падежа. Он очень богат, выразителен, красив, то и дело звучал, когда обращались к кому-то: «Николае, Георгие, Савво… Не рыдай мене, Мати»… У нас с вами чудесная возможность приступить к постижению литературы Древней Руси. Это великая, одна из древнейших и богатейших литератур Средневековой Европы. Целых семь столетий полнокровной жизни в самых разных жанрах: жития, летописные повести, проповеди, сборники древних афоризмов антологии из жизни животного мира и растений, живописные переводные сочинения, к примеру, о походах Александра Македонского… Когда я учился, нам на эти семь богатейших литературными событиями веков дали всего один семестр. Это обидно мало. А вам, независимым экологам, щедро предоставлен целый год. Какая роскошь! Вы напишете каждый по две великолепных курсовых, о ком и о чём хотите: о князе Игоре и его верной Ярославне, о мудром князе Владимире Мономахе, о соратниках Дмитрия Донского на Куликовом поле, о переписке Ивана Грозного с Андреем Курбским, мы прочитаем Житие Протопопа Аввакума, прекрасным русским языком которого восхищался Иван Сергеевич Тургенев…

Перед вами – великая литература православного народа, она необыкновенно цельна в своей чистой устремлённости к истине и добру. Но вы к ней не подберёте безукоризненного ключа, если им не станет для вас великое творческое наследие святых братьев из византийской Солуни Кирилла и Мефодия.

Созданный ими в девятом веке новой эры первый литературный язык славянского мира напитал своими сокровенными богатствами всю литературу Древней Руси. И не только её. Это наследие и в следующие века оставалось животворным источником – для Ломоносова, Державина, а там и для Ивана Крылова, и для Пушкина с Лермонтовым, и для двух больших Иванов двадцатого века – Бунина со Шмелёвым… Вы вдруг обнаружите, уже через три-четыре занятия, что Кирилло-Мефодиевское наследие – это не какое-то ветхое изношенное тряпье, не мертвый язык, как высокомерно считают некоторые надменные учёные, а живое, подвижное, полное энергии речевое естество. Почти все слова которого без устали работают в нашем языковом обиходе и сегодня… Но давайте спешить, чтобы вы не отстали от младших сестёр и братьев, которые уже сегодня в своих воскресных школах бегло и осмысленно читают по-старославянски. Не буду никого заставлять, никого принуждать, но те, что захотят, смогут уже через полгода осмысленно читать великую поучительную притчу Христову о сеятеле, вышедшем в поле сеять свои семена…

Так у нас и получилось. И получалось затем из года в год.

В Кирилло-Мефодиевском наследии, несмотря на его громадный к сегодяшнему дню объём и потому труднообозримость, можно всё же выделить две составляющие: практическую, необходимую для духовных потребностей самой жизненной практики человека, и исследовательскую, смотрящую на первую с целью её лучшего исторического усвоения, то есть, с некоторой исторической дистанции, как бы чуть со стороны. А иногда и очень уж со стороны…

К первой из этих составляющих относятся сами переводы христианских богослужебных книг с греческого на славянский, созданные братьями и их первыми славянскими учениками в исторически до чрезвычайности сжатые сроки (менее пятидесяти лет!). Это та самая служба на славянском (литургия, вечерня, утреня и требы с великим объемом гимнографических текстов, старых и вновь создаваемых). К древнейшей части наследия относятся и два так называемых «пространных жития» – «Житие Кирилла», написанное вскоре после кончины младшего из братьев, при авторском и редакторском участии старшего брата Мефодия. И житие самого архиепископа Мефодия, которое в славянском письменном обиходе появилось стараниями славян-учеников, в первую очередь Климента Охридского, к концу того же девятого века, то есть достаточно быстро. И замыкает эту древнейшую часть небольшое по объему, но совершенно замечательное по качеству выводов произведение автора по имени Черноризец Храбр – опыт самого первого филологического осмысления осуществлённых братьями подвижнических трудов по созданию первого литературного языка славянства.

Но этот рубеж – чистая условность. Подвести черту невозможно.

Хотя новая из письменностей Европы только-только заявила о себе во всеуслышание, ей, к счастью, предстояла в веках непрерывная, непрекращаемая вплоть до наших дней служба православному славянству – создание новых молитв, песнопений, житий, проповедей…

Вторая составляющая Кирилло-Мефодиевского наследия тоже заявила о себе очень давно. Имеются в виду страницы «Повести временных лет» с собственно русским пересказом того, как и почему творения солунских братьев пришли на нашу землю. По сути наши древние летописцы свой отсчёт русского исторического времени и государственного бытия открывают как раз цепочкой событий девятого века, твёрдо обозначая участие византийского императора Михаила Третьего, при котором письменное детище Кирилла и Мефодия пришло не только в Великоморавское государство, но и на Русь. Этот сжатый, ёмкий летописный рассказ ещё ждёт самой серьёзной и развёрнутой реконструкции.

По традиции, которая восходит к «Житию Кирилла», началом просветительства у славян принято считать 863 год, когда молодой Михаил Третий призвал к себе двух солунских братьев и поручил им отправиться с миссией в землю моравского князя Ростислава – в ответ на запрос последнего о насущности для его народа церковной службы на всем понятном славянском языке, а не на латыни.

Но ведь тогдашний константинопольский патриарх Фотий, неизменно благоволивший к трудам солунской двоицы, не случайно к этому же десятилетию относит и миссию к народу Рос, а киевское историческое предание упорно хранит память о князе Аскольде, во святом крещении Николае, который по возвращении из похода 860-го года на Константинополь, закончившегося договором о мире и сотрудничестве, строит в Киеве первый христианский храм. И служить в нём, как и в Моравии у Ростислава, тоже, как мы догадываемся, желают на своём родном славянском языке, а не на латыни.

Если реставратор занимается восстановлением достаточно сохранного, но несколько обветшалого объекта, то реконструкция, как правило, имеет дело с весьма бо́льшими утратами. И требует, соответственно, привлечения гораздо большего материала, восполняющего то, что утеряно, своими рабочими аналогиями. А потому она требует и большей отваги, готовности на рискованные поисковые ходы.

Славянские «пространные жития» Кирилла и Мефодия на протяжении нескольких столетий неизменно входили в круг чтения прежде всего в русской монашеской среде, где неоднократно поновлялись в рукописях.

Но объектом научного рассмотрения они, как и большинство рукописных памятников Древней Руси и её старопечатных книг, стали сравнительно поздно. В 1843 году в журнале «Москвитянин» появился исторический очерк тридцатилетнего профессора Московской Духовной академии Александра Васильевича Горского «О Св. Кирилле и Мефодии». Сегодня во всём международном сообществе славистов единодушно мнение, что Горский вернул к новой жизни два подлинных шедевра славянской житийной письменности, произведя в обширных комментариях к ним самую настоящую реконструкцию тех многочисленных подробностей реальных событий, которые в тексты двух житий не вошли. Ведь житие, – даже если оно густо насыщено исторической фактурой (вспомним классическую работу В.О. Ключевского «Житие как исторический источник»), – не есть историческая хроника, а, в первую очередь, опыт духовного портрета, старание выявить таинственные признаки святости. Но Александр Горский разглядел в двух житиях и необыкновенную плотность достоверных сведений. Подход учёного проникнут почтительным доверием к страницам двух первых в мире славянских самобытных произведений.

Не случайно в университетских хрестоматиях по древней письменности у сербов, у болгар, у чехов принято рождение своих национальных литератур отсчитывать именно от этих двух житий.

Но если мы посмотрим на наши хрестоматии по литературе Древней Руси, то они почему-то робеют совершить подобный же шаг и начинают свою хронологию лишь с памятников XI столетия – с той же «Повести временных лет» и со «Слова о Законе и Благодати» митрополита Илариона. Да, это безусловно выдающиеся и уникальные памятники русской письменности. Но не первые. Если уж говорить об отважности реконструкционного поступка, то она в данном случае состояла бы в том, чтобы в качестве достойного пролога вернуть в историю нашей древней словесности два прекрасных образца житийного творчества. Очерк Александра Горского убеждал, что оба жития – наше, своё, родное, лишь по неведению пребывавшие до тех пор без должного внимания со стороны учёных и учащихся. Именно на Руси эти два жития сохранились в гораздо большем числе рукописных списков разных веков, чем у тех же болгар или сербов. Зачем же нашу щедрость так небрежно подменять расточительностью?

По крайней мере, исходя из своего опыта работы в биографическом жанре, могу сказать, что я бы ни за что не решился приняться за книгу о Кирилле и Мефодии, об эпохе такой отдалённой и понёсшей в течение более тысячи лет такие невосполнимые утраты её культурного содержания, – если бы не два эти путеводных жития.

Приемы реконструкции? Да, нередко понадобилось прибегать и к ним. Дело в том, что уже во времена после образцового труда Александра Горского стали и в мировой, и в нашей филологии всё больше укрепляться позиции так называемой гиперкритики. Что ж, разве подвергать сомнению и проверке любой текст не полезно, по крайней мере, до поры до времени? Но когда недоверие становится не одним из основных, а единственным орудием якобы научного анализа, сплошь да рядом перерастающего в нигилистическую расправу и потеху, когда к этому циничному занятию в свои сроки откровенно подключается атеистическая целеустановка, где уж тут ждать объективности?

Такое, увы, случалось и по отношению к житиям солунских братьев, и уже в сравнительно недавние десятилетия ХХ века. По внешности всё могло выглядеть даже благолепно. Произносились высокие слова в адрес просветителей славянства. Но когда доходила речь до определённых поступков в жизни Константина-Кирилла (его ещё детская сосредоточенность на образе Софии Премудрости, его юношеская полемика в защиту иконопочитания, его первая миссия в Багдад для участия в богословском диспуте с мусульманами, – всё подряд ставилось по сомнение или начисто вычёркивалось из событий его жизни. Но ведь тем самым от раза к разу выражалось недоверие редактору и соавтору жития, каковым был, напомню, Мефодий. Как же тогда доверять и всем переводческим трудам братьев, точности и достоверности славянских Евангелия, Апостола, Псалтыри?

Иногда реконструкцией приходится заниматься не на месте образовавшихся пробелов в тканине исторического полотна, а по поводу нигилистически перемаранных страниц, глав, судеб… Логика подобных «прочтений» такова: раз уж принято почитать просветителей славян, что же, не отстанем и мы. Но ведь принято тотально не доверять их житиям как источникам сомнительного свойства, ссылаясь на малограмотность или неряшливость переписчиков старых рукописей. И на этом поприще тоже уместно проявить свои умения. Особенно же умение получать в итоге двойную выгоду…

«Логика» очень схожа с эпизодом из знаменитого романа Ярослава Гашека: бравый солдат Швейк вспоминает об одном обитателе сумасшедшего дома, присвоившем себе манию величия: тот выдавал себя сразу за двоих – за Кирилла и Мефодия, в надежде, что ему в столовой будут отваливать сразу две порции.

К счастью, двойственное – гиперкритическое и, одновременно с этим, льстивое – отношение к наследию великих просветителей славянства у нас в России сходит на нет.

Древние, испытанные уже более чем тысячелетней проверкой на истинность житийные произведения, посвящённые им, возвращаются в круг чтения нового века. Иногда для более надежного возвращения возникает потребность в приёмах вдумчивой, бережной реставрации или реконструкции. Часто не обойтись без них и современному биографу. Было бы лишь чувство доверия к первоначалам. А «…краски чуждые, с летами, спадают ветхой чешуей…»

http://www.stoletie.ru/slavyanskoe_pole/putevodnyje_zhitija_906.htm