|
Название: Рассказы Ольги Рожневой Отправлено: Дмитрий Н от 26 Сентября 2012, 23:14:56 «Здесь и сейчас происходит главное – спасение души»
Беседа с писательницей Ольгой Рожнёвой 26 сентября 2012 г. Источник: Газета Эском – Вера (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/100774/77483.p.jpg) Ольга Рожнёва «Пишу – как дышу» – Ольга, ваш первый вышедший у нас рассказ, кажется, назывался очень просто – "Про пирожки" («Вера», № 592). Помните, как его написали? – Да, он был из серии «Истории, рассказанные у монастырского киоска». Я несла послушание в Оптиной Пустыни и поделилась впечатлениями от него. Только это вторая была публикация, а первая – рассказ «Злая Даниловна», он напечатан в № 589. – Вот видите! Уже и забывать начал, так давно вы с нами. – Первый рассказ мне очень памятен. Я целый день трудилась на послушании в Оптиной Пустыни, а поздним вечером, когда в келье монастырской гостиницы все трудницы уже спали, выходила в коридор, чтобы никому не мешать, садилась на ступеньки лестницы и в полутьме на стареньком ноутбуке печатала про Даниловну. Я много лет по выходным дням трудилась в храме Всех Святых в Пермском крае, работала за свечным ящиком, пела на клиросе. Встречалась с разными людьми и об одном таком человеке написала… На самом деле читатели в конце рассказа понимают, что Даниловна совсем не злая, а, наоборот, очень добрая. –…Давайте как бы заново познакомимся. Начнём с того, что вы с Русского Севера? – Да, я родом из Нижнего Тагила, но много лет жила в Пермском крае. – Любили путешествовать по Северу? Что самое яркое запомнилось? – В годы юности ходила в походы с туристами-водниками, сплавлялись по рекам Урала. Первой рекой была Чусовая. И я увидела своими глазами всю красоту этой дивной уральской реки. Позднее были Вильва, Койва, Вижай, Сылва и другие реки… Какие это были сплавы! Чувство дружбы, единой команды, взаимопомощи и взаимовыручки. Рыцарское отношение юношей к девушкам. Ещё я подружилась со спелеологами. Мы облазили большинство пещер Урала: Геологов-2, Дивью, Кизеловскую, Медвежью, Дружбу и другие… А однажды я прочитала объявление о наборе студентов в геологическую партию на летний сезон. И вот нас забросили на вертолёте в тайгу Северного Урала… «Из дневника студентки» «Как описать красоту девственной тайги?! Множество птиц и маленьких птах, большого и мелкого зверья. Тайга живая. Она живёт и дышит. Поёт и чирикает, свистит и шумит. А чистейшая вода в ручьях, от которой так сладко ломит зубы в жару! А ягоды и грибы! Мы собирали спелую чернику в большие кружки и добавляли сгущёнку. И ели эту вкуснятину ложками, запивая крепким чаем, пахнущим костром. Шеф стрелял глухарей, и я готовила их в котелке с клюквой и брусникой. Мясо было немного твердоватым, но ароматным. Идти по тайге тяжело: перелезаешь через корни деревьев, через заросли травы и кустарников. Иногда шеф отправлял нас с Раей вдвоём вдоль по окружающим лагерь речушкам. И мы набирали песок со дна речек в лоток и промывали его долго в ледяной воде… (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/100774/77484.p.jpg) Один раз мы ушли из лагеря к самой высокой точке Северного Урала – горе Конжаковский Камень. И несколько дней жили в охотничьей избушке. Были удивлены, когда нашли в пустой избушке припасы. Шеф объяснил, что последний, кто ночует в избушке, всегда оставляет для новых постояльцев спички, соль, консервы, сухари»… Однажды я осталась в той избушке готовить обед, а ребята на маршрут ушли. И вот потом записала в дневник: «Дело шло к вечеру. Ребятам пора было вернуться. Я уже приготовила еду, принесла воды, насобирала ягод. И ходила вокруг избушки кругами в ожидании. Внезапно небо стало темнеть на глазах. Началась сильная гроза. Я залезла на нары в избушке и сидела, сжавшись в комочек. А снаружи бушевала стихия. Избушка скрипела, трещала. И я чувствовала себя Элли из детской сказки. Только вместо Тотошки со мной Кидус и Карус. Внезапно щенки начали скулить и лезть ко мне на нары. Это было очень странно, потому что они обычно держались дерзко и лаяли на всех птичек и мелких зверюшек. Снаружи послышались тяжёлые шаги. Кто-то ходил вокруг избушки. Собаки скулили. Я взяла в руки ракетницу, которую обычно оставлял мне шеф, чуть приоткрыла дверь и выглянула. Лучше бы я этого не делала. При вспышке молнии увидела почти рядом с собой здорового медведя с раскрытой пастью. Закрыла дверь. Вернулась на нары. И сидела на них – не знаю, сколько времени. Помню, что одной рукой обнимала и гладила обоих щенков, а вторая рука с заряженной ракетницей была наставлена на дверь. Когда дверь открылась, я чудом удержалась от того, чтобы не нажать на курок. На пороге стояли продрогшие и лязгающие зубами мои бродяги-геологи. Они заблудились и плутали. Такое бывает в тайге даже с опытными людьми – типа Толика. Шеф медленно, почти на цыпочках подошёл ко мне. Он ласково уговаривал меня: "Олечка, солнышко, ты ракетницу-то отдай! Ну, отдай, а? Давай сюда ракетницу, тебе говорю!" А я бы рада отдать, но рука вцепилась в неё намертво. И бедному шефу пришлось разгибать мне пальцы по одному, чтобы достать оружие из ладони. Потом, согревшись и наевшись, после третьей кружки чая, все начали смеяться. "Оль, у тебя такой вид был угрожающий: дескать, враг не пройдёт. Если бы медведь сюда зашёл, он бы точно тут же развернулся обратно!" – говорили ребята...» «За все, что имею» – Ну, готовый рассказ! То есть вы ещё студенткой писать начали? – Гораздо раньше. Сохранился ещё детский дневник, там есть такой грустный, но забавный эпизод, записанный в школе: «Дыхание перехватывает от слёз. Это что, я? Ребёнок, забившийся под кровать? Маленькая девочка. Очень худенькая. Под глазами синяки. В детстве я сильно болела и не ходила в садик. Потому что не вылезала из больницы. Из-под кровати меня пытается достать толстая тётка в белом халате. Я просилась к маме и, видимо, надоела ей, потому что мне было убедительно сказано басом: "Твоя мама оставила тебя здесь навсегда. Она больше никогда не придёт за тобой". До сих пор помню чувство леденящего ужаса и одиночества. За мной больше не придут. И я навсегда останусь здесь, в этой холодной палате, окна которой закрашены отчего-то в ядовито-синий цвет, на этой железной скрипучей кровати. Совсем одна. Без своего медвежонка. Без своего потёртого чемоданчика, полного сокровищ. Без мамы. Разгневанная тётка с трудом забирается под кровать. Мне нужно ставить капельницу, а достать меня оттуда – всё равно что поймать мышонка. Тонкие ручонки выскальзывают из её потной пятерни. Наконец меня ухитряются схватить за длинные волосы...» Позже мама рассказывала, что я перенесла четыре операции. Тогда мне шёл четвёртый год. Врачи говорили родителям, что сомневаются, буду ли я вообще жить. Их прогноз мог бы оправдаться, если бы не мои неродные дед Ваня и его мама, моя прабабушка Ульяна. Их я поминаю в молитвах каждый день. Прабабушка меня любила и не собиралась отпускать на тот свет, тем более что дитя было некрещёным. Разыгрался целый детектив. Как мне позднее рассказывали, дед и прабабушка у врачей выпросили меня, чтобы погулять. Ходить я уже не могла. Мои спасители попросту выкрали меня из больницы, лихо перетащив через забор. Прабабушка сразу же понесла меня в церковь и окрестила. Смутно помню купель. Видимо, была чуть живой, потому что воспоминания зыбкие, на грани. Где-то рядом уже был другой мир, в который прабабка меня не отпустила. Она была глубоко и искренне верующим человеком. После крещения неожиданно я стала поправляться. Справка о крещении долго хранилась у меня в коробочке детских сокровищ, в ней значилась синими чернилами написанная цифра «3» – три рубля за крещение. Но я знала, что на самом-то деле ценой была жизнь. Не помню, как научилась читать. Вероятно, из унылых больничных стен и закрашенных в ядовитый цвет окон было только два выхода: в разноцветный чудесный мир книг и в серый туман, в котором не было ничего, кроме белых халатов, капельниц и боли. Этот туман мог поглотить сознание. Спасибо книгам, которые не позволили ему это сделать. Мне было около четырёх лет, и в моём чемоданчике – много ярких и красочных книжек. Долгое время родители считали, что я рассматриваю картинки. Ну что возьмёшь с болезненного ребёнка? Под ногами не путается, и ладно. Пока как-то раз из них, вечно занятых и спешащих по своим взрослым делам, не подсел ко мне и не спросил: «Олечка, деточка бедная, тихая ты наша, всё картиночки смотришь? А вот кто на этой картинке? Ты понимаешь, кто на ней изображён?» И бедная деточка тоненьким голоском стала уверенно объяснять, кто же изображён на картинке, попутно бегло зачитывая цитаты. В семье случился переполох: «Ребёнок читает! Кто научил ребёнка читать?!» Вечером, когда вся семья была в сборе, бабушка, дедушка, мама и папа долго не могли установить, кто же научил меня читать. Потихоньку вспомнили, что я изредка подходила с книжкой то к одному, то к другому и спрашивала буквы. Вот таким был мой первый университет. – А второй? На кого вы учились? – Я окончила Пермский университет по специальности «Романо-германская филология», запись в дипломе гласит: «Филолог. Переводчик. Преподаватель английского языка». Двадцать два года работала преподавателем и заместителем директора по учебной работе в промышленно-экономическом техникуме. Языки любила с детства, учила английский язык с первого класса в английской школе, побеждала на олимпиадах и в будущем видела себя переводчиком. В университете завкафедрой перевода часто повторял, что у меня есть чувство языка и я могла бы быть успешна как переводчик художественной литературы. Но вот жизнь сложилась иначе… – А как получилось, что оказались на послушаниях в Оптиной Пустыни? (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/100774/77485.p.jpg) – Мой муж погиб – несчастный случай. Так что с этой стороны меня ничто не держало. В паломнические поездки ездила давно, меня притягивала монастырская жизнь. Но пока дети учились, об этом не могло быть и речи. Когда же они окончили вузы и создали собственные семьи, меня благословили пожить и потрудиться в Оптиной Пустыни, где мои скромные способности нашли применение в работе издательства и экскурсионной службы. – В ваших рассказах чувствуется сопереживание совершенно незнакомым людям, их скорбям. Человеку, который не пережил это сам, наверное, трудно быть таким отзывчивым? – Думаю, что нет человека, в жизни которого не было бы скорбей. Они могут прийти в любой момент. Месяц назад после инсульта парализовало мою маму, я перевезла её к себе. Тот, кому приходилось ухаживать за лежачим больным, знает, как это нелегко… Встречи со старцами – Общение с кем из священников больше всего сказалось на вашей жизни? Какие встречи больше запомнились? – Всё, что запомнилось, уже есть в моих рассказах. Главная же встреча – это с первым моим духовником, игуменом Савватием. На Урале, на реке Чусовой, в пяти километрах от Верхнечусовских Городков, на Митейной Горе, есть монастырь Казанская Трифонова женская пустынь – там он служит. У батюшки за плечами сорок лет жизни в Церкви и двадцать пять лет хиротонии, но иногда он говорит о себе: «Я в духовной школе хорошо если два класса окончил. Вот мой духовный наставник, отец Иоанн Крестьянкин, он – да... был профессор духовный». Когда такое слышишь от игумена, это, знаете, смиряет. А кто тогда мы, обычные миряне? Младенцы духовные. Нам ещё расти и расти. – Если мы духовные младенцы, то нам нужно в духовные ясли ходить, а не прыгать выше головы в «духовный вуз», ища общения с «профессорами». Так, получается? – С одной стороны, так и есть, а с другой... Многие, когда узнают, что я тружусь в Оптиной Пустыни, спрашивают, как попасть «на приём» к старцу Илию. Меня это раньше смущало: почему именно к нему, минуя других батюшек, которых много в нашей обители? Поделилась я своим смущением с одним из опытных оптинских духовников, и игумен А. меня вразумил: «Не смущайся. Старцы – это красота православия, дух православия, свидетельство истинности нашей веры. Через старца человек видит Бога. Разве смущались люди девятнадцатого века, когда тысячи приезжали в обитель к преподобному Амвросию? Иногда можно услышать от наших современников: "Сейчас и старцев не осталось – «оскуде преподобный»…" А в каком веке псалмопевец Давид это сказал? То-то… Иисус Христос – вчера и днесь тот же, и Дары Духа Святаго те же». – Старца Илия вы часто видите? – Несколько раз мне довелось с ним беседовать, исповедаться у него, принимать из его рук Святое Причастие. А когда отец Илий в 2009 году расспросил меня о моих первых рассказах, то благословил на писательский труд. И вот, после благословения старца, самым чудесным образом, неожиданно для меня самой, никогда не имевшей дела с книжными издательствами и издателями, в течение трёх лет были написаны и изданы мои книги. Даже мимолётная встреча с батюшкой – событие. Вот, например, один эпизод, о котором я не рассказывала в газете. На вечерней службе оптинская братия выходит на полиелей и встаёт в два ряда по старшинству хиротонии. Мы с сёстрами стоим среди молящихся паломников недалеко от центра храма и слышим, как один из братии, решивший, что старец встал на недостаточно почётное для его духовного сана место, говорит старцу: «Батюшка, вы не туда встали». И старец смиренно переходит на другую сторону. А там братии кажется, что старец должен стоять на более почётном месте, в другом ряду, и ему опять говорят: «Батюшка, нет, не сюда, туда». И старец опять смиренно переходит. Там ему снова говорят: «Нет же, батюшка, не сюда!» – пока наконец кто-то из старшей братии, уразумев, что происходит, не взрывается: «Вы что делаете?! Оставьте старца в покое!» А сам батюшка, абсолютно безо всякого смущения, спокойно переходил каждый раз туда, куда его просили перейти. Он, духовный наставник братии, нисколько не гневается, нисколько не смущается. Смущение обычно свойственно гордости, тщеславию: как это – я, да что-то не так сделал! А смирению и кротости смущение не свойственно. И в то же время эти кротость и смирение – не униженность, совсем нет! Вот батюшка благословляет одного послушника прочитать пятидесятый псалом. А тот не понимает и взволнованно переспрашивает: «Пятьдесят раз читать?» И все стоящие рядом смеются. А старец не смеётся. Он такой тонкий и деликатный человек, у него такая любовь к людям, он даже и вида не подаёт, что ошибся его собеседник. Как будто всё в полном порядке. И кротко, с любовью батюшка объясняет: «Нет, не пятьдесят, один раз прочитаешь». И нам становится стыдно, что мы смеялись над человеком, который просто не понял... – Это как проповедь получается – не словами, а собственным примером. – Вера, предание и передаются через пример молитвенников, на которых почиет Святой Дух. Епископ Смоленский и Вяземский Пантелеимон (Шатов) писал о современном старце, отце Павле (Троицком): «Вы знаете, я пришёл к вере, будучи уже взрослым человеком, и у меня, когда я стал уже священником, иногда возникали помыслы неверия. Когда я узнал отца Павла, на эти помыслы я отвечал всегда так: если есть отец Павел – значит, есть Бог. То, что есть отец Павел, для меня было самым лучшим доказательством того, что существует Бог. И как бы ни сгущалась тьма, какие бы мысли ни влагал дьявол в мою пустую глупую голову, какие бы чувства ни теснились в моём злом, ожесточённом сердце, вот эта память о том, что есть отец Павел, и знание той благодати, которая даётся человеку Богом, конечно, удерживали меня от неверия, удерживали меня от уныния, удерживали от соблазнов различных, которых так много в нашей жизни». Вот то же самое можно сказать про старца Илия. Мастерская – Благословение старца помогает вам, православному человеку, не бояться написать «не то»? Кажется, у Крылова басня была про писателя и разбойника. Оба очутились в аду. Писатель оказался под маленьким огонёчком, а разбойник горел в сильном пламени. Потом под разбойником огонь стал потухать, поскольку последствия его беззаконий на земле стали заканчиваться, а под писателем огонь всё больше и больше разгорался. Оказалось, что книги, оставшиеся после его смерти, продолжали развращать людей. – Ответственность, конечно, большая. Слава Богу, у меня есть духовник, который читает мои наброски. Такая духовная цензура… – Когда вы сидите над рассказами, многое художественно додумываете или стараетесь быть ближе к обыденной реальности? Как одно сочетается с другим? – С детства много читала, а потом я, как филолог, изучала литературу всех жанров и эпох. В разные периоды жизни у человека разные потребности. Нам нужны и тайны средневековых замков, и романтика приключений, и захватывающие детективы. Мне нравится афоризм: «Хороши все жанры, кроме скучного». Но вот в данный период моей жизни мне интересно то, что происходит «здесь и сейчас». А также то, каким образом это самое происходящее «здесь и сейчас» может помочь или помешать моей духовной жизни, укреплению веры, спасению души. Мне пришлось встречать в своей жизни многих людей, которые шли к Богу – каждый своим путём. Их судьбы часто настолько удивительны, что могли бы стать сюжетом романа. И я лишний раз убеждаюсь, что реальная жизнь бывает более интересной и захватывающей, чем самый накрученный вымысел. Порой читатели устают от выдумки и хотят реальности. Не случайно в споре, когда все отвлечённые аргументы исчерпаны, человек часто апеллирует к своему личному опыту, к тому, свидетелем чего ему суждено было стать. Это самое убедительное. На живых примерах часто строится и миссионерство. Известный психолог и журналист Татьяна Шишова пишет по этому поводу: «Противостояние в мире нарастает, и всё больше людей осознаёт, что первична тут духовная составляющая. Может быть, поэтому, чтобы до наступления решительных событий к истинной вере успело обратиться как можно больше людей, сейчас так обильно изливается благодать, и многие из тех, кто ещё вчера обходил церковь стороной, уже не мыслят себе без неё жизни. Их рассказы о воцерковлении порой настолько поразительные, что напоминают эпизоды из патериков, – это очень важная форма миссионерства. По словам св. прав. Иоанна Кронштадтского, "примеры сильнее всего действуют на людей, увлекая их к подражанию"». Так что все мои рассказы основаны на реальных событиях, встречах с реальными людьми. В то же время это художественные рассказы, а не документальные очерки. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/100774/77486.p.jpg) – У вас уже вышла вторая книга? – Да, в серии «Святая Русь» издательства «Лепта Книга» вышел второй сборник «Непридуманные истории, или Монастырские встречи – 2». – Желаем вам творческих успехов! И не терять связи с нашей газетой. Мы вас любим и ждём новых рассказов. Помогай Господь в ваших трудах. С Ольгой Рожнёвой беседовал Михаил Сизов http://www.pravoslavie.ru/smi/56344.htm Название: Ольга Рожнёва. Записки экскурсовода. Отправлено: Дмитрий Н от 21 Августа 2013, 13:58:05 «Хочу стать такой, как твои чудаки».
Записки экскурсовода Паломничество Раньше люди старались совершать паломничество так, чтобы понести какой-то труд, принести жертву. Часто шли пешком, стирая ноги в кровь. Похоже, времена эти минули в прошлое, и сейчас мы предпочитаем комфорт в поездке. Но не все. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101303/130384.p.jpg) Оптина пустынь. Вид со стороны реки Жиздры. XIX век. После экскурсии паломница делится рассказом о своей бабушке: «Едем мы на поезде в Оптину: я, муж и наша бабушка старенькая. И вот она ходит тихонечко по вагону туда-сюда, туда-сюда. Муж не выдержал: – Бабуся, ну что же вам спокойно-то не сидится? Зачем вы всё ходите? – Я иду в Оптину Пустынь!» Про Дашеньку – Мы к вам на экскурсию – всей семьей! Да, мои! Два сыночка и лапочка дочка! А я вот вам сейчас расскажу, пока народу нет. Ребята, погуляйте немножко. В книжную лавку? Можно, только Дашу за руку возьми… Что же я рассказать-то хотела? А – вот: ждала первого ребенка, думала – дочка, назвать хотела – Дашенька. Родился сын. Хорошо: вторая дочка будет. Забеременела вторым. Опять сын. Тоже хорошо: два сына! Через девять лет только снова забеременела. Мать у меня неверующая, стала донимать: «Делай аборт! Не прокормишь троих. Кто ты такая? Простая телятница…» – «Нет, мама, там моя дочка Дашенька…» – «Там пацан опять… Делай аборт, тебе говорю!» А с ней не спорю, чтобы не расстраиваться, а сама время тяну, вот уже пять месяцев беременности – поздно аборт-то делать! Родила – дочка! Дашенька! 2.400. И вот никак младенчик вес не набирает. Набрала 2.500 и – никак. Ей уже три месяца, а она всё 2.500. Положили нас в Калуге в областную больницу на обследование. Врачи ничего понять не могут. Она кушать – кушает. А в весе не прибавляет. Заговорили об операции. Я – реву. А в палате со мной матушка с ребенком лежала. Она меня с Дашенькой – в охапку, к мужу-священнику отвезла – и он нас обеих окрестил. Я сама-то тоже некрещеная была. И что вы думаете?! После крещения ребенок стал быстро набирать вес! Сейчас Дашеньке четыре с половиной. Умница! Мне помогает во всём, даже полы метет. Приду с фермы, а она как обычно спрашивает: «Мама, что делала? Муку кормила?» – «Кормила, доча, кормила». Не поняли?! Это она с младенчества так телят зовет! Знаете, я даже сама после крещения изменилась. Да-да! Я была какая-то… жестокая такая… агрессивная… Скажет кто-нибудь что-то не по мне, я хожу – злюсь, всё думаю об этом, всё придумываю, как бы ответить позлее, чтобы отомстить, значит. А сейчас: обидят – да и ладно! А я и не расстроилась! Как-то легче на душе стало после крещения, как-то веселее. Я ведь не умею толком-то объяснить… Понимаешь? – Понимаю. – Вот и рассказала… А теперь можно нам экскурсию по Оптиной? Что же мешает нашему спасению? Отец иеродиакон Н. рассказывает, как стал свидетелем разговора паломников с владыкой Феогностом, приехавшим в Оптину. – Владыка, благословите! Разрешите задать вам вопрос… В наше время так много факторов, мешающих спасению души: глобализация, высокие технологии, виртуальные реальности, которые на самом деле расчеловечивают человека; компьютерные игры и бесконечное общение в социальных сетях, отрывающее людей от реальной жизни; монстры телевидения, которые зомбируют зрителей, – опасностей миллион! Как вы полагаете, что же является самой большой опасностью для спасения души и жизни по заповедям Божиим? – Эгоизм. – … Чудаки с гостинцами Оптинский игумен Н. рассказал мне о своей сестре. Ему очень хотелось, чтобы она пришла к Богу, но сестра о вере не задумывалась и в церковь не ходила. Отца Н. очень любят его духовные чада, их любовь к духовному отцу распространялась и на его сестру. Они часто стучали в дверь ее московского дома, не заходя дальше прихожей, – просто чтобы передать какие-то гостинцы, угощение, сладости. Чем-то порадовать сестру любимого отца, просто поздравить с церковными праздниками и подарить подарки. Она сначала не понимала этих людей, удивлялась их гостинцам. Если случалось кому-то из них зайти при ее подругах, говорила: «Это опять от брата гости… Странные люди… Чудаки!» Подруги в модных нарядах, с дорогим маникюром и изысканной прической, выглянув в прихожую, позже высмеивали ее гостей: всех этих простых, без косметики, в длинных юбках, непонятно чему радующихся женщин, этих не слишком элегантных бородатых мужчин с сияющими лицами, которые просто так привозили ей гостинцы, передавали поклон от брата. Сестре хотелось защитить их, и она говорила в ответ на ехидные колкости подруг: «Зато – они такие добрые! У них у всех – такие радостные светлые лица!» Потом она стала задумываться, почему у людей из ее окружения лица – совсем не радостные и не светлые, почему они не готовы никого бескорыстно радовать. И ей захотелось чаще видеть «этих чудаков»… А спустя несколько лет она приехала к брату в Оптину Пустынь и сказала, смущаясь: – Знаешь, я хочу стать такой, как твои чудаки, – такой же доброй, искренней, открытой. Верующей. Помоги мне, пожалуйста! Плащаница После экскурсии паломница рассказывает об удивительном случае. Она сама доктор наук, преподаватель МГУ. Начали с мужем, тоже преподавателем МГУ, воцерковляться уже в зрелом возрасте. А у них была верующая подруга, и она вышивала золотом плащаницы для храмов. Вот как-то они купили у подруги плащаницу Успения Пресвятой Богородицы. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101303/130386.p.jpg?rnd=244670) – Повесили мы эту чудесную плащаницу в гостиной, как картину, думали: как хорошо сделали… Да еще, по своему новоначалию ничего не понимая в этом, повесили вертикально. И вот ночью мне снится сон: Пресвятая Богородица тихим добрым голосом говорит мне: «Повесьте плащаницу горизонтально и в место поспокойнее…» И мы унесли плащаницу в храм и стали относиться к святыням благоговейно – так, как и нужно к ним относиться. А сейчас в Оптиной есть старцы? Часто задают на экскурсии вопрос: «А сейчас в Оптиной есть старцы?» Обычно отвечаем: – Знаете, а они отсюда никуда и не уезжали. Они здесь хозяева. Три важных бизнесмена на экскурсии сетуют: – Приехали мы в ваш монастырь, зашли в храм, попросили дежурного инока открыть мощи преподобного Амвросия, а он отказал. Дескать, не вовремя, после молебна приложиться можно будет. Нам молебнов ваших ждать некогда, у нас дел много. Мы ему деньги предлагаем, а он смотрит так удивленно – и денег не берет. На следующей экскурсии – группа бабушек из далекой уральской деревни. Вот уж никакой важности у них нет, наоборот, робкие такие бабушки, видно, что совсем бедные, может, на последние деньги в Оптину приехали. Делятся радостно: – Доченька, мы на молебен-то опоздали, думали: теперь уж к мощам батюшки Амвросия не приложимся. Видать, недостойные мы. А монах-то у мощей нам стекло отодвинул и говорит: «Прикладывайтесь, матушки!» Вот радость какая, доченька! Вот как нас батюшка Амвросий хорошо встретил! Преподобные отцы наши, старцы Оптинские, молите Бога о нас, грешных! Ольга Рожнёва http://www.pravoslavie.ru/jurnal/63552.htm Название: Времена не выбирают. Ольга Рожнёва Отправлено: Дмитрий Н от 07 Ноября 2013, 13:41:07 Времена не выбирают. Рассказ.
Ольга Рожнёва Крупные капли дождя стучали в окна междугороднего автобуса; длинными мазками рисуя непогоду, растекались по стеклу; заглушали негромкую монотонную музыку в кабинке водителя. Внутри салона было тепло и сонно, большинство пассажиров дремали. Игорь всматривался в окно сквозь пелену ливня: осенний промозглый ветер гнул траву, срывал последние сухие листья с деревьев; небо серое, жесткое грозило затянувшимся ненастьем. Скоро автобус остановится, и нужно будет выходить из теплого салона в сырость и слякоть. Игорь зябко поежился: зачем и куда он едет? Что за странная прихоть сорвала с места, отправила в эту никому не нужную дорогу? (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101427/142727.p.jpg?0.7612933702766895) Сам виноват: сам решил ехать. В последнее время он захандрил. Всё вроде шло как обычно: и работа, и дом, и взрослые дети. Обычно – да вот затосковал… Денег, как всегда, не хватает, подъезд грязный, соседи шумные. По телевизору – катастрофы, коррупция и скандалы шоу-бизнеса, все и всем недовольны. На работе только и разговоров, что о неправильных порядках, не той власти, не той политике, не тех временах. И сам Игорь часто думал так же: да, не так, не то, не те. Как у Высоцкого «Эх, ребята, всё не так, всё не так, как надо!» Причем как именно надо – точно никто не знал, и как надо – никто вокруг не жил. Каждый, и он сам в том числе, ежедневно совершал сделки со своей совестью, кто-то страдая от этого, кто-то ничуть не страдая, а с упоением катящегося с высокой горы лихача: эх, помирать – так с музыкой! запевайте, братцы! Но почему-то, не делая, как надо, каждый по отдельности, при этом все мечтали, нет – жаждали… да что там говорить! – просто требовали, чтобы у всех вместе, при хоровом исполнении, их фальшивящие по отдельности голоса вдруг слились в едином и стройном могучем пении, и всё стало бы прекрасно и справедливо – так, как надо, чтобы наконец настали те самые времена и те самые порядки. Недавно среди обычного брюзгливого перебирания негатива в обеденный перерыв маленькая пухленькая белобрысая Катюша из соседнего отдела громко сказала: «Времена не выбирают!» Все обернулись, а она смутилась, покраснела сильно, как краснеют только светловолосые – даже маленькие ушки запылали пунцово, – сбилась и пробормотала: «Но дымится сад чудесный…» Народ ждал продолжения, а Катюша, от волнения видимо, забыла всё, что хотела сказать, и только беспомощно повторила: «Но дымится сад чудесный…» – и села, спрятавшись за компьютером. Игорь понял, что хотела сказать Катюша, и даже хотел продолжить, чтобы помочь ей, но его тоже заклинило, и он начисто забыл стихотворение, которое ему нравилось. Он немного стеснялся того, что любил поэзию; знал наизусть многое, но никогда не пытался декламировать: как-то не шло это мужчине, по его мнению, немужественно, что ли… Вот сейчас впервые чуть не прочитал вслух, такая строчка знакомая – и забыл. Замялся. С недоумением глянули – и дальше по накатанной: и то плохо, и это нехорошо. И как-то всё накопилось, навязло, усталость какая-то навалилась, уныние. Стал думать, куда бы съездить в воскресенье. Придумал: много лет не был в городе детства. Покопался в интернете, позвонил в турбюро. И вот – сбылась мечта идиота: едет неизвестно зачем и неизвестно к кому. Как верно сказал Исикава Такубоку: Не знаю отчего, Я так мечтал На поезде поехать. Вот – с поезда сошел, И некуда идти. Зачем ему это возвращение в прошлое, к людям, которых давно нет, в город, где никто не ждет? Еще вдобавок оказалось, что попал не в туристическую фирму, а в паломническую службу, и поездка – паломническая, с заездом в Прыски и в Оптину Пустынь. Не то чтобы он был неверующим, нет: носил крестик всю жизнь, даже когда давным-давно учился на оборонной специальности, а тогда это было небезопасным. Но в паломническую поездку, по его представлениям, нужно было готовиться как-то заранее… А тут… Он представлял, что просто приедет в Калугу, пройдет по старинному городу своего детства… Дом бабушки стоял на улице, где жил Циолковский. Космос – это интересно, можно сходить в Музей космоса. А теперь ему предстояла совсем другая программа. Выглядело это так, как будто вмешался кто-то и властной рукой посадил его в этот паломнический автобус. А зачем? Автобус мягко затормозил, экскурсовод объявила: – Прыски, храм. Ливень сменился моросящим дождиком. Игорь на не гнущихся от дальней дороги ногах проковылял к выходу. Нижние Прыски. Зашли в белоснежный храм. Игорь слышал обрывки рассказа экскурсовода: (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101427/142703.p.jpg?0.37306292029097676) Храм Спаса Преображения. – Храм Спаса Преображения, год постройки – 1781-й. Храм из красного кирпича, оштукатурен и побелен, толщина стен больше метра. Под полом храма сложена огромная печь. На ее нагрев уходило по одному кубометру дров. Но зато в специально проложенных дымоходах тепло сохранялось целую неделю, а теплый пол создавал уют и обеспечивал сохранность икон и настенных росписей… Вышел отец Леонтий, старенький, радостный, всех благословил. Внимательно и как-то по-особенному посмотрел почему-то на Игоря, а может, это ему показалось, что по-особенному… Благословил: «Помоги, Господи!» Игорь медленно зашел в теплый тихий полумрак храма, и на него напало странное оцепенение. Он ведь был здесь! Точно, был! Игорь узнал этот храм: здесь отпевали калужскую бабушку. Это было так давно, целая жизнь прошла, а кажется: происходило вчера – нет, сегодня, сейчас. И если он немного повернется, встанет чуть боком (нужно смотреть не прямо, а вскользь, боковым зрением), – он снова увидит всех родных, черные платки, непокрытые склоненные головы мужчин и светлое умиротворенное лицо бабушки. Время остановится, потечет вспять, густо пахнет ладаном, и потянется легкий дымок от кадила, и он услышит плач и протяжное, берущее за душу: «Со святыми упокой, Христе, души раб Твоих, идеже несть печаль, ни болезнь, ни воздыхание…» Переживание было таким острым, ярким, что вышел Игорь из храма потрясенным. Он ехал в автобусе, а перед ним плыли лица со старинных фотографий, мелькали обрывки воспоминаний. Всё, что когда-то рассказывали ему, еще маленькому, об истории семьи, его рода, всё, что казалось безнадежно забытым, погребенным под грудой камней – огромных булыжников всех этих многочисленных событий его уже такой долгой жизни: крупных передряг, сильных переживаний и житейских мелочных дрязг. И вдруг вся эта неподъемная груда камней оказалась сметенной в один миг. Он смотрел в окно, и ему казалось, что видит деда, о котором рассказывала бабушка, то есть бабушкиного деда, его прапрадеда, мужчину крупного, крепкого, сильного, с обычным русским лицом, русыми волосами и добрыми глазами. Он отслужил при Николае I 25 лет за веру, царя и Отечество, был пожалован за безукоризненную службу целковыми, которых хватило на строительство дома в Калуге. А здоровья и душевно-телесной крепости прапрадеда хватило на то, чтобы в возрасте почти 50 лет стать купцом первой гильдии, жениться на молодой, которая в нем души не чаяла, родить с ней семерых детей, всех обеспечить, вывести в люди. Умер дед в 80 лет быстро и легко – никому не пришлось возиться с немощным стариком. Потому что немощным стариком он не стал. А умер от пневмонии: шел с обозом, который провалился в Оку. Вытаскивал лошадей и товар, вытащил, но простудился и ушел, напутствуемый священником, оплакиваемый всей своей дружной и любящей его семьей. Как ты там, дед? Сила твоя, воля к жизни пустила крепкие сильные ветви рода, а он, Игорь, таков ли? Нет, пожалуй. Слабая веточка, на ветру дрожащая. В чем искать опору? Слабые ветки в корнях опору ищут. Эх, дед, дед! Помолись за своего праправнука, если можешь… Ему твоя молитва сейчас очень бы пригодилась… Подъехали к Оптиной Пустыни. Дождь перестал. Игорь шел по монастырю, и на душе становилось всё легче и легче – непонятно отчего. Звонили в колокола. Их радостный перезвон далеко летел в прозрачном осеннем воздухе. Кругом – цветы. Удивительно: везде грязь и серость, а здесь – цветы радуют глаз прощальной красотой. Бабушка очень любила цветы. Говорила: «Цветочки – остаток Рая на земле»… Приложился к мощам преподобных Оптинских старцев в намоленной звенящей тишине храма. А прабабушка, мама его калужской бабушки, застала этих старцев еще живыми. И даже успела получить от них благословение и совет, который принес ей семейное счастье и сделал возможным рождение калужской бабушки и его самого, Игоря. Получается, Оптинские старцы и его, Игоря, благословили? После смерти прапрадеда наследство поделили на всех взрослых детей. Младшей, прабабушке Игоря, исполнилось только 17, и денег ей не дали – молода еще деньгами распоряжаться, будет жить со старшими. Она расстраивалась, и сосед, благочинный калужского собора, посоветовал: «Сходи к Оптинским старцам, спроси о себе и своей жизни, они тебе мудрый совет дадут». Одной – страшно, позвала подружку. Встретились с Оптинскими старцами – эх, жаль, не сохранилось воспоминаний, кто это был: может, отец Анатолий (Потапов), может, отец Нектарий… Только сказал ей Оптинский преподобный: – Всё у тебя хорошо будет, и замуж ты хорошо выйдешь, деточка. – А у меня ни приданого, ни жениха нет… – Ничего, вот вернешься домой – и выходи замуж за первого, кто к тебе посватается, какого бы вида он ни был. Запомнила? Какого бы вида ни был – выходи! Это твой суженый! А семья у них держала в то время столовую. Как раз только появились первые железные дороги, и железнодорожники приходили к ним столоваться. А прабабушка помогала в столовой, готовила. И вот пришел на обед огненно-рыжий белорус из Гомеля. Увидел девушку, приметил и посватался. А ей рыжие – ух, как не нравились! Но не посмела ослушаться старца и дала согласие. И как же люб он ей сделался! Как жили счастливо и дружно! Ни разу не пожалела, что вышла за него замуж. Детей родилось много, но выжили только пятеро. И среди них – бабушка Игоря. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101427/142704.p.jpg?0.7676465162076056) Храм в честь Владимирской иконы Пресвятой Богородицы в Оптиной Пустыни. Игорь присел на скамейку в тишине храма в честь Владимирской иконы Пресвятой Богородицы. До экскурсии по Оптиной им дали свободное время – целый час, и все были заняты: ставили свечи, писали записки, прикладывались к мощам. Игорь тоже приложился к мощам, а записки писать не стал: он не помнил половины имен, вот ведь как! Помнил рассказы бабушки о прапрадеде, воине и купце, помнил об огненно-рыжем прадеде, многое помнил, что врезалось в детскую память, но многое и забыл. Стало отчего-то очень обидно. Они-то, может, за него и молятся – а он за них?! Бабушка у него была талантливая, пела так, что все вокруг ахали от изумления. Голос – как у Руслановой. Профессор консерватории предложил учиться, но она – синеблузница, комсомолка – отказалась: пролетарий должен петь в свободное от созидательного труда время, а она училась на фельдшера. Ее суженый, дед Игоря, Андрей, происходил из семьи моршанского врача. Доктор этот поехал на эпидемию холеры и умер, спасая больных. Был записан посмертно в почетные граждане Моршанска. Мать осталась одна с тремя детьми, и государь император Николай II дал всем троим пособие, которое оказалось таким большим, что на него купили двухэтажный дом. Также сиротам почетного гражданина было обеспечено бесплатное обучение, но получить его дети не успели: началась революция. Дом реквизировали, и мать умерла от горя. Дети пошли беспризорничать, и Андрей нашел дядьку, служившего лесником, жил в его сторожке. Поступил в 1920-е годы в железнодорожный техникум, выучился, получил распределение в узловую и там встретил бабушку. Дед Андрей хранил старую закваску и крепко верил в Бога. Он стал начальником поезда, и в 1939-м их ремонтно-восстановительный поезд, чинивший пути и мосты, мобилизовали. Бабушка не рассталась с дедом и работала при поезде санинструктором, с собой взяли и детей. Одной из этих детей была мама, мамочка Игоря, Евгения. Когда началась война, они оказались в Ленинграде. Их поезд последним проскочил замыкавшуюся блокаду, а следующий поезд, полный раненых, женщин и детей, машинист, умиравший от смертельной раны, сумел довести до станции, но из вагонов выгребали только человеческое мясо: все были расстреляны фашистами из пулеметов забавы ради. Блокада замкнулась. Дед отправил семью в эвакуацию, а сам вернулся и остался в блокаде восстанавливать подъездные пути к Ладоге – Дороге Жизни. Машины шли по льду, а дальше нужна была железка. Работал, пока не свалился. В состоянии дистрофии деда вывезли на одной из машин на Большую Землю. После блокады дед болел до конца жизни. Бабушка готовила ему крохотные паровые котлетки, потому что его больной желудок не терпел почти никакой пищи. И еще Игорь хорошо запомнил, как дед боялся голода и собирал все недоеденные куски хлеба, сушил их – на уютной кухне всегда висел мешочек с сухарями. Мама пыталась уговорить деда не сушить их, а потом смирилась. Игорь посидел еще немного в тишине храма, а потом пошел снова к преподобным Оптинским старцам и, прикладываясь к мощам, помолился о всех тех, благодаря кому он живет на белом свете. А имена же их Ты, Господи, веси. Вышел из храма, и тут в памяти всплыли строчки, те самые, которые они с Катюшей никак не могли вспомнить: Времена не выбирают, В них живут и умирают. Большей пошлости на свете Нет, чем клянчить и пенять. Будто можно те на эти, Как на рынке, поменять. Что ни век, то век железный. Но дымится сад чудесный, Блещет тучка; я в пять лет Должен был от скарлатины Умереть, живи в невинный Век, в котором горя нет. Ты себя в счастливцы прочишь, А при Грозном жить не хочешь? Не мечтаешь о чуме Флорентийской и проказе? Хочешь ехать в первом классе, А не в трюме, в полутьме? Что ни век, то век железный. Но дымится сад чудесный, Блещет тучка; обниму Век мой, рок мой на прощанье. Время – это испытанье. Не завидуй никому. Игорь шел по Оптиной, и ему очень хотелось рассказать кому-нибудь всё, что он вспомнил, поделиться с кем-то своими мыслями и чувствами и даже – впервые в жизни – прочитать стихи. Правда, непонятно: кто захочет его выслушать, кому будут интересны его воспоминания? Группа собиралась для экскурсии под аркой у Святых врат монастыря, и лицо Оптинского экскурсовода показалось Игорю очень знакомым: да, ее рассказы он читал на сайте «Православие.ру». Игорь подошел к экскурсоводу и, пока все собирались, спросил тихонько: – Можно мне после экскурсии рассказать вам свою историю? У меня такое чувство, что я просто должен ее рассказать. Экскурсовод улыбнулась и спросила: – А о чем ваша история? Игорь подумал минутку и ответил: – Времена не выбирают, в них живут и умирают… Наверное, об этом… 7 ноября 2013 года http://www.pravoslavie.ru/jurnal/65514.htm Название: Раздражительный Виталька. Ольга Рожнёва Отправлено: Дмитрий Н от 09 Декабря 2013, 14:37:02 Раздражительный Виталька. Рассказ
Ольга Рожнёва В монастыре только что закончилась трапеза. На кухне было светло и уютно, горела лампадка перед иконами, солнечный луч играл на свежевымытой посуде. Вкусно пахло: на плите стояли накрытые полотенцем пироги с капустой и в большой желтой кастрюле наваристой грибной суп для иноков, которые еще не вернулись с полевых работ. Послушник Дионисий сноровисто протирал насухо чашки, а келарь отец Валериан проверял припасы, готовил продукты дежурным трапезникам на следующий день. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101383/138322.p.jpg) В пустой трапезной за длинным столом сидел Виталька, слушал валаамские песнопения. Отец Валериан заглянул в трапезную: не закончились ли салфетки на столах? Спросил у Витальки: – Наелся, брат Виталий? Виталька что-то буркнул сердито себе под нос. – Чего бормочешь-то? Не наелся, что ли? Уж не пельменей ли тебе опять захотелось? – встревожился отец Валериан. Подошел поближе: Виталька сосредоточенно рисовал. Карандаш он держал криво, по бумаге водил им со скрипом, однако рисунки получались вполне понятные. Когда-то глухонемого Витальку, малыша лет пяти, подкинули в храм. Настоятель, отец Николай, приютил ребенка, воспитал как сына. Выяснил, что ребенок совсем и не глухонемой, а просто почти глухой. Трудно научиться говорить, когда ничего не слышишь. Отец Николай приобрел Витальке слуховой аппарат, учил говорить. После смерти старого священника подросток жил при храме, но новым настоятелям стал обузой, и Витальку подобрал и привез в монастырь игумен Савватий. При монастыре паренек вырос, стал взрослым, но говорил по-прежнему совсем плохо, вел себя простовато. Однако братия прислушивались к его смешному бормотанию, потому как опытным путем удостоверились: Виталька просто так ничего не говорит. Одно время Виталька начал рисовать автобусы. Вот рисует сплошные автобусы – и всё тут… А нужно сказать, что монастырь находился в глуши, был бедным, и паломники сюда приезжали редко. Автобусы тоже были редкостью, и братия недоумевали: отчего так старательно вырисовывает Виталька эти огромные машины? Прошло совсем немного времени – и кому-то из паломников так понравилось в монастыре, что рассказал он друзьям, те – своим друзьям. А, может быть, просто время пришло, и созрели братия, могли помощь духовную оказать паломникам. Может, Пресвятая Богородица так распорядилась – в Ее честь обитель освящена. В общем, отчего – неведомо, но в монастырь потянулись бесчисленные автобусы с паломниками. А потом Виталька ни с того ни с сего жениться захотел: – Хочу я жениться! Так жениться хочу! Вот бы жену мне найти! – Какую такую жену, брат Виталий? Ты ведь хоть и не в постриге, а живешь-то – в монастыре! Зачем тебе жена?! Посмеивались братия над смешным Виталькой, посмеивались – а потом: глядь – два инока в мир ушли и женились. Вот по этим всем причинам и смотрел отец Валериан с тревогой на рисунок Витальки. А на рисунке – туча грозовая, молния стрелами на весь лист раскатывается. Задумался отец келарь: братия в поле, не гроза ли надвигается? – Виталь, как думаешь, погода ясная долго простоит? Из раздраженного бормотания в ответ понять можно было только одно: Виталька сердится, и к нему лучше не приставать. – Какой ты раздражительный стал, брат Виталий… И ответить толком не можешь… Настроение у инока понизилось. А тут с кухни – звон разбитой посуды. Заходит: Дионисий опять чашку разбил. Отец келарь вспылил: – Брат Дионисий, на тебя чашек не напасешься! – Простите, отец Валериан! – Что простите?! Ты с посудой-то поаккуратней! Тут тебе фабрика посудная, что ли?! Отец Валериан, еще не остыв, вышел из трапезной. Прямо у двери стоял высокий хмурый мужчина и строго смотрел на выходившего: – Дайте, пожалуйста, веник! – Какой веник, зачем, простите? – растерялся отец Валериан. – Ну вот же на двери – объявление: «При входе обметайте ноги веником». Где веник-то у вас?! – Для зимы это объявление, для зимы! Для снежной зимы! – рассердился инок. – Так зимой и вешайте! – Зимой и повесил! – отец Валериан стал срывать свое же объявление, но листок не поддавался. Пришлось срывать по частям, ловить разлетевшиеся от ветра клочки… До чего народ непонятливый пошел! Просто занудный какой-то народ! Паломник засмущался своей ошибке, тихонько в дверь проскользнул. Только инок направился в келью, чтобы передохнуть минутку перед тем, как в храм идти: в очередь Псалтирь читать, – навстречу послушник Тимофей: – Отец Валериан, коровы опять убежали! Помогите, а то отец благочинный… Ну, вы же знаете… Нужно вам сказать, что коровы в монастыре были непростые, с характером. Старенький схимонах, отец Феодор, называл их нравными. А иногда ворчал: – Я в детстве коров пас, но таких коров, как у нас в монастыре, никогда не видел. Все коровы как коровы, а у нас они какие-то спортивные… Всё бы им убежать куда-то от пастухов. Только отвернешься, а они – уже побежали… Так и бегают, так и бегают… Спортсменки какие-то, а не коровы! Тимофей улыбался в ответ и отвечал отцу Феодору: – Зато они очень вкусное молоко дают! И творог со сметаной у нас отменные! Отец Валериан вон сырники готовил, так гости говорили, что нигде такой вкуснятины не пробовали! Просто у нас коровы – веселые! И отец Феодор успокаивался и только головой качал в ответ: – Придумает же: веселые коровы… И вот эти веселые коровы второй день подряд убегали. Мучительницы какие-то, а не коровы! И сам Тимофей – засоня! Ходит и вечно носом клюет! У такого и черепахи бы убежали! Отец Валериан здорово рассердился. Начал выговаривать с раздражением: – Опять убежали?! Они же у тебя и вчера убегали! Ты чего в поле делаешь?! Спишь, что ли?! Или землянику трескаешь с утра до вечера?! – Отец Валериан… – Что: отец Валериан, отец Валериан?! Я что, сам не знаю, как меня зовут?! Тебе послушание дали – а ты ходишь как муха сонная! Бери мальчишек, Саньку с Ромой, ищите! Я что ли искать пойду?! Отец Валериан – туда, отец Валериан – сюда! Кошмар! Тимофей заспешил в келью, где жили мальчишки, проводившие в монастыре каникулы. А отец Валериан зашел к себе, брякнул дверью, присел на табурет у стола. В келье горела лампадка, в углу – любимые иконы. Вот это денек! Словно сговорились… А началось всё с Витальки! Инок задумался. Вспомнил, как учил старец, отец Захария, видеть свои собственные грехи. Как? А просто очень: видишь брата, который гневается, – покайся: Господи, это ведь я такой гневливый! Видишь эгоистичного – Господи, это ведь я такой эгоист! Видишь жадного – Господи, помилуй, это я сам – такой жадный! Старец учил самоукорению, и такие его простые слова глубоко западали в душу, потому что шли они не от ума, а от личного опыта. Приправленные солью благодати, слова схиархимандрита Захарии были как слова власть имеющего. Пользу можно и от блаженного получить, и от любого человека, если жить внимательно, если вести жизнь духовную. Да… В теории-то всё знаешь, а вот как до практики дело дойдет… Правильно говаривал преподобный Амвросий Оптинский: «Теория – придворная дама, а практика – медведь в лесу»… Отец Валериан посидел молча перед иконами, потом быстро встал и вышел из кельи. Направился первым делом в трапезную. Дионисий всё еще был там, чистил картошку. – Брат Дионисий, прости меня! Ничего страшного, привезу я еще в монастырь чашек! Куплю других – небьющихся, таких, что уронишь – а она и не разобьется! Дионисий заулыбался, приободрился. Отец Валериан улыбнулся послушнику: – Тут паломник приходил… – Я ему супа налил. А пирога нет больше, доели. Отец Валериан достал из холодильника банку огурцов с помидорами – вкусная засолка, сам солил; открыл банку грибов: опята – один к одному: – Положи брату: пусть утешается. Вышел из трапезной – навстречу послушник Тимофей с мальчишками: голову в плечи втягивает, жмурится – стыдно ему. Отец Валериан сказал примирительно: – Ладно уж, пойдем все вместе искать. А за стенами монастыря предложил: – Давайте помолимся. Споем тропарь и величание святителю Николаю Чудотворцу. Брат Тимофей, запевай! И Тимофей своим густым басом, совсем неожиданным для его юного возраста, начал молитву. Санька с Ромой подхватили тоненько. Присоединился и сам отец Валериан. Молитва понеслась над лесами и полями. Закончили, постояли немного. Подождали. Коров нигде не было. – Да, братия… Вот если бы отец Савватий помолился… Или отец Захария… А мы – что ж… Видно, это дело надолго затянется… Пошли, дам бутербродов с собой, и отправитесь… Я вас только провожу – мне на послушание. Повернули к монастырским воротам, не успели и войти, как за спиной раздалось протяжное мычание: все пять монастырских спортивных коров догоняли своих пастухов. Отец Валериан зашел в трапезную, подошел к Витальке, заглянул через плечо: на рисунке блаженного тянулись во все стороны листа солнечные лучи, освещали поле, лес, церковь на горе. Отец Валериан вздохнул с облегчением и направился в храм: пора было читать Псалтирь. http://www.pravoslavie.ru/jurnal/64789.htm Название: Как отец Валериан помогал похитить старушку. Рассказ. Ольга Рожнёва Отправлено: Дмитрий Н от 03 Января 2014, 14:29:18 Как отец Валериан помогал похитить старушку. Рассказ
Ольга Рожнёва «Областное МЧС, в свою очередь, сообщает: сильный снег, метель и плохая видимость ожидаются на территории всей области…» – помехи перебивали внушительный голос из динамика, делали его хриплым, как будто человек не сидел в теплой студии, а дрожал на стылом ветру, заносимый огромными хлопьями снега – такими же, что носились вокруг машины отца Валериана. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101507/150757.p.jpg?0.20988846686668694) – Что происходит на свете? – А просто зима, – сам себя спросил и сам же ответил отец Валериан. Пел он довольно фальшиво и на клирос его никогда не ставили. – Что же за всем этим будет? – А будет январь. – Будет январь, вы считаете? – Да, я считаю. Я ведь давно эту белую книгу читаю, Этот, с картинками вьюги, старинный букварь. Дорога впереди и позади быстро становилась белой и неразличимой – вне времени и пространства, а в душе росла неясная тревога. Она появилась еще утром, но была совсем крошечной, легко пряталась – стоило блеснуть яркому солнечному лучу по прекрасным белоснежным сугробам, стоило вдохнуть свежайший, чуть сладкий морозный воздух и радостно повторить: Под голубыми небесами Великолепными коврами, Блестя на солнце, снег лежит! Да, сначала всё было спокойно и обычно. Рано утром отец Валериан зашел к игумену Савватию и взял благословение на заранее запланированную поездку в областной центр: ему, как келарю монастыря, нужно было купить продукты к Рождеству да кое-какие подарки для братии. Окна монастырских келий еще только загорались желтыми огоньками, в храме и трапезной растапливали печи, готовясь к утренней службе и трапезе. Отец Валериан зашел в теплую и светлую трапезную, где дежурные сноровисто чистили картошку, быстро закрыл за собой дверь, так что клубы морозного воздуха лишь воровато лизнули порог, поставил чайник, достал из холодильника пару пирожков с капустой, оставшихся от вчерашней трапезы: дорога дальняя, нужно выпить горячего чаю. Чайник закипел быстро и бодро: сейчас я тебя, отче, попотчую, согрею душу; пирожки зашипели на сковородке золотистыми боками, запахли вкусно, перебивая запах березовых дров. Отец Валериан помолился, присел в пустом зале: тихо, уютно, тепло. И вот тут-то дверь трапезной распахнулась широко, и клубы морозного дыма завихрились по-хозяйски, занося в тепло целые снежные пригоршни. – Виталька, закрывай двери: холодно! Виталька зашел наконец, дверь прикрыл, подошел к отцу Валериану и тревожно забормотал что-то. Был Виталька сильно глуховат и говорил тоже плохо, но в обители к его бормотанью всегда прислушивались: слишком часто сбывались его слова, иногда по первому впечатлению и совсем нелепые. – Виталь, ты помедленнее, пожалуйста… Не понял… Что-что? Какая старушка?! Кто украл?! Сейчас хочет украсть?! Из всей длинной речи крайне обеспокоенного Витальки можно было понять только одно: кто-то прямо сейчас похищает старушку, и ему, отцу Валериану, необходимо помочь этому странному похитителю. – Кошмар! Брат Виталий, я тороплюсь в дорогу, пожалуйста, не мешай мне, а? Не надо про похищения, тем паче старушек, а? А тревога начала развивать свой клубочек, липко расползаться где-то в животе. Виталька не отставал. Пришлось задержаться на лишние пятнадцать минут, идти с беспокойным пареньком к отцу схиархимандриту Захарии, который один хорошо понимал блаженного. Отец Захария был человеком в обители уважаемым. Старенький, аж 1923 года рождения, он всю жизнь посвятил Богу: служил диаконом, иереем, потом протоиереем. Помнил годы гонений на Церковь, времена, когда в спину ему и его молоденькой матушке кидали камни и грязь. А детишек его в школе дразнили и преследовали за отказ быть пионерами и комсомольцами, даже избивали, как сыновей врага народа. Был арестован в 1950-м и осужден за «антисоветскую агитацию» на семь лет строгого режима. После его ареста матушка осталась одна с детьми, мыкалась, бедная, пытаясь прокормить малышей, и надорвалась, заболела туберкулезом. Вернувшийся из лагеря батюшка застал жену угасающей как свеча. После ее смерти он в одиночку вырастил троих сыновей и дочку. Сыновья пошли по стопам отца и уже много лет служили на приходах, имея сами взрослых детей и внуков, а дочь выбрала монашескую стезю и подвизалась в женской обители. Стареющий протоиерей принял монашеский постриг и тоже поселился в монастыре. Лет десять он был братским духовником, но ослабел, принял схиму и теперь только молился. Братия очень почитала старого схимника и опытным путем знала силу его благословения и пастырских молитв. Отец Захария мог и приструнить, и прикрикнуть на виноватого, но зато, когда он, благословляя, клал свою большую теплую ладонь на твою голову, казалось, что вот она, награда, другой и не нужно – так тепло становилось на душе, такой мир и покой воцарялись в сердце. Отец Валериан стукнул трижды в дверь: – Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас! Старец отозвался бодро, несмотря на ранний час, – спал ли он вообще? На его топчане, заваленном книгами, спать можно было разве что сидя… Вышел – старенький, седой, благословил, и от его большой доброй ладони стало так тепло на душе – и тревога пугливо спряталась, свернулась в клубочек. Отец Захария выслушал внимательно бормотанье Витальки, погладил его по голове – и блаженный успокоился, затих от почти материнской ласки, умиротворенный, пошел к себе. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101507/150758.p.jpg) – Батюшка, отец Захария, я ничего не понял, что Виталька говорил: про старушку какую-то, будто ее своровать хотят. – Поезжай, сынок, ангела-хранителя тебе в дорогу! А когда будешь возвращаться, то не сворачивай сразу к монастырю, не теряй времени. Поедешь по трассе мимо монастыря к деревне Никифорово – понял? Да телефон-то свой не отключай, жди звонка. Тебе позвонят и всё объяснят. – Батюшка, да зачем же мне в Никифорово-то? Мне бы засветло в монастырь вернуться! – взмолился отец Валериан. – Всё, с Богом! – старец был не любитель длинных объяснений и напутствий, предпочитая разъяснениям – молитву. В областном центре сверкали навязчивыми огнями рекламные щиты, гремела лихая музыка, мелькали лица, часто пьяные – мужские, сильно накрашенные – женские, и отец Валериан быстро устал. Заскучал по родной обители: белоснежные поля и тихие леса, на горе красавец храм, родная келья и – тишина монастыря, особенная тишина: благоговейная, намоленная. Мир душевных сил. Быстро закупил всё намеченное и, вздохнув с облегчением, заторопился в обратный путь. Недалеко от обители его застигла сильная метель, и вот тут-то тревога снова проснулась, из маленького клубочка развернулась широко и привольно: что там отец Захария говорил? Не сворачивать к монастырю, ехать по трассе дальше в Никифорово? С трудом преодолел желание ослушаться старца, свернуть к родной обители, прорваться к ней, как к убежищу, сквозь метель и вьюгу – имже образом желает елень на источники водныя. Сбавил скорость, проехал мимо – к Никифорово, достал сотовый – и телефон не заставил себя долго ждать, забасил голосом отца Савватия: – Отец Валериан, ты где сейчас едешь? Нужно заехать в Никифорово, к автобусной остановке, там – девочка с бабушкой стоят, замерзают. Девочка нам в монастырь только что позвонила, утверждает, что украла свою бабушку, нужна помощь. Слышно ее плохо, непонятно. Разберись давай, в чем там дело! Телефон отключился. Отец Валериан притормозил у обочины. Крепко задумался. Вот это номер! Девочка отцу Савватию только что звонила, а выходит, Виталька с утра всё это знал! Знал и каким-то чудесным образом отцу Захарии объяснил! А тот – про будущий звонок игумена Савватия, выходит, всё знал… Да уж… С нашей братией да не соскучишься! Эх, се что добро, или что красно, но еже жити братии вкупе! Девочка тоже хороша – бабушку она, видите ли, украла! У кого она ее украла?! Зачем?! Дожили: бабушек воруют! Кошмар! На носу Рождество – и на тебе: езжай, отец Валериан, разбирайся с похищенными старушками и сумасшедшими девочками! Стоп – пока я тут рассуждаю, думу думаю – замерзнут на самом деле обе! Инок быстро завел машину и сквозь пелену метели поспешил в Никифорово, где на пару минут обычно останавливался транзитный автобус из областного центра в районный. По краям дороги замелькали занесенные снегом дома, только дымок из труб указывал на наличие здесь жизни. Пустая остановка. Отец Валериан затормозил: никого нет, ни бабушки, ни девочки! Вышел из машины – навстречу шевельнулось белое, непонятное, облепленное снегом, еще немного – и два снеговика готовы! Засуетился, стал отряхивать, сажать в машину – не поймешь, где бабушка, где девочка: две маленькие фигурки, одна меньше другой. В машине было тепло, уютно, и фигурки отдышались на заднем сидении, откинули шали и платки и превратились в девочку-школьницу и маленькую-маленькую очень старую бабушку. Лет девяносто – не меньше. Как она вообще в путь пустилась? Старушка сидела, откинувшись головой назад, и отец Валериан испугался: не умрет ли она прямо сейчас, не доехав до монастыря? Достал термос, напоил чаем – оживились, задвигались, старушка перестала умирать и ласково назвала сынком. Девочка серьезно представилась: Анастасия, Настя – и отец Валериан увидел, что никакая она не школьница – взрослая уже девушка, студентка, может быть. Бабушку она называла баба Нюша. Отец Валериан задумался: Нюша – это Анна, наверное? Настя сильно беспокоилась, нервничала и, пока ехали, с одобрения бабы Нюши, рассказала о том, как они оказались здесь – на заснеженной пустой остановке. Бабушка жила в двухкомнатной квартире в центре города, а Настя с мамой в своей квартире в соседнем микрорайоне. Мама-метеоролог без конца уезжала на севера, и Настя чаще бывала у бабушки, чем дома. Жили они душа в душу, вместе сочинения писали по литературе, вместе ходили в храм, вместе елку украшали к Рождеству. Иногда садились в автобус паломнической епархиальной службы и ездили по святым местам, несколько раз побывали и в обители, где подвизался отец Валериан. Потом Настя училась в университете, а бабушка всё сдавала, слабела, но бодрилась. В общем, им было очень хорошо вместе – бабушке и Насте, и казалось, что так хорошо им будет всегда-всегда. Внезапно всё в их жизни переменилось. В этом же городе жил сын бабушки, дядя Витя, со своей семьей. Настя и баба Нюша с ними почти не общались по причине большой занятости дяди Вити-бизнесмена и полного отсутствия желания общаться со стороны остальных членов его семьи. Да и интересы у них сильно отличались. Жена дяди в основном занималась своей внешностью, часто ездила за границу. Их дочь Регина, двоюродная сестра Насти, заходила к бабушке тоже редко. Она любила тусовки и часто меняла имидж: то называла себя эмо, поясняя, что это такая молодежная субкультура, а она как раз самая молодежь и есть, что ей – в церковь таскаться, что ли, в платке, как Настька? – носила рваную челку до кончика носа, прикрывавшую один глаз, как у пирата, и узкую футболку с надписью «Broken heart»; то открывала для себя и окружающих, что она не эмо, а гот, и как-то, заявившись в гости в черном одеянии, бледная от белой пудры, с черными от подводки глазами, с булавкой в виде летучей мыши в носу и накладными клыками, сильно испугала бабу Нюшу. Потом Регина выросла, забыла об эмо и готах, вышла замуж, родила, и молодая семья стала нуждаться в жилплощади. Как-то Настя вернулась с занятий и обнаружила, что в квартире бабушки – большие перемены. Регина с ребенком на руках командовала расстановкой новой мебели, кровать бабушки была задвинута в дальний угол, а вещи Насти – у порога, хорошо, на улицу не вынесли. Регина пулеметной очередью застрочила: – Ну ты же понимаешь у меня ребенок муж да и за бабушкой уход нужен тебе не до нее с твоими университетами и сессиями и квартира у тебя своя есть ты Настя одна в целой квартире а мы там впятером с родителями справедливость-то должна быть заходи в гости мы тебе всегда рады родственники близкие как-никак пока сестренка сейчас не до тебя приходи на Новый год вместе встретим Платончик улыбнись тетке Насте это твоя тетка скажи пока-пока тетя Настя! Сначала Настю еще пускали к бабушке, а потом перестали: – Чего ты всё ходишь инфекции разносишь у нас ребенок маленький какой храм какие священники попы на «мерседесах» что ли причастие исповедь соборование слова-то как из пыльного архива выкопала на квартиру заришься так и скажи бессовестная ты Настька одной квартиры тебе мало еще на бабкину глаз положила свой хитрый знаем мы что у тебя на уме завещание на квартиру вот что ты на самом деле хочешь! (Окончание следует) Название: Re: Как отец Валериан помогал похитить старушку. Рассказ. Ольга Рожнёва Отправлено: Дмитрий Н от 03 Января 2014, 14:29:49 (Окончание)
А бабушка всё старела и уже почти не вставала и очень хотела перед смертью исповедаться и причаститься – в общем, желала христианской кончины непостыдной, мирной. Но было уже понятно, что не получится у нее такой кончины: и священника не позовут, и причаститься не позволят, и отпевать не станут. И когда на Новый год Регина с мужем назвали гостей и закружились в танцах и угощениях, Настя с бабой Нюшей, собравшей последние силы, незаметно спустились по лестнице, сели в заранее заказанное такси и уехали на автовокзал, а оттуда – на снежную метельную остановку в Никифорово. Отец Валериан слушал да только покрякивал; у него дома такая же сестренка осталась – умная, серьезная, на регента сейчас учится. И бабушку он свою любил и помнил, поминал каждый день о упокоении рабы Божией Марии – хорошая у него бабушка была, любимая. Бабуля… Морщинки милые, глаза под очками добрые, умные, руки умелые – хоть пироги стряпать, хоть печку топить, хоть корову доить – было ли что-нибудь, чего не умела бы его бабуля?! (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101507/150760.p.jpg?0.3229121121112257) Представил, как оказалась баба Нюша одна среди чужих по духу людей – сидит, старенькая, тихая, пытается Псалтирь свой потрепанный читать, а телевизор гремит, шумит. На тумбочку – бутерброд с колбасой: какой пост, бабуля, о чем ты, ешь давай, щас куриные окорочка поджарим, тебя Настя так не откармливала, как я тебя кормлю – стараюсь! Отец Валериан домчал пассажирок до обители, там уже встречали – затопили печь в келье небольшой паломнической гостиницы, рядом с монастырем. Пришел отец Савватий, благословил остаться пожить в гостинице, походить на службы, исповедаться, причаститься. На службы баба Нюша пойти уже не смогла: видимо, последние силы ушли на побег. На следующий день отец Захария исповедал, причастил свою ровесницу, позже ее соборовали прямо в келье. Все ждали, что теперь бабе Нюше станет лучше. Настя собиралась написать письменный отказ от бабушкиной квартиры – поможет или нет? – и увезти старушку к себе. Но баба Нюша не поправилась. Ей становилось всё хуже. Вечером приехала Регина с мужем, настроены воинственно. Как узнали, что баба Нюша в монастыре? Да Настя сама по телефону и рассказала: а вдруг они попрощаться с бабушкой захотят? Эх, Настя-Настя… когда мы пытаемся понять мотивы людей, мы обнаруживаем только свои собственные мотивы. И если Настя и баба Нюша жили в мире, где крупными буквами значились «Честь» и «Совесть», «Жить по Заповедям», то Регина с мужем жили совсем в другой системе координат, где считались лишь с категориями: «выгодно» – «невыгодно», «безопасно» – «небезопасно». Совсем не злодеи, нет, даже не злые – можно сказать, даже добрые люди: сначала, правда, они хотели бабу Нюшу увезти-унести-просто-отнести в машину, но, при виде мощной фигуры бывшего мастера спорта по вольной борьбе отца Валериана, который стоял недалеко от кельи, просто стоял, невозмутимо, но внушительно поглядывая на гостей, их решимость унести-просто-отнести бабу Нюшу как-то сильно поколебалась. Зато потом, когда они поняли, что никто никакого нотариуса не приглашал, никакого завещания в Настину пользу не составлял, успокоились, и Регина даже зашла к бабушке и чмокнула ее в щеку: – Бабуль ну как ты зачем здесь может домой ну я не понимаю бабуль я ведь не атеистка какая-нибудь у меня тоже вера есть ну там в душе в глубине души ну что вам с Настей делать в этом заброшенном месте вдали от цивилизации я не понимаю гора лес церковь ни магазинов ни телевизора ни в контакте нет это же какой-то сумасшедший дом бабуль ты ведь скоро вернешься да? Баба Нюша вздохнула тяжело, погладила внучку по голове слабеющей рукой – это была ее родная внучка, и у Регины вдруг странно заныло сердце, оно никогда так не ныло, оно вообще особенно и не чувствовалось, а тут вдруг – почувствовалось: живое, странно затосковавшее сердце, как бы угадавшее будущие скорби и слезы, которые размягчат его по молитвам бабушки. Ведь молитвы наших бабушек – они спасают, и живят, и возрождают к жизни вечной наши очерствевшие души. И часто люди признаются: «Я вот пришел к Богу в зрелом возрасте. Сам не знаю почему. Без каких-то видимых причин…» И если спросишь: «А у вас в семье был кто-то верующий?» Они обычно отвечают: «Да. Моя бабушка». Они не в лике святых, наши бабушки. Чем же они могли так угодить Богу, что Он слышит их молитвы? Многие из них умерли, не дождавшись возможности растить внуков в вере. Они только верили сами. И ещё – они доверяли Богу. Мало ведь просто ходить в церковь. Нужно впустить Бога в свою жизнь, доверять Ему, уповать на Него. Они просили у Бога за своих неверующих детей и внуков. И Господь не посрамил их исповедническую веру. И сердечко Регины затрепетало, ощутив эту силу бабушкиной молитвы и бабушкиной любви, которой любят они даже самых непутевых своих внуков. Мне бы очень хотелось написать, как баба Нюша и Настя встретили Рождество в монастыре и как радостно им было вместе встречать праздник, но, к сожалению, до Рождества баба Нюша не дожила. Она умерла под утро, умерла так, как мечтала: после исповеди и причастия. Духовник, игумен Савватий, во время обеденной трапезы посмотрел внимательно на насупленного и мрачного отца Валериана, позвал его к себе как бы по поводу келарских обязанностей, пояснил что-то незначительное, а потом, будто нечаянно вспомнив, сказал: – Знаешь, отец Валериан, по-человечески нам всегда трудно смириться со смертью, ведь человек был создан, чтобы внимать глаголам Вечной Жизни… Но я сегодня всё вспоминал: несколько лет назад отец Захария, а он тогда еще в силах был, стал окормлять дом престарелых в райцентре. Помнишь, стоял там такой угрюмый, старый, огромный дом престарелых? И там множество древних-предревних, ветхих-преветхих стариков и старушек лежали и ждали своей смерти и никак ее дождаться не могли. И вот когда отец Захария начал их окормлять, соборовать, исповедовать, причащать – они стали очень быстро, один за другим умирать. Как будто только и ждали исповеди и причастия и чтобы услышать: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко!» А директор этого дома престарелых, совершенно неверующий человек, сделался после этого преданным чадом старца… Вот так, отец Валериан… Ну, давай, иди – трудись, Бог в помощь! На третий день бабу Нюшу, рабу Божию Анну, отпели и похоронили, по просьбе Насти, на горе рядом с монастырем. Могилка ее оказалась недалеко от могилы Славы-чеха, который пришел когда-то в обитель, ведомый премудрым Промыслом Божиим, таким же холодным и метельным январским днем. http://www.pravoslavie.ru/jurnal/67021.htm Название: Радости Надежды. Рассказ. Ольга Рожнёва Отправлено: Дмитрий Н от 10 Января 2014, 09:22:10 Радости Надежды. Рассказ.
Ольга Рожнёва Посвящается сёстрам Екатерине, Надежде, Людмиле, их маме Вере и сестре мамы Надежде, героям рассказа «Молитва Веры» (http://www.pravoslavie.ru/jurnal/59238.htm) Ветер странствий гулял по шумному автовокзалу, наполнял душу радостной суетой, предвкушением встреч и грустью расставаний. Люди спешили — входили и выходили, наскоро пили кофе, покупали снедь в буфете, увешанном разноцветными гирляндами. В углу таинственно светилась ёлочка, и буфетчица, молодая, весёлая, круглолицая, в золотом парике из новогоднего дождика, задорно приговаривала, обслуживая покупателей: «Сэндвичи, пицца — нельзя не насладиться! С Новым годом поздравляем, нашу пиццу покупаем!» (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101530/153044.p.jpg?0.0621889903321862) Надежда купила чай, эту саму пиццу — небольшую, горячую, вкусно пахнущую, присела за небольшой круглый столик: до автобуса ещё минут двадцать. Откусила кусочек — действительно неплохая пицца. Она ехала в гости к сестре и племянницам в Калугу, почти пять часов на автобусе от Москвы, собиралась встретить с родными Рождество, съездить вместе в Оптину Пустынь. Ела не спеша, отпивала небольшими глоточками горячий крепкий чай, любовалась ёлочкой, оживлёнными лицами людей вокруг, смешной буфетчицей с золотыми волосами. Синие утренние сумерки за окном таяли, занимался новый день, и на душе было мирно и спокойно. — Этой пиццей, что ли, наслаждаться?! Эх, какая дрянь — эта ваша заливная рыба! И вместо кофе бурду какую-то наливаете! Резкий ворчливый голос совсем не подходил к ярким огонькам, любовно украшенной ёлочке и радостной атмосфере новогоднего буфета. Надежда обернулась: за соседним столиком седой мужчина, внушительный, одетый дорого и солидно, продолжал громко возмущаться: — Когда уже научитесь нормально готовить?! Безобразие! Мужчина оглянулся вокруг в поисках поддержки, но посетители буфета отворачивались, всем неприятно было его недовольство. Может, кофе и недостаточно хорош, но кто бы и ждал чего другого от обычного пакетика «три в одном». Не в ресторане ведь собрались и не на домашней кухне с туркой в руках, от которой так и тянет дразнящим ароматом… Буфетчица перестала улыбаться — расстроилась, стянула с головы золотой дождик, стала обслуживать дальше без новогодних поздравлений. Надежда почти физически почувствовала, как в праздничный мирок буфета вместе с солидным господином вплыли волны раздражения, стали расходиться кругами. Она встала и вышла на улицу, где тихо, наперекор спешке людей, падали снежинки, покрывая свежей белизной черноту дороги. Автобус, большой и уютный, наполовину пустой, приятно пах кофе, который допивал водитель из маленькой чашки, кожаными сумками и мандаринами из соседних кресел, где возились с пакетами две девушки. Надежда достала из сумки пакетик с фруктами, устроилась у окна поудобнее — она любила дорогу, любила смотреть в окно и медленно, не спеша думать о чём-то приятном, или вспоминать что-то доброе, радостное. А воспоминаний у неё было много — за плечами долгая жизнь. — Пять часов в этой развалюхе трястись — кошмар просто! Сумку уберите из-под ног, как я садиться должен?! На сиденье рядом опускался тот самый солидный седой мужчина. Надежда не стала отвечать грубостью на грубость. Наоборот, отозвалась приветливо: — Простите, сейчас уберу. Задвинула сумку под ноги, улыбнулась попутчику, протянула пакет: — Угощайтесь! Яблоки очень сладкие, мытые. А вот мандарины. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101530/153098.p.jpg?0.4951425853651017) Мужчина посмотрел на пакет, помотал головой, отказываясь от угощенья. Помолчал, а потом уже совсем другим голосом сказал: — Неудобно вам с сумкой под ногами сидеть. Давайте наверх её закину. — Я вам очень благодарна, только она ведь тяжёлая… — Ничего, не очень тяжёлая… вот… так удобнее? — Да, я вам очень признательна! Спасибо большое! Может, всё-таки яблочко? И попутчик взял яблоко, надкусил, и, наконец, тоже улыбнулся. — Извините за ворчание. Может, я немного и ворчливый, но вообще — не злой. Разрешите представиться: Николай Иванович. Можно просто Николай. Надежда посмотрела внимательно на мужчину — она обычно хорошо чувствовала людей — да, Николай был ворчливым, но волн злости от него не исходило, похоже, на самом деле незлой… — Почти тёзки: Надежда Ивановна. Просто — Надежда. А почему вы ворчливый? — Хм… Жизнь прожил долгую, тяжёлую — вот и раздражительный стал… Помирать скоро — а радостей никаких в жизни не было… Да, что там — вам молодым не понять, вам кажется: вся жизнь впереди! Надежда помолчала немного. Подумала: иногда люди бывают раздражительными от одиночества. Им плохо, одиноко, и они бессознательно пытаются привлечь к себе внимание хотя бы раздражением и ворчанием… Улыбнулась и сказала: — Да я и не молодая совсем… Молодой меня только в полумраке автобуса можно назвать. — У женщин, как известно, о возрасте не спрашивают. А сейчас вообще трудно возраст женский определить: все моложавые, молодящиеся. — Моложавой — это как Господь управит, а вот молодящейся — упаси Бог: зачем? У каждого возраста — свои радости. И я свой возраст не скрываю: знаете я уже в том возрасте, когда его можно не скрывать. Родилась в тридцать седьмом году — вот и считайте. — Так мы ровесники?! Ну, тогда вы меня должны понять: что мы видели в жизни, какие радости?! Военное голодное детство, да и потом ничего хорошего не было. — Как это не было?! В моей жизни радостей случилось много. — Наверное, из богатой семьи? Родители — московские начальники? — Я родилась в Татаюрте. — Что такое Татаюрт? Кавказ? Дагестан? Так вы с Кавказа? Автобус вздрогнул и медленно стал набирать скорость. Надежда откликнулась: — Мои предки — терские казаки. Деды и прадеды когда-то жили в станице Александрийской. Это одна из чисто русских станиц у Каспийского моря, где веками жили терские казаки. Мой дедушка — станичный атаман владел конным и рыболовным заводом, мельницей. Рабочие его очень любили. Когда началась гражданская война, красноармейцы утопили богатых станичников на корабле, среди них находились мои дедушка и бабушка. А мы оказались в Татаюрте. Там в те времена жили люди многих национальностей. И русских много было. Попутчик эхом откликнулся: — В Татаюрте… Она задумалась, вспоминая: — Татаюрт… Вокруг села земля — глина, на солнце она лопается кусками. Потрескавшаяся от жары глина, и как испарина выступает соль, называется такая земля — солончак. На ней почти ничего не растёт, только верблюжья колючка и кустарник-бурьян перекати-поле. Летом он зелёный, а осенью отрывается под корень и катится по земле невесомым шариком. Ни дров, ни угля, насобирают перекати-поле, а он горит как бумага. Из деревьев росли тополя, высокие как пирамиды, стволы — просто огромные. В самом селе, где огороды поливали из канала Дзержинки, росло всё: черешня, яблони, вишни, персики, дичка-абрикос, виноград. Выращивали помидоры, огурцы, арбузы. В канале вода как в Тереке, а в Тереке — непрозрачная, чёрная — иловая. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101530/153097.p.jpg?0.4004075787961483) Татаюрт Искупаешься — ил в волосах, расчёска не берёт. После купания бежали к трубе, из неё текла вода артезианская, и смывали с себя грязь. Там же брали питьевую воду. Воду называли артезианской, а запах у неё — сероводородный, и была она не очень холодная, не ледяная. Помолчала, вспоминая, и, под ровный гул мотора, почему-то продолжила: — Мы с сестрой всегда собирали бурьян, чтобы топить печь. Я ходила босиком, и когда мне подарили старые кирзовые сапоги — это была большая радость. Ничего, что целый только правый, а левый на три пальца дырявый — зато у меня теперь были свои сапоги! Мама набила дырявый сапог сеном, и я ходила важно в сапогах… Знаете, когда мне, уже взрослой женщине, муж подарил шубу, я так не радовалась этой красивой шубе как своим дырявым сапогам! А вы говорите: какие радости… Николай Иванович задумчиво молчал. Потом попросил: — Пожалуйста, рассказывайте дальше — у вас дар рассказчика, вы знаете об этом? Я в таком унынии пребывал, а рядом с вами — уныние отходит потихоньку… Пожалуйста, будьте так добры, рассказывайте, а? Надежда улыбнулась: — Как-то пошли мы с сестрой за бурьяном, стоял мороз, и у меня пальцы левой ноги даже побелели от холода. Набрали вязанки бурьяна, идём по мосту, а мост — навесной — с одной стороны проволока, а с другой — ничего нет. Шум, ветер дует, и меня стало сносить. Бурьян — в речку, я за ним потянулась — и тоже в речку. И понесло меня по реке, понесло… Сестра вытащила — сумела, успела, не испугалась сама утонуть — вот радость-то! Пришли домой, окоченевшие, мама ругается, а я даже не чихнула — тоже радость! Бурьяном топили печь, мама золы в мешочек насобирает, воды нагреет, в бочку нальёт, мешочек с золой бросит — купаемся по очереди — хорошо! Потом чистой водой ополоснёмся… Золой и стирали. Знаете, не хочу рассказывать так, чтобы вы думали — приукрашивает. Было всякое, вот, скажем, вши нас мучили очень, простите уж за такие подробности… — Вши — дело знакомое… Примета военного детства… — Ах, как эти вши нас заедали! Помню себя совсем маленькой: носки мне связали, я смотрю на свои ножки в носках, и прямо в дырочках носков — вши сидят — и кусают меня. Мама бьёт их, бьёт этих вшей, выбирает из головы и никак выбрать не может. Отец пришёл с фронта весь больной. Его тяжело ранили — прострелили руку, ногу, лёгкое. Раненых везли на железной палубе, привезли в Туапсе, а у него открылся туберкулёз. Вернулся домой, процесс в разгаре, а лечения и питания — никакого. Мама извернётся, купит кусочек масла — и ему даст, а ему жалко самому есть, смотрит на нас — а нас четверо детишек было… Так он очень быстро и умер. — А мой — погиб. Смертью храбрых. И рос я — безотцовщиной. Бедно жили… — Да, жили очень бедно, найдём кукурузу — грызём, а она — в испражнениях мышиных… Ходили с братом по полям, выпадет снег, с огородов уже всё уберут, и мы ходим — в поисках съедобного. Кочан капусты снимут, а кочерыжка останется — вкусная, сладкая, чуть подмороженная. Верите: взрослой пробовала деликатесы всякие, а вкусней той кочерыжки — ничего не пробовала. Луковку, картошину найдём — радость! Понимаете, человек быстро привыкает ко всему, и, если кормить его дорогой вкусной пищей, он перестаёт радоваться простому куску чёрного хлеба. А каким сладким может быть этот кусок! Вкуснее любых деликатесов! В землянке жили после войны. Собирали жёлуди, возили на рынок, меняли на кукурузу. Мельница домашняя — круг такой большой — крутишь, крутишь — тяжело! Из кукурузы мука получается. Муку — на стол, воды, соли. Мама суп сварит, называется затируха. На три часа соседи дали плуг, он тяжёлый. Брату семнадцать, мне девять. Он впряжётся, я не могу нажать на плуг — сил не хватает, меня запряжёт, лямки оденет, а я тащить не могу — сил нет. Сидим рядом — плачем. А рядом коровы пасутся, брат доит, мне кричит: «Рот открывай!» Я рот открываю, а струйки по лицу бьют, я никак глотнуть не могу. Брат ругается. Так мы, дети, любили друг друга, дружные такие — это была настоящая радость! Много раз Господь меня от неминуемой смерти спасал… Первый раз зерно собирали, меня на подводу посадили, а там два быка здоровых. Вот я правлю и кричу: «Цоб, Цобе! Цоб, Цобе!» Должна была их прямо гнать, а они вдруг испугались чего-то и понесли. Женщины кричат: «Прыгай, Надя, прыгай!» Я спрыгнула — и сразу подвода перевернулась. Ещё мгновение — и погибла бы. Потом зерно принимали на машине. Едет машина рядом с комбайном, и из рукава комбайна сильной струёй зерно сыплется. Меня как-то раз чудом не засыпало — тоже Господь уберёг. Ещё было: молотилки работали на току, мы зерно собирали, связывали в снопы и толкали в молотилку. Нужно толкать с силой, а силы у меня не хватало. И как-то пихнула я сноп, и сама стала в рукав молотилки падать как в бочку. Соседка успела отключить молотилку — и я осталась жива. Вот такая милость Божия! А ещё у меня как-то был столбняк. — О, это очень серьёзная болезнь. Смертельно опасная. — Да… Я уже училась в школе, и меня отправили на уборку сена вместо мамы. Косили камыш и траву, и вот я загнала себе в ногу, в дыру сапога, острый камыш. Сильно наколола ногу, и у меня начался столбняк. Поднялась температура, меня стало всю выгибать — приступы такие, судороги — ноги сгибает к пяткам как при гимнастическом мостике. Мама побежала за врачом. Медпункт находился недалеко, и там работали врач и медсестра. Врач — крупная высокая женщина, грубая, ходила, как мужчина, в штанах, что в то время было непривычно для жителей Татаюрта. Звали её все «Чабан». Но она, по крайней мере, была своя — привычная, понятная. Накричит, нагрубит, да назначит какое-никакое лечение. Все знали, чего от неё ожидать. А вот медсестру недолюбливали сильнее, она была блокадницей, эвакуированной из Ленинграда — из дальних краёв. Всегда мрачная, всегда молчала, ни с кем почти не разговаривала. Воткнёт молча укол или так же молча даст таблетку. Непонятная. Может, у неё там, на почве блокады, с головой неладно стало — так люди думали. Когда люди не понимают чего-то, то иногда боятся, иногда недолюбливают… Врач велела нести больную в медпункт. Принесли меня, я на ледяной кушетке выгнулась. Боль страшная, а сознание ясное, всё слышу. Помню всё, как будто вчера это было. Чабан быстро меня осмотрела. Мрачно сказала: — Классическая триада — тризм жевательных мышц, сардоническая улыбка, дисфагия в результате сокращения мышц глотки. Поражение мускулатуры, судороги. Столбняк. Лечить нечем. Тащите назад домой и больше меня не зовите, помочь не могу. Чабан вышла, а мама встала на колени у кушетки и зарыдала: — Доченька моя, Наденька… Надюшка моя ненаглядная! Пожалуйста, не умирай, доченька! Как я без тебя?! Без своей Надежды?! Как я без тебя жить буду?! Папа умер… Не бросай меня, доченька, пожалуйста! Мне было очень жалко маму, но я даже не могла протянуть руку, чтобы погладить её по голове, чтобы утешить её. И ещё: мне стало очень страшно умирать. Так умирать не хотелось! И тут раздался голос медсестры. Мы даже как-то забыли о её присутствии в кабинете, такой незаметной и всегда молчаливой она была. Медсестра сказала: — Вам нужна сыворотка. Я очень обрадовалась, что меня сможет излечить такое простое лекарство и кое-как пробормотала: — Мамочка, так у соседей есть корова. Попроси же у них для меня сыворотки! — Нет, девочка, тебе нужна не та сыворотка. Противостолбнячная сыворотка. Мама всплеснула руками: — Да где же её взять? — У врача есть сыворотка. В сейфе. Мало. Для начальства или каких-то важных больных. У меня нет ключа к сейфу. Мама снова зарыдала. Медсестра смотрела на нас внимательно, а потом сказала: — Несите девочку домой. Я приду к вам вечером. И она не обманула. Поздно вечером, из темноты показалась её маленькая, худенькая фигурка. Она принесла мне противостолбнячную сыворотку, выкрав ключи от сейфа у Чабана. И потом приходила, ставила мне какие-то уколы. Всё делала молча, не разговаривая с нами. И только в последний раз, когда я уже пошла на поправку, она заговорила с нами и сказала маме: — Ваша Надя будет жить. Пусть живёт за себя и за мою дочку. Мою звали Светочкой. Она умерла от голода. Я отдавала ей от своей пайки, а она всё равно умерла. Угасла Светочка моя. Свет моей души угас. Я не могла допустить, чтобы ваша дочка тоже умерла. Не могла. Пускай меня судят, как хотят. Я не могла этого допустить. Живи, Наденька! За себя и за Светочку! И ушла. Её потом действительно арестовали за хищение ценного лекарства и судили. Больше я никогда в жизни её не видела. Я даже не помню, как её звали, и называли ли её по имени, или так и говорили «беженка», «эвакуированная», или просто «медсестра». А я вот живу — за себя и за её маленькую Светочку. Две жизни. Потом поехала в райцентр, поступила в медучилище. Мама дала юбку и кофту бязевую. Стала учиться на вечернем и работать на консервном заводе. Купила ситцевое платье, потом накопила на отрез, и знакомая сшила мне платье из штапеля. Это была такая радость! Потом на рынке купила себе пальто — воротник собачий, подкладка изодрана. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101531/153101.p.jpg?0.037162140710279346) После училища устроилась работать в госпиталь, приду — повешу пальто, так, чтобы никто дыр не видел. А потом мне от госпиталя — а я хорошо работала, старалась — дали однокомнатную квартиру. А ещё позже я счастливо вышла замуж и родила свою дочку. Но это уже совсем другая, и ещё более радостная, счастливая история. А вы говорите: какие там радости?! Николай Иванович молчал. Она посмотрела на своего попутчика и увидела, что он плачет. Смахнул слёзы тыльной стороной широкой мужской ладони и сказал медленно: — Вы знаете, а у меня ведь тоже в жизни случалось много радостей. Как я мог забыть о них?! Сам не знаю… Я ведь раньше совсем не такой был! Я был очень добрый! Весёлый! Шутил, улыбался! Пока жена была жива, я часто песни пел. Просто так хожу — и пою… Господи, я был не такой как сейчас! Надежда молчала. Потом легонько погладила попутчика по руке своей маленькой ладошкой: — Я знаю. Вам просто очень одиноко. Не унывайте, не нужно… Вы ведь едете в гости? Николай Иванович оживился: — К дочери и внуку. Они — моё утешение. Редко видимся только. Спасибо вам, Надежда. — За что, Николай Иванович? — За вашу доброту. За ваш рассказ. Рассказ о радостях Надежды. И они улыбнулись друг другу. И достали из пакета по жёлто-солнечному мандарину. А снег за окнами автобуса всё шёл и шёл, и чёрная дорога и темнеющие деревья становились белоснежными и первозданно-чистыми. 9 января 2014 года http://www.pravoslavie.ru/jurnal/67409.htm Название: Самая лучшая политика. Рассказ. Ольга Рожнёва Отправлено: Дмитрий Н от 17 Января 2014, 15:31:37 Самая лучшая политика. Рассказ.
Ольга Рожнёва В политехническом колледже города Н. страсти накалялись. В повестке дня значился один-единственный пункт. Единственный, зато крайне важный, и знали о нем все 35 преподавателей, не говоря уже об администрации колледжа. В кулуарах шептались: «К нам едет ревизор!» (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101438/143879.p.jpg?0.44679708988405764) Ходили упорные слухи, что будут снимать директора. Директора не жалели: он о родном коллективе не радел, все дела, вплоть до дисциплинарных разборок, скидывал на заместителя по учебной работе, на педсоветах не появлялся, зато наладил связь с областным коммерческим вузом, новоявленным, одним из тех, что как грибы расплодились в поисках легкой наживы. Вуз тут же открыл филиал в колледже, часы в котором вели за гроши сами же преподаватели колледжа по присланным убогим методичкам, неразборчиво отпечатанным, а львиную долю доходов директор клал в карман, обещая будущим выпускникам новоиспеченного «открытого университета с дистанционным обучением» за солидные денежки вузовские дипломы. Новоиспеченным университетом заинтересовалась прокуратура, а деятельностью директора – областной департамент. В колледже давно сложился свой порядок. Коллектив был в основном женский, мужчин немного, и они занимали, как обычно, административные должности: сам директор, замы по учебной работе, воспитательной, практике, АХЧ. Ну, плюс психолог, физрук, пара преподавателей технических дисциплин да англичанин – Гергард Валентинович. Работой дорожили, уроки вели в основном на довольно высоком уровне – старая гвардия, стажисты, те, кто не бросил любимое дело в погоне за длинным рублем. К директору, который, как английская королева, царствовал, но не правил, привыкли. Заместителя директора по учебной работе, который тянул весь воз административной и учебной работы, уважали. На заместителя по воспитательной работе, который сам почти не работал, зато и к другим не приставал, не обращали внимания – в общем, всё шло своим чередом. И теперь настроение педколлектива колебалось от тревожного к паническому: что день грядущий нам готовит? Снимут старого директора – кого поставят? Чужака? Одного из замов? Которого? Как изменится жизнь – лучше станет или хуже? Директор хорошо знал, что его снимут, и втайне спешно искал новое место работы. Он и без работы мог прожить пару лет, не унывая, на хапнутые деньги любителей облегченного «университетского образования». Заместитель по учебной работе, Николай Иванович, спокойный, неторопливый, продолжал много и добросовестно работать: он любил свою работу и хорошо ее знал. На большее, похоже, не претендовал. А вот заместитель по воспитательной работе, Юлиан Сергеевич, быстрый, чуткий к смене ветров, обаятельный, как раз претендовал. Чувствовал: наконец-то пришло его время! Куда Николаю Ивановичу до него! Может, он и умный в науках, да ведь это не главное. Главное – по жизни быть умным. А тут ему, Юле, равных нет. Коллеги шутили: «Кто нашего Юлиана проведет, тот дня не проживет!» Юлиан Сергеевич, как говорится, вышел и ростом и лицом, спасибо матери с отцом: высокий, светловолосый, синеглазый. Нос только сплоховал: видимо, от частой привычки держать его по ветру, несколько вытянулся и казался чересчур длинным. Жена давно ныла: «Сколько можно клоуном быть, воспитательной работой заниматься! Пора стать директором, Юлечка, давно пора! Вон у него зарплата – не чета твоей! Директорская надбавка, да особые премиальные – смотри, опять всей семьей на заграничный курорт ездили! Будут назначать директора – либо Николая Ивановича, либо тебя – вы два главных зама… Ты уж подсуетись, Юлечка, а? Пускай тебя назначат! Ну, придумай чего-нибудь! Ты ведь умный у меня!» И Юлиан Сергеевич действовал изо всех сил: он уже сделал несколько ходов, и ходов неотразимых. Накануне приезда комиссии из департамента подпоил физрука, да так капитально, что было понятно: завтра урок физкультуры не состоится, и на первой паре радостная группа студентов будет околачиваться возле расписания. Студенты бездельничают, а преподавателя – нет! Кто отвечает?! Зам по учебной работе! Плохо работаете, уважаемый Николай Иванович! Теперь нужно было устроить опоздание на работу самого Николая Ивановича: – Никл-Иваныч, завтра надо на комиссию по делам несовершеннолетних с утра и документы захватить кое-какие в администрации городской, а у меня жена разболелась, надо в больницу завезти на прием… Зайдите за меня, а? – Вроде с утра комиссия должна приехать… – Не, они завтра не приедут. Откуда знаю? Точная информация, сам слышал, при мне директору звонили. – Хорошо, зайду. – Да, Никл-Иваныч, благодарю, Никл-Иваныч, вы всегда выручаете! Молчит Иваныч, только головой кивнул, никакого политеса… Эх, не тягаться ему с Юлианом Сергеевичем, нет, не тягаться – как не тягаться коню-тяжеловесу с арабским скакуном, стремительным и грациозным. Так… Значит, к приезду комиссии зама по учебной работе нет, группа, самая большая на курсе, радостно бездельничает, физрук в запое. Если Иваныч спросит потом, почему сказал, что комиссии не будет, отвечу: перепутал. Да и какая разница, что отвечу, если я стану директором?! Могу и вообще не отвечать! И вообще, нужно другого зама назначить… С Иванычем уже работы не будет… вот по английскому преподаватель, дружбан старый, Гергард Валентинович, – этот подойдет. – Гера, ты рабочую программу Иванычу сдал? – Давно. – Ты ее попроси назад, на доработку, а когда брать будешь, да перед концом рабочего дня, то попроси несколько папок со всеми программами по специальностям: дескать, полистать, как председателю цикловой комиссии, проверить своих преподавателей. – Да я их уже всех проверял, сам и собирал с них, ты ведь знаешь… – Ну, чего-нибудь придумай. А потом папки – в кабинет к себе. И домой пойдешь – ключи от кабинета на вахте не оставляй, понял? – Ну и что дальше? – А завтра – заболеешь. Комиссия программы попросит, а они у тебя! Ну, чего молчишь? Ты хочешь, чтобы твой друг стал директором или нет? А сам хочешь замом стать или так и будешь преподавателем до конца жизни? Зарплату повыше не желаешь, нет? И кто это мне жаловался, дескать, старая тачка развалилась?! До конца жизни на своем рыдване колесить будешь?! – Подло как-то… – Это, Гера, называется – политика… И потом, Иваныч и сам директорства не желает. Он же свою работу любит: расписание свое, учебные планы, посещение уроков. Всю эту тягомотину, всю эту занудную тягомотину! Ему всё это – нравится! Как это может нормальному человеку нравится, я не знаю, но ему это точно нравится! Мы ему только услугу окажем, избавив от неподходящей должности! Понимаешь, у-слу-гу! Доброе дело сделаем! – Политика… – с непонятной интонацией протянул Гера и ушел, не оборачиваясь. «Поломается да сделает», – думал Юлиан Сергеевич. И вот настало завтра, и всё получилось по плану, просто и легко: и физрук не явился, и студенты оглушительно смеялись во время первой пары, стоя у расписания. И некому было заменить физрука, и комиссия, проходя мимо расписания, первым делом спросила о прогульщиках, а потом об отсутствии зама по учебной работе. И Юлиан Сергеевич, встретивший гостей у порога, провожал их чинно к директору и про отсутствующего коллегу объяснил коротко: – Опаздывает, к сожалению. Часто ли опаздывает? М-мм… Он у нас очень хороший работник, только вот, к сожалению, несколько неорганизованный. С удовольствием отметил вытянувшиеся лица департаментских. С еще большим удовольствием наблюдал, как не мог найти папки с учебной документацией здорово опоздавший Николай Иванович и суровый Кобранов, председатель комиссии, хмуро качал головой, не принимая оправданий. Комиссия работала весь день, а в конце дня администрацию колледжа собрали в кабинете директора, и Кобранов в полной тишине сказал: – Департамент намерен провести кадровые перестановки в вашем колледже. Вы знаете, что вопрос о смене директора уже решен. Учитывая сложность работы заместителя директора по учебной работе, который в учебном заведении несет основную нагрузку, мы планировали оставить Николая Ивановича на его должности, а директором колледжа назначить заместителя по воспитательной работе, Юлиана Сергеевича. Юлиан затаил дыхание. Кобранов обвел взглядом присутствующих, и у всех мелькнула мысль: «Вот уж говорящая фамилия: как глянет своими маленькими глазками, так пот прошибает». А Кобранов остановил немигающий взгляд на Юлиане Сергеевиче и ледяным голосом продолжил: – Мы предполагали, что вы, Юлиан Сергеевич, вместе с Николаем Ивановичем составите надежный тандем и сможете вывести колледж на достойное место среди учебных заведений области. Но, к нашему большому сожалению, в работе Николая Ивановича мы нашли ряд недочетов. Ни для кого не секрет, что зам по учебной работе – главная тягловая сила любого учебного заведения, его труд – один из основных факторов успеха для подготовки конкурентоспособного, обладающего всеми профессиональными компетенциями выпускника. При хорошем заме по учебной работе и директору работается легко, был бы он порядочным и принципиальным человеком. Департамент проанализировал ситуацию в вашем колледже и принял решение: заместителем по учебной работе станет Юлиан Сергеевич, а Николай Иванович, при такой мощной поддержке, попробует себя в роли директора. Успехов в работе! Когда все вышли из директорской, Юлиан Сергеевич долго стоял в коридоре. Потом медленно спустился в кабинет Гергарда Валентиновича, который явился с перебинтованной рукой аккурат к занятиям на вечернем отделении. Юлиан Сергеевич помолчал, а потом сказал тоже медленно: – Гера, это просто ерунда какая-то… Всё получилось наоборот, ровным счетом наоборот. Я не понимаю… Почему, Гера? Гергард Валентинович улыбнулся печально и ответил: – Знаешь, а ведь Бог шельму метит. Вот тебе, Юль, и политика. Honesty is the best policy. Английская поговорка, Юля. Юлиан Сергеевич поднялся к себе, долго сидел, глядя в окно и ничего не видя в нем. Потом задумался: бест полиси – это лучшая политика. Что там бормотал Гера о лучшей политике? В чем лучшая политика? (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101438/143881.p.jpg?0.9370923857204616) Он никак не мог вспомнить перевод слова «honesty». И отчего-то стало очень важным вспомнить. Как будто если он поймет слова Геры, то поймет и всю чудовищную несправедливость того, что произошло. В голове мелькало разное: «толерантность, креативность, коммуникабельность, дипломатичность, лабильность, гибкость» и тому подобное… Юлиан Сергеевич достал с верхней полки спрятанный за солидными папками маленький потрепанный словарь, открыл нужную страницу. Honesty в переводе значит – «честность». «Честность – лучшая политика». И кто бы мог подумать?! http://www.pravoslavie.ru/jurnal/65732.htm Название: «Кто мой ближний?». Ольга Рожнёва Отправлено: Дмитрий Н от 30 Апреля 2014, 15:08:24 Кто мой ближний?
Ольга Рожнёва Посвящается моей подруге Татьяне Кипрушевой-Кан (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101712/171227.p.jpg?0.679660119349137) Стучат… Так громко стучат. Кто стучит, зачем? Таня с трудом открыла глаза, выкарабкиваясь из тяжелого, беспокойного сна. Стучали в дверь: – Вставайте! Вставайте, выходите! Таня подвинула Надюшку, которая перебралась к ней ночью на постель, взяла со стола сотовый: половина второго. – Одевайтесь, берите документы, деньги, ценные вещи, выходите: вода поднимается! Люди, разбудившие ее, пошли дальше, слышно было, как они стучали в соседские двери. Таня встряхнула головой, прогоняя сон. Сон не желал уходить – может, этот стук в дверь ей просто приснился? А начиналось всё так хорошо! Они долго ехали на поезде. По дороге, когда дочка спала, Таня открывала любимого Паустовского, «Черное море», и читала медленно: «Над голым хребтом показываются белые клочья облаков. Они похожи на рваную вату. Облака переваливают через хребет и падают к морю, но никогда до него не доходят. На половине горного склона они растворяются в воздухе. Первые порывы ветра бьют по палубам кораблей. В море взвиваются смерчи. Ветер быстро набирает полную силу, и через два-три часа жестокий ураган уже хлещет с гор на бухту и город. Он подымает воду в заливе и несет ее ливнями на дома. Море клокочет, как бы пытаясь взорваться». Прочитав страницу, Таня откладывала книгу, смотрела на спящую дочку, следила за солнечным зайчиком, пляшущим по теплому боку вагона, вздыхала с облегчением: как хорошо, что они едут на море в августе – никаких ураганов! Турбаза, море, солнце. Их с Надюшкой поселили в корпус с названием «Ореховая роща». Это потому, что рядом с корпусом была тенистая аллея из ореховых деревьев, фундук рос прямо над головой, падал на землю. В тени деревьев на улице – стол, вокруг цветы – розы. За столом потом ели сладкие, сахарные арбузы. Комната в домике тоже уютная, вешалка на двери в форме скрипичного ключа – такой сказочный домик, в окна которого стучались ветки ореховых деревьев. В родной Воркуте такого не увидишь! И море – совсем рядом. Вода красивая, чистая, голубая, под вечер синяя. Воздух свежий, морской, иногда – розовый. А еще они ездили в дендрарий, гуляли у водопадов! Ели от души фрукты. Подкармливали ласковую серую кошку со смешными котятами, прозвали ее Муськой. Котята были слишком малы и прозвищ получить не успели. В столовой соседями оказались бойкая рыжая разведенка Света с пятилетней дочкой Дашей, высокий крупный мужчина с таким же крупным сыном лет семнадцати – серьезные, вежливые. Немного портили впечатление от отдыха два молодых человека, которых Таня про себя называла «горячие кавказские парни». Они говорили с легким, почти незаметным акцентом, и совершенно нельзя было определить их национальность: грузины, дагестанцы, осетины? Чужаки. Непонятные чужаки. Крепкие, шумные, они сразу же начали улыбаться Тане и Светке, подмигивать, угощать детей шоколадом. Таня знала, что знакомиться с ними нельзя: и мама дома предупреждала не связываться с лицами «кавказской национальности», и сама знала, что лучше держаться от них подальше. Светка одному из них, помоложе, сказала что-то резкое, и они ей больше не улыбались, а Таня не умела грубить и так и терпела все эти улыбки и комплименты, и даже сладости, незаметно оказывавшиеся у Надюшки в руках. Дальше комплиментов, правда, дело, слава Богу, не шло, и Таня постепенно успокоилась – что делать, видно, у них такой стиль общения… Ей было приятно общаться с высоким мужчиной, Владимиром Ивановичем, и его сыном Савелием, отвечать на их неторопливые реплики о погоде, о местных достопримечательностях. Владимир Иванович был свой, понятный, можно сказать, родной. И всё, что он говорил, тоже было понятно и близко: что купил, какие сувениры, что здесь дорого, а что дешевле, чем в их северных краях. В дверь снова постучали: – Быстрее! Собирайтесь, выходите! Таня опомнилась, глянула на соседнюю койку: там спала Даша. Светка уже несколько раз по вечерам отпрашивалась у Тани на танцы, просила присмотреть за своей дочкой. Даша у нее была крупной, толстенькой и спокойной, спала очень крепко, беспокойств не доставляла, а трехлетняя Надюшка всё равно часто перебиралась спать к маме и уютно сопела рядом… Ну вот… Разбудили, испугали… Ну, вода поднимается – и что? Земля вся сухая, вода просто уйдет в землю, и ничего не будет. Так сказал таксист днем, когда они с Надюшкой ездили на экскурсию. Он показал на столб в море: смерч – и усмехнулся: – Ваша турбаза ведь «Торнадо» называется? Вот вам и торнадо. Где вы еще такое увидите? Смотрите и любуйтесь! – А это не опасно? – Чего тут опасного?! Всю жизнь тут живем! Таня повторила сама себе тихонько: «Чего тут опасного?!», оделась, приготовила одежду Надюшке, Даше. Взяла расческу, причесалась, закрепила заколкой густые каштановые волосы, которые так и норовили рассыпаться тяжелыми прядями. Подумала: что взять? Собрала в сумку документы, деньги, сотовый. Взять фотоаппарат или нет? А чемодан? А подарки? Она купила много подарков: маме, подруге. Сувениры. Купила очень вкусное кизиловое варенье, дешевые яблоки, помидоры, продукты в дорогу: двухнедельный отпуск у моря уже приближался к концу. В дверь постучали в третий раз: – Что же вы не выходите?! Скорее! Рынок на том берегу уже смыло! Голос был очень тревожный, и Таня вдруг почувствовала страх. Он подступил мгновенно, пошел снизу и окатил всю – до самой макушки. Стало холодно ногам, глянула вниз и ахнула: на полу появилась вода – она заливала грязными языками пол и неприятно лизала босые ступни. Руки стали мгновенно ледяными, мелко задрожали. О чем это она – какие помидоры, какое варенье?! Таня стала будить детей. Надюшка проснулась сразу, села на кровати, послушно подавала ручки и ножки для одежды, и с ней Таня справилась быстро. Но на полу вода была уже по щиколотки, и Надюшка наотрез отказывалась идти сама. Даша никак не хотела просыпаться, а когда Таня все-таки разбудила ее, заревела басом, обхватила шею, мешая одевать ее. Когда Таня наконец справилась с детьми и вышла на улицу, вода поднялась еще немного и была уже выше щиколоток – холодная, грязная, обвивала ноги, мешала идти. Таня стояла у забора и никак не могла понять: что делать дальше? Куда нужно идти? Вот глупая, почему она так долго раздумывала, собиралась?! Но ведь никто не предупреждал, никто не говорил об опасности! Идти, честно говоря, она особо и не могла: испуганная Надюшка не желала слезать с рук, обвила ручонками шею, мешала смотреть, даже дышать стало тяжело, а Даша мертвой хваткой вцепилась в правую ногу, не давая двинуться с места. Таня попыталась поднять на руки и Дашу, но не смогла: девочка была очень тяжелой, и нести двух детей на руках сил явно не хватало. Никто ничего не объявлял, никуда не звал, мимо в темноте в разные стороны двигались люди, громко кричали что-то друг другу, шумела вода, дул сильный ветер, заглушая их крики. Все эти люди были заняты собой и проходили мимо, никто не обращал внимания на Таню с детьми. Никому не было до них никакого дела, совсем никакого… Они стояли у забора, и Таня думала с отчаянием: «Зачем, зачем она взяла путевки в этот злосчастный “Торнадо” с таким говорящим названием?! Почему решила продлить путевку на два дня? Продлять не хотели, а она так настаивала… Если бы уехала на два дня раньше, ничего бы не случилось… Вот и не верь после этого знакам и предупреждениям, посылаемым свыше!» Вдруг Таня увидела Владимира Ивановича с сыном и приободрилась, замахала свободной рукой, пытаясь привлечь внимание знакомого, да что там, почти друга – земляка. Владимир Иванович шагал по разливающейся воде тяжело, в руках большой кожаный чемодан и такая же большая сумка, под мышкой большой пакет, Савелий тоже нес сумки. Проходя мимо, Владимир Иванович что-то прокричал, из-за шума воды Таня ничего не услышала. Он крикнул еще: – Догоняйте! Сумки тяжелые, а то б помогли! Таня смотрела в спину уходящих мужчин и чувствовала, как потихоньку закапали слезы – еще немного, и она зарыдает в голос, как Даша, вцепившаяся в юбку. Внезапно кто-то тронул ее за плечо, почти в ухо сказали: – Нужно подниматься на гору, в столовую на горе. Таня обернулась: «горячий кавказский парень». Она растерялась, пытаясь сообразить, можно ли довериться ему. А он, казалось, понял ее сомнения и прокричал сквозь шум ветра и воды: – Сестра, не бойся, нужно идти, пойдем! Это ласковое «сестра» оборвало что-то внутри, натянутое как струна, и она заплакала. Парень оторвал Дашу от Таниной юбки, легко поднял, потянул свободной рукой Таню, повел за собой. А мутная вода ревела, набирая силу, идти было всё труднее, и если бы не эта крепкая рука, она не смогла бы удержать равновесия. Пахло тиной, грязью, сыростью, глиной – этот запах наводнения потом долго стоял в носу, заставляя передергиваться от отвращения, отбивая аппетит. Они почти поднялись на гору, когда сбоку подбежала Светка, напуганная, растрепанная, зареванная. На горе, в столовой сидели до утра, с террасы было видно, как стремительно прибывала вода, перемахивала через трехметровый забор, быстро скрывала фонтан, клумбу, деревья. Машины под навесом швыряло из стороны в сторону, они бились, уходили под воду. Потом уже ничего не видно. Владимир Иванович с сыном сидели в столовой в окружении сумок и чемоданов. Увидев Таню, приветственно помахали руками. Людей было много, кто-то с вещами, кто-то в футболке и шортах, кто-то полураздетый: как спали в кроватях, так и выскочили. Вахтанг, спаситель Тани, и его друг Дато, как оказалось, обошли все домики турбазы: будили спящих, помогали подняться в гору. Они прочесывали территорию базы до последнего, чтобы никого не забыть. Именно они, как выяснилось, и разбудили Таню. Вахтанг откуда-то принес одеяло, потом бутылку минеральной воды. Таня спросила: – А вы? Вы пить не хотите? – Нет, спасибо, пейте, дайте детям. – Устали? Я хотела сказать, хотела поблагодарить… Он удивился: – За что благодарить? Я мужчина, делал то, что положено мужчине. Дети, хоть и были испуганы, однако быстро уснули на одеяле; Таня думала, что не сможет сомкнуть глаз, но тоже отключилась, как будто щелкнул телесный предохранитель, оберегая потрясенную душу. Последнее, что увидела, засыпая: Дато принес серую кошку Муську и трех котят, мокрых, пищащих, тут же пристроившихся к мокрому боку матери. Таня хотела сказать: «А котят было четверо…», но не успела – уснула. Наутро вода ушла, и они спустились к домикам, но домиков больше не было: наводнение смыло их. Вокруг чавкала жидкая грязь, неприятно пахло тиной, сыростью и глиной, и люди надевали на ноги полиэтиленовые пакеты, искали вещи. Таня не нашла ничего, смогла узнать только плавающую в воде дверь своего номера с вешалкой в форме скрипичного ключа. До отъезда предстояло жить в гостинице, на походных условиях – без водопровода, без горячего обеда. Слава Богу – живы, здоровы, и дети вроде бы не очень испугались. Заметила маленькое серое тельце утонувшего котенка, который так и не успел получить прозвище, услышала по радио новости: погибших в наводнении – четыре человека. Про Вахтанга и Дато Светка разузнала: врачи, родом из Грузии. Таня искала Вахтанга, хотела еще раз поблагодарить, но его нигде не было. Увидела Дато и радостно закричала: – Дато, здравствуйте, как вы? Дато улыбнулся: – Спасибо, всё в порядке. Я-то с барсеткой ходил – деньги, документы остались. А вот Вахтанг – без всего: ни денег, ни водительских прав – ничего! Рубашка и шорты! Ладно, паспорт его у меня, с моими документами вместе. Вон – идет. Вахтанг, брат, нашел что-нибудь? Подошел Вахтанг, тоже улыбнулся: – Нет, ничего. Здравствуйте, Таня. Таня очень расстроилась: – Как же так?! Вы всех спасали, а сами… Послушайте… – она стала рыться в сумочке в поисках кошелька. Вахтанг нахмурился: – Зачем обижаешь, Таня?! Деньги – это… это просто – деньги! Как нам Господь заповедал? Не собирайте себе сокровищ на земле… Слава Богу, все живы-здоровы! Вон Дато даже кота спас! – Не кота, а кошку с котятами! – возразил весело Дато. И они рассмеялись все трое и пошли вместе в гостиницу. Светило солнце, и только грязная вода под ногами напоминала о прошедшем наводнении. 30 апреля 2014 года http://www.pravoslavie.ru/put/70314.htm Название: Прожить жизнь набело. Ольга Рожнёва Отправлено: Дмитрий Н от 27 Мая 2014, 16:12:55 Прожить жизнь набело
Ольга Рожнёва Двери автобуса закрылись прямо перед носом. Евгения забарабанила кулаками в закрытую дверь с таким ожесточением, как будто это был последний автобус, Ноев ковчег, готовый отплыть от последнего островка суши. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101755/175552.p.jpg?0.3935240276623517) Двери открылись. – Девушка, вы что – на свидание опаздываете? – улыбнулся парень у выхода. И она зачем-то виновато объяснила: – Мне в больницу. К бабушке. Срочно! Парень перестал улыбаться, сочувственно кивнул головой, а она уже забыла о нём, села на свободное место к окну – ехать нужно было далеко, через полгорода. Да, бабушка позвонила и сказала: «Пожалуйста, приезжай побыстрее…» И её голос, всегда такой уверенный, такой командирский, звучал совсем иначе – как голос маленькой девочки, испуганной маленькой девочки. Только вчера Женя сидела в просторной и светлой палате, выкладывала на новёхонькую красивую тумбочку сок, фрукты, куриные котлетки, – всё, что обычно носят в больницу. Бабушка морщилась: внучка никогда не умела готовить так, как она сама. Такие ароматные пироги, наваристый борщ, сочное жаркое, нежные, во рту тающие котлеты, как у Натальи Изотовны, – пальчики оближешь, – вполне могли бы украсить стол самого изысканного гурмана. Женя как-то сказала про бабушкину кухню словами из книги: «Баба, ты готовишь котлеты с таким искусством, как будто им предстоит долгая и счастливая жизнь!» И все согласились – сущая правда! Всё, что ни делала бабушка, было самым лучшим! Она сама – всегда самая красивая, самая видная, умеющая из ничего сотворить королевский наряд. Невысокая ростом, пухленькая, русоволосая, боевая, быстрая – первая на работе и запевала за столом. Бригадир, чья фотография не сходила с доски почёта. Умела вести хозяйство, экономить, у неё всегда и на всё хватало денег. Умела белить и шпаклевать, красить, вбивать гвозди, вкручивать лампочки, чинить и ремонтировать. В квартире всегда идеальная чистота. На стирку уходил весь день: всё кипятилось, отбеливалось, крахмалилось, подсинивалось, гладилось ещё влажным. Да, стирка была кошмаром из Жениного детства – она не могла выдержать ни темпа, ни нагрузки бабули. При этом бабушка – совсем не зануда! Прочитала огромное количество книг, собрала чудесную библиотеку: классики, энциклопедии, современная литература. На всё имела свой взгляд, своё мнение, отличалась редкой рассудительностью, ясной логикой, сильным и критическим умом. Умела анализировать происходящее, разбиралась в политике, могла при случае дать умный и трезвый комментарий, так что не знающий её биографию человек в жизни не догадался бы про образование длиной ровно в три класса. Сила характера бабушки чувствовалась всеми окружающими, её уважали, слушались, спрашивали совета. Случись Жене давать характеристику собственной бабушке, она, пожалуй, назвала бы два качества: жизнелюбие и энергия. Да, пожалуй, так… Даже в восемьдесят два года бабуля сохранила эти качества. Женя как-то сказала: – Баба, мне бы дожить до твоих лет и иметь такую энергию и жизнелюбие, как у тебя! На что бабушка не замедлила с ответом, припечатала с улыбкой: – Доча, да тебе бы в твои двадцать иметь такую энергию, как у меня! Дед не употреблял слова «энергия и жизнелюбие», он часто говорил о жене просто: «Хваткая у меня Наташа, эх, и хваткая! Хватучая!» Так и повелось в родне: хваткая да хваткая. Вроде ласкового прозвища. Бабуля и вчера, после тяжёлой операции, а ей ампутировали ногу, держалась бодро, шутила, бросалась косточками от вишни, беззлобно ругала врача, что ногу высоко отрезал. Вот такая у неё бабушка! А теперь она позвонила и испуганным голосом маленькой девочки просила срочно приехать. Женя нетерпеливо заёрзала на кожаном сиденье: как далеко ещё ехать! Что же случилось с бабой? (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101755/175553.p.jpg?0.6029076217673719) Забайкалье Родилась её бабушка в Забайкальской деревне Черемхово Читинской области. Двадцатые годы (старинное китайское пожелание врагу – чтоб тебе жить в эпоху перемен!) – страшные годы… Раскулачили бабушкину зажиточную семью, многие родные сгинули в лихолетье. Бабуля росла единственной девочкой в большой семье: шесть сыновей и девчонка-сорванец. Как жили в забайкальской деревне – понятно, наверное, всем: постельного белья – и того не было, спали на зимней одежде. Маленькую Наташу учили шить бельё и печь хлеб, а она уверенно заявляла: – А я буду в городе жить и торт есть! Всё сбылось… И жила в городе, и торт ела… А в детстве – нищета деревенская, а рядом богатый-богатый край… Контрастом: вода и камень, стихи и проза, лёд и пламень – не так различны меж собой… Забайкалье – почти как Зазеркалье, для большинства россиян страна далёкая, неизведанная, почти сказочная… Горные хребты забайкальцы называют сопками, а межгорные долины – падями. Сопки укутаны сиреневым багульником, на склонах и вершинах – кедры и дикие розовые абрикосы. Тайга, на опушках которой растут особенные забайкальские берёзы с тёмной берестой. Кто раз здесь побывал – не забудет никогда: ягодные пади и душистое разнотравье степей, чистые родники и горячие минеральные ключи. Может, и характер бабушкин сложился таким же ярким, сильным, многоцветным, как Забайкальская природа? Когда-то Женя любила красивые строки: Забайкалье — это за Байкалом, Это там, где сопки и тайга. Это там, где снег по перевалам, Где зимой беснуется пурга. Здесь весна багулом красит сопки, В синем небе дымкой облака, А в тайге чуть видимые тропки Приведут к хрустальным родникам. До Байкала – проза, за Байкалом – поэзия, – Чеховские слова… Антон Павлович, проезжая через Забайкалье, в путевых заметках писал: «В Забайкалье я находил всё, что хотел: и Кавказ, и долину Псла, и Звенигородский уезд, и Дон. Днем скачешь по Кавказу, ночью по Донской степи, а утром очнёшься от дремоты, глядь — уж Полтавская губерния — и так всю тысячу верст. Забайкалье великолепно. Это смесь Швейцарии, Дона и Финляндии. Вообще говоря, от Байкала начинается Сибирская поэзия, до Байкала же была проза». Поэзия… Бабушка не была романтиком, она была махровым материалистом. Убеждённой коммунисткой… Светлое будущее наступит – мы его построим! Кто был ничем – тот станет всем! И никакой религии… Никакой религии… Вспомнила! Вчера в палате спросила: – Баба, а ты крещёная? – Конечно! – А верующая? – Так мы все неверующие… Коммунисты… Так и жизнь прожили… – Баба, тебе нужно исповедаться и причаститься! – Зачем? – Чтобы в рай попасть! – Да есть ли он этот рай вообще?! – Есть, баба! Есть рай! – Да… У нас с тобой прямо как в романе: «Иван, а бессмертие есть, ну, там какое-нибудь, ну хоть маленькое, малюсенькое? – Нет и бессмертия. – Никакого? – Никакого. – Алешка, есть бессмертие? – Есть. – А Бог и бессмертие? – И Бог и бессмертие. В Боге и бессмертие». – Бабуль, ты меня поражаешь просто! Так вот запросто – наизусть! Это из «Идиота»? – Доча, что ж ты «Братьев Карамазовых» от «Идиота» отличить не можешь?! Бабушка замолчала. Молчала долго. А потом вдруг вздохнула тяжело и сказала с болью: – Как это страшно! Как же страшно! – Что страшно? – Я жила без Бога – и если рай есть – то как же это страшно! Потом зашёл врач, и Женя совсем забыла о разговоре. А сейчас вспомнила… Не с этим ли разговором связан неожиданный детский робкий голос бабули по телефону? Ведь она сказала: «Как же это страшно!» (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101755/175551.p.jpg?0.5096668880432844) Женя помнила все рассказы бабушки о её жизни – и страшного там ничего не было. Трудности были, а ещё много весёлых случаев, семейных баек, о которых вспоминали за праздничным столом. В войну юная Наташа работала в Чите токарем на заводе, за станком. Точила снаряды. Ей, маленькой ростом, подставляли ящик, чтобы дотянулась. После работы на танцах познакомилась с дедом, кадровым офицером восточного фронта. Когда решили пожениться, дед повёл её в отдел кадров: увольняться и ехать с ним в гарнизон в Бурятию. Купил будущей супруге конфеты «Дунькина радость». Остался ждать внизу, а Наташа поднялась к кадровикам писать заявление. Ждёт-пождёт – нет Наташи. Поднялся сам по лестнице – невеста ест «Дунькину радость» и по перилам катается. Развлекается, в общем, по полной программе. Парк культуры и отдыха. А когда привёз молодую жену в гарнизон, уходя на работу, попросил поджарить макароны из пайка. Наташа эти макароны видела первый раз в жизни, отварить не догадалась – так и положила весь пакет на сковородку. Но училась хитростям ведения хозяйства быстро. Уехал муж в командировку из комнаты в бараке – страшной, облезлой, грязной. Приезжает назад – Наташа беременная, на оставленные гроши купила извёстку, глину, шпаклёвку, замазку, ситец. Ремонт сделала, занавески сшила – комнату не узнать: чистота и красота! Часто вспоминала бабуля забавный случай, когда сыновья Саша и Юра, бойкие малыши, все в маму, пошли гулять – и на пекарню по соседству забрели. Там мальчишек приветили и угостили большой булкой хлеба. Идут они по гарнизону, важные такие, навстречу командир полка: – Это что у вас такое? Юра и Саша – не жадные, протянули булку командиру: – На, кусай! Весь гарнизон смеялся. А немного позже весь гарнизон искал пропавшего Юру. А он маленький был толстенький, щёчки пухлые, похож на бурята. Его буряты и украли. Обыскали все юрты, наконец, в одной нашли. Сидит Юра в синем халате – дэгэле, с длинным, расширяющемся книзу подолом, поверх халата пояс, на голове бурятская шапочка конической формы, мехом отороченная, – хасабшатай малгай. Сидит довольный и за обе щёки уплетает позы, это что-то типа наших больших пельменей: фарш из баранины, смешанный с внутренним жиром и всё это в тесте. Рядом пиала стоит – чай с молоком, солью и маслом. Щёчки толстые, глазки жмурит – настоящий бурятский малыш… – Как же ты не плакал? – Я знал, что вы меня найдёте! Вот так они и жили – мотались всей семьёй по гарнизонам. Когда дедушку демобилизовали – осели в Чите. Навалились болезни. Шесть лет бабушка ухаживала за парализованным дедом. У самой началась астма, дали инвалидность, чудовищные дозы гормонов. От гормонов – трофические язвы на ногах, сосуды сужены, кровоток нарушен. Поражения тканей такие страшные, что пальчики на ногах самоампутировались – зрелище не для слабонервных… Никогда не жаловалась, терпела боли мужественно – стойкий оловянный солдатик. И вот сейчас – началась гангрена, сделали операцию, ампутировали ногу до колена. Как-то перенесёт бабуля эту операцию в её восемьдесят два? Хирург беспокоился: выдержит ли сердце, не подведёт ли в послеоперационный период? – Городская клиническая больница! Следующая – конечная! Женя вылетела из автобуса, взлетела на третий этаж – хирургическое отделение, палата номер три. – Баба, как ты, как чувствуешь себя? – Иди сюда… Сядь поближе… Ещё ближе… Знаешь, доча, сегодня кто-то сидел рядом со мной на кровати. – Врач? Медсестра? Ты спала, баба? – Нет! Это был не человек. Может, ангел? Кто-то очень-очень добрый… Я ясно чувствовала и даже видела, как бы боковым зрением, – сидит кто-то рядом со мной на кровати и печалится обо мне, плачет обо мне. – Бабуля, ты у нас такая материалистка – и вдруг ангел?! – Он печалился обо мне… Женя вышла из палаты растерянная. Что делать? Кажется, её бабушка перестала быть махровой материалисткой. Ей стал открываться духовный мир? Женя думала весь вечер, и, засыпая, решила: утром она привезёт к бабушке священника. Может, пришло время, и бабуля не откажется исповедаться, покаяться. Может, она даже не откажется причаститься? Как там сказал известный персонаж: «Да, человек смертен, но это было бы ещё полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!» Слава Богу, у бабушки есть время… Женя верила в Бога, но, как это принято говорить, в душе. Она не ходила в церковь – её не учили этому ни бабушка, ни мама. Иногда размышляла: ведь если начать жить церковной жизнью, наверное, нужно быть готовой не грешить? Жить, так сказать, набело? А получались черновики одни… То одну страницу хотелось переписать, то другую вырвать из памяти… Вся жизнь – сплошной черновик… Может, она чего-то не понимает? Или понимает неправильно? Эх, прожить бы жизнь набело – так, чтобы не ошибаться! Ладно, она начнёт с бабушки – привезёт к ней священника. Женя включила чайник, сделала аппетитный бутерброд, но позавтракать не успела – зазвонил телефон. Звонил хирург, Иван Тимофеевич, лечащий врач бабули. – Евгения Александровна? Простите за ранний звонок и примите наши соболезнования. Ваша бабушка, Наталья Изотовна, скончалась в шесть часов утра. 27 мая 2014 года Источник: http://www.pravoslavie.ru/jurnal/71013.htm © Православие.Ru Название: В чужом городе. Ольга Рожнёва Отправлено: Дмитрий Н от 05 Июня 2014, 15:58:39 В чужом городе
Рассказ Ольга Рожнёва С высоты 180 метров вращающегося ресторана «Топ-180» со стеклянными стенами открывался прекрасный обзор на Дюссельдорф. Поужинать в ресторане Башни Рейна стоило недешево. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101771/177169.b.jpg) Путеводитель, изученный заранее, не врал, зазывая: не являясь шумным мегаполисом, находясь в самом центре Европы, Дюссельдорф с его 800-летней историей, действительно, прекрасно подходил для приятного проживания, творчества, деловых встреч, бизнес-контактов. А вот интересно: сегодняшняя встреча – к какому разряду ее отнести? Точно не деловая и не бизнес-контакт… И вообще непонятно, для чего она эту встречу задумала… Зачем она сидит здесь, в чужом городе, за столиком одна-одинешенька? Приглашенный явно не торопится… Елена жила в Дюссельдорфе уже пару дней, нашла время пройти по Королевской аллее, где туристы не успевали открывать и закрывать кошельки в дорогих галереях и бутиках, приобщаясь к миру высокой моды. Совершила променад вдоль Рейна по знаменитой набережной Никлауса Фричи. Побывала в музеях. Дюссельдорф поражал сочетанием старины и футуристических сооружений с алюминиевыми фасадами, застывших в задумчивых наклонах. Этот старинный город жил своей странной таинственной жизнью и не собирался открывать душу чужакам. Город шептал в вечерних сумерках: ты не знаешь меня и никогда не узнаешь так, как тот, кто здесь родился. А она, Елена? Готова открыть душу незнакомцу? Кажется, она нервничала, что для нее совсем нехарактерно: целеустремленная, сильная, всегда в самом водовороте людей и событий. Любила стихи: Во всем мне хочется дойти До самой сути. В работе, в поисках пути, В сердечной смуте. До сущности протекших дней, До их причины, До оснований, до корней, До сердцевины. Всё время схватывая нить Судеб, событий, Жить, думать, чувствовать, любить, Свершать открытья. Романтик в ней абсолютно органично сочетался с деловым человеком, лидером, умевшим вести дела и зарабатывать деньги, – так считали друзья. Деньгами делилась без сожаления – со всеми нуждающимися, кто встречался на жизненном пути: помогала монастырям и приходским священникам, просто многодетным семьям. Благодарили за душевную щедрость, а она смущалась – хотелось, чтобы, как в Евангелии: чтобы левая рука не знала, что делает правая. Не всегда получалось, к сожалению. Старый приходской батюшка, благодаря за помощь храму, сказал ей как-то: «Бог благословляет щедротами и милостью того, кто щедр и милостив сам». И действительно: чем больше помогала людям, тем больше Господь посылал. И за этот вечер в ресторане Лена расплатится сама. Она ни в чем не нуждается. Было бы просто ужасно, если бы он подумал: ей что-то от него нужно. Ей от него ничего не нужно! Она сама может заботиться о себе и о других. Она сильная. Лена достала из сумочки зеркальце. Как это раньше барышни щебетали: простите, я отлучусь, мне нужно припудрить носик? Руки чуть дрожали – этого только не хватало. Лицо в зеркальце было бледным: плохо спала ночью. А так – всё в порядке: светлые волосы волнистыми прядями красиво обрамляли правильный овал, вокруг больших серых глаз – ни одной морщинки. Ей никто не давал ее настоящего возраста – сорока с хвостиком. А сегодня вечером ей хотелось хорошо выглядеть. Лена напряглась, подавила желание быстро вскочить с места, медленно привстала. К столику неторопливо шел высокий светловолосый мужчина. И по тому, как он шел, сразу было видно, какой он весь солидный и уверенный в себе, и его светло-серый элегантный костюм явно принадлежал к брендовым коллекциям, скажем, от Forremann, Van Сliff. А когда он поклонился, улыбнувшись, и посмотрел на нее такими знакомыми – ее собственными – серыми глазами, она поразилась: как молодо он выглядит. Но она-то хорошо знала, что этому элегантному мужчине за шестьдесят. Ведь это был ее отец. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101771/177170.p.jpg?0.4304364169947803) В течение часа ресторан Башни Рейна полностью поворачивался вокруг своей оси, давая возможность, не вставая с места, познакомиться с видами Дюссельдорфа со всех сторон. Но город уже загорался огнями ночной панорамы, и видно теперь было только огни, а сам Дюссельдорф спрятался в ночи и стал еще таинственнее. За множеством неоновых ламп и рекламных вывесок мог прятаться неказистый бар, а за одним тусклым фонарем – огромная библиотека с тысячами фолиантов. Ночные города похожи на людей. А Елена за короткий вечер хотела узнать, какой он, ее отец, и почему он бросил ее, и почему никогда в жизни не интересовался своей родной дочерью. Но разве знакомство с видами Дюссельдорфа с высоты 180 метров телекоммуникационной башни могло сделать этот старинный, полный тайн город – родным? – Вот какая у меня красавица дочь! Ну, здравствуй, Елена Прекрасная! – Здравствуйте… Как ей обращаться к нему? Она не может говорить ему «отец» или «папа» – у нее есть папа: Петрович. Он женился на маме, когда Лена ходила в детский сад. И она не помнит жизни без Петровича – он был в ее жизни всегда… – Здравствуйте, Игорь Германович! Рада знакомству. – Я тоже очень рад, что ты выбрала время и приехала в этот чудесный город! Рад, что нашла сайт моей творческой мастерской и написала письмо! Я был восхищен твоей деликатностью, но сразу понял, что ты моя дочь! Как тебе Дюссельдорф? «Маленький Париж» – так называл его Наполеон. Хочешь сходить со мной в музеи Гёте и Гейне? У Гёте можно увидеть фарфор с видами Веймара, картины, письма, рукописи, ноты. А в музее Гейне хранится большое количество оригинальных документов и посмертная маска поэта. Ты к поэзии как относишься? Горные вершины Спят во тьме ночной; Тихие долины Полны свежей мглой; Не пылит дорога, Не дрожат листы… Подожди немного,– Отдохнешь и ты… Да? Я вот тоже люблю… старый романтик… Здесь также есть прекрасное художественное собрание земли Северный Рейн–Вестфалия – по-немецки: Kunstsammlung Nordrhein-Westfalen. Кстати, ты говоришь на немецком? А на английском? Молодец! Здесь много чудесного… Именно поэтому я живу в этом городе подолгу. Полгода в Питере, полгода здесь. У меня тут свое дело, творческая мастерская, небольшой домик… Я ведь человек творческий… Так вот, Kunstsammlung Nordrhein-Westfalen включает в себя два музея: «K20» и «K21»… Можно посмотреть экспозицию произведений искусства XX века – классический модерн, фовизм, экспрессионизм и метафизическая живопись. Тебе нравятся экспрессионисты? – А вы помните мою маму? – Да, конечно, прекрасно помню! Она оставила в моей жизни незабываемый след: очаровательная, обаятельная девушка! Утонченная… А улыбка! Она целый год была моей музой… Про тебя? Да, знал. Но ты должна понять: я человек творческий, я не мог обременять себя семьей. Понимаешь, есть люди, не созданные для семейной упряжки, – вот я такой… В моей жизни было много женщин, я всегда любил и ценил их! А они любили меня… Любовь – прекрасное чувство, оно рождает вдохновение! А вдохновение – это штука тонкая… Так вот, об экспрессионистах… Лена слушала и кивала головой, а сама думала: «Еще это прекрасное чувство рождает детей. Но с детьми, наверное, не до вдохновения…» Ее папа Петрович работал литературным редактором. Он и сам писал статьи и книги, но маленькая Ленка не мешала его вдохновению: он забирал ее из садика, играл, позже делал с ней уроки, проверял сочинения. Папа не был таким высоким и элегантным, как Игорь Германович, никогда не носил таких дорогих брендовых костюмов и не жил за границей. Невысокого роста, в очках, ее Петрович не называл себя творческим человеком, не созданным для семейной упряжки. Он не любил многих женщин – он всю жизнь любил одну-единственную: ее маму. И Лену любил. Он любил ее не как родную – она действительно была его родной. По вечерам они втроем, по очереди, читали вслух: «Дети капитана Гранта», «Десять тысяч лье под водой»… Лена увлекалась, читала так, как будто это она ищет капитана Гранта, а оторвавшись от книги, замечала, как мама с папой радуются ее чтению, в знак умиления подталкивают друг друга локтями. Петрович учил дочь быть честной перед собой и не поступаться дружбой. А когда из-за честности и верности в дружбе случился конфликт с одним учителем и ей поставили подножку на экзамене, лишив заслуженной медали, папа не дал впасть в депрессию, оградил от разочарования своей верой. Он говорил: «Живи просто, по совести; помни всегда, что Господь видит, а на остальное не обращай внимания!» Позже она узнала, что это слова Оптинского старца Анатолия (Потапова). Папа любил меткие выражения и сам придумывал афоризмы. У него даже вышла книга афоризмов «Просто жить – непросто жить». И его крылатые словечки часто помогали Лене и утешали в трудную минуту. Лена спохватилась: она отвлеклась от беседы. Игорь Германович говорил много и вдохновенно, он был очень артистичным и обаятельным. – Ты уже взрослая, дочка; полагаю, ты меня поймешь и не осудишь: у творческого человека должно быть свое свободное пространство, он любит красоту во всех ее проявлениях и не может стать заложником одних единственных отношений на всю жизнь… Понимаешь? А ты видела мои работы на сайте? Хочешь посмотреть вживую? Кстати, как ты относишься к фовизму? Лена почувствовала, как кровь приливает к щекам. Она не сказала папе и маме о поездке в Дюссельдорф, о том, что нашла Игоря Германовича… Когда папа спросил о планах, сильно смутилась и от смущения ответила: «Я давно уже не маленькая, и у меня должно быть свое свободное пространство!» От воспоминания об этих словах стало внезапно жарко. Не нужно ей никакого свободного от Петровича и мамы пространства! Они всегда будут рядом, даже на расстоянии в тысячи километров! – А вот о метафизической живописи… Тебе нравится метафизическая живопись? – Простите, Игорь Германович, мне нужно сделать срочный звонок, я отойду на минуту. – Конечно! Лена вышла в холл. – Алло! Папа? Добрый вечер! Нет, ничего не случилось! Всё в порядке! Нормально! Я просто хотела сказать, что очень соскучилась по тебе. Я вас с мамой очень сильно люблю! Нет, не загрустила, с чего ты взял?! По голосу? И совсем не печальный! Тебе показалось! Нашу старую присказку? Конечно, помню! «Всё будет так, как будет, ведь как-нибудь да будет. Ведь никогда же не было, чтоб не было никак!» Голос повеселел? Это оттого, что я с тобой поговорила! Где я? Да… в одном городе… Сначала хотела остаться на неделю, но вернусь раньше – я уже узнала всё, что хотела узнать. Завтра поеду домой. Да и что мне здесь долго делать – в чужом городе?! 5 июня 2014 года http://www.pravoslavie.ru/jurnal/71236.htm Название: Лекарство от уныния Отправлено: Дмитрий Н от 27 Июня 2014, 15:25:30 Лекарство от уныния
Ольга Рожнёва Быть иль не быть – вот в чем вопрос! Эти строки Ксюха хорошо помнила, и они как нельзя лучше подходили к ее сегодняшней ситуации. Вопрос стоял, прямо скажем, ребром. И, похоже, ситуация эта складывалась не в пользу Ксюхи. Не быть, не жить. Что ж… И так долго она прожила на белом свете – уже за 20 перевалило. А ведь всегда жила одним днем. День пережит – и слава Богу! (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101800/180010.p.jpg?0.24432731582783163) Но прежде, чем всё решится, ей нужно предпринять три последние попытки, пройти три дороги. Очень важные. Каждая из них могла продлить ее жизнь, а могла приблизить смерть. Попытка первая Мимо прошел официант с подносом: запах жареного мяса одурманил, вышиб все мысли из головы, всё тело стало одним пустым тянущим желудком. Повела носом вслед – но официант кивнул головой: жди! – и скрылся в полумраке уютного зала. Слушай музыку, Ксюха! Кафе «Березка» находилось в центре города, оформлено было в русском народном стиле, и теплый баритон печально выводил: Не жалею, не зову, не плачу, Всё пройдет, как с белых яблонь дым. Увяданья золотом охваченный, Я не буду больше молодым… Почти все ее детдомовские подружки остались молодыми навсегда – там, на краю города, среди тихих крестов. Кто-то умер сам от вина и наркотиков, от ВИЧ-инфекции, кого убили. А у некоторых и могилки нет: пропали, сгинули без вести – ровно никогда и не рождались. Подружка Ленка, высокая, крепкая, сильная, красивая – жить бы да жить, – умерла. А она, Ксюха, невзрачная, – жива. Пока жива. До Ленки ей далеко, конечно… Вот разве что глаза… Глаза у Ксюхи, говорят, красивые, выразительные. А так – маленькая, худенькая, «задохлик». И училась – так себе. Ленка хорошо училась, почти отличница. Тянула за собой Ксюху, остальных девчонок. Мечтала о счастливом будущем: свой дом, семья, любимая работа. Путешествовать мечтала. Говорила: «Прорвемся, девчонки! Пусть те, кто нас бросил, локти кусают!» Могла постоять за себя. Ксюха за себя постоять не могла – задохлик, поэтому при спорах и ссорах сразу уходила, ни с кем не ругалась, не задиралась: так шансы уцелеть увеличивались. Да и по характеру она была необидчивая. Учиться всех отправили в 3-е училище – на штукатуров-маляров: выбирать не приходилось. Учили их неважно: в основном полы мыть и обои сдирать – бесплатная рабочая сила. А после училища они с Ленкой оказались на стройке. Счастливое будущее отодвигалось всё дальше, ускользало за неподъемными ведрами цемента и песка, которые замешивались вручную, за ледяными сквозняками пустых окон. Мечты растворялись в сырости холодных стен, мокрых от раствора, пугливо исчезали от мата пьяных мужиков-строителей, от грязной, задубевшей спецодежды, стоящей вертикально при раздевании. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101799/179969.b.jpg?0.024181043030694127) Покрасочные работы по технике безопасности нельзя выполнять в одиночку, и красили вдвоем. Ленка всегда красила больше, потому что Ксюха не справлялась, в полуобморочном состоянии выползала отдышаться. Мужики ухмылялись: «Хорошая, девки, у вас работа: краску и растворитель можно задаром и без палева нюхать! Вон одна уже готова!» Жили в общежитии, как в детдоме: твоя только койка, и то, когда придешь, на ней может сидеть кто угодно. Рядом на кровати соседка – все руки в шрамах от попыток суицида. В туалет выйти страшно: в коридорах пьяные разборки. К Ксюхе на стройке почти не приставали: слишком мала и худа, чумазый заморыш. А вот рослую Ленку всё пытались напоить, угостить сигаретой, облапать. Смеялись: «Строители не пьют, они греются!» А потом Ленку изнасиловали, и она очень изменилась. Стала соглашаться погреться. Потом всё понеслось со страшной скоростью, и мечты детдомовской отличницы были глубоко похоронены под литрами дешевого портвейна, а затем – года не прошло – умерла Ленка: паленая водка. Ксюха не пила, не курила – жить хотелось, она и без вина шаталась от слабости, без сигарет мучилась от постоянной одышки. Одна страсть не обошла стороной – мат. Никак не могла от этой привычки отделаться. Со старшими вроде держится, а начнет что-то рассказывать, увлечется – и сругается. После смерти Ленки стало понятно: она, Оксана Ганина, следующая. Сказала себе: «Так, Ганя, здесь ты не выживешь! Совсем немного осталось – и ласты склеишь! Тебе нужно, где сухо, тепло и сытно! Только кто тебя там ждет?!» Баритон печалился: Я теперь скупее стал в желаньях, Жизнь моя! Иль ты приснилась мне? Словно я весенней гулкой ранью Проскакал на розовом коне. Кафе «Березка» – вот вожделенное место, это она поняла по запаху. И еще потому, что в двух других кафе и столовой отказали. Посудомоек хватало – не она одна оказалась такой умной, нос по ветру многие умеют держать. Так что здесь – последний шанс. Наконец дверь открылась – полная женщина в возрасте, глаза вроде добрые, пригласила в небольшой кабинет. Села дальше работать за компьютер и, мельком окинув взглядом Ксюху, сказала: – Ну что ж, девушка, представьтесь, расскажите о себе. Документы захватили? – Ксюха, ой, то есть, Оксана. – Всегда думала, что Ксюха – это Ксения. Почему Ксюха-то? Так… паспорт… а это что?! Так ты инвалид?! Вторая группа?! Она нерабочая! Ну, не знаю, что с тобой делать… Посудомойка-то нам нужна, у нас в декрет работница ушла… Я главный бухгалтер. Зовут меня Валентина. Директор, Вера Николаевна, в отъезде, без нее не могу… Завтра Вера Николаевна приедет и решим: оформлять или нет… Приходи в двенадцать. Шла медленно домой – в общежитие. Шелестели клены, в теплом густом воздухе кружился тополиный пух, встречные лениво переговаривались, охлаждались мороженым, отирали пот с разгоряченных лбов. Всё плавилось, расплывалось, таяло. В общаге шумно, запах пригоревшей каши витает по этажам. Окна раскрыты, горячий воздух колышет занавески, на полу тополиный пух, мягкий, воздушный. Суицидная Светка лежит, закрыв глаза, левая рука на запястье опять перебинтована. Две койки пустые: Татьяна и Катька приходят поздно, чаще всего выпивши. Ксюха в изнеможении присела на выцветшее, когда-то голубое покрывало. Жару и холод она переносила очень плохо. И есть в последнее время почти не могла. Есть хочется, а проглотит две ложки – всё стоит комом в желудке, как будто теленка съела. Только прилегла – всё поплыло, невесомость, легкость, она совсем легкая, так мало ниточек осталось, мало привязок. Шарик воздушный вот-вот полетит в небо, легкий-легкий. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101800/180005.p.jpg?0.5306837470270693) Не дают взлететь, чей-то навязчивый громкий, слишком громкий голос: – Ганина! Оксана Ганина! Глухонемая что ли?! К тебе обращаюсь! Напряглась, возвращаясь в явь. В проеме двери маячила плотная фигура медсестры из кардиодиспансера. Она зачастила в последнее время. – Тебе, Ганина, сколько времени предлагают лечь на операцию?! Анализы сдать?! Ты почему не являешься?! Хотела ответить резко, а голосок слабый, как котенок промяукала: – Ну какая операция-то? Я у вас на учете всю жизнь стою. Вы сами много лет говорили, что поздно операцию делать, риск большой, что в детстве надо было… – Говорили… Да мало ли что раньше говорили! Время идет, медицина развивается! Тебе бесплатную операцию предлагают, а ты еще кочевряжишься! Внезапно Светка села на кровати, рукой перебинтованной взмахнула: – Вы чего к сироте привязались, а?! Вы думаете, за нее заступиться некому, а?! Никто не потеряет?! Двадцать лет никакой операции, а тут забегали! Ишь! Не слушай их, Ксюшка, они тебя зарежут и на органы пустят! Вот уж рявкнула так рявкнула, это вам не слабое Ксюхино мяуканье. Медсестра опешила. Потом набрала в мощную грудь воздуху: – Чего болтаешь-то, психическая? Детективов начиталась?! Санитаров вызвать? Так я вызову! – Я не болтаю. Думаете, мы тут тупые совсем, да?! Ни разу не слышала, чтобы на бесплатную операцию так настойчиво приглашали! Если только корысти нет никакой… Не на органы, так, наверное, врач ваш диссертацию пишет! Ксюшка вам – не материал для диссертации! Я всю общагу на уши поставлю, если вы ее зарежете! И медсестра смутилась, отступила. То ли про диссертацию Светка в точку попала, то ли скандала не хотела. Скукожилась, уменьшилась, испарилась. И опять всё поплыло: небо голубое, легкий шарик, воздушный, ниточка тоненькая… Попытка вторая Трясет маршрутку, дорога с окраины неровная. Перестало трясти – значит, миновали окраины, въехали в город. Здание городской администрации белое, величественное, старинное. Колонны толстые, на входе вахтер важный. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101799/179982.p.jpg?0.3907588291913271) – Я записывалась на прием. Жилищный вопрос. – Второй этаж, кабинет 21. Ковры толстые, ярко-красные, двери красивые с ручками золотыми. – Здравствуйте, я Ганина Оксана. Училище отправляло вам письмо на детдомовских с просьбой поставить в очередь на жилье. Как сиротам. Солидный мужчина в годах, вздыхает тяжело: нет ему покоя от таких, как Ксюха, работать мешают: – Так, сейчас посмотрим, присаживайтесь, пожалуйста. Так… по поводу вашего училища мы вам уже объясняли, что им нужно было письма с уведомлениями отправлять. Не получали мы ваших писем. Сейчас и не разобраться, то ли администрация училища хотела отправить эти письма, но не отправила, либо они на почте потерялись. – Вы сказали, можно написать новое письмо, заявление. Я к вам в третий раз прихожу. Сначала осенью, потом зимой была. Вы сказали в июле прийти. – В июле… Новое заявление… Так, сейчас глянем… Знаете, дело в том, что вы опоздали. – Как это опоздала? – Очень просто. Вам 23 когда исполнилось? В июне? А закон действует до достижения сиротами 23 лет. Так что – опоздали, простите. – Но вы же… – Я не могу упомнить возраст всех, кто обращается. Вы сами должны законы знать и о себе заботиться. Привыкли, что в детдоме за вас всё решают! Инфантильные, ленивые! – И что мне теперь – в общежитии до конца жизни? – А что?! Я сам в общежитии пять лет жил! Сам себе на квартиру зарабатывал, ни у кого ничего не требовал! Не сидел на шее у государства! Мужчина потер свою крепкую шею тяжеловеса, лицо налилось кровью. Ксюха подумала: на этой шее три таких, как она, свободно разместятся и еще место останется… – И что теперь можно сделать? – В монастырь иди! Чего скривилась?! Будешь сыта и здорова. Не сопьешься и по рукам не пойдешь. На свежем воздухе… Или в дом инвалидов иди – у тебя ведь инвалидность. Вышла из кабинета, особенно не расстроившись. Ее в последнее время вообще мало что расстраивало, будто частью она была уже не здесь, а там, где не волнуют проблемы работы и жилья. Да и не верила она, что дадут ей жилье, никогда не верила. Кому из знакомых дали? Ленке? Два на два квадратных метра – вот и жилье… Ехала на маршрутке в кафе. Как он сказал – в монастырь? (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101799/179991.p.jpg?0.13793726940639317) В монастыре Ксюха жила. Лет в двенадцать. Каникулы в монастыре. Это были очень хорошие каникулы. Запомнился простор, гора, речка, колокольный звон, прохладный храм и сладкий запах ладана. Особенная тишина монастыря – такая высокая-высокая, как будто высоковольтные провода гудят – что-то такое в воздухе, высокое, сильное, доброе, неуловимое обычными органами чувств. Только душа чувствует: высокая тишина. Она не могла объяснить, только чувствовала. Вечерние молитвы, уютный огонек лампадок. Она там даже молилась. Правда, работать приходилось много: в монастыре не бездельничают. Но тогда Ксюха была еще не такой худой, покрепче была, посноровистей. Сено граблями ворошила, копалась потихоньку. А один раз зачем-то взяла вилы, решила вилами сено бросать. И с размаху воткнула эти вилы себе в ногу, до половины ноги вошли – легко, как нож в масло. Испугалась сильно. Поясом с платья ногу завязала. А тут конец работе – батюшка позвал кино смотреть. Фильм о монастыре. Содержание не запомнила: нога сильно болела. Когда все встали, она встать не смогла – нога распухла, не помещалась в тапочке. Батюшка спросил: – Оксана, почему не встаешь? – Сейчас… – Что с тобой? – Да так, ничего особенного, сейчас пойду. – Ну-ка показывай ногу! Посмотрел, ахнул, засуетился. Обработал рану, потом принес пузырек с душистым маслом, сказал тихо: «Миро от Гроба Господня, на крайний случай берег». Бережно капнул, помазал крестообразно. Утром заглянул: как нога? Старенький батюшка, седой весь, добрый. Имя, жаль, не запомнила. Подвигала ногой – никакой боли, никакой опухоли. – Слава Богу! Мы с отцом иеродиаконом всю ночь за тебя молились… Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе! Да, монастырь – это хорошо, особенно если этот батюшка еще жив… Только не сможет она в монастыре, там работать нужно, а из нее сейчас работница плохая. А вот в дом инвалидов – это нет. Это лучше сразу к Ленке. – Центр города. Кто не оплатил – оплачиваем проезд! Валентина встретила ласково, с улыбкой, повела к директору. В кафе – уютно, прохладно, пахнет вкусно. Мягкий баритон грустил: Не бродить, не мять в кустах багряных Лебеды и не искать следа-а-а. Со снопо-о-ом волос твоих овся-я-я-ных Отосни-илась ты мне навсегда-а. Эх, приняли бы сюда, глядишь, Ксюха бы поздоровела, поправилась… Директор, Вера Николаевна, оказалась милой, обаятельной женщиной лет пятидесяти. Разговаривала по-доброму, расспрашивала заботливо: – Какое у тебя заболевание? – Порок сердца. Я работаю! На стройке работала! Могу работать, испытайте меня! – Подожди, а пенсию по инвалидности ты получаешь? Сколько? Да… С такой пенсией прокормиться трудно. Да ты и не умеешь, наверное, прокармливаться… Готовить умеешь? Ксюха улыбнулась, смутилась. Готовить она не умела – не доводилось. Пельмени отварить – и то не знала как. Чай могла заварить, хлеб порезать, бутерброд сделать. Или молока кружку… Есть захотелось… – Я так и думала. Ни готовить, ни экономить, ни правильно пенсию расходовать… Да, эта Вера Николаевна просто насквозь видит… Пенсии действительно не хватало – так, чтобы и на одежду, и на еду. Получалось либо сапоги прохудившиеся поменять, либо на прокорм оставить. Хочешь – ешь, хочешь – одевайся. Одежды у нее особо не было: кроссовки, куртка. Они все так ходили. Платьев никогда не носила. Экономить тоже не умела. – Пенсию-то не отбирают у тебя? – Не… Отбирать – не отбирают. Взаймы часто просят. – Хм… просят… А отдавать – отдают? Ксюха молчала. – Что ж, давай попробуй, поработай – посмотрим, что получится… (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101799/179997.p.jpg?0.8432541824877262) Вышла из директорского кабинета счастливая. Встала в прорезиненном фартуке к мойке. Счастья хватило ненадолго. Уже через пару часов стало понятно: с работой не справляется. Скорости нет, работает слишком медленно. Заглянула Вера Николаевна: – Оставь, домоют. Иди покушай. Присела рядом, смотрела прищурившись: – Почему плохо ешь? Как это не можешь больше?! Две ложки съела – и всё?! Детка, у тебя уже отторжение пищи пошло, это очень плохо… Истощение организма… А губы у тебя почему такие синие? Да у тебя и ногти такие же! Это от сердца… Что же делать-то с тобой? Морс хоть допей! А ты – через не могу! – Возьмите меня, я стараться буду! Если не успею, после смены домою! Хоть ночью! – Деточка, я тебя взять не могу. У тебя группа нерабочая. Тебе не работать – тебе лечиться нужно. Если с тобой что-то случится – мне отвечать. Меня за тебя могут наказать сильно, понимаешь? Вера Николаевна поднялась, проводила до дверей, отчего-то долго стояла на улице, смотрела вслед. Ксюха несколько раз оборачивалась, а Вера Николаевна всё стояла и смотрела – как-то задумчиво так смотрела, а о чем она думала – непонятно, может, боялась, что вернется незадачливая претендентка на рабочее место, начнет просить-умолять… А Ксюха особенно и не расстроилась: с работой, как и с жильем, – облом. Особенно и не надеялась: было бы слишком сказочно, слишком волшебно – получить свою квартиру и работать в «Березке». Мечтать не вредно! Оставалась третья попытка, но на нее совсем уж рассчитывать не приходилось – из области чудес надежда. (Окончание следует) Название: Re: Лекарство от уныния Отправлено: Дмитрий Н от 27 Июня 2014, 15:28:52 (Окончание)
Попытка третья Адрес давно искала. В адресном столе, у директора детдома, у воспитательницы выпрашивала. Свернутая вчетверо бумага лежала под подушкой полгода. Ксюха никак не могла решиться. Теперь, когда шарик так настойчиво стремился ввысь, когда ослабла ниточка, воспользоваться адресом стало проще. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101800/180001.p.jpg?0.04246383556164801) На шумном автовокзале плач детей, женский смех, раскатистые невнятные объявления: «Рейс ква-ква-тый отправляется с площадки номер ква-ква!» Сорок минут в душном автобусе, и Ксюха выползла из раскаленного чрева на травку. Село Отрадное. Обретет ли она здесь отраду? Из трех улиц найти Сосновую оказалось нетрудно, дом номер семь выглядел вполне прилично. У дома большой сад. Только заставить себя открыть щеколду у калитки Ксюха никак не могла, мялась, переминалась с ноги на ногу. Из соседнего дома выглянула пожилая женщина в платке: – Ты к кому, девочка? – К Ганиной Галине Алексеевне. – А она кто тебе будет? – Мать. Соседка всплеснула руками: – Пойдем-пойдем, я тебя провожу! Открыла калитку, потянула Ксюху за собой. Сердце почти не билось, как бы прямо тут ласты не склеить… Чистый коридор, просторная светлая комната, на ярком бархатном ковре два одинаковых толстых смешных белобрысых карапуза лет пяти важно катали машинки. Из соседней комнаты навстречу вышла красивая высокая женщина. Она смотрела на вошедших такими родными, Ксюхиными глазами и улыбалась радостно. И Ксюха тоже начала улыбаться и уже почти поверила, что всё еще может быть хорошо, что чудеса всё-таки бывают. И она уже представила, как сейчас она скажет то, что проговаривала в мечтах много раз: – Здравствуй, мама! Я тебя нашла! Мне сказали, что ты отдала меня в детдом девятимесячной из-за моей болезни. Но я не сержусь на тебя, мам! Эти врачи – они кого хочешь напугать могут! А я – видишь, здорова! Работать могу и обузой не буду! Я подумала, что тебе будет приятно меня увидеть… И она уже даже открыла рот, чтобы сказать эти сто раз повторенные про себя слова вслух, но дыхания не хватало, и звук не шел из пересохшего горла. Зачем соседка заговорила, почему не дала продлиться этой минуте предвкушения чуда? – Галя, смотри, я твою дочку привела, копия твоя, только сильно уменьшенная! Улыбка медленно сползла с лица красивой женщины. Появился страх, гнев, негодование: – У меня нет никакой дочки! Нет и никогда не было! Уходите, уходите отсюда! Сейчас муж придет, не хватало его до инфаркта довести вашими фантазиями! Уходите немедленно! Соседка стушевалась, испарилась, и Ксюха одна вышла на улицу, пошла по дороге не оглядываясь. Зачем мать так улыбалась? Для чего дала надежду, что всё будет хорошо? Не будет хорошо! Ничего не будет! Пыльная проселочная дорога пустынна, и можно не беспокоиться – никто не увидит плачущую Ксюху. Она присела на корточки, потом опустилась на желтую теплую обочину. Хотелось спрятаться, свернуться в комочек, стать маленькой точкой, улететь отсюда далеко-далеко, не жить, не быть, не чувствовать этой боли. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101800/180004.p.jpg?0.5842221355997026) Почему она ее не любит? Почему? Этих мальчишек – любит, а они такие же белобрысые, как Ксюха, – наверное, это ее родные братики. Вот их – любит, а ее – нет… Может, думает, она совсем больная, неполноценная, обуза? А она не обуза! Могла бы нянчиться с малышами – она любит детей… Могла бы в саду работать, как когда-то в монастыре… Она ведь работала! И они бы жили так хорошо вместе, по вечерам бы вместе пили чай в той большой красивой комнате под зеленым абажуром. А может, Ксюха научилась бы готовить… Для самой себя готовить неохота, а вот для родных людей – она бы научилась. Испекла бы пирог и сказала так небрежно, типа для нее это пустяк: – Мам, я тут пирог сварганила с яблоками, угощайся! И места ей много не нужно – она маленькая, какой-нибудь диванчик или раскладушка… И ест она тоже мало… И пенсия у нее есть… Она бы не была обузой! Почему она не нужна родной матери?! Ксюха подняла голову к небу, головка маленькая, тощая цыплячья шейка: – Господи, если Ты есть, помоги мне, пожалуйста! Мне так плохо, Господи, так одиноко! Я совсем никому не нужна! Утешь меня, Господи, пошли мне утешение и помощь! Смилуйся и помоги, Господи, я так устала быть одна и так нуждаюсь в Твоем милосердии… По небу бежали легкие перистые облака, в вышине пели птицы, легкий ветерок ласково слизывал горячие капли с лица. Ксюха легла на траву, засмотрелась ввысь, сердце застучало размеренней, тише, спокойней. По травинке полз муравей, переполз на руку, задумался, глупый: куда попал? Ксюха осторожно сдула муравья на травинку, и он поспешно затрусил дальше. Здесь, в траве, было настоящее царство: муравьи, жучки, прилетела синяя стрекоза с прозрачными слюдяными крыльями, застыла неподвижно на васильке. Ксюха закрыла глаза: теплая земля, ласковое солнце. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101800/180003.p.jpg?0.11480304272845387) Постепенно слезы высохли, и на душе стало легче. Она не сердится на маму. Прощает ее. Мало ли какие у нее там обстоятельства… Может, она сама страдает… Вот, например, Ксюха от другого отца, а малыши от нынешнего… И этот, нынешний, может, не хочет ничего знать о маминой прошлой жизни… Вот мама и испугалась… Если б не этот страх, она бы наверняка Ксюху приняла – вон, она даже сначала обрадовалась! А потом вспомнила про мужа. Некоторые мужики такие ревнивые, даже дерутся! Ксюха испугалась за маму и почувствовала себя виноватой: могла ведь как-то предупредить заранее, потихоньку, чтобы маму не подвести, а она, здравствуйте, пожалуйста, как снег на голову, да еще эта соседка бестолковая… Ксюха почувствовала, как на душе стало еще легче. Она решила помолиться и за маму: – Господи, помоги моей маме, пусть у нее всё будет хорошо! Чтобы не было у нее никакой неприятности от моего приезда, чтобы муж не узнал и соседка болтливой не оказалась! А малыши смешные такие – толстые, белобрысые, так важно машинки катают! Ксюха помолилась и за братьев: – Господи, пошли братикам здоровья, пускай в нашей семье уж только я одна больная буду! На душе стало совсем хорошо. Ксюха встала. Тихонько пошла назад, в село, к автобусной остановке. Попыток больше не осталось Вернулась в общежитие, легла на кровать и приготовилась тихо и спокойно помереть. К Ленке пора. Легкость и невесомость, сладкая дрема, тишина и покой. Тонкие пальцы отпускают тонкую ниточку… – Оксана! Оксаночка! Ксюшенька! Да что ж это такое! Помереть спокойно – и то не дадут. Открыла глаза: Вера Николаевна. Запыхавшаяся, прическа элегантная растрепана. Прямо в общежитие пришла – как и нашла только?! – Оксана, вставай! Ты уж меня прости… Как ты ушла, я всё себе места не находила. Всё думала о тебе. С Валей посоветовались… Мы придумали, Оксана! Мы тебя берем на работу! Оформлять официально не станем, а будешь помогать в меру сил. Ксюха села на кровати. Думала, что успокоилась после поездки к матери. Оказывается, если сегодня уже плакал, то второй раз слезы гораздо легче текут. И они потекли, да так сильно, что Ксюха не могла говорить, только всхлипывала судорожно. Вера Николаевна перепугалась, стала гладить по голове как маленькую: – Ксюшенька, ты чего?! Успокойся! А у нас, знаешь, такое мороженое вкусное есть, фирменное, «Березка» называется, такой пломбир белый-белый, как березка, с кусочками шоколада, с печеньем! Хочешь, прямо сейчас мороженого? Хочешь? Пойдем-пойдем, не плачь только! Послесловие. Рассказ Веры Николаевны Оксана помогает нам в кафе, убирает посуду, помогает официантам во время банкетов. По мере сил. Где живет? А у меня живет. Да. Уже десять лет у меня живет. Я ходила с ней в администрацию, сначала сказали, что помочь нельзя, по закону до 23 лет, а она просрочила. Стала я настаивать, ведь она сирота, своими правами не воспользовалась, должен быть какой-то другой выход. Тогда поставили в общую очередь на жилье для малоимущих. Где-то 150-я она на очереди. Если учесть, что очередь движется по одной квартире в год, то до этой квартиры она просто не доживет. Впрочем, сейчас это уже неактуально. Как у меня оказалась? Сначала в гости приходила, потом я стала оставлять ее ночевать. Там в общежитии бесконечные пьяные разборки, а она за себя постоять не может. У меня сын вырос, слава Богу, всё хорошо у него, но живет уже своей жизнью, знаете, мужчины – они более независимые… Внуков пока нет. Муж пьет, живем вместе, но в разных комнатах нашей большой трехкомнатной квартиры – как чужие люди. И так мне в последнее время перед встречей с Ксюшей одиноко было… И вот Господь мне ее послал… На всё ведь воля Божия! Не мешает ли? Нет, не мешает. Она какая-то такая… ненавязчивая… Характер у нее такой… кроткий… необидчивый… Простая очень, без заднего умысла… (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101800/180009.p.jpg?0.9054923662915826) Она у нас поправилась немножко, больше на узника концлагеря не походит. Как у нее вес 40-килограммовую отметку перевалил, она стала себя толстой называть. Только со здоровьем всё равно неважно: часто плохо себя чувствует, давление низкое, пульс слабый, жару и холод не переносит – синеет и отключается. Раньше она могла больше пройти, а сейчас ей хочется столько же пройти, а уже не может. Да и то – слава Богу! Она раньше говорила: «Дожить бы до 30 лет!» Дожила! Сейчас ей хочется еще пожить, говорит: «Вот бы лет пять еще пожить!» Для нее каждый день – подарок от Бога. Из кардиодиспансера ее тут всё преследовали, на операцию требовали ложиться, а я им говорю: «Откуда вдруг такая настойчивость?! Она у вас много лет стояла на учете!» Свозила ее в Москву на консилиум, профессор посмотрел и сказал мне: «Никакой операции быть не может. В детстве нужно было делать. А сейчас поздно. С операционного стола ей не встать». Я заключение нашим врачам отнесла, так затаились как мыши – больше речи об операции не ведут. Отстали. Мы с ней вместе везде: в храм, по святым местам. На Вышу ездили, знаете Вышу? Там святитель Феофан Затворник подвизался… По вечерам вместе чай пьем… Разговариваем… Она изменилась, первое время не доверяла мне. Они там, в детдоме, каждый сам за себя. Не привыкли, когда кто-то о них заботится, внимание проявляет. Настораживаются сразу. А потом оттаяла. Научилась обо мне беспокоиться. Как-то я задержалась поздно, а она меня встречает, не спит – беспокоится. Раньше – куртка да кроссовки. Они все так одеваются. А теперь ей захотелось платье… У нее сильный сколиоз, но платье мы ей сшили. На мой день рождения… Красавица! Я ей говорю в шутку: «Ты меня затмишь!» Смеется… Готовить? Нет, не научилась. Пельмени даже не умеет варить. В нашей семье я готовлю. Очень я к ней привязалась. И она ко мне. Как-то сидим, чай пьем, она смотрит так внимательно, думает о чем-то, потом и говорит: – Вера Николаевна! Не бросайте меня, пожалуйста! Пожалуйста, не бросайте меня! – Что ты! Я тебя никогда не брошу! Она и сама не понимает, как мне нужна… Как-то раз она уехала к моей сестре погостить, та ее любит, и так мне одиноко стало! Переживала за нее: холодно было на улице, а она холод плохо переносит. Возвращается, я ей говорю: «Знаешь, я теперь без тебя свою жизнь больше не представляю». Она отвечает: «А если я умру?» Я заплакала: «Уж ты не умирай, пожалуйста! Как я без тебя буду?!» И, знаете, что я думаю? Господь послал не меня ей, а мне – ее… Мне так тяжело и одиноко было, и она меня спасла. Не чужой человек рядом. Родной и близкий. У меня дочери никогда не было… Материнские чувства. Может, это слишком громко будет сказано – всё-таки я не растила ее, встретила уже взрослой… Но – родная, это точно. От автора Эту историю мне рассказали Оксана и Вера Николаевна, и рассказ их помог мне и моей подруге в унынии, напомнил, что каждый день – дар Божий. Имена героев этой истории настоящие, поэтому, если сможете, помяните в ваших молитвах о здравии хотя бы один раз Оксану (в крещении Ксения) и Веру. Храни Господь! 26 июня 2014 года http://www.pravoslavie.ru/jurnal/71771.htm Название: Катя-попрошайка. Рассказ. Ольга Рожнева Отправлено: Дмитрий Н от 03 Июля 2014, 20:35:17 Катя-попрошайка
Ольга Рожнёва (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101805/180518.p.jpg?0.6986471270211041) Художник: Виктор Бритвин Ещё дули сырые февральские ветра, но солнце уже пригревало по-весеннему, оживились птахи, в солнечный полдень с крыш росли прозрачные хрустальные сосульки. Громкий спор отец Борис услышал ещё на улице. На крылечке стало слышно лучше, причём почти только одну уважаемую тёщу Анастасию Кирилловну. Голос жены, Александры, изредка звонко возражал и опять перекрывался звучным басом тёщи. Его жена и её мама были совершенными противоположностями. Сашенька пошла в отца: лёгкая фигура, тихий голос, покладистый характер. Анастасия Кирилловна вдвое шире мужа, почти мужской бас, характер командирский. Несмотря на любовь к командованию, было за что ценить его тёщу. Добрейшей души человек, трудяга, весёлая, душа любой компании. Несмотря на габариты, легко пляшет, а поёт – заслушаешься. Как затянет «Из далека долго течёт река Волга» – аж слезу пробивает, такая мощь, такая сила. Муж и дочь в ней души не чаяли. Приезжая в гости, могла запросто за пару недель ремонт сделать, картошку посадить, огород вскопать, сарай поставить. А также «построить» всех: Александру, семилетнего внука Кузьму, соседей и друзей. Правда, отца Бориса не «строила» – уважала священнический сан. Тёща работала много всю жизнь, родила и воспитала четверых: Александру и трёх сыновей. На производстве бригадир, дома порядок и чистота, пироги и борщи, в саду чего только не растёт, даже виноград с арбузами, это в средней-то полосе. Да, Сашеньке маминой энергии не хватало, хотя и она была отличной хозяйкой. Сашенька у него тише, мягче, застенчивей, любит книги читать, на клиросе в храме поёт. Это хорошо. Жена ему очень по характеру подходила. Из-за чего же они там спорят? Зашёл в дом. Саша и Кузенька с конструктором возятся, тёща тесто месит и басом-басом: – А я говорю, что человек трудиться должен! Нечего лодыря гонять и попрошайничать! Она молодая ещё совсем – мне ровесница, а работать не хочет, ходит – побирается! Вон отец пусть нас рассудит: скажи-ка, должен человек трудом себе на хлеб зарабатывать или бездельничать?! – Мам, дай человеку раздеться, пообедать… – Да тут и думать не над чём! Скажи, отец Борис, я права или нет?! Отец Борис снял куртку, сапоги, подошёл к сыну и жене, поцеловал обоих. Осторожно спросил у тёщи: – О ком речь-то идёт? Случилось что? – Да ходит к вам постоянно. К вам и ко всем соседям. По всей улице пройдёт, никого не забудет! Зайдёт, сядет и сидит. Вслух ничего не говорит, знает, что сами догадаются. Подадут ей чего-нибудь, тогда уйдёт… Саша пояснила: – Тётя Катя. Кузенька уточнил: – Катька-попрошайка. Отец Борис и сам уже понял, о ком идёт спор: – Кузьма, про взрослых так нельзя говорить! – А её все зовут Катька-попрошайка! – Кузьма у нас за всех отвечать не будет, он будет отвечать сам за себя. – Ладно, пап… Смотри, мы с мамой какой подъёмный кран собрали! – Хороший кран! В их маленьком городке знали всё о всех. А вот про Катю-попрошайку почти ничего не знали. Она появилась в городе уже пожилым человеком и ничего о себе не рассказывала. На что жила, какая трагедия произошла в её жизни, почему у неё не было родных – оставалось тайной. Может, и трагедии никакой не было. Невысокая, худенькая, одни и те же старые, не первой свежести тёмные кофта и юбка, засаленный платок на седых волосах. Ходила с трудом, видно, была больна, но чем – тоже никто не знал. Лицо приветливое, глаза добрые, но молчит или отвечает односложно. На блаженную не тянула, для простой нищенки слишком скромная и простая. Вроде умственной отсталости нет, а и особых признаков интеллекта тоже. Вот такая непонятная Катя. Поселилась в старом домике, почти разрушенном, где раньше жил пьющий старичок. Старичок умер, а в домике оказалась Катя. Огород зарос бурьяном, в хозяйстве облезлый старый кот. В храм она ходила, но стояла только в притворе. Отец Борис всегда подавал ей что-нибудь с кануна: хлеб, печенье, пряники. Иногда давал денег. Катя низко кланялась и уходила. Раз в неделю заходила к ним в дом, садилась на лавочку, сидела тихо, так, что о ней можно было забыть. Сердобольная Саша кормила её супом, накладывала второе, давала с собой продукты. Заходила она и в другие дома, также садилась молча у порога. Кто впускал и подавал что-нибудь, кто гнал – она отвечала одинаковой улыбкой и поклоном. Начитанная Саша сказала задумчиво: (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101805/180517.p.jpg?0.4118786621838808) Матрёна. Художник: Виктор Бритвин – Есть такой рассказ «Матрёнин двор». Тётя Катя мне всегда напоминала Матрёну, такая же добрая, кроткая. Даже если ничего не подадут, а только обругают, она никогда не обижается. Как в рассказе говорится: «Не стоит село без праведника». Анастасия Кирилловна книги тоже читала: – Так Матрёна – трудяга была! Всем соседям бесплатно помогала! А ваша Катя никому не помогает, и сама себя прокормить не может! Сравнила тоже! Скажи нам, отец Борис: может лодырь спастись или нет? Отец Борис покачал головой: – Я себе роль Господа Бога присваивать не буду и вам не советую. Я про самого себя сказать не могу, а вы хотите, чтобы я над другим человеком суд творил… Спасаются разными путями, вспомните: блаженны и кроткие, и милостивые, и нищие духом… Тёща фыркнула и припечатала: – Заповедь трудиться ещё никто не отменял! Не люблю я лентяев! Наступил Великий Пост. Начались длинные постовые службы. Отец Борис тихо радовался: ещё пять лет назад храм стоял пустой, и ко кресту подходила только старая Клавдия из соседней к церкви избушки да сторож Фёдор. А больше прихожан в старом храме не было, и отец Борис один шёл мимо полупустой свечной лавки к выходу, а старинные иконы в полутьме смотрели так печально… А теперь – длинная очередь на исповедь, дружное чаепитие в трапезной после службы. Собрал приход, слава Богу! За трудами Великого Поста они с Сашенькой как-то не заметили, что уже несколько дней не видно Кати. Стали спрашивать прихожан, те устыдились, собрались навестить. Оправдывались: неделя рабочая, все работали, только в воскресный день и обнаружили, что нет привычной фигурки в притворе. Отец Борис не стал никого ждать, сразу после службы сам пошёл к Кате. Сашенька отправилась домой варить обед, делать с Кузьмой уроки, а вот тёща неожиданно изъявила желание сходить вместе с ним: – Помогу по хозяйству, снег там почищу или дров принесу… Наверное, грязью поросла Матрёна ваша местная… Калитка занесена снегом, следов никаких, видимо, несколько дней никто не приходил в этот старый, полуразрушенный дом. Отец Борис с трудом отодвинул калитку, отгрёб снег у заметённой незапертой двери. Нехорошие предчувствия наполнили душу: сейчас войдут – а там мёртвая Катя. Попросил тёщу: – Давайте я один пойду, погуляйте пока у дома. Сообразительная тёща только головой помотала: – Вместе зайдём. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101805/180519.p.jpg?0.7961955436039716) Вместо ожидаемого запаха тления – свежий весенний воздух, в избушке пахло свежестью, чистотой, так пахнет свежее бельё с мороза. Катя лежала на диване у нетопленной печки – живая. В избушке прохладно, но не холодно. В уголке перед тремя старыми тёмными иконами – лампадка горит, на подоконнике старый облезлый кот, вполне довольный жизнью, дремлет. Катя охнула, стала садиться: – Простите, батюшка, приболела. Встать не могу. Отец Борис такой непривычно длинной Катиной речи даже поразился: – Это вы нас простите! Мы к вам долго не приходили! Свою вину искупим! Отец Борис поставил на стул сумку с продуктами, стал открывать, доставать свёртки и пакетики. – Батюшка, да я не голодная! У меня есть еда! И отец Борис с Анастасией Кирилловной увидели на столе, покрытом старой, в нескольких местах порванной скатертью, когда-то красного, а теперь бурого цвета, – кружку с чистой прозрачной водой и большой ломоть хлеба. Отец Борис в недоумении осторожно взял ломоть в руки и тут же испуганно положил назад – он был ещё тёплый, только испечённый. – Катя, а хлеб у вас откуда? Но Катя на сегодня, видимо, исчерпала свой словесный запас. Она только улыбнулась и показала рукой на одну из старых тёмных икон. Отец Борис подошёл ближе: святитель Николай Чудотворец. Тёща стояла молча. Потом подхватилась, её полная, но подвижная фигура замелькала по дому: помыла, прибрала, затопила – с его тёщей мало кто мог тягаться в делах хозяйства. Отец Борис помолился, прочитал Последование ко Святому Причащению, исповедал больную, как обычно, пробормотавшую лишь пару слов, причастил. Всю дорогу домой тёща молчала, уже перед домом спросила тихо: – Это что такое было, отче? Это что – чудо?! Вот этой самой Катьке-попрошайке – чудо?! Отец Борис пожал плечами: – Может, кто-то навестил её перед нами и принёс хлеб. – Отче, ты сам калитку откапывал и дверь, занесённую снегом, открывал. Я понимаю чудеса святой блаженной Ксении или святой Матроны Московской. А здесь-то – с чего чудесам быть?! Может, почудился хлеб-то? – Что, обоим сразу? Катя умерла на Пасху, двадцатого апреля. Прихожане удивлялись: – Надо же, как Господь сподобил… Чем-то заслужила, значит… После отпевания и похорон Анастасия Кирилловна подошла к отцу Борису: – Благослови, отче, вот земля согреется, я у Кати на могилке цветочков хочу посадить. Разных можно посадить, чтобы красиво было… И голос тёщи звучал непривычно робко. 3 июля 2014 года http://www.pravoslavie.ru/put/71938.htm Название: Как отец Валериан с отцом Феодором размышляли о превратностях судьбы Отправлено: Дмитрий Н от 11 Июля 2014, 14:51:46 Как отец Валериан с отцом Феодором размышляли о превратностях судьбы
Истории Митейной горы Ольга Рожнёва (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101810/181035.p.jpg?0.7356821531429887) Густой воздух дрожал от летнего жара; поля, щедро прогретые солнцем, дышали ароматами трав; птицы примолкли, пережидая полуденный зной. Отец Валериан, монастырский келарь, возвращался из областного центра, куда ездил с двумя поручениями. Оба выполнил крайне неудачно. Крайне. Судьба сбила с ног по всем правилам. Неожиданный, но плотный захват, бросок и – лопатками на ковер. Дожимание, дожимание… Туше. Все окна в старой машине были открыты, но потоки теплого воздуха охлаждали мало, и он часто прикладывался к бутылке с водой, понемногу лил на голову, за шиворот подрясника. Вода была тоже теплой, легче не становилось, и могучая, но отяжелевшая с годами фигура бывшего мастера спорта по вольной борьбе изнемогала и плавилась в горячем кресле. Сидящий рядом схимонах отец Феодор как будто жары и не чувствовал. Легкий, сухой, он даже и не вспотел нисколько, и казалось, не устал от долгой дороги, несмотря на то, что был раза в три старше отца Валериана, а его 90-летний возраст напоминал уже о библейских праотцах, насыщенных жизнью и покинувших этот свет в елеи мастите. Отец Валериан ездил в епархиальное управление по делам монастыря и завозил прихворнувшего схимника в больницу. Отец Феодор хоть и перенес два инфаркта, жизнью явно не насытился и покидать этот свет отнюдь не собирался. В больнице онемевшие от удивления врачи узнали, что главные лекарства – это покаяние и причастие, а без прочих он, отец Феодор, прожил долго и намеревается прожить еще дольше, и нечего его вообще беспокоить вашими кардиограммами. – Да, приехал в вашу больницу. За послушание приехал. И сейчас с радостью уеду. А вам советую: не курить, не раздражаться, телевизор не смотреть. А то – выглядите вы тут все неважно. Я в свои девяносто здоровее вас тридцатилетних… И срочно – метанойя! Да не паранойя, а метанойя! Вот к нам в монастырь приедете – и всё узнаете! Отец Валериан только льстиво улыбался и поклоны отвешивал врачам, оттесняя схимника к выходу и прекращая его явно миссионерскую деятельность. Эх, упросили на свою голову старика в больницу съездить! Отец Феодор был очень деловым и частенько задавал жару братии: гневался на непорядок, топал ногами. Братия качали головами, удивляясь тяжелому характеру старика, и только игумен Савватий и духовник обители схиархимандрит отец Захария улыбались, наблюдая его выходки, как будто знали об отце Феодоре какую-то тайну. Таинственного в его биографии вроде ничего не было: все знали, что фронтовик, поскольку пару раз в год в обитель приезжала пожилая женщина с внуками, благодарила за помощь отца Феодора – свою ежемесячную пенсию он отправлял дочери погибшего фронтового товарища. Знали, что в монастыре со дня основания, что семьи никогда не имел, а до монастыря подвизался сторожем при храме. Вот и вся биография – ничего таинственного. От дочери фронтового друга, как, впрочем, и от женщин вообще, схимник бегал как ошпаренный, благодарностей и слушать не желал. Бабушку утешали тяжелым характером старика, а она угощала всех «сынков и деточек» привезенными капустными и рыбными пирогами, кстати, вкуснейшими. Сынки пирогам радовались, особенно много стряпни перепадало отцу Валериану под ласковое: – Сынок, а ты большой самый, тебе, наверное, и еды-то не хватает! Надо же, такому парню – и без мяса… Я для тебя вот с рыбкой уж спекла… кушай-кушай, деточка… Отец Валериан, чья могучая стать редко у кого рифмовалась с ласковым «деточка», только согласно кивал в ответ – рот был занят. Эх, всё-таки хорошо, что у них в обители жил отец Феодор! Хотел улыбнуться воспоминаниям, но улыбка вышла кривая. Пытался отвлечься от невеселых мыслей по поводу итогов визита в епархиальное управление – но не получалось. Вперед ехал такой радостный: вез прошение на двухнедельный отпуск, и далекий Афон уже манил каменистыми тропами Карули и горными вершинами Катунакии. Синие волны Эгейского моря призывно бились о скалы, звук деревянной колотушки раздавался в архондарике – паломнической гостинице. Таинственные горы и строгие монастыри с нетерпением ждали отца Валериана. И вот вместо Афона – такой удар… Совершенно неожиданно причем. Случайность. Мгновенное совпадение неподходящих места и времени – он оказался в неподходящий момент в неподходящем месте. Превратности судьбы. Что теперь будет с ним, с отцом Валерианом?! Кошмар, кошмар! Как в байке: всадник жалуется коню: – Знал бы, где упасть, – соломки бы подстелил. Конь согласно кивает: – Иг-ага! Заодно бы и поели… Дорога совсем некстати стала расплываться в глазах – то ли от пота, текущего ручьем, то ли от близости теплового удара. Пот, я вас уверяю, а не слезы. Еще не хватало заплакать такому здоровенному отцу! Покосился на схимника: не заметил ли? А тому всё нипочем – сидит бодрячком и подпевает диску с афонскими песнопениями: «Агни-и Парфе-ене Де-еспина!» Вдруг петь перестал и попросил остановиться. Отец Валериан притормозил на обочине. Схимник вышел, поманил за собой в лес. Недоумевающий отец Валериан закрыл машину и, тяжело дыша, пошел за спутником. Оказалось, в лесу – тропинка. Пошли по тропинке. Изумрудная зелень листвы дарила вожделенную прохладу, а отец Феодор явно знал, куда направляется. Шли недолго, и тропинка враз кончилась: источник! Длинная скамейка, поросшая мхом, старая кружка на проволоке. Вода прозрачная, хрустальная, и листочек, как кораблик, плавает. Отец Феодор хмыкнул: – Ну что, отче, давай почерпну и тебе и твоим верблюдам! Пей немного и маленькими глотками, а то горло захватит. Присядем… Отец Валериан удивился: отец Феодор никогда раньше не шутил. Видимо, отъезд из монастыря, случившийся для схимника впервые за многие годы, так подействовал на него. От сладкой ледяной воды заныли зубы. Отец Валериан умылся, полил из кружки на голову, присел рядом с отцом Феодором на старую, но крепкую скамейку. В полумраке деревьев прохладно, сквозь ажурную листву чуть синело небо – казалось, они попали в другой мир, куда жара не смела тянуть свои хищные знойные лапы. Отец Феодор не спеша достал из пакета хлеб, помидоры, сыр: – Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении… Подкрепились, поблагодарили Господа. Схимник, однако, не спешил возвращаться к машине. – Давай, отец Валериан, выкладывай, чего смурной такой. Что случилось? А то так мы и не доедем с тобой никуда, в кювете окажемся. И отец Валериан, сам не зная отчего, может, от неожиданности, может, от душевной боли, всё рассказал: – Да вот в епархиальном управлении меня озадачили. Я прошение на отпуск секретарю епархии передаю, а тут – откуда ни возьмись – сам владыка. С ним игумен городского монастыря, ну, который они восстанавливают, да никак не восстановят. И владыка – неожиданно: «Отец Валериан! Вот тебя-то нам и нужно! Какое прошение?! Подожди ты со своим отпуском! Послушание тебе новое: поможешь игумену Варфоломею со строительством. Смотри, отец Варфоломей: этот вам луну с неба достанет! На полгода тебе, отец Валериан, творческая командировка в городской монастырь. Отцу Савватию позвоним. Поможешь, а потом я тебе отпуск дам. На поправку здоровья». Не успел отец Валериан и слова вымолвить, а благословляющая длань владыки уже довольно крепко приложилась к его голове. Вот тебе и Афон, вот тебе и отпуск. Да уж, ладно отпуск, самое главное – из родной-то обители да на чужую сторону! Из тишины и покоя, мирной благодати – да в шум машин и суету города! – Отец Феодор, ты только представь: стоило мне на минуту раньше войти или выйти от секретаря, стоило только не столкнуться с владыкой – и этого кошмара бы не случилось! Мгновение какое-то! Да что же это за напасть такая! Превратности судьбы… – Судьбы, говоришь? – Судьбы, отец Феодор, судьбы… Вот ты, старый фронтовик, ведь точно знаешь: мгновение – и ты либо жив, либо на месте тебя – воронка. – Судьба – слово такое… не совсем православное. Есть воля Божия, есть попущение. Да ты и сам всё это знаешь… И потом – какой же я фронтовик? Я никогда не воевал… – Как это не воевал?! Отец Феодор, давай водицы черпну, устал ты сегодня сильно, наверное… Может, тихонько назад пойдем? – голос отца Валериана звучал испуганно. – А вот так – не фронтовик. Старый я уже, сынок, долгая жизнь за плечами… Обратный отсчет заканчивается. Три, два, один… Я вот тебе расскажу о мгновении. Слушай. Был я молодым парнем, моложе тебя, зеленый еще, а уже отец семейства. Женился рано. Мы с дружком закадычным Степкой любили одну девушку – Настю. С детства любили. Настя меня выбрала. Чем я ее взял, такую девушку – красивую, умную, добрую – самую лучшую девушку на всём белом свете? Это я и сам не знаю. Парень я был не очень видный – Степка и выше, и в плечах шире. Разве что гармошка… Я на гармошке хорошо играл, а в деревне гармонист – первый парень. Жили мы очень хорошо с Настей, вечерами в саду сядем под сиренью, я ей одной на своей старой гармони играю. Играю, а она поет – тихонечко. Сирень пахнет так… Благоухает… Очень я тогда счастливый был… Дочка родилась. Маленькая такая… В деревне мужики детей лет до трех и в руки не брали: не мужское дело с младенцами возиться, вот подрастут… А я, знаешь, души в ней не чаял. Приду домой – с рук не спускаю. Пальчики крохотные, розовенькие, пяточки маленькие такие, носик крохотный. Моя дочь. Настя смеялась: «И не знала, что ты у меня такой отец хороший будешь, такой нежный». А я – будто чувствовал, что недолго мне мою кнопочку лелеять… Кнопочка моя… У отца Валериана перехватило дыхание. От старого ворчливого отца Феодора он никак не ожидал подобной нежности и рассказа такого. Замер на месте, боясь сбить рассказчика, потревожить движением или звуком. – Люльку ей сделал красивую, удобную, прям загляденье, а не люлька, аж соседи приходили смотреть, опыт перенимать. А потому что – с любовью… Выйду с ней на улицу, укутаю бережно – ветерку не давал на нее дунуть… Покажу кур, петуха, коровку. А она – умница такая, еще года не было, уже всё понимает, уже лепечет что-то свое младенческое. Рано стала на ножки вставать, я для нее уж и стульчик маленький сделал, удобный такой, и столик. Настя смеялась: «Рано, ребенку года нет! Ты бы уж сразу и парту, и сундук с приданым…» А я торопился, как чувствовал: ненадолго счастье мое. И, правда, ненадолго: война. Нас со Степкой в первые дни – в военкомат. Собирался недолго: в нагрудный карман – военный билет, повестку. В другой, ближе к сердцу – образок Пресвятой Богородицы, Казанская иконочка, любимая – я, вишь, на Казанскую родился. Фотографию Насти с собой взял, а дочку не успели сфотографировать: в деревне фотографа не было, а в город не ездили с младенцем. В дорожный мешок кусок мыла, хлеба краюху, полотенце. Попрощался с рыдающей женушкой, Кнопочку свою к сердцу прижал. Идем, дорога пыльная, солнце жарит, обернусь, посмотрю на деревню родную, а сердце замирает… В военкомате очередь. Стоим на улице, по одному запускают. Я зашел, а Степка на улице свою очередь ждет. Вручили мне вещмешок, белье, брюки, гимнастерку, шинель, кирзовые сапоги и пару фланелевых портянок. Переоделся. Слышу: на улице крики, суматоха, шум машин. Танки немецкие. Ну, что сказать… Ни оружия, ни палки в руках. А что палка?! С палкой на танки не пойдешь. За танками немцы. Мы и очухаться не успели: всех, кто в форме, – в плен, гражданские разбежались. Одно мгновение нас со Степкой разделило и судьбу нашу решило. Минуты… И – судьбы разные совсем. Он в родной деревне оказался, партизанил потом. Я – четыре года в плену. А ты говоришь – фронтовик… Отец Феодор замолчал. Родник шумел тихо, умиротворяюще, солнце ушло из зенита, светило где-то сбоку, оживились после полуденной жары птицы, лес наполнился своими таинственными лесными звуками. – Про плен что рассказывать? Читал «Судьбу человека»?! Кино смотрел?! Так вот – всё грубее, грязнее, страшнее. Маршевая эвакуация пленных по бездорожью, знаешь, как называлась? Марш смерти. Ежесуточный переход – по 40 км. У колодцев останавливаться нельзя. Из лужи напьешься, травинку, корешок в рот – и дальше. Понос начинается, и ты не жилец. Остановишься на обочине, портки спустишь – тут же стреляют. Капустные листья на поле, ржаные колоски – что успел схватить на ходу – твое. Проходили мимо сгоревшей деревни – картошка у печки. Бросились к ней – а в толпу из автоматов. Затем железная дорога. Вместимость вагона – человек сорок, а нас все сто загнали. Ни отхожего места, ни питьевой воды. Как я выжил? Из вагона нас через трое суток человек двадцать своими ногами вышли, остальные уже мертвые. Дулаг – это пересыльный лагерь, фильтрация по национальности, званию, профессии… Рядовых и младших командиров в шталаги, офицеров – в офлаги. Кусок хлеба, пшено. Ели траву, сухие листья, корешки, кору деревьев. Первое время ночевали в отрытых в земле норах – как звери. Люди ломались как сухие спички. С ума сходили. Молиться? Нет, тогда я толком молиться не умел. Сначала стыд жег огнем: вместо того чтобы с оружием в руках защищать любимых – я в немецком плену падалью питаюсь. Потом чувств не осталось, только держала меня Кнопочка моя: помрет батька – на кого дочку бросит?! Жил ради дочери и жены. Как они без меня?! Не мог позволить себе такую роскошь – помереть. Приходилось жить… Зубы стиснуть, точнее, то, что от них осталось, – и жить… Позднее немцы стали получше к пленным относиться: рабочая сила понадобилась – остарбайтеры. В барак перевели. Папиросы даже стали давать – по сорок штук в месяц. В шахте работал по четырнадцать часов. Ладно, сынок, утомлять тебя не буду. Это можно роман писать… Освободили нас наши, а мы как чумные – ни радоваться не можем, ни плакать. Оцепенение. Психологический ступор. Потом через сборно-пересыльный пункт Наркомата обороны под конвоем – в спецлагерь НКВД для проверки. Сдался в плен? Десять лет лагеря, только уже на родине. Что ж… Я никогда не роптал… Спецконтингент. Опять работа, лесозаготовки. Тут хоть радость была, что не под землей, а на воле, в лесу. И работал на своих, не на врагов. Так что это было совсем другое дело, хотя тоже тяжко… Вот там произошло второе счастье в моей жизни. Там я встретил отца Захарию, нашего духовника. Тогда его иначе звали, это он в монашестве – Захария. Он срок отбывал как священник. Ему еще тяжелее моего приходилось: у меня жена с одной дочкой, а у него жена с четверыми детишками малыми без него осталась – с голоду помирать. И хоть были мы ровесники, он – за отца мне стал: такая силища в нем духовная была. Он меня научил молиться. Это было мое самое ценное приобретение. Божий дар. Глас хлада тонка – и неземная тишина, покой душевный среди лагерных бесчинств. А про превратности судьбы он мне всё объяснил, сказал так: «И думать не смей, что всё случившееся с тобой – без попущения Божия. Что кто-то тайком, без ведома Божия, ночью руку протянул – и тебя сюда доставил. Промысл Божий – он непостижим… Поймешь, когда испытания и скорби закончатся, – тогда всё поймешь и Господу спасибо скажешь. За каждую скорбь в ножки поклонишься… А пока вооружись терпением и совесть храни». Вот я сейчас только понял. Отец Иоанн (Крестьянкин) говорил: «Господь всевидящ, а мы весьма близоруки». Видишь: 90 лет мне, и Господь удостоил меня великой милости – схимы. Давно Степка умер, лет тридцать тому, и Настя умерла. А я молюсь за них за всех. И буду молиться. От судеб Твоих не уклонихся, яко Ты законоположил ми еси. – Отец Феодор! А после лагеря вы к жене и дочке разве не поехали?! Схимник помолчал и сказал неохотно: – Поехал, не удержался. Знал, что не нужно ехать. Поехал. Ночью, крадучись, как тать, зашел в родную деревню, тихо постучался в ближнюю к лесу избушку. Боялся потревожить, боялся помешать. Что предчувствовал – то и оказалось. Тетка моя престарелая, единственная родственница, долго не могла меня узнать, сначала кричать хотела: за разбойника приняла. Я ей как в детстве: «Ненька, ненечка, то я – племяш твой». Всплеснула руками: они меня давно похоронили, шутка ли – четырнадцать лет. Рассказала она мне, что Настя ждала меня всю войну и после войны три года. Любила меня Настя. А потом вышла замуж за Степана, и растут у них двое сыновей. А дочка моя уже невеста почти. Весь день я в баньке сидел, а как стемнело, прошел огородами к родной избе, посмотрел на свет в окнах, посмотрел, как дружная семья за столом вечеряет. Настя постарела, но всё еще прежняя – моя Настя. Девушку видел невысокую, ладную такую, на стол накрывала – всё в руках только мелькало. Неужели доченька моя?! Долго стоял. Потом развернулся и ушел. Вот тебе, сынок, и мгновение! Если бы не успел я войти в военкомат – по-другому бы судьба сложилась… Только прошлое не имеет сослагательного наклонения… А ты говоришь… Не переживай, надолго ты в этом городском монастыре не задержишься. Месяца два-три от силы – и к нам вернешься. И Афон от тебя никуда не уйдет. – Как три месяца? Почему три? Как вы это знаете? Предполагаете так, да? Отец Феодор только улыбнулся. Тяжело поднялся со скамейки: – Пора, отец Валериан. Внезапная догадка пронзила инока: – Отец Феодор, дочь вашего фронтового товарища – это ведь на самом деле – ваша Кнопочка?! Старый схимник отвернулся и медленно пошел по тропинке. *** В городском монастыре потрудился отец Валериан два с половиной месяца и вернулся к родной братии. Он стал особенно нежно относиться к старому ворчливому схимонаху, отцу Феодору, а отчего – никто не знает. А сейчас отец Валериан находится в отпуске – на Афоне. 10 июля 2014 года http://www.pravoslavie.ru/put/72109.htm Название: Санькина доля. Рассказ. Ольга Рожнёва Отправлено: Дмитрий Н от 03 Августа 2014, 12:49:25 Санькина доля. Рассказ
Ольга Рожнёва В новую жизнь Желтый теплый песок грел босые ступни, мягкий, манкий, он мог соперничать с золотистыми россыпями лучших курортов мира, но в Прохоровке его достоинства ценила только чумазая малышня с соломенными, выгоревшими на солнце макушками. Большая, шумно вздыхающая лошадка, несмотря на жару, ступала бодро, а колеса телеги хоть и утопали в желтом, но крутились бойко: невелика ноша – Санька да Ленька. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101826/182650.p.jpg) 19-летний Ленька правил не спеша, сочувственно посматривал на сестру, желая утешить, тянул тихонько: Летят перелетные птицы В осенней дали голубой, Летят они в жаркие страны, А я остаюся с тобой. 11-летняя Санька, спрыгнув с телеги, шла рядом, часто оглядывалась на родной дом. Маленькая фигурка матери уже скрылась из вида, но навсегда осталась в памяти: мама Дуня кивает головой, а руки, большие, натруженные, с узловатыми шишками вен, тянутся к губам, останавливают рвущиеся рыдания – не пугать дочу. Это потом она упадет на железную кровать с подушками горкой и зарыдает горько, безутешно: уехала дочушка, кровинушка уехала… А всё сумка, старая дерматиновая сумка – да будь она неладна! Давно бы выкинуть, уничтожить, сжечь, нет же, хранила. Дохранилась… Оставайся теперь одна, как была одна всю жизнь! Да ладно, чего уж теперь… Лишь бы дочушке, Санечке, хорошо было! А я остаюся с тобою, Родная навеки страна! Не нужен мне берег турецкий, И Африка мне не нужна! Санька ехала в новую семью – к отцу, к родным братьям и сестрам. А было их ни много ни мало – двенадцать человек! Сердце обмирало в предвкушении новой счастливой, веселой и дружной жизни. По детской бестолковости не пожалела маму Дуню, обняла крепко, чмокнула в обе щеки, сама – вся там, в приключениях будущего. А мама – так она всегда мама, никуда не денется, будут в гости друг к другу ездить! Брат с сестрой были очень похожи: светлые волосы, серые глаза жителей северных русских деревень. Толстая, тугая пшеничная коса, длинные черные ресницы Саньки, каждый взмах – как крылья бабочки, загорелые коленки длинных, не по-деревенски стройных ног – лет через пять-шесть обещали обернуться грозой для будущих женихов. Ленька заботливо накинул на голову сестры легкий платочек – чтобы не напекло жаркое июльское солнце. Родной брат… Когда-то, в такой же жаркий июль, он спас Саньку от страшной смерти: не успела родиться – чуть не похоронили. Не сметь ее трогать – она живая! Татьяна умерла на третий день после родов, оставив сиротами четверых детей и крошечного младенца, дочь Александру, названную в честь отца. Шел 1944-й, от отца после краткого отпуска по ранению не было весточек. Потом пришел синий конвертик с синими же расползающимися чернилами: «Пал смертью храбрых, защищая Родину». (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101826/182651.p.jpg) Татьяну сразу стали хоронить: жара, духота. Трое детей выли на разные голоса, молчали только старший и младший. Восьмилетний тогда Ленька оставался за главу семьи и не мог позволить себе рыдать, а младенец Санька плакать не могла от слабости. Изредка попискивала, и счет ее жизни шел уже не на дни, а на часы. Голод царил в деревне, властно распоряжаясь судьбами, и родная, тоже многодетная, тетка над могилой сестры, оглядывая в ужасе сирот, предложила: – Давайте младенчика положим рядом с Татьяной, всё равно помрет… Так чтоб ни она, ни мы не мучились – пускай с мамкой останется… И Ленька спас сестру, гневно крикнул: – Не сметь ее трогать – она живая! Тетка раздобыла стакан муки, развели водой – помянули маму. А после поминок Ленька принес в сельсовет, положил еле кряхтящего, плохо пахнущего младенца на стол председателю: – Наш папка на войне погиб, а это дочь погибшего за Родину фронтовика! Лысый председатель с пустым рукавом поскреб единственной рукой затылок, и жернов Санькиной судьбы закрутился от смерти к жизни. Быстро нашли женщину 49 лет, Евдокию, Дуню, которая работала на счастливейшем месте – в вожделенной пекарне. Дали карточки, назначили пенсию, и бездетная вдова оказалась матерью. Таскала младенца с собой на работу, где Санька, напившись вдоволь жирного козьего молока, спокойно почивала среди груды тряпья, а Дуня поминутно подскакивала, любовалась на дочушку, подтыкала самодельные пеленки, надышаться на чудо не могла. Через три месяца в упитанном, радостно гулящем младенце с перевязочками на ручках и ножках вы не узнали бы заморыша, чей жалобный писк свидетельствовал только о скором конце. Горшок с кашей Судьба Евдокии складывалась трудно. Родилась в 1895 году, росла и воспитывалась в вере и благочестии, рано потеряла родителей и, единственная из семьи, веру пронесла до конца жизни, не дрогнув и не убоявшись безбожного государства. Семеро братьев умудрились когда-то выдать ее, шестнадцатилетнюю, за старика, позарившись на его хозяйство и большой дом. И пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое. Жизнь со стариком не сложилась, дети не родились, хозяйство конфисковали, и молодая вдова коротала век одна-одинешенька. Всю жизнь мечтала о детишках, и Господь не посрамил упования кроткой, смиренной души. Дорвавшись до заветного материнства, Дуня боялась потерять дочушку, боялась возвращения фронтовика, и, как выяснилось позже, ее сердце тревожилось не напрасно. Отец Саньки оказался жив. Тяжелораненый, он долго лежал в госпитале и вернулся в родную деревню только в 1946 году. Но Евдокия об этом не узнала, так как уехала с младенцем раньше. Желая сохранить тайну появления у нее ребенка, сорвалась в далекую Олонецкую область, в колхоз. Работала, получила жилье – и счастью не было предела. Правда, за неимением бабушек-дедушек дочушку приходилось оставлять одну. Одну, да не совсем. Собираясь на работу, упадет на колени перед старыми иконами (уберегла, сохранила чудом): – Матушка-Заступница, Царица Небесная, тебе вручаю доченьку свою! Защити, убереги от всякого зла! Святителю отче Николае, помоги! Ангел-Хранитель, моли Бога о нас! И в течение дня не раз помолится о дочушке, прошепчет горячо: «Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою…» Старалась Дуня и по-человечески дочу утешить: и игрушек нашьет, и кукол смастерит. Даже клоун был у Саньки, и звала она, трехлетняя, этого клоуна замысловато и длинно: Гринь-тинь-тинь-чик. А только такое имя и могло быть у этого чудесного разноцветного клоуна! Это медвежонок – Степка, кукла – Галя. А клоун сказочный – только Гринь-тинь-тинь-чиком и мог зваться. Мама варила вкуснейшую овсяную кашу. Ах, что это за каша была! В сытые годы нового века вспоминала Александра мамкину кашу, томленную в печи для дочушки, да со сливочками. Поставит мама горшок с кашей на пол в углу, рядом питье: молоко, воду. Санька ползает, играет. Проголодается, подползет к горшку с коричневой сладкой пенкой по краям, поест, дальше играет. Мама придет: где Санька? Умаялась, под столом спит… А Пресвятая Богородица и святитель Николай Чудотворец с образов ласково смотрят: присмотрели, уберегли. Хорошо они с мамой жили. А в четыре года Санька испытала ужас. Кошмар просто. И кошмар этот никак не заканчивался целых два года. Кошмар В четыре года оказалась Санька в детдоме. Как оказалась и где мама – сама понять не могла. Запомнила, как целый день не выпускала подол нянечки и рыдала-рыдала, до истерики, до заикания: «Где моя мама? Когда мама придет?» (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101827/182707.p.jpg) Детдом 1948 года был местом сталинского духа, с суровыми порядками и строгим воспитанием. Врезался в память эпизод: детдомовцы на прогулке, и Санька с вечно голодным, ноющим животом, пытаясь обмануть голод, забралась на сугроб, отломила с крыши веранды сосульку. И сосет, и лижет, отбиваясь от голодных конкурентов. Воспитательница приказала бросить ледяное сокровище, но сил исполнить приказ не хватило. После возвращения группы с прогулки все сели за столики. На столах – жидкий суп, морковная котлета с кашей, детдомовская радость – компот. Санька – только за ложку, а ей – раз – и под нос другую тарелку ставят. А в тарелке – снег. – Ешь вдоволь! Учись старших слушаться! На всю жизнь запомнила эту тарелку со снегом. На воспитателя обиды не держала: она не злая, просто так принято было воспитывать маленьких детдомовцев – в строгости. А через два года мама вернулась. Худая, стриженая, постаревшая, совсем-совсем седая, обняла дочушку, прижала к сердцу, дрожащими руками протянула воспитателю помятую справку: «Гражданке Евдокии, освободившейся из заключения, разрешается забрать из Олонецкого детского дома дочь Александру, шести лет». Санька узнала маму: у старушки в лохмотьях были мамины глаза, а в глазах – мамина любовь. – Мамочка, где же ты была?! – В тюрьме сидела, доча. В тюрьме Евдокия, работящая, справедливая, быстро стала в колхозе бригадиром. Работала бригада ее на совесть. Закончилась посевная, посеяли зерно, осталось полмешка пшеницы. Один из бригады, многодетный сосед Иван, просит-умоляет: – Сейчас домой приду – детям есть нечего, аж возвращаться не хочется, в голодные глаза детские смотреть… Дай хоть горсточку зерна – детишкам затируху сделаю… И Дуня насыпала ему в карманы две пригоршни пшеницы. Пошел сосед домой, да, видать, не в добрый час. А по дороге: – Иван, дай, что ли, закурить! Он в карман полез – а оттуда зерно посыпалось. – Ты где это зерно взял? – Да вот Дуняшка дала… Ну и им дали. Ивану четыре года, Евдокии два. Хорошо, шел 1949-й. Десять лет назад за то же самое получили бы расстрел с конфискацией имущества, а при смягчающих обстоятельствах – лишение свободы на срок не менее 10 лет. И осужденные по этому закону, так называемому «закону о трех колосках», не подлежали амнистии. А уж как молилась Дуня в лагере за дочку – знает только Царица Небесная. И Пресвятая Богородица помогла, не оставила: доча жива-здорова, и мамке ее вернули, что по тем временам случалось нечасто. Старая сумка После тюрьмы пришлось переезжать в другую деревню, искать работу: кто же доверит работать в колхозе расхитительнице социалистической собственности?! Евдокия трудилась в геологоразведке разнорабочей, потом на лесозаготовках лесорубом, потом травму получила, и осталось одно подходящее занятие – легкий труд: уборщицей. Ведра тяжеленные, грязь вывозила тоннами, но, по сравнению с лесорубом, полегче, конечно, получалось. А было в ту пору ей уже под шестьдесят. Санька окончила четыре класса сельской школы, а больше классов в этой школе и не было. Нужно отправлять дочу учиться в район – а это для Дуни как нож острый да в самое сердце. К чужим людям… И оставлять без образования дочушку тоже нельзя, вон она какая смышленая растет – большим человеком станет, может, врачом, может, учительницей… А тут случилось непредвиденное. Мама ушла на работу, а у дочи каникулы, сама себя развлекает. Нашла в чулане старую дерматиновую сумку, в платок завязанную, развязала, содержимое вытряхнула. Вот справка мамина об освобождении, вот еще бумажки старые… Читает вслух: папа убит, мама умерла, эта мама неродная… Дуня заходит. – Мам, а ты мне неродная, да? Так ноги и подкосились. Села на пол, заплакала. – Мамочка, не плачь, ты мне самая родная! Только вот скажи: есть у меня братья и сестры? Долго думала Дуня: сказать? нет? – Есть. – Мам, а напиши им письмо! Вдруг они меня ищут?! И Дуня не смогла отказать, не хотела лишить дочу родных людей. Да и о своем возрасте задумалась: Саньке одиннадцать, а ей уже шестьдесят. Случись что, а у дочушки и родных нет… Написала. И – тут же ответ пришел. Два конверта. Первый – из сельсовета: отец Александры жив-здоров, имеет семью. Второй от отца: «Уважаемая Евдокия, очень благодарен вам за воспитание моей дочери. Я долго искал ее после войны. Алименты платить не смогу, так как работаю в колхозе и денег не получаю. Если вы согласитесь отдать мне мою дочь, я с радостью ее заберу». Утаить письма хитрости не хватило у Дуни – эх, нехитрая она была да нерасчетливая. Пенсию с дочери погибшего фронтовика тут же сняли, как узнали, что отец жив, а зарплата уборщицы – 20 рублей. Тут уж учиться в район дочу никак не отправить. Что делать? А у отца школа-десятилетка… Вот так и случилось, что в жаркий июльский день лошадка увозила Саньку всё дальше и дальше от мамы в новую жизнь. Санька радовалась: едет к братьям и сестрам, к родному отцу. Только не знала, не догадывалась – куда едет… Новая семья Большое село на 400 дворов, большая изба, в ней две комнаты и кухня. Навстречу Саньке высыпало так много народу, что она испугалась. Хотелось зажмуриться, но пришлось превозмочь себя: всем кивать, со всеми здороваться. Прибежали соседи, всем в диковинку: отец дочку нашел. Поставили на стол блестящий самовар на два ведра. Санька дичилась: она у мамы одна росла, а тут такое количество народу, сразу всех не запомнишь, по именам даже – и то не упомнить. А старшая сестра шепчет: – Саша, нас у мамы было пятеро, папа женился на тете Анисье с двумя детьми, и еще пятеро родились после войны. Так что у тебя одиннадцать братьев и сестер. Отец Александр Данилович – среднего роста, широкий в плечах, коренастый, волосы седые, но еще не старый, крепкий мужчина. Единственный работник в семье. Мачеха не работала, да и когда ей работать: с утра до ночи крутилась по хозяйству. Старший Ленька учился в училище, младшие в школе, совсем маленькие дома. И прожила Санька в родной семье семь лет – с 11 до 18. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101827/182714.b.jpg?0.4935153820551932) Только потом поняла, осознала: ведь отец мог от нее отказаться. Он работал в колхозе за трудодни, а дочь не бросил. Вот когда позже взрослой Александре жаловались знакомые: дескать, и хотели бы второго родить, да жилищные условия или зарплата не позволяют, зачем нищету плодить?! – вот тогда ей и вспоминался большой стол, за которым не было лишних ртов, и милостивый Господь на каждого посылал его долю. Господь крепость людем Своим даст, Господь благословит люди Своя миром… Картошка рассыпчатая, капуста ядреная, хрустящая, наливные помидоры, пупырчатые огурцы… Две коровы, бараны – на шерсть и на мясо, утки, кур штук пятьдесят, гусак и семеро гусынь, а у каждой гусыни по семеро гусят… Огромный погреб, набитый льдом, а там свежайшие продукты… Мачеха продавала яйца. Одной картошки сажали 40 соток, чтобы прокормиться. Сладостей не пробовали, их считали за роскошь, за безделицу, но на столе всегда были хлеб, овощи, ягоды, если нет поста – молоко, творог, мясо. Малышей в молочном не ограничивали. Братья ловили рыбу. Анисья готовила вкусно: пирожки с капустой, картошкой, морковью, земляникой, смородиной. Вареники, зимой – пельмени, жаркое – картошка с молоком. Курник: тесто, пшено, картошка, курица или утка – и в печку. Санька всегда была благодарна отцу за то, что научил трудиться. У мамы она – сама хозяйка, мама баловала единственную дочку, у отца же – не до баловства. В доме – закон: если сказали что-то сделать, нужно обязательно сделать. Каждый должен работать. Такой семейный монастырь с послушаниями. Если мачеха дала послушание, а ты не выполнил – выйди из-за стола: кто не работает – тот не ест. Но такого на Санькиной памяти почти не встречалось. Задания-послушания давались справедливо – по способностям, а кормили – по потребностям. Малыши могли подмести двор, насобирать ягод для пирога, постарше – ухаживали за скотиной, носили воду, пололи огород. Картошку копали вместе, только мешки успевали завязывать. С молитвой, с благословением… Так что Александр Данилыч далеко опередил Никиту Сергеича по строительству справедливого общества в отдельно взятом государстве: никаких реорганизаций и управленческих экспериментов, никаких тебе ротаций руководящих кадров и перетряски правящего слоя, никаких экспериментов с кукурузой. Дом и сарай из кирпичей, а кирпичи самодельные – из соломы и глины; летом в доме прохладно, зимой тепло. Знали люди, как построить, чтобы хорошо жить… Это вам не панельные дома: построят кое-как и сидят – зубами от холода лязгают… Спали младшие – на печке, старшие – на полу, в углу телята, ягнята… Стали малыши подрастать – миром поставили семье новый дом. Санька навсегда запомнила, как собралась вся сельская улица. Мужчины сруб поднимают, крышу ставят, дети с лопатками бегают – мох утыкают. Женщины столы накрыли. Всё дружно, весело… За день дом поставили! А потом уже плотники делали полы, окна вставляли. (Окончание следует) Название: Re: Санькина доля. Рассказ. Ольга Рожнёва Отправлено: Дмитрий Н от 03 Августа 2014, 12:50:10 (Окончание)
Дети не только работали – давали им время и на отдых, и на прогулки. Любили ходить в лес, травы ели, корешки знали. Зайцев гоняли, мальчишки рыбачили, девчонки купались в реке. Играли в войнушку, футбол, катались зимой на лыжах. Из их семьи никто не был ни октябренком, ни пионером. Храм – в семи километрах от села, и ходили туда нечасто. Но ходили. Дети обязательно причащались два раза в год: на зимних и летних каникулах, получалось – в пост. Дома был молитвослов для взрослых и детский, от руки написанный Ленькой. Сказать, что жили идеально, – нельзя, но старались – по справедливости, с Божией помощью. Освящали день и труд молитвой. – Леня, а вы всегда такие верующие были? – Нет, не всегда. Мама (ты ее не помнишь, она очень хорошая была) рассказывала, что одно время село наше очень от веры отстало. Рассказ о пастухе В 1930-е годы закрыли в селе церковь, у нас дедушка священник был, так его арестовали и увезли. До сих пор ничего о нем не слышно. Храм закрыт, а в клубе танцы-песни. Частушки безбожные да похабные появились. А у нас в селе жил очень верующий пастух, дед Ефим. Вот он всегда мимо закрытого храма идет – перекрестится. Пасти идет – молитвы вслух читает. Ему председательша Дарья при всём народе выговаривает: – Отсталый ты старикашка! Все уж знают про атеизм, про научно мирозрене, а ты всё по старинке живешь! – И буду так жить – и вам советую. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101827/182715.p.jpg?0.5332931294105947) Народ слушает: какой-то пастух да с самой председательшей спорит – посмеиваются, балагурят. Дарья, женщина крупная, мощная, над маленькой фигуркой деда Ефима нависла, от гнева раскраснелась: – Да чем ты можешь доказать, что Бог есть?! Ты сам-то видел Его когда?! После смерти в лопух вон превратишься – вот и вся твоя душа, вот и всё твое бессмертие! – Я, Дарья, человек старый. Долгую жизнь прожил, и конец мой не за горами. А вот как помру, ежели у Господа милость обрету, вам с того света для вразумления весточку подам. А тебе, Дарья, на особинку весточка будет. Для покаяния. Так серьезно и сурово сказал, что народу балагурить расхотелось, пошли по домам. И председательша угомонилась, на прощание насмешливо бросила: – Буду ждать твою весточку! И что ты думаешь? Месяца не прошло, как помер дед Ефим. Внучка его три дня по нему Псалтирь читала не таясь. А как похоронили – на следующее же утро чудо случилось, какого отродясь в селе не бывало. Утром, до петухов, вся-вся скотина до малейшего ягненка оказалась выведена со дворов. Выведена, выстроена у старого закрытого храма чуть не в шеренгу. И стоят: коровы, бараны, лошади – весь сельский скот. Стоят, не разбредаются, словно кто-то невидимый их держит. – То дед Ефим обещанную весточку послал, – пронеслось в народе. А Дарья с утра из окна полураздетая выскочила, весь день по селу металась с взглядом безумным и на все вопросы только одно твердила: – А мне на особинку, а мне на особинку… Председателем больше работать не стала. Знаешь уборщицу в школе? Так это Дарья и есть та самая. Частушки похабные в селе петь перестали, достали иконы из сундуков, кто попрятал, про Псалтирь вспомнили. Вот такую весточку дед Ефим общине послал. Санькина обида Случались искушения и скорби – а куда без них? Анисья относилась к новому члену семьи настороженно, приняла без радости. Став взрослой, Санька в полной мере оценила терпение мачехи, ее подвиг: воспитывать семерых родных детей, да еще взвалить на себя ношу чужих пятерых! Могла бы воспротивиться отцовскому решению взять Саньку домой – имела полное право: законная жена. Не воспротивилась, слова против не сказала, а ведь приходилось и готовить, и стирать на всю огромную семью. Иногда не выдерживала, срывалась. Как-то ребятишки играли, и вдруг самому младшему прищемили руку в двери. Малыш закричал от боли, заплакал. Анисья вылетела с половником, и кто-то из детей, испугавшись наказания, показал пальцем на чужачку. Мачеха, не разбираясь, стукнула огромным половником Саньке по лбу. Больно! Сразу шишка стала расти. Слезы потекли от боли и обиды: только своего папку нашла – и так обижают. Санька в слезах громко крикнула: – Ухожу от вас! И пока папка за мной не придет – я к вам не вернусь! А у нее появилась школьная подружка, Светка, которая росла в семье одна. Санька к ней и отправилась. Мама подружки, тетя Римма, увидев огромную разноцветную шишку, расстроилась: – Вот что значит неродная мать! Да она убить тебя так могла! Садись, деточка, к столу, там, где есть три тарелки супа, всегда и четвертая найдется. Прожила Санька у тети Риммы неделю. Приходит за ней Ленька: – Саша, пошли домой! – А почему папа не пришел? – Как тебе не стыдно! Папа один на нас всех работает, а ты тут такие фокусы выкидываешь! Тетя Анисья сама жалеет, что тебя ударила. Под горячую руку ты попала… Тетя Римма головой покачала, потом тоже посоветовала: – Что делать-то, Санечка?! Иди уж домой… Отец не сказал Саньке ни слова… Анисья тоже промолчала, только за ужином подсунула кусок побольше да послаще – видно, сама переживала. Были и другие неприятности и даже скорби у Саньки, про все не расскажешь, но в целом жилось ей в родной семье хорошо. Много лет прошло с тех пор. Давно нет в живых ни отца, ни мачехи. Александра молится о них. За отца: не оставил, взял к себе, научил трудиться. За мачеху: какая бы ни была – взяла чужого ребенка, не отправила обратно, заботилась. Рассказ Леньки про находку Из всех братьев и сестер Санька больше всех сблизилась со своим спасителем Ленькой, и он частенько рассказывал ей разные истории. Вот одна из них. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101827/182708.p.jpg) Рядом с селом раньше был небольшой мужской монастырь. В 1923 году монастырь закрыли, почти всех из 80 монашествующих уничтожили. Кого расстреляли сразу, кого сгноили в тюрьмах, в ссылках, в лагерях. В монастыре работала лесопилка, храм использовали как склад, в кельях жили мирские люди – в общем, как по всей стране. В конце концов разрушили храм и кельи, и поруганный монастырь зиял пустыми окнами. Ребятишки из села иногда гуляли по развалинам. И вот как-то десятилетний Ленька отбился от стаи мальчишек, будто услышал чей-то голос, чей-то зов. Пошел на этот зов и, не отдавая себе отчета в том, что делает, зашел в полуразрушенную деревянную келью, поднялся по ветхой скрипящей лестнице и уверенными шагами отправился в угол чердака. Сунул направляемую кем-то невидимым руку под застреху и вытащил, потрясенный, старую, перевязанную полуистлевшей, когда-то голубой лентой картонную коробку. Ленька так и сел на пыльный пол. Он сидел и смотрел на солнечный луч, протянувший свою нить к нему в руки. Тишина, не слышно голосов друзей, в свете луча всё вокруг казалось странным, нереальным – время остановилось. Золотистые тени мелькали по чердаку, и было ясно, до холодка, до зябких мурашек по спине в жаркий летний день: он не один здесь. Медленно открыл коробку – там лежал большой золотой крест на цепочке. Ленька подумал, потом бережно поцеловал крест – и время возобновило свой бег. Как будто дано ему было испытание, и он его прошел. Ленька слез с чердака, к мальчишкам не пошел, один вернулся домой и отдал находку отцу. Отец благоговейно приложился к кресту, спрятанному тем, кто скорее всего принял мученическую смерть и кто позаботился о своей святыне и привел ребенка к ней. Потом отец унес крест в соседнее село в действующий храм и отдал служащему священнику. О находке рассказывать запретил, и Санька стала первой, с кем спустя почти десять лет Ленька поделился своей тайной. Возвращение деда-священника (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101827/182717.p.jpg?0.9036256126128137) Фото: А.Заболоцкий / Expo.Pravoslavie.Ru Через год от приезда Саньки в родную семью случилось важное событие. Темным зябким осенним вечером, когда семья вечеряла, а в печке мерно гудел огонь, в дверь постучался старый грязный нищий, одетый в лохмотья. Анисья вынесла ему хлеба и кружку молока, подумала-подумала и завязала в узелок несколько вареных картофелин, помидоры. Но бродяга не уходил, всё сидел на лавке у избы, и свет, падавший из окна, освещал его застывшую худую фигуру. Отец вышел, и вдруг с улицы донеслись непонятные звуки: смех, плач, восклицания. Когда семья гурьбой высыпала на двор, отец держал седого бродягу в объятиях. Нижняя челюсть бродяги дрожала, и видно было, что он совсем беззубый. А отец обнимал его с неожиданной нежностью и только повторял сквозь слезы: – Батя вернулся! Батя вернулся! Это и был тот самый дед-священник, о котором рассказывал Ленька. Отец Серафим отсутствовал в родном селе два десятилетия: тюрьма, лагерь, поселение. Служить ему было нельзя, в избе он жить не пожелал, и отец со старшими братьями быстрехонько до заморозков поставил ему крохотную келью на краю огорода, ближе к лесу, утеплил, сложил небольшую печурку. Отец Серафим скоро обжился, будучи доволен малым: лежанка, табурет да часть икон из избы. Большую часть дня, а может, и ночи дед молился, зимой потихоньку чистил снег, летом ходил за травами, которые хорошо знал. Изредка приносил грибы. Анисья по вечерам отправляла ему котомку с хлебом и овощами, кувшин с молоком; ел дед один раз в день и очень мало. Санька, еще до конца не обвыкшая в новой семье, первая вызвалась отнести незамысловатый ужин, и это стало ее обязанностью. Со временем подружилась с дедом, ей нравилось сидеть рядом с ним в маленькой келье, где зимой трещал огонь в маленькой печи, горела лампадка, а летом стрекотали кузнечики и пахло душистым разнотравьем. И отец Серафим проникся к внучке, беседовал с ней, наставлял, особенно когда стала подрастать, входить в девичий возраст. Поучения его были мудры и полезны, запомнились Саньке на всю долгую жизнь. И представлялось, что сказаны они для нашего времени. Почему? Да потому что духовные законы не устаревают. Наставления отца Серафима (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101827/182716.p.jpg?0.278994911117479)2 Фото: А.Заболоцкий / Expo.Pravoslavie.Ru – Запомни, Сашенька: если человек не обучен технике безопасности – он опасен для производства; если же не знает духовных законов – он опасен для себя и для окружающих. Человек может быть начинен страстями злобы, гнева, осуждения, памятозлобия… Природа их разрушительна. Когда мы попадаем в сферу действия страсти, мы даже язык теряем – перестаем разговаривать и начинаем браниться. Можно сказать о себе: Господи, я носитель страстей нечистых. Даже когда говорю хорошие слова, могу испытывать при этом недобрые чувства – а часто именно так и бывает. Женщины жалуются: «Батюшка, я мужу ничего плохого не сказала – а он рассердился! Почему?» – А потому что в душе у тебя раздражение, осуждение, неприятие! Ум собеседника слышит слова, а душа принимает дух. А дух у тебя немирный… – Как же быть, дедушка? – Старайся отдалиться от обстоятельств жизни, храни дух мирен в любой ситуации… Храни свой телесный скафандр настолько, насколько он нужен для жизни. А внимание души переключи на то, чтобы быть с Богом. И главное, Сашенька, береги свой чин! Какой чин? Запомни: если будешь правильно понимать жизнь, хранить свой чин жены и матери – это внесет правильный дух в твою семейную жизнь и передастся твоим детям. – А в чем этот чин состоит? – Женщина должна служить семье, жить не своей жизнью, а жизнью мужа и детей. Понимаешь? Любовь – это желание кому-то служить. Прочее, Саша, похоть. Семейная жизнь – это перестать жить для себя, жить для детей и мужа, служить семье. Если не слушать мужа, начальника своей жизни, которого даровал Господь, то мы разрушаем семью. У мужа мысли от Бога, у жены от мужа – единая плоть. Вот непослушная жена говорит: «Ребенок мой!» А Бог даровал ей ребенка через мужчину… Раньше был Домострой, знаешь такое? – Это такой отсталый уклад жизни, дедушка, да? – Хм… Отсталый… Этот уклад для женщины лучше всего был… Юную девичью душу хранили в семье от преждевременных увлечений, от страстей до замужества, чтобы она была цельной. А сейчас она в 15 лет влюбляется и растрачивает душевные силы (еще ладно, если только душевные), те силы, что предназначены только для одного мужчины – ее мужа… – Дедушка, а если муж плохой? – Бывает, Саша… Я вот тебе расскажу… Живу я на поселении, и народ тайком ко мне тянется. У всех свои скорби, у всех вопросы… Приходит ко мне мать семейства, бухгалтер по профессии, и жалуется: муж работать не хочет, бездельничает, а она всю семью тянет. Говорит: «Батюшка, вот, например, муж и жена в одной упряжке, муж, скажем, должен на себя 60 процентов ноши взять, а жена, скажем, 40. А мой муж не хочет брать ничего. Получается, я одна всю ношу везти должна?» Она, вишь ты, всё уже подсчитала, весь дебет-кредит! Я ей и отвечаю: «Нет, милая… Вот ты свои 40 процентов везешь – и слава Богу! Мужскую ношу ты по чину потянуть не можешь. Но если роптать не будешь, то 60 процентов ноши твоей понесет, знаешь, кто? Ангел! Да-да, головой не крути! Ангел, от Господа посланный, понесет ту часть ноши, которую твой муж должен был нести! И вдовам Ангел такой помогает, тем, у кого муж погиб или умер. И тем, кого бросил муж, разрушив свой мужской чин…» – Ангел… Дедушка, а моей маме Дуне тоже Ангел помогает? – А ты как думала?! Конечно! А будешь роптать и гневаться, и Ангел не сможет рядом с тобой находиться… Понимаешь ли? Вот смотри, как бывает. Жены непокорны, скандальны, а мужья не хотят брать ответственность за семью на себя – все выходят из своего чина. Брошен чин – если муж ушел из семьи. А потом растут дети, и мы видим в детях себя: только помоложе и более растленных, если мы не задумывались о покаянии и передали им свои страсти. Мы говорим правильные вещи, всё знаем, как правильно жить, но… Беда нашего времени – большая голова, набитая знаниями, и маленькие слабые ножки – закрытое для Бога сердце. А с такими слабыми ножками – что делаешь? Правильно, часто падаешь. И слезы наши бесполезны: мы опирались на сломанную трость, а не на Бога. И вывод: плохие дети, плохие родители, плохие власти, плохое общество. А начинать нужно с личного покаяния. Живи всегда с Богом, Саша. Пока есть хоть один храм рядом – всегда ходи в храм. Капельница, инъекция, анестезия. Капельница, инъекция, анестезия. Поняла? Нет? Исповедь, причастие, храм. Запомнила всё, что я сказал? – Плохо, дедушка. – Это тебе так кажется, доченька, потому что рановато тебе это слушать. Но делать нечего: моей жизни уже немного осталось… А придет время – и ты вспомнишь всё, что я тебе говорил, вспомнишь и поймешь. А сейчас пока запомни три правила на ближайшие годы. Первое правило: не принимай подарков от мужского пола. Второе: всегда ночуй дома. Третье: настраивайся на то, что замуж выйдешь только один раз. Нетрудные правила? – Да вроде нет. – Это пока тебе пятнадцать, они нетрудные. Помоги Бог, чтобы и дальше так было. Беги, хватит на сегодня. Давай благословлю на ночь. Храни Господь! Мама Дуня Санька регулярно получала письма от мамы, несколько раз на каникулах навещала ее. В выпускных классах ездить было некогда, и она больше двух лет не видела маму. Сдала выпускные экзамены, получила аттестат, и письма перестали приходить, как будто мама знала, когда нельзя мешать дочке, а потом расслабилась, отпустила туго натянутые вожжи. Санька запереживала, сорвалась с места, поехала. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101827/182706.p.jpg) Высоченные деревья стали меньше ростом, а просторная мамина изба превратилась в крохотный домишко. Это означало, что Александра выросла. И в самом деле, трудно было узнать в красивой, высокой, стройной девушке прежнюю Саньку. А мама Дуня, лежащая на кровати, оказалась неожиданно маленькой, худой, старой. Ее парализовало после инсульта, отнялись правая рука и нога, сильно нарушилась речь, пострадала память. Медсестра, живущая по соседству, грустно объясняла: – Мама ваша очень по вам тосковала. Скучала сильно, унывала… Да и жизнь у нее нелегкая, сами знаете: одна тюрьма сколько лет отняла… И Санька осталась с мамой. Устроилась работать в школьную библиотеку, вместе с медсестрой ухаживала за Дуней. И вот как велико было счастье матери, к которой вернулось ее сокровище: больная поднялась на ноги! Постепенно восстановилась речь, плоховато, но заработали больные рука и нога. И прожила Дуня до 85 лет! Она всегда была глубоко верующим человеком и до конца боялась уйти без исповеди и причастия. Перед смертью пережила второй инсульт, впала в кому, но за три дня до смерти пришла в себя, исповедалась и причастилась. По ее молитвам и Александра выросла верующим человеком. И сейчас молится обо всех близких. По ее просьбе имя мамы в рассказе оставлено настоящим – Евдокия. Помяни, Господи, рабу Божию Евдокию во Царствии Твоем. А нам помоги жить с молитвой и Твоим милосердием! Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас! 31 июля 2014 года http://www.pravoslavie.ru/jurnal/72636.htm Название: О русских мужчинах. Ольга Рожнёва Отправлено: Дмитрий Н от 14 Августа 2014, 12:04:58 О русских мужчинах
Ольга Рожнёва Свердловский вокзал (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101834/183457.p.jpg?0.37887483020313084) Июльский воздух дрожал от жары, и вздохнули свободно только в прохладном помещении вокзала. Сидели на скамейках, на полу; вокруг – охрана, отлучиться нельзя. А отлучиться было просто необходимо! Он больше не мог сидеть на месте в двух кварталах от родной семьи! Встал, подошел к окну: сновали пассажиры, бегали железнодорожники, пыхтели паровозы, теплушки ждали своих обитателей. Вот тебе и конец войне… 24 июня 1945 года Павел Сергеевич, 50-летний боец Красной Армии, встретил в Москве. Парад принимал сам товарищ Сталин. Говорил по-отечески: – Вы, товарищи бойцы, совершили великое дело! Поздравляю вас с победой! А теперь вам нужно освободить Маньчжурию! Так что домой вернуться не пришлось, хоть и был ранен, полежал в госпитале. Далекая Маньчжурия ждала, и было совершенно непонятно, когда вернешься, да и вернешься ли вообще. Повидаться бы с женой, с сыновьями, с дочкой, что родилась без него в 1942-м, – это значит: уже три годика. Бегает, играет, а папку ни разу в жизни не видела… Сбегать тайком домой да вернуться? Вот прямо сейчас тихонько пройти за спинами сидящих и – в город! Еще немного, вот патруль пройдет в другой конец вокзала и… А если отойдешь – а эшелон тронется? Никто не знает времени отправки… Павел ходил вдоль скамеек, сжатые кулаки дрожат от напряжения, лоб морщинит думой. В свои 50 он выглядел молодо: крепкий, широкий в плечах, подтянутый, только виски седые. Служил еще в царской армии, воевал в Первую мировую, был призван в 1914 году 20-летним парнем. Из их деревни взяли тогда шестнадцать человек, вернулись трое. Царская армия запомнилась дисциплиной. За веру, царя и Отечество – не пустые слова! Там получил выправку на всю жизнь. С начала Великой Отечественной его не призывали: староват. А потом стали брать и его возраст. Загорелое лицо, открытый лоб, морщины – как шрамы, глаза умные, с прищуром, сразу видно: потрепала жизнь мужика. Потрепала, да есть еще порох в пороховницах, недаром молодые льнули к дяде Паше: рядом с ним, глядишь, и пуля мимо пролетит. Родись на 40 лет позже, именно ему посвятили бы песню – типичный батяня комбат, тот самый, что сердце не прятал за спины ребят. То ли жизненный опыт, то ли пережитые скорби, а может, постоянная молитва, привитая с юности, чудом спасали в опасности. Чудесное спасение По степи мчится бортовушка, бойцов в ней – как селедки в бочке. В лицо сладковатый ветер степи, пыль по полю летит. Павел сидит у бортика, как всегда в дороге – молится. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101834/183458.p.jpg?0.20980348414741457) Только что-то в сердце тревога, как оказалось, не напрасно: откуда ни возьмись – немецкий самолет. Стал кружиться и бомбить машину. А грузовик мчится вперед на полной скорости. Ребята пригнулись все, только Павел пригибаться не стал, кричит: – Выпрыгивайте, ребята! Рассредоточиться всем по степи! А страшно на полном ходу прыгать… Павел только успел скинуть с бортовушки соседа и спрыгнул сам, покатился по земле, где руки, где ноги… Еще не успел на ноги подняться – взрыв, грузовик – в щепки! И остались в живых только Павел и паренек, которого он столкнул с машины. Добирались до своих с такой болью в сердце! Чувствовали вину страшную, хоть и виноваты не были… Я знаю, никакой моей вины В том, что другие не пришли с войны, В том, что они, кто старше, кто моложе, Остались там. И не о том же речь, Что я их мог, но не сумел сберечь. Речь не о том. Но всё же, всё же, всё же… Прошлое (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101834/183459.p.jpg?0.31182780396193266) Пока ходил по вокзалу, стал молиться. Повторялось самое подходящее: – Уподобихся неясыти пустынней, бых яко нощный вран на нырищи. Бдех и бых яко птица особящаяся на зде… Вернется ли из Маньчжурии? Не подошла ли жизнь к концу? – Зане пепел яко хлеб ядях, и питие мое с плачем растворях… Дние мои яко сень уклонишася, и аз яко сено изсхох… Не пора ли подводить итоги? Что ж… – Благослови, душе моя, Господа, и не забывай всех воздаяний Его, очищающаго вся беззакония твоя, исцеляющаго вся недуги твоя, избавляющаго от истления живот твой, венчающаго тя милостию и щедротами, исполняющаго во благих желание твое: обновится яко орля юность твоя… Давно ли белоголовый Пашка бегал без штанов по деревне? – один сын и пять дочерей: Акулина, Пелагея, Агриппина, Авдотья, Клавдия. Семья крестьянская, крепкая, работящая. У отца всё получается, за что ни возьмется: хоть дом строить, хоть печь класть, хоть за скотиной ходить. И мама такая же: прядет, вяжет, шьет, вышивает, а уж готовить начнет – хоть всё село сбегайся! Пироги, шаньги в печи – запах невероятный! Все в роду – очень верующие, богомольные, как их называли. Мама даже на улице с коровами ходит – и то всё с любовью. Все дела с молитвой. Брат у Пашки двоюродный, но как родной – так тот пешком с Урала в Киев ходил, в Киево-Печерскую Лавру. Молитвенник. Пашка пока не знает, что свое богомолье брат никогда в жизни не забудет, что в трудные минуты жизни, коих много случится на веку, утешать будут золотые купола Лавры. И, спустя 50 лет, состарившись, брат этот все свои накопленные деньги в Киево-Печерскую Лавру увезет и там оставит – на вечный помин души своей и сродников. Знакомые только пальцем у виска крутить будут, а он вздохнет счастливо, и отлетит душа, может, туда, к святым угодникам… Детство кончилось рано. Мамка умерла седьмым ребенком, как говорили в деревне: родами умучилась. Везли в лекарскую да не довезли. В 12 лет отправили в Екатеринбург – учиться на чеботаря – сапожника. Это дело Пашке очень понравилось. Нет ничего, и вдруг – ботинки или сапоги… Здорово! Мастер на ученика нарадоваться не мог: у тебя, паря, руки золотые! Руки у него и впрямь росли откуда надо – скоро мог сам выполнять всю работу – от изящных туфелек с каблуком рюмочкой – шелковых и атласных, кожаных и замшевых – до модных ботинок на шнуровке, крючках или пуговицах. На заказ – сапожки из кожи, украшенные парчой. Катал валенки – мягкие, легкие. Шил тапочки. Жизнь семейная Женился Павел. Думаете, в городе остался? Правильно, не остался. Вернулся в деревню – там семейному красота! Родил сына, построил дом. Не бедствовали: ремесло чеботаря всегда выручало. Завели корову, лошадку. Жена Александра шила на всё село. Машинка «Зингер» – где и взяли только?! Машинки стоили очень дорого… Встанет женушка рано утром, и прежде, чем подоить корову, уже блузку сошьет на заказ. Денег в деревне почти не было – натуральный товарообмен. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101834/183460.p.jpg?0.35102446959353983) Павел никогда не пил и не курил. А зачем пить-то, если жизнь такая интересная?! Любил охоту. По снежку да с ружьишком – что может быть лучше? Морозный чистый лесной воздух пьянит лучше любой чарки… Дети у него носили лисьи шапки и даже кротовые. Сам и шил. А летом – рыбалка. Красота! Плел сети, делал морды, сам наваристую уху варил – объедение, а не уха, пальчики проглотишь! Стали всех сгонять в колхоз. Павел наотрез отказался и мгновенно сделался врагом народа. Хоть и батраков не имел, был признан зажиточным и подлежал раскулачиванию. Три семьи в деревне раскулачили, в том числе и семью Павла. Увели корову, лошадку любимую – как членов семьи отняли. Каково было это пережить?! Из дома, построенного своими руками, выгнали. Председателем колхоза был родственник Павла, он позволил их семье уехать в другую деревню, иначе, скорей всего, сослали бы. Деревня Воздвиженка, а рядом всё русские деревни: Воскресенка, Знаменка, Никольская. На окраине построили захудалый домишко: не было средств. Рядом болото, в подполе – вода. Крысы бегали – белые, черные, странного цвета, непонятные крысы… В этом домике в 1942 году родилась дочка Инна, та самая, что и рассказала мне всю эту историю. Сестры у Павла были Агриппина – Груня, Пелагея – Паня, Акулина, а вот дочку наказал жене красиво назвать – Инна. Инна Павловна – красиво, правда?! А пока – стоит поезд в Свердловске – отойти нельзя… Едет дядя Паша на третью войну в своей жизни – в далекую Маньчжурию. И вдруг – команда: по вагонам! Эх, не успел! Павел Сергеевич ехал в теплушке и прятал лицо от соседей. – Дядя Паша, что с тобой, отчего расстроился? – Ветер, сынок… Соринка в глаз попала… После войны Инну свою увидел только в 1946-м. Девочка запомнила, как вошел незнакомый военный, посмотрел внимательно на нее, спросил имя. А потом подхватил на руки, прижал к себе и прошептал: – Это я, папка твой! Мама заходит в комнату, а Павел держит дочь на руках и танцует от радости. И четырехлетняя Инна не плачет, а обнимает отца, гладит ласково по голове: – Папа приехал! Папа голодный! Дайте папе мой хлебушек! Павел Сергеевич перевез семью в Вишневогорск. Стал работать на руднике. Поселок разрастался, люди жили в землянках: гора – и туда дверь, пол земляной, деревянного не было. В этом поселке в 1949-м Инна пошла в новую, только что отстроенную школу с чудесным запахом свежей краски. Вишневогорск – в горах полно дикой вишни, черники, брусники, земляники. Кругом закрытые города: Челябинск–40, Челябинск–50. Потом, после открытия стали – Озерск, Снежинск … Папа снова построил дом. Большой, с толстыми стенами. Огромный двор, огород, малина в саду. Так что домов Павел за свою жизнь поставил несколько. У него их отнимали, а он строил новый, лучше прежнего. Такой запас сил был у человека – сильная крепкая ветвь. Ее обрубают, а прошел чуток – новые зеленые побеги потянулись, не успели оглянуться – та же ветвь, да еще зеленее, еще ветвистее! Правда, детей не получилось, как у бати, родить много, только трое: два сына и дочь. Одна война, вторая война… Жив? Вот тебе третья! Всё еще жив?! А если радиацией попробовать? Челябинск–40, ядерный комбинат «Маяк», 1957 год, выброс радиации – 20 миллионов кюри (Чернобыль, правда, побольше – 50)… 23 села, где волной по ходу ветра шел смертоносный поток, выселили, стерли с лица земли. Опыта не хватало, о радиационной опасности понятие смутное, да и никогда власти особенно не ценили людей в стране: а чего?! – мамки новых нарожают! Школьников, беременных женщин посылали закапывать радиоактивный урожай, молодых парней отправляли на ликвидацию, не предупреждая об опасности. Мальчишки стояли на посту, пока не начинались носовое кровотечение и сильная головная боль – признаки острого облучения. В школе, в восьмом классе Инне давали антиструмин. В Челябинской области смертность подскочила – люди умирали прямо на работе, вымирали целые семьи. В 1974 году, спустя 17 лет после аварии, в больнице дядя Паша подружится с Катенькой, молоденькой сестричкой, ласковой, заботливой. Платки в то время не принято было носить, а Катенька всё в платочке. И дядя Паша спросит: – Доченька, а почему ты всё время в платке? И Катя перестанет улыбаться, стянет с головы платок – на голом черепе ни волосинки. И детишек нельзя – уроды родятся. Челябинская деревня… Что запомнилось Инне Мама, папа… Это были люди совсем другие… Та же одежда, но совсем другие… Папа всё умел делать! Мы, их дети, уже не такие… Внуки тем более… Из детства – мамина стряпня. Такая выпечка была! Мягкая, вкусная! Хлеб, пироги с черемухой, с лесной земляникой, с маком. Меня посадят толочь мак, ступка тяжеленная, нужно было толочь до мягкости, до кашицы, он становился воздушный такой! А сейчас этот мак набухают, он только в зубах застревает, уж простите за подробности… В войну мама отправляла меня к папиной сестре Груне, а сама работала день и ночь на стекольном заводе. Интересно, что в деревне была блаженная бабушка, которая еще до войны сказала Груне: – Останешься только ты да петух! И в начале войны Груня увидела руины собственного сожженного дома. Стояла на руинах и плакала – и вдруг выбегает к ней петух с опаленным хвостом. Бросается к хозяйке сам не свой от радости. Так они и остались – Груня да петух. Та же бабушка и Инне предсказывала. После горячей бани девочка выпила ледяной воды и заболела. Воспаление легких. Что делать, неграмотная тетка не знала. Болеет ребенок – нужно прогреть как следует. Конечно, на печке. Пришла в гости 13-летняя племянница, двоюродная сестра Инны, а девочка лежит на печке – и у нее уже пальчики синие. Школьница сообразила быстро, подхватила малышку и десять километров зимой несла на руках в соседнее село, в больницу. Уже появился пенициллин, и ребенка можно было спасти. Рядом с ней в палате лежала женщина, мать четверых детей. Привезли ее тоже с пневмонией. И блаженная бабушка пришла к маме Инны и сказала: – Две больные: одна поправится, другая преставится. В ужасе мама побежала в больницу. А там мать четверых детей умерла, а Инна выздоравливает. Брат Василий имел бронь на заводе. Когда отца забрали на войну, он пошел в военкомат: папу забрали, а я молодой, здоровый… И его забрали. Уходил, соседка говорит: – Да ты, Василий, жизни еще не видел, девчат не целовал! Вернешься – женишься! А он чувствовал, видимо, что не вернется… Вздохнул только скорбно: – Где там вернешься… Такая война… Воевал в разведке, дали медаль «За отвагу». Сохраняя Краков, который фашисты собирались взорвать, себя Василий не сохранил: умер от ран в госпитале. Так и не поцеловал ни одной девчонки… Инна о папе Папа работал до 75 лет. Мама умерла в 65, и он до 92 лет жил один, не хотел переезжать к нам. Говорил: – Пока я здоров, мне помощь не нужна! Прекрасно готовил, мог и суп сварить, и кашу. Его все в поселке уважали: веселый, добрый, справедливый. Чувство юмора удивительное, шутки-прибаутки, свои сказы. В самодеятельности участвовал. Я иногда думаю: не с него ли Василия Теркина писали? Ему, 90-летнему, обувь носили – чинил. Тапочки любил шить. А ведь воевал на разных фронтах, был ранен. Одна рука не поднималась, в голове сидел осколок неоперабельный. – Пап, давай подадим на инвалидность? – Что ты! Какой я инвалид! Руки-ноги целы, как ты можешь называть меня инвалидом?! Кто-то добивался льгот инвалида, а он не хотел. Сам старался всем помочь. Когда умер в 94 года, уже после похорон на его имя пришло извещение: «Вам, как участнику Великой Отечественной войны, предлагается установить телефон по льготной очереди». А он так и умер без телефона, ничего не просил, никаких льгот. Сильный был человек. О русских мужчинах (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101834/183461.p.jpg) Стало традицией восхищаться русскими женщинами. Верные, любящие, терпеливые – они на самом деле такие и есть. Но часто мы восхваляем русских женщин, как бы тайно вздыхая: а вот русские мужчины… Эх… Не дотягивают… Да и мужчины наши, кажется, увлеклись самоиронией, самокритикой, самоуничижением… Так вот – я хочу произнести похвальное слово нашим русским мужчинам. Ведь сколько людей ни рассказывали бы мне о своих семьях, о своем прошлом – все они с восхищением упоминают об отцах, дедах и прадедах. Много наций на свете. Уверенные в себе, коммуникабельные, бодрые и жизнерадостные американцы. Сдержанные, независимые, умеющие владеть собой (a stiff upper lip) англичане. Остроумные, общительные, романтичные и галантные французы. Практичные, бережливые, предусмотрительные и пунктуальные немцы. Благородные, гордые, эмоциональные испанцы. Горячие, порывистые, стильные и музыкальные итальянцы. Честь вам и хвала! Пусть процветают старая добрая Англия (Merry Old England) и прекрасная Франция (La Belle France), сладкая Италия, Америка с ее американской мечтой и воинственная Германия (Deutschland über alles)! Но… на Святой Руси – хлебосольные и душевные, щедрые и великодушные русские мужчины – вы – самые лучшие! Вы чужды расчетливости и педантизма одних, прагматичности других, эксцентричности и снобизма третьих, свободны от перепадов импульсивного темперамента четвертых. Умеете дружить и любить. Не бросите в беде. Храбрые в сражении и сострадательные к бедствующим. Перейдете через Альпы и подкуете блоху. Полетите в космос и напишете «Троицу». Немало бед и страданий выпало на вашу долю: война за войной, враги за врагами, испытания и страдания – чтобы выкосить вас до последнего, истребить, следа не оставить. Ан нет! Не вышло! Русские мужчины – да сохрани же вас Господь! Пресвятая Богородица, простри Свой милостивый и всесильный Покров над нашими мужчинами! А уж мы, женщины, вас не подведем! 14 августа 2014 года http://www.pravoslavie.ru/jurnal/72939.htm Название: Как Кеша собирался стать гражданином мира. Рассказ Отправлено: Дмитрий Н от 04 Сентября 2014, 13:23:44 Как Кеша собирался стать гражданином мира
Ольга Рожнёва А он не привык улыбаться незнакомым людям Кеша, его жена Маша и годовалая Дашка озирались вокруг не то, чтобы испуганно, но, прямо скажем, настороженно. А вокруг всё было чужим и незнакомым: в этом месте никто не говорил по-русски. Посмотришь направо: длинный коридор, по которому можно ездить на велосипеде, посмотришь налево: такой же коридор, ещё длиннее. Везде непонятные вывески, непонятные объявления на чужих языках, везде чужая речь. И люди тоже непонятные: в хиджабе, в парандже, негры… (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101848/184864.p.jpg?0.555181470233947) Кто столкнётся взглядом с Кешей – автоматически улыбается. Тут так принято. Столкнулся взглядом с незнакомым человеком – нужно улыбнуться ему. А Кеша не привык улыбаться незнакомым людям. Посмотрит с непониманием, они тут же перестают улыбаться и отводят глаза, немного даже испуганно – видимо, взгляд у Кеши мрачноватый. А чему улыбаться?! В аэропорту Мюнхена семья должна была пересесть на другой самолёт – короткая стыковка. У них даже визы не было, и находиться в Мюнхене за пределами стыковочного рукава более суток они не имели права. Приземлились в 12 ночи, все объявления не по-русски, пошли за потоком пассажиров и ошиблись – прошли мимо нужного им места. Оказались там, где паспортный контроль – а визы нет. Кеша неплохо говорил по-английски, смог объясниться и вернуться к нужному месту – регистрации рейса до заветного райского уголка. Здесь уже были почти одни негры, и не только по-русски, но и по-английски почему-то никто не понимал. Встали в очередь первые. И вот гладкий, сияющий здоровьем и новой формой, немец спросил у них обратные билеты. Не имея обратных билетов, они, оказывается, не могли рассчитывать на регистрацию и подлежали депортации. You have a big problem Кеша опешил: обратных билетов у них не было. Немец скучно вздохнул и сказал внушительно: «You have a big problem! A very big problem!» И вызвал полицию. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101848/184866.p.jpg) Два высоких, тоже сияющих здоровьем и безупречной, без складок, без морщинок формой, – просто нереально идеальных, плакатных полицейских подошли к семье Кеши. Он побледнел, Маша задрожала, а Дашка начала истошно реветь. Полицейские устало вздохнули. Маша попросила прощения и трясущимися руками стала менять Дашке памперс. Из памперса выпал продукт Дашкиной жизнедеятельности – большой, коричневый, запашистый и упал прямо на Кешины новые белые брюки – предмет его гордости. Продукт скакнул по брюкам пару раз, оставляя большие жёлто-коричневые ароматные пятна, и упал прямо к ногам немецких полицейских. И тут Кеша понял: они – в глубоком дерьме. Во всех смыслах – прямом и переносном. Пророческий вздох бабули Проживающему в суровом сибирском климате Кеше давно мечталось увидеть, как солнце опускается в тёплый океан. Понежиться на белом песке, поесть от пуза морепродуктов – свежих, а не замороженных, отведать фруктов – спелых, а не тех, недозревших или полугнилых, что доезжали до их далёкого сибирского универсама, растеряв в пути и цвет, и запах, и вкус… Кеша продал велосипед, компьютер, сдал однокомнатную квартиру и свою прежнюю холостяцкую комнату. Добавили ежемесячные детские, а также деньги из маленькой компьютерной фирмы, которые друг и совладелец обещал регулярно посылать – вполне хватало на два, даже три месяца жизни в райском уголке. Билеты купили подешевле, с пересадкой в Мюнхене. Перед поездкой за границу заехали к бабушке в подмосковную деревню. Бабуля запереживала: зачем за границу, для чего, да как это, да что же теперь будет… Вобщем, как в мультфильме: я тебе растила, ночей не спала, а ты на электричке ездишь. Отсталая у них оказалась бабушка. И за границей она никогда не бывала. Кеша важно процитировал Чехова, правда, чуть переврав: «Вся Земля – наш сад!» И добавил: «Глобализация, бабуль, мы теперь не должны замыкаться в убогом мирке. Мы – граждане мира». Бабушка, бывший преподаватель литературы, достойно отпарировала: Им овладело беспокойство, Охота к перемене мест, Весьма мучительное свойство, Немногих добровольный крест… И вздохнула печально. Вздох этот оказался пророческим. Из Москвы в Мюнхен (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101848/184867.p.jpg?0.5855553166475147) Лететь было страшно: казалось, самолёт летит только потому, что машет крыльями. Голос пилота, объявившего о совершении супермегапутешествия, подозрительно молодой, даже юный, тоже не внушал доверия. Россия с высоты казалась пустынной: поля, поля, леса, леса, реки и редкие города. Темно, темно, немного огней и снова темно. Когда полетели над Германией – полей и лесов почти не было, один город плавно переходил в другой, трассы и эстакады уходили под землю и снова выныривали из-под земли. Всюду огни – сплошные огни. При посадке в Мюнхене почти расслабились – треть пути к райским наслаждениям пройдена, и в полудрёме морской бриз уже дышал в лицо. Рано расслабились… Полицейский участок В участке их посадили рядом с зоной курения. Маша закашлялась. Дашка в коляске уснула. Рядом оказался здоровенный негр. Смотрел он так угрюмо, что было понятно: у него тоже э биг проблем, и может, ещё биггер, чем у Кеши. Долговязый полицейский тихонько напевал: «О, майн либер Августин!» и не спеша рассматривал документы русских. Главным словом в участке было слово «секьюрити», оно произносилось с такой значимостью, что Кеша наконец проникся и стал чувствовать себя не то террористом, не то шпионом международного класса – в общем, кем-то очень значимым и важным. Немцы стали совещаться: русских следовало отправлять в Москву, а на ночь – в гостиницу. Но в гостиницу без визы нельзя, и денег на гостиницу у Кеши тоже нет. Он также не подключил карту для обслуживания в Германии, а наличных не хватало на обратные билеты. Спать бы им под лавкой в аэропорту, но спасла Дашка. Она проснулась и заревела так громко и жалобно, что немцы в мгновение ока решили отправить русских на ночёвку в довольно-таки удобную комнату. Кенгуру в полицейской форме (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101848/184868.p.jpg?0.18079784628935158) В комнате находились две кровати, стулья, стол. Из окна вид на вход в аэропорт. У входа стоят такси – сплошные «Мерседесы». Все входят и выходят, и только Кеша с семьёй – под охраной. Сопровождающий немец с белоснежной улыбкой предупредил, что каждые два часа полицейские будут заходить к ним в комнату для проверки, и оставил русских в одиночестве. Перед сном Кеша получил последнюю порцию стресса: он сходил в туалет, но в этом туалете не было ничего, чем можно было смыть воду – ни кнопки, ни рукоятки – ничего. Потрясённый Кеша вышел, протянул руку выключить свет – и наткнулся на кнопку смывания – она была за пределами санузла, аккурат под выключателем света. Это стресс стал последней каплей, и Кеша рухнул на кровать: перегруженная нервная система отказывалась работать. Ему снились райские уголки далёкой страны, тихий берег океана. Но всё это благолепие нарушалось бешеными скачками мощного кенгуру в сияющей полицейской форме и замысловатыми прыжками здоровенного страуса вокруг регистрационной стойки прямо на белом песке. Чужие, совсем чужие Утром за ними зашли две женщины-полицейские в идеально сидящей тёмно-синей форме. Высокие, такие же, как вчерашние полицейские – сияющие чистотой и здоровьем, с новыми, как будто только из магазина ремнями, рациями, пистолетами. Волосы идеально убраны, нигде ни волоска, ни выбившейся пряди – сплошной орднунг («Ordnung muss sein» – «Должен быть порядок»). Кстати, существует и другой вариант этой старинной поговорки: «Ordnung muss sein, sagte Hans, da brachten sie ihn in das Spinnhaus» – «Должен быть порядок, сказал Ганс, и упекли его в психушку». Так что немцы всё-таки не лишены чувства юмора. Правда, их юмор отличается от русского, как отличаются немки от русских девушек. Кеша непроизвольно сравнил жену и служительниц немецкого порядка: все три блондинки, молодые, красивые, стройные. Но по Маше сразу можно было понять – русская, а вот они – немки. Почему? У Маши тоньше черты лица, пожалуй, она привлекательнее, очаровательнее немок, но они такие разные… Кеша задумался и, кажется, понял: у немцев на лице спокойствие, хладнокровие какое-то, организованность и дисциплинированность, которые сквозят в каждом движении и даже мимике. На лице – улыбка, даже когда не улыбаются. Дух творит формы, и их дух сотворил иные формы, чужие. Да, они были совсем-совсем чужие люди. А немцы, конечно, испытывали те же чувства к Кеше – чужак. И словно в доказательство чуждости, инородности тут же подоспел и случай. Как Кеша обманул немецкий компьютер Поскольку карта Кеши в Германии не обслуживалась, а налички на билеты домой не хватало, ему предоставили интернет для заказа билетов. Немка дважды повторила: – У Вас есть только двадцать минут. Такой порядок. Вы можете работать на компьютере только двадцать минут, затем Ваше время истекает, и садится другой человек. Кеша покивал головой. За двадцать минут он мог добежать до канадской границы и вернуться обратно, а уж в обращении с компьютером наш герой был настоящим хакером, любому немцу дал бы фору. Кеша купил обратные билеты в Москву на ближайший рейс – уложился в пять минут. Затем посмотрел погоду в Москве, затем в Сибири, затем поздоровался с друзьями Вконтакте, немного пообщались. Зашёл на сайт своей фирмы, глянул заказы. Двадцать минут истекло. Кеша оглянулся – никому и в голову не приходило проверять его. Правило двадцати минут просто нельзя было нарушить, потому что это правило, а правила никогда нельзя нарушать. Кеше стало весело. Он встал из-за компьютера, потом снова сел и сказал тихонько: «Я другой человек. Ведь за двадцать минут я изменился и узнал много нового…» Компьютер согласно мигнул, и за следующие полтора часа Кеша переделал кучу работы в своей далёкой сибирской компьютерной фирме. Последний штрих Солнце опускалось в океан, на небе высыпали яркие звёзды тропических широт, на тёплом белом песке кто-то ел свежайшие морепродукты и пил изысканное вино, а в мюнхенском аэропорту Кешу с Машей и Дашкой в туалет водили под конвоем. Окружающие смотрели с недоумением: какое преступление совершила такая молодая симпатичная пара с ребёнком? Но немецкий незыблемый орднунг не позволял оставлять их одних даже с обратными билетами в Москву – кто знает, что ещё могут выкинуть эти русские? Жутко хотелось есть и пить. С собой в сумке были только баночки с детским питанием. Сначала накормили Дашку, затем решили перекусить сами. Кеша открыл баночку яблочного пюре со сливками и стал жадно есть, руки дрожали от голода. Сытая Даша, однако, взревновала к своей собственности, и стала дёргать папу за штанину: – Дай, папа, дай! Кеша льстиво протянул дочери мишку с погрызенным носом, но она не успокоилась, а продолжала завистливо тянуть: – Дай! Дай! Кеша повернул голову и увидел такую картину: семья немцев, богатых и дорого одетых, рядом с которыми их собственные одежда и вещи выглядели второсортным китайским ширпотребом, что, впрочем, было недалеко от истины, во все глаза смотрели в их сторону. И глаза эти были круглыми от удивления и возмущения, а немецкий малыш даже показывал пальцем своим маме и папе на странную семью. Кеша представил происходящее глазами немцев: русский в белых брюках с жёлтыми, очевидного происхождения, пятнами лопает детское пюре, а его годовалая дочь тянется к баночке ручонками и плачет: – Дай, папа, дай! И это стало последним штрихом в их заграничном путешествии. Молчаливая Маша проследила глазами за соседями, потом вздохнула и сказала: – Знаешь, Кеш, может, мы и граждане мира, но вот немцы об этом пока не знают… И зачем нам ваши кенгуру?! Вышли из Московского аэропорта, навстречу – русский полицейский, форма потрёпанная, идёт, своими далеко неидеальными зубами семечки лузгает. Сели в маршрутку. Тётка напротив чего-то ест, потом кусок пирога Дашке протягивает. Подумала, посмотрела на Кешу с Машей, вздохнула и им пирога дала. Маша улыбнулась: – Кеш, мы дома! (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101848/184872.p.jpg?0.5539362952113152) На следующее утро Кеша лежал на стареньком диване на веранде большого бабушкиного дома. Солнечный луч ползал по старому коврику, со двора доносились смех Маши и счастливые Дашкины вопли: ребёнок забавлялся на качелях. Истошно квохтала курица, готовая осчастливить яйцом если не весь мир, то своих хозяев точно. С кухни плыли чудесные запахи жареной картошки с грибами. Кеша встал, заглянул в дверь: бабушка принесла с грядки наливные сладкие помидоры и пупырчатые огурчики и заваривала в старом, большом, с детства знакомом чайнике фирменный чай с листочками смородины и мяты. Кеша подумал: – И на кой нам сдались ваши морепродукты, ваши морские гады?! И зачем нам ваши кенгуру?! Есть всё-таки, есть настоящий райский уголок на земле! И улыбнулся бабушке, а бабушка улыбнулась ему в ответ. P.S. Имена героев рассказа по их просьбе изменены. 4 сентября 2014 года http://www.pravoslavie.ru/jurnal/73380.htm Название: Умирать – это больно? Ольга Рожнёва Отправлено: Дмитрий Н от 19 Сентября 2014, 12:48:26 Умирать – это больно?
Истории отца Бориса Ольга Рожнёва (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101855/185565.p.jpg?0.4764407135080546) Отец Борис возвращался со службы и сильно промок, забыв взять зонт. А забыл он его из-за непривычного в семейном обиходе неприятного спора. Вообще-то, его молодая семья: он сам, жена Александра, первоклассник Кузьма и годовалая Ксюшка – жила очень дружно. Высокий, крепкий, черноволосый глава семьи, сильный характером, не по годам рассудительный и светловолосая, хрупкая матушка, скромная, мягкая очень подходили друг другу, и семейный корабль благополучно плыл по житейскому морю. Тем неприятнее была утренняя размолвка, когда Александра внезапно не согласилась с мужем, а стала спорить, настаивать на своём. Впрочем, всё по порядку. Спина была уже совсем мокрой, и отец Борис ускорил шаг. Лето кончилось мгновенно: не успел оглянуться – прошел Петров пост, потом Успенский, и вот уже зарядили сентябрьские дожди. Ещё не настала пора погожих деньков с золотом деревьев и горьковатым запахом прелой листвы, просто моросило с утра до вечера, не пуская детвору во двор после уроков. Из трубы родного дома вился дымок: матушка первый раз с весны затопила печку. Уже на веранде восхитительными волнами разливался запах томлённого в печи борща: семья ждала отца к обеду. За стол вместе со всеми сел соседский парнишка, Коля, ровесник Кузьмы, круглолицый здоровячок. Из-за него-то и произошёл спор. Соседка Алевтина, торговавшая на рынке китайскими кофточками и куртками, растила Колю одна. Супы по занятости варила редко, немудрено, что Коля наворачивал борщ за милую душу и косился на кастрюлю в ожидании добавки. Алевтина не препятствовала, когда сын увязывался за Кузьмой в храм. Но категорически не хотела крестить его Мальчишки росли по соседству и подружились ещё со времён песочницы и куличей. Алевтина не препятствовала, когда сын увязывался за Кузьмой в храм. Коле там нравилось, и он часто просил у матушки Александры «такой же крестик, как у Кузи», а то рвался вслед за другом к Причастию. Но проблема заключалась в том, что Алевтина категорически не хотела крестить сына: – Я что – запрещаю ему с вами в церковь ходить?! Не запрещаю! Дети – они все ангелы! Бог разберётся! А крещение… Вырастет – сам окрестится. Сознательно… У ребёнка должен быть выбор! Дети тоже права имеют! Они не марионетки! И со значением поглядывала на Кузьму и Ксюшку. Те марионетками себя не чувствовали – Ксюшка потому, что не понимала, о чём речь, а Кузьма считал себя свободным и сознательно верующим человеком. Коля рос добрым и ласковым пареньком, он очень привязался к семейству батюшки и стал здесь своим. Немудрено, что все перемены в нём Александра сразу замечала. А перемены происходили. В его новом мире можно было гоняться на машине за пешеходами и давить их, можно было убивать противника, убивать, и за это получать очки Чтобы компенсировать свои поездки за товаром и ненормированный рабочий день, Алевтина купила сыну компьютер, и он пристрастился к нему по полной программе. От любимой игрушки мог отвлечь только Кузьма, но тот занимался спортом, и в отсутствие старого друга Коля отрывался, стреляя и давя всё живое. В его новом мире можно было гоняться на машине за пешеходами и давить их, можно было убивать противника разным оружием, убивать, и за это получать очки. Можно было летать с небоскрёба на небоскрёб и парить в воздухе – делать всё, что невозможно делать в реальном мире. Александра заметила, что Коля стал нервным, дёрганым, он уже не стремился присоединиться к их походу в храм, а уходил играть на компьютере. Когда Кузьма с отцом как-то зашли за ним – даже не сразу повернул голову, чтобы поздороваться. А когда наконец повернул – отец Борис отшатнулся: у ребёнка были страшные глаза. Не просто красноватые от напряжения, а страшные. Коля стал заговаривать о смерти, и эти разговоры в устах раньше добродушного, смешливого мальчишки казались матушке Александре ужасными: как будто кто-то другой вещал привычным звонким голосом. Коля грустно вздыхал: – Тётя Саша, а я скоро умру… – Что ты, Коленька, ты ещё маленький, ты будешь долго жить! – Нет, скоро умру… А умирать – это больно? Александра страшно пугалась этих странных вопросов, и вот сегодня утром приступила к мужу с просьбой окрестить мальчика. Из-за этого и вышел спор. Отец Борис возражал, что он не может крестить ребёнка без согласия матери, матушка просила. Нехороший спор, когда они не смогли придти к согласию. Вечером заговорили о том же, но отец Борис уже принял решение: он предложил жене сугубо помолиться о том, чтобы крещение Коли состоялось: – А на помощь мы с тобой позовём тяжелую артиллерию. – Какую артиллерию?! – Кузьма, иди сюда. Можешь помолиться за Колю, чтобы его мама разрешила ему окреститься? Кузя ответ дал решительно: – Да. Он очень серьёзно отнёсся к просьбе, и отец Борис даже с некоторым удивлением наблюдал, как сын перед сном уединялся со своим маленьким молитвословом, молился, а потом возвращался в гостиную, сияя, как человек, выполнивший важное поручение. Он молился за друга. Кузьма возвращался в гостиную, сияя, как человек, выполнивший важное поручение. Он молился за друга И маленький белобрысый Кузя действительно оказался тяжёлой артиллерией – через три дня Алевтина сама зашла к соседям с просьбой окрестить сына: – Он странный какой-то стал, и вопросы странные задаёт… Колю окрестили, а в ближайшее воскресенье он исповедался и причастился вместе с Кузьмой. Отец Борис и раньше молился за Колю как за родного в домашней молитве, а теперь стал вынимать за него частицу на проскомидии. Матушка тоже молилась за него, прибавляя к ежевечерним поклонам за семью поклоны за отрока Николая. А через несколько дней предсказания Коли о скорой смерти чуть не стали явью. Услышав страшные крики соседки, отец Борис и матушка выбежали в подъезд и узнали: Коля играл несколько часов на компьютере в свои любимые игры, а потом, когда мать, наварив пельменей, позвала к столу, встал, но пошёл не на кухню, а к балкону. Принёс стул, открыл запертую наверху дверь, вышел на балкон, шагнул в пустоту с третьего этажа и упал на мокрый от дождя асфальт. В больницу поехали немедленно всей семьёй. Навстречу вышел хорошо знакомый врач-реаниматолог Александр Иванович, высокий, худой, рыжеватая бородка клинышком: – Здравствуйте, батюшка! Вы всей семьёй, смотрю. К Коле, конечно? А он уже не в реанимации. Ему у нас делать нечего. И после мёртвой паузы, почти весело: – Да что вы напряглись так? Я вас, наоборот, успокоить хотел! Колька ваш в рубашке родился! В детское отделение отправили и даже своим ходом пошёл! Ни сотрясения мозга, ни повреждения внутренних органов, ни внутренних кровоизлияний… Даже ушибов мягких тканей практически нет… Повредил кисть руки в запястье, поставили пластиночки. Так что, слава Богу! По дороге домой Кузя уверенно сказал: – Я знаю: его Ангел Хранитель спас! Хорошо, что мы его окрестили – эх, и хорошо! Позднее, когда Кузьма допытывался у друга, зачем он спрыгнул с балкона, Коля не мог ответить на этот вопрос. Он как будто не помнил прыжка, и сам был очень потрясён падением. Отец Борис, рассказывая мне эту историю, печально вздохнул и закончил так: – Блюдите убо, како опасно ходите… От тайных моих очисти мя и от чуждих пощади раба Твоего! Господи, спаси, сохрани и помилуй! 11 сентября 2014 года http://www.pravoslavie.ru/put/73504.htm Название: Есть у нас еще дома дела. Ольга Рожнёва Отправлено: Дмитрий Н от 26 Сентября 2014, 15:06:44 Есть у нас еще дома дела
Истории отца Бориса Ольга Рожнёва (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101867/186720.p.jpg?0.6136578775476664) Снег еще не выпал, но голые деревья, стылая земля замерли в ожидании зимы. Баба Валя кое-как открыла калитку, с трудом доковыляла до двери, долго возилась со старым, уже тронутым ржавчиной замком, зашла в свой нетопленый дом и села на стул у холодной печи. В избе пахло нежилым. Она отсутствовала всего три месяца, но потолки успели зарасти паутиной, старинный стул жалобно поскрипывал, ветер шумел в трубе – дом встретил ее сердито: где ж ты пропадала, хозяйка, на кого оставила?! как зимовать будем?! – Сейчас, сейчас, милый мой, погодь чуток, передохну… Затоплю, погреемся… Еще год назад баба Валя бойко сновала по старому дому: побелить, подкрасить, принести воды. Ее маленькая легкая фигурка то склонялась в поклонах перед иконами, то хозяйничала у печи, то летала по саду, успевая посадить, прополоть, полить. И дом радовался вместе с хозяйкой, живо поскрипывал половицами под стремительными легкими шагами, двери и окна с готовностью распахивались от первого прикосновения маленьких натруженных ладоней, печка усердно пекла пышные пироги. Им хорошо было вместе: Вале и ее старому дому. Рано схоронила мужа. Вырастила троих детей, всех выучила, вывела в люди. Один сын – капитан дальнего плавания, второй – военный, полковник, оба далеко живут, редко приезжают в гости. Только младшая дочь Тамара в селе осталась главным агрономом, с утра до вечера на работе пропадает, к матери забежит в воскресенье, душу пирогами отведет – и опять неделю не видятся. Утешение – внучка Светочка. Та, можно сказать, у бабушки выросла. А какая выросла-то! Красавица! Глазищи серые большие, волосы цвета спелого овса до пояса, кудрявые, тяжелые, блестящие – сияние даже какое-то от волос. Сделает «хвост», пряди по плечам рассыплются – на местных парней прям столбняк нападает. Рты открывали – вот как. Фигура точеная. И откуда у деревенской девчонки такая осанка, такая красота? Баба Валя в молодости симпатичная была, но если старое фото взять да со Светкиным сравнить – пастушка и королева… Умница к тому же. Окончила в городе институт сельскохозяйственный, вернулась в родное село работать экономистом. Замуж вышла за ветеринарного врача, и по социальной программе «Молодая семья» дали им новый дом. И что это за дом был! Солидный, основательный, кирпичный. По тем временам особняк целый, а не дом. Единственное: у бабушки вокруг избы – сад, всё растет, всё цветет. А у нового дома внучки пока ничего вырасти не успело – три тычинки. Да и к выращиванию Светлана, прямо скажем, была особо не приспособлена. Она хоть девушка и деревенская, но нежная, бабушкой от любого сквозняка и тяжелого ручного труда оберегаемая. Да еще сын родился, Васенька. Тут уж некогда садами-огородами заниматься. И стала Света бабушку к себе зазывать: пойдем да пойдем ко мне жить – дом большой, благоустроенный, печь топить не нужно. А баба Валя начала прибаливать, исполнилось ей 80 лет, и как будто болезнь ждала круглой даты – стали плохо ходить когда-то легкие ноги. Поддалась бабушка на уговоры. Пожила у внучки пару месяцев. А потом услышала: – Бабушка, милая, я тебя так люблю – ты же знаешь! Но что ж ты всё сидишь?! Ты ж всю жизнь работаешь, топчешься! А у меня смотри – расселась… Я хозяйство хочу развести, от тебя помощи жду… – Так я не могу, внученька, у меня уже ножки не ходят… старая я стала… – Хм… Как ко мне приехала – сразу старая… От переживаний, что не справилась, не помогла любимой внучке, баба Валя совсем слегла. Ноги шаркали по полу медленно, не желая двигаться… В общем, вскоре бабушка, не оправдавшая надежд, была отправлена восвояси и вернулась в родной дом. От переживаний, что не справилась, не помогла любимой внучке, баба Валя совсем слегла. Ноги шаркали по полу медленно, не желая двигаться, – набегались за долгую жизнь, устали. Дойти от постели до стола превратилось в трудную задачу, а до любимого храма – в непосильную. Отец Борис сам пришел к своей постоянной прихожанке, до болезни деятельной помощнице во всех нуждах старинного храма. Внимательным глазом осмотрелся. Баба Валя сидела за столом, занималась важным делом – писала свои обычные ежемесячные письма сыновьям. В избе холодновато: печка протоплена плохо. Пол ледяной. На самой теплая кофта не первой свежести, грязноватый платок – это на ней-то, первой аккуратнице и чистюле; на ногах стоптанные валенки. Отец Борис вздохнул: нужна помощница бабушке. Кого же попросить? Может, Анну? Живет недалеко, крепкая еще, лет на 20 моложе бабы Вали будет. Достал хлеб, пряники, половину большого, еще теплого пирога с рыбой (поклон от матушки Александры). Засучил рукава подрясника и выгреб золу из печи, в три приема принес побольше дров на несколько топок, сложил в углу. Затопил. Принес воды и поставил на печь большой закопченный чайник. – Сынок, дорогой! Ой! То есть отец наш дорогой! Помоги мне с адресами на конвертах. А то я своей куриной лапой напишу – так ведь не дойдет! Отец Борис присел, написал адреса, бегло бросил взгляд на листочки с кривоватыми строчками. Бросилось в глаза – очень крупными, дрожащими буквами: «А живу я очень хорошо, милый сыночек. Всё у меня есть, слава Богу!» Только листочки эти о хорошей жизни бабы Вали – все в кляксах размытых букв, и кляксы те, по всей видимости, соленые. Анна взяла шефство над старушкой, отец Борис старался регулярно ее исповедовать и причащать, по большим праздникам муж Анны, дядя Петя, старый моряк, привозил ее на мотоцикле на службу. В общем, жизнь потихоньку налаживалась. Внучка не показывалась, а потом, через пару лет, и тяжело заболела. У нее давненько были проблемы, и свои недомогания она списывала на больной желудок. Оказался рак легких. Отчего такая болезнь ее постигла – кто знает, только сгорела Светлана за полгода. Муж буквально поселился на ее могиле: покупал бутылку, пил, спал прямо на кладбище, просыпался и шел за новой бутылкой. Четырехлетний сын Вася оказался никому не нужен – грязный, сопливый, голодный. Взяла его Тамара, но по своей многотрудной деятельности агронома внуком ей заниматься было некогда, и Васю стали готовить в районный интернат. И тогда в коляске старого «Урала» к дочери приехала баба Валя. За рулем восседал толстый сосед дядя Петя, одетый в тельняшку, с якорями и русалками на обеих руках. Вид у обоих был воинственный. Баба Валя сказала коротко: «Пока я жива, Васеньку в интернат не отдам», – отрезала бабушка. – Я Васеньку к себе возьму. – Мам, да ты сама еле ходишь! Где тебе с малым справиться! Ему ведь и приготовить, и постирать нужно! – Пока я жива, Васеньку в интернат не отдам, – отрезала бабушка. Пораженная твердостью обычно кроткой бабы Вали, Тамара замолчала, задумалась и стала собирать вещи внука. Дядя Петя довез старого и малого до хаты, выгрузил, а потом почти на руках транспортировал обоих в избу. Соседи осуждали бабу Валю: – Хорошая такая старуха, добрая, да, видимо, на старости лет из ума выжила: за самой уход нужен, а еще ребенка привезла… Это ж не кутенок какой… Ему забота нужна… И куда только Тамарка смотрит! После воскресной службы отец Борис отправился к бабе Вале с недобрыми предчувствиями: не придется ли изымать голодного и грязного Ваську у бедной немощной старушки? В избе оказалось тепло, печь основательно протоплена. Чистый, довольный Васенька на диване слушал пластинку со старинного проигрывателя – сказку про Колобка. А бедная немощная старушка легко порхала по избе: мазала перышком противень, месила тесто, била яйца в творог. И ее старые больные ноги двигались живо и проворно – как до болезни. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101867/186721.p.jpg) – Батюшка дорогой! А я тут это… ватрушки затеяла… Погоди немножко – матушке Александре и Кузеньке гостинчик горяченький будет… Отец Борис пришел домой, еще не оправившись от изумления, и рассказал жене об увиденном. Матушка Александра задумалась на минуту, потом достала из книжного шкафа толстую синюю тетрадь, полистала и нашла нужную страницу: «Старая Егоровна отжила свой долгий век. Всё прошло, пролетело, все мечты, чувства, надежды – всё спит под белоснежным тихим сугробом. Пора, пора туда, где несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание… Как-то метельным февральским вечером Егоровна долго молилась перед иконами, а потом легла и сказала домашним: “Зовите батюшку – помирать буду”. И лицо ее стало белым-белым, как сугробы за окнами. Домашние позвали священника, Егоровна исповедалась, причастилась, и вот уже сутки лежала, не принимая ни пищи, ни воды. Лишь легкое дыхание свидетельствовало: душа еще не улетела из старческого неподвижного тела. Дверь в прихожей раскрылась: свежий порыв морозного воздуха, младенческий крик. – Тише, тише, у нас тут бабушка умирает. – Я ж младенцу не заткну рот, она только что родилась и не понимает, что плакать нельзя… Из роддома вернулась внучка старой Егоровны, Настя, со смешным, красненьким еще младенцем. С утра все ушли на работу, оставив умирающую старушку и молодую мамочку одних. У Насти еще толком не пришло молоко, сама она, неопытная, не умела пока приладиться к дочери, и младенец истошно орал, сильно мешая Егоровне в ее помирании. Умирающая Егоровна приподняла голову, отсутствующий блуждающий взгляд сфокусировался и обрел ясность. Она с трудом села на кровати, спустила босые ступни на пол и стала шарить слабой худой ногой в поисках тапок. Когда домашние вернулись с работы, дружно отпросившись пораньше по уважительной причине (умирающая, а может, уже испустившая последний вздох бабушка), то обнаружили следующую картину: Егоровна не только не собиралась испускать последнего вздоха, но, напротив, смотрелась бодрее обычного. Она решительно передумала помирать и бойко ходила по комнате, баюкая довольного, умиротворенного наконец младенца, в то время как обессиленная внучка отдыхала на диване». Александра закрыла дневник, глянула на мужа, улыбнулась и закончила: – Моя прабабушка, Вера Егоровна, меня очень полюбила и просто не могла позволить себе умереть. Сказала словами песни: «А помирать нам рановато – есть у нас еще дома дела!» Она прожила после этого еще десять лет, помогая моей маме, а твоей теще Анастасии Кирилловне растить меня, свою любимую правнучку. И отец Борис улыбнулся жене в ответ. 25 сентября 2014 года http://www.pravoslavie.ru/jurnal/73874.htm Название: Простые радости. Ольга Рожнёва Отправлено: Дмитрий Н от 07 Октября 2014, 15:19:21 Простые радости
Три истории Ольга Рожнёва Маленькие дела (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101876/187671.p.jpg) Светлана в коллективе пользовалась уважением: трудолюбивая, энергичная, неунывающая. Три сына – школьники, учатся хорошо, всегда чистые, ухоженные. В селе уже почти никто коров не держит, а у неё – корова Зорька. Отец, которого все зовут просто Ерофеич, тоже всегда досмотрен. – И когда ты, Светлана, всё успеваешь?! Корова – это такие труды… – А лениться меньше нужно! И потом – какие с коровой труды?! Подоил, пастись выгнал – вот и вся работа! Эх, пуганые вы вороны! Начатое дело – половина сделанного! Глаза страшат – а руки делают! – Да… Это ты правильно говоришь… А мы вот обленились, видимо… Неужели совсем нетрудно? А трое сынишек? – А что?! Накормить – что одного, что трех: одинаково готовить нужно! Дела-то всё маленькие: простирнул да сварил… Какие там дела-то?! С отцом мне трудно – вот это да… Старый стал мой Ерофеич, раньше быстро делал, быстро соображал, а сейчас пока дотумкает – не дождешься… – Да… Еще отец старый на тебе… Повздыхают, посочувствуют. А Ерофеич, невысокий, плотный, улыбчивый мужичок-боровичок, и правда, раньше был побойчее. Надвинет кепку на лысину и – вперед: на рыбалку, на родительское собрание в школу к внукам, в магазин. Всем улыбнется, со всеми поздоровается, пошутит – любили в селе Ерофеича. – Хорошо тебе, Ерофеич, за дочкой-то живется! Повезло тебе со Светкой – вон она какая деловая! Ерофеич радостно улыбается: – Да, слава Богу, повезло! А теперь еле ходит старик. Выйдет кое-как из дому, до магазина за хлебом дойдет и назад еле плетется. Сядет на завалинку, дышит тяжело, пот с лысины стирает, и сил на улыбку почти нет. Летом не стало Ерофеича. Маленькие дела – они, конечно, маленькие, незаметные. Но это пока другой их делает И к осени всё хозяйство Светланы дало трещину. Оказалось, что маленькие дела – они, конечно, маленькие, незаметные. Но это только пока делал их папа. Оказалось, что с коровой всё не так просто обстоит: ей свеклу нужно сварить, ведра три воды принести, сена плетушку подбросить, хлев утром и вечером почистить. А также: калитку открыть и выгнать корову к пастуху, а потом встретить. А еще оказалось, что с сыновьями тоже дед большей частью занимался. Он просто им супчику немудреного сварит. Просто носки на батарею положит. Просто на лавочке посидит и присмотрит, чтобы на улице не заигрались, не подрались. Дела-то, они маленькие были. А теперь – холодно, грязно, мальчишки за компьютером сидят целый день голодные, и уроки не сделаны. Через пару месяцев Светлана отказалась от коровы, через год за нехваткой времени забросила огород. – Света, ты ж говорила: «Какие с коровой труды!» – Чужие труды – они плохо видны, девочки… А что папа для меня значил – я поняла, только когда его потеряла… Танцор диско (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101877/187733.p.jpg?0.09254467277787626) Кадр из фильма «Танцор диско» Лена замуж вышла за самого красивого парня в округе. Смотрели фильм «Танцор диско»? Так вот ее муж был прямо как этот танцор. Высокий стройный брюнет. Красивый – глаз не отвести. Правда, еще до свадьбы любил выпить. И что?! Должны быть у человека хоть какие-то недостатки или нет?! В общем, вышла замуж. Неделю прожили – лучше не бывает. Через неделю приходит с работы домой – кухня загажена, туалет – еще хуже, телевизор – на полу. В прихожей – лужа. – Мама, – сквозь слезы, – что делать?! – Как это что делать?! Бери тряпку – и вперед! Надолго ее не хватило, через полгода тряпочные подвиги завершились разводом. Через два года Лена снова вышла замуж. Дама она высокая, красивая, танцор диско ей был под стать. А вот второй муж, Лешка, – дробненький, маленький; жена каблуки наденет – он на полголовы ниже. Подружки подшучивали. А через год завидовать стали: дробненький оказался примерным семьянином и прекрасным мужем. Лешка на работу, Лешка в магазин, Лешка с ребенком гулять. – Не в красоте счастье, – улыбается Лена. – Прописные истины, – парируют подруги. Прописные-то, конечно, прописные, только почему они так часто забываются?! Простые радости (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101877/187734.p.jpg?0.2590595227666199) Свекровь Лены, Татьяна Ивановна, родилась в бедной семье. Окончила школу и сказала родителям: – Как мне надоело ходить на все праздники в одной и той же старой розовой кофточке! Я не стану в нищете жить! Пошла на завод, на сварке точечной учеником попрактиковалась, стала работать, получила первую приличную зарплату. Купила блузку – рукав фонариком, сшила плиссированную юбку, первый раз в жизни подстриглась в парикмахерской. Собралась на танцы. Вечером надевает свою юбку плиссированную, блузку – смотрит: а у нее все руки в ожогах от искр сварки. Сняла она новую блузку, достала старую розовую кофточку, и что-то настроение у нее пропало в клуб идти. Собрала учебники, занималась по вечерам, летом поехала в Москву, поступила в финансово-экономический институт. Окончила, вернулась домой, через несколько лет стала заместителем директора завода по сбыту. Пять лет прожила в Москве, такие парни вокруг нее ходили, а она за своего, родного, заводского водителя замуж вышла. Жизнь летит быстро. Всего у них в достатке: машина, шуба норковая, квартира просторная. Не заметили, как состарились. Сядут вечером у телевизора и – любимая тема: когда лучше жизнь была – раньше или теперь? Вася, муж, басит: – Сейчас лучше – в магазинах всё есть! А Татьяна ему в ответ: – Ага, есть! Колбаса без мяса, молоко без молока! Одежда одноразовая! Вон мамкин пылесос «Вихрь» стоит – ему сорок лет – всё еще работает! А сейчас?! Мне про наш новый пылесос, знаешь, что сказали?! «Что вы хотите – ему уже три года!» Вася возражает: – Зато сейчас свобода, а раньше по телевизору только генерального секретаря и целовали! В общем, спорят они, спорят – никак к согласию не придут. Только в одном согласны: раньше люди умели радоваться. – Я раньше так радовалась юбке плиссированной, как сейчас шубе норковой не радуюсь! Платье новое сошьешь – радуешься! А сейчас: платье – не платье, еда – не еда! И Вася соглашается: Я пришел из армии – как все радовались! Вся улица пела и плясала! А сейчас… Разучились мы радоваться. – Да… Я пришел из армии – как все радовались! Столы прямо на улице накрывали, вся улица пела и плясала! И столы-то такие незамысловатые… А сейчас придет человек из армии – никто особенно и не радуется… Разучились мы радоваться… Вот и спорить больше не о чем… Татьяне надоело телевизор смотреть. Чем заняться? Полезла на антресоли – старые вещи разбирать. – Ой, Вася, смотри: кофта моя старая, розовая! Неужели налезет?! Васенька, налезла! – Ах, Танюшка, какая ты у меня красавица… Как была красавица, так и теперь… И розовый цвет тебе так к лицу! Зарделась, засмущалась и помолодела, похорошела враз – как в юности. Обнял, прижал к сердцу: – Как я рад, что ты со мной, любимая! – И я рада, Васенька! Вот такие они, наши простые радости… 6 октября 2014 года http://www.pravoslavie.ru/jurnal/74104.htm Название: О старом серванте. Рассказ Отправлено: Дмитрий Н от 11 Октября 2014, 22:26:56 О старом серванте
Ольга Рожнёва «Когда я молюсь, в моей жизни происходят удивительные совпадения и открытия, но когда я перестаю молиться, эти совпадения прекращаются» Из рассказа архимандрита Тихона (Шевкунова) о Владыке Василии (Родзянко) (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101704/170451.p.jpg?0.2517091960180551) Как-то неожиданно Олег Владимирович затосковал. Тосковать ему было совершенно не о чём: любимая семья, любимая работа с достойной зарплатой, поездки в отпуск с женой и трёхлетним сынишкой по удивительным и прекрасным местам. И в храм по выходным они ходили всей семьёй, и дом — полная чаша… О чём тужить? А вот: всё чаще, глядя на подрастающего сыночка, стал вспоминать собственное детство. Маму, добрую, светлую. Он, маленький, любил подбежать, обнять, погладить ручонками светлые пушистые мамины волосы и сказать: «Солнышко моё!» А мама подхватывала на руки, кружила и отвечала радостно: «Олежка-сыроежка мой! Это ты моё солнышко!» Папу он не знал, а с мамой им было очень хорошо вместе в их маленькой однокомнатной квартире. Там все радовало малыша: кухня, с самыми вкусными запахами на свете, уютный диванчик, собственный письменный стол, который ждал, когда он, Олежка, пойдёт в школу и будет заниматься важным делом — уроками, а пока они с мамой за ним рисовали вместе, учили буквы, читали азбуку. Или чудесный сервант, в котором располагалось целое множество полочек, шкафчиков, отделений. В одном — высоко — прятались сюрпризы и замечательные подарки: машинки, мяч, подъёмный кран, конструктор, из которого они вместе с мамой мастерили всякие разности. И у него всегда получалось лучше, чем у мамы, и она хвалила его: «Ты у меня настоящим мужчиной растёшь, сынок!» Были антресоли, где ожидали своего часа новогодние игрушки. Он так любил и так ждал всегда приближения сказочных дней, когда мама, встав на стул, доставала большую коробку, полную ваты, дождика, хрустальных волшебных шаров и сосулек, и прочих чудесных игрушек, которыми они украшали ёлку. Был ящичек, где хранился их семейный фотоальбом. И там мама была маленькой девочкой в коротком платьице, школьницей с портфелем в руках — это когда его ещё не было у мамы… И портрет мамы, где она смотрела прямо на него и улыбалась ласково, конечно, только ему, и солнечные лучи золотились на маминых солнечных волосах. «Солнышко», — шептал он, глядя на любимую фотографию. А ещё — снимки на юге, где он строил на песке дворец, он всегда любил что-то строить, а мама смеялась и помогала. Он стал архитектором и хорошим архитектором — наверное, благодаря тем детским играм… Что-то он совсем расклеился: игрушки ёлочные, сервант, диванчик… Узнал бы кто на работе… Метр девяносто пять и сто килограммов накачанного тела вкупе с суровым взглядом и короткой стрижкой как-то не свидетельствовали о сентиментальности их владельца. Став взрослым, иногда слышал или читал высказывания о том, как балует мальчиков женское воспитание, не позволяет воспитать настоящих мужчин. Он хорошо знал, что это не так. Всё бывает по-разному… Его мама была умной и сильной — это он сейчас понимал. Но силу свою всегда скрывала. Четырёхлетний Олежка боялся темноты, а мама делала вид, что не замечает страхов сына. Обнимала его и шептала: — Сынок, мы, женщины, такие трусишки! Как хорошо, что у меня есть ты! Знаешь, вот в ванной темно, и мне даже страшно как-то туда идти… И он чувствовал прилив великодушия и благородства, и это великодушие и желание помочь маме прогоняли страх начисто. И он шёл, включал свет и радостно объяснял: — Смотри, видишь: светло! И нечего тут бояться! А в пять лет он брал у мамы сумку: — Мам, пойдём быстрее! — Да я бы с радостью, сыночек, вот только сумка тяжёлая… Мы, женщины, народ хрупкий… — Давай я понесу! Мне не тяжело! Это сейчас он понимал, что сумка была совсем лёгкой, а тогда учился — учился быть сильным. — Не плачь, сынок, мужчины не плачут! — А если не можешь не плакать? — Закрой дверь и поплачь, а потом выйди и улыбнись! Так внезапно закончилось детство и так рано. Из садика забрала мамина подруга, Лена. — Где мама? — В больнице, Олег. Ей делают операцию: аппендицит. Маму он больше не увидел. И фото маминых больше в руках не держал никогда. Приехала тётя Галя, мамина сводная старшая сестра, быстро оформила его в детский дом: — У меня своих детей нет и не было, а уж с чужими я и подавно не справлюсь. Ты уже большой, Олег, будешь расти в коллективе, тебе это полезно. Квартиру вашу я сдавать стану, что ей пустой стоять-то. Деньги получу с квартирантов: глядишь, тебе куплю подарок какой-нибудь к школе. В детдоме он, домашний, любимый, тем не менее, не стал мальчиком для битья. Он быстро научился драться и не давал себя в обиду. Грозой детдома был Шняга, Вовка Шнягин. Он не отличался особой силой, но был патологически жестоким, не боялся боли — ничего не боялся, мог порезать себя самого или других на раз. Олег дрался с ним и делал вид, что тоже не боится боли, не боится крови — ничего не боится, и Шняга отстал, признал равным. Подарков от тёти он не дождался. Да и саму тётю видел только один раз, когда уже вырос и стал жить самостоятельно. Тётя не лишила его жилья, не продала втихаря — и за то спасибо. Когда он, уже совершеннолетний, пришёл в их с мамой квартиру — она была пуста. Совершенно пуста — ни мебели, ничего. Даже лампочки выкручены. Что ж… он выжил, не пропал, не попал в тюрьму и не стал преступником или тунеядцем. Он слишком хорошо помнил маму. Помнил её любовь, и эта любовь давала силы, вела по жизни. И сейчас про него можно сказать, что он состоялся. Как муж, отец, хороший работник, профессионал… Отчего же так ноет сердце, и всё чаще снятся сны об их маленькой квартире, наполненной светом, цветами? Снится чудесный сервант и маленький диванчик и их с мамой письменный стол… А главное: у него не осталось ни одной маминой фотографии — совсем ни одной. И он очень боялся, что время сотрёт из памяти её светлые волосы и глаза с рыжими крапинками, и он забудет, как выглядела мама. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101704/170495.p.jpg?0.6847565670032054) Рожнева О.Л. Тесный путь. Рассказы для души. Зерна, Рязань: 2014. Он никогда в жизни не молился о вещах или предметах. Молился о сыне, о жене, о здравии и спасении своей семьи, о путешествующих и страждущих в болезнях. А вещи — это такой пустяк… А тут вдруг ночью проснулся — и больше не смог уснуть: опять снилось, как живут они себе с мамой вместе, как она любит его. Почувствовал сильную тоску и, встав, подошёл тихонько к окну. Смотрел, прижавшись лбом к стеклу, на тихо падающий снег и, неожиданно для себя стал молиться: — Господи, пошли мне что-нибудь о маме, какую-нибудь весточку, хоть что… Я так боюсь забыть её. Так люблю её, Господи… Сам удивился несуразности просьбы — столько лет прошло, какие там весточки… Днём, как обычно, забегался и думать забыл о ночных переживаниях. После работы проехался по магазинам. Обычно ездили за покупками всей семьёй, но тут особый случай — нужно было поискать подарок на день рождения жене. Выходя из машины, услышал скрипучий голос: — Олег, это ты, что ли? Какой взрослый стал! А здоровый-то какой! Да… Когда я тебя последний раз видела — тебе ведь лет восемнадцать было, да? А какая машина-то у тебя красивая! Разбогател, что ли? А про родную тётку и не вспоминаешь?! И он послушно, сам не зная зачем, поехал в гости к тёте Гале, постаревшей, уменьшившейся в размерах. Пил жидкий чай на неприятно пахнувшей кухне. Послушно улыбался, кивал головой и слушал, как жаловалась тётка на одинокую жизнь, на маленькую пенсию. Потом спросил: — У вас не осталось что-нибудь из маминых вещей? — Ещё как осталось! Я хранила в целости и сохранности! Повела в коридор, подняла занавеску над каким-то шкафом — и он узнал их с мамой сервант! — Вишь, как вещь сохранилась! Для тебя берегла! Можешь забрать… Ты мне только, племяш, помоги чуток… Денег не хватает — сам, небось, знаешь, каково пенсионерам живётся на белом свете, да ещё если никто не помогает… А я ведь тебе много добра сделала, Олег! Квартиру твою сберегла для тебя! И вот буфет тебе сохранила — гляди: как новенький! И он отдал тётке пятьдесят тысяч — всё, что было с собой. Вызвал машину и забрал сервант, привёз домой, поставил у себя в кабинете. Жена, увидев этот старый сервант в их со вкусом и любовью обставленном доме, вздохнула, но, будучи человеком тактичным и умным, ни слова не сказала против и расспрашивать, глядя на его лицо, пока не стала. А он закрыл дверь в кабинет, подошёл к серванту — и увидел всё как наяву: машинки, и конструктор, и ёлочные игрушки, и сладости на полке. Стал открывать шкафчики — всё пусто, там не осталось ничего из их с мамой жизни, но это был их с мамой сервант. Вдруг в одном из ящиков он что-то заметил. Засунул руку поглубже и достал… их с мамой фотоальбом. Олег Владимирович открыл альбом — на него смотрели мамины весёлые глаза, рыжие в крапинку, и солнечные лучи золотились на маминых солнечных волосах. И она смотрела прямо на него и улыбалась ласково — конечно, только ему. «Солнышко… Солнышко моё… Мама…», — прошептал он. Хорошо, что дверь в кабинет была закрыта — ведь мужчины не плачут. *** Данная история вошла в новую книгу Ольги Рожнёвой «Тесный путь. Рассказы для души», выпущенную в издательстве «Зёрна». Многие из напечатанных в книге рассказов были впервые опубликованы на страницах портала Православие.Ru. http://www.pravoslavie.ru/put/70195.htm Название: Увидеть чудо Отправлено: Дмитрий Н от 03 Ноября 2014, 20:24:16 Увидеть чудо
Ольга Рожнёва (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101893/189367.p.jpg?0.4034118677955121) «И сбывается над ними пророчество Исаии, которое гласит: слухом услышите – и не уразумеете; и глазами смотреть будете – и не увидите» (Мф. 13: 14 ) «Вот говорят: Бог, вера, церковь… А почему сейчас не происходят такие чудеса, как в Евангелии?! А?! Что-то немые не становятся говорящими и глухие – слышащими! Где сейчас те самые расслабленные, которые встают, берут постель и выходят из дома своими ногами?! Если б я чудо такое своими глазами увидел – я б сразу уверовал! Первый бы в церковь пошёл!» (Из разговора в поезде). Рассказ игумена Савватия (Рудакова) (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101893/189374.p.jpg?0.4168370394036174) Игумен Савватий (Рудаков) «И, не имея возможности приблизиться к Нему за многолюдством, раскрыли кровлю дома, где Он находился, и, прокопав ее, спустили постель, на которой лежал расслабленный. Иисус, видя веру их, говорит расслабленному: чадо! прощаются тебе грехи твои (Мк. 2: 4–5). Не так давно я окрестил жителя Верхнечусовских Городков, бывшего председателя поселкового совета, а ныне пенсионера, Волкова Юрия Александровича. Из того, что крещение он принял в уже немолодом возрасте, понятно, что большую часть своей жизни Юрий прожил человеком нецерковным. Поэтому, будучи новоначальным, имел многочисленные сомнения и недоумения. Молился об укреплении веры. Из Верхнечусовских Городков к нашему монастырю Казанская Трифонова пустынь ходит паром. И вот не так давно на пароме Юрий Александрович встретил небольшую группу людей, сопровождавших инвалида-колясочника. Все они были неместные. Пока ждали отплытия, познакомились, разговорились. Мужчина в коляске оказался бывшим воином-афганцем. Во время военных действий летел на «вертушке» – вертолёте, вертолёт под обстрелом загорелся. Из всего экипажа он один остался в живых. Его еле спасли – на теле были многочисленные ранения, позвоночник повреждён, чуть не все кости переломаны. Воин перенёс несколько операций, но ничего не помогло, и вот уже много лет нижняя часть тела парализована. Столько лет человек прикован к инвалидной коляске… Это же наивно – мечтать, что купание в источнике может ему чем-то помочь… Сопровождавшие инвалида друзья стали спрашивать дорогу к источнику Казанской иконы Пресвятой Богородицы. Юрий Александрович подумал про себя: «Зачем только время тратят и силы? Столько лет человек прикован к инвалидной коляске… Это же очень наивно – мечтать, что купание в источнике может ему чем-то помочь… Просто вода… Очень холодная вода… И что?! Чем ему эта вода поможет?! Друзья – вроде ребята серьёзные, а такой ерундой занимаются… Ну да ладно, хоть прогуляются – места-то живописные и погодка чудесная, лето…» Но вслух ничего не сказал. Подробно объяснил, как добраться до святого источника, потом паром причалил к берегу, и они расстались. Через полтора месяца Юрий снова встретил тех же людей с тем же афганцем-колясочником на пароме. Смотрит – похоже, инвалид привстаёт на ноги сам. И друзья радостные такие… Снова на источник его повезли. Прошло больше месяца. И в третий раз Юрий Александрович встретил тех же людей. Встретил – и удивился: они почему-то одни приехали, без афганца. Моросил осенний дождь, холодные волны Чусовой били о стенки парома. Видимо, не повезли инвалида с собой, чтобы не простудился в ненастье… – Ребята, здравствуйте! А друга своего дома оставили, да? – Почему дома?! Да вот же он! – услышал Юрий Александрович в ответ. Смотрит Юрий – и не верит своим глазам: среди них стоит мужчина с палочкой в руке, вовсе и не инвалид никакой – сам ходит, сам передвигается. За три месяца человек, который был годами неподвижен, встал на ноги. Случившееся чудо оказалось чудом вдвойне. Не только для бывшего больного, но и для самого Юрия Александровича. Увиденное сильно укрепило в нем веру. *** Рассказ Анны, экскурсовода из монастыря Спаса Нерукотворного пустынь в Клыково «Тогда говорит человеку тому: протяни руку твою. И он протянул, и стала она здорова, как другая» (Мф. 12: 13). В монастырь трудниками приезжают всякие люди. Иногда и неверующие. Бродяги, бывшие заключённые, только что освободившиеся из мест лишения свободы. Приезжают просто потому, что идти некуда, а в монастыре и накормят, и дадут ночлег. Можно потрудиться – и будешь сыт. Вот один такой трудник у нас появился недавно. На дворе лето, тепло. Одет он в футболку с короткими рукавами, а руки все в наколках – сидел в тюрьме. Некрещёный. Жил без Бога. В общем, та ещё биография… На территории нашего монастыря находятся келья и могилка схимонахини Сепфоры, известной старицы, которая провела здесь последний год своей земной жизни. Матушка была прозорлива. И при жизни, и после смерти по её молитвам происходит много чудесных исцелений, подается духовная помощь страждущим и скорбящим. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101893/189372.p.jpg?0.6943964131642133) В келье матушки Сепфоры И вот как-то раз этот трудник оказался в келье матушки. Его помазали маслом из лампадки, горящей в келье перед иконами. Он очень неохотно подставил свой лоб. Зачем, мол? И вот, начертали ему крест на лбу. Он постоял минуту и вдруг говорит: – Что вы такое сделали?! У меня вся рука огнём горит! – и на руку показывает. – Причём тут рука?! Тебе лоб помазали! – А я вам говорю, что у меня руку как огнём жжёт! Нужно сказать, что ему когда-то в драке перерезали сухожилие, и мизинец не распрямлялся, был согнут. Постепенно он сильно усох. Казалось бы, всего лишь мизинец – а силы в руке уже нет. Ни поклажу тяжёлую поднять, ни как следует поработать кистью… И вот эту самую руку у него и зажгло. Смотрит: а усохший, много лет скрюченный мизинец задвигался и распрямился! Представьте: суровый мужик бегает как ребёнок, всем свой мизинец показывает, от радости и умиления чуть не плачет! Он бегал радостный по всему монастырю. Представьте себе: повидавший виды, суровый мужик бегает как ребёнок, всем свой мизинец показывает, от радости и умиления чуть не плачет! Потом он сразу крестился. Вот такое мгновенное обращение к Богу! Почему такую милость Господь ему оказал – кто знает? Может, кто из родных: мама, бабушка – о нём сильно молились… Матушка Сепфора его пожалела, по её молитвам он не только исцелился, но и стал крещёным человеком, все грехи свои оставил в прошлом… Может, мать Сепфора прозрела, что есть в душе у него что-то доброе… Об этом мы можем только догадываться. Но чудо было мгновенным! Молитвами Святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас! 30 октября 2014 года http://www.pravoslavie.ru/put/74714.htm Название: Бронь в монастырской гостинице. Ольга Рожнёва Отправлено: Дмитрий Н от 21 Ноября 2014, 17:45:14 Бронь в монастырской гостинице
Рассказ Ольга Рожнёва (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101910/191046.p.jpg?0.07494090870022774) Река Чусовая После Литургии народ не спеша потянулся из храма. Теплое солнце, золотая листва, особый осенний прозрачный воздух – всё в этот октябрьский день было праздничным, будто и природа радовалась дню памяти преподобного Сергия Радонежского. После трапезы игумен Савватий, хоть и очень устал, долго не мог уйти в келью: у трапезной толпились паломники – кто ждал благословения на дорогу, кто искал совета, кто желал поздравить с праздником. – Батюшка, когда благословите теперь приехать в обитель? – Батюшка, мама позвонила: заболела – прошу молитв! – Отец Савватий, надо бы поговорить: на работе проблемы большие… – По строительству, батюшка, можно спросить совет? И среди многочисленных мужских басов и высоких женских голосов – неожиданный детский звонкий – дочка паломницы лет девяти в яркой розовой шапочке: – Батюшка, а у меня преподобный Сергий – самый любимый святой! Я к нему с просьбами обращаюсь, ну, там… по учебе, и он всегда помогает! А вы как к нему относитесь? Он вам помогал когда-нибудь? Улыбнулся: – Я к нему с огромным почтением отношусь! Благословил, выслушал, посоветовал, поздравил, попрощался. Тяжело поднялся по скрипучей лестнице в келью. Наконец остался один. Сегодня предстояло еще много дел. Нужно отдохнуть, собраться с силами… Присел в старое кресло. Помогал ли ему когда-нибудь преподобный Сергий?.. В окне – даль, хорошо просматриваемая с высоты Митейной горы: опустевшие поля и тронутые золотом леса, Чусовая – холодная, осенняя, серая. Свежий, чуть горьковатый от прелой листвы воздух из форточки, запах дыма от костров. По стеклу блики, солнечные зайчики. Тогда, почти 30 лет назад, в окна поезда светило такое же неяркое солнце, стоял один из последних солнечных осенних дней, мелькали желтые, рыжие, золотистые краски лесов и полей. Он еще не принял монашеский постриг и не был игуменом Савватием, а был молоденьким, недавно рукоположенным иереем. Потихоньку привыкал к «отцу Сергию» вместо просто Сергея, учился быть пастырем. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101910/191047.p.jpg?0.44906444172374904) Сергиев Посад. Осень. Художник: Геннадий Майстренко В свои 20 с небольшим чувствовал себя очень взрослым. Не просто путешествовал, а вез к преподобному Сергию Радонежскому младшего брата – 15-летнего мальчишку. На поездку благословил духовный наставник, владыка Афанасий, по-отечески поцеловал обоих в макушку и отправил с Богом. Купили билеты на поезд, поехали счастливые, радостные. Два брата. Сам Сергей ходил в храм с малолетства – бабушка, милая бабушка, вечная тебе память, смиренная молитвенница. Привыкнув с детства, ходил и подростком, и юношей, рано уехал из дома, став иподиаконом у владыки, затем диаконом и в 20 с небольшим – священником. А брат родился на семь лет позже, и уже некому было приучить его к храму. И молодой батюшка чувствовал ответственность за парнишку, хотел приобщить его к вере, показать православные святыни, помолиться с ним и за него у мощей преподобного Сергия Радонежского. Очень переживал, как обычно переживают люди, когда хотят поделиться чем-то сокровенным. Так хотелось, чтобы брат почувствовал благодать Лавры, ее дух, ее святость, чтобы понял, почему ему так дорог, так близок преподобный Сергий. Чтобы всё прошло без особых праздничных и паломнических искушений, привычных ему самому, но угрожавших стать камнем преткновения для братишки, такого юного, новоначального. Чтобы не обидел никто, не испортил праздника, не оказалось рядом «злой» церковной старушки или не по уму ревностного трудника. Чтобы нашлось место в гостинице… Троице-Сергиева Лавра встретила перезвоном колоколов, далеко разносящимся в прозрачном октябрьском воздухе. В преддверии большого праздника в обитель съехалось множество паломников и духовенства: маститых протоиереев и иеромонахов, солидных игуменов и немолодых архимандритов. Все гостиницы оказались переполнены. Холодный ветер заставлял зябко поеживаться, быстро смеркалось, и осенние сумерки пугали возможностью остаться без приюта. Светило солнце, но холодный ветер заставлял зябко поеживаться, быстро смеркалось, и осенние сумерки пугали возможностью остаться без приюта, без теплого ночлега. С тревогой посмотрел на уставшего мальчишку, решительно взял за руку. За Троицким собором, в монастырской стене – старинная полутемная гостиница с узкими окнами, большими многоместными кельями. Дежурил какой-то трудник, сказал сразу: – Простите, мест нет. Посмотрел на них внимательно, смягчился и сказал еще: – Впрочем, у нас есть два места свободных, но поселить на них не могу – на них бронь – зарезервированы для священника с братом. Вы оставьте вещи здесь, сходите на трапезу, потом на вечернюю службу, а после службы зайдите к нам снова. Подойдет отец гостинник, может, что-то придумает. Подумалось: наверное, бронь для кого-нибудь почтенного протоиерея. Сходили на трапезу, потом на службу, помолились. Вернулись в гостиницу, нашли отца гостинника. Пожилой, седой инок внимательно посмотрел на дорожную одежду молодого батюшки, на плащ, на подрясник, в котором ходят многие духовные лица – от послушника до архиерея, и спросил: – Вы кто? – Священник. – А это кто с вами? – Мой брат. – Вот вас-то мы и ждем! Проходите, вот вам два места! (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101910/191048.p.jpg?0.9060064835939556) Гостиница Троице-Сергиевой лавры Чудесно устроились, переночевали. Утром сходили к преподобному Сергию – и всё было, как мечталось. Причастились. Душа – радостью до краев! Брат сияет весь. Только батюшку беспокоил помысл – заняли чужое, им не предназначенное место. Но никто больше, никакой маститый протоиерей не приехал, никто не претендовал на бронь в монастырской гостинице, их никуда не выставили, и они прожили в этой чудесной келье до отъезда. Перед отъездом пошли поблагодарить отца гостинника. Батюшка не удержался, спросил: – Отец, простите, вы нас поселили на места священника с братом, которые должны были приехать. А кто это? А тот загадочно улыбнулся: – Так это вы и есть! – Да как же о нас узнали?! Здесь хозяин – сам преподобный Сергий Радонежский: он и управил! Устроил так, что кому-то из отцов Лавры Господь открыл о вашем приезде… – Здесь хозяин – сам преподобный Сергий Радонежский: он и управил! Устроил так, что кому-то из отцов Лавры Господь открыл о вашем приезде. Мне и передали: приедут двое, священник с братом. Я говорю: а как же я узнаю, они это или нет? А мне говорят: спросишь – да и узнаешь. Вы и приехали! И это было умилительным до слез чудом Божиим, посланным для утверждения веры молодого священника и его новоначального брата. Преподобне отче Сергие, моли Бога о нас! 20 ноября 2014 года http://www.pravoslavie.ru/jurnal/75271.htm Название: Вижу цель – иду к ней! Ольга Рожнёва. Отправлено: Дмитрий Н от 23 Ноября 2014, 15:22:15 Вижу цель – иду к ней!
Истории отца Бориса Ольга Рожнёва (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101904/190486.p.jpg?0.6581480214372277) В трапезной было шумно и тесно: после воскресной Литургии почти все прихожане храма Всех святых, как обычно, собрались на праздничный обед. В сторожке отварили картошку, открыли рыбные консервы, да еще выложили на стол домашние гостинцы: кто печенье, кто пряники, а теща отца Бориса, Анастасия Кирилловна, даже пирогов с капустой напекла. За окнами свистел ноябрьский ледяной ветер, шел снег пополам с дождем – сыро, холодно, уныло. А в трапезной – светло и уютно, трещали дрова в печи, вкусно пахло пирогами. Все встали, помолились, отец Борис благословил трапезу, и шум стих, слышался только перестук ложек да лепет нескольких малышей, сидящих у матерей на коленях. Когда отец Борис начинал служить, храм стоял пустым и ко кресту подходила только старая Клавдия да сторож Федор. Больше прихожан не было, и отец Борис один шел мимо свечной лавки к холодной трапезной, а старинные иконы в полутьме смотрели так печально… Теперь же никто из большого прихода не спешил покидать теплую трапезную после службы: нравилось быть всем вместе. Отец Борис обвел взглядом свою паству, порадовался про себя: дружные, добрые, отзывчивые и на уборку в храме, и на поездку по святым местам, и на помощь в беде. У каждого свои дары и таланты. Есть поющие, есть отличные повара, есть кому и занятия в воскресной школе вести. Взгляд споткнулся на сидящей напротив Татьяне: с ней явно было что-то не так. Вид совершенно расстроенный, слезы на глазах. Татьяна выделялась особыми талантами. Средних лет, врач в поликлинике, деловая, быстрая, инициативная. Отличный организатор. Уже несколько паломнических поездок организовала: и в Дивеево съездили, и в Оптину. Сейчас вот собирались в Черногорию. Поехать за границу могли только четверо с прихода, остальные писали им с собой записки для поминовения в черногорских монастырях. Как обычно, заводилой стала Татьяна: всё разузнала, обо всем договорилась, загранпаспорта сдала. До поездки оставался один день. После обеда хотел позвать, но она подошла сама: – Батюшка, у меня неприятности. Так мечтала о паломничестве, всё приготовила – и вот незадача: загранпаспорт просрочен. – Да как же ты не заметила? А как у тебя его в паломнической службе взяли? Они ведь проверяют… – В том-то и дело! Как будто кто закрыл глаза и мне, и им. Я всегда к документам ответственно отношусь, вы же знаете, а тут как будто завеса какая-то… И главное, позвонили они мне из службы, я бегом к знакомой, она как раз в системе УФМС работает, попросила, уговорила, обещали успеть мне паспорт продлить… – Успели? – В том-то и дело, что успели, да человек, который этим занимался, на полчаса опоздал. Позвонил на полчаса позже, когда закрылся офис, – и вся моя поездка накрылась медным тазом! Так обидно, батюшка! Всё организовала – а сама-то и не поеду! Сапожник без сапог… В голосе Татьяны послышались слезы. Отец Борис подумал: да, на эту поездку явно нет воли Божией. Но вот почему – совершенно непонятно. Вспомнил, как учил его духовный отец, старец Иоанн (Крестьянкин): когда начинаешь какое-то дело, попробовать тихонько, посмотреть, хорошо ли пойдет, не будет ли препятствий. Есть ли воля Божия на задумку. Как говорят на Афоне: «ипомони» и «сига-сига» – терпение и помаленечку-потихонечку. А то ведь некоторые как: дверь перед ними закрывают – так они в окно. Да еще гордятся своим пробивным характером. А ведь дверь-то неспроста закрыта. Постарался утешить несостоявшуюся паломницу: – Ничего, Татьянушка, не расстраивайся. Помнишь, преподобного Амвросия за трапезой читали? «Иди, куда поведут, смотри, что покажут, и всё говори: да будет воля Твоя!» Татьяна хмыкнула в ответ: – Вот и буду все ноябрьские праздники дома сидеть! По телевизору, что ли, смотреть, что покажут?! Мыть да стирать?! Вот уж польза-то духовная – нечего сказать! Так и не удалось отцу Борису утешить свою деловую прихожанку, не привыкшую отступать и терпеть неудачи. Прошло несколько дней. Группа паломников уехала в Черногорию без Татьяны, отец Борис отслужил молебен о путешествующих. Поздним вечером в доме батюшки стояла тишина. Сам он читал вечернее правило, малышка Ксения уже спала, школьник Кузьма сидел с книгой и на настойчивые уговоры матушки Александры ложиться в пятый раз отговаривался последней страничкой. Последних страниц, видимо, было много, а вставать в школу рано. Теща Анастасия Кирилловна, приехавшая погостить, вязала теплый свитер для любимого внука – только спицы мелькали. Внезапный звонок заставил всех вздрогнуть: Кузьма выронил книжку, спицы в руках тещи замерли, матушка ахнула. Отец Борис взял трубку и услышал взволнованный голос Татьяны. Прерывая рассказ слезами, она поведала о случившемся. В другом районе города у нее жила мама. Вполне еще бодрая старушка, она никогда особенно не жаловалась на здоровье и сама себя обслуживала. Таня ездила навещать маму, но из-за загруженности по работе не очень часто. Гораздо чаще ее навещала Танина сестра, Надежда, которая жила в соседнем с мамой доме и была уже на пенсии. Она могла зайти к матери и рано утром, и поздно вечером, и, чтобы не тревожить старого человека, имела свой ключ от ее большой железной двери. На праздники Надежда уехала в деревню. Звонок был странный: в трубке раздавалось непонятное мычание. Таня поняла, что матери плохо… У Татьяны ключа не было, так как мама прекрасно открывала ей дверь сама. И вот как раз на следующий день после отъезда паломнической группы в Черногорию мама позвонила Татьяне. Но звонок этот был странный: в трубке раздавалось непонятное мычание. Да-да, нечленораздельное мычание. Таня поняла, что матери плохо, раздетая выскочила из квартиры, поймала такси и помчалась к ней домой. Добралась за минуты. Уговорами, увещеваниями она смогла довести маму до двери. Старушка буквально на четвереньках подползла к выходу, кое-как отодвинула тяжелый засов и упала к ногам Татьяны без сознания. Инсульт. Тут же ее доставили в больницу, оказали быструю и своевременную помощь: поставили капельницу, дали все необходимые лекарства, откачали – и, в общем-то, спасли жизнь. А ведь если бы Таня уехала в паломническую поездку, то вернулась бы только через пять дней. Надежда собиралась пробыть в деревне дня три, сотовая связь там не работала. И мама, потеряв сознание, за это время наверняка бы умерла. Заканчивая свою историю, Татьяна сказала решительно: – Батюшка, я раньше думала: настойчивость – качество хорошее. Вижу цель – иду к ней! Радовалась, когда меня называли настойчивой и целеустремленной. А теперь, знаете, охота стены пробивать пропала. Как там преподобный Амвросий учил? Да будет воля Твоя! (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101905/190511.p.jpg?mtime=1415837165) Прп. Амвросий Оптинский 12 ноября 2014 года http://www.pravoslavie.ru/jurnal/75092.htm Название: Небесные уроки. Ольга Рожнёва Отправлено: Дмитрий Н от 28 Ноября 2014, 19:04:56 Небесные уроки
Ольга Рожнёва (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101915/191503.p.jpg?0.31019793497398496) Огарок свечи догорал, и тьма вокруг аналоя сгущалась. Пустынный разрушенный храм – и вокруг на десяток километров – безлюдная, холодная северная тайга. Вверху, под куполом, вдруг что-то сильно грохнуло, поток ледяного ветра налетел на одинокого молитвенника, громкий непонятный шум злобно загрохотал вокруг, сжал тисками страха сердце, заставил его биться часто, неровно. Дыхание перехватило, и единственным спасением было – не останавливаться, читать Акафист дальше вслух, не позволяя страхованию овладеть душой. Отец Савватий возвысил голос, перебивая непонятный шум, и громко, с дерзновением дочитал Акафист Пресвятой Богородице Одигитрии, Путеводительнице, в честь которой был основан храм. При последнем «Радуйся, Богородице Одигитрие, христиан упование!» шум внезапно стих. Отец Савватий почувствовал, что страх и напряжение отпустили. Он согрелся – и ощутил теплоту и умиротворение во всем теле. И стало совсем не страшно. Подумал про себя: «Вот куда ты пришел – ты пришел на место пустынных подвигов твоего небесного покровителя. Сейчас здесь, на этом острове, живут и молятся иноки, а тогда, шесть столетий назад, он был совершенно безлюдным. И твой небесный покровитель показал тебе: вот как я здесь жил, терпел многочисленные страхования, холод и голод пустынного жития, смертный страх ежедневно и ежечасно. Ты теперь хоть маленькую капельку почувствовал того, что я здесь перенес». И он как будто прикоснулся к жизни преподобного Савватия, Соловецкого чудотворца. Но искушение на этом не закончилось. Огарок догорел, и полная тьма воцарилась вокруг. В заколоченные окна храма не проникал даже тусклый свет луны. Нужно было идти к двери тем же путем, каким он дошел до аналоя в глубине храма, – через доски, палки, кирпичи, разбросанные на полу. Пошел в полной темноте – и вскоре уткнулся в кирпичную ледяную стену. Взял вправо – стена, пошел влево – стена. Несколько раз на ощупь походил вдоль стен – но двери не было: она таинственным образом исчезла! Он оказался пленником в ледяном пустом храме. Единственный человек на километры вокруг – инок скита, с которым он только что познакомился, – сидел в келье, может, уже спал и мог спокойно проспать до утра, не беспокоясь о незваном госте. Стало опять страшно: до утра он замерзнет. Чувство острой опасности заставило замереть – и вовремя: в нескольких сантиметрах от него зияла глубокая яма… Двинулся дальше. Прошел еще немного вдоль стены – и увидел просвет. Обрадовался и пошел к просвету – но это оказалась не дверь, а выход к полуразрушенному братскому корпусу, соединенному с храмом. Здесь было чуть светлее. Чувство острой опасности заставило замереть – и вовремя: в нескольких сантиметрах от него зияла глубокая яма – подвал. Еще один шаг – и он оказался бы в этой яме. Господи, помилуй! Куда двигаться?! Как выбираться?! Он уже видел лес и небо в пустых оконных проемах корпуса, и так не хотелось снова заходить в темный храм, но другого способа выйти из него не было, и он опять шагнул в темноту. От усталости и изнеможения дрожали ноги. Двинулся вглубь храма, ощупывал все стены в темноте – дверь таинственным образом исчезла. Ну что ж – если Господь попустит, странное искушение может настичь даже дома, в теплой знакомой келье, и ничего удивительного, что оно произошло здесь – в разрушенном одиноком ночном Савватиевом скиту. Глубоко вздохнул и горячо помолился Пресвятой Богородице и преподобному Савватию Соловецкому. Затем присел на корточки: нужно расслабиться, успокоиться, немного передохнуть. О поездке на Соловки мечтал уже давно. Шел 2000 год, Соловецкий монастырь восстанавливался, отстраивался, и отец Савватий очень хотел увидеть своими глазами места подвигов своего небесного покровителя, пройти теми же тропами, помолиться в его скиту, поклониться мощам святого. И наконец получилось. Правда, немного несвоевременно: на Соловки лучше приезжать летом, но он не смог выбраться раньше конца октября. И только после праздника родного монастыря Казанская Трифонова пустынь – дня памяти преподобного Трифона Вятского 21 октября – удалось выкроить несколько дней и купить билет на поезд до города Кемь. Но за 15 лет служения сначала иереем, затем иеромонахом, а потом игуменом, строителем, духовником монастыря он привык к отсутствию свободного времени и отпуска. Слава Богу, что вообще смог поехать… Сезон навигации заканчивался: на Белом море начинались ветра и шторма, а в шторм волны там достигали высоты шести метров. Отслужил молебен преподобным Савватию Соловецкому и Трифону Вятскому (тоже бывал на Соловках, и старцы даже уговаривали его остаться) – и поехал. Добрался до Кеми, до поселка Рабочеостровск, там – пристань, откуда суда по Белому морю ходили на Соловки. Там же – подворье Соловецкого монастыря. Приехал на подворье, спросил благословение у настоятеля подворья иеромонаха Симеона. Тот окинул его взглядом: подрясник, дорожная куртка – так ходят многие духовные лица – от послушника и инока до иеромонаха и архиерея. В 2000 году 36-летний отец Савватий, черноволосый, высокий, стройный, выглядел совсем еще молодо, и, видимо, впечатление отца Симеона о нем более склонилось к послушнику или иноку, потому что ответил он очень снисходительно: – Экий ты шустрый, брат! Когда ты собрался на остров? Завтра?! Совсем даже и не факт, что ты туда завтра попадешь! У нас уже вторую неделю шторм – не можем ни на остров, ни с острова уехать! Отец Савватий не обиделся на снисходительный тон. Ответил только: – Ну что ж, помолимся преподобному Савватию, Соловецкому чудотворцу… Что-то в его спокойном ответе насторожило отца Симеона, и он спросил: – Иеромонах? Давно? – Рукоположили в священство пятнадцать лет назад, а игумен лет пять… Снисходительность в голосе иеромонаха поменялась на почтительность, и он перешел на «вы»: – Простите, отец. Устали, наверное, с дороги. Пойдемте на трапезу, перекусим, чем Бог послал. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101915/191504.p.jpg?0.9218073759693652) преп. Зосима, Герман и Савватий Соловецкие После трапезы отец Савватий отстоял вечернюю службу. Ночью долго не спал – молился. После продолжительной молитвы выглянул в окно кельи: северное сияние чудесными изумрудными сполохами переливалось в небе. На душе стало легко и спокойно – он верил, что преподобные Савватий и Трифон устроят ему эту поездку. После Литургии стал собираться на катер. К большому удивлению отца Симеона, утром стоял полный штиль – после двух недель шторма. Монастырский катер назывался «Преподобный Зосима», но его не было, и отец Савватий сел на гражданский под названием «Печак». Несколько часов плыли по морю, немного болтало, в борт били волны, но эти волны уже не представляли опасности для катера. Проплывали мимо каменистых пустынных островов. Братия монастыря приняли его радушно, дали келью. Поразила печка: ее истопили перед его приездом и больше не топили, и она все четыре дня его пребывания в обители грела своим теплым боком, хотя на улице было уже холодно, лежал снег. Сразу зашел в храм, с благоговением подошел к мощам Соловецких старцев: они все трое – Герман, Савватий и Зосима – лежали в одной большой раке рядышком, сверху – сень, деревянная, резная. В полутьме храма не видно надписей на раке – где кто из старцев почивает. Помолился своему небесному покровителю, поблагодарил за возможность приехать сюда и стал прикладываться к мощам преподобных – к одному, другому, третьему. Кто же из них преподобный Савватий? И вдруг – благоухание. Такой невещественный аромат, который даже и не носом – а вроде всей душой чувствуешь. Запах дерева, холод стекла раки – и вдруг – мгновенное – благоухание. Двадцать сантиметров справа, слева – ничего, а от мощей одного из старцев – сильнейшее благоухание. Пахло чудесно, с чем сравнить – непонятно. С цветами? На земле нет таких цветов. Такой невещественный аромат, который даже и не носом – а вроде всей душой чувствуешь, такое духовное состояние… Сначала не придал значения, не понял, и лишь потом то, что почувствовала душа, – дошло до головы. И подойдя ближе, разглядел надпись, увидел то, что уже знал сердцем: это был он, преподобный Савватий Соловецкий. Приветствовал паломника, своего духовного подопечного, благоуханием. Это было настоящим чудом преподобного Савватия. Прожил в обители несколько дней. Заметил, что погода на Соловках меняется очень быстро: темные холодные тучи мгновенно рассеивались, ярко светило солнце, а потом так же мгновенно небо снова заволакивало свинцом, и падал тяжелый густой снег. Здесь было много озер, как он узнал, ледникового происхождения и несколько реликтовых – бывших морских лагун. Ему рассказали еще, что раз в десять лет из Баренцева моря к острову заходят дрейфующие льды и могут стоять здесь неделю. Если это случается летом, то наступает настоящая зима и замерзают все посадки. А там и так скудная растительность и короткое – месяц-полтора – лето. Потом лед уходит, и снова становится тепло, но все посадки уже погибли. Холод, сырые туманы, бурные ветры, восьмимесячная темная зима и 40 верст Белого моря, отделяющего своими ледяными волнами остров от обитаемого материка. Всё это не сулило никаких житейских выгод преподобным Савватию, Герману, Зосиме, ничего – кроме уединения и безмолвия, ничем не развлекаемой молитвы и возможности подвига во славу Божию. На третий день решил посетить скит преподобного Савватия, поклониться месту его подвигов. Там святой высадился по приезду на остров, там жил, там построил деревянную часовню в честь Смоленской иконы Божией Матери, Одигитрии. Отец Савватий узнал, что на месте скита сейчас развалины: разрушенный храм и братский корпус; узнал, что там живет один из иноков. В глубине леса не дуют такие сильные ветра, как на берегу, и там построили парники, и этот инок выращивал для братии прекрасные огурцы. Отец Савватий посмотрел карту, прикинул расстояние – километров двенадцать. Немного. Он умел хорошо ориентироваться на местности, в тайге никогда не терял направление. Помолился на Литургии, затем спросил у одного брата направление. Инок скептически улыбнулся – не поверил в серьезность намерений, что паломник пойдет один, дескать: погуляешь да вернешься. Махнул рукой в сторону дороги к скиту – и отец Савватий пошел. Шел и чувствовал какое-то дерзновение, упование на своего небесного покровителя, что не оставит преподобный Савватий своей милостью. Дул сырой и морозный ветер, который стих в глубине сосново-елового леса. Сосна – самое устойчивое к ударам стихии дерево. Живет больше ста лет, и эти сосны, что высились вокруг, были старше, намного старше его самого. А уж лишайники – долгожители, могли прожить четыре тысячи лет, и наверняка они видели самих преподобных Соловецких старцев. Изредка попадались коряво-разлапистые низкие березы, привыкшие гнуться к земле под тяжестью мокрого снега. Одиночество пустынного леса, большие камни-валуны, поросшие мхом. Необычно красивый мох – белый, зеленый, голубой. Пронзительно белое небо над головой – осень, поздняя осень – почти зима в этих краях. Суровая красота Севера. Стояла тишина, безветренная тишина, но ощущения одиночества не было, казалось, что это не пустое место, не пустой лес. Почудилось на миг: выйдет сейчас какой-нибудь древний пустынник из чащи и сядет на камень, поросший мхом. Вспомнились слова духовного отца, старца Иоанна (Крестьянкина): «Соловки – это антиминс нашей Церкви». Подумал: можно в любом месте этой тайги копнуть землю – и найдешь мощи мучеников за веру. Здесь ясно чувствовалось неземное присутствие, присутствие Небесной Церкви, близость Неба. Сколько святынь, сколько мучеников на этой земле – Небесное воинство! Он всё шел и шел. Не было никаких примет, никаких знаков, что он на верном пути. Вышел на перепутье, по какой из дорог идти – непонятно. Он всё шел и шел и постепенно стал уставать. Направо и налево уходили тропки, ответвлялись боковые дороги. Не было никаких примет, никаких знаков, что он на верном пути. Вышел на перепутье, по какой из дорог идти – непонятно. И в этот миг чудесным образом навстречу ему прямо из леса выкатил маленький тракторок, в котором сидели какие-то лохматые, помятые мужички, в сапогах, куртках, лыжных шапочках. Откуда взялись они посреди тайги?! Здесь был заповедник, лес не рубили… Может, рыбаки? В общем, эти мужички оказались на перепутье именно в тот момент, когда он его достиг и заколебался в выборе дороги. Остановились, махнули ему рукой, показали правильный путь, и маленький тракторок опять скрылся в лесу. Одно мгновение – был и исчез. Пара минут, и он бы разминулся с ними. Пошел дальше по указанной дороге. Снова стали попадаться развилки, ответвления, боковые дороги уходили в разные стороны. Стало смеркаться, подмораживало. И сомнения вернулись, стали мучить еще сильнее: правильно ли он идет? Не изменило ли ему его всегдашнее умение ориентироваться на местности? И вообще – не зря ли пошел? Может, это его дерзновение – на самом деле несмирение? Это его упование на небесного покровителя – не вера, а самоуверенность? Усомнился – и стал тонуть в собственных опасениях и сомнениях. И вот на пике сомнений, когда он уже был готов повернуть назад и вернуться в монастырь, – на дороге появилась лисичка. Обычная рыжая лиса с пушистым хвостом. Только вела она себя неестественно для дикого животного, которое обычно убегает от человека: внимательно посмотрела на него и спокойно пошла впереди по дороге, время от времени оглядываясь, будто проверяя, идет ли он за ней. Лисичка шла впереди долго, минут двадцать, будто показывая правильную дорогу. (Окончание следует) Название: Re: Небесные уроки. Ольга Рожнева Отправлено: Дмитрий Н от 28 Ноября 2014, 19:05:53 (Окончание)
(http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101915/191505.p.jpg?0.9859883061144501) Соловецкий монастырь И он почувствовал удивительную радость, уверенность в помощи Божией и помощи преподобного Савватия, уверенность в Божием чуде. И когда все страхи и сомнения исчезли – лисичка оглянулась в последний раз, пристально посмотрела на него и скрылась в лесу. Становилось темно, он огляделся вокруг – и увидел вдали огонек, который то появлялся, то пропадал. Пошел к нему – и вскоре вышел на поляну. Увидел разрушенный храм, разваленные домики, и в одном – тусклый свет. Скит преподобного Савватия. Дошел. Подошел к домику и услышал молитву: инок молится. Постучал в окно тихонько – чтобы не испугать человека. После стука инок замолчал, потом из-за двери послышалось: – Читай молитву! Отец Савватий с готовностью прочитал: – Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас! За дверью помолчали. Потом инок спросил: «Ты кто?» – «Я Савватий. А ты?» – «А я Герман». И снова полное молчание. За дверью помолчали. Потом инок спросил: – Ты кто? – Я Савватий. А ты? – А я Герман. После этого краткого диалога снова наступило полное молчание. Отцу Савватию стало смешно: надо же было так совпасть именами! Но смеяться было рано: судя по затянувшемуся молчанию инока, он принял незваного гостя за привидение или вражье искушение, и возможность ночлега для него с каждой минутой молчания хозяина становилась всё призрачней. Наконец инок заговорил снова. Скомандовал: – Читай «Богородице, Дево, радуйся!» Отец Савватий прочитал. Еще минута томительного ожидания, и дверь наконец открылась. Познакомились. Инок Герман занимался огородом, жил один, молился. После короткого разговора предложил отцу Савватию: – Если хочешь, сходи в храм, почитай Акафист Богородице. Там есть аналой, свечи. Помолись. Почему отец Герман отправил уставшего гостя в холодный храм? Может, всё еще сомневался: не искушение ли это? Кто знает… Но отец Савватий принял его предложение за послушание. Инок Герман – здесь за старшего, начальник скита… Да и разве он сам отдыхать сюда пришел?! Разве не хотел почувствовать духом своего небесного покровителя?! Тот уж точно особо не отдыхал, не нежился – молился. Получив вместо напутствия коробок со спичками, отец Савватий вышел из натопленной кельи на улицу. Чувствовал про себя: это мне экзамен такой. Пока разговаривали – стало совсем темно, хоть глаз выколи. Ночь, развалины. В темноте виден лишь силуэт храма. Пошел к нему через кочки, камни, на ощупь нашел и открыл скрипучую железную дверь – и шагнул в полный мрак. В коробке оказалось совсем мало спичек. Зажег одну – увидел в глубине храма аналой. Пока дошел до аналоя, спотыкаясь о доски, палки, кирпичи, – истратил почти все спички. Вместо свечей нашел один огарок, которого едва хватило на Акафист. Вот так его и настигло искушение в пустом холодном храме. Ну что ж – если Господь попустит, странное искушение может настичь даже дома, в теплой знакомой келье, и ничего удивительного, что оно произошло здесь – в разрушенном одиноком ночном Савватиевом скиту. Глубоко вздохнул и горячо помолился Пресвятой Богородице и преподобному Савватию Соловецкому. Затем присел на корточки: нужно расслабиться, успокоиться, немного передохнуть. Закрыв глаза, вспомнил дорогу сюда: подворье, отец Симеон, катер «Печак», чудесная печка в келье монастыря, белый, голубой мох, лисичка… Вроде даже немного задремал полусидя – минуты на три впал в тонкий сон. Очнулся быстро. Встал, вздохнул, облокотился на стенку – и стена вдруг открылась! Всё это время он сидел рядом с дверью! Очнулся быстро. Встал, вздохнул, облокотился на стенку, поправляя куртку, – и стена вдруг открылась! Всё это время он сидел рядом с дверью! Вышел и оказался на улице. Возблагодарил Господа, Божию Матерь, преподобного Савватия. Почувствовал радость – исполнил послушание отца Германа, прочитал Акафист. Подумал, что пережитое искушение – было нужно. Будто преподобный Савватий сказал ему: «Ведь ты хотел этого, мечтал побывать там, где я жил, где подвизался, – вот ты и побывал. Испытал искушения и страхования, немного подобные моим». Счастливый вернулся в теплую келью. Хозяин постелил в углу, и уставший гость сразу отключился. Когда утром вышел на улицу – всё показалось совсем в ином свете. Красиво, просто, совершенно не страшно, ничего драматического, как казалось это ночью. И совсем не трудной теперь представлялась одинокая молитва в ночном пустом храме. Отец Герман показал ему место, где была келья преподобного Савватия, дал доски – такие хорошие дубовые доски, и он сколотил небольшой крест. Ножиком аккуратно, старательно вырезал: «Преподобному Савватию от грешного игумена Савватия» – и осторожно прикрутил крест проволокой к березе. Поблагодарил отца Германа за приют и, счастливый, пошел обратно в монастырь. Соловецкий преподобный принял его, вел, показал, как жил… И эта поездка была милостью Божией и небесным уроком от его духовного покровителя. Когда его, иерея Сергия, постригали с именем преподобного Савватия, ему очень хотелось почувствовать своего святого духовно: кто он, как подвизался, как молился. Но преподобный был пустынником, житие его записано очень кратко, жизнь и подвиги – тайна. И когда отец Савватий сходил в скит и пережил все искушения, испытал страхования, сомнения, молился и обрел помощь в искушениях – его небесный покровитель приоткрылся ему: он почувствовал его сердцем. Почувствовал, каким тихим, скромным был преподобный Савватий, Соловецкий чудотворец. Немногоглаголивый старец. Он имел глубокую веру и редкое мужество. Имел дар слез. Молился за весь мир. В те суровые времена какую нужно было иметь веру, чтобы выжить на Соловках! – А он там жил. Преподобный учил всему, что имел сам: учил не бояться, верить, уповать, молиться, – и отец Савватий нашел эти небесные уроки в своем сердце. Когда приехал на Соловки через два года, снова пришел в скит, и отец Герман отдал ему назад его крест – он был уже постаревший, потемневший от ветров и зим и выглядел так, будто он старинный. Отец Герман сказал: – Наш игумен благословил поставить на этом месте большой, четырехметровый поклонный крест. А этот ты возьми себе – как святыню, как благословение тебе от преподобного Савватия Соловецкого. Так преподобный благословил его, и он увез святыню в родной монастырь. Крест этот и сейчас стоит у него в келье на иконостасе, и каждый год в день памяти преподобного отец Савватий приносит крест в храм и кладет на аналой для поклонения. И старается помнить соловецкие уроки, молиться, надеяться на Господа. Сколько в нашей жизни сомнений и страхов… Преподобнии отцы наши, Зосимо, Савватие и Германе, молите Бога о нас! Ольга Рожнёва 27 ноября 2014 года http://www.pravoslavie.ru/jurnal/75448.htm Название: «Мы-то вам зачем?» Ольга Рожнёва Отправлено: Дмитрий Н от 30 Ноября 2014, 11:30:20 «Мы-то вам зачем?»
Истории отца Бориса Ольга Рожнёва (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101899/189996.p.jpg?0.66242830385454) Подъем на вершину Афона Вся жизнь наша есть великая тайна Божия. Все обстоятельства жизни, как бы ни казались они малы и ничтожны, имеют громадное значение. Жизнь – это книга. Листы ее – это события нашей жизни – всех, от важных до ничтожных случаев. В нашей жизни нет ничего, что не имело бы значения, только мы-то часто этого и не понимаем, и лишь просветленные Божественной благодатью умы понимают смысл каждого случая. Преподобный Варсонофий Оптинский Отец Борис остановился, постоял, отдышался. Осмотрелся. Он поднимался первым из их маленькой группы по каменисто-грунтовой тропинке, ведущей к вершине Афона. Высота горы небольшая – 2033 метра над уровнем моря, но на Афоне всё имеет несколько иной вид. Иногда люди в прекрасной физической форме не могут подняться на гору, внезапно ощутив беспричинный страх, а точнее – страхования, сильную слабость, огромную усталость, не позволяющую продолжить подъем, в то время как более слабые физически – с молитвой – успешно достигают цели. Нужно сказать, что на вершину Афона они как раз и не стремились: пару лет назад уже поднимались туда, и в эту поездку, будучи в неважной физической форме, решили такого подъема не совершать. Вышли из скита святой Анны и намеревались через Крест (Ставрос) – такой афонский перекресток, пересечение нескольких афонских троп, расположенный перед подъемом на вершину, – пройти дальше – к друзьям-отшельникам. Но путь всё равно лежал в гору. Отец Борис оглянулся в ожидании спутников. Отец Мефодий, иеродиакон, невысокий, худой, шел, почти не отставая, в десяти шагах ниже, потряхивая в такт шагов седой головой, а вот Алексей, певчий с клироса с дивным басом, высокий, крупный, несмотря на молодой возраст, отставал сильно. Отец Борис вздохнул, присел рядом с тропинкой в ожидании друзей. Да, шли они плохо: его самого перед поездкой на Афон угораздило переболеть ангиной, и от болезни он еще не оправился – чувствовал слабость, быстро потел и уставал. Отец Мефодий шел тяжело в силу возраста, ну а подвижность Алексея сильно замедляли его большие габариты. Отец Борис достал из кармана подрясника платочек (матушка Александра в каждый карман по платку положила), отер пот с лица. Из кармана что-то выпало, поднял: «Сникерс». Это уже от сына, Кузьмы, подарок. Улыбнулся, положил «Сникерс» обратно. Шоколад он и сам предусмотрел заранее и на привалах подкармливал друзей. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101899/189995.p.jpg) Крест на вершине Афона Про сладости запомнил еще с прошлого приезда сюда, когда грек-иконописец Николай взял его с собой в храм Преображения на вершине Афона. Николай шел легко, с точным расчетом останавливался для привалов, доставал шоколад: «Бензино!» Отец Борис улыбнулся догнавшим его спутникам, достал плитку горького шоколада, разломил: – Бензино, отцы! Алексей дышал тяжело, отец Мефодий сразу сел и закрыл глаза, седая борода повисла жалкими перышками, да и сам он выглядел не лучшим образом. Снизу раздались веселые голоса, и через несколько минут наших уставших путников догнала большая группа паломников. Шли легко, почти не запыхались. Поздоровались радостно: – Эвлогите – благословите! – О Кириос – Бог благословит! Русские. Во главе – священник, представился: отец Олег. Все молодые, сильные, тренированные. Догнали, сейчас перегонят. Отец Олег метким взглядом окинул их маленькую группу, обратился к отцу Борису как к старшему: – На вершине увидимся! Мы Литургию служить будем, присоединяйтесь! – Да мы на вершину не станем подниматься… – Как так не станете?! Рядом с вершиной побывать да не подняться?! И пошли дальше – веселые, бодрые. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/100498/49823.p.jpg) Келья Панагия Оставшиеся сидеть друзья переглянулись только, оценили внешний вид друг друга и, не проронив ни слова, встали, медленно двинулись вперед. Не прошли и получаса – за спиной шум: вторая группа паломников догоняет. Такие же молодые, крепкие, бодрые. – Эвлогите, отцы! – О Кириос! Русские, во главе группы тоже священник. – День сурка, или Возвращение на круги своя… – пробормотал Алексей. – На вершине встретимся, догоняйте! Мы Литургию хотим послужить, давайте с нами! После того, как бравой походкой группа удалилась и исчезла за поворотом, отец Борис задумчиво сказал: – Два раза предлагают – это уже не случайность. Возможно, Сама Пресвятая Богородица желает, чтобы мы поднялись… Отец Мефодий решительно ответил: «Да, тут уж прямое указание: нужно подняться, помолиться соборно». Вопросительно посмотрел на спутников. Отец Мефодий решительно ответил: – Да, тут уж прямое указание: нужно подняться, помолиться соборно. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101899/189994.p.jpg) Паломники у храма Преображения С большим трудом с молитвой поднялись к Панагии – храму Пресвятой Богородицы недалеко от вершины горы. Две знакомые группы были уже там, располагались, раскладывали припасы для ужина. Сели втроем голодные в углу; припасы можно и не проверять – пусто. Ничего, с голоду не помрут. Отец Борис достал «Сникерс»: – Привет от Кузьмы. Поделили на троих, съели. Вздохнули. Рядом вырос силуэт отца Олега: – Отцы, окажите честь – потрапезничайте с нами. У нас всего много. И у них действительно оказалось всего много. Объединились со второй группой, собрали все припасы, разогрели на газовых горелках, помолились, сели все вместе. Получилась такая трапеза любви. Заговорили о том, как вместе послужат Всенощную, а потом Литургию прямо в Панагии (в храме Преображения на самой вершине шел какой-то ремонт). Оказалось, что одна группа взяла с собой всё необходимое для службы: просфоры, священные сосуды – всё, кроме антиминса. Без антиминса, конечно, служить нельзя. А вторая группа взяла антиминс, но у них не было священных сосудов. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101899/189988.p.jpg?0.9676300373394042) В храме Преображения Господня Отец Борис улыбнулся: – Вот для этого две ваши группы и встретились. Непонятно только, мы-то вам зачем? И это тут же выяснилось. Оказалось, что, несмотря на многочисленность паломников в группах, певчих не было ни в той, ни в другой. Нашли одного чтеца, который мог читать часы, но петь не умел. И тогда стало понятно, для чего Господь собрал их всех вместе. Отслужили Всенощную, потом Литургию. Отец Мефодий и Алексей пели как никогда в жизни. И когда Литургия закончилась и все вышли на воздух – ощутили такой подъем, такое чувство нахлынувшей благодати, что непонятно было: на земле они или на небе. Да и облака, проплывавшие рядом с вершиной, свидетельствовали: небо рядом! 6 ноября 2014 года http://www.pravoslavie.ru/jurnal/74903.htm Название: Особенный день. Ольга Рожнёва Отправлено: Дмитрий Н от 04 Декабря 2014, 16:44:39 Особенный день
Истории Митейной горы Снег шёл с утра, крупные снежинки неторопливо кружились, укутывая спящий лес и ледяную Чусовую, и всё вокруг становилось белым, чистым, праздничным, будто готовясь к Рождеству. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101544/154401.p.jpg?0.5955874249339104) В Казанскую Трифонову пустынь накануне праздника приехало много паломников с ребятишками, для них готовили Рождественскую сказку, подарки, поздравления. Накануне Рождества традиционно ставили ёлочку, и игумен Савватий как раз собирался поехать за этой ёлкой в лес. Пока шёл к машине, огляделся: всё в монастыре шло своим чередом: в храме читали Псалтирь, на салазках в кельи возили дрова, топились печи, из трапезной доносились запахи капустных пирогов, на конюшне мычали коровы, а рядом с ними задумчиво жевала сено монастырская лошадка Ягодка. Чего-то не хватало в этой привычной жизни обители, и он быстро понял: не чего, а кого. Утеплённая большая будка монастырского пса Бучика пустовала уже пару недель, и некому было сопровождать гостящих на каникулах мальчишек в их зимних забавах и катаниях с горы, некому было провожать машину отца Савватия преданными глазами, радостным повизгиванием и помахиванием хвоста. Большой рыжевато-золотистый Бучик жил в монастыре давно и был умнейшим и очень добрым псом. Бучик исправно охранял обитель и с удовольствием сопровождал тех, кто уходил ранним летним утром на поле пасти коров. Изредка отлучался по своим собачьим делам в ближайшую деревню, но никогда надолго не задерживался. И вдруг две недели назад ушёл – и пропал. Все в монастыре переживали и очень жалели Бучика. Погиб, потерялся – были только догадки. Отец Савватий печально вздохнул – жалко пёсика. Завёл машину, погрел немного и не спеша выехал за ворота обители. Снег пошёл сильнее, и дорогу стало плохо видно. Проехал несколько километров, почти добрался до леса, как вдруг машина остановилась. Вышел, осмотрел автомобиль: бензин в наличии, с мотором порядок, никакой видимой неисправности, но машина не заводилась. Отец Савватий подумал немного, помолился, снова попробовал завести – бесполезно. Снова вышел из машины. Лес рядом, просёлочная дорога пустынна – ни одной машины. Смеркалось, подмораживало. Он хорошо знал, что ничего не бывает просто так, случайно – и стал внимательно осматриваться вокруг. Белые сугробы и особая, зимняя тишина – без пересвистывания и чириканья птиц – лишь ветер гуляет по пустым полям, заметает дорогу. Стал потихоньку замерзать и решил вернуться в монастырь пешком – там взять другую рабочую машину и водителя на подмогу. Уже открыл дверцу автомобиля, но внезапно услышал со стороны поля приглушённый вой. Подумал: волк. Прислушался как следует и понял: скулила собака. Хрипло, слабо взывала о помощи. Внимательно осмотрелся – и вдалеке, в поле, заметил в сугробе собачью голову. Подошёл к обочине, стал звать, но собака не двинулась с места, продолжала жалобно, чуть слышно сквозь вой ветра, скулить. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101920/192012.p.jpg?0.5011433667968959) Отец Савватий вздохнул и решительно отправился в поле по сугробам. Сразу провалился глубже колена и с большим трудом прошёл метров тридцать до собаки. Когда добрался до неё, поразился: это был бедный Бучик. Вокруг его большой головы намело плотный снег, и он вмёрз в этот сугроб так, что не смог бы встать, даже если б захотел. Отец Савватий вернулся в машину, взял топор, приготовленный для ёлочки, вернулся и стал осторожно вырубать снег и лёд вокруг пёсика. Когда попытался поднять большого, тяжёлого Бучика, тот заскулил сильнее, почти заплакал от боли как человек. Стал покусывать руки – тихонько, не больно, как бы давая понять о тяжёлой травме. Испытывая ужасные страдания, контролировал себя, боялся причинить боль своему спасателю. Отец Савватий снова вернулся к автомобилю, взял покрывало, на покрывале очень осторожно дотащил пса до дороги, занёс в салон, положил на заднее сидение. Бучик посмотрел на него благодарным взглядом и отключился, потерял сознание. Отец Савватий понял, что произошло: Бучик возвращался в монастырь из деревни, и его сбила машина. В шоке он пробежал по полю метров тридцать, а потом упал и уже не мог двигаться. Постепенно вмёрз в землю и был уже почти занесён снегом, когда монастырская машина заглохла как раз напротив него – ни дальше, ни ближе. Отец Савватий снова попробовал завести автомобиль – и он тут же завёлся. Такое обыкновенное чудо… Приехали в монастырь, вызвали ветеринара. У Бучика оказались переломаны задние ноги. Его поместили на тёплую конюшню, напоили, накормили, стали заботливо лечить. А на следующий день ударил сильный мороз – минус тридцать пять, и если бы машина не заглохла рядом с Бучиком в поле, он неминуемо бы погиб. Отец Савватий привёз ёлку, и на следующий день все обитатели монастыря встречали Рождество. А он думал про себя: «Как милостив Господь! В Свой праздник, в Свой Святой день Он не даёт никому страдать! В этот день прекращаются войны и заключается Рождественское перемирие, облегчаются страдания узников, болящих и страждущих, и вся тварь славит Господа!» Да, Рождество – очень особенный день, и эту истину он почувствовал сердцем, пережив такое чудесное спасение обычного беспородного пса Бучика. Даже такой твари Господь не попустил погибнуть накануне Своего Рождения! Рыжевато-золотистый Бучик поправился и прожил ещё лет семь. Из монастыря больше не уходил ни на шаг, передвигался сильно хромая, но обитель охранял ревностно. И когда видел отца Савватия, подходил к нему с огромной благодарностью и преданностью в глазах даже годы спустя. Ольга Рожнёва 4 декабря 2014 года http://www.pravoslavie.ru/jurnal/75610.htm Название: Посреди тени смертныя. Ольга Рожнёва Отправлено: Дмитрий Н от 28 Декабря 2014, 20:34:14 Посреди тени смертныя
Рассказ Ольга Рожнёва (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101936/193679.p.jpg?0.11963641946204007) Падал чудесный долгожданный снег, поля вдоль дороги становились белыми, чистыми, ёлочки вдоль обочины принаряжались к Новому году. Только Алексей этот Новый год не встретит. Автомобиль мчался вперед, а счет его жизни шел уже на минуты. Маленький был, считал: вот наступит 2000 год, ему стукнет 30 лет – и начнется старость. Наступил 2000 – а старость не пришла, отодвинулась за горизонт. Недавно еще думал: вот и 2015 наступает… Прикидывал: сколько еще проживет – 20, 30? Пытался представить себя старым… Зря пытался. Умирать очень не хотелось. Сильно не хотелось ему помирать-то. Бедная мама… Только отошла после смерти отца, снова улыбаться начала. Так радовалась за него – радовалась, что к Богу пришел, что помогает батюшке, что всей семьей в храм ходят. Помолодела даже. А теперь что?! Очень жалко было Иринку, жену. Как она там без него будет? Но больше всех – как острое жало в сердце – Мишку, сына. Так ждал парень снег, хотел с отцом снеговика слепить, ёлку ждал к празднику – пятый Новый год в его маленькой жизни… Кто теперь ему этого снеговика слепит? Кто ёлку принесет? Кто его, маленького, смешного, белобрысого Мишку, в школу через пару лет поведет? Эх, нужно было сопротивляться, драться или, может быть, бежать. А он не сделал ничего, сел в эту машину как овца на заклание. Полицейская форма парализовала сопротивление – привык быть законопослушным. Сказали: «Вы, гражданин, похожи на фоторобот подозреваемого, находящегося в розыске. Проедем в отделение». И только в салоне, слушая развязные разговоры с четко уловимыми блатными интонациями, понял: оборотни. Бандиты в форме. Здоровые, мордастые, навыкшие к грабежам. Ждали его. Узнали как-то, что с деньгами – он вез крупную сумму на строительство храма. Люди миром собирали, и сам вложился. И ни в какое отделение они не поедут. И живым из этой машины он не выйдет. Сжали с боков тесно. Он и сам не слабак, но – с троими не справиться. Сидящий справа, помоложе, скомандовал хриплым, злым басом, уже не скрываясь: – Деньги давай! Сами найдем – хуже будет! Подумал: даже если отдаст деньги – живым не отпустят. Слева, постарше, рявкнул: – Затихни, малой! Балаболкой кумекай! Потом спокойно, властно добавил: – Всему свое время. Чего ты мне человека пугаешь?! Как Баба-Яга говорила? Напои, накорми, а потом уже и спать уложи. Как там тебя по паспорту? Алексей? Лёха, у меня седня день рождения. Родился я седня, Лёха. Ты ведь выпьешь за мое здоровье? Проявишь уважение? Всё по понятиям. Водитель обернулся, весело пошутил: – Он богомольный, понятий не знает, с попами дружит. Лёха, как там у вас? Кто попросит у тебя верхнюю одежду, отдай ему последнюю рубаху? Видишь, мы люди тоже подкованные! Да, точно по наводке, знают о деньгах на храм. Значит, вот так всё будет: его найдут где-нибудь на обочине, раздетым, мертвым, с полным желудком паленой водки. Страха не было. Только жалко всех: маму, жену, сына. Людей, которые доверили ему эти деньги. Батюшку. Храм недостроенный… Сейчас они вольют в него эту водку, и он умрет пьяный, без исповеди, без причастия, без молитвы… Молодой закопошился, достал бутылку: – Из горла будешь, Лёха? Не в ресторане, чай! Старший сказал: – Подожди до остановки автобусной. – Зачем до остановки-то? В лесу пусть пьет! – Нишкни! Здесь остановки все пустые – чисто поле. А в лесу чего он пить будет – ты подумал? На остановке выпил – и… А в лесу – это неестественно… Лёха, выпьешь за мою днюху – и отпустим. Алексею стало жутко: это его последние минуты. Лица сидящих рядом напряглись, превратились в злобные гримасы. Говорят, перед смертью духовный мир приоткрывается. И он увидел: странные тени замелькали в машине, какие-то неправильные зловещие тени. Как же он забыл помолиться перед смертью?! – Господи, Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй меня, грешного! В голове проносилось лихорадочно: – Аще бо и пойду посреди тени смертныя – не убоюся зла. Яко Ты со мною еси… Богородице Дево, радуйся… И вдруг четко и ясно, как озарение от ангела-хранителя: – Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него. Он еще не успел дочитать псалом – а в машине что-то уже неуловимо изменилось. Тени исчезли. Гримасы злобы на лицах его соседей сменились недоумением, непониманием, опасением, страхом. – Ты чего там бормочешь? Заклинания какие-то?! Аж мурашки по коже забегали… Слушайте, а нас не видели, как мы его в машину сажали, а? Чего-то мне внезапно в голову пришло… Вспомнил чего-то… Не, нас точно видели! Слушайте, да на что он нам, этот богомольник, сдался?! С ними только свяжись! – Да… Мой зёма с одним попом связался – до сих пор жалеет… – Так этот же не поп… – А всё равно – смотри: сидит бормочет тут. Слушай, останови машину. Останови – тебе говорю! Пошел вон отсюда! Вали-вали! Поехали, братаны! Машина унеслась, скрылась среди падающего снега. Белая дорога уходила вдаль, медленно падали снежинки. Тень смертная отступила. И он закончил: – Воззовет ко Мне, и услышу его: с ним есмь в скорби, изму его и прославлю его, долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое. 24 декабря 2014 года В этой истории изменены только имена главного героя и его родных. http://www.pravoslavie.ru/jurnal/76060.htm Название: Басня Крылова на новый лад. Новогоднее. Ольга Рожнёва Отправлено: Дмитрий Н от 04 Января 2015, 20:03:58 Басня Крылова на новый лад
Новогоднее Ольга Рожнёва Перед Новым годом Петров почувствовал сильное уныние. И было от чего унывать, прямо скажем. Новогоднее путешествие в Европу сорвалось по причине кризиса. Курс доллара как с цепи сорвался. Ресторан любимый закрылся на неопределенное время. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101941/194153.p.jpg) В унынии Петров забыл заехать в привычный супермаркет. Пришлось остановиться у старого гастронома рядом с домом. Давно Петров не бывал в таком неказистом магазинчике. А во времена детства и юности только сюда и бегал – других-то магазинов поблизости не было. Здесь продавали газировку, и он любил купить стакан шипящей сладкой газировки с двойным сиропом. Еще эскимо за 22 копейки… Мама стояла часами в очередях и, добытчица, приносила домой килограмм докторской или любительской колбасы – столько давали в одни руки. А еще на углу сидела тетя Тоня и продавала горячие сочные беляши в серой оберточной бумаге. Задумавшись, наткнулся на старушку. Извинился. Она кротко кивнула головой. В привычном Петрову супермаркете таких старушек не встречалось – там катили тележки серьезные деловые мужчины и элегантные дамы. Видимо, все старушки остались в таких же старых замшелых гастрономах, как этот. Отчего-то Петров остановился и перехватил взгляд бабушки – она с вожделением смотрела на виноград на прилавке. Петров тоже глянул на виноград: сорт «Изабелла». Такой душистый, ягодка к ягодке, и в каждой будто отражен солнечный луч, и каждая будто хранит тепло щедрой южной земли. Аромат – закачаешься! – Какой хороший виноград! – зачем-то заговорил Петров с бабушкой. Она улыбнулась и поделилась с ним как со старым знакомым: – Да, сынок, я вот всё стою рядом с этим виноградом и отойти не могу. Так он пахнет вкусно… Хотела к Новому году купить себе кисточку, да уже отоварилась как обычно: молоко, хлеб, крупа, двести грамм колбасы и немножко рыбки для моего котика. Деньги и кончились. А до следующей пенсии еще тянуть нужно. Вот я и стою, как в басне Крылова лисица, себя уговариваю: «Кислый, наверное, виноград; наверное, невкусный». Петров почувствовал, как у него защипало где-то в носу, как щипало в детстве от стакана газировки. Он сказал: – Подождите, бабушка… Вы не откажетесь от новогоднего подарка? Пожалуйста, окажите милость, примите от меня подарок! Старушка сначала замотала головой, но, видимо, что-то в голосе Петрова остановило ее, и она согласилась и ответила ласково: – Приму, сынок. И радостный Петров купил виноград, и золотистые мандарины, и ещё продуктов – полный пакет. Он подвез бабушку до дому, донес ей сумку до третьего этажа старой панельной пятиэтажки, и всё это время испытывал странное чувство: это не он оказывает ей услугу – а она ему. Прощаясь, старушка спросила его имя и добавила: «Храни тебя, Господь, сынок!» Он оглянулся на ходу и увидел, как она крестит его вслед своей маленькой сухой ручонкой. Ничего не изменилось. Кроме… он прислушался к себе – кроме уныния. Уныние исчезло, испарилось, трусливо сбежало Петров вышел из подъезда – всё вокруг было таким же, как пару часов назад: так же шел снег. И кризис продолжался, и доллар прыгал – ничего не изменилось. Кроме… он прислушался к себе – кроме уныния. Уныние исчезло, испарилось, трусливо сбежало, а в душе – пели птицы. «Эх, и хорошо жить на свете», – подумал Петров. 1 января 2015 года http://www.pravoslavie.ru/jurnal/76237.htm Название: Михаил ван Општалл, профессор математики и священник Отправлено: Дмитрий Н от 27 Февраля 2015, 10:21:36 Михаил ван Општалл, профессор математики и священник Ольга Рожнёва (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101970/197098.p.jpg?0.7641028286889195) Священник Михаил ван Општалл с супругой «Представители Свято-Георгиевского прихода в Солт-Лейк-Сити (Западно-Американская епархия Русской Православной Церкви Заграницей) во главе со своим настоятелем, священником Михаилом ван Општаллом, подписали документы, завершающие покупку участка земли для постройки первого русского православного храма в этом городе и в штате Юта» (15 сентября 2009 года, сайт «Православие.ру»). Эта краткая заметка имеет свое продолжение. О священнике Михаиле совсем недавно рассказали мне московские друзья, хорошо знакомые с ним и недавно вернувшиеся из Америки. Мы сидим на уютной кухне, пьем чай. И, конечно, мне хочется о многом расспросить. – Впечатления об Америке? Встречи с интересными людьми? Ну что ж… Могу рассказать… Глава семьи на минуту задумывается. – Ну, вот, например, могу рассказать тебе об одном человеке. Интересный парень… Священник Майкл. Михаил. Впрочем, когда мы только познакомились, он не был священником. Кем был? Он был просто профессором математики. В 29 лет. Профессором математики в университете Солт-Лейк-Сити. Как он так рано стал профессором? А умный очень! Жена у него – полуирландка, полукитаянка; типично для Америки. Красавица! Из православной семьи. Отец – профессор, православный. Сам Майкл – обычный американец, из протестантской семьи. Был студентом в Сиэтле, потом учился в аспирантуре. Познакомился со своей будущей женой, которую отец воспитывал в духе Православия. И Майкл заинтересовался: что это за Православие такое? Взялся изучать православную веру с дотошностью и педантичностью математика. Что произошло в его душе – между ним и Богом, – мы не знаем. Но точно знаем, что Господь его призвал – властно и нежно. Потому что дальнейшие события без такого Божиего призыва и благословения вряд ли были возможны. Майкл стал ходить в православный храм святителя Николая Чудотворца в Сиэтле. Для начала выучил русский язык – чтобы всё там понимать. Потом церковнославянский. Службы в храме идут на английском и церковнославянском, и ему предложили нести послушание чтеца. Чтец Майкл начал читать святых отцов и детально изучил святоотеческую литературу. Он занимался этим так, как занимался математикой у себя на работе. Так, да не совсем. «Не вы Меня избрали, а Я вас избрал». Молодого профессора математики переводят в Солт-Лейк-Сити, а православного храма в городе нет. И тогда он начинает собирать вокруг себя людей Молодого профессора математики переводят в Солт-Лейк-Сити, а православного храма в городе нет. И тогда он начинает собирать вокруг себя людей, чтобы создать миссию – православный приход. Ты понимаешь, что это означает?! Нет, не понимаешь… Представь, вот мы с тобой сидим сейчас здесь, на кухне, даже не в одиночку – втроем. И вот мы решили бы создать свой приход и построить храм. Как ты думаешь: легко бы нам это было?! Пошли бы за нами люди?! А за ним пошли! Знаешь – почему? Потому что на нем почивала Божия благодать! Помоги, Господи, ему сохранить ее, сохранить эту ревность и пронести ее через годы и испытания! Майкл нашел помещение в маленьком домике в пригороде. Там собрал людей. Он собрал всех русских, всех православных. Я не знаю – как он это сделал. Но люди стали туда приходить. Мы с женой туда пришли. Она стала петь в хоре, на клиросе, которым Майкл руководил. У себя дома он устраивал спевки. У них не было никаких денег. По грошам собирали на трапезу. И Господь благословлял их – это напоминало семь хлебов на кучу народа, потому что всем всего хватало. Американец Майкл – и это самое поразительное – оказался по духу самым русским из всех там присутствующих. С одной стороны, педант, профессор математики, который сумел четко всё организовать, дотошно позаботиться о деталях. С другой стороны, он любил это всё: святоотеческую литературу, церковнославянский, православную веру и молитву, общие трапезы и даже любил сам печь блины и угощать всех прихожан. Он даже посетил Оптину Пустынь. Людей приходило всё больше и больше. Об этой группе, точнее – уже общине, узнали, туда стал приезжать время от времени священник из Сиэтла, из Сан-Франциско. Не только русская, но и американская земля слухами полнится – и вот слух о них дошел до архиепископа Кирилла из Сан-Франциско. Майкла рукоположили в диакона, а потом в священника. И он стал священником Михаилом. Без всякого образования. Да он сам мог всех научить. Он был – гениален. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101970/197083.p.jpg?0.8285707703325897) Храм св. Георгия Победоносца. Солт-Лейк-Сити, штат Юта, США (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101970/197081.p.jpg?0.5538563444279134) И вот они нашли деньги на строительство храма. Целый храм! С нуля! В этом мистика есть… Сам он человек небогатый… Просто энтузиазм, энергия… Такая ревность. Мы познакомились с ним, когда он еще был чтецом, – и на наших глазах всё происходило. Он говорил по-русски прекрасно, с небольшим акцентом, похожим на прибалтийский. Вот такие есть американцы… Это сродни тому, что я вот сейчас всё брошу – высокооплачиваемую работу и связанные с ней гарантии, и – вот как Христос сказал им: «ничего не берите на дорогу: ни посоха, ни сумы, ни хлеба, ни серебра, и не имейте по две одежды…» Это будто человек отдает себя полностью в руки Божии – и уходит в ночь, в мороз – без чемодана, без денег, без запасов… Понимаешь? *** (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101971/197102.p.jpg?0.6363701515365392) Священник Михаил ван Општалл Этот рассказ запал мне в душу, и мне захотелось познакомить читателей Православия.ру с отцом Михаилом. Я решила расспросить самого протоиерея Михаила о том, как удалось ему собрать приход и построить храм. Написала ему письмо. И получила через пару часов ответ. Отец Михаил любезно согласился побеседовать со мной и ответить на вопросы. – Расскажите, пожалуйста, что сыграло главную роль в вашем обращении к Православию? – У меня были два профессора в колледже – один протестант, а другой католик. Как это ни удивительно, но именно они «сделали» меня православным. Протестант был профессором церковной истории. Он рассказал мне о святителе Иоанне Златоусте и его Литургии. Меня просто потрясло то, что древнее христианство – живое. Католик давал нам читать книги (ныне митрополита) Каллиста Уэра о Православии. Я прочитал и – еще раз был потрясен. Ведь раньше мне казалось, что этой веры больше нет на земле. Романы Достоевского тоже оказали большое влияние на меня. Но всё это оставалось только в теории – до того момента, как я открыл двери Свято-Николаевского собора в Сиэтле. Никогда не забуду то впечатление. Прямо как святой равноапостольный князь Владимир в соборе святой Софии в Константинополе. Я действительно не знал: где я нахожусь? на небе или на земле? – Есть ли у вас любимый православный святой? – Когда я учился в аспирантуре, прочитал житие преподобного Антония Великого. Даже думал о том, чтобы взять его имя в крещении. Когда у нас родился сын – всё было ясно. Он будет Антоний. До сего дня мое любимое чтение (не считая Священного Писания) – древний патерик. Древний, а ОЧЕНЬ современный… До сего дня мое любимое чтение (не считая Священного Писания) – древний патерик. Древний, а ОЧЕНЬ современный… Кстати, мой первый друг в Православной Церкви дал мне житие одного святого, чтобы прочитать… Какого святого? Святого Георгия Победоносца, небесного покровителя храма, где я сейчас служу… – Трудно ли было собрать приход и построить храм? – Не знаю, что трудно и что не трудно. Если нам легко на земле – нам будет трудно на том свете. Итак, что значат временные трудности? – Расскажите, пожалуйста, какие-нибудь интересные факты о вашем приходе. – Приход всегда готов помочь. Я объявил, что у нас будет съезд молодежи, и все стали готовить обеды и т.д. Очень у нас гостеприимный приход. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101971/197107.p.jpg?0.4092674634885043) Священник Михаил ван Општалл с семьей – Что бы вы хотели пожелать читателям сайта Православие.ру? – Я бы пожелал, чтобы все православные глубже познакомились со своей верой. Читать Библию – и задаваться вопросами. Читать догматическое богословие (может быть, книгу протопресвитера Михаила Помазанского) – знание о Боге дает нам радость в духовной жизни. Когда мы не знаем своей веры и думаем, что она лишь система предписаний, – мы не свободные. А Христос сказал: “Познаете истину, и истина сделает вас свободными” Знать до точности, что значат все члены Символа веры. Ведь это знание о вере освобождает нас от тоски. Когда мы не знаем своей веры и думаем, что она лишь система предписаний, – мы не свободные. А Христос сказал: «Познаете истину, и истина сделает вас свободными». Со священником Михаилом ван Општаллом беседовала Ольга Рожнёва 12 февраля 2015 года http://www.pravoslavie.ru/put/77200.htm Название: Кто такая Магдалина? Отправлено: Дмитрий Н от 18 Июня 2015, 15:16:40 Кто такая Магдалина? Рассказ. Ольга Рожнёва (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102061/206137.b.jpg?0.8216634634882212) Марина зябко поежилась и достала теплую кофту: сильно работал кондиционер. Правда, ехать в израильском новехоньком автобусе было гораздо удобнее, чем в предыдущем дряхлом египетском, даже спинки сидений в котором были сломаны и не фиксировались. Экскурсовод Регина, полная, высокая блондинка, время от времени что-то вещала в громкоговоритель, при этом широко улыбалась, обнажая очень крупные белоснежные зубы, но Марина почти не слушала ее – она много читала о Святой Земле и, наверное, сама могла бы провести экскурсию. На другом берегу моря множеством огней звала к себе Иордания. Марина достала Псалтирь и стала медленно читать – было здорово молиться в таком путешествии. Эта поездка привлекла ее возможностью во время отдыха в Египте посетить Святую Землю, своими глазами увидеть Гефсиманский сад, и храм Гроба Господня, и базилику Рождества Христова. – Мам, сейчас остановка будет у лавки косметики Мертвого моря. Дай мне деньги! И убери книгу – ты сюда, что, читать поехала?! Марина вздохнула: дочка Катя поехала точно не ради святых мест, а ради пляжного отдыха. Ей хотелось увидеть, как гласил рекламный проспект, красоту Нила во время разлива и зелень полей орошения, небольшие тысячелетние египетские деревеньки, прячущиеся в тени пальм от палящего солнца, и яркий подводный мир Хургады. Пока Кате ничего не нравилось – ни специфический запах Мертвого моря, ни его маслянистая вода, не радовала ее и перспектива увидеть святые места. Как раз перед путешествием соседка Тамара сказала Марине: «И зачем тебе такие большие деньги тратить на эту поездку?! Святая Земля… Вот какой толк, Маринка, от твоей веры?! Вот что ты столько лет в церковь таскаешься?! Особое богатство нажила, что ли? Или здоровье особенное? И дочери покоя не давала – за собой всё таскала! А дети-то умнее нас с тобой: вон, твоя Катька подросла, институт окончила, поумнела – и перестала с тобой ходить! Моя Танька никогда в храме не была – и не ходит, и твоя всё детство там провела – и не ходит… Толку и было её водить…» Сейчас и сама Марина думала: «Значит, правда, всё зря…» Дочь отдалилась от нее в последнее время. Марина не помнила уже, когда они сидели, как раньше, взявшись за руки, и рассказывали друг другу самое сокровенное. Всё зря. И Рождественские елки, и самодельные ясли, и детские спектакли… И эти чудесные вечера, когда они спешили на всенощную, и мела метель, и она кутала Катюшку в толстую шаль, а потом они попадали в уют и тепло родного храма, где так ласково светились разноцветные лампадки, и пахло ладаном, и святые лики с икон встречали их как родных… В окна бил снег, а здесь было – прибежище от всех вьюг и ветров: зимних и житейских. Пристанище. Корабль спасения. Она и сейчас это чувствовала. Почему же дочка утратила это чувство, почему потеряла свою крепкую детскую веру? Марина не знала ответа на этот вопрос. Прочитала у кого-то из отцов утешительную мысль: выросший в вере ребенок в трудных жизненных обстоятельствах будет знать, где находится спасительная дверь. Это немного утешало. Не до конца. Автобус мягко дрогнул, замер. Женщины замелькали пестрым, нарядным: все ринулись в лавку косметики из солей и грязей Мертвого моря. Марина вышла, размяла ноги, постояла у автобуса. Возвращались недовольные: все многочисленные товары можно было купить в Москве в специализированном магазине гораздо дешевле. Катя ничего не стала покупать. Она задумчиво смотрела в окно на огни Иордании и молчала. Марина снова вздохнула: нужно было ехать на Святую Землю не с туристической группой, а с паломнической… Туристы в автобусе громко переговаривались, демонстрировали друг другу покупки – куски мыла за 10 долларов и другие полезные приобретения – и почти не слушали Регину. Та возвысила голос, пытаясь привлечь внимание: (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102060/206071.p.jpg?0.6635932496283203) Монастырь святой Марии Магдалины – С обзорной площадки Масличной горы, у которой будет первая остановка, Иерусалим виден как на ладони. Нас ожидает также посещение монастыря святой Марии Магдалины, который расположен на Масличной (Елеонской) горе в Гефсиманском саду. В монастыре покоятся мощи преподобномучениц великой княгини Елисаветы Феодоровны и ее келейницы инокини Варвары. Сидящая сзади девушка громко спросила: – А монастырь мужской или женский? – Женский. Спереди насмешливый мужской бас прокомментировал: – Девушку, пожалуйста, отвезите в мужской, а нас с Колей женский впо-о-лне устроит! А монашки там красивые? Они обрадуются мужчинам в самом расцвете сил? Марина почувствовала, как кровь приливает к щекам. Ей захотелось сказать что-то этим молодым людям, чтобы пропало их игривое настроение, чтобы они хотя бы попробовали ощутить благодать этих мест. Хотела сказать, что даже просто ехать здесь нужно с молитвой. Но смолчала. Посмотрела на дочку: Катюша нахмурилась – видимо, ей тоже не понравилась глумливая насмешка молодых людей. Девушка сзади не унималась: – А кто такая Магдалина? Регина опять улыбнулась профессиональной широкой улыбкой, демонстрируя свои крупные зубы, и ответила: – Монашки – обязательно красивые! А Магдалина – разве вы не знаете? Это женщина Христа! Марина вспыхнула. Оглянулась по сторонам: пассажиры автобуса улыбались, молодые люди впереди смеялись. Марина стала подниматься с сиденья, чтобы сказать… – она не знала, что скажет, знала только, что должна, обязана как-то прекратить этот смех, эти улыбки, опровергнуть эту хулу на Господа. Внезапно она услышала звенящий голосок дочери: Не смейте в моем присутствии так говорить! Я вам не позволю! Мария Магдалина – ученица Господа нашего Иисуса Христа! – Не смейте! Не смейте в моем присутствии так говорить! Я вам не позволю! Мария Магдалина – это мироносица, это ученица Господа нашего Иисуса Христа! Вот она кто! Катя стояла, выпрямившись во весь рост, и обводила всех смеющихся таким властным взглядом, что смех мгновенно стих. Никто не посмел возразить девушке: такая сила и власть были в этот момент в ее словах и взгляде. Регина стушевалась, прекратила улыбаться и села на место. Замолчали и молодые люди. Катя постояла еще минуту и села. В автобусе воцарилась полная тишина. Был слышен только шорох колес о шоссе и движение воздуха, рассекаемого плавным ходом автобуса. Марина взяла руку дочери в свои руки: она немного дрожала. Марина подвинулась и обняла Катюшу, та прижалась к матери, потом положила голову ей на плечо. Когда Марина уже почти успокоилась, Катя тихо сказала ей на ухо: Мам, ты не думай – я всё помню: и Рождество, и лампадки, и как мы с тобой причащались – всё! – Мам, знаешь, мы вернемся домой – и снова в храм сходим! Ты не думай – я всё помню: и Рождество, и лампадки, и как мы с тобой причащались – всё! Не знаю, почему так долго в храм не ходила… Какое-то прям помрачение… А вот сейчас им всё высказала – и поняла: я верю по-прежнему! Как будто туман какой-то в голове рассеялся – и всё стало ясно! Марина подумала про себя: «Это потому, доченька, что ты исповедала Господа нашего Иисуса Христа. И сделала это смелее, чем могла бы я сама…» Так она подумала, а вслух сказала: – Конечно, снова вместе будем ходить! Регина опять начала что-то громко рассказывать, а пассажиры – переговариваться между собой. Автобус мчался вперед, на Святую Землю, а Марина с дочкой так и сидели, крепко держась за руки. 15 июня 2015 года http://www.pravoslavie.ru/jurnal/79895.htm Название: Как я попала в Аризонскую пустыню к старцу Ефрему. Ольга Рожнёва Отправлено: Дмитрий Н от 28 Декабря 2015, 14:55:00 Как я попала в Аризонскую пустыню к старцу Ефрему Ольга Рожнёва (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102244/224460.p.jpg?mtime=1450955316) Старец Ефрем (Мораитис) с братией монастыря Люди Божии Мое путешествие началось задолго до того, как я спустилась с трапа самолета старейшей, основанной еще в 1919 году авиакомпании «KLM» – «Королевские нидерландские авиалинии» – на американскую землю. С ноября 2014 года мы работали, по благословению владыки, тогда еще архимандрита, Тихона (Шевкунова) над небольшими по формату книжечками из серии «Люди Божии» – о современных святых и подвижниках благочестия. Этот проект придумал сам владыка, он же и придумал форму увлекательной подачи материала в виде современного патерика. Владыка Тихон сам редактировал первые две книги из серии «Люди Божии» – о великих старцах Паисии Святогорце и архимандрите Иоанне (Крестьянкине). Некоторые из подвижников, о которых предполагалось издать книжечки, уже были прославлены в лике святых, канонизация других оставалась только вопросом времени и определения Божия. Так, когда мы работали над первым патеричком о Паисии Святогорце, старец еще не был прославлен. А когда книга вышла из типографии – преподобный Паисий уже был канонизирован и как бы благословил наши последующие труды над серией «Люди Божии». Думаю, что многим знаком духовный опыт, когда, читая или слушая рассказ о святых или подвижниках благочестия, ощущаешь их незримое присутствие, их молитвенную помощь. Собирая материал для книг, я чувствовала: святые рядом. Усилились также искушения, внешние и внутренние: какие-то люди без особенных причин озлоблялись на меня; собственные страсти, казалось, уже утихшие, поднимали голову. Были изданы книжечки о старцах Гаврииле (Ургебадзе), Зосиме (Сокуре), Николае Гурьянове, Павле (Груздеве) и других старцах и преподобных – более 20 книг. Также мы подготовили для издания в серии «Люди Божии» книжечку о великом старце Иосифе Исихасте. Испытывая огромную любовь к этому старцу, в пылу ревности я собрала материал и о некоторых его духовных чадах, которые сами стали старцами: иеросхимонахе Ефреме Катунакском, старце Арсении Исихасте и Пещернике и ныне живом и здравствующем архимандрите Ефреме Филофейском (Мораитисе). (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102244/224461.p.jpg?mtime=1450955503) Старец Ефрем (Мораитис) Филофейским старца Ефрема стали называть с 1973 года, когда он был избран игуменом Филофея на Афоне и в короткий срок возродил в этом монастыре подвижническую монашескую жизнь. После этого Кинот Святой Горы благословил старца Ефрема расширить и наполнить ищущими монашеского жития еще три афонских обители: Ксиропотам, Костамонит и Каракалл. Эти монастыри и сейчас остаются под духовным руководством архимандрита Ефрема, так же как и ряд мужских и женских обителей в Греции и Северной Америке. В 1960 году греческий православный священник и богослов протоиерей Иоанн Романидис написал: «Святогорцы должны немедленно направить своих представителей в США и основать там монашеские обители, в противном случае Православие на Американском континенте ожидает неизбежная гибель». Несколько лет спустя воплотить в жизнь эти пророческие слова удалось усилиями всего лишь одного человека. Монастыри старца Ефрема появились во многих регионах США и Канады: Нью-Йорке, Техасе, Флориде, Вашингтоне, Южной Каролине, Пенсильвании, Иллинойсе, Калифорнии, Мичигане, Монреале и Торонто. Главный среди них – это монастырь святого Антония Великого в Аризоне. И теперь старца часто называют еще и Ефремом Аризонским. Святые рядом Во время работы над книжечками о великих афонских старцах чувство их близости, их присутствия, духовной связи с ними, чувство сердечного умиления стало настолько сильным, таким реальным, что я начала сомневаться: может, это женская экзальтация, своего рода прелесть? Так много людей обращаются к старцам за молитвенной помощью, так много у них духовных чад… И посетила следующая мысль: если духовная связь действительно существует – это же можно проверить на практике! Возможно ли, чтобы они знали еще и обо мне, сидящей вот здесь, у своего старого компьютера, в маленьком домике, на окраине какого-то провинциального городка? Осенний воздух густо пах прелой листвой, быстро подкрадывались ранние сумерки, мокрый ледяной ветер стучал в дверь, а желтый искусственный свет в комнате не мог прогнать густую непроницаемую мглу за окном. Помыслы сомнения, недоверия искушали, теснились, лезли в душу. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102244/224442.p.jpg?mtime=1450952993) Старец Ефрем (Мораитис) И тогда мою маловерную голову посетила следующая мысль: если такая духовная связь действительно существует – это же можно проверить на практике! Я могу обратиться мысленно к архимандриту Ефрему (Мораитису) с какой-либо просьбой. Не беда, что старец не знает русского и английского, а я греческого, – ведь известно, что для духовного общения нет препятствий. Если он мне ответит – значит, эта духовная связь реальна. Сходу отмела все просьбы, исполнение которых могло быть простым совпадением. Нужно было попросить старца о чем-то, чего я не могла бы сделать сама, без его молитвенной помощи. И я придумала! Сказала старцу: – Дорогой геронда! Мне так хочется увидеть вас и получить ваше благословение! Так хочется посмотреть монастырь святого Антония Великого, где вы сейчас подвизаетесь с духовными чадами! Для меня поехать в Америку – что слетать в космос… Но я верю: если вы помолитесь – я окажусь в вашем монастыре. И значит, духовная связь – реальна. Наутро – при дневном свете – вчерашние мысли, сомнения, просьбы казались уже бестолковыми, детскими, сказочными. Через месяц я стояла у ворот монастыря святого Антония Великого в американском штате Аризона Вы не поверите: через месяц я стояла у ворот монастыря святого Антония Великого в американском штате Аризона и, раскрыв рот от удивления, оглядывала окрестности пустыни Сонора, а прямо напротив меня рос коренной обитатель этих мест – семиметровый толстый кактус. И это было как в сказке. Вид у меня, наверное, был довольно глуповатый. Перелететь океан Произошло сие чудесное перемещение через океан следующим образом. Через день после моей горячей просьбы в осеннюю Оптину Пустынь приехал американец Ричард, принявший в Оптиной крещение с именем Амвросий. Мы с ним встречались в монастыре и подружились. Я записала беседу с новокрещенным, ее опубликовали на сайте «Православие.ру», и теперь Ричард-Амвросий, заехав ко мне в гости, за чашкой чая смеялся, рассказывая: – Я теперь в России персона известная! Приезжаю в Москву, захожу в Новодевичий монастырь – а меня называют по имени. Спрашиваю: как вы мое имя узнали?! Отвечают: «Так мы же “Православие.ру” читаем, а там была ваша фотография!» Амвросий – теперь мой духовный брат, он окормляется у того же Оптинского отца архимандрита, что и я. Стал мой брат делиться со мной своим сожалением, что не выполнил благословения духовного отца – как теперь на исповедь идти? Ну, дескать, попрошу прощения, объясню, что не смог, что в следующий раз выполню… – А благословение трудное? – Так-то нетрудное: благословили меня посетить монастырь святого Антония Великого, тот самый, что в Аризоне находится, в пустыне Сонора. Это не так далеко от моего родного штата Южная Каролина. Но я не смог собраться, дел было много, так и не съездил… Думаю, вы поймете, почему сердце мое при этих словах забилось часто. Приехал в этот раз Амвросий не один – с другом Михаилом. Михаил – русский, живет в Америке, кроме юридического факультета университета в России получил юридическое образование в университете имени Джорджа Вашингтона в столице США, лицензию и успешно работает адвокатом. Умный очень молодой человек. Верующий. Алтарничает в православном храме, регулярно исповедуется и причащается. Съездили мы вместе в Шамордино, искупались в святых источниках. Михаил прочитал одну из моих книг, она ему понравилась. И вот он меня спрашивает: – Ольга, а хотите увидеть православную Америку? – Хотеть-то хочу, да что толку? Мне до Америки – как до Луны… Посмеялись мои американские друзья. И вот, по молитве старца Ефрема, с помощью Миши и Амвросия я узнала, что до Америки путь намного ближе и легче, чем до той самой Луны. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102244/224446.p.jpg?mtime=1450953520) Пустыня Сонора Штат Аризона, пустыня Сонора В Аризону мы прилетели с Амвросием одновременно, только он из Южной Каролины – штата субтропиков, сабаловых пальм и белозубых улыбок, а я из строгого столичного Вашингтона, одного из немногих заранее распланированных американских городов, где сосредоточено множество исторических достопримечательностей, бесплатные музеи и роскошные парки. Встречаемся в аэропорту. Амвросий в одной руке саквояж держит, другой рукой к сердцу книжку прижимает, что в самолет с собой брал: – У тебя есть такая книга? Мне она очень-очень понравилась! Я никогда не читал ничего подобного! Никогда! Обязательно прочитай, если не читала! Я знаю, что мой духовный брат читает очень много, имеет кандидатскую степень и легко цитирует всевозможных писателей, начиная с древнегреческих отцов трагедии и драмы. В Шамордино пожилая ученая инокиня, опознав в Амвросии американца, посоветовала ему для духовного спасения узнать хоть немного о России. Деликатный Ричард-Амвросий только улыбался вежливо в ответ и не стал рассказывать инокине, что одна из его курсовых работ раскрывала роль Столыпина Петра Аркадьевича в русской истории. Так вот, Амвросий – умница, интеллектуал. Поэтому его восторженный отзыв о книге для меня – лучшая рекомендация. – А что за книга? Он взмахивает рукой, и я вижу изображенного на обложке архимандрита Псково-Печерского монастыря Нафанаила (Поспелова). «Everyday Saints» – так по-английски звучит название книги «Несвятые святые». Улыбаюсь Амвросию. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102244/224443.p.jpg?mtime=1450953043) Амвросий готов к путешествию по пустыне Мой американский брат берет напрокат машину, и мы едем по пустыне с многорукими великанами-кактусами сагуаро, высота которых достигает 15 метров, а возраст – 150 лет. Вот, скажем, этот, огромный, толстый, наверняка помнит XIX век… Его корни расходятся вокруг своего хозяина на 30 метров. Цветы сагуаро – нежные, красивые, распускаются по ночам и являются эмблемой штата Аризона. Кроме сагуаро в Соноре растут еще около 50 видов кактусов. Информационный плакат у придорожного кафе расхваливает их полезность. Оказывается, стебли кактусов вполне съедобны, их запекают и жарят, из мякоти готовят пастилу, из сока – вино, из плодов – варенье и компоты, а крепкая древесина используется в качестве топлива и строительного материала. Сонора – самая жаркая из четырех пустынь США, но сейчас, в декабре, вечером здесь всего плюс 25. Прочитала о животных в Соноре, не знаю, смогу ли увидеть кого-то из них, но названия у них очень странные: антилоповые суслики, антилоповые зайцы, вилороги, тоже почему-то похожие на антилоп. Еще кузнечиковые мыши, оленьи мыши, земляные белки, а также большеухие лисицы, койоты, пустынные барсуки… Опасный хищник пустыни, пума стала очень редкой и исчезает от преследования человеком. Ящерицы Соноры – единственные в мире ядовитые ящерицы, ядозубы. Семь видов гремучих змей. Черные тарантулы, желтые скорпионы, каракурты, самка которых обладает смертельным для человека укусом. – Ольга, не желаешь прогуляться по пустыне, зайти поглубже? Сфотографироваться у кактуса? – Как-нибудь потом… в следующий раз… Многие обитатели Соноры привыкли вести ночной образ жизни – ночью всегда прохладнее. Днем они прячутся в норах. Но есть и дневные: дорогу нам часто перебегали животные, но кто это – койоты или большеухие лисицы, – я понять не смогла. Главное, это точно не пума. В небе летали незнакомые птицы чужого континента. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102244/224448.p.jpg?mtime=1450953852) Монастырь прп. Антония Великого в Аризоне Монастырь святого Антония Великого Мы приехали в монастырь в шесть вечера, успели только осмотреться. Быстро темнело, и разглядеть я толком ничего не успела, познакомилась только с русским иеродиаконом Серафимом, который живет в Америке с 1995 года, а в монастыре с 2002-го и несет послушание в книжной лавке, а также встречает гостей. Каменные дорожки, обрамленные бордюрами из разноцветных кирпичей, вели к монастырским кельям, храмам и паломническим гостиницам. В женскую гостиницу вход мужчинам воспрещен. В моей келье на шестерых человек были заняты только две койки – на одной американка, на другой пожилая гречанка. Гречанка говорила по-английски не очень хорошо, но мы все трое прекрасно понимали друг друга, быстро перезнакомились и рассказали немножко о себе. В семь вечера начался «тихий час» – отдых перед ночной службой, во время которого нельзя шуметь, принимать душ, разговаривать. Рядом с кроватями в келье тумбочки, на тумбочках настольные лампы – можно читать в «тихий час», если спать не хочется. Несколько стульев, встроенный в стену шкаф для одежды, санузел и душ. Кельи очень уютные, над кроватями иконы, на окнах всегда опущенные жалюзи. В жару включают кондиционер и вентилятор. На кухне в запасе питьевая вода, можно заварить чай, кофе, в холодильнике яблочный и апельсиновый соки в больших упаковках. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102244/224450.p.jpg?mtime=1450953947) Монастырь прп. Антония Великого в Аризоне Служба в монастыре В двенадцать ночи мы с соседками по келье вместе пошли на службу. Отправились пораньше, чтобы благословиться у архимандрита Ефрема и игумена монастыря Паисия – духовного чада старца, который последовал за ним с Афона. К старцам подходят по очереди. Раньше первым благословлял старец Ефрем, но сейчас он сам встал за игуменом Паисием и благословляет вторым К старцам подходят по очереди. Раньше первым благословлял старец Ефрем, но сейчас он сам встал за игуменом Паисием и благословляет вторым. Старец, которому 87 лет, постепенно переходит к жизни более уединенной, затворнической, он уже не ходит на общую трапезу с братией. Выглядит старец гораздо моложе своих лет: невысокий, аскетического сложения, серебряная борода, очень добрые глаза. В его присутствии тебя охватывают необыкновенные чувства, но распространяться об этом я не стану, храня в памяти слова святых отцов: «Похвалить подвизающегося монаха все равно что подставить ему подножку». Электричество в храме не включают, но есть две небольшие электрические лампы для певчих. После всенощного бдения, на Литургии, два инока с разных сторон зажигают свечи на хоросе. Затем один из них специальной палкой с крючком на конце, прилагая заметные усилия, раскручивает огромный хорос с горящими метровыми свечами, насколько это позволяют цепи. Эти цепи затем возвращают хорос в обратную сторону, и он начинает совершать маятниковые движения. Затем инок принимается за висящее в центре паникадило и раскручивает его в другую сторону так, чтобы вращение было в противофазе вращению хороса. Описывать сложновато, но когда во тьме храма всё это сияющее великолепие начинает вращаться – впечатление незабываемое. И вращается самостоятельно удивительно долго – до самого конца службы! (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102244/224452.p.jpg?mtime=1450954175) В храме прп. Антония Великого В храме женщины стоят строго в левой части, мужчины в правой. Никто не пытается нарушить заведенный порядок. Во время пения «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный…» на Литургии двое монахов-экклесиархов по афонской традиции кадят храм и верующих с помощью ручного кадила, без цепочек и с рукоятью, издающего стройный перезвон. Хоровое пение не принято, только «Херувимскую» и «Достойно есть» обычно поют хором. На клиросе один из певчих поет мелодию того или иного гласа, а два других тянут одну основную ноту. Получается очень красиво. Символ веры не поют, а читает игумен. Причастники не называют своего имени, как принято у нас, а, причастившись, сами промокают уста платом. Чашу не целуют. Нет запивки, просто раздают антидор. Существуют еще некоторые отличия, но они так в глаза не бросаются и заметны уже только священнослужителям и клиросу. Посещение монастыря святого Антония Великого – уникальная возможность для женщин ощутить дух Афона Стою на чудесной ночной службе и думаю, что женщинам нельзя приехать на Афон, и поэтому посещение монастыря святого Антония Великого и других основанных старцем Ефремом монастырей – уникальная возможность для женщин ощутить дух Афона. Прикоснуться к молитве святого афонского старца Иосифа Исихаста через молитву его духовных чад, которые сами стали великими старцами. Эту молитву и любовь можно почувствовать в любой точке земного шара, на расстоянии в тысячу километров. Ты молишься на родном языке, и, каким-то чудесным образом, по благодати Святого Духа, даровавшего апостолам дар говорить на чужих языках, старец, стяжавший эту благодать, понимает тебя. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102244/224441.p.jpg?mtime=1450952815) Геронда Ефрем - в центре В греческом храме можно подойти к солее, она не имеет возвышенности. Можно приложиться к иконам. Рядом с иконами множество металлических табличек. На одной – рука, на другой – нога, глаз, младенец, снова рука, весь человек. Греческая традиция – помолившись об исцелении или даровании детей и получив просимое, заказывать такие таблички в благодарность. Трапеза После службы – трапеза. По будням братия завтракает по кельям, паломники – в трапезной; обедают вместе. В праздник завтрак общий. Около 45 человек братии сидит напротив игуменского столика, поодаль стол для паломников, еще дальше – для паломниц. По звону колокольчика начинается трапеза. Минут через десять снова звонит колокольчик – и можно налить в стакан холодную воду из кувшина. По третьему звону трапеза заканчивается. Сегодня был праздник, и на столе праздничные блюда: картофельное пюре, жареная рыба, листья салата, оливки из монастырского сада, у каждой тарелки – по яблоку. Также бутылочки с яблочным уксусом и свежевыжатым оливковым маслом. Это праздничная трапеза. Привычного праздничного русского разносолья нет: рыба для аскетов-иноков – уже большое послабление в их повседневном меню. В конце трапезы вкушают Богородичную просфору с праздничной службы в порядке старшинства, отщипывая по кусочку от единой просфоры. На следующий будний день на завтраке братии уже не было. Паломники сами проходили мимо больших тарелок и кастрюль с едой, накладывая себе каждый, что пожелает: орехи, халву, лукум, оливки, салат, намазывали хлеб арахисовым маслом, наполняли стаканы чаем и кофе без кофеина – после ночной службы нужно поспать. (Окончание следует)[/i Название: Re: Как я попала в Аризонскую пустыню к старцу Ефрему. Ольга Рожнёва Отправлено: Дмитрий Н от 28 Декабря 2015, 14:55:27 (Окончание)
(http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102244/224438.p.jpg?mtime=1450952571) Храм Илии Пророка Окрестности монастыря и храмы Отдохнув пару часов после ночной службы, я тихо встала – соседки еще спали – и отправилась осматривать монастырь. Всё вокруг наполнено свежестью раннего утра и солнечным светом. Пальмы нескольких видов, лиственницы, сосны, разнообразные кактусы, разноцветные кустарники – более 2 тысяч видов растений – несут тень и прохладу. Шумит вода в фонтанах, их украшают каменные львы и орлы. Цветы на клумбах, в каменных вазонах, в обычных керамических горшках радуют глаз. Чуть подальше, в монастырском саду – апельсиновые, лимонные, грейпфрутовые, масличные, фисташковые деревья, финиковые пальмы. Есть небольшой виноградник и оливковая роща. Трудник, собиравший цитрусовые, подарил мне парочку лимонов. Поразили прекрасные храмы – разные по величине и по стилю. Главный собор – во имя святого Антония Великого – отца древнего монашества – и святителя Нектария Эгинского – особо почитаемого греческого святого, имеющего благодать исцелять от рака. Для собора была написана и прислана из Греции икона Божией Матери «Аризонская», она почитается как чудотворная. Иконография ее напоминает хорошо известную в России «Всецарицу». В отдалении от монастыря, на горке, виден белоснежный храм с синим куполом во имя святого Илии-Пророка. Отец Серафим дал мне ключ и благословил сходить в этот отдаленный храм совсем одной. Посоветовал вернуться в гостиницу за бутылочкой с водой. Возвращаться не хотелось, о чем потом пожалела, так как идти пришлось хоть и недалеко, но по жаркой, лишенной тени дороге, а потом по лестнице нужно было подняться на гору к храму. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102244/224447.p.jpg?mtime=1450953636) В храме Илии Пророка Легко открыла массивную дверь ключом. В храме стояла прохлада, царила молитвенная тишина По пустыне шла робко, пугливо оглядываясь по сторонам в поисках гремучих змей и скорпионов. Поднявшись по лестнице на гору, с которой открывался чудесный обзор на окрестности, успокоилась, легко открыла массивную дверь ключом. В храме стояла прохлада, царила молитвенная тишина. Помолилась. Назад возвращалась уже без страха, любуясь непривычными видами бескрайней пустыни. Единственное – допустила оплошность и отправилась на развилке в сторону, противоположную монастырю. Как я могла так заблудиться, можно сказать, в трех кактусах, сама не знаю. Сказались, видимо, несколько ночей практически без сна из-за длительного перелета и ночной службы. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102244/224439.p.jpg?mtime=1450952668) Вид на монастырь из храма Илии Пророка О старцах Ефреме, Паисии, Павле (Груздеве) и апельсинах После моего короткого путешествия в одиночку по пустыне иеродиакон Серафим познакомил меня с одной из нескольких русских семей, поселившихся недалеко от монастыря. Михаил и Ольга пригласили нас с Амвросием в гости, и мы едем по пустынному шоссе в поисках их дома. Ни одной машины, полная глушь, лишь сагуаро – безмолвные стражи окрестностей. Поворачиваем на проселочную дорогу, койоты проскакивают прямо перед машиной. Наконец на пустой, уходящей в желтую даль дороге появляется щит с надписью: «Dead End». Дословно звучит устрашающе, но переводится всего лишь как «Тупик». Дома тех, кто прибился к монастырю и променял шумные развлечения и блага городской цивилизации на пустыню, находятся на значительном расстоянии друг от друга – между ними Сонора во всей своей кактусовой красе. Хозяева встречают радостно. – Здравствуйте, позвольте поблагодарить вас за приглашение в гости! Ольга: Вы знаете, мы, русские семьи, живущие здесь, все читаем сайт «Православие.ру». Хочу, пользуясь случаем, поблагодарить его создателей, его духовного руководителя владыку Тихона (Шевкунова). Мы знаем, что этот сайт не подведет, что здесь мы не прочитаем ничего, что может смутить, ввести в искушение… Чувствуется трезвенность, духовное рассуждение… Кстати, я и вас знаю заочно – у меня есть ваша книга «Дороги нашей жизни». Вы мне ее сами подписали! – Я сама?! Ольга: Может, вспомните? После экскурсии в Оптиной Пустыни вы подписали свою книгу моей подруге, а она попросила вас: «Подпишите еще одну, для моих друзей из Аризоны, Ольги и Михаила». Так вот мы – те самые друзья и есть! («Поистине тесен мир!» – думаю я.) – А как вы приехали в Америку? Ольга: Я приехала как программист, хотелось просто познакомиться с какими-то прогрессивными технологиями, посмотреть, как это все у них тут на Западе… Не было планов остаться здесь насовсем. Так Господь управил. И то, что сейчас я могу работать программистом на дому, – тоже чудо, и немалое. Михаил: А я врач. Работал здесь в медицинской корпорации, которая производит медицинское технологическое оборудование. А познакомились мы с Олей в Калифорнии практически сразу, как приехали. И поженились здесь, в Америке. В Сан-Диего, где мы жили, ходили в русскую церковь. И постоянно молились, чтобы Господь нас направил туда, где бы мы спасались. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102244/224455.p.jpg?mtime=1450954802) В гостях у Михаила и Ольги – Как же вы оказались здесь, в пустыне Соноре? «Начать нужно с духовника моей бабушки. А ее духовником был отец Павел (Груздев)» Ольга: Вы, может быть, удивитесь, но думаю, что начать нужно с духовника моей бабушки. А ее духовником был отец Павел (Груздев). Бабушку звали Вера, она как раз из тех мест, где отец Павел служил. Она его духовное чадо. Женщины – те, что ему помогали, – это были все бабушкины подружки. Он их называл: «Бабки мои»… Мама моя исповедовалась у него. Ну, и, наверное, именно его молитвы как-то повлияли на нашу жизнь. Вот, если посмотрите, у нас тут портреты стоят, там все греки, старцы разные, и отец Павел с ними – за компанию. (Улыбается.) Он должен был окрестить меня в детстве, но не успел. И бабушка тоже рано умерла. На Светлой седмице. Так что росла я некрещеная. Но заботу отца Павла я реально чувствую в своей жизни. Бабушкина молитва и забота тоже присутствуют. (Я слушаю Ольгу – и замирает сердце: духовная связь со святыми людьми – не эта ли мысль позвала меня за океан?) Ольга: Бабушка перед смертью лежала в больнице, мама находилась в палате вместе с ней, чтобы ухаживать за больной. И вот незадолго до смерти бабушки отец Павел прислал ей два апельсина в подарок. Бабушка их уже есть не могла, мама не хотела, и они долго лежали на полке. Мама вспоминала о том, как странно было смотреть на эти яркие оранжевые апельсины в белой больничной палате. Фрукт для того времени и для деревенской больницы – необычный, заморский. Когда мы приехали сюда и стали сажать апельсиновые деревья – я вспомнила о тех самых апельсинах. Хочется верить, что это было какое-то предсказание отца Павла о будущем… Знаете: «Случай – это язык, на котором говорит с нами Господь Бог»… (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102244/224453.p.jpg?mtime=1450954414) Пустыня Сонора – Вы сажаете апельсиновые деревья? Михаил: Да, у нас тут большой сад… Мы их посадили – они растут… В этом году – первый урожай. Тут очень много апельсинов! Вообще Аризона – апельсиновый штат. Знаете, самые вкусные, самые сладкие цитрусовые растут в пустыне. Ольга: Был еще второй знак, который отец Павел подал нам, что не без его молитвы мы тут находимся. Приехали в монастырь несколько паломников из России. И одна русская паломница заходит в наш дом, смотрит на портреты старцев и спрашивает: «А портрет отца Павла-то у вас откуда здесь, в Аризоне, взялся?» Оказывается, она к нему ездила… И считает его своим духовным отцом, который очень сильно помог ей найти правильный путь в жизни. Я, говорит, у него брала благословение учиться дальше после института. Но он ответил: «Нет. Не нужно. У тебя будет свой дом, а вокруг будут ходить и мычать коровы». И, вы знаете, предсказание полностью сбылось! Она живет в своем доме, а вокруг ходят коровы! Правда, это не ее коровы… Михаил: Тут нужно добавить маленькие детали: эти коровы ходят по швейцарским лугам, и муж у нее очень богатый человек, и живут они в Швейцарии. А она еще, когда отец Павел ей это сказал, думала: «Что за коровы?!» Такая, знаете, образованная женщина… Ольга: Мы просили отца Павла, чтобы он направил нас в жизни. И он направляет и еще передает весточки… Мы прожили в Калифорнии двенадцать лет. И в какой-то момент нам очень захотелось вернуться в Россию – в город Рыбинск, где сейчас родители живут. Мы стали дом там искать и уже собрались его покупать. Денег на дом хватало только-только. Одновременно мы начали ездить сюда – в монастырь святого Антония Великого. Нам вроде и в монастыре нравилось, и хотелось на родину. В тот день, когда мы должны были заплатить за дом в Рыбинске, – то ли кризис в России случился, то ли у нас акции обвалились… Я уже не помню… Михаил: Застройщики там перестали строить и даже уже внесенные деньги не хотели возвращать… Ольга: Это было какое-то явное вмешательство Промысла Божия. А когда мы собрались здесь, рядом с монастырем, дом покупать – всё прошло очень гладко. – В таком пустынном месте, где почти никто не живет? Михаил: Здесь живут люди, просто у них огромные участки земли… Десять акров земли у нас, у соседа вообще сотня акров. Земля здесь продается такими кусками – она недорогая. Здесь же пустыня. – А зачем так много земли? Михаил (улыбаясь): Этот вопрос задают все русские. Если поливать водой из скважины – здесь будет расти всё: цитрусовые, финики, инжир, яблоки. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102244/224440.p.jpg?mtime=1450952736) – И вам нравится здесь жить? Михаил: Да! Знаете, это как жить рядом с Оптиной. Вот вы же не зря живете рядом с Оптиной? Видимо, что-то притянуло вас туда? Может быть, благодать какую-то особенную почувствовали? Вот и мы так же. Мы окормляемся у игумена монастыря отца Паисия. – Может быть, вы сможете немного рассказать о своем духовнике, о каких-то его наставлениях? Отец Паисий всё своим примером показывает. И трудится наравне с послушниками Ольга: Отец Паисий наставляет своим примером. Есть в житиях святых история про одного старца-игумена. Его как-то спросили: «Отче, почему вы всё время стоите на службе? Никогда даже не присядете в свое игуменское кресло?» И старец ответил: «Если я сяду – мои монахи лягут». И отец Паисий такой: всё своим примером показывает. Он трудится наравне не просто со старшей братией – даже наравне с послушниками, не гнушаясь никакой работой. Говорит мало – но делает много. Очень скромный и старается оставаться в тени старца Ефрема. Также он помогает старцу принимать паломников на исповедь, обычно именно отец Паисий принимает американцев и русских. Михаил: Он аскет. Не говорит особых наставлений – но молится за своих чад, и мы чувствуем его молитву. – Не могли бы вы рассказать немного о старце Ефреме? Михаил: Со старцем Ефремом у нас не получалось много общаться – наш духовник отец Паисий. Ольга: К нам сейчас приедет учительница греческого, вот она духовное чадо старца Ефрема. Здесь дух преподобного Иосифа Исихаста, греческих подвижников Михаил: Знаете, когда приезжаешь в Оптину, там чувствуется дух Оптинских старцев. Несмотря на то, что старцы были там столетие назад… И новомученики Оптинские – чувствуется их покровительство. Вот и монастырь святого Антония Великого, он вроде как молодой, в 1995 году был основан, а тоже старческая преемственность есть. Старец Иосиф Исихаст покровительствует этому монастырю. Здесь дух преподобного Иосифа Исихаста, греческих подвижников. И устав полностью совпадает с уставом афонских монастырей, где духовные чада Иосифа Исихаста стали игуменами. То есть это устав, проверенный на опыте афонских обителей. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102244/224457.p.jpg?mtime=1450955009) Старец Ефрем (Мораитис) с братией Ольга: Не так давно приезжал в монастырь один священник из Греции, отец Стефан Анагностопулос, духовное чадо старца Ефрема в течении многих лет, автор разных книг, в том числе одну из них, «Откровения во время Божественной Литургии», очень рекомендую прочитать. Правда, она только по-гречески и по-английски издана. Духоносный батюшка. Старец его благословил провести беседу с мирянами, и он во время беседы немного рассказал нам про старца: «Однажды, много лет назад, когда старец посетил мой дом в Греции, у нас собралось много народу, чтобы послушать старца Ефрема, взять благословение и задать вопросы. Жена приготовила какую-то трапезу, но так случилось, что у нас был только один батон хлеба, и мы беспокоились, что его на всех гостей не хватит. Тогда старец взял этот хлеб в руки и стал отламывать по кусочку и раздавать гостам. Он отламывал и отламывал, а батом все не кончался, до тех пор, пока он не оделил каждого кусочком хлеба. Это было явное чудо, которому я и моя семья были свидетелями». Далее отец Стефан сказал следующее: «Есть среди вас такие, кто очень бы хотел увидеть живого Христа, посмотреть хоть одним глазком, как он ходил Своими пречистыми ногами по земле. Так я говорю таким людям: пойдите и посмотрите на старца Ефрема, так как видеть старца - это все равно, что видеть Христа, поскольку старец Ефрем имеет Христа в своем сердце». По воскресеньям после службы я хожу на беседы для женщин, которые проводит одна женщина, Александра, тоже духовное чадо Старца, по его благословению. Как-то, когда в конце беседы разговор зашел о нынешнем плачевном состоянии мира, она сказала: «Старцы (имеется в виду наш Геронда, а также Святой Паисий Святогорец, к которому она несколько раз ездила) говорят, что в нынешнее время легко спасаются сообразительные. Объяснение следующее. Господь все время посылает в мир Свою благодать. Раньше подвизающихся было много и, чтобы стяжать благодать, приходилось немало потрудиться. Сейчас спасающихся стало совсем мало, а количество благодати, если можно так сказать, осталось прежним. Люди добровольно отказываются от Божьих даров, но благодать не возвращается обратно к Господу, а, как пчелка ищет цветок на лугу, так и эта избыточная благодать ищет душу, которая молится и просит у Господа каких-то духовных даров. Так что, говорят Старцы, нынешние христиане, немножко потрудившись, могут получить столько благодати, такие дары, ради которых древним подвижникам приходилось подвязаться годами». (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102244/224456.p.jpg?mtime=1450954936) Старец Ефрем (Мораитис) с сестрами – Спасибо вам большое за эту беседу! Ольга: На прощание перескажу вам притчу старца Ефрема, которую рассказала нам после субботней службы гречанка Мария, духовное чадо старца. У отца Ефрема очень образный язык. Вот эта история. История старца Ефрема Жил-был один подвижник-монах (старец не сказал, что эта история о нем, но монашествующие часто говорят о себе в третьем лице). И вот как-то этот подвижник, имеющий много духовных чад, постучался к Господу. Господь открыл ему дверь, и монах сказал: – Христе мой, я вот тут подвизаюсь изо всех сил, молюсь, можно мне попросить у Тебя одну вещь? – Проси, – ответил Господь. – У меня есть духовные чада, люди, с которыми я связан. Раньше, чтобы попасть в Царствие Небесное, нужно было набрать десять очков. Десятку из десяти. Нужно было очень сильно подвизаться. А времена сейчас такие трудные – ну никто не может вокруг так подвизаться, чтобы набрать десять из десяти… Не можешь ли Ты сделать так, чтобы те, кто наберут восемь очков, – тоже попали в Царствие Небесное? – Хорошо, ради тебя, ради твоей любви ко Мне пусть так и будет. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102244/224458.p.jpg?mtime=1450955099) Старец Ефрем (Мораитис) Подвижник продолжает молиться и снова стучит к Господу: – Христе мой, можно я тебя еще попрошу об одном одолжении? – Проси, – ответил еще раз Господь. – Знаешь, Христе мой, ведь даже восемь очков набрать очень сложно. А люди стараются. Они стараются слушаться, молятся. А что, если до восьми очков им не хватит совсем немножко? Сделай, пожалуйста, так, чтобы те, кто набрал шесть очков, тоже попали в Царствие Небесное. Ведь обидно будет: человек старался всю жизнь… Ну вот слабые они такие сейчас… Соблазнов сейчас очень много в мире и духовная жизнь на таком низком уровне… Наберут шесть очков – возьми их тоже к Себе! – Хорошо, – ответил Господь, – ради твоих подвигов и любви ко Мне, пусть будет так. Через некоторое время подвижник постучал в третий раз: – Господи, а если они наберут только четыре? Пожалуйста, Христе мой, я сам буду за них поститься, буду совершать бдения и подвизаться до крови! Пожалуйста, позволь им тоже увидеть Царствие Небесное! – Да будет так, – промолвил Господь. Монах оглянулся на людей, посмотрел на всех своих духовных чад, подумал и еще раз робко подошел к двери. Но когда он снова собрался постучать в нее – Господь отворил ее Сам и сказал подвижнику: – Знаешь, все-таки они должны и сами постараться и приложить некоторые усилия! 25 декабря 2015 г. http://www.pravoslavie.ru/89127.html Название: Следы на снегу Отправлено: Дмитрий Н от 25 Января 2016, 09:37:39 Следы на снегу Ольга Рожнёва (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101955/195565.p.jpg?0.5904266841243953) Поездка удалась только поздней осенью — не самое подходящее время для путешествий. Распутица прихватывалась морозцем, цементировалась к ночи, с утра каблуки отбивали дробь, а к полудню опять увязали в раскисших просёлочных колеях. Предзимье: пасмурное небо, чернота деревьев, угрюмое молчанье птиц, пронзительный стрекот одинокой сороки. Предзимье — предчувствие, предвкушение, ожидание зимы. С утра выпал первый молодой снег, спрятал старую пожухлую листву, наполнил воздух морозным свежим дыханием. Они стояли на пустыре — и он был совершенно безлюдным, оправдывая своё название. Никакой дорожки, никакой тропочки — ничего. Совершенно непонятно, куда теперь идти. А начиналось всё просто прекрасно. Отец Савватий и несколько инокинь небольшой уральской женской общины решили съездить к преподобному Серафиму Саровскому — поклониться его мощам, попросить благословения. Шёл девяносто первый год, на далёкой Митейной горе Пермского края эти сестры несли послушание в богадельне, ухаживая за одинокими немощными старушками. До основания монастыря Казанская Трифонова женская пустынь лежал путь длиной в пять лет, но старец архимандрит Иоанн (Крестьянкин) уже благословил их общину, и они очень нуждались в духовном укреплении, в молитвах великого подвижника, преподобного Серафима Саровского. И всё получалось просто чудесно: не хватало денег на поездку — появились деньги, не было билетов — чудом купили. И доехали замечательно, и поселились удачно. Отстояли воскресную службу, причастились, и после службы решили побывать на святом источнике на речке Сатис. Источник тогда ещё не благоустроили, просто в лесу, на берегу реки, бил родник, и добраться туда можно было на автобусе. Им объяснили: «Доедете до остановки «Мясокомбинат», пойдёте в лес и найдёте источник». Так они всё и сделали. Доехали до остановки, автобус развернулся и уехал, и они остались на безлюдном пустыре. Стали молиться: «Преподобне отче Серафиме, помоги нам найти твою пустыньку!» Походили-походили туда и сюда — и вдруг увидели следы одинокого путника. Видимо, человек приехал раньше и ушёл в лес. В эту пору грибы-ягоды не собирают — и пойти он мог, скорее всего, только на источник. Обрадовались несказанно! Пошли по следам с молитвой — молодые, ревностные, счастливые, полные той радости первоначальной монашеской благодати, которая как на крыльях носит. Той — что спустя годы вспомнишь — и слёзы по щекам. Монашество — оно ведь как супружество: первая любовь, восторг и упоение, а спустя годы — труд, пот и тяжесть ноши. И так важно сберечь прежнюю ревность, не растерять пыл. А когда станет совсем трудно, так, что невмоготу — вспомнить эту лесную дорожку, эту горячую молитву, и направляющие заботливые знаки чётких следов по первому снегу. Следы привели к речке, к источнику и оборвались. Их не было нигде, ни справа, ни слева. Они шли только в одном направлении, проводили к источнику и исчезли. Это было настоящим чудом, и они невольно, не сговариваясь, запрокинули головы: их провожатый — он что, взлетел?! Стояли, как громом поражённые, обомлели просто от какого-то даже священного ужаса: что же это такое? Это же мистика! Кто же был их проводник?! Переглянулись — и не сказали ни единого слова друг другу, боясь нарушить тайну чуда. Умылись, облились из ведра, попили воды — стало тепло. Вспомнили Мотовилова, служку отца Серафима — как было ему тепло рядом со старцем в зимнем лесу. От переполняющих чувств, не сговариваясь, запели тропарь преподобному. Было пасмурно, тихо, никаких птиц в лесу. И как только начали петь — прилетела птичка — чудная, необычная и стала подпевать. Пела так чудесно! А когда они вернулись в монастырь, пожилая монахиня, мать Феодосия, позвала их: «Приложитесь к вещам преподобного батюшки Серафима. Мы их ещё не выкладывали для поклонения паломникам, только сестрам. Вы будете первыми». И они с умилением сердечным приложились к стоптанным башмачкам преподобного, подбитым коваными гвоздиками с большими шляпками, к мантии, епитрахили, чугунку. Прикладывались — и плакали. Кто испытывал это умиление сердечное — поймёт. А потом чудо продолжилось: мать Феодосия попросила отца Савватия поменять покров на мощах преподобного: «Мы сами этого не делаем, только батюшек просим, а сейчас батюшек нет никого». И он с трепетом, с чувством собственного недостоинства, поменял покрывальце на мощах — милость Божия, ласка преподобного Серафима Саровского. Мать Феодосия подарила ему ещё чётки, освящённые на мощах старца — и они стали самыми любимыми, вот уже много лет отец Савватий бережёт их и молится по ним в особых случаях. Так они получили благословение преподобного — и уехали другими людьми: утешенными, обновлёнными, обласканными. Батюшка Серафим встретил их как живой. Уезжали и думали: «Мы были в гостях у преподобного Серафима Саровского. И увидели настоящее чудо. Оно было сродни самому старцу — тихое, смиренное, естественное. Не гремел гром, не разверзалась земля под ногами. Такое неприметное чудо от преподобного Серафима». 22 января 2015 г. http://www.pravoslavie.ru/76551.html Название: Мера жизни Отправлено: Дмитрий Н от 12 Мая 2016, 11:25:58 Мера жизни Ольга Рожнёва Господь по-разному приводит к Себе. Кому-то Он открывается вдруг, неожиданно, кому-то – после долгих «умных» поисков и искушений, а кому-то – в страданиях и скорбях. Сергей и Лена пришли к Богу этим путем. Но было и чудо… Люди живы настолько, насколько в них живет Бог. Ибо только Бог – жизнь. Есть живые и неживые, что зависит от меры Бога в них, меры жизни, которую они несут в себе. Со страхом говорю тебе: есть неживые люди. Хотя неискушенным они кажутся такими же живыми! Они же существуют! Разве их нет? – спросишь ты. Да, но и когда угасает костер, дым еще долго витает над пепелищем. Святитель Николай Сербский (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102362/236268.p.jpg?0.09088261624015415) Автомобиль Сергея, на котором он попал в страшную аварию Сергей: Мне исполнилось 42 года, когда я попал в страшную аварию. В больницу поступил в сознании. А потом всё забыл: неделя до аварии и неделя после – стерлись начисто. Короткая память пропадает при такой травме. Мне потом рассказали, как после работы мы выпили и поехали в ночной клуб. Я тогда часто пил – любил это состояние легкого и не очень легкого опьянения, когда настроение приподнятое. Любил музыку, рестораны. Много курил. Мне регулярно приходилось вести переговоры с бизнес-партнерами, а после переговоров, известное дело, культурная программа: застолье, сауна… Так-то жили мы с женой хорошо. Зарабатывал я всегда прилично. Мы с ней увлекались дайвингом, на яхте путешествовали. Дочка росла, всё для нее было самое лучшее. Я много ездил по своей стране и по другим странам в командировки. Видел у нас в России много очень умных, образованных людей, которые жили совсем бедно. А мне как-то всё само шло в руки. И поэтому если Лена упрекала меня, что часто пью, я обычно отвечал: «Я вас кормлю – что вам еще нужно?!» За несколько лет до аварии ездил на юг в командировку. Меня хорошо встретили, мы изрядно выпили после переговоров. И вот ночью меня нашли пьяного у гостиницы с сильно разбитой головой и сломанной голенью. Сложный был перелом, и нога висела на тканях. В возбуждении уголовного дела милиция отказала: было непонятно, что произошло. То ли меня машина сбила, то ли я с лестницы упал и приполз. Страховая компания меня опрашивала, а что я мог сказать? Упал, очнулся, гипс? Это был серьезный знак, предупреждение такое. Но я этого знака совершенно не понял, не внял ему и продолжал вести прежний образ жизни. И вот когда мы ехали после работы в ночной клуб, чтобы там продолжить и, так сказать, усугубить, моя машина влетела под фуру. У меня есть фотография, я вам покажу: глядя на разбитую машину, вообще удивительно, что ее водитель мог остаться в живых. Мне рассказали врачи, как они меня проинформировали: «У вас разбит череп, сильно пострадало лицо, почти оторван нос, вытекает жидкость. Также сломаны ребра и повреждены легкие». И я ответил: «Тогда убейте меня. Я не хочу быть обузой близким». Лена: В Бога мы верили, как это принято говорить, в душе. Перед аварией как раз окрестили дочку. Пришли в церковь взбудораженные, веселые, а на душе у меня – как-то тревожно было. Что-то смущало, беспокоило. Священник благословил выучить молитвы – я выучила «Отче наш». До этого даже и не знала. И вот крутится у меня в голове имя Серафима Саровского. А я и не знала, кто это… Перед аварией вечером поговорила с Сережей по скайпу. Он был в другом городе в офисе по работе. Когда отключилась – думаю: что бы мне почитать вечерком? И вот крутится у меня в голове имя Серафима Саровского. Это было совершенно непонятно и удивительно: человек я нецерковный и совершенно не знала, кто такой Серафим Саровский и как он выглядит. Вышла в интернет и прочитала о нем. Это было – что-то! Его житие меня просто потрясло! Как гром среди ясного неба! Я заплакала – и решила ему помолиться. Это было совершенно удивительно, потому что никогда раньше желания помолиться у меня не возникало. Потом прочитала: когда Господь хочет кого-то спасти, внушает людям молиться за этого человека. Тут же в интернете нашла молитвы – и помолилась за мужа, дочь, нашу семью. Как узнала позднее – всё совпало во времени: я молилась в первый раз в жизни за своего мужа, когда его машина летела под фуру и жизнь его висела на волоске. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102362/236271.p.jpg?mtime=1462945470) Преподобный Серафим Саровский После молитвы уснула. Утром звоню Сергею – а он трубку не берет. Внутри всё оборвалось, время остановилось. Звоню его коллеге. Отвечает: он не пришел на работу. Был день рождения нашей дочери, вечером ждали гостей, ее подружек, родственников – а я готовить ничего не могу, всё из рук падает. Мама Сережи спрашивает: «Что с тобой?» А я боюсь ей сказать, вдруг он просто где-то лишнее выпил. Отвечаю: «Всё в порядке!» Он не появился и к вечеру – тогда мы с мамой стали его искать. Очень быстро узнали, что Сережа в реанимации, доставлен в тяжелом состоянии. Мы поехали в больницу. Врач посадила нас вначале, только потом стала говорить: «До операции он сказал нам: “Мою жену зовут Лена”. Значит, Лена – это вы? Вашему мужу сделали трепанацию черепа. Он в коме. Когда выводить будем – пока не знаем. После таких травм непонятно: узнает ли он вас? сохранит ли интеллект? сможет ли сам ходить и даже сам есть?» Компаньон по бизнесу немного навязчиво ходил везде за нами, присутствовал при всех разговорах с хирургом, пристально наблюдал… Переживал за бизнес, поскольку многое держалось именно на Сергее. Я за бизнес не переживала – думала только о его жизни. Я его очень люблю. Меня послали за вещами Сережи. Все было пропитано его кровью. На обручальном кольце тоже кровь. Это было страшно. Наконец нас впустили в палату. Когда мы его увидели – у него была большая черная голова, разбухшая от оттеков, – как воздушный шарик. Переломано основание черепа, раздроблены лицевые кости, почти оторван нос. Весь в проводах и трубках, леденящий душу звук аппарата искусственного дыхания… Но он теплый, у него поднималась грудь и билось сердце – мое любимое большое сердце! Сергей: Три недели комы и две недели между жизнью и смертью. Мне давали сильнодействующие наркотики: человек не спит, но ничего не чувствует и не соображает. Постепенно дозу лекарств стали снижать – и я постепенно начал немного чувствовать и что-то понимать. Запомнилось, как ко мне пришел мой отец, а я сижу в кресле. И отец смотрит на меня испуганно и спрашивает у врача: «Он теперь всегда такой будет?» И вот я вижу себя как бы со стороны: бессмысленный взгляд, слюни текут изо рта И у меня мозги так медленно соображают: «Какой – “такой”?» И потом вижу себя как бы со стороны: бессмысленный отсутствующий взгляд, и слюни текут изо рта, стекают по подбородку. Из глаз слезы текут. Полный идиот. И тогда мне самому стало страшно. Я начал осознавать себя. Особенно запомнилась ночь, когда я уже почти полностью всё осознавал. Помню, как мне было плохо, как хотел пить – и не мог дотянуться до стакана воды на тумбочке. Оказывается, мышечная масса теряется очень быстро, и я сильно ослаб. А попросить воды не мог – не было голоса. Санитары – молодые парни, – видимо, не понимали, что я не могу дотянуться до воды. Пить жутко хотелось – я испытывал настоящие муки. Пытался поднять руку – и сил не хватало. Единственное, что мог, – пальцами шевелить. И я стянул с пальцев датчики для измерения пульса – тогда прибежали санитары, снова укрепили датчики и пригрозили, что свяжут меня. А воды не дали. Когда Лену пустили наконец, она сразу догадалась, что я хочу пить. Спросила: «Почему вы не давали ему воды?!» Они ответили: «Так вот же на тумбочке стакан с водой стоит!» Лена: Мне не разрешали находиться с ним в реанимации, но я уже знала, что нужно делать, – нужно молиться. Каждый день читала акафист преподобному Серафиму Саровскому. Три раза в день читала канон за болящего. Не могла есть и пить, не могла спать. Как будто, когда я не молюсь – ему хуже. Как-то ночью лежала дома в постели, но спать не могла – душила боль, меня всю колотило. С закрытыми глазами начала повторять имя Господа нашего Иисуса Христа: «Господи Иисусе Христе, Господи Иисусе Христе…» И это была, как я сейчас понимаю, моя первая Иисусова молитва. И вдруг – как вспышка перед глазами – Пресвятая Богородица с Младенцем Христом. Такая, как Она изображена на Владимирской иконе Божией Матери. И я перестала трястись – ощутила мгновенное утешение. Пришла уверенность, что всё будет хорошо. Потом я поняла, что мне нужно на исповедь. Никогда в жизни не исповедовалась. И даже не понимала – не видела своих грехов: а в чем же я грешна? Вроде бы и грехов-то никаких нет! Тому, кто привык к исповеди, это может быть непонятно, но на самом деле нецерковному человеку, который никогда не прибегал к таинству исповеди и не совершал каких-то грубых грехов, бывает совершенно непонятно: в чем каяться? Но, судя по канонам, которые я читала, – я точно была грешная. Если даже преподобный Серафим Саровский называл себя грешником – что было говорить обо мне?! И я стала молиться: «Господи, дай мне увидеть мои грехи!» И через неделю я осознала эти грехи. Поняла так ясно, что грешна в том, и в этом, и в другом. Мало того, что осознала. Раньше я думала: за что мне такая трагедия?! А теперь пришло чувство: да я по своим грехам достойна и большей скорби! Сергей начал выходить из комы в конце февраля. 12 марта его перевели из интенсивного отделения терапии в общее. К концу марта выписали и назначили курс реабилитации. В середине мая он снова начал работать. Сергей: Окончательно осознал себя я только в марте. Были мысли: зачем я выжил?! Я не мог пройти пешком 200 метров! Сил не стало, а я всегда был крепким и сильным мужчиной. Бывшие друзья куда-то все пропали… На прежней работе я пока не мог работать – да я ходил с трудом! Когда на тебя деньги сыплются – у тебя много друзей. Куда они потом все делись – я не знаю… Ни одного не осталось! Но к Богу я не пришел. Начал читать про познание самого себя, увлекся нейролингвистическим программированием – НЛП. Лена сильно изменилась за два с половиной месяца. Мы всегда хорошо понимали друг друга. А тут я перестал ее понимать. Я-то как бы два месяца спал и проснулся таким же, каким был раньше. А она за это время прошла огромный, как я сейчас понимаю, путь. Лена: Я действительно сильно изменилась за два месяца. А он – нет. И он меня не понимал. Всё рассказывал мне про НЛП. Я уже не могла жить без молитвы, начала соблюдать посты, а он говорил мне: «Не зацикливайся на религии! На Бога надейся – а сам не плошай!» А у меня не было еще никакого понимания о Православии, никаких убедительных аргументов. Только вера. И еще у меня были Пресвятая Богородица и преподобный Серафим Саровский. Я стала иначе относиться к жизни – стала равнодушна к мирским развлечениям, к вещам. Дала себе обет: не покупать обновок и косметики. Я мечтала раньше отпуск на яхте провести – и вдруг всё это потеряло для меня ценность, стало пустым времяпрепровождением. Кто испытывал действие призывающей благодати, которую Господь дает впервые приступающему к Нему человеку, тот меня поймет. А Сережа не понимал… Мы поссорились, я сильно рассердилась – и вдруг ощутила, что стала такой, как раньше! Даже хуже, чем раньше Я давала ему читать духовные книги, пыталась что-то рассказать, а он раздражался, и мы ссорились. И вот один раз мы поссорились, я сильно рассердилась – и вдруг ощутила, что стала такой, как раньше! Даже хуже, чем раньше! Благодать отступила от меня – и я снова почувствовала интерес к миру, и этот мир обрушился на меня всеми своими соблазнами! Прежние страсти всколыхнули душу. И тогда я осознала, что это произошло промыслительно – для того, чтобы я поняла состояние Сережи, поняла, что только благодать Божия даровала мне всё. Это не я сама такой верующей и ревностной стала – это всё действие благодати, дар Божий! И если благодать отступит от меня – я всё потеряю! И я перестала спорить с мужем. Больше не пыталась его обратить в веру. Стала только молиться за него: «Господи, дай ему веру!» Так прошел год. Мы жили мирно, я утром и вечером молилась. И Сережа стал вставать рядом со мной. Но жаловался, что у него нет веры. Я продолжала молиться за мужа. Прошел еще год. Сергей полностью восстановился. Только шрамы по контуру лица, впрочем, малозаметные, напоминали о страшной аварии. Мы поехали в паломническую поездку. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102362/236269.p.jpg?462944439) Фото: прот. Игорь Пчелинцев Сергей: В нашей группе была монахиня, мать Нина. Она сказала мне: «Синай – это гора пророка Моисея. Здесь Сам Господь говорил с пророком из куста Неопалимой Купины, здесь Моисей получил Заповеди… Вы неслучайно оказались в этом священном месте. Будешь подниматься на гору – вспомни все свои грехи. Иди и читай Иисусову молитву!» И вот мы поднимались ночью на гору – и я читал Иисусову молитву и старался вспомнить свои грехи. Ничего не вспоминалось, точнее, вспоминалось, но как-то вяло: да, есть грехи… у всех есть грехи… и у меня тоже есть грехи… Было холодно, дул ветер, изредка снизу, из мрака, появлялись бедуины-торговцы, быстро обгоняли нас и исчезали в темноте. Огромное звездное небо, холодные горы, острые зубцы скал, черные провалы, светлячки-фонарики в руках паломников, силуэты верблюдов. Отчего-то вспомнил Честертона. Этот благородный рыцарь-командор писал иногда необычные слова: «Здесь живет верблюд, наш странный друг, доисторический домашний зверь. Никто не знает, был ли он диким, и, глядя на него, нетрудно подумать, что звери вообще были когда-то ручными». Понял, что отвлекся от молитвы, – и стал снова повторять: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного!» Вокруг царил какой-то космический, нездешний холод и неотмирная тишина, которую нарушало только шуршание ног о мелкие камни. Я шел и молился – и сначала мне казалось, что я занимаюсь каким-то совершенно бессмысленным и бесполезным делом. Зачем я вообще полез на эту гору?! Для чего повторяю эти странные слова, которые называют молитвой?! Нас в детстве воспитывали атеистами. Я ходил в атеистический кружок. По заданию учителей рисовал атеистические плакаты. Я всегда был лидером – как-то получалось, что люди ко мне тянулись. Занимался туризмом в школе – устраивал туристические слеты, ездил в пионерские лагеря. Был примерным комсомольцем, комсоргом, председателем совета дружины. Даже в «Орленок» ездил. Верил в коммунизм. А теперь я поднимался на гору Синай и читал Иисусову молитву. Это было нелогично, непонятно… И я не знал, и зачем только я это делаю… Я поднимался на гору – и вдруг стал ощущать себя все больше и больше грешным. Шел, плакал и думал: «Что доброго сделал я в жизни?» А потом что-то стало меняться. Я не понимал, как и почему, но что-то стало очень сильно меняться во мне. Со мной происходили странные вещи – отчего-то я чувствовал себя всё больше и больше грешным… Внезапно у меня перехватило дыхание и потекли слезы. Я шел, плакал и думал: «Что доброго сделал я в жизни?! Вот умру – кто пожалеет?! Мать, жена и дочь. И всё… Кому я нужен – такой грешный жук навозный?! Как я жил?! Как мог потратить лучшие годы своей жизни так глупо, впустую, гоняясь за бесконечными развлечениями?! Драгоценное время, которое проводил пьяным, с сигаретой в руках, забывая утром о том, что делал вчера?! Среди людей, которых считал друзьями и которые исчезли, как только попал в беду?!» Мы поднялись на вершину – и начался восход солнца. Огромное красное светило поднималось медленно, освещая необычные, неземные горы, словно сохранившие свой первозданный вид от Сотворения мира. Время будто застыло здесь, остановило свой ход. Светилось всё небо, краски менялись, переливались, сияли. А я уже плакал взахлеб, слезы текли не переставая. Не хотел плакать – слезы сами лились. И я почувствовал: всё – это новая жизнь! Господь дает мне еще один шанс! Он оставил меня в живых для покаяния. Чтобы жить между страхом и надеждой. Чтобы искупить свои грехи. Нужно молиться, нужно делать добрые дела! Это был перелом в моей жизни. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102362/236270.p.jpg?462945261) Синай. Фото: прот. Игорь Пчелинцев Лена: Он заплакал на вершине горы и плакал потом всю дорогу. Во всех монастырях он забивался в угол, прятался – и плакал там. Я видела, что он молится от всего сердца. Я просила, чтобы Господь дал ему веру, – но даже сама не ожидала, что это произойдет с ним так сильно, так явно… Он начал исповедаться, причащаться. Потерял интерес к мирским развлечениям. Больше не пьет. Курил 25 лет – бросил. Его жизнь полностью изменилась. Мы стали ездить на Валаам, в Вырицу, к святому Александру Свирскому, в Оптину Пустынь. Я поражаюсь тому, как Господь отвечает на молитвы! Сергей: Я стал снова хорошо зарабатывать. Объявились старые друзья. А мне больше неинтересен прежний образ жизни. Я их спрашиваю: «Для чего вы живете?» А они шарахаются от меня и отвечают: «Серега, да ты расслабься! Тебе нужно войти в колею, стать таким, как прежде!» А у меня такое чувство: я спал – а теперь проснулся. Но если раньше у меня не было веры в Бога, то сейчас пока еще не хватает веры Богу – я всё еще переживаю за завтрашний день, беспокоюсь. Нет и смирения. Гордыня настолько крепко во мне сидит, трудно с ней бороться. Всегда хотелось быть первым, а теперь я учусь смирению. Мы с партнером по бизнесу решили не нанимать уборщицу: офис небольшой, сами приберемся. И он очень быстро скинул все обязанности по уборке на меня. И вот я мою полы в офисе, мою туалет, убираю и за себя, и за него. Говорю ему: «Ножки подними». Я раньше бы его избил – а теперь только «ножки подними». Я пытаюсь рассказать ему о Боге – но он пока не особенно слушает. У нас перевозка грузов из других стран, и вот батюшка из нашего храма попросил привезти из Германии 100 килограмм зондового детского питания для больного ребенка одной прихожанки – такого качества питание только в Германии делают. Я предложил партнеру помочь за счет фирмы – он мне отказал. Тогда я вложил свои деньги и помог ребенку. Просил еще как-то партнера помочь храму – он тоже отказал, сказал: «Нам эти деньги не вернутся». Я снова помог из своих. Но я не хочу его осуждать – вспоминаю, каким был сам. Может, мне его Господь послал для того, чтобы я себя вспоминал и боялся стать прежним. А его сердца Бог коснется – он, может, в сто раз лучше меня станет. PS. Имена героев рассказа – настоящие. Они просят ваших святых молитв и в свою очередь желают всем читателям портала «Православие.ру» помощи Божией. Ольга Рожнёва 11 мая 2016 г. http://www.pravoslavie.ru/93228.html Название: Житейское море. Невыдуманная история Отправлено: Александр Васильевич от 20 Июня 2016, 07:33:40 Ольга Рожнёва
Житейское море Невыдуманная история (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102389/238927.p.jpg?0.348194769354381) У двери реанимации На жестком стуле сидеть было неудобно, и ноги сильно затекли – но Таня не чувствовала неудобства. Смотрела, не отрываясь, в матовую стеклянную дверь, но толстое стекло надежно скрывало всё происходящее в реанимации. Высокая пожилая санитарка в конце коридора, шмякнув тряпкой в старое ведро, сочувственно поделилась с закрывающей дверь гардеробщицей: – Девочка-то всё сидит… И выгнать ее жалко… Тут, видать, на стуле и ночевать собралась… Седая гардеробщица отозвалась решительно: – Скажи: больница закрывается! Пусть завтра приходит! Может, хоть поспит где-нибудь – а то у нее у самой вид уж больно больной… Синяя лампа над стеклянной дверью, синий тревожный полумрак. За больничным окном кружит февральская метель, бросает в окна пригоршни снега. Дочка Машенька, наверное, замерзла, и некому укрыть ее мягким домашним одеялом. Сама Таня не чувствовала холода, не помнила, когда ела, – весь мир для нее сейчас сосредоточился за дверью этой реанимации. Она хорошо знала, что там происходит, – сама уже несколько лет после окончания медицинского колледжа работала в отделении реанимации областной клинической больницы. Таинственное отделение. Во-первых, почти закрытое для посторонних. Во-вторых, за плечами каждого попавшего сюда стоит смерть. А смерть – это всегда тайна. Она дышит в затылок. Поджидает слабеющий пульс на сонке, вылетевшую дренажную трубку, любой просчет, любой промах врача. Реанимация – на стыке двух миров. Здесь, как нигде, близок Господь и ангелы-хранители не дремлют Реанимация – на стыке двух миров. Бывает, лежат еще живые, а мозг мертв. Бывает, наоборот, отключают от системы – а почивший оживает. Здесь, как нигде, близок Господь и ангелы-хранители не дремлют. Врачи тоже чувствуют легкое дыхание смерти и слышат шум ангельских крыльев. Они не думают об этом, они отмахиваются от мистики – иначе можно сойти с ума. Но их души знают больше, чем допускает рассудок. Аппарат наркозный, аппарат искусственной вентиляции легких. Монитор на пять параметров: оксиметрия, артериальное давление, электрокардиограмма, частота дыхания, температура. Монитор нейромышечной передачи, монитор глубины анестезии. Дефибриллятор, аспиратор, электрокардиостимулятор. Ультразвуковой аппарат с системой навигации для анестезии, пункции и катетеризации центральных и периферических сосудов. Набор для интубации трахеи. Дренажные трубки. Оголенные люди. Открытые раны. Посторонние от одного вида оборудования бледнеют. Многие процедуры без привычки даже наблюдать страшно. Не выдерживает психика неподготовленного посетителя вид близкого ему человека с несколькими дренажами, торчащими из живота, катетером в мочевом пузыре и интубационной трубкой в горле. Таня была подготовленной. По каждым показаниям разработаны алгоритмы. Нужно делать всё быстро и точно. Впадение в кому среди полного здоровья? Венозный доступ с последующей инфузионной терапией, ЭКГ, общий и биохимический анализ крови. СКТ. МРТ. Беседа с родственниками, выяснение причины комы. Если пострадавший поступает с ДТП и находится в тяжелом, бессознательном состоянии, есть большой риск, что он перестанет дышать и просто умрет на каталке. Поэтому первым делом производится интубация трахеи и подключение к аппарату искусственной вентиляции легких, катетеризация подключичной вены, противошоковая терапия (гормоны, рефортан). При потере крови – введение плазмы и эритромассы. Таня хорошо знала все алгоритмы интенсивной терапии, была готова к самым тяжелым случаям. Она не была готова только к одному – к тому, что сама окажется посторонней в этом отделении. Будет сидеть за стеклянной дверью, бессильная помочь. Сколько себя помнила – всегда мечтала стать врачом. Мама не успевала стирать и сушить ее игрушки: дочка ставила им уколы и без конца закачивала воду в мягкий мишкин зад, мазала, чем придется, ухо зайцу, проводила операции. Мама болела диабетом, и Таня мечтала изобрести лекарство от этой болезни. У нее очень хорошо шла математика в школе, учительница предрекала ей чуть ли не славу Софьи Ковалевской и была поражена до глубины души, можно сказать – оскорблена в своих лучших чувствах, когда любимая ученица поступила не на матфак, даже не в мединститут, а просто в медицинский колледж. А у Тани в 11-м классе умер папа, и мама сказала: «Институт не потянем. Иди, доча, на фельдшера». «Как правило, высокие стремленья / Находят злого недруга в судьбе, / Привыкшей палки ставить нам в колеса…» Таня росла домашней, скромной девочкой и с мамой спорить не стала. Поступила легко. Этой сероглазой девушке с толстой русой косой было много дано от природы, а от себя она добавила еще любознательность, трудолюбие, ответственность. Ничего удивительного, что быстро стала лучшей студенткой на курсе. Не понимала, как можно не учить предмет, готовить шпаргалки, – как же потом работать без знаний? Родись она в начале века – пошла бы учить крестьянских детей. Или на фронты Первой мировой – медицинской сестрой. Вполне могла бы ее легкая фигурка облечься и в монашеский подрясник. Окончила с «красным дипломом», конечно. Работу тоже искала посложнее – хотелось людям помогать. Взвалила на плечи сразу почти неподъемное – пошла в реанимацию. Мама поглядывала тревожно: – Доча, не надорвись! Сердечко у тебя слишком нежное – побереги себя! Мертвые глаза у живого человека (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102389/238964.p.jpg?0.5098847527766199) Действительно, на работе первое время сильно плакала. Потом стало легче, но всё равно многое принимала слишком близко к сердцу. Бывали такие пациенты, которые западали в душу. Это зависело от многого: от времени, проведенного рядом с ними, от возраста, от самих людей. Некоторые умирали быстро, почти сразу после поступления: есть травмы, несовместимые с жизнью. Таким, конечно, сочувствовала, но не успевала к ним привыкнуть, чтобы оплакивать. Умирали совсем старые, «в елеи мастите», как сказано в Писании: «И скончался Авраам и умер в старости доброй, престарелый и насыщенный жизнью». Это было одно. И совсем юные – это было совсем другое. Палата – три пациента и ее стол. Неутомимые софиты под потолком. Всегда свет. Вечно уставшие глаза. Неумолкаемый свист, писк, потрескивание мониторов и приборов. Стон, бред, крик, храп, предсмертное хрипенье. Кровь, гной, кал, рвотные массы. Самым добрым врачом в их реанимации был Андрей Палыч – высокий, рыжий, кудрявый. Настоящий профессионал и к тому же веселый человек. Видимо, юмором ограждал себя от стресса. Иногда помогал Тане и шутил: «Я там больному хавчик подготовил!» Это означало, что он собрал питательную капельницу и Тане осталось ее только подключить. Когда у кого-то из пациентов начинались боли, он командовал Тане: – Плесни-ка ему кеторольчика в вену! В реанимационных палатах сестры и санитарочки регулярно проводили генералку: выкатывали все кровати, тумбочки, аппараты, штативы для капельниц в коридор и дезраствором обрабатывали стены, потолки – всё, что можно обработать. И вот как-то раз их Палыч шествовал мимо и внезапно с серьезным выражением лица схватил штатив, будто микрофон, и как настоящий рок-певец громко затянул: – Сим-о-о-о-на, девушка моей мечты! На главном аккорде в реанимацию зашел главврач… Те, кто попадали сюда, редко находились в сознании. Когда приходили в себя и им становилось лучше, их чаще всего отправляли в профильное отделение. Но попадались и такие, кто лежал достаточно долго. Они успевали войти в душу – незаметно, ненароком. Просто рассказывали что-то – короткое, но важное для них. А ты мог тоже чем-то поделиться. Невзначай. И тогда происходило сближение, и они становились уже не просто очередными пациентами, а личностями, близкими людьми, обретали прошлое и настоящее, воспоминания и мечты. Когда умирали такие – она плакала, как в первый год работы. Напарница уговаривала: Напарница уговаривала: «Не сближайся с пациентами. Не позволяй им войти в твое сердце!» А у нее так не получалось – Таня, не сближайся с пациентами, не разговаривай с ними, не узнавай ничего о них, кроме того, что касается лечения. Не позволяй им войти в твое сердце! Оно не безразмерное! А у нее так не получалось. Первым, кто сильно запал в душу, был парень, упавший с мотоцикла. Сильный, красивый, молодой – и безнадежный. Он сломал шею, а когда происходит такая травма, всё, что ниже перелома, – полностью выпадает. Такой больной даже дышать сам не может, потому что всё, что ниже, не работает. Если выживет – начинается застойная пневмония, а потом чаще всего летальный исход. И вот этот парень был безнадежен. Множество неоперабельных язв в кишечнике. Из-за того, что нарушена иннервация, кровь текла из заднего прохода, как лава. Она видела, как отчаянно хотел он жить. Не хотел умирать в полном сознании в белой холодной палате среди чужих людей, для которых он был не Васькой, как звали друзья, не Васильком, как мама, а просто пациентом. Она жалела его, подходила чаще, чем нужно, чтобы как-то утешить, поддержать, вытирала ему влажными салфетками лицо – и он плакал. Плакал и всё пытался поцеловать ей руку в благодарность за то сочувствие, которое читал в ее глазах. Тяжело на душе бывало также, когда состояние человека улучшалось и его уже собирались перевести в профильное отделение, а он внезапно впадал в кому и умирал. Такое случалось при травмах головы. Такие травмы очень коварные. Многих больных медики не могут спасти, потому что погибает мозг. Если больному, находящемуся в бессознательном состоянии, приоткрываешь веко и зрачок на свет сжимается – мозг жив. А когда зрачки не реагируют на свет – мозг умер. Таким пациентам смачивали роговицу, предохраняя ее от пересыхания, а жить они могли еще долго. Обычно больных с травмой головы переводили на искусственную вентиляцию легких: гематома сдавливает важные центры дыхания, и может начаться гипоксия. Бывает, больной хороший, и вроде несильно пострадал, и сам хорошо дышит, и неопытный врач не переводит его на искусственную вентиляцию легких. А у него развивается после травмы отек – медленно, незаметно. На третьи сутки начинается гипоксия, состояние ухудшается – и больной впадает в кому. Вот только что человек был живой, и вроде состояние хорошее, и сам дышит – и вдруг кома. Поднимаешь веко – а зрачок уже неживой. Мертвые глаза у живого человека. Это страшно. И уже никакой надежды. Ее дочка тоже была безнадежна. Она умирала сейчас там, за этой стеклянной дверью, – а Таня даже не могла быть с ней рядом. Зыбкие волны житейского моря (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102389/238965.p.jpg?0.7887452280765281) Почему это случилось именно с ней? Жизнь складывалась так счастливо: любимая работа, замужество по любви. Муж Андрей – умный, добрый, заботливый. Хорошо зарабатывал, помогал по хозяйству. Она чувствовала себя очень счастливым человеком. Родился сын, хорошо рос, развивался – на радость родителям. Потом дочка – тоже радость. Муж помогал купать детишек, не чурался сам памперсы переодеть – был хорошим отцом. Таня часто звонила ему, спрашивала, когда придет с работы: рядом с ним ей всегда становилось уютно, спокойно. Она могла иногда вспылить – он никогда не отвечал резкостью. Улыбнется: – Что ты рычишь, котенок? И она сразу успокаивалась. И вдруг такая трагедия – страшная болезнь Машеньки. Диагноз смогли поставить только в Москве: заболевание двигательных нейронов спинного мозга. Редкая болезнь. И всё рухнуло. Началось заболевание внезапно, на фоне полного здоровья. Как прав был святитель Игнатий (Брянчанинов): «Все мы ходим по зыбким волнам житейского моря, колеблемого и возмущаемого различными превратностями. Какая неверная стихия под ногами нашими! Мы не можем знать, что случится с нами чрез кратчайшее время. Самые сильные превращения в жизни нашей совершаются неожиданно, внезапно». Как-то доставала дочку из кроватки – а у малышки ручонки висят, как тряпочки. И ничего у нее не двигается: ни ручки, ни ножки Как-то вечером она доставала дочку из кроватки – а у малышки ручонки висят, как тряпочки. Лежит, как лягушонок, – и ничего у нее не двигается: ни ручки, ни ножки. Бросились по врачам. Она сама перевернула гору литературы. И когда в Москве поставили диагноз, поняла: это всё, конец. Заболевание врожденное, но у некоторых больных проявляется не сразу, в более позднем возрасте. Если стартует до года – значит, тяжелая и быстро прогрессирующая форма. Дочке был всего месяц. (Продолжение следует) Название: Re: Житейское море. Невыдуманная история Отправлено: Александр Васильевич от 20 Июня 2016, 07:35:55 (Проложение)
Когда у Машеньки начались дыхательные затруднения, Таня испугалась: умрет некрещеная. Она купала дочку дома каждый день – и та даже пальчиком не шевелила, а когда батюшка погрузил ее в купель – она прямо вскинула обе руки вверх, так, что все ахнули. Тогда появилась надежда. Надежда окрепла, когда очень хорошо подействовал препарат прозерин: исчезли дыхательные расстройства. Один день ничего не решит В Москве сказали, что требуется очень сложное лечение и это будет стоить больших денег. Времени ждать нет. Таня обратилась за помощью – и им помогли. Простые, незнакомые люди переводили на счет – кто 100 рублей, кто 50, кто 500. Спаси их, Господи, за их милосердие! Помогли организации, где работали они сами, родители, друзья. С тех пор Таня тоже внимательно читала просьбы о помощи и отзывалась на них. Переводила деньги. Даже если в кошельке оставалось немного – всё равно переводила. Хоть 100 рублей. Девчонки с работы смеялись: – Дурочка! Чем помогут твои 100 рублей?! – Девочки, мои 100, ваши 100 – и собираются миллионы! Нужная сумма на лечение Машеньки была собрана в феврале. Дули ледяные февральские ветра, мели вьюги. Нужно было ехать в Москву в медицинский центр – а у дочки комбинезончик такой тощенький, осенний. И она решила съездить на рынок, купить хороший теплый комбинезон. Мама просила: – Вы же деньги собрали, езжайте! А она ответила – никогда не забудет свои слова: – Мама, один день ничего не решит! Купила Машеньке чудесный сиреневый комбинезон – мягкий, теплый. И они с Андреем повезли дочку в Москву. Ехали счастливые: деньги собраны, им помогут. И вдруг Машенька перестала дышать и посинела. Таня закричала – и муж свернул к первой попавшейся на пути больнице. Это оказалась очень хорошая Российская детская клиническая больница, но не тот медицинский центр, куда они ехали. Дочку подключили в реанимации к аппарату искусственного дыхания. Приехал врач из центра, осмотрел ребенка и вздохнул: – Всё. Мы больше ничего не сможем сделать – время ушло. Как Таня кричала! Она просто кричала в голос, и прибежали медсестры, ей поставили успокоительное. Муж как-то быстро уехал, и она осталась наедине со своим горем. Так окончилась счастливая жизнь Тани. Бальзам на душу (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102389/238966.p.jpg?0.2342274433325917) Четыре месяца Машенька лежала в реанимации, и Таня первое время просто сидела днями на стуле в коридоре, забывая о еде – обо всём. Пила воду из-под крана в туалете и снова возвращалась на свой пост. Потом ее стали гнать, сетовать, что вид у нее – краше в гроб кладут и скоро она сама отправится на тот свет – раньше дочери. Это несколько встряхнуло ее, и она огляделась вокруг, прошла по окрестностям, сняла самый дешевый номер в ближайшей гостинице. Купила в ближайшем магазинчике хлеб, пакет кефира. Есть совершенно не хотелось. Но нужно было поесть – она должна оставаться здоровой и сильной. Силы могут понадобиться. Порядок был такой: в одиннадцать утра и шесть вечера из реанимации выходил доктор. Его уже ждали мамочки: бледные, трепещущие, часто в слезах. Доктор, усталый, озабоченный, громко сообщал сведения о детях: «Вашему ребенку лучше. Вашему ребенку хуже…» И все расходились до следующего раза. Как-то Таню осенило. В одиннадцать утра она выслушала очередные сведения о детях, но в гостиницу не пошла. Поехала к святой блаженной Матронушке. Выстояла огромную очередь на морозе. И когда зашла в уютный теплый храм – убежище от зимних вьюг и жизненных ветров – увидела, что прямо у входа есть такая дверочка, за ней небольшая келья, где обрезают принесенные Матронушке цветы. Нужно зайти и сказать: – Можно, я поработаю во славу Божию? Они спрашивают: – Сколько часов вы можете поработать? Час, два, целый день? И тебя ставят либо на подсвечники, либо на цветы. Еще нужно чистить ковры, скрести скребком пол. Таня делала всю работу, какую давали. Работаешь и просишь у матушки Матронушки. Только она и не дала сойти с ума, потому что Таня находилась в страшном состоянии – просто страшном. У нее то появлялась робкая надежда, то совершенно исчезала, и это мучительное колебание приводило в отчаяние. А тут блаженная утешала – хоть ковры чистишь, а всё равно легче. Обычно Таня работала до половины пятого, чтобы успеть к шести вечера в реанимацию. Как-то раз она заработалась – сама не поняла как: всё время на часы посматривала, чтобы не опоздать, и вдруг будто выпала из настоящего. Глянула на часы, а время уже шестой час. Никак не успеть доехать до реанимации. Тогда Таня села на лавку и заплакала. Девчонки обняли: – Что ты плачешь?! Значит, тебе здесь нужно быть! Таня подошла к мощам святой. Приложилась – и неожиданно, но совершенно реально Матронушка накрыла ее своим покрывалом И она стала работать дальше. Наконец в семь вечера женщины присели в келье, стали разбирать записки. Нужно было уходить, и Таня на прощание подошла к мощам святой. Приложилась – и неожиданно, но совершенно реально Матронушка накрыла ее своим покрывалом. Стоит Таня – и словно бальзам на душу ей течет. И стало так хорошо, так легко! Будто Матронушка пожалела и взяла на свою многострадальную душу и ее скорбь. Это было как материнское объятие – такое сильное ощущение ласки, заботы, утешения. Очень сильно! Таню словно притянуло к раке с мощами – так, что она не могла оторваться, подняться и совершенно не хотела – настолько хорошо ей было под покрывалом блаженной Матронушки. Таня не испугалась, будто так и должно было быть. Ей казалось, что прошло очень много времени рядом со святой, и хотелось, чтобы это утешение длилось, не заканчивалось. Лежит ваша красавица, песни поет И после этого всё изменилось. Таня пришла в реанимацию с утра, задолго до одиннадцати часов, никак не могла дождаться появления врача. Врач вышел, как обычно начал рассказывать о состоянии детей. Рассказал одной мамочке – она ушла, рассказал другой – и она ушла. И наконец Таня осталась наедине с врачом. Она смотрела на него со страхом: вот сейчас он сообщит ей о смерти дочери. Но он улыбнулся: – Всё хорошо. Лежит ваша красавица, песни поет. – Как это песни поет?! Таня хорошо знала: когда трубка стоит в горле, голосовая щель не смыкается, и человек не может звуки издавать. Но доктор сказал: – А пойдемте, посмотрите. Таня еще знала: посторонних никогда, ну, или почти никогда, не пускают в реанимацию. Но доктор добавил: – Что же вы сразу не сказали, что мы коллеги? Я вас специально последней оставил, чтобы с собой провести. Таня думала, что уже и глазок открытых не увидит у дочурки, а тут – лежит Машенька и маме улыбается. Открыла свой беззубый ротик – и улыбается. И так мелодично агукает, курлыкает – на самом деле словно песенку поет на всю реанимацию. И Таня подумала: «Это всё молитвами матушки Матронушки»… С того самого дня она приходила, как все мамочки, к одиннадцати, ждала, пока они все уйдут, и, переодевшись в белый халат, шла к дочке. Доктор ничего не говорил ей, просто открывал дверь и пропускал вперед. Он разрешил Тане самой ухаживать за Машенькой: делать санацию – отсасывать аппаратом мокроту, делать массаж, кормить через зонд. Врачам, как и самой Тане, было понятно: домой младенец уже не вернется, с аппарата ее не снимут. И просто поухаживать за дочкой, побыть с ней – это последнее, что оставалось Тане. Последнее, что было в ее силах и возможностях. Доктор мягко сказал ей, что они не практикуют такого, но сделали для нее исключение, потому что Таня – реанимационная сестра. Как они только узнали, что она работает в реанимации? В истории болезни записали при поступлении ее профессию, но до этого дня никто ею не интересовался. Четыре месяца лежала Машенька в реанимации. Болезнь ослабляет мышцы, а сердце – это большая мышца. И в конце концов ее маленькое сердечко остановилось. Ей исполнилось семь месяцев. Наступили майские праздники, но в 2007 году май стоял холодный, дул сильный ветер. Машенька лежала в маленьком гробике в одном костюмчике, и Тане всё казалось, что дочке холодно. Она пыталась укрыть ее, но окружающие не понимали, боялись за ее рассудок, оттаскивали от гробика. Могла ли святая блаженная Матрона вымолить младенца от смерти? Многих она поднимала от смертного одра. Но, видимо, был какой-то Промысл Божий о Машеньке. Не всё мы можем понять здесь и сейчас, какие-то тайны Божии откроются нам только в вечной жизни. Но Матронушка помогла Тане: устроила так, что она смогла провести рядом с дочкой ее последние месяцы, облегчила скорбь, утешила своей молитвой, уберегла от лютого уныния и холодного отчаяния. Не узнала своего мужа (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102389/238967.p.jpg?0.31592592050878654) Пока Таня была с Машенькой, ее сын жил с бабушкой. Сначала думали, что Сережа побудет с папой. Но не получилось: Андрей начал пить. Он мог оставить сына голодным, а сам напиться. Тогда бабушка забрала Сережу к себе, а Андрей все четыре месяца пил. Когда Таня вернулась домой – она не узнала мужа. У них всегда были такие доверительные отношения, родство душ какое-то. А теперь ее встретил чужой человек – далекий, холодный, пьяный. Когда Машенька только заболела – он вместе с Таней возил дочку в больницу, плакал, узнав о диагнозе. Начал меняться, когда узнал, что болезнь неизлечима. Стал упрекать жену: родила больного ребенка. Высказал как-то, что не может простить ей и потерянного дня, когда она поехала покупать малышке теплый комбинезон. Таня в реанимации несколько раз снимала дочку на видео – как она агукает, как улыбается. Пыталась показать мужу, и он начал смотреть, а потом заплакал и сказал: – Не снимай ее больше! Все эти аппараты, мониторы в реанимации – для Тани они были привычны, а для Андрея слишком страшны. Если бы кто-то сказал ей раньше, что ее добрый, спокойный муж так изменится – она рассмеялась бы этому человеку в лицо. Андрей не стал прежним, даже когда Таня снова забеременела и родила здоровую дочку Леночку. Мир в семью больше не вернулся. Когда муж ударил ее впервые – словно что-то сломалось в нем. И потом бить ее стало привычным В пьяном виде муж начал поднимать на нее руки. Первый раз ударил, когда картошка на плите не успела свариться к его приходу: Таня провозилась с детьми и замешкалась с ужином. А когда ударил впервые – словно что-то сломалось в нем самом, и потом ударить ее для него стало легко и привычно. Бил всегда в пьяном виде, протрезвев, искренне просил прощения. И она прощала. Всё надеялась: вернется прежний Андрей, любимый, добрый, нежный. А он не возвращался. Как-то раз она вязала Леночке платье из нежно-розовой пряжи. И муж, разозлившись на какой-то пустяк, выхватил у нее из рук эту пряжу, порвал очень красивое, почти связанное платьице, сломал спицы. Потом он стал агрессивным и в трезвом виде. Еще через некоторое время начал избивать ее всерьез – садился верхом и бил. Сломал челюсть, перебил нос. После перелома челюсти долго не могла нормально есть, немел подбородок, губы, нарушился прикус. Неоднократно после побоев ее тошнило, кружилась голова – видимо, были сотрясения мозга. Гематомы в области глаз прятала под темными очками. Но подруги и коллеги и так всё понимали: трудно не заметить опухший сломанный нос, синяки под глазами, кровоподтеки. И она всё равно прощала его. Как она могла так долго терпеть? Боялась, что не сможет обеспечить детей? Продолжала любить? Надеялась на то, что вернется ее прежний Андрей? Терпела шесть лет. (Окончание следует) Название: Re: Житейское море. Невыдуманная история Отправлено: Александр Васильевич от 20 Июня 2016, 07:37:44 (Окончание)
Она поняла потом: сильно жалела его. Ведь у нее была Матронушка – а у него никого. Ее спасла вера, а он сломался. Еще поняла: она позволяла так обращаться с собой из-за чувства вины. Это чувство было очень сильным: ведь это действительно она родила больного ребенка, и это она поехала покупать теплый комбинезон бедной малышке вместо того, чтобы лететь на крыльях в больницу. Чувствовала вину, желала наказания – и получала его. Как-то перед 8 марта, тогда Таня еще любила этот весенний праздник, муж спросил у нее: что подарить? Она удивилась: в его голосе звучала прежняя нежность. В день праздника нарядилась в свое любимое лиловое платье – Андрею оно когда-то тоже нравилось. Приготовила салаты, горячее, накрыла праздничный стол и ждала его. Надеялась на цветы. Он всегда раньше дарил ей цветы. В воздухе пахло весной, воробьи купались в лужах, звенела капель, и душа оживала, радовалась, надеялась на счастье. Она смотрела в окно, а в голове кружилось радостное, щемящее душу: И любящие, как во сне, Друг к другу тянутся поспешней; И на деревьях в вышине Потеют от тепла скворешни. И полусонным стрелкам лень Ворочаться на циферблате, И дольше века длится день, И не кончается объятье. А он всё не шел. Уже спали дети, и наступали сумерки, и тихая радость в душе сменилась тревогой и страхом. Она переоделась в халат и позвонила, ответа не было, и она перезвонила еще раз, а потом еще. Дозвонилась и робко спросила, когда придет, – лучше бы она этого не делала. Он и пришел – совершенно пьяный и страшно злой, что жена помешала ему проводить время с друзьями – и не только с друзьями, как она узнала позже. Расшвырял все ее старательно приготовленные, с любовью украшенные салаты по стенкам. Проснулись и громко заплакали дети. Большое пятно от салата на стене расплывалось, как кровь, и она почувствовала смертельный холод. Этот холод был приближением тени смертной, она узнала ее – недаром работала в реанимации. Он вышел из кухни – глаза бессмысленные, пьяные – и пошел на нее с ножом. Спасло то, что она стояла недалеко от входной двери и успела выскочить. Задыхаясь, бежала по ступенькам, босые ноги скользили по обледеневшей к вечеру дороге. Упала, больно ударилась коленкой… Обдирая руки, вскочила и снова бежала. Если б не убежала – убил бы. А когда он, пьяный, уснул, вернулась. Крадучись, собрала детей и ушла из дома с одним пакетом. Так закончилась ее семейная жизнь. Он не преследовал ее, не поехал за ней к матери: через неделю привел в дом другую женщину, моложе Тани на пять лет. А через полтора года зарезал новую жену. У той остался маленький сын. Когда убил, постучал к соседке и сказал заплетающимся языком: – Вызовите «скорую», там жене что-то плохо стало. Соседка пошла, а та лежит – мертвая, с ножом в груди. Потом соседка рассказывала, что Андрей протрезвел немного, сел на пол рядом с убитой и горько заплакал. Если будет воля Божия – твоя мама выйдет из комы Людмила Константиновна, мать Тани, приятная женщина средней комплекции, с русыми кудрявыми волосами до плеч и серыми, как у дочери, глазами, выглядела намного моложе своего возраста и была человеком добрым, но строгим. Регулярно исповедалась и причащалась. Переживала, что пришла к Богу уже в зрелом возрасте и не приучила дочь к церковным Таинствам: Таня ни разу в жизни к ним не прибегала, хотя в церковь ходила. Дочь старательно скрывала от мамы побои мужа, а поскольку жили они в разных городах – ей это удавалось. И теперь Людмила была в шоке от приезда дочери с внуками к ней: разрыв дочери с зятем стал для нее ударом. Безвременная смерть мужа, смерть внучки, а теперь и крах Таниной личной жизни – похоже, последний удар в череде скорбей стал для Людмилы Константиновны роковым. Она резко постарела, стала часто недомогать, и к Таниным многочисленным заботам добавился уход за матерью. Скоро подоспел и диагноз, подтверждающий то, о чем дочь, как медик, уже и сама догадывалась: рак поджелудочной железы. Болезнь стремительно набирала ход, превращая цветущую женщину средних лет в изможденную старуху. Первое время ее духовник, отец Павел, приходил к ним домой. Когда начались боли, Людмила Константиновна возроптала и отказалась исповедаться и причащаться, твердо и мрачно сказала: – Если бы Он был – Он бы меня исцелил! Вскоре у мамы начались жуткие страхи: она смотрела в пространство и видела то, что закрыто человеку в обычном состоянии Вскоре после этого у нее начались жуткие страхи: она в ужасе смотрела в пространство рядом с собой и видела то, что закрыто человеку в обычном состоянии. Отец Павел благословил Таню читать 90-й псалом, и когда она молилась – мама спокойно засыпала, напряженное лицо разглаживалось, умиротворялось. Потом мама перестала кушать и целый месяц ничего не ела. Таня поставила ей катетер и вводила питательную смесь в вену – такое кормление полностью обеспечивает организм необходимым. И за счет этого мама прожила тот месяц. Таня вводила ей кровоостанавливающие лекарства – но понимала, что нужно прекратить лечение и не мучить умирающую. Потом мама впала в кому. Изо рта у нее начала сочиться кровь, появился жуткий запах распада. Таня сидела рядом с мамой с пеленкой в руках и собирала текущую тонкой ниточкой алую струйку. Сидела и молилась. Вызванный батюшка наотрез отказался причащать умирающую в бессознательном состоянии, и Таня впала в ступор: значит, ее верующая мама уйдет без Причастия?! Уйдет вот такая – в ропоте, в отрицании, в ожесточении?! Отец Павел дал Тане читать книгу отца Даниила Сысоева и твердо сказал: – Если будет воля Божия – твоя мама обязательно выйдет из комы, покается и причастится перед смертью. Он мог сказать это кому-нибудь другому, но только не реанимационной сестре. У Тани вырвался нервный смешок: она хорошо знала, что из такой комы люди не выходят. Когда начинается кровотечение изо рта – это означает, что пошел распад опухоли, продукты распада отравляют организм токсинами, и больные впадают в токсическую кому. Эти токсины – они никуда не деваются, они отравляют организм всё больше и больше – и поэтому из токсической раковой комы больные практически не выходят. Даже сама кровопотеря ведет к смерти: выходит вся кровь – и больной умирает. Это было совершенно исключено, но ее мама сидела на кровати, как будто никогда не болела, и просила покушать Но на седьмой день кровотечение прекратилось, и обессиленная Таня, спавшая урывками, отключилась. Проснувшись, она не поняла сначала и решила, что видит продолжение сна. Мама в полном сознании сидела на кровати и спрашивала у дочери, который час и что случилось: почему они обе в постели? Стоял август, окна в доме были открыты, свежий ветерок гулял по комнатам. Таня принюхалась: ушел отвратительный запах. Этого не могло быть, это было совершенно исключено, но ее мама сидела на кровати, как будто никогда не болела, и просила покушать. – Что тебе приготовить, мамочка? – А вот там на столе что? Арбуз? Отрежь мне кусочек! В конце августа с машин продавали арбузы, и Таня купила один детям – спелый, сочный, сахарный, тающий во рту. Таня не верила собственным глазам: мама с большим удовольствием ела арбуз. Это было настоящее чудо! Ласковый ветер шевелил занавески, ласковый луч скользил по стенам, и мама улыбалась – совсем как до болезни. Таня срочно позвонила батюшке, и отец Павел немедленно приехал. Он сказал ей: – Вот видишь, я же тебе говорил, а ты усмехалась. Сарра тоже усмехалась – а там, где Господь хочет, – изменяется естества чин. Пока они разговаривали в коридоре, послышались шаги: бывшая умирающая прошествовала мимо них своим ходом в туалет, и у Тани от изумления подкосились ноги. Людмила Константиновна долго исповедалась батюшке. Что она видела в своей коме? Каких видений сподобилась? Это осталось тайной. Но у нее больше не было ропота, не было сомнений, ушло безверие. Рядом с батюшкой и Таней оказался мужественный человек, готовый исповедать свою веру перед лицом смерти. После исповеди отец Павел причастил Людмилу Константиновну. Когда батюшка ушел, она позвала дочку и взяла с нее обещание, что Таня будет регулярно исповедаться и причащаться. После этого утомленная больная крепко уснула. Больше она уже не проснулась. Через два часа у нее началось агональное дыхание Куссмауля – слабые редкие дыхательные движения малой амплитуды, и Таня стала читать канон на исход души. И так удивительно совпало: с последними словами канона мама отошла ко Господу. Таня позвонила отцу Павлу, и он сказал: – Сегодня 28 августа, я знал, что она уйдет на Успение, – твоя мама всегда очень почитала Пресвятую Богородицу, каждый день читала Ей акафист, и вот Божия Матерь взяла ее с Собой. Отец Павел дал Тане ключи от небольшого храма во имя святителя Николая Чудотворца – в нем служба была только по выходным дням. Таня занималась организацией похорон, а саму точила мысль: храм такой маленький, на улице жара, вот придут люди маму проводить – и ужаснутся запаху. Когда она, затаив дыхание, открыла большую тяжелую дверь храма – не почувствовала никакого запаха. Подошла к маме – от тела исходило благоухание. Запах такой церковный – тонкий, приятный аромат. Так благоухает самый лучший ладан. Таня взяла маму за руку – и ее рука тоже пахала этим тонким ароматом. И сама Людмила Константиновна лежала такая красивая, мирная, будто и не было страшной болезни. Что же ты мамин наказ не выполняешь? (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102389/238968.p.jpg?0.23069063461502348) После смерти мамы Таня долго читала по ней Псалтирь. Ходила в храм, но по-прежнему не могла решиться на исповедь. Почему? Сама не могла объяснить. Как-то позвонила подруга, и Таня долго не понимала, что случилось, так сильно рыдала Ирина в трубку. С Ириной они познакомились в Российской детской клинической больнице, у нее тоже ребенок лежал в реанимации, правда, его лечение закончилось благополучно. Ирина имела специальность переводчика, знала несколько языков и при этом умудрялась воспитывать пятерых детей. Также она оказалась человеком верующим и часто с детьми ходила в храм. Именно она посоветовала тогда Тане поехать к святой блаженной Матронушке. И вот сейчас у Ирины стряслась беда: будучи в положении шестым ребенком, она узнала на УЗИ, что плод имеет множество аномалий и синдром Дауна. Врачи настаивали на аборте, но она отказалась. Видела на УЗИ сердечко ребенка… Таня не знала, чем помочь подруге, пыталась утешить, успокоить. На следующий день Ирина позвонила снова: узнала, что в выходные в храм приезжает оптинский старец Илий (Ноздрин), и предложила вместе попытаться попросить молитв старца. Когда батюшка вышел, около него мгновенно образовалась толпа народу, и Таня встала в уголочке. Старец пошел к выходу, и Таня наконец решилась подойти к нему. И сама не поняла, как оказалась рядом с батюшкой. От неожиданности и близости старца она закрыла лицо руками и начала плакать. Всегда была не робкого десятка, а тут – плачет, как дитя малое, и остановиться не может. Выглянула из-под руки, а батюшка Илий улыбается ей. Так ласково, что слезы сами высохли Выглянула из-под руки, а батюшка улыбается ей. Так ласково, что слезы сами высохли. И все слова куда-то пропали. Стоит и молчит. Тогда старец сам обратился к ней: – Что же ты мамин наказ не выполняешь? Таня только потом сообразила: откуда же он узнал про материнский наказ?! А тогда призналась робко: – Я просто боюсь, батюшка. Никогда в жизни не исповедалась. Груз тяжелый на душе. И так страшно первый шаг сделать! – Благословляю тебя ходить на исповедь к священнику этого храма, отцу Дионисию. И не забывай, что всё это – по молитвам твоей мамы! Храни Господь! Тане показалось, что разговор со старцем длился минуты две, не больше. Но подруга сказала ей, что она находилась рядом с батюшкой десять минут. Ирине тоже удалось поговорить со старцем, и она плакала от радости: он пообещал помолиться за нее и младенца и благословил каждый день читать «Богородице Дево, радуйся!» Нужно сказать, что на следующем УЗИ у младенца не выявили никаких аномалий – здоровый ребенок. Такое чудо по молитвам старца… Не так давно Татьяна исповедалась и причастилась в первый раз в жизни. Она растит сына и дочь и перешла работать в онкологический диспансер. Что еще добавить? Пожалуй, только то, что имена героев рассказа изменены по их просьбе. Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас! http://www.pravoslavie.ru/94130.htmlhttp://www.pravoslavie.ru/94130.html Название: Игумен Савватий: почему я стал монахом Отправлено: Александр Васильевич от 01 Июля 2016, 19:06:02 Игумен Савватий: почему я стал монахом
(http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102406/240645.p.jpg?0.9032301267439449) Игумен Савватий В окно небольшой монастырской кельи стучали редкие капли – шел неторопливый летний дождь. Неспешные синие сумерки опускались на Митейную гору. Окончилась вечерняя служба, но в храме горел теплый желтый огонек – читали Псалтирь. Монастырь казался пустынным из-за дождя, да и день был будний, а паломники большей частью наезжали по выходным. Отец Савватий помолился и в редкую минуту отдыха взял в руки книгу, но чтение не шло. В голове крутились какие-то дневные заботы, воспоминания. Сегодня во время беседы с мальчишками, гостившими в монастыре, один из них, Санька, спросил: – Отец Савватий, а почему вы стали монахом? Наверное, Санька думал, что вопрос этот очень простой и ответить на него тоже легко и просто – в двух словах. А отец Савватий в двух словах не мог. Действительно, почему он стал монахом? Он задумался. Вырос в 1960-е, когда молодые особенно в Бога не верили, в храмы не ходили. Что он может рассказать этим славным ребятам, и смогут ли они понять его? (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102406/240643.p.jpg?mtime=1467192950) В монастыре Рассказать про самое раннее детство? Это покажется им сказкой. Но это была не сказка – реальные воспоминания. Сколько жил – помнил, как к нему, младенцу, приходил кто-то белый-белый, светлый-светлый. Ангел? И с ним рядом было так тепло, так хорошо… Камушки драгоценные переливались, светились… Младенец тянул ручонки – и ему давали эти камушки, он хорошо помнил, как играл ими, перебирал в руках. И потом, став взрослым, бережно хранил в памяти это состояние неотмирного блаженства: яркий свет, тепло, забота. Теплые руки Божии, которые носят тебя и сохраняют. Когда ему было лет шесть, отец принес с охоты зайчонка-подранка. Зайчик поправился. Это был совершенно замечательный заяц с нежной шелковистой и блестящей шерстью, трепетными ушками и влажным черным носом. Обычно зайцы не приручаются, но этот удивительный зверек вырос рядом с человеком, стал ручным и играл с Сережей, как котенок. Встревожившись, он щелкал зубами, перестукивал лапами, словно бил в барабан. Любил, когда его гладят. Когда животные живут рядом с человеком, они учатся понимать его и общаться с ним. Зверек подрос, и отец сказал: «Нужно унести зайчика в лес». Но Сережа привык к своему питомцу и не желал отпускать его. У него не было ни собаки, ни кошки, и вот теперь этот заяц воплотил в себе все детские мечты о щенке. Постепенно его питомец стал скучать, часто выходить на балкон и смотреть вдаль – туда, где был виден лес. А потом заяц выпрыгнул с балкона и лежал, распростершись на земле, как тряпочка. Это было очень странно – у зверька не было никаких особенных повреждений, и его шерстка оставалась все такой же блестящей и шелковистой, но что-то покинуло его, и без этого он превратился в неодушевленный предмет, чучело из краеведческого музея. Родители уверяли сына, что зайчик умер, а мальчик все не хотел верить в его смерть. Ему казалось, что его ушастый дружок спит, но скоро проснется и снова будет играть с ним. Отец сказал, что зайца нужно похоронить, и Сережа пошел на пустырь, похоронил своего друга, бережно положил ему в могилку хлеб, сыр, траву. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102406/240640.p.jpg?mtime=1467193014) Через несколько дней им овладела навязчивая мысль, что зайчик жив. Проснулся – и не может вылезти из-под земли. Съел хлеб и сыр и теперь голодает. Эти мысли были столь навязчивы, что он отправился на пустырь и раскопал свое захоронение. Зачем он это сделал? Он был шестилетним ребенком, но ведь не умственно отсталым. Почему он не мог смириться с фактом смерти, не желал поверить в нее? Что ожидал увидеть? Как этот несчастный заяц воскреснет? Проснется, подобно царевне из сказки? В худшем случае он предполагал увидеть то же мертвое тельце, каким он опустил его в ямку. Но то, что увидел, – это было совершенно неожиданно для него, потрясло до глубины души, стало настоящим шоком. Он отвернулся, отполз от ямки, уткнулся носом в лопухи и долго плакал. Потом с трудом заставил себя вернуться и закопать маленькую могилку. Его заяц, эта нежная блестящая шерстка, эти трепетные ушки – они были так страшно обезображены смертью, так ужасны… Его прекрасный заяц, эта нежная блестящая шерстка, эти трепетные ушки – они были так страшно обезображены, так ужасны… С тех пор можно было не объяснять ему, что такое «умереть» и о чем эти слова: «Безобразна, бесславна, не имущего вида»… Он понял своим детским умом, как страшна смерть. Никакие мрачные рассказы создателей Франкенштейна и кладбищ домашних животных не могли ужаснуть его сильнее, чем то, что он увидел воочию. Родители так никогда и не поняли, отчего сын стал серьезнее. Именно тогда он начал молиться. Бабушка брала его с собой в храм, и он очень рано узнал силу молитвы. Одно время его начал мучить страх за маму, за ее здоровье. Чутким детским сердцем он почувствовал угрозу и начал молиться за нее по ночам. Все спали, а он тихонько вставал и часа два молился как взрослый – делал земные поклоны, потом поясные, потом, когда совсем уставал, просто молился сидя. Сидя молиться было легче, но он начинал замерзать, и замерзал так, что потом уже не мог согреться даже под одеялом и стучал зубами от холода и переживаний. Потом страх за маму ушел, его отпустило, и он больше не молился по ночам. Но у него появился молитвенный опыт Он был еще так мал, что время от времени шел к родителям, и они не ругались, брали его к себе, согревали и никак не могли понять, отчего он приходит к ним среди ночи такой ледяной, замерзший. Это продолжалось примерно полгода, а потом страх за маму ушел, его отпустило, и он больше не молился по ночам. Но у него появился молитвенный опыт. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102406/240644.p.jpg?0.08722869440136405) Игумен Савватий Позднее он узнал, что его страхи не были выдуманными: у мамы действительно подозревали серьезное заболевание, а спустя эти самые полгода диагноз сняли. Еще Сережа очень рано научился читать Псалтирь. Когда ему было девять, он читал Псалтирь на церковнославянском. В памяти – ярко: вот он пришел из школы, посадил трехлетнего братика на колени – и читает ему Псалтирь. Объясняет, кто такой царь Давид, показывает картинки. Отец Савватий улыбнулся: вспомнил, как толковал брату, кто такой блажен муж и почему он не идет на совет нечестивых. И братик внимательно слушал и даже никогда не убегал от этих поучений. Это было удивительно: откуда он, сам еще ребенок, находил тогда слова, понятные трехлетнему малышу, как ему удавалось заинтересовать брата? Как он сам так ясно, так верно понимал слова Псалтири, которые не все взрослые понимают? Дети чисты сердцем, и, возможно, ему открывался смысл псалмов по чистоте сердечной и благодати Божией. Как-то Сережа пережил страшный испуг. Да, это было на самом деле жутко. Отец Савватий почувствовал, как похолодело где-то в затылке, липкий тянущий морок заполз в полумрак кельи, заметался огонек свечи, словно потянуло нездешним холодом. Отец Савватий перекрестился. Даже сейчас он не хотел вспоминать об этом. Даже сейчас. От потрясения мальчик начал сильно заикаться, терять речь. Несколько лет говорил совсем плохо. Вылечился сам – с помощью Псалтири. Именно Псалтирь помогла ему восстановить речь. Чтение Псалтири не только помогло ему восстановить речь. Когда молишься – Господь дает дар различения, дар рассуждения Родители росли во времена воинствующего атеизма и в Бога не верили. А бабушка и Сережа верили. И вот удивительно, чтение Псалтири не только помогло ему восстановить речь. Когда молишься – Господь дает дар различения, дар рассуждения. Он уже ребенком понимал, что правильно, что неправильно, уклонялся от каких-то неподобающих поступков, которые иной раз совершали сверстники. В те времена мальчишки разных районов враждовали между собой, дрались. На Гайве жили гайвинские, они дрались с ребятами из Голованова. Сережа жил на Молодежной, и молодежные тоже вели войну с чужаками. Как-то он с двумя знакомыми мальчишками играл на пустыре за домом. Это было прекрасное место для игры: огромные лопухи, похожие на уши слона, и кусты акации, что казались в детстве джунглями. А еще горьковатый запах полыни, бескрайнее небо над головой и долгий-долгий день, полный приключений, – такой длинный, каким он бывает только в детстве. Игра была в разгаре, когда он внезапно почувствовал странный холодок. Поднял голову и увидел: через пустырь шли два незнакомых парня, по возрасту гораздо старше, чем он сам и его друзья. Чужаки были еще совсем далеко и вид имели самый что ни на есть мирный – они просто шли по своим делам. Несмотря на этот их мирный вид, Сережа сразу почувствовал сильное беспокойство. Непонятно откуда, но он точно знал, что нужно все бросать и уходить. Это было странно, очень странно, но беспокойство становилось все сильнее, и он предложил своим друзьям уйти с пустыря. Они отказались. Он стал настаивать, но мальчишки подняли его на смех, назвали трусом. И в самом деле – ничто не предвещало опасности. И взрослым парням точно не было никакого дела до первоклашек. Но он не мог оставаться и ушел, ругая себя за непонятное беспокойство, не позволившее ему продолжить такую интересную игру. На следующий день узнал, что незнакомые парни напали на игравших с ним ребят и избили их так сильно, что они не могли даже ходить в школу. Отец Савватий вспоминал свое детство и чувствовал, что в этих маленьких историях скрыт глубокий смысл: в них приоткрывался Промысл Божий о нем. Господь вел его по жизни, неоднократно сохранял от малых и больших зол и даже от лютой смерти. Когда ему было лет десять, бабушка попросила убрать снег со старых сарайчиков. Быстрый, резвый, он бегом припустился к сараю, вскарабкался на него и стал скидывать снег. Продвигаясь к краю, наступил на сугроб, свисавший с крыши, – и полетел спиной вниз с высоты в несколько метров. Ударился о лед головой, спиной и какое-то время лежал, приходил в себя. Потом кое-как встал, поплелся домой – совсем не так, как бежал вприпрыжку вперед. Болела спина и голова, он не мог даже говорить и потом какое-то время был такой вялый, заторможенный, будто немного парализованный. Потом это состояние прошло, и он снова резвился, бегал, играл. Как-то, уже будучи взрослым человеком, был отправлен на рентген, и шокированный врач обнаружил у него перелом позвоночника, трещину. Как его не парализовало? Господь спас от инвалидности и, возможно, даже от смерти. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102406/240646.p.jpg?mtime=1467193320) Казанская Трифонова Пустынь У отца была моторная лодка, и он очень любил ездить на ней по Каме. Часто брал с собой сына, и они поднимались в верховья реки, к огромному водохранилищу, где осенью бурлили холодные серые волны, а в окрестных лесах спели прозрачная сочная клюква и блестящая кисло-сладкая брусника, такие вкусные в киселях и морсах. Ему было лет двенадцать, когда они с отцом попали в шторм. С ними шли еще несколько лодок, которые быстро скрылись из виду. Густой молочный туман плотно лежал над водой, и ориентироваться не представлялось возможным: ни солнца, ни берегов не было видно. Лодка то поднималась на волну, на самый гребень, то резко проваливалась вниз. Когда волна накатывала – отец добавлял скорость, чтобы забраться на гребень, когда спускались вниз – сбрасывал, чтобы не попасть резко под следующую волну – огромную, живую, неумолимую. Ледяная вода захлестывала маленькое суденышко, лилась через нос лодки, к тому же начался сильный ливень, и Сережа подумал: «Еще и с неба вода – это уже чересчур». Он уже ходил в храм, помогал священнику и всегда носил с собой в нагрудном кармане иконочку Спасителя, застегивая кармашек для верности булавкой. И тут, в минуту опасности, начал истово молиться. Пришла надежда, что Господь не оставит – и действительно, без всякого ориентира они вышли именно туда, куда нужно. Шторм стал стихать, они пристали к берегу, и Сережа помолился, благодаря Бога за спасение. Так Господь учил верить Ему, доверять, уповать на Него в трудных обстояниях и опасностях. Господь говорил: «Не бойтесь – Я с вами». Спустя много лет отец признался, что уже не верил в спасение, готовился к смерти и думал только об одном: «Я-то хоть пожил на свете, а сын и пожить не успел…» Был еще случай, когда они всей семьей в один пасмурный день ездили за черникой. Отошли от берега в глубь болота – и заблудились. Свинцовое серое небо – ни солнца, ни звезд. Кругом топи. А там можно блуждать хоть до конца жизни – глушь, тайга, болота… Он, как всегда это делал в трудных обстоятельствах, начал молиться. И тут же понял – он знает, куда нужно идти Отец пытался найти дорогу, а они все шли за ним: он, мама, младший брат. Очень устали блуждать по тайге, прыгая по кочкам. У Сережи, как обычно, в нагрудном кармане хранилась иконочка Спасителя, и он, как всегда это делал в трудных обстоятельствах, начал молиться. И тут же понял – он знает, куда нужно идти. Почувствовал внутри какой-то компас. Сказал отцу, но тот начал ругаться: – Откуда ты знаешь дорогу?! Яйца курицу не учат! И они еще какое-то время блуждали, уже совсем выбившись из сил. Наступали сумерки, повеяло холодом и сыростью. И наконец отец устал, присел, и они, обессиленные, тоже опустились на землю рядом с ним, выбрав кочки посуше. И тогда Сережа воспользовался растерянностью отца и сказал: – Давайте теперь я вас поведу! И он довольно быстро, до наступления полной темноты, вывел их к берегу, почти к тому месту, где они оставили лодку. Отец ничего не сказал – вид у него был несколько смущенный, но довольный: радовался за толкового сына. А его сын благодарил Бога. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102406/240642.p.jpg?mtime=1467193282) В монастыре на каникулах Если человек общается с Богом через молитву – он счастлив, и это счастье никто не может отобрать у него Может быть, рассказать эти истории мальчишкам? Поймут ли они, как он понимал в то время – ясно и просто, чистым детским сердцем: Бог – вечный, Он никогда не изменит, Он – самый надежный друг. Если человек общается с Богом через молитву – он счастлив, и это счастье никто не может отобрать у него. Все в этом мире призрачно, непостоянно, тленно, а Господь все время с тобой. И он выбрал монашество, чтобы посвятить свою жизнь Богу без остатка. И когда диакон провозглашал: «И весь живот наш Христу Богу предадим!», ему хотелось на самом деле всего себя отдать Богу – всего, без остатка. И все его детские переживания и чудесные спасения подарили ему такое состояние души – он хотел быть с Богом. Поэтому и стал монахом. Ольга Рожнёва http://www.pravoslavie.ru/94808.html Название: «Для чего молиться?». Истории отца Бориса. Ольга Рожнёва Отправлено: Дмитрий Н от 15 Декабря 2016, 01:02:57 «Для чего молиться?» Истории отца Бориса Ольга Рожнёва (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102279/227954.p.jpg?0.33871203707531095) Бабье лето давно закончилось, завяло разноцветье в садах, и стылая земля затосковала по снежному одеянию. Легкие снежинки – предвестники зимы – кружились за окнами и таяли на лету. Отец Борис совершал каждение полупустого храма: праздник Покрова падал на среду, и молились на Литургии лишь несколько постоянных прихожан, свободных от работы. Всех их он хорошо знал. Впереди стояла баба Валя с правнуком Васенькой. Бабе Вале было хорошо за 80, и старые ее натруженные ноги совсем было подали в отставку, и сама она уже изготовилась к странствию в мир иной, когда внезапно умерла ее красавица-внучка, оставив сиротой четырехлетнего Васю. И бабка Валя передумала помирать. Ее бренное тело послушно подчинилось властной ожившей душе, и даже ее старые ноги снова задвигались с приличной для ее возраста скоростью. Рядом с бабушкой ее соседи – 60-летняя Анна и ее муж Петр, старый моряк с синими якорями на толстых пальцах. Отец Борис когда-то просил супругов о помощи бабе Вале. Теперь Анна притворно ворчливо сообщала батюшке: – Валентина-то наша как молоденькая бегает – приноровилась к малому! Хоть и шаркает – а не отстает! Справа от них – теща Анастасия Кирилловна, приехавшая в гости навестить зятя, дочку Александру и внуков и с утреца уже поставившая тесто на свои знатные пироги. Слева – свечница Клавдия, сторож Федор – родные всё лица. За ними – Елизавета, та самая, что много лет назад, когда он только начинал служить, холодным зимним утром вбежала в притвор, и клубы вьюги ворвались вслед за ней в пустой храм. Она рыдала, и с трудом можно было понять в ее сбивчивых словах суть: дочка Таня и новорожденный Егорка умирают в реанимации. И он молился за них – своей первой молитвой пастыря за пасомых, пытаясь найти дерзновение в сострадании, принимая впервые боль чужих людей как свою собственную. Теперь Елизавета не пропускала ни одной службы, а по праздникам с ней в храм приходили и дочка Таня, и высокий молодой человек – внук Егор. Рядом с Елизаветой отец Борис увидел незнакомого солидного мужчину. Присмотревшись – понял, что никакой он не незнакомый, а очень даже знакомый – друг детства, одноклассник Мишка. Михаил много лет трудился заместителем директора крупного предприятия по сбыту, мотался по командировкам и, заезжая в городок N на дочернее предприятие, всегда останавливался на пару дней у отца Бориса. Они любили тихие посиделки вечером на кухне, гоняли чаи, в меру употребляли отменную тещину вишневую наливочку. Начинали с воспоминаний, потом Михаил рассказывал о себе, о своих переживаниях, задавал вопросы, и беседа плавно переходила в исповедь. И отец Борис чувствовал, что уже никогда он не сможет быть с другом на равных: все друзья из прошлого, как ни крути, видели теперь в нем в первую очередь священника и искали его поддержки, совета, молитвы. А он сам держал все свои переживания в себе и делился ими только с Господом. После службы они пошли домой, и всё было как обычно: вечерние посиделки, и чай, и вкуснейший, тающий во рту тещин рыбный пирог. Михаил, как обычно, задавал вопросы, делился наболевшим, рассказывал о работе, о своем начальстве. Его старый шеф был хватом и отцом солдатам, то бишь работникам завода, а вот новый, молодой директор заботился только о своем кармане, расхищал заводскую собственность и за неполный год довел успешное предприятие до грани банкротства. Замы его, Михаил в том числе, пытались воспрепятствовать разрушению и расхищению, но безуспешно. В связи с происходящим друг детства горестно вопрошал батюшку: отчего Бог попускает твориться такой несправедливости и допускает до власти таких непорядочных людей? Как такое беззаконие понести? Бороться? Так честными средствами тут не взять… Что же, самому вставать на путь неправедный? – Понимаешь, отец Борис, когда дело касается прошлого и неправедных властителей – можно сказать себе, что плохо понимаешь ситуацию, что пути Господни неисповедимы и тому подобное. А вот когда такое происходит рядом с тобой, на твоих глазах – как это понести? Бороться? Так честными средствами его не взять… А нечестными – что же, самому вставать на путь неправедный? – Действовать только честными путями – законными, – твердо ответил батюшка, – и при этом обязательно молиться. – Вот про молитву я тоже хотел тебя спросить. Одни святые отцы советуют молиться так: «Господи, помилуй меня, грешного!» А Господь, дескать, Сам знает, что тебе нужно… А то попросишь – а тебе это, может, и ненужно совсем, и даже вредно. А другие святые отцы, наоборот, советуют на молитве просить о желаемом и напоминают Евангелие: «Просите – и дастся вам; ищите – и обрящете…» Как тут разберешь?.. Отец Борис помолчал, потом предложил: – Пойдем, брат Михаил, прогуляемся по вечерней улице, подышим осенним воздухом, проводим последние теплые деньки. Матушка Александра читала книгу, теща вязала теплые носки, молниеносно мелькая спицами, студент Кузьма и школьница Ксения занимались уроками – семейство отца Бориса не скучало. Даже рыжий Барсик был занят делом – охотился за толстым серым клубком шерстяных ниток. Они вышли из светлого уютного дома в осеннюю темноту, пахнущую прелой листвой, полную таинственных, уже ночных шорохов. На тихой, почти деревенской улочке не горели фонари, и дорога освещалась лишь яркими большими звездами и крупной желтой луной. Не спеша пошли по дорожке. Отец Борис первым нарушил молчание: – Хочу рассказать тебе пару историй. Возможно, они ответят на твои вопросы. История о неудавшемся покушении (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102279/227933.p.jpg?0.4225797944236547) История первая произошла в начале 1990-х. Я учился в духовной семинарии и во время летних каникул трудился на послушании в одном большом монастыре. У монастыря, который восстанавливался после долгих лет разрухи, был благотворитель – директор крупной овощной базы гектаров на тридцать. Назовем его Николаем Ивановичем. Хоть сейчас о советской власти вспоминают критически, но имелось в то время много и хорошего: с овощными базами, например, всё было продумано и централизовано. Можно ведь возвести развлекательные центры или построить и продать втридорога жилье. А овощебаза – это дело очень полезное, чтобы не ввозить из-за границы необходимое. За морем, известно, телушка – полушка, да рубль перевоз… База находилась рядом с новым микрорайоном, закупала в колхозах и совхозах урожай по низкой цене и продавала оптовикам. Имелись там огромные ангары, где хранилась картошка-моркошка и прочие полезные овощи. Монастырская братия по просьбе директора освящали эти ангары и прямо-таки бегали по ним, как по стадиону. В общем, не база, а лакомый кусочек. Николай Иванович был человеком верующим, ходил в храм, исповедался, причащался, хоть и по своей занятости нечасто. Даже иногда молитвы читал утренние и вечерние. Но чаще пропускал – опять же по занятости. Помогал овощами монастырям, которые начинали возрождаться в эти годы, подворьям, храмам. Человек он был строгий, но справедливый, внешнюю суровость характера сочетал с добросердечностью. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102278/227822.p.jpg?mtime=1454404573) Свт. Николай Мирликийский И вот как-то утром его водитель, всегда пунктуальный, неожиданно задерживается. Тогда только появились мобильники, у Николая Ивановича и его водителя такие мобильники уже были, они созвонились: колесо спустило. Решил директор, раз ждать приходится, утренние молитвы прочитать. Помолился – еще время осталось. Можно было телевизор включить, в кресло сесть или чашку кофе спокойно в кои-то веки выпить, но он неожиданно для себя решил прочитать еще акафист святителю Николаю Чудотворцу. Никогда с утра акафисты не читал – не до того было. Признаться, он их вообще почти не читал, ну, может, раз в год, по какому-нибудь особенному случаю. А тут отчего-то очень захотелось помолиться любимому святому. Прочитал – а тут и водитель звонит: машина у подъезда. Выходит Николай Иванович из квартиры на лестничную площадку, дверь ключом закрывает и чувствует вдруг: такой потусторонний холодок по спине идет. Ничего необычного: родной подъезд, родная дверь, все тихо, спокойно, внизу водитель ждет – а у него мурашки по коже. Вдруг директора будто кто за руку дернул – он резко повернулся всем корпусом, и пуля, летящая ему прямо в сердце, прошла по касательной вдоль спины и попала в дверь. Убийца подошел вплотную и выстрелил второй раз – в голову. Осечка. Убийца стреляет в третий раз – и снова осечка Николай Иванович увидел за спиной человека в маске, с пистолетом в руке. Ноги директора подкосились, и он осел на пол, в ужасе прикрываясь совершенно бесполезной кожаной папкой. Убийца подошел вплотную и выстрелил второй раз – в голову Николаю Ивановичу. Осечка. Убийца стреляет в третий раз – и снова осечка. Пораженный киллер бросает пистолет и убегает, сбивая с ног водителя, который, услышав звуки выстрелов, бросается в подъезд к любимому шефу. Такое неудавшееся покушение. Жизнь Николая Ивановича после этого случая сильно изменилась. Он был человеком верующим, но в церковь ходил редко, а теперь стал постоянным прихожанином храма во имя святителя Николая Чудотворца. Начал также ездить по святым местам, часто навещать Оптинского старца отца Илия. Съездил в Бари к любимому святому. Николай Иванович жив и здоров и поныне, сейчас ему уже за 70, но он все еще директор той самой овощебазы, седой такой, благообразный старец. По-прежнему благотворит монастырям и храмам. Несмотря на большую занятость, уделяет много времени молитве и любит цитировать известные слова Блеза Паскаля: «Бог установил молитву, чтобы даровать Своему творению высокую честь: быть причиной». История о конфузе настоятеля N (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102279/227931.p.jpg?0.2861559505108744) Блж. Ксения Петербургская В начале же 1990-х, во время моих летних трудов в монастыре, срочно понадобилась братии помощь на подворье. Отправили туда на месяц одного отца диакона, одного послушника и меня с ними вместе. Приехали, поселились в трехместную келью, живем, трудимся. Я в семинарии и в монастыре привык к благочестию, благоговению, порядку. Братия очень любила свою обитель, и отец наместник управлял твердой рукой. А здесь всё оказалось совсем иначе. Не нужно было долго приглядываться, чтобы понять: у настоятеля подворья, иеромонаха N, имелась куча немощей. Немощи есть у всех нас, но тут они были совершенно несовместимыми с его служением: слабость к женскому полу, к винопитию… Службы на подворье были редкими, ремонта не делалось, в общем, царило запустение. К тому же отец N, к сожалению, впал в зависимость от женщины – главного инженера. Как и во всех монастырях, здесь трудились и наемные работники: профессиональные строители, водители, бухгалтерия и так далее, – хотя было их не так много. Так вот, эта женщина, главный инженер, имела крайне тяжелый характер и увольняла людей по статье просто из мести, так что одна из несправедливо уволенных даже сказала в сердцах: «У вас здесь не монастырское подворье, а большевистская ячейка!» Будучи совсем еще молодым человеком, ревностным, горячим, я крайне тяжело переживал все эти искушения. Особенно больно было видеть, как некоторые прихожане подворья соблазнялись происходящим и уходили не только с подворья, но и из Церкви. Отец диакон, как старший из нас, разговаривал с настоятелем, но тот только разгневался на него. Знаю, что о происходящем докладывали и наместнику монастыря, но он по каким-то причинам не мог в тот момент никак повлиять на поведение настоятеля – говорили, что отец N имеет очень влиятельного покровителя. Так всё и продолжалось. Начался учебный год, я вернулся к учебе и о дальнейшем развитии событий узнал от отца диакона. В ноябре умер архиерей, и в город приехал новый владыка. 6 февраля в одном из главных городских храмов был престольный праздник в честь святой блаженной Ксении Петербуржской. На праздник приехали настоятели городских храмов, настоятели нескольких монастырских подворий и, конечно, сам новый архиерей. Он отслужил праздничную Литургию, и всех пригласили на обед. Наш настоятель N, как я уже рассказывал, имел слабость к винопитию, но был человеком неглупым и умел при необходимости прекрасно держать себя в руках. На праздничном обеде в присутствии архиерея он, конечно, не стал злоупотреблять, надеясь усугубить по возвращении домой. Но, к его огромному удивлению, совсем с малой рюмочки его как-то сильно развезло – а он обычно мог выпить много без особого ущерба для себя. Скандалил в отдалении от архиерея и вдруг, на самом таком высоком витке брани, оборачивается – а владыка рядом стоит Причем не только развезло, но он еще и начал конфликтовать с братьями настоятеля храма, причем не просто конфликтовать – впал в настоящее буйство и поскандалил. И самое худшее: скандалил в отдалении от архиерея и вдруг, на самом таком высоком витке брани, оборачивается – а владыка рядом стоит. Это было просто какое-то наваждение: опьянеть с такой малой дозы, поругаться с посторонними людьми на пустом месте и в самый пик своего буянства – оказаться вплотную с новым архиереем. Три конфуза подряд! Вернулся он на подворье, обхватил голову руками и стал горестно вопрошать себя: «Как же я мог так накосячить?!» Владыка, крайне возмущенный поведением отца N, во всеуслышание сказал: «Я этого так не оставлю!» И первая просьба правящего архиерея к Святейшему за время его приезда в город гласила: «Прошу заменить настоятеля подворья N-ского монастыря». Настоятель оказался в патовой ситуации – Господь и святая Ксения блаженная долго его терпели, а затем последовало определение о нем – решительное и молниеносное. Мы должны предоставить всё Богу: Он Сам совершит необходимое – и в те сроки, которые Сам положил Это было очень назидательно для меня – и я получил урок на всю жизнь. Понял тогда: когда Господь хочет что-то изменить – Он делает это легко и быстро без наших слабых человеческих потуг. Когда мы видим какую-то несправедливость и не можем ее изменить законными путями, не можем сделать ничего своими слабыми человеческими силами – мы не должны унывать. Мы должны предоставить это Богу – и Он Сам совершит все, и совершит в те сроки, которые Он Сам положил в Своей власти, и теми способами, которые Он Сам изберет. На подворье приехал новый настоятель, и жизнь там совершенно изменилась. И всем было понятно, что это Господь так промыслительно всё разрешил. *** Отец Борис замолчал, молчал задумчиво и Михаил. Они постояли еще немного, развернулись и пошли назад по ночной улочке, освещаемой яркими звездами. Они шли не спеша, глубоко вдыхая прохладный октябрьский воздух с горьковатым запахом осенней листвы. И было хорошо так идти вместе к зовущим теплым окнам дома и знать, что там их ждут и любят. 3 февраля 2016 г. http://www.pravoslavie.ru/90240.html Название: История, рассказанная под Рождество Отправлено: Дмитрий Н от 12 Января 2017, 03:12:50 История, рассказанная под Рождество Ольга Рожнёва (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102562/256261.p.jpg?0.16397194522768266) Пасмурное утро встретило метелью. Снежные вихри клубились в пустых подворотнях, бросали в лицо пригоршни стылой мокрой крупы, редкие пешеходы поднимали воротники, прятали покрасневшие лица. Оглушенный новогодними возлияниями и фейерверками, город приходил в себя, доедал оливье, обменивался в сетях елочно-застольными фотографиями, с запоздалым раскаянием ждал Рождества. Припорошенные снегом ступени старинного московского храма на Таганке предсказывали то, в чем убедилась Екатерина Васильевна пару минут спустя, с трудом потянув на себя тяжелую кованую дверь: народу внутри почти не было. В высокие окна бил снег, в полутьме уютно мерцали разноцветные лампадки, тонко пахло ладаном. Екатерина купила свечи у маленькой востроносой старушки за свечным ящиком, медленно, с молитвой прошла от иконы к иконе. Просила об одном: о доченьке. Задержалась у большой иконы святого праведного Иоанна Кронштадтского – сегодня, второго января, был как раз его праздник. Екатерина Васильевна тихонько опустилась на колени: ей захотелось поделиться с любимым святым своими переживаниями, тем паче, что сегодня все они должны были так или иначе разрешиться – вечером предстояла решительная и судьбоносная встреча. – Отец Иоанн! Отченька! – печально вымолвила Екатерина Васильевна, и вся история словно заново промелькнула в её воспоминаниях. А дело было так. Настя, её солнышко, открытая, добрая, доверчивая, последнее время похудела, осунулась, часто плакала. Истоки её печали таились в истории трехлетней давности. Настя, несмотря на свою общительность, была девушкой скромной, верующей, с молодыми людьми держала себя строго, вольностей не дозволяла, ждала единственного. Училась в институте на четвертом курсе и благодаря своим несомненным художественным талантам даже подрабатывала на полставки дизайнером. Деловое общение быстро перешло в личное, и постепенно ребята стали лучшими друзьями По каким-то компьютерным вопросам у неё завязалось знакомство с молодым человеком, Кириллом. Они оказались ровесниками. Правда, он поздно пошел в школу, почти в восемь лет, по сравнению с шестилетней Настей, отставал от неё в учебе и был только второкурсником, но, по словам дочки, умнейшим парнем и интересным собеседником: тонким, тактичным, начитанным. Деловое общение быстро перешло в личное, и постепенно они стали лучшими друзьями – виртуальными, правда, но сердечными поверенными всех своих незамысловатых молодых тайн и дум. Настя спешила к ноутбуку, чтобы поделиться внезапно пришедшими в голову, но такими занимательными мыслями, впечатлениями от чудесных книг, выставок, светлой радостью от церковных праздников, служб, а также огорчениями от неизбежных житейских неприятностей. Кирилл делал то же самое. Делились сокровенным, и ни одна подружка не понимала Настю так хорошо, как Кирюша. Загвоздка крылась в том, что они ни разу не встречались в реальной жизни, хотя, как оказалось, жили совсем рядом, даже и на одной улице. Через год такой виртуальной дружбы Настя не выдержала. Она знала, что Кирюша с удовольствием смотрит хоккей и болеет за одну команду. Находчивая девушка предложила следующее: если команда Кирюши проиграет – все в их общении остается по-старому. Если выиграет – они встречаются в реальном мире. Команда выиграла, и встреча состоялась. Молодые люди погуляли в парке и быстро разошлись по домам. Настя вернулась очень расстроенная. На вопросы обеспокоенной Екатерины Васильевны и отца, Николая Петровича, рассказала следующее. Нет, никакого обмана, к счастью, не выявилось – Кирюша не выдавал себя в сети за другого человека. Он оказался тем, кем и представился: студентом МЭИ – Московского энергетического института, светловолосым молодым человеком, высоким и привлекательным, но – совершенным и законченным интровертом. Настя печалилась: – Мам, я больше не буду с ним в реальной жизни встречаться! Зачем я вообще это затеяла?! Лучше бы у меня был друг по переписке! В реальной жизни – нет, мам, это надо видеть! Это каменное, непроницаемое лицо... Этот застывший взгляд... Я соловьем разливалась, пытаясь поймать его улыбку – но, похоже, он не умеет улыбаться! Вообще не умеет! Он всю дорогу молчал. Говорила я одна. – Ну, значит, он прекрасный слушатель... – Да какой же это слушатель, когда на его лице никакой ответной реакции прочитать нельзя! Похоже, что я ему совершенно не понравилась... И зачем я только так много трещала?! Это я от неловкости... Все, мам, был у меня друг, такой хороший, и теперь я его потеряла. Он мне и писать больше не станет, наверное... Разочаровался... Но Настя ошиблась. Кирюша не разочаровался. В первое же воскресенье, после обеда, когда семья Петровых как раз вернулась с литургии, в дверь позвонили. Екатерина Васильевна открыла – на пороге стоял Кирилл с роскошным букетом цветов, именно такой, каким его по фото она и запомнила: красивый, мужественный, высоченный парень. У неё дочка сама высокая, метр восемьдесят, а тут – как раз ей под стать, под два метра ростом. Подошел к двери отец, Николай Петрович, поздоровался, с удивлением глянул на молчаливого гостя. Кирюша все так же молча вручил Екатерине Васильевне букет. Лицо у него на самом деле было каменное. «Словно в броню закованный», – подумала Екатерина Васильевна. Настя встретила гостя круглыми от изумления глазами – она совершенно не ожидала увидеть своего виртуального друга в реальности ещё раз. Тем не менее быстро собралась и отправилась с Кириллом на прогулку. И – все завертелось. Каменный гость приходил так часто, как мог, и скоро они с Настей стали неразлучными и в реальности. – Понимаешь, мама, это обманчивое впечатление у меня было. На самом деле я ему очень-очень понравилась! Просто он плохо умеет выражать свои чувства! Постепенно Екатерина Васильевна и Николай Петрович тоже ближе познакомились с Кирюшей и поняли, в чем дело. Мальчик рос в очень обеспеченной семье. Мама и папа давали ему все – кроме своего времени и своей любви. Мама, ослепительная блондинка с фигурой модели, без конца разводилась и снова выходила замуж, и каждый её новый муж оказывался богаче и успешнее старого. А что такого? Рыба, известно, ищет, где глубже, а Кирюшиной маме хотелось простого женского счастья. В поисках этого самого женского счастья ей было совершенно не до сына. А в чем, собственно, дело? Мальчик одет и обут, да ещё и получше своих сверстников! Все у него есть. В школу – из школы его водитель возит. Дом, как говорится, полная чаша. Все время один? Нет друзей? А, позвольте, с кем ему дружить?! Он ведь не желает дружить с сыном Петра Михайловича, да-да, того самого Петра Михайловича, – у нас, у Дубровских, свой круг общения! А Кирилл ещё в начальных классах вдруг стал водить в наш дом сопливых детей слесарей и прочих работяг – так я их быстро отвадила! Пусть лучше за компьютером сидит, там хоть пить-курить не научится! И Кирюша сидел за компьютером. Он стал настоящим хакером, но совершенно не ориентировался в реальной обстановке и среди однокурсников слыл парнем неплохим, но нелюдимым. Его быстро перестали приглашать на веселые студенческие вечеринки, и даже в студенческом кафе никто не спешил занять место с ним рядом. Кирюша и Настя стали общаться так часто, как позволяла им их учеба. Как-то Екатерина Васильевна встретила парочку в парке, на соседней аллее, пошла медленно, готовясь: сейчас увидят, подойдут к ней. Но молодые люди никого не видели вокруг себя. Екатерина Васильевна пригляделась – и не узнала Кирилла: этот был совершенно другой человек! Дочка рассказывала что-то радостное, лицо её светилось, а Кирюша слушал её так, словно он слушает самого умного человека на земле – и её радость отражалась на его лице. Оно больше не было каменным! А потом Настя раззадорилась, слепила снежок, и этот высокий, сильный парень резвился, бегал вокруг её дочки как ребенок, как большой неуклюжий щенок, и счастливое выражение его лица больше ничем не напоминало прежнюю непроницаемую маску каменного гостя. Настя стала первым другом и первой девушкой Кирилла Настя стала его первым другом и первой девушкой. Тонкой соломинкой. Спасительным кругом. И Кирюша ухватился за этот круг со всей своей нерастраченной в реальной жизни решительностью. Он, как выяснилось, тосковал по близкому человеку все эти годы. Тосковал так сильно, так пронзительно – и даже сам не догадывался об этом, заглушая свою тоску компьютерными бессонными ночами. И теперь его душа открывалась навстречу открытой доброй душе Насти. Открывалась – и узнавала: как это прекрасно, когда рядом близкий человек! Какое это счастье! Какая милость Божия! И Кирюша готов был до последней капли крови сражаться с любым, кто вздумает помешать его обретению родственной души, его близости с этой чудесной, необыкновенной девушкой. Он на неё дышать боялся и с трепетом дотрагивался до её тонких пальчиков. Постепенно менялся и образ жизни Кирюши. Вообще, в его характере оказалось много дотошности. «Какой ты дотошный у меня!» – говорила Настя иногда, но не упрекая, а как бы даже любуясь. Скажем, Кирюша всегда подробно расспрашивал любимую о каких-то неприятностях, потом подробно анализировал и делал вывод, давал совет – и она радовалась, что совет обычно оказывался умным и своевременным. Он проявил свою дотошность и в вопросах посещения храма: сначала долго расспрашивал Настю о православных традициях и порядках. Не удовлетворившись, начал сам читать духовные книги. А потом, как бы докопавшись до истины, осознанно и решительно вместе с любимой девушкой пошел на службу – так, словно ходил в храм с детства. Настя приохотила его к своим собственным увлечениям – зимним лыжам и верховой езде. Вот это далось ей непросто. Кирюша не выказывал активного сопротивления, но мягко и нежно убеждал Настю, что физические упражнения на холодном воздухе вполне могут привести к хроническому бронхиту, а он привык работать не ногами, а головой и в теплом помещении, но любимая девушка была непреклонна. И Кирюша мужественно ломал себя и шел в этот непонятный холодный дикий зимний лес, и неловко надевал эти дурацкие лыжи, а потом с упоением катался по заснеженным полянам, и на его бледном от ночных компьютерных посиделок лице впервые появлялся здоровый румянец. Вернувшись с морозца, уставший, но страшно довольный, он трескал сочные кулебяки Екатерины Васильевны, пил душистый чай и признавался, что никогда в жизни так хорошо не проводил время. Про лошадей – отдельная история. Как признавался позднее бывший компьютерный затворник, нет ничего прекраснее и приятнее, чем чувствовать в ладони теплую лошадиную морду, дать лошадке кусочек сахара, а потом почувствовать себя лихим наездником – и мчаться по полям и просторам. Мчаться, правда, на самом деле у него не очень получалось, но держался он на лошади вполне неплохо для начинающего. Кирюша задумчиво замечал: – Я как в тюрьме сидел до встречи с тобой... А ты меня на волю выпустила! Теперь я от тебя никуда не уйду! – Конечно, не уйдешь, глупыш! Я и сама тебя никуда не отпущу! Дружба молодых людей продолжалась два с лишним года. Отношения становились все более близкими, и в конце концов они поняли и осознали, что хотят быть вместе целиком и полностью – Кирюша и Настя решили пожениться. Они сидели перед Екатериной Васильевной и, волнуясь, говорили с ней, открывали свои планы – и она видела, как они любят друг друга, как понимают с полуслова, как каждое предложение, начатое одним, второй может продолжить. Екатерина Васильевна слушала эти планы – и они представлялись ей вполне реальными. Правда, Кирюша учился на пятом курсе, дипломное проектирование было на его факультете делом очень сложным, требовало полной отдачи, так что работать он бы не смог. И хотя время от времени благодаря своим компьютерным талантам ему удавалось зарабатывать даже и приличные суммы, но полагаться на эти нерегулярные доходы было опрометчиво. Зато Настя институт уже окончила, работала и зарабатывала достаточно для двоих – для скромной жизни молодой семьи. Они предполагали снимать пока однокомнатную квартиру и даже нашли подходящий вариант. Обоим хотелось свадьбу – такую, чтобы праздник, – но обременять родителей ни с той, ни с другой стороны не желали и поэтому решили скромно расписаться, потом обвенчаться – и стать настоящей семьей. Жить так называемым гражданским браком они, как люди верующие, не хотели, и жить порознь им тоже уже не представлялось возможным, да и особенных препятствий к настоящей семейной жизни они не видели. – А если ребенок? – в задумчивости спросила Екатерина Васильевна. – Мам, мы поженимся – и вполне можем родить ребенка. Появляется он ведь не мгновенно, а Кирюша через полгода уже будет готовым специалистом, выпускники его факультета – люди востребованные, так что он сможет прокормить и меня и малыша, если Господь нам его пошлет. И тут на сцену вышли родители Кирюши. Его мать, Лариса Витольдовна, сквозь пальцы смотревшая на «увлечение» сына, узнав о том, что это и не увлечение вовсе, а настоящее чувство, и свадьба не за горами, совершенно слетела с катушек и заявила, как в одном известном фильме: «Свадьбы не будет!». И не то чтобы она просила отложить свадьбу до окончания института – она была против женитьбы сына на Насте вообще и настойчиво убеждала Кирюшу, что Настя «птица не его полета», что «ему нужно думать об учебе, потом о карьере, а не о девках». Она даже приходила к Насте на работу и требовала оставить её сына в покое. Екатерине Васильевне было больно видеть, как тяжело переживает ситуацию дочка. Наконец Лариса Витольдовна предложила встретиться семьями для окончательного выяснения отношений. Встреча предстояла сегодня – и Екатерина Васильевна пошла с утра в храм, помолиться об успешном решении вопроса. Она встала с колен, подняла глаза на икону святого праведного Иоанна Кронштадтского – и вдруг неожиданно для себя заплакала. Её доченька, её солнышко, умная, добрая, верующая, талантливая – и вот её не желают видеть своей невесткой. За что так? Почему? А если Кирюша послушает мать? Мать есть мать. Как без её благословения? Как им жизнь свою семейную начинать не с благословения материнского, а с проклятий? Почему так? Иоанн Кронштадтский смотрел ласково-ласково, и глаза его были совершенно живыми Глянула на святого, и дыхание перехватило – Иоанн Кронштадтский смотрел ласково-ласково, и глаза его были совершенно живыми. Екатерина Васильевна не поверила себе – такого не могло быть! Она опустила голову, потом подняла ещё раз – святой продолжал смотреть на неё совершенно живыми глазами и необыкновенно ласково, так что по телу прошла дрожь. Она внезапно подумала, что это дерзость – смотреть прямо в глаза святому, и снова опустилась на колени. Слезы текли, но это были уже не слезы отчаяния – в душе росло теплое чувство защищенности, радости, уверенности в благополучном исходе ситуации. Екатерина Васильевна поднялась, приложилась с благодарностью к образу, не смея поднять глаз, отошла подальше от иконы и только тогда снова глянула – но издалека она уже не могла разглядеть глаз любимого святого. Все внутри ликовало и пело. Вечером они всей семьей отправились на судьбоносную встречу. Договорились встретиться в кафе «Дядя Коля». Когда пришли, оказалось, что родители Кирилла перепутали кафе и побывали сначала совершенно в другом. Они вообще были привычны к более дорогим заведениям, а это кафе для встречи выбрали, чтобы продемонстрировать: мы не воспринимаем претендентов на будущее родство всерьез. А «Дядя Коля» оказался сетевым, и они направились сначала совершенно к другому «Дяде Коле». Пришли уже рассерженными, взвинченными. Сели трое на трое с разных сторон стола, и Екатерина Васильевна почувствовала себя на баррикаде. Белокурая Лариса Витольдовна выглядела просто шикарно – стройная, ухоженная, сияющая, просто звезда. Екатерина Васильевна, глядя на неё, почувствовала себя простушкой. Новый отчим Кирюши, рослый, тоже белокурый немец в очках, выглядел очень представительно, даже пафосно. Кирилл невозмутимо молчал. На лице у него было уже забытое Настей каменное выражение. Поздоровались. Сделали заказ. В кафе тихо играла музыка, на елочке светились фонарики – приятная семейная атмосфера. Вот только за столом у них атмосфера была разреженной, как перед грозой, в воздухе пахло скандалом. Екатерина Васильевна, Николай Петрович и Настя заказали овощи на мангале, чай. Лариса Витольдовна взяла себе, мужу и Кириллу только кофе – так, чтобы сразу стало ясно: разговор предстоит короткий. Неожиданно для неё Кирюша сам сделал заказ и тоже выбрал овощи на мангале. Немец молчал и не вмешивался в дела этих странных русских, зато Лариса Витольдовна вещала за двоих, точнее, за обе семьи сразу. Она вдохновенно убеждала молодежь не спешить, воспевала достоинства пробного брака и на собственном примере доказывала, как много партнеров нужно сменить для того, чтобы нашелся наконец подходящий для жизни человек. Была согласна сама платить за съемную квартиру – лишь бы не было свадьбы и «этого нелепого венчания». Екатерина Васильевна решила, что все кончено. Ей было безумно жалко дочку Кирилл невозмутимо жевал, не издавая ни звука, изредка кивал головой в такт музыке. На Насте лица не было. Екатерина Васильевна решила, что все кончено. Ей было безумно жалко дочку. Красноречивый монолог Ларисы Витольдовны все набирал обороты. На самом высоком витке, видимо, решив, что сын созрел и пора сделать заключительный аккорд, она воззвала: – Кирилл, ты ведь согласен со мной, не так ли, сыночек?! Сыночек! Кирюша словно проснулся. Он перестал жевать. Посмотрел на мать и спросил: – Что? Прости, я не расслышал. Увлекся ужином. Очень вкусно. Затем каменное выражение его лица внезапно сменилось на совершенно нормальное. Он встал из-за стола, достал из кармана бархатную коробочку и торжественно и громко произнес: – Дорогие Екатерина Васильевна и Николай Петрович, я хочу просить у вас руки вашей дочери! Настя заплакала. Екатерина Васильевна обняла её и заплакала тоже. Лариса Витольдовна молча вышла из-за стола и гордо удалилась. Немец, несколько смущенный, пожал руку Николаю Петровичу, криво улыбнулся этим странным русским и пошел догонять супругу. Настя и Кирюша сели рядом, держась за руки крепко-крепко. И было видно – не стоит и пытаться разлучить этих двоих. Послесловие: Сейчас, спустя шесть лет, они так же неразлучны. Кирюша работает на серьезном предприятии, хорошо зарабатывает и вырос уже до начальника отдела. Они с Настей растят пятилетнюю дочку Анечку. Кирюша оказался идеальным отцом, и дотошность его пришлась очень даже кстати при уходе за младенцем. И сейчас Анечка в отце души не чает. Настя ждет второго ребенка. 10 января 2017 г. http://www.pravoslavie.ru/100061.html Название: «Если вы помолитесь, я окажусь в Америке» Отправлено: Дмитрий Н от 28 Мая 2017, 13:15:09 «Если вы помолитесь, я окажусь в Америке» Ольга Рожнёва (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102651/265146.p.jpg) О том, как Промысл Божий помогает писать книги и какие удивительные истории случаются в нашей жизни, мы беседуем с Ольгой Рожневой – автором популярных книг «Монастырские встречи» и «Непридуманные истории», постоянным автором многих православных сайтов. – Здравствуйте, Ольга! На «Православии.ру» много Ваших бесед с американскими, греческими, грузинскими православными священнослужителями. Я заметила, что Вы часто задаете вопрос о Промысле Божием в жизни людей. А Вы сами можете ответить на этот вопрос? – Здравствуйте! Чаще всего Промысл Божий действует в нашей жизни тайно, но иногда он явно открывает себя в каких-то знаках, знаменательных встречах, вовремя услышанных словах. Недавно вышла моя книга «Удивительное путешествие в православную Америку». Написана она совершенно чудесным образом. – Расскажите, пожалуйста! – Предыстория такова. С ноября 2014 года мы работали, по благословению Владыки, тогда ещё архимандрита Тихона (Шевкунова), над небольшими по формату книжечками из серии «Люди Божии» - о современных святых и подвижниках благочестия. Этот проект придумал сам Владыка, он же придумал и форму увлекательной подачи материала в виде современного патерика. Владыка Тихон сам редактировал первые две книги из серии «Люди Божии» - о великих старцах Паисии Святогорце и архимандрите Иоанне Крестьянкине. Думаю, что многим знаком духовный опыт, когда читая или слушая рассказ о святых, ощущаешь их незримое присутствие, их молитвенную помощь. Собирая материал для книг, я чувствовала: святые рядом. Среди прочих мы подготовили книжечку о великом старце Иосифе Исихасте и его духовных чадах. Это были иеросхимонах Ефрем Катунакский, старец Арсений Пещерник, и ныне живой и здравствующий архимандрит Ефрем Филофейский (Мораитис). Во время работы над этими книжечками о великих афонских старцах, чувство их близости, их присутствия, духовной связи с ними стало настолько сильным и реальным, что я даже начала сомневаться: настоящие ли это чувства, действительно ли существует эта духовная связь? Помыслы сомнения, недоверия искушали, теснились, лезли в душу. И тогда мою маловерную голову посетила следующая мысль: если такая духовная связь действительно существует – это же можно проверить на практике! Я могу обратиться мысленно к архимандриту Ефрему (Мораитису) с какой-либо просьбой. Если он мне ответит – значит, эта духовная связь реальна. Сходу отмела все просьбы, исполнение которых могло быть простым совпадением. Нужно было попросить старца о чём-то, чего я не могла бы сделать сама, без его молитвенной помощи. И я придумала! Как-то осенним вечером, я сказала старцу: - Дорогой геронда! Мне так хочется увидеть Вас и получить Ваше благословение! Для меня поехать в Америку – что слетать в космос… Но я верю: если Вы помолитесь – я окажусь в Вашем монастыре. И значит, духовная связь – реальна. Наутро, при дневном свете, вчерашние мысли, сомнения, просьбы казались уже бестолковыми, детскими, сказочными. Нужно заметить, что я никогда в жизни не была за границей, не держала в руках ни одного доллара, и мой загранпаспорт был девственно чист. Вы не поверите. Через месяц я стояла у ворот монастыря святого Антония Великого в американском штате Аризона и, раскрыв рот от удивления, оглядывала окрестности пустыни Сонора, а прямо напротив меня рос коренной обитатель этих мест – семиметровый толстый кактус. И я увидела старца Ефрема, получила его благословение, и написала об этом монастыре и его насельниках. В эту же поездку я чудесным образом побывала ещё в двух штатах и в Вашингтоне, так что в моей книге оказались собраны беседы с последними из могикан первой волны русской эмиграции: крестной дочерью святой Императрицы Александры Фёдоровны, келейником епископа Василия Родзянко, духовными чадами святителя Иоанна Шанхайского. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102651/265147.p.jpg) Старец Ефрем (Мораитис) – Да, действительно, удивительная история. Вы поделитесь с нами впечатлениями о монастыре старца Ефрема? – С радостью. Посещение монастыря святого Антония Великого и других, основанных старцем Ефремом монастырей, - уникальная возможность для женщин ощутить дух Афона. Прикоснуться к молитве святого афонского старца Иосифа Исихаста через молитву его духовных чад, которые сами стали великими старцами. Эту молитву и любовь можно почувствовать в любой точке земного шара, на расстоянии в тысячу километров. Ты молишься на родном языке и, каким-то чудесным образом, по благодати Святого Духа, даровавшего апостолам дар говорить на чужих языках, старец, стяжавший эту благодать, понимает тебя. Могу даже поделиться историей, которую рассказывал старец Ефрем Аризонский: «Жил-был один подвижник-монах (старец не сказал, что эта история о нём, но монашествующие часто говорят о себе в третьем лице). И вот как-то этот подвижник, имеющий много духовных чад, постучался к Господу. Господь открыл ему дверь, и монах сказал: - Христе мой, я вот тут подвизаюсь изо всех сил, молюсь, можно мне попросить у Тебя одну вещь? - Проси, - ответил Господь. - У меня есть духовные чада, люди, с которыми я связан. Раньше, чтобы попасть в Царствие Небесное, нужно было набрать десять очков. Десятку из десяти. Нужно было очень сильно подвизаться. А времена сейчас такие трудные – ну никто не может вокруг так подвизаться, чтобы набрать десять из десяти… Не можешь ли Ты сделать так, чтобы те, кто наберут восемь очков – тоже попали в Царствие Небесное? -Хорошо, ради тебя, ради твоей любви ко Мне пусть так и будет. Подвижник продолжает молиться и снова стучит к Господу: - Христе мой, можно я тебя ещё попрошу об одном одолжении? - Проси, - ответил ещё раз Господь. - Знаешь, Христе мой, ведь даже восемь очков набрать очень сложно. А люди стараются. Они стараются слушаться, молятся. А что если до восьми очков им не хватит совсем немножко? Сделай, пожалуйста, так, чтобы те, кто набрал шесть очков, тоже попали в Царствие Небесное. Ведь обидно будет: человек старался всю жизнь… Ну, вот слабые они такие сейчас … Соблазнов сейчас очень много в мире, и духовная жизнь на таком низком уровне… Наберут шесть очков – возьми их тоже к Себе! - Хорошо, - ответил Господь, - ради твоих подвигов и любви ко Мне, пусть будет так. Через некоторое время подвижник постучал в третий раз: - Господи, а если они наберут только четыре? Пожалуйста, Христе мой, я сам буду за них поститься, буду совершать бдения и подвизаться до крови! Пожалуйста, позволь им тоже увидеть Царствие Небесное! - Да будет так, - промолвил Господь. Монах оглянулся на людей, посмотрел на всех своих духовных чад, подумал и ещё раз робко подошёл к двери. Но когда он снова собрался постучать в неё – Господь отворил её сам и сказал подвижнику: – Знаешь, всё-таки они должны и сами постараться и приложить некоторые усилия!» – А можно ещё какую-то историю из этого монастыря? – В книге есть беседа с удивительным человеком - насельником Аризонского монастыря, русским иеродиаконом Серафимом. Он рассказал следующую историю: "У нас в монастыре был один послушник, грек (он сейчас монах). Так вот он часто на послушаниях и не на послушаниях читал вслух акафист Божией Матери, который знал наизусть. Однажды ночью он шел по монастырю и читал вслух любимый акафист. Немного вышел за пределы обители, в темноте не заметил гремучую змею и наступил на нее. Обычно, если змею трогаешь - она тебя кусает. В этом случае случилось чудо: Божия Матерь покрыла послушника, и змея его не укусила, а просто уползла в сторону. Это о пользе чтения Акафиста Пресвятой Богородице". – После путешествия в Америку случались ли в Вашей жизни другие путешествия? – Вы знаете, после посещения Аризонского монастыря, его игумен Паисий, духовное чадо старца Ефрема, благословил меня написать о монастырях, основанных старцем Ефремом в Америке и в Греции. Так я оказалась в греческом Свято-Вознесенском монастыре в Проти-Серроне. Этот монастырь расположен высоко в горах, покрытых густыми зарослями колючих кустарников, непроходимых для человека. Игуменья этой обители - матушка Анисия, дивная старица-подвижница. Она приходит в храм первая, уходит последняя, сама читает Шестопсалмие. Герондиссе семьдесят восемь лет, из них пятьдесят семь она подвизается в монастыре. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102651/265149.p.jpg) Вид на деревню Проти-Серрон из монастыря – Может быть, Вы поделитесь теперь историей от герондиссы Анисии? – Вот какую историю рассказала мне старица: «У нас есть храм, посвященный преподобному Иосифу Исихасту, и со строительством этого храма связана удивительная история. Мы решили построить этот храм совсем маленьким и скромным, чтобы он напоминал церковку на Святой Горе, в которой подвизался преподобный Иосиф Исихаст. Мы взяли благословение у епископа и у геронды Ефрема, освятили место и начали делать фундамент. В первый же день работы мастеру наяву явился старец Иосиф Исихаст, таким, как он изображен на фото, с посохом в руке. Старец оглядел все, постучал посохом и сказал: - Маловато будет. Не вмещаюсь. Мастер прибежал ко мне и закричал: - Недоволен старец! Нужно больше строить храм! А мы собирались ехать в Аризону, показать проект нового храма геронде Ефрему. Проект переделали. Я посмотрела и расстроилась: вместо первоначально задуманной аскетической маленькой церквушки получался храм больше размером. Он, конечно, все равно был очень маленький, но теперь в проекте появились купола и мрамор. Пошла расстроенная к себе, а мастер отправился работать. И ему снова явился старец Иосиф. Оглядел все, остался доволен, сказал мастеру, что ему все нравится. Мастер снова прибежал ко мне, и мы решили оставить проект с куполами и мрамором. Я сказала: «Буди благословенно». Ещё мы попросили Иосифа Исихаста: – Преподобный, если ты хочешь храм побольше - нужно, чтобы ты дал нам деньги, на которые мы могли бы его построить. И храм начал строиться сам! Старец Иосиф посылал нам людей, причем именно в той последовательности, которая была необходима для строительства этого храма! Когда возводились стены, деньги кончились. Мы обратились за молитвенной помощью к старцу Иосифу - и тут же приехал человек, который унаследовал мраморный бизнес от своего отца. Он спросил: – Чем я могу вам помочь? У меня есть мрамор. И этот человек все сделал, и у него ещё остался мрамор, и он отделал мрамором сестринский корпус. (Тут нужно заметить, что у нас, в Греции, везде карьеры, где добывают мрамор, он считается у нас в строительстве недорогим отделочным материалом). Нужен был иконостас - появился человек, который его сделал. Это не мы строили храм - его строил сам преподобный Иосиф Исихаст». (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102651/265148.p.jpg) Беседа с герондиссой Анисией – Замечательная история. А есть у Вас ещё книги, написанные подобным чудесным образом? – Да. Многие знают об удивительном "стоянии" девушки Зои из Куйбышева, ныне Самары, которая окаменела во время танца с иконой святителя Николая Чудотворца в руках. И мне всегда было интересно: почему этот случай такой уникальный, единственный в своем роде? И что Вы думаете?! Ко мне приехал священник из вятского города Лальска, отец Роман Заяц, который рассказал мне историю, подобную самарской. Она произошла у них в городе. Невероятное событие произошло так. В 1942 году одной из жительниц Лальска, Валентине, исполнилось двадцать лет. Она, как и большинство её подружек, работала в заготконторе. Шла война, и жизнь была тяжелая, голодная. Но молодость брала своё, и после работы девушки бегали в клуб, смотрели кино, танцевали. Все они были комсомолками, воспитывались атеистками. Шёл Великий Пост, но, конечно, никто из них не постился. И вот как-то, четвертого апреля, Валечка с подружками бежали на танцы. Когда они подошли к перекрестку, навстречу им вышел старичок. Высокий лоб с залысинами, сам в подряснике - в длинной черной одежде. Взгляд такой внушительный, властный... А от перекрестка одна дорога ведёт в клуб, а другая - в храм. И старичок строго сказал девушкам: – Не время сегодня для танцев. Страстная Суббота - полное безмолвие, ангелы на небе плачут. Идите в храм! Девушки ничего не ответили, стайкой пробежали мимо старичка. Только Валечка остановилась. Она засмеялась, задорно притопнула ножкой, сделала несколько танцевальных па, покрутилась на месте и побежала за подружками. Но уже в тот момент, когда она все это делала, странный холодок прошёл по её телу, и ей стало не по себе. Она обернулась - старичок смотрел вслед девушкам строго и печально. Все было как обычно в клубе, интересный фильм, потом танцы, но Валечке было не до фильма, не до танцев - строгий и печальный взор старичка так и стоял у неё перед глазами. Она ушла домой одна, не дожидаясь подружек. А утром Валечка не смогла встать с постели. Тело стало деревянным, и она не могла двинуть ни рукой, ни ногой. Не шевелился ни один член её тела – сохранилась лишь возможность говорить. Мать её, Фекла, еле руки свела ей на груди: думала – умрёт. И вот тут в дом зашёл вчерашний старичок. Он посмотрел на девушку и сказал ей, что будет лежать она сорок лет. Валечка растерялась, не могла вымолвить ни слова, а старичок ушёл. И девушка действительно пролежала сорок лет. О том, как за эти годы из атеистки Вали она превратилась в старицу и молитвенницу Валентину, рассказывается в моей новой книге "Лальские тайны". Книга основана на реальных событиях и написана по воспоминаниям верующих Лальска. (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/102651/265150.p.jpg) – Среди Ваших книг можно отметить "Дороги нашей жизни", "Родственные души", "Тесный путь"( эта книга стала победителем конкурса "Просвещение через книгу" Издательского Совета РПЦ), "Прожить жизнь набело", "Пельмени для Витальки", "Записки Оптинского экскурсовода", "Небесные уроки" и многие другие. А какая из Ваших книг наиболее дорога Вам самой? – Пожалуй, это повесть «Память сердца». Она повествует об удивительном жизненном пути уральского пастыря-исповедника, молитвенника, делателя Иисусовой молитвы, протоиерея Афанасия Евстюнина (1898 – 1960). Он провел детство и юность в Белогорском монастыре и был духовным чадом преподобномученика архимандрита Варлаама Белогорского. Духовный наставник благословил отца Афанасия на пастырское служение и преодоление скорбей, которые в избытке выпали на долю подвижника. Первая мировая, тиф, лазарет, революция, арест и непосильная работа в северном лагере на далёком острове Вайгач. Книга посвящается всем Российским исповедникам и мученикам за веру православную. <…> – Благодарим Вас, Ольга, за беседу и душеполезное чтение! Помощи Божией! Ольга Рожнёва Беседовала Юлия Мялькина Источник: Портал «Правчтение» (https://pravchtenie.ru/razgovor-s-professionalom/esli-vy-pomolites-ya-okazhus-v-amerike/) 22 мая 2017 г. http://www.pravoslavie.ru/103718.html Название: Ольга Рожнёва. «Память сердца». Отрывок из книги. Отправлено: Дмитрий Н от 28 Мая 2017, 13:18:04 Ольга Рожнёва. «Память сердца». Отрывок из книги. Пешком по тундре Ноябрь 1932 года, остров Вайгач - материк Отец Афанасий получил известие об освобождении шестого ноября 1932 года, в день празднования иконы Пресвятой Богородицы «Всех скорбящих Радость». Последний пароход уже ушёл, и следующая навигация открывалась только весной. Он не мог ждать так долго - хотел вернуться к любимой жене и детям. Как они там – без него? Как матушка одна в это тяжёлое время растит детей, чем кормит? Может, умирают от голода? А он, будучи уже свободен, - будет целый год оставаться на острове?! Ни за что! И он пошёл пешком. И шёл два месяца – два долгих месяца. (https://s8.hostingkartinok.com/uploads/images/2017/05/5a41f2aeafb26b7dc020f685b04945fe.jpg) Фото http://www.hickerphoto.com Друзья мои, представьте себя рядом с ним в этом трудном и смертельно опасном путешествии. Закройте на минуту глаза и попробуйте оказаться там, где идёт сейчас наш герой. Что это так сильно и больно ударило в лицо? Это порыв ледяного ветра, обжигающего дыхание. Слышите свист? Вой? Это свистит арктический ветер, воет метель. У нас нет ничего из того, что берут сейчас с собой в такой переход опытные путешественники: ни примуса «Шмель», ни спальных мешков, ни снеговой пилы, ни ледоруба, ни лыж «Бескид», ни радиостанции «Северок-К». Современным людям трудно представить, что можно пуститься в зимний переход по арктической тундре без куртки синтепоновой, бахил, анорака, маски ветрозащитной. Без сигнальных и дымовых ракет. Путешественники по северу, бывалые ребята, берут обычно с собой калорийные и питательные продукты. Как-то: галеты, мясо сушёное, ветчину, колбасу копчёную, гречку, тушёнку, борщ с мясом, макароны, какао с молоком, сгущёнку, пастилу, халву, щербет… Берут живые витамины: лимоны, лук. Ничего этого нет. Что же лежит в заплечном мешке отца Афанасия? Щедрый Нойко Вылка подарил другу двенадцать оленьих шкур. Дал спички, нож и пару старых лыж. Богатство в тундре, валюта Арктики. Ещё в заплечном мешке путник несёт небольшой запас строганины, пару десятков гольцов, немного оленьего мяса. Вместо лимонов перекатываются за спиной несколько диких луковиц. Готовясь к возвращению домой, отец Афанасий сшил себе, с помощью старого ненца и его жены, куртку, две шапки, унты, штаны из оленьих шкур. Друг дорогой, профессор Павел Виттенбург, без твоих подарков, компаса и подробной карты, отец Афанасий тоже пропал бы. Куда идти, в каком направлении? Торосы и наст, наст и торосы. Солнца нет, звёзд часто тоже, небо непонятное, чёрное, чужое. Только тундра, тундра, тундра - во все стороны одинаковая и бесконечная, и мёртвые всполохи загадочного северного сияния. На холмах ветер сдувает снег, а овраги и каньоны полностью засыпаны снежной пылью. Если провалишься в каньон, там и останешься навеки, под снегом – будешь выбираться, не выберешься. Опасны ещё полыньи и промоины, припорошенные снежком. Трудные участки пути чередуются с более лёгкими. Прибрежная полоса встретит неласково нагромождением вздыбленного льда, но торошение закончится километрах в трёх от берега. Пойдут громадные поля, покрытые плотным настовым снегом. По плотному насту идти нетрудно – он твёрдый как асфальт, и обувь человека не оставляет на нём никаких следов, но на буграх снег сдут, и каменистые россыпи встречают путника враждебно. Любое падение может стать фатальным – стоит сломать ногу, и останешься здесь навсегда. Страшны ночлеги в открытой тундре, когда не знаешь: проснёшься ли утром? На оленьей шкуре тепло, как на печке, сверху тоже укрываешься шкурами – так ночуют в тундре ненцы. Оленьи шкуры даже лучше спальника, лучше куртки синтепоновой - но часто метёт, и тогда сверху надувает сугроб, в котором можно задохнуться. Безжалостный ветер выдувает тепло из слабого комочка живой плоти в стылой тундре. Рядом бродят хищники, ищут добычу. Когда падаешь, обессиленный, в голове проносится слабое: останешься здесь, не встанешь - не найдут никогда даже косточек: найдётся кому ими поживиться! Представьте себе одинокую ночь под открытым небом без костра, когда не можешь найти растопки - зимой в тундре найти её сложно. Как долго тянется эта холодная ночь! Страшный ледяной мрак грозит поглотить тело, злой морок норовит ужаснуть душу. Под снегом есть небольшие кустики - они промерзли насквозь, но остались сырыми. Из них не развести огонь. На берегу можно найти довольно много плавника. Плавник годится для топлива, но с осени тоже замёрз сырым, да ещё и пропитался морской солью - так что топливо это крайне плохое: на костёр из плавников может не хватить целого коробка спичек. Зато когда мы дойдём до лесотундры, а потом до тайги – стихнет ветер, и у нас наконец появится и растопка, и возможность развести костёр. И тогда затрещит спасительный огонь, взовьются вверх живые языки пламени, полетят тысячи сверкающих искр, очертится светлый спасительный круг – и отодвинется в стороны враждебная человеку тьма. Да так отчасти и есть – в какой-то мере человек защищён у костра от нападения диких зверей. Какое удивительное чувство защищённости, какая радость охватывают тогда замерзшего путника! Случалось ли вам, дорогие друзья, почувствовать эту силу и защиту огня, найти прибежище рядом с костром, вдохнуть аромат его дыма? Какие смутные воспоминания, какие древние переживания бередят тогда душу, взывают к песне и молитве! А кружку чаю с костра, дымящуюся, духовитую, пьёшь маленькими глотками – греешь не только тело – и душу. А сготовишь что на костре - и держишь обеими руками, обжигая пальцы, горячее, пахнущее сладким дымом… У костра отец Афанасий доставал из заплечного мешка ледяного, твёрдого как камень, гольца. Подносил этот замёрзший камень к огню – и вот в руках уже лежит несколько оттаявший, будто только что выловленный, крупный, серебристый красавец-голец с тёмно-голубой спинкой и светлыми пятнышками на боках. Батюшка жарил его на огне остроумным способом, как делают местные: надрезал бока в нескольких местах, посыпал солью, а затем натыкал через хвост на палочку. Палочку втыкал в землю косо около костра, несколько раз поворачивал к огню то одну, то другую сторону рыбы - и через десять минут она готова, зажаренная на собственном жире. Часто, правда, терпения не хватало, и он ел рыбу полусырой – просто горячей: на морозе нужна горячая пища. В пути встречал много интересного. Видел, как холодный и сырой морской туман - бус полз низко по устью реки, и мельчайшие холодные капли воды летели горизонтально над землёй, били в лицо. А в верховьях языки тумана на глазах таяли, встречаясь с сухим воздухом. Шёл иной раз в белой мгле вслепую. Видел миражи. По ночам - бездонное звёздное небо. Любовался таинственным и мистическим северным сиянием, разноцветными сполохами, тревожащими душу. В штиль чистота воздуха была просто поразительной. В ясную лунную ночь удавалось обозревать пространство вдаль километров на двадцать. Правда, отсутствие линейной и воздушной перспективы, а также ориентиров, таких как деревья в тайге, вводило глаз в заблуждение: трудно приноровиться к безграничным далям тундры. Скала или чёрный камень в пяти километрах казались лежащими совсем рядом. Огромные, снежные пространства сверкали чистотой, удручали однообразием. Кажется: и оленя, и волка, и человека увидишь за много километров, но это не так – уже на расстоянии в три километра живое существо превращалось в едва заметную чёрную точку на ослепляющем своей белизной снегу. Холодов особенных пока не было. Однажды утром ударил сильный мороз, на следующий день – отпустило. Но этот день запомнился навсегда – думал: последний. Капельки влаги, выделяемые при дыхании, тут же замерзали, превращались в легкое облачко. Облачко висело в пространстве как будто живое существо, расплывалось, приобретало странные очертания. Несмотря на безветрие, 38-градусный мороз пробирал до костей, обжигал лицо. Болели тёмные пятна на помороженных щеках. Вечером поднялся ветер, и ночёвка при таком морозе и ветре обещала завершение его похода. Он стал пилить ножом плотный снег, вырезая белые плиты для ветрозащитной стенки. Руки мгновенно задубели, суставы пальцев зажгло, будто опустил их в раскалённое железо, скинул рукавицы – глянул: пальцы на глазах стали белеть. Остановился, не закончив строительство, закутался в шкуры, лёг против ветра под незаконченную стенку, засунул руки подмышки. Первобытный хаос ревел вокруг, наполняя душу тоской. Тело трясло, зубы мелко стучали. Руки постепенно стали отходить и налились страшной болью. Он застонал, заохал, по больным щекам потекли слёзы. Видела бы сейчас Женечка, как её большой и сильный муж плачет беспомощно, словно ребёнок. Господи, помилуй! Я так устал уже, Господи… Так устал… Устал идти, двигаться, делать усилия, бороться за жизнь… Вспомнил Женечку – как стояла рядом, чистая, доверчивая, добрая, как пыталась вести беседу при первом знакомстве. Милая моя, как ты там без меня? Как бьёшься, выживаешь среди чужих людей - одна с детишками? Господи, сохрани мою Женечку, сохрани невинных младенцев! Если нужно пройти через скорби и боль – дай их мне одному! Дай мне все их скорби и все их болезни, Господи! Не откажи мне, пожалуйста! Я жаловался сейчас – это просто потому, что очень болели руки. Так сильно… Но я не буду больше, я потерплю… Пречистая, попроси за меня! Святителю Отче Николае, заступись! И Господь принял эту пронзительную мольбу, услышал молитву, может, потому, что проявляя жертвенность – мы уподобляемся Ему Самому. И становимся так близки Ему – что Он не может нас не услышать. Отец Афанасий провалился в забытьё. Утром мороз отпустил, кружил лёгкий снег. Руки остались целы – не поморозились. Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе! Встреча с белым медведем Ноябрь 1932 года, остров Вайгач - материк (https://s8.hostingkartinok.com/uploads/images/2017/05/aa3dbe0bb06b60030e1ea69c1147989c.jpg) Дважды отец Афанасий встречался с медведем – умкой, ошкуем по местному. В первый раз видел, как умка подползал к «продуху» (лунке) на льду – охотился на нерпу. Испугался, конечно. Белые медведи – умные, находчивые, выносливые, терпеливые – и непредсказуемые. Как и люди, впрочем. Кто знает, что придёт в голову этому бродяге севера? Решит напасть или не обратит внимания? Весит хозяин высоких широт до тонны, и при таком солидном весе очень ловок – может запросто прыгнуть с места метров на семь-восемь. Может также часами караулить добычу, чтобы затем лёгким движением когтистой лапы протащить не успевшую ничего понять нерпу сквозь маленькую, сантиметров в двадцать, дырку во льду. При этом добыча превращается в смесь фарша и обломков костей – продукт, готовый к употреблению. Рецепт «Как быстро приготовить мясо нерпы» - от белого медведя. Отец Афанасий усердно читал молитву, потихоньку пятясь от опасного места и стараясь не поворачиваться к медведю спиной. Сердце билось так громко, что казалось - удары его разносятся по тундре, но хозяин Арктики только мордой повёл в его сторону и продолжил свою охоту, не сделав никакой попытки приблизиться к человеку. Не заметил? Это вряд ли. Зрение и обоняние у ошкуя отличные, добычу чует за несколько километров. Не стал отвлекаться от удачной охоты? Видимо, нерпа была совсем рядом, а сам умка пребывал в благодушном настроении от прекрасной морозной погодки. Ошкуй очень любит холод и выдерживает отрицательную температуру до восьмидесяти градусов: он создан для Арктики. Из всего огромного тела только чёрный нос его излучает тепло – и мишка прикрывает его, когда спит. Теплую погоду терпеть не может – испытывает раздражение, серьёзный дискомфорт. Когда батюшка ночевал в тундре под оленьими шкурами - снег засыпал его, спящего беспокойным, тревожным сном, и он, не просыпаясь, выпутывал руку из-под тёплых шкур - пробивал «продух» для воздуха. И каждый раз в голове –картинка: караулящий у продуха нерпу белый медведь. И он вылезал из сугроба утром, никогда не зная, что его ожидает – новый день или мгновенная смерть от удара огромной когтистой лапы. Вторая встреча с умкой оказалась более опасной. Через два дня пути неожиданно отец Афанасий заметил впереди лёгкое движение. Приглядевшись, понял, что прямо перед ним белая мамаша выгуливает двух симпатичных пушистых отпрысков, которые радостно кувыркаются по насту, суетятся у больших мохнатых лап родительницы. Обойти мамашу с детками оказалось непросто: с одной стороны торосы пролива, с другой - крутые береговые обрывы. Кое-как, по краешку заснеженного коридора миновал счастливое семейство, и, когда уже отошёл далеко и свернул за гряду ближайших торосов – равнодушная ко всему на свете, кроме медвежат, мамаша вдруг зарычала, и бросилась за батюшкой вдогонку, сердито качая на бегу мордой. Приблизившись, замедлила бег, прижалась к земле, низко наклонила большую голову – приготовилась к нападению. Отец Афанасий хорошо знал из рассказов старого ненца Вылки, что с первой попытки медведь обычно не нападает – роковой бывает чаще всего третья попытка. Приблизившись метров на пять, медведица остановилась, выпрямилась и издала резкий шипящий звук – потребовала от незваного гостя убраться и как можно дальше. Батюшка помнил: самое худшее, что можно сделать – это запаниковать и побежать. К своему изумлению, совершенно не чувствовал паники, как будто всё это происходило не с ним, будто он сейчас проснётся и окажется в совершенно другом – приятном и безопасном месте. Отец Афанасий сделал то, что советовал Вылка: он стянул с себя заплечный рюкзак, шапку – и резко поднял вещи вверх. Одновременно издал резкий шипящий звук - почти как шипела рассерженная умка. Совет друга был основан на многолетнем опыте: когда медведь видит что-то, превосходящее его самого размерами – может отступить, не будет связываться с непонятным противником. И медведица действительно отступила в замешательстве - но не ушла. Дело в том, что это была не просто медведица, а мать. Если решит, что детям угрожает опасность - легко вступит в схватку даже и с превосходящим её противником. Мамаши-медведицы смело прогоняют кровожадных медведей, которые вполне могут напасть на детёнышей, а ведь эти мамаши намного меньше и гораздо легче самцов. И когда эта мысль пришла в голову нашему герою – он почувствовал совсем и неподходящее для такого момента, но реальное уважение и даже какое-то умиление перед материнскими чувствами медведицы. Он опустил одежду и мешок и ласково сказал зверю: – Не бойся, я не обижу вас. Не трону твоих детишек. Сейчас я уйду и не буду вам мешать. Медведица смотрела исподлобья, не двигаясь с места. Блестели чёрные глаза- бусинки – умные, внимательные. Тогда отец Афанасий тихо осенил крестом себя и медведицу и спокойно, неторопливо начал читать девяностый псалом «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небесного водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него». Закончил читать – и начал снова. Умка вдруг зевнула, потом зевнула ещё раз, неторопливо развернулась, как-то сразу потеряв интерес к человеку, и не спеша отправилась назад, к медвежатам. Отец Афанасий, всё ещё не поворачиваясь спиной к зверю, попятился дальше – и только тут перевёл дух и почувствовал, как тяжелеют ноги. Проходя мимо гряды торосов, увидел то, что было скрыто от него ломаными льдинами раньше - медвежью столовую с частью туши недавно убитого тюленя. Тогда он понял, почему медведица сначала не обратила на него внимания, а потом чуть не напала – он, как незваный гость, чуть было сам не заявился на хозяйскую кухню к накрытому столу. Любой хозяин рассердится… И батюшка поторопился покинуть место медвежьей трапезы. Шагал быстро, чтобы отойти от опасного места встречи как можно дальше. (Окончание следует) Название: Re: Ольга Рожнёва. «Память сердца». Отрывок из книги Отправлено: Дмитрий Н от 28 Мая 2017, 13:18:49 (Окончание)
В полях, под снегом и дождем Декабрь 1932 года, остров Вайгач - материк (https://s8.hostingkartinok.com/uploads/images/2017/05/5b4b47c5c6334678148d6c8ed5d3dd77.jpg) Рисунок http://en.render.ru Страшная опасность подстерегала впереди – чёрная ледяная вода промоины – сквозного отверстия в ледяном покрове, промытого течением, таила гибель. Промоину припорошило снегом, и он оступился совершенно неожиданно, внезапно. Не понял, что случилось, и почему вместо твёрдого наста ногу потянуло вниз. Отец Афанасий мгновенно ушёл под воду, мгновенно же вынырнул, и снова пошёл вниз. Вода проникла под одежду, ставшую непомерно тяжелой для ослабевшего тела. Стремясь выкарабкаться из воды, выбивался из сил, захлебывался. Наконец, опираясь руками на лёд, подтянулся, с большим трудом, спиной выполз из полыньи – и молниеносная мысль пронзила бедную мокрую головушку: «Вот и настал последний час». В обледенелой одежде, продрогший, превратившийся в ледяную сосульку, он знал одно: нужно двигаться, бежать, искать пристанище. Без тёплой ночёвки – неминуемая гибель. И он пошёл, побежал, выигрывая минуты у смерти. Падал, снова вставал и снова бежал. Падения становились всё более частыми, и вставал он всё медленнее. Прекрасная и мудрая Аза Тахо-Годи, ты ещё не написала: «Я знаю белые ночи Севера и южную тьму с падающими звездами, пальмы, цветущую кровь гранатов, раскидистые оливы и платаны, мандарины и лимоны, отягчающие ветви. На вопрос из туманной Германии Гёте, очарованного благодатными долинами Италийской земли: «Kennst du das Land, wo die Zitronen blühn?» - я могу ответить только утвердительно: «Ja wohl, mein lieber Dichter» . И не добавила грустно: «Мы все живем под одним небом, над нами сияет одно солнце (а сколько их еще невидимых!), нам таинственно светит одна луна. Так чего же еще искать? А дух дышит, где хочет. Нет, я не печалюсь». Но наш герой умирал, замерзая, под тем же вечным небом, и перед смертью думал о том же. Так много уже было в жизни: ледяные окопы Первой мировой и тифозный жар, тяжёлый запах карболки и лёгкий, чистый - сосновой смолы, свежескошенной травы, горьковатый дым костра – и всё это смешалось вместе, всё томило душу. А там, ещё дальше, ещё глубже, в глубине сердца, обветренные жаркие губы хранили сладость диких лесных ягод, и ночь казалась бесконечной в долгих объятиях. И пахло сладким материнским молоком нежное льняное темечко любимого младенца. И ещё пахло ладаном. Торжественно и велигласно лился возглас: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков, аминь!» И уже совсем из дальней дали доносился ласковый материнский голос и запах материнской стряпни и грел спину желанный тёплый бок печки, и радостно перекликались до боли родные голоса ушедших безвременно братьев, звали к себе, манили, обещали покой и жизнь вечную. На свете счастья нет, но есть покой и воля… В полях, под снегом и дождём, мой милый друг, мой бедный друг… Будет ещё много. Но ты – вернись, вернись, вернись в конце назначенных нам испытаний! … Драконы в глубине пещер шипят, Гремит обвал, и плещет водопад… Это не рёв водопада – это ревёт ветер, это воет пурга. Открыл глаза – безжизненная пустыня простиралась вокруг. Мокрая одежда застыла и ледяным панцирем стояла вокруг ледяного тела. Встряхнул головой, прогоняя смертельную дрёму. «Господи, Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя, грешного!» Встал, шатаясь, и снова пошёл вперёд, семеня одервеневшими ногами, не чувствуя пальцев, не чувствуя ступней, будто во сне. Издалека послышался настойчивый лай собак. Он посмотрел сквозь пургу, сквозь слипающиеся, покрытые инеем ресницы - навстречу ему бежал человек. Отец Афанасий почувствовал, как подкашиваются ноги. Он помнил дальнейшее смутно: как взбирался, качаясь, поддерживаемый коряком, по закоптелому, вертикально стоящему бревну, попеременно всовывая в прорезанные в столбе дыры ступни, чтобы потом спуститься через дымовое отверстие – единственный вход в зимнюю юрту. Как покачнувшись, чуть не угодил в очаг, горящий возле столба на земляном полу. Как окутал его едкий дым, клубящийся от костра, разъедая до боли и так больные глаза. Смутно помнил, как жадно глотал удушливо-теплый воздух зимней юрты, пахнущий вонючим нерпичьим жиром. Местами кожа и мех юрты были продырявлены, и через эти отверстия летел снег, тая на весу, а стены этого странного пристанища при сильном ветре колыхались. Вспоминал потом, как его раздели, натёрли жиром и положили в меховой мешок. Как неприятно было ему чувствовать себя беспомощным, стыдно лежать обнажённым, чувствовать на себе быстрые прикосновения шершавых и обветренных, но бережных женских рук. Хозяйка юрты, невысокая, немолодая уже женщина, простое дитя природы, тем не менее, оказалась деликатной, уловила его целомудренную стыдливость и делала всё быстро, не засматриваясь особенно на исхудавшее, но все ещё сильное тело молодого мужчины. По-матерински отпаивала чем-то горячим, странно пахнущим, ласково что-то бормотала, уговаривала, утешала, гладила тёплой маленькой ладошкой по больной щеке. И он послушно глотал, чувствуя, как потихоньку согревается изнутри, и тепло бежит к бесчувственным ногам и рукам. Спал мёртвым сном, просыпался, смотрел, как хозяйка варит еду в большом закопчённом котле. Возле огня сновали собаки, тыкались мордой в котёл, отскакивали, уловив чёрным влажным носом горячий пар, а бдительная повариха била зазевавшуюся собаку палкой по морде и потом снова этой же палкой мешала похлёбку в котле. Видел, как хозяева обедали, хлебали что-то из мисок. Ели сырую оленину, обмакивая её в кровь. Оба держали в руках длинные узкие ножи, как он узнал позднее, рукояткой ножей служили оленьи ноги или лапы песцов. Ели быстро-быстро, отрезая кусочки у самых своих зубов, глотали, не пережевывая. Снова засыпал и просыпался и не мог понять – спит он или бодрствует. Чувствовал у губ горячее, странно пахнущее, послушно открывал рот, глотал, быстро уставал и снова впадал в забытье. Немного придя в себя, понял, что юрта разделена мехами на низенькие комнатушки, размером с большие сундуки, и люди сидели в этих комнатушках, занавесившись шкурами оленей. И здесь было тепло и уютно, хоть и душно. В посудине с нерпичьим жиром плавал горящий кусочек мха, освещая юрту подобно свече. От жира исходил неприятный запах, к которому он, однако, быстро привык. Каким-то чудом батюшка выздоровел, и недели через две уже благодарил хозяев за спасение. Ему нужно было идти дальше - а путь предстоял дальний... http://www.pravoslavie.ru/103718.html Название: Какое – покосим?! Идите сначала молитесь! Отправлено: Дмитрий Н от 09 Августа 2018, 00:30:49 Какое – покосим?! Идите сначала молитесь! Современный патерик Успенской Феклиной женской Пустыни Ольга Рожнёва (https://pravoslavie.ru/sas/image/102977/297744.p.jpg?0.6047602154639518) Успенская Феклина пустынь В день празднования иконы Божьей Матери «Троеручица» я приехала в монастырь Успенская Феклина женская Пустынь, где старинная икона «Троеручица» дивным образом обновилась и стала одной из главных монастырских святынь. Помолившись на службе, осмотрев монастырь и храм, где имеется более двухсот частиц мощей святых угодников Божиих, я была поражена милосердием и благодатью, которые Господь обильно изливает на эту обитель, по молитвам ее духовника и сестер. Игумения Виталия (Кочетова) рассказала мне удивительные истории, подобные историям древнего Патерика. Думаю, все читатели Портала Православие.ру помнят из Патерика, как один монах поливал за послушание сухую ветвь, и она расцвела пышным цветом. Нам часто кажется, что такая история и другие, ей подобные, были возможны лишь в далеком прошлом, и времена чудес давно миновали. Но истории Успенского Феклиного монастыря оказались не менее чудесными. Вот они: Макароны с кетчупом В 2005-м году мы в первый раз оказались в деревне Сенино, что находится в 20 километрах от Оптиной Пустыни. Тогда мы и представить не могли, что здесь будет женский монастырь и 40 сестер. Это представлялось совершенно невозможным. Привез сюда меня, монахиню Виталию, и сестру Феодору наш духовник, Оптинский игумен, ныне архимандрит Антоний (Гаврилов). Выгрузил нас с нашими котомками возле старого домика, где нам предстояло жить и где раньше обитали неработающие и сильно пьющие люди. Мы с Феодорой, тогда еще совсем молоденькие сестры, осторожно зашли внутрь. Зрелище было не для слабонервных: сильно прокуренное, очень грязное помещение, старая печь, на солдатских железных койках ‒ комковатые, изношенные матрасы. Пахло так, что у нас перехватило дыхание, а мы обе очень мучились от аллергии. На стенах трепыхались потерявшие от старости цвет обои. Батюшка проследил наш взгляд и прокомментировал бодро: ‒ Хорошие обои! Мы, хоть и городские девушки, но хорошо понимали, что без воды, как говорится, «ни туды и ни сюды». Быстро сбегали к колонке рядом с нашей избушкой ‒ вода оказалась ржавая. Батюшка показал нам старый, полуразрушенный храм и напутствовал: ‒ Живите здесь, молитесь, ходите крестным ходом ‒ и Бог вам в помощь! Так мы остались в Сенино. Немного позже сварили макароны, и они получились от ржавчины красные, словно с кетчупом. (https://pravoslavie.ru/sas/image/102977/297745.p.jpg?0.37583378086824437) Духовник обители архимандрит Антоний с первыми сестрами Светлое коммунистическое будущее без Бога Мы огляделись вокруг. Две сестры ‒ и глухие места, чужая, дышащая на ладан деревня. Жители Сенино (до революции село называлось Косынь), люди нецерковные, поначалу встретили нас враждебно: приехали какие-то монашки, непонятно зачем. Сенинцы давно позабыли те времена, когда их богобоязненные прадеды выстроили здесь, на месте старинной деревянной церкви 1686 года, огромный трехпридельный собор с бутовым фундаментом и шестидесятиметровой колокольней. Строили на яичном растворе ‒ на века, для внуков, правнуков и праправнуков. Закрыли чудесный собор в 1930-е годы, в деревне организовали колхоз «Родина», и в пустующую церковь полюбили заходить колхозные коровы ‒ отдыхать в тени и прохладе. Затем собор превратили в школу, потом ‒ в зерновой склад, ремонтно-механическую мастерскую, склад удобрений, а жители деревни, ранее отличавшиеся трудолюбием, отчего-то стали спиваться. Вскоре Сенино прославилось своими криминальными подвигами на всю округу. Постепенно колхоз разорился, приказал долго жить, и только остатки сгоревшего клуба, нерабочие зерносклады и разломанная баня напоминали о том, что когда-то здесь мечтали построить светлое коммунистическое будущее без Бога. По вечерам все эти постройки использовались окрестными алкоголиками и наркоманами для «культурных» мероприятий, которые часто заканчивались трагически. (https://pravoslavie.ru/sas/image/102977/297746.p.jpg?0.3728733545608707) Так выглядел Успенский храм до своего восстановления «Вы ‒ воины Христовы!» Теперь пришло время восстанавливать храм в Сенино, по благословению митрополита (тогда архиепископа) Калужского и Боровского Климента и нашего духовного отца, архимандрита (тогда игумена) Антония. За послушание мы каждый вечер начали ходить крестным ходом вокруг церкви. В первый день, услышав от духовника про крестный ход, мы спросили: ‒ Батюшка, может, сначала бурьян вокруг храма покосим, потом пойдем молиться? ‒ Вы ‒ воины Христовы! Какое ‒ покосим?! Идите сначала молитесь! (https://pravoslavie.ru/sas/image/102977/297747.p.jpg?0.3546641620645523) Возрождение храма Три белых голубя и радость послушания Когда мы в первый раз обошли крестным ходом храм и заглянули в него ‒ нас встретили три белых голубя. Пока мы пели тропарь, они парили под куполом, а потом выпорхнули в пустые оконные проемы. И больше мы такого чуда не видели. Видели, конечно, голубей, но они были сизые, пестрые, серые, а вот белых больше не встречали. И мы в первый же наш крестный ход почувствовали такую радость, такое блаженство, что и сами не понимали, отчего радуемся, ведь внешне наша жизнь была совершенно неустроенной. А это была радость послушания. И мы говорили духовнику: ‒ Батюшка, как здесь хорошо! Казалось, Сам Господь и Пресвятая Богородица обнимают нас за одни наши намерения поселиться здесь, молиться и возрождать старинный храм. (https://pravoslavie.ru/sas/image/102977/297748.p.jpg?0.6634740816910245) Так выглядит Успенский храм сейчас Письма от дедушки Так мы и стали жить в Сенино с 2005 года: ходили крестным ходом, молились. Пытались вразумить местную молодежь, которая любила пьянствовать в заброшенных постройках рядом с храмом. Было страшно. До сих пор рядом с монастырем живет один дедушка, который раньше любил писать нам угрожающие письма. Они начинались со слов: «Вам осталось жить месяц», «Вам осталось жить неделю», «Вам осталось жить три дня». Так что по этим письмам можно было вести отсчет нашего пребывания в здешних краях. Женская община в честь святой мученицы Феклы Постепенно к нам стали присоединяться другие сестры. Отец Антоний, будучи оптинским духовником, видел, у кого из приехавших в Оптину паломниц имелось расположение к монашеской жизни, и рассказывал им о нашей общине. Кто-то пропускал это мимо ушей, желая монашества в уже благоустроенном монастыре, кто-то, приехав и погостив немного, уезжал, а кто-то оставался с нами. Начались труды по восстановлению храма, окормлялись мы все у нашего духовного отца. С годами стала расти женская община, которую мы назвали, по благословению духовника, в честь святой равноапостольной первомученицы Феклы. (https://pravoslavie.ru/sas/image/102977/297749.p.jpg?0.5066139343993403) Духовник обители архимандрит Антоний (Гаврилов) поздравляет сестер с монашеским постригом (https://pravoslavie.ru/sas/image/102977/297750.p.jpg?0.14521000546140894) Сестры монастыря с духовником обители архимандритом Антонием (Гавриловым) Первая мученица из святых жен Когда к нам приезжают паломники ‒ они сначала удивляются: почему наш монастырь назван в честь первомученицы Феклы, которую в России мало кто знает. А когда мы рассказываем им о святой ‒ они удивляются, почему не знали о ней раньше. Ученица святого апостола Павла, Фекла подвизалась в I веке от Рождества Христова. Она имела дар духовного рассуждения, дар проповеди, была старицей и окормляла женскую общину, к ней ехали издалека за духовным советом. Святая своими молитвами умоляла Господа прекратить голод, мор, засуху, изгоняла бесов, исцеляла больных, избавляла от опасностей, примиряла супругов, утешала скорбящих. У нее также просили молитв об укреплении в вере и о неверующих родственниках, потому что сама она имела пламенную веру. Святую жгли ‒ не могли сжечь, топили ‒ не могли утопить, пытались обесчестить ‒ гора расступилась и укрыла ее. Мучители думали, что ее одежда заколдована, поскольку даже дикие звери не смогли причинить ей зла. Фекла первая из жен прославлена как мученица. Многие святые жены, такие, как великомученицы Варвара, Параскева и другие, когда терпели мучения, обращались за молитвенной помощью к святой Фекле. Во всех святых прошениях она поминается первой из святых жен, при пострижении женщин в монашество тоже призываются ее молитвы. (https://pravoslavie.ru/sas/image/102977/297751.p.jpg?0.25599125571245906) Святая первомученица Фекла «Слышу: из Сенино идет гул» Искушений хватало. Рабочий, который взялся помогать нам в строительных работах, оказался, мягко говоря, странным: напившись, стал бегать с топором, угрожая нас убить. Мы очень сильно испугались, пытались дозвониться до нашего духовника, но не смогли. Мы начали унывать: забыл о нас батюшка! Но он очень быстро перезвонил нам и сказал: ‒ Стою на исповеди, принимаю паломников, слышу: из Сенино идет гул. Что там у вас случилось? Наш батюшка всегда духом с нами. Мы всегда чувствуем его молитвы Отец Антоний всегда чувствовал духом, что у нас происходит. Он молился ‒ и его молитвами мы держались. И в тот раз: мы попросили молитв батюшки ‒ и рабочий успокоился, бросил топор и даже забыл, что еще совсем недавно угрожал нам. Вообще, нужно сказать, что наш батюшка всегда духом с нами. Мы всегда чувствовали и сейчас чувствуем его молитвы. Даже когда он, оптинский насельник, не мог к нам приехать, он все равно духом был с нами. (https://pravoslavie.ru/sas/image/102977/297752.p.jpg?0.9634288683910728) Игуменья монастыря матушка Виталия с духовником обители оптинским архимандритом Антонием (Гавриловым) Советы старца Адриана По благословению духовника я поехала в Печоры, где бывала неоднократно, и рассказала о нашей жизни, в том числе и об угрозах рабочего, старцу Адриану (Кирсанову). Попросила молитв. Отец Адриан ответил: ‒ Да, этот человек может убить. С работы его уберите и больше с ним не связывайтесь. Еще он сказал: ‒ Матерь Божия хранит вас. Божие благословение на этом месте. Там будет монастырь, и я буду всегда молиться за вас. Прощаясь, старец дал наставления: ‒ Во всем должна быть любовь. Можно трудиться и поститься с утра до вечера, но без любви ‒ все впустую. Молитва должна быть с любовью, и труды должны быть с любовью. Как Кумушки обрели вторую молодость Когда мы с Феодорой только приехали в Сенино, переночевали ‒ с утра услышали кукареканье. Выходим на улицу из нашего домишки ‒ во дворе петух, счастливый такой. Пришел к нам не один ‒ привел двух куриц. До сих пор мы так и не знаем, откуда они взялись. Куры ходили по двору очень забавно: склонив головы друг к другу. Мы прозвали их «Кумушки». И эти две Кумушки начали исправно нести нам яйца. Потом начальник Оптинского подсобного хозяйства, отец Илия, решил подарить нам выбракованных кур. Он сказал нам: ‒ Это старые и больные куры, они уже не несутся. Но кто знает, вдруг Господь сотворит чудо, и они снова начнут нестись? Всякое ведь в жизни случается... Мы были рады любому подарку, но когда увидели кур ‒ синих, облезлых, почти без перьев ‒ пришли в смущение. Потом решили: дареным курицам в клюв не смотрят. Поблагодарили и привезли кур в Сенино. Им так у нас понравилось, что они самым чудесным образом начали обрастать перьями, помолодели и даже начали нести яйца. Когда мы рассказали об этом отцу Илие, он страшно удивился, а потом обрадовался. И это тоже было чудо за благодарность Богу. (https://pravoslavie.ru/sas/image/102977/297753.p.jpg?0.1710099427353764) В монастырском курятнике Как к нам прилетели пчелы Вскоре духовник благословил нас устроить небольшую пасеку. А у меня была страшная аллергия на укусы пчел. Как-то после укуса пчелы рука раздулась, стала фиолетовой, и дело чуть не дошло до реанимации. И мы с Феодорой решили никогда никаких пчел не разводить. Вдруг мне говорят: во дворе вашего домика стоят старые ульи ‒ и в эти ульи прилетели пчелы. То есть они сами у нас поселились. Я стала за послушание духовнику заниматься пчелами ‒ и никакой аллергии от укусов! А наш мед старец Адриан из Печор всегда предпочитал любому другому. Как у нас появилась коза Как-то нам подарили козу черного окраса, она тоже была уже очень немолода. Мало того, у неё еще оказался скверный характер: она не давала себя доить. Мы усердно молились, запасались веревками и шли ловить козу. Спутывали ей ноги, привязывали к забору, но коза изо всех сил сопротивлялась, выла как волк, тявкала как лиса. Затянули «Богородицу» ‒ коза заслушалась, и мы благополучно ее подоили Подход к ней мы нашли случайно: как-то затянули «Богородицу» ‒ и коза внезапно замолчала, заслушалась, успокоилась, и мы благополучно ее подоили. Так мы и стали ее доить с молитвой. Прошло какое-то время ‒ и коза полностью изменилась: стала ласковая и послушная. Настолько послушная, что, казалось, она понимает человеческую речь. И трудно было поверить, что эта та самая коза, которая раньше так ужасно брыкалась, выла и тявкала на разные голоса. (https://pravoslavie.ru/sas/image/102977/297754.p.jpg?0.09824719529664216) На конюшне Кошки сторожевые и огуречные Потом к нам пришла кошка. Поселилась у нас и вскоре привела меня к сараю, где я увидела трех новорожденных котят. Так у нас появились и уже не переводятся кошки. Они у нас тоже необычные, можно сказать, сторожевые: охраняют монастырь. Гоняют с территории бродячих собак, мяуканьем оповещают о появлении паломников и просто незнакомых людей. Даже ходят с сестрами крестным ходом. Как-то мы оставили на столе пакет с огурцами. Вернулись ‒ нет пакета, и никто не брал. Слышим: под столом хрумканье. Заглядываем: сидит кошка и с выражением огромного удовольствия закусывает нашими огурцами. Вскоре эта кошка окотилась и научила котят всем своим привычкам, и когда стали созревать огурцы, весь кошачий выводок стал ходить угощаться на грядки, но не на наши, а на соседские ‒ к бабушке Нюше. Бабушка очень обиделась на такую кошачью дерзость и стала пытаться срывать огурцы раньше кошек. Но не тут-то было. Котята словно стерегли каждый созревающий огурчик, и как только его можно было снять ‒ они тут же бросались им лакомиться. Пришлось «огуречную» кошку со всеми её котятами подарить городским паломникам. (https://pravoslavie.ru/sas/image/102977/297755.p.jpg?0.48334398470495965) Монастырские питомцы (https://pravoslavie.ru/sas/image/102977/297756.p.jpg?0.5024225800028417) Наши животные (https://pravoslavie.ru/sas/image/102977/297757.p.jpg?0.5199441891178509) Наши животные Фуня и Белка Еще у нас жил козел. Он был огромный и породистый ‒ зааненской породы. Запашок от козла шел еще тот, и мы стали звать его Фуней. Одновременно с козлом у нас появилась лошадь-тяжеловоз Белка, её нам подарил Оптинский наместник, архимандрит Венедикт, ныне почивший. Лошадка была уже в возрасте, и отец-наместник прокомментировал свой подарок так: ‒ Я отправляю вам эту лошадку на покой. Сестры Белку очень полюбили, усердно за ней ухаживали, и она у нас, как и прочие животные, воспряла духом, помолодела и еще несколько лет потрудилась: возила какие-то стройматериалы, овощи с огорода. В те годы у нас имелся только один сарай, и нам пришлось поселить лошадку вместе с козлом. К нашему удивлению, они так полюбили друг друга, что уже никогда не разлучались. Когда Белку запрягали, Фуня бежал за ней, словно он был ее ненаглядным жеребенком. А если козел задерживался, то лошадь ржала и звала его. Потом у нас появились козы, и как-то раз случилась любопытная сцена. Мы вывели лошадь и коз одновременно. Фуня вышел из сарая и заметался. С одной стороны стояли его родные козы, с другой стороны ‒ любимая Белка. Козел какое-то время раздумывал, смотрел то на лошадку, то на коз, потом решительно тряхнул бородой и сделал свой выбор: ринулся за лошадью. Вот такой верный Фуня. Как-то раз козел увязался за коровами. Им это не понравилось, и они начали его бодать. Козел закричал, и Белка, которая паслась далеко, все же услышала его и прибежала на помощь. Она отбила Фуню у коров, полизала его, словно он был ее жеребенком, и повела домой. А коровы от Белки скрылись в лесу, и мы потом долго их искали. (https://pravoslavie.ru/sas/image/102977/297758.p.jpg?0.23783719758690225) Монастырская лошадка (Окончание следует) Название: Re: Какое – покосим?! Идите сначала молитесь! Отправлено: Дмитрий Н от 09 Августа 2018, 00:32:32 (Окончание)
«У вас тут как в раю» Рассказы о наших животных ‒ вроде бы просто забавные, но, если подумать, то удивительно, как животных притягивает благодать места и человеческая молитва: к нам сами пришли куры, прилетели пчелы, прибежали кошки... Удивительно, как животных притягивает благодать и молитва Когда к нам приехал владыка Климент, то сказал: ‒ У вас тут как в раю. Животные все живут... И мы, осмотревшись, поняли: у нас, и правда, животные живут как в раю. В двух выкопанных нами прудах поселились ужи. Плавают. Им там очень нравится. Еще ужи живут у нас в теплицах и потомство выводят, но мы их не боимся: они безобидные. Биологи говорят, где много ежиков ‒ нет мышей, где много лягушек и жаб ‒ нет слизней. А у нас они все как-то прекрасно уживаются. (https://pravoslavie.ru/sas/image/102977/297759.p.jpg?0.7308595355707144) Наши животные (https://pravoslavie.ru/sas/image/102977/297760.p.jpg?0.512906782879508) Монастырский уж Как святые Киприан и Иустина избавили нас от ядовитых змей Однажды нам привезли старый сруб, и после этого развелись у нас гадюки. Вот это соседство нам не понравилось. Мы как раз ездили в Печоры, и отец Адриан на вопрос о гадюках ответил коротко: ‒ Колдовство. Старец благословил отслужить молебен святым Киприану и Иустине. Приехал наш духовный отец, архимандрит Антоний, отслужил молебен, покропил вокруг святой водой ‒ и все гадюки враз исчезли, больше мы ни одной не видели. А старый сруб мы сожгли. (https://pravoslavie.ru/sas/image/102977/297761.p.jpg?0.1177159577686584) Святые врата монастыря «Какое спасибо?! Деньги давай!» Старец Адриан, никогда не бывав в Сенино, говорил нам, что это место сильно осквернено. Он словно видел все своими глазами. Действительно, алтарь храма и колокольня были взорваны, в центральном приделе лежали аммиачные удобрения. Мы вывозили эти удобрения грузовиками. После первой чистки концентрация аммиака превышала допустимую норму в 37 раз, и мы чистили и мыли стены, частично меняли кирпич. Ходили к местным жителям: ‒ Давайте вместе храм восстанавливать! ‒ Нет, нам это не нужно! Один раз уговорила, пришли несколько человек помогать. Я ‒ радостная такая, счастливая. Они поработали. Я ‒ им: ‒ Спаси Господи! А они в ответ: ‒ Какое спасибо?! Деньги давай! (https://pravoslavie.ru/sas/image/102977/297762.p.jpg?0.8017913404803858) Летопись нашего монастыря «У Бога всего много» Иногда я начинала сокрушаться и жаловаться духовнику: ‒ Батюшка, отец Антоний, нет средств, нет сил! И духовник отвечал: ‒ У Бога всего много! Молитесь ‒ и Господь пошлет. Батюшка часто повторяет, что сами по себе мы ничего не можем ‒ только с помощью Божией. Монастырь строит Сам Господь, а мы должны только слушаться И вот у нас появились первые благодетели ‒ они появляются тогда, когда молишься, а за нас молились старцы: в первую очередь наш духовный отец, архимандрит Антоний, а также архимандрит Адриан и схиархимандрит Илий. Теперь мы видели, как слова «У Бога всего много» исполняются на практике. Поняли: монастырь строит Сам Господь, а мы должны только слушаться. (https://pravoslavie.ru/sas/image/102977/297764.p.jpg?0.9751192264706607) Праздник иконы _Троеручица_ 11 июля 2018 Сто сестер Старец Илий (Ноздрин), как и старец Адриан, сразу сказал нам, что у нас здесь будет монастырь. Тогда нам было очень трудно в это поверить. Отец Илий и сейчас при встрече часто меня спрашивает: ‒ Ну что, у тебя уже сто сестер? ‒ Какие там сто, батюшка, мне бы с этими сорока справиться! ‒ Как это сорок?! А будет сто! (https://pravoslavie.ru/sas/image/102977/297765.p.jpg?0.8567934375231947) Сестры обители с игуменией Виталией «Деревня стала совсем другая!» Постепенно местные жители стали относиться к нам дружелюбно ‒ они изменились: многие теперь ходят в храм, многие покрестились. Господь умягчает сердца людей. Из тех, кто встретил нас наиболее враждебно в самом начале, осталось мало: кто-то умер, кто-то уехал. Сейчас даже молодежь стала ходить в храм, приходят на большие праздники, на Соборование. И вокруг нас тоже все изменилось. Глава администрации говорит: ‒ Надо же! Деревня стала совсем другая! (https://pravoslavie.ru/sas/image/102977/297766.p.jpg?0.4820642782326092) Успенская Феклина Пустынь Когда Господь позволяет тебе послужить больным ‒ это Его милость к тебе самому Почти сразу в нашей общине открылась богадельня. Появились больные, которые требовали ухода и заботы, а наш духовник учил нас ценить служение ближнему выше прочих забот. Когда Господь позволяет тебе за кем-то поухаживать, послужить больным ‒ это в первую очередь Его милость к тебе самому. В богадельне поселились больные сестры: одна слепая, другая ‒ лежачая, третья ‒ с онкологией, четвертая ‒ совсем старенькая и немощная, пятая ‒ после инсульта. Количество нуждающихся в уходе росло. Сейчас их десять человек. Одну монахиню мы забрали из Козельска. Она пережила инсульт, потеряла память, и когда я пришла к ней, то увидела такую картину: двери нараспашку, квартира пустая, все вынесли, вплоть до её документов. Вокруг ‒ засохшие куски хлеба, протухшая рыба. Сама она ничего не помнила. К ней ходил кто-то из соцзащиты, но этих нечастых визитов было недостаточно. Мы забрали ее к себе, два года сестры за ней ухаживали, она регулярно причащалась. Похоронили. Перед кончиной ее соборовали, причастили, у изголовья умирающей постоянно читали Псалтирь, провожая ее в последний путь. Умерла она на святую великомученицу Варвару. Интересно, что первая служба в нашем храме после его разорения была на великомученицу Варвару, и первая сестра нашей общины отошла ко Господу в день памяти этой святой. Так что мы много молимся великомученице Варваре и считаем ее тоже своей покровительницей. Монастырь как чудо послушания Наш монастырь ‒ это чудо за послушание духовному отцу, архимандриту Антонию. Обитель выросла на пустом месте. В глухую деревню с разрушенным храмом приехали две сестры ‒ и сейчас здесь находится благоустроенный монастырь с многочисленными святынями, живут и молятся 40 насельниц. Сейчас батюшка говорит нам: ‒ Ваша главная задача ‒ понести друг друга. Учитесь терпеть друг друга и прощать. Действительно, это очень трудная задача. В монастырь все приходят разные, приходят и юные, и в возрасте, с уже укоренившимися привычками. Можно много мечтать о себе как постнике и молитвеннике, но потерпеть чужие немощи, смириться перед ближним, отсечь свою волю, простить друг другу ‒ это очень трудно. (https://pravoslavie.ru/sas/image/102977/297767.p.jpg?0.8376124503648879) Наш монастырь Как у вас тут хорошо! Недавно к нам в монастырь приехали рабочие с железобетонного завода города Кирова Калужской области. Они ‒ люди нецерковные, но тоже почувствовали благодать этого места, ходили по обители, улыбались, радовались и повторяли то же самое, что и мы когда-то: ‒ Ах, как у вас тут хорошо! ‒ А что именно вам у нас понравилось? ‒ Да мы не знаем... Не умеем объяснить, но у вас тут все очень хорошо! Храм в честь святой первомученицы Феклы Мы построили первый и пока единственный в России храм в честь святой первомученицы Феклы, чин его освящения совершил епископ Козельский и Людиновский Никита в 2016-м году. Храм получился очень красивый ‒ деревянный, в русском стиле. В нем находится часть десницы первомученицы Феклы и две иконы с частицами ее святых мощей. Престольный праздник ‒ 7 октября. (https://pravoslavie.ru/sas/image/102977/297768.p.jpg?0.9207391501541076) Храм святой Феклы Наши святыни В 2009-м году настоятель Болгарского подворья в Москве подарил нам икону, которая настолько потемнела от времени, что невозможно было понять, кто на ней изображен. Через некоторое время стало понятно, что это икона Пресвятой Богородицы. Чуть позднее стало ясно, что это «Троеручица». За полгода икона чудесным образом обновилась без каких-либо реставрационных работ и по молитвам верующих обильно источает благодатную помощь и исцеления. Среди исцелившихся и я сама: по молитвам Матери Божией мне не понадобилась операция на сердце. По молитвам Матери Божией мне не понадобилась операция на сердце Еще одна из самых чтимых святынь ‒ икона Пресвятой Богородицы «Утоли моя печали». Она замироточила 20 января 2010 года, а потом мироточение неоднократно повторялось перед важными для обители событиями, в том числе перед открытием монастыря. Еще одна наша святыня ‒ икона Пресвятой Троицы, это келейная икона убиенного в Оптиной Пустыни на Пасху 1993 года иеромонаха Василия (Рослякова). (https://pravoslavie.ru/sas/image/102977/297769.p.jpg?0.8654209067177208) Икона Святой Троицы в келье иеромонаха Василия (Рослякова) и в нашем монастыре Чудесная помощь первомученицы Феклы У нас также происходит много чудес по молитвам к святой первомученице Фекле. Сестры плетут пояски, освящают их на иконе святой с частицей ее мощей, и происходит много случаев исцелений и чудесной помощи по молитве к этой святой. Было несколько случаев рождения детей у бесплодных пар. У нас есть треба: акафист с прошениями святой Фекле на 40 дней, мы молимся за тех, кто заказывает эту требу. Потом люди звонят нам и рассказывают о разрешении проблем, о выздоровлении. Вот одно из последних чудес: в 2017-м году к нам приезжала одна паломница, дочь которой долго не имела детей. Паломница отвезла дочери наш поясок, освященный на иконе с частицей святых мощей мученицы Феклы, и в этом же году ее дочь родила двойню, причем двойняшек в семье называют «Феклины дети». Всех приглашаем к нам в монастырь, всех паломников ждем с любовью! Как добраться до нашего монастыря ‒ здесь: http://www.fekla-mon.ru/kak-dobratsya.html У нас есть небольшая гостиница. О гостинице ‒ здесь: http://www.fekla-mon.ru/gostinitsa.html Многое еще предстоит сделать в нашем монастыре, так что обращаемся с просьбой о помощи. Мы мечтаем полностью восстановить наш Успенский храм, также нуждаемся в средствах для нашей богадельни, для больных и престарелых сестер. Будем молиться перед нашими чтимыми иконами обо всех, кто сможет оказать хотя бы небольшую, необременительную помощь. Имена для поминовения можно писать прямо в комментариях к нашему рассказу, в письмах (адрес указываем) или в смс. Храни вас Господь, дорогие мои! Приезжайте к нам в гости! (https://pravoslavie.ru/sas/image/102977/297770.p.jpg?0.1417377426458326) Внутренние работы в Успенском храме, на которые мы просим вас о помощи Книги Рожнёвой Ольги (https://sretenie.com/avtor/?avt_id=3427) в интернет-магазине "Сретение" 3 августа 2018 г. Реквизиты для пожертвований: Получатель: Религиозная организация «Женский монастырь ‟Успенская Феклина женская пустынь” села Сенино Козельского района Козельской Епархии Русской Православной Церкви (Московский Патриархат)» Банк получателя: Калужское отделение №8608 ПАО Сбербанк БИК Банка получателя: 042908612 Корреспондентский счет №30101810100000000612 Расчетный счет получателя №40703810422240000226 ИНН 4001009959 КПП 400101001 Перевод на банковскую карту: 5469 2200 1232 9121 Сбербанк Кочетова Валентина Анатольевна Телефоны: 8‒910‒542‒41‒43; 8‒962‒370‒04‒50 Сайт монастыря: fekla-mon.ru Наш адрес: 249731, Россия, Калужская обл., Козельский р-н, д. Сенино-Первое, ул. Центральная, д. 40 http://pravoslavie.ru/114849.html Название: Крошка Алла и амбарный замок Отправлено: Дмитрий Н от 10 Августа 2018, 00:38:34 Крошка Алла и амбарный замок Современный патерик Успенской Феклиной женской пустыни Игумения Виталия (Кочетова) (https://pravoslavie.ru/sas/image/102981/298163.p.jpg?0.030202217930807684) Сестры монастыря с духовником обители архимандритом Антонием (Гавриловым) Побывав в монастыре Успенская Феклина женская пустынь, что находится в селе Сенино, в 20 километрах от Оптиной Пустыни, я была поражена милосердием и благодатью, которые Господь обильно изливает на эту обитель по молитвам ее духовника и сестер. Игумения обители матушка Виталия (Кочетова) рассказала мне удивительные истории, подобные историям древнего Патерика. Чудесное исцеление Много лет назад одна раба Божия привезла в Оптину Пустынь дочку Аллу с ДЦП и занесла в храм на руках – девочка не могла ходить самостоятельно. Приложившись к мощам преподобных Оптинских старцев, Алла пошла – робко, слабыми ножками, но сама. Став взрослой, она приехала в Оптину, чтобы поблагодарить Оптинских преподобных за исцеление. И старцы Оптинские через живого старца – оптинского архимандрита Антония, нашего духовника, – благословили ее к нам в Сенино. Сейчас Алла подвизается в нашем монастыре и несет послушание по силе. Когда она прожила у нас год, ее здоровье значительно укрепилось. С этой сестрой связана следующая наша история. (https://pravoslavie.ru/sas/image/102981/298164.p.jpg?0.6550831653872897) Храм святой Феклы История о закрытых дверях Как-то к нам в монастырь приехали паломники из Москвы. Мы их ждали, готовились провести им экскурсию, рассказать о нашей обители и ее святых покровителях. Но на Калужской земле много святых мест, и паломники сильно задержались, приехали к нам очень уставшие уже вечером, когда у нас заканчивалась всенощная. Попросили провести короткую экскурсию, чтобы поскорее прилечь отдохнуть. Мы посокрушались, я благословила нашего монастырского экскурсовода сестру Феклу рассказать им все коротко, а сама помолилась и попросила святую Феклу: «Помоги, пожалуйста, святая мученица Фекла! Коснись сердец наших гостей, пусть они не уедут из нашего монастыря в суете, не получив духовной пользы, не почувствовав благодати обители и ее святынь!» (https://pravoslavie.ru/sas/image/102981/298165.p.jpg?0.5991157706942338) Икона святой первомученицы Феклы Всенощная уже закончилась, насельницы разошлись по кельям. Сестра-экскурсовод повела гостей в храм святой Феклы, немного рассказала об обители. Потом предложила прочитать короткий тропарь святой, но паломники решительно отказались, ссылаясь на усталость: «Молиться дома будем», – заявили приехавшие и направились к выходу. Но дверь из храма никак не открывалась – Молиться дома будем! Кто захочет, тот и помолится! Затем они направились к выходу, но дверь оказалась закрытой. Решили позвонить водителю, который оставался в машине, чтобы он пришел и открыл двери. Стали звонить, но все телефоны внезапно перестали работать. Тут уж наши гости поняли, что дело неладно. И когда сестра снова предложила пропеть тропарь святой Фекле – все согласились. Пропели тропарь – телефоны заработали. Позвонили водителю Павлу. Пришел Павел, а он был человеком высоким, мощным, недюжинной силы, но нецерковным: паломников возил, а сам в храмы не захаживал. Стал Павел снаружи дверь дергать – она не открывается. А дверь эта на ключ вообще не закрывалась, ее обычно запирали на засов и амбарный замок. Водитель огляделся и увидел рядом с храмом церковную лавку, в которой горел свет. А там как раз наша Аллочка ждала паломников: может, кто-то захочет после экскурсии зайти в лавку и приобрести что-то на молитвенную память. И вот Павел отправляется в лавку и просит Аллу открыть дверь в храм. Аллочка отвечает: «Да-да, конечно!» Идет с ним и по дороге думает: «Как же может дверь не открываться, ведь закрывается она только на амбарный замок, а сейчас никакого замка там нет?» Подходит она к храму и своей слабенькой, еле двигающейся ручкой (они у нее после перенесенного ДЦП так и остались слабыми) легко открывает мощную дубовую дверь. Водитель-здоровяк теряет дар речи, а из храма доносится пение – это паломники заканчивают петь акафист святой мученице Фекле. Прозвучало дружное «Аминь», и народ потянулся к выходу. Таким странным и назидательным происшествием были ошеломлены все наши гости, а особенно Павел. Он громко вопрошал: – Что мне нужно делать?! Как правильно молиться святой Фекле?! Потом паломники долго обследовали дверь, пытаясь понять, что случилось и почему она не открывалась. Интересно, что в этот день праздновали память иконы Пресвятой Богородицы «Знамение». (https://pravoslavie.ru/sas/image/102981/298166.p.jpg?0.5505646973190312) Святая первомученица Фекла Про одного бизнесмена Как-то приезжал к нам в монастырь один бизнесмен. Потрясенный благодатью обители, посмотрев, как мы живем, он предложил нам солидную помощь. Мы очень обрадовались. В суете бизнесмен не спешил выполнять свои обещания, тем не менее дал нам небольшую часть из обещанной суммы на пропитание. Когда нам потребовалось купить уголь для отопления, мы осмелились снова обратиться к нему, но он отказал довольно резко, сказав: – Я вам дал немного – хватит с вас и этого! Мы, конечно, были благодарны и за ту малую сумму, что он нам пожертвовал, и молились за него как за благодетеля. Вскоре мы узнали, что бизнесмен оказался под следствием, против него были выдвинуты какие-то серьезные обвинения и у него конфисковали суммы, во много раз превышающие ту, что мы просили на уголь. Находясь под следствием, он вспомнил, что у него остались стройматериалы, которые не конфисковали, и отдал эти материалы нам. Мы поблагодарили его за милостыню и молились за него как могли. Вскоре с него сняли все обвинения и отпустили на свободу. Он звонил нам, плакал, говорил, что обвинения были слишком серьезны и то, что его отпустили, – чудо, которое совершилось только по милости Божией. После этого бизнесмен в первый раз в жизни исповедался и причастился. (https://pravoslavie.ru/sas/image/102981/298167.p.jpg?0.26138709820512984) Успенская Феклина Пустынь Предсказание Оптинского старца Нектария История Успенского храма нашей обители связана с Оптинским старцем Нектарием и его духовным чадом священником Николаем Бруни, который был последним священнослужителем нашего храма перед его закрытием. В начале XX века в женской общине рядом с Оптиной Пустынью жила монахиня Анна (Бруни). Бруни – известная итальянская фамилия, их предки были выходцами из Италии. У монахини Анны имелись два взрослых сына – Николай и Лев, очень талантливые и образованные люди. Все они окормлялись у Оптинского старца Нектария. Николай был и художником, и музыкантом, и поэтом, а также конструктором летательных аппаратов и летчиком-испытателем. Трижды Георгиевский кавалер. В 1917 году его самолет был сбит в воздушном бою, загорелся, начал падать, и Николай дал обет: в случае спасения служить Богу в священном сане. Напарник его погиб, а он остался жив и после выздоровления был рукоположен в священники. Какое-то время служил на Украине, потом в Москве, а затем перебрался в Козельск, ближе к Оптиной, и получил приход в нашем Успенском храме в селе Сенино, которое тогда еще именовалось Косынью. В те годы не то что служить священником, даже и крестик носить было опасно, и Николай как-то спросил духовного отца – старца Нектария о своем будущем: обязательно ли ему оставаться священнослужителем до конца жизни? Прозорливый старец ответил: – Что вы, милый человек, что вы, батюшка, вам никак всю жизнь не выдержать. Знамение вам будет вполне мирское. Прямо из-под вас место службы уберут. Я свое служение тоже оставлю в те же сроки. Так что потерпите и смиритесь… В 1922 году отец Николай приехал в Косынь и служил в нашем храме. В 1928 году умер старец Нектарий, примерно в это же время уехал из Косыни его духовный сын. Он еще некоторое время служил в других местах, но вскоре, в связи с распространением обновленчества, оставил служение. Чтобы прокормить семью, клал печки, резал по дереву, работал старшим инженером самолетной лаборатории МАИ. По дороге на казнь отец Николай пел псалмы и пастырски поддерживал других приговоренных Был арестован в 1934 году и расстрелян в 1938 году в лагере Ухтарка. Чудом выживший свидетель расстрела вспоминал, что по дороге к месту казни отец Николай пел псалмы и пастырски поддерживал других приговоренных к смерти. Перед расстрелом все последовали примеру отца Николая и, встав на колени, обратились к Богу. Так, с молитвой на устах, и предали Ему свои души. Вот такой мужественный пастырь служил в нашем храме по благословению преподобного Нектария. Интересно, что комиссия из Патриархии приехала к нам в Сенино для утверждения статуса нашего монастыря в день памяти Оптинского старца Нектария. Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас! (https://pravoslavie.ru/sas/image/102981/298168.p.jpg?0.581428086367501) Сестры обители с игуменией Виталией Игумения Виталия (Кочетова) Записала Ольга Рожнёва Книги Рожнёвой Ольги (https://sretenie.com/avtor/?avt_id=3427) в интернет-магазине "Сретение" 9 августа 2018 г. https://pravoslavie.ru/114956.html Название: Как отец Валериан с осуждением боролся Отправлено: Дмитрий Н от 17 Января 2022, 01:24:10 Как отец Валериан с осуждением боролся Рассказ Ольга Рожнёва (http://www.pravoslavie.ru/sas/image/101210/121015.b.jpg?0.36718275444582105) После долгих зимних вьюг в монастырь пришла весна. Яркое солнце, мартовская капель, звонкое пение птиц – всё радует душу. Старенький схиархимандрит Захария на сугревке – на крылечке сидит, чётки перебирает, на солнышко жмурится. Братия дружно с крыш келий талый снег скидывают, дорожки песком посыпают. Из трапезной уже доносится аромат грибного супа, скоро послушник Дионисий с колокольчиком побежит по обители, собирая иноков на трапезу. Хорошо! Настроение у отца Валериана было радостное, он споро рыл канавку для отвода воды от храма и молился про себя, как и положено иноку. Обернулся на шум мотора и нахмурился: в монастырские ворота въезжал чёрный блестящий «Мерседес». За рулём сидел Вениамин Петрович, давний гость и благодетель монастыря. Высоченный, выше и крупнее даже самого отца Валериана, росту которого могли бы позавидовать баскетболисты, Вениамин Петрович выглядел настоящим богатырём. Только был он какой-то вечно хмурый, суровый. Маленькие глазки смотрели на окружающий мир невозмутимо и даже надменно. Впрочем, может, эта надменность только чудилась отцу Валериану? И вот сейчас инок почувствовал, как тускнеет радостное настроение и проворчал про себя: – Какие люди – и без охраны… Отец Захария на крылечке привстал, улыбается этому Вениамину как родному, благословляет, спрашивает что-то тихонько. А тот басит в ответ важно на всю обитель: – Да, отче, из Цюриха только что прилетел… Да, вот в монастырь заехал… Поздоровавшись со старцем, Вениамин Петрович отправился в храм. Важно прошествовал мимо инока, легонько головой кивнул – поздоровался, значит. Отец Валериан поклонился в ответ и почувствовал, как растёт раздражение: зачем этот Вениамин сюда ездит? В братской трапезной толком не ест – то ли брезгует, то ли после дорогих мирских деликатесов простая монашеская пища не нравится. В храме стоит – толком не перекрестится, на братию сверху вниз смотрит. Успешен, богат – чувствует себя, видимо, хозяином жизни… Ну, летает по своим цюрихам этот успешный и богатый бизнесмен, и пускай дальше летает, что он в обители-то забыл? Ещё старец его привечает… Это уж и вообще загадка… Привечает явно не из-за денег – кроме нескольких икон, духовных книг, да плетёнки под кроватью со сменой одежды – у отца Захарии богатств отродясь не водилось. Да и помнил хорошо инок, как старец не благословил принимать крупное пожертвование на обитель от одного известного политика из области: не всякие деньги монастырю на пользу. В чём тут загадка, и за какие-такие достоинства отец Захария и настоятель монастыря игумен Савватий привечают Вениамина Петровича? Отец Валериан тряхнул головой и напомнил себе слова преподобного Амвросия Оптинского: «Знай себя и будет с тебя». Ну вот, только осуждения ему, иноку, и не хватало! Да ещё так мгновенно он впадает каждый раз в осуждение при виде этого бизнесмена! Стал усиленно молиться, чтобы прогнать дурные помыслы и ещё быстрее заработал лопатой. Но искушения, связанные с Вениамином Петровичем, на этом не закончились. Целый день этот самый Вениамин так и попадался на пути у инока. На трапезе бизнесмена почему-то не было, зато, когда после обеда отец Валериан, как келарь, занимался подготовкой продуктов для дежурных трапезников на следующие несколько дней, тот появился и уселся за стол. Послушник Дионисий, домывавший посуду, быстро поставил перед гостем тарелку грибного супа, положил на второе тушёную капусту, налил компот. А Вениамин Петрович громко спрашивает: – Брат Дионисий, рыбы нет? Так что-то рыбки хочется! Отец Валериан даже перестал со своими крупами возиться, только что вслух не фыркнул: «Ишь, рыбки ему!» А Дионисий вежливо отвечает: – Нет, Вениамин Петрович, сегодня рыбу не готовили. Только он так сказал, как дверь в трапезную распахивается, заходит трудник Петр и вносит на чистом листе копчёного судака: – Вениамин Петрович, тут ребята отцу Савватию рыбку приготовили, так он благословил вас угостить! Бизнесмен снисходительно кивает и спокойно ест судака. Отец Валериан от удивления дар речи потерял. А тот доедает кусок рыбы и опять громко спрашивает: – А пирожков нет? Сейчас пирожков бы! Дионисий опять вежливо отвечает: – Нет, Вениамин Петрович, не пекли пирогов сегодня. Отец Валериан уже на дверь косится. И что вы думаете? Тут снова дверь открывается, и заходит послушник Петр с тарелкой, полной пирожков: – Мама приезжала, пирожки привезла! Одному не справиться – налетайте, братия! Вениамин Петрович, угощайтесь, пожалуйста! И Вениамин Петрович не спеша, с удовольствием, ест пирожки и компотом запивает. Отец Валериан опешил. Думает про себя: «Это что ещё за скатерть – самобранка в нашей обители?! Прямо по щучьему велению, по моему хотению… За какие-такие заслуги?!» В общем, сплошное искушение, а не Вениамин Петрович! Поел, встал, помолился, снисходительно кивнул братии, и пошёл себе из трапезной. Отец Валериан свои дела келарские закончил и в храм отправился в очередь Псалтирь читать. У него очередь как раз перед Всенощной была. Читает он, значит, Псалитирь за свечным ящиком, а сам мыслями по древу растекается – всё ему бизнесмен представляется. Не выдержал инок такого искушения, прямо за ящиком на колени опустился: – Господи, вразуми, избавь от искушения и осуждения! Слышит – дверь открывается, а кто в храм заходит – из-за свечного ящика не видно. Только слышно – поступь тяжёлая. Прошёл человек вглубь храма. Выглянул отец Валериан из-за ящика – а это опять Вениамин Петрович. Подошёл прямо к иконе Казанской Божией Матери – и на колени встал. Икона та – непростая, она явилась людям на источнике в восемнадцатом веке, в обители почитается как чудотворная. Отцу Валериану теперь из-за свечного ящика и показываться неудобно, как будто он специально прятался. Не знает, что и делать. Смотрит за гостем, наблюдает: чего это он по пустому храму разгуливает, не дожидаясь службы? С добрыми намерениями зашёл ли? А бизнесмен самоуверенный стоит на коленях перед иконой и молчит. Молчит, молчит, а потом вдруг всхлипнет громко – как ребёнок. А в пустом храме всё далеко разносится. И слышит инок, как Вениамин Петрович молится со слезами и повторяет только: – Матушка… Матушка… Пресвятая Богородица… Ты мне как Мама родная! Прости меня дерзкого грешника… Недостойного милости Твоей… Ты знаешь, как я люблю Тебя, Матушка! Знаешь, что не помню я своих родителей… Один, совсем один на земле… Только на Тебя, на Твою милость уповаю и на Сыночка Твоего, Господа нашего! Матушка, а я вот подсветку для храма сделал, старался очень… Хорошо ведь с подсветкой будет… И отец Савватий благословил, разрешил мне пожертвовать на обитель… Прими, Матушка, в дар! Прими от меня, недостойного! Отец Валериан густо покраснел и на цыпочках вышел из храма. Встал на дорожке, как будто он только войти в церковь собирается. Стоит, ждёт, когда можно вернуться будет, дальше Псалтирь читать. Стоит и чувствует – а он никогда сентиментальным не был – как дыхание перехватило и слёзы близко. Искренняя молитва, от сердца идущая, она ведь касается и того, кто слышит её. Смотрит инок: старец Захария к храму тихонечко бредёт. Он всегда заранее на службу и в трапезную выходит, чтобы не опаздывать. Подошёл старец, только глянул на инока и словно всё понял о нём. Улыбнулся ласково. А потом говорит как бы сам с собой: – Да… Вот уж служба скоро… Знаешь, отец Валериан, я иногда за собой замечаю… Часто я людей по внешнему виду оцениваю… Иногда думаю про человека: какой он самоуверенный да надменный… И за что его только привечают в обители… А Господь и Пресвятая Богородица зрят в самое сердце. Человек-то, может, к Пресвятой как ребёнок к родной Матери приезжает… От души на монастырь жертвует… И Она его утешает – ласкает, как младенца по голове гладит… Да… А я в осуждение впал… – Отец Захария, простите, помолитесь обо мне! Старец улыбнулся, благословил инока и положил ему на голову свою большую тёплую руку. Из храма вышел Вениамин Петрович, как обычно сдержанный, суровый. Почтительно поклонился отцу Захарии, легонько кивнул отцу Валериану. И в этом лёгком кивке не было надменности. Просто небольшой дружеский поклон. И отец Валериан тоже дружелюбно поклонился в ответ. А обитель потихоньку оживала: распахивались двери келий, слышались голоса братии – все собирались на Всенощную. https://pravoslavie.ru/62265.html Название: Звонок по сотовому телефону Отправлено: Дмитрий Н от 07 Октября 2022, 00:34:44 Звонок по сотовому телефону Ольга Рожнёва (https://i.ibb.co/1qB938Y/012.jpg) Эта история случилась со мной, когда я ездила из Оптиной пустыни в Козельск по послушанию. Послушание выполнила. Пришла пора возвращаться в монастырь. А день уже заканчивается, маршрутки перестают ходить. Вот и в Оптину последняя по расписанию пошла. Бегу я за ней, а сумка тяжёлая. Нет, точно не успею… И не успела. Можно и пешком, конечно, дойти, но вот поклажа моя… Да и устала под конец дня… Подходит рейсовая маршрутка, которая по городу ездит. Пустая почти. Сажусь я в неё и спрашиваю: – А вот только что оптинская маршрутка ушла. Мы её не догоним на какой-нибудь из городских остановок? Водитель оборачивается ко мне не спеша. Смотрит на меня тяжёлым взглядом. Сам здоровый такой. Ручищи на руле огромные лежат. «Вот это здоровяк», – думаю… А он отворачивается и угрюмо так цедит сквозь зубы: «Не, не догоним». Достаёт из кармана сотовый телефон и начинает кому-то названивать. «Ну, – думаю, – конечно, если ты во время движения своей маршрутки ещё и по телефону будешь лясы точить, то точно не догоним». А он так спокойно чего-то там болтает. Сижу я и злюсь на саму себя, что на маршрутку опоздала, на погоду дождливую, слякотную. На здоровяка невежливого. Хотя знаю, что злиться – смысла нет. «Никогда не бегите за уходящим автобусом – это был не ваш автобус…» И осуждать ведь – тоже нельзя. Сижу и пытаюсь придумать добрый помысел об этом здоровяке. Я когда-то даже рассказ написала – «Фабрика добрых помыслов». Там речь идёт о словах Паисия Святогорца. Старец писал о том, что необходимо терпеть немощи окружающих людей, покрывать их любовью. Не поддаваться помыслам осуждения, недоверия. А для этого придумывать добрые помыслы в отношении окружающих. Пытаться оправдать их, пожалеть. Понять, что, возможно, у них были добрые намерения, просто не получилось воплотить их в жизнь. Пожалеть, даже если этих добрых намерений не было, придумать добрый помысел о таких людях. Старец называет эту мысленную работу «фабрикой добрых помыслов». Маршрутка наконец-то с места сдвинулась. Здоровяк наболтался. Еду я и пытаюсь добрый помысел о нём придумать. Чтоб не осудить его, а оправдать как-то. «Так, – думаю, – может, он маме звонит часто. Даже с дороги. Беспокоится о матери… Или нет. Вот ему срочно нужно детям позвонить. Проверить, что они там делают одни дома… А то, может, жена ждала звонка важного…» Еду и чувствую, что раздражение отошло. Вот и здоровяк мне уже кажется не таким вредным. А что? Хороший, наверное, человек… Просто вот озабочен срочными делами… Смотрю в окошко: луч солнечный сквозь тучи пробился. Ура! Дождь кончается! Хорошо-то как! Подъезжаем мы к остановке. Тут здоровяк ко мне оборачивается и говорит: – Догнали мы оптинскую маршрутку. Пересаживайтесь. Вот здорово-то! И с чего я взяла, что взгляд у него тяжёлый? Обычный такой взгляд… Можно сказать, даже добрый… Быстро пересаживаюсь в оптинскую маршрутку. Она тоже полупустая. Протягиваю водителю деньги. А он спрашивает: – Ну что, чуть не опоздали? Улыбаюсь в ответ: – Да, я уж настроилась пешком идти. Вот погода только сырая да сумка тяжёлая. А водитель, парнишка молодой, улыбается мне и говорит: – Да, пришлось бы вам пешком топать, если б не друг мой, водитель городской маршрутки, на которой вы ехали. Он мне позвонил и попросил притормозить немножко на остановке. Говорит: «Тут пассажирка одна к тебе опоздала. С сумкой большой такой. Ты уж её подожди, ладно? Жалко сестрёнку». Я и притормозил. Вот тебе и здоровяк угрюмый! Сестрёнкой меня назвал… Благодарю тебя, отче Паисий, за твоё наставление о «фабрике добрых помыслов»! «Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей!» Источник (https://родина-моя.рф/8638-dobrye-pomysly.html) Название: Глас хлада тонка Отправлено: Дмитрий Н от 29 Октября 2022, 03:33:10 Глас хлада тонка Ольга Рожнёва «Выйди и стань на горе пред лицем Господним, и вот, Господь пройдет, и большой и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы пред Господом, но не в ветре Господь; после ветра землетрясение, но не в землетрясении Господь; после землетрясения огонь, но не в огне Господь; после огня веяние тихого ветра, и там Господь». (3 Цар.19,12) Выдался на редкость славный декабрьский денёк: стоял лёгкий морозец, снег искрился на солнце, белоснежные сугробы мелькали вдоль дороги. Отец Савватий ехал на станцию Комарихинскую к умирающему старичку. Только сам не знал, зачем едет: старичок был совершенный безбожник. (https://i.ibb.co/q9ZJnJ1/3.jpg) Его жена Мария ходила в храм всю жизнь. Ездила из Комарихинской в Казанскую Трифонову пустынь, когда там ещё не было монастыря, а был просто приходской храм Всех святых. В храме служил известный на Урале, да и по всей стране, старец протоиерей Николай Рагозин, и Мария была его верным чадом. С мужем Леонидом они жили хорошо, растили двух дочерей. Леонид — работящий, добрый, любил копаться вместе с женой на огороде, сидеть вечерами вместе на завалинке, любоваться закатом над Чусовой, гонять чаи у тёплого бока печки. Одна незадача: в отличие от верующей жены, он всей душой воспринял атеистическое воспитание, которым в его времена щедро потчевали пионеров и комсомольцев. Искренне считал религию опиумом для народа, и горячо возмущался заблуждениями жены, которая этот самый опиум потребляла, причём в слишком больших, по его мнению, дозах. Леонид пытался убедить Марию, что ходить в церковь и кормить бездельников-попов — полнейшая глупость, что гораздо лучше вместе поработать в огороде или сходить в лес за грибами. Он не любил оставаться дома один, ревновал жену к её непонятным отлучкам, злился, гневался и даже потчевал Марию оплеухами, пытаясь «выбить дурь из её упрямой головы». Но тут, как говорится, нашла коса на камень. Кроткая, смиренная Мария, простая деревенская женщина ещё старой закалки, которая никогда слова поперёк мужу не говорила, хождение в храм бросать отказывалась наотрез. По её просьбе старец, отец Николай, приехал к ним в дом, пытался поговорить с Леонидом, убедить его смягчиться. Но тот был так озлоблен, что даже всеми почитаемого старца выгнал, и так разгневался его приходом, что ещё и жене досталось. Старец, конечно, не обиделся на Леонида, наоборот, молился, чтобы Господь помиловал его и спас его бессмертную душу. А на причитания Марии сказал только: «Молись, Мария, — и Господь помилует твоего мужа». И она молилась. Шли годы. Преставился отец Николай. Через пять лет после его смерти в приходской храм назначили служить отца Савватия. Марии к тому времени уже стукнуло семьдесят лет. Небольшого ростика, богомольная и богобоязненная старушка, очень кроткая, смиренная, с печальными светло-голубыми глазами — такой увидел её отец Савватий. Она продолжала молиться за мужа, но ничего не менялось — он оставался безбожником. Отец Савватий прослужил уже лет десять в храме Всех святых, когда одним морозным декабрьским утром из Комарихинской приехала заплаканная Мария и стала звать батюшку к мужу. Леонид тяжело болел и лежал, можно сказать, на смертном одре. И вдруг он стал настойчиво требовать священника. Мария страшно удивилась, стала спрашивать: «Зачем тебе батюшка?!» Очень испугалась, что пред смертью муж захочет поругаться со священником, станет богохульствовать. Но Леонид ответил твёрдо: «Я хочу покаяться». Отец Савватий тоже сильно удивился, но взял Святые Дары и поехал в Комарихинскую. Когда вошёл в дом, увидел на старинной железной кровати сухонького, маленького старичка — очень слабого, с впалыми глазами и серым лицом. Зная его жизнь и его отношение к вере, отец Савватий растерялся — с чего начать, зачем его позвали? Но когда подсел к кровати на старый, крепкий ещё, с красивой резной спинкой стул, всё само собой уладилось: тяжелобольной оживился, ласково и приветливо поздоровался и сказал, что хочет исповедаться. Мария вышла на кухню. И когда этот умирающий восьмидесятилетний старик, всю жизнь проживший без Бога, начал каяться — отец Савватий ощутил необычайную благодать — такую, что мурашки пошли по коже. Батюшка никак не мог ожидать подобной исповеди от неверующего человека — это была очень глубокая, искренняя, проникновенная исповедь, будто Леонид всегда ходил в храм, жил церковной жизнью и навык к покаянию. Он говорил ясно, чётко, называл грехи без малейшего самооправдания или самосожаления, каялся в том, что жил без Бога. Каялся так, словно он всю жизнь готовился к этому моменту — очень глубокое покаяние за все долгие годы. Говорил без остановки, долго — и у батюшки появилось редчайшее ощущение, что Сам Господь присутствует при этой исповеди, и Сам принимает грехи бывшего безбожника. Отец Савватий слушал и думал: «Как милостив Господь к кающимся грешникам!», слушал и вспоминал разбойника на кресте и Савла, ставшего Павлом. После исповеди батюшка особоровал Леонида и причастил его — старик с благоговением слушал молитвы и песнопения, сам крестился и молился. А вернувшаяся с кухни Мария тихонько плакала рядом — она была так поражена, что не могла слова вымолвить, только слёзы лились ручьями по её морщинистым щекам. Сбывалось то, о чём она мечтала долгие годы, на что уже почти не надеялась — и что теперь происходило так просто, так естественно, будто исповедь и покаяние её мужа были для него самым обычным делом, будто он всю жизнь сам ходил вместе с ней в храм. Такое тихое, неприметное чудо — как лёгкое дуновение ветра: «Глас хлада тонка — и тамо Господь». Отец Савватий закончил читать молитвы, глянул на умирающего и поразился: лицо его изменилось на глазах, серые щёки порозовели, тусклые глаза стали светлыми, сияющими. Леонид помолодел — будто в его умирающее тело влилась новая жизнь. Батюшка перевёл взгляд на Марию — она стояла как громом поражённая и с изумлением смотрела на мужа. Потом хрипловатым от волнения голосом робко спросила: -Лёня, это ты?! Что с тобой, Лёня?! Я тебя не узнаю! Она действительно не узнала своего мужа: на кровати на самом деле лежал совсем другой мужчина — не богохульник, не атеист — там лежал и кротко улыбался верующий человек. Мария подошла к кровати и встала на колени рядом с ним. Она плакала, а муж ласково гладил её по голове. Отец Савватий возвращался по заснеженной дороге в монастырь и думал: «Молитвы старца, отца Николая, подвиг Марии, её вера, её терпение и благодать Божия изменили этого человека, и можно надеяться, что Господь не лишит его Царствия Небесного, как покаявшегося разбойника. Из умирающего безбожника — добычи ада — он стал верующим. Это Господь восхитил его душу из пропасти и спас». Через неделю Леонид умер, перед самой смертью ещё раз причастился. И по его кончине отец Савватий и Мария не чувствовали скорби — на душе была духовная радость, малая Пасха. http://www.pravoslavie.ru/jurnal/75785.htm |