Александр Елисеев28 октября 2010 г. Консервативная гвардия глобального мираМанифест Михалкова весьма интересен как образчик оправдания либерализма – под традиционалистским соусом. Не разрушать современный мир – вот та «священная» задача, которую мировые элиты ставят перед либералами и консерваторами, социалистами и националистами, либертарианцами и анархистамиНашумевший «Манифест просвещенного консерватизма» Никиты Михалкова весьма интересен как образчик оправдания либерализма – под традиционалистским соусом. Вся его суть, пожалуй, сконцентрирована в следующем положении: «Просвещенный консерватизм — это позитивное умение осмыслить прошлый и будущий мир вещей, свойств и отношений в должной и верной мере, а также способность эффективно действовать в современном мире, не разрушая его». Не разрушать современный мир – вот та «священная» задача, которую мировые элиты ставят перед либералами и консерваторами, социалистами и националистами, либертарианцами и анархистами. Это – главное, а во всем остальном можно резвиться, никакой роли это не сыграет. Это даже хорошо – создается иллюзия многообразия современного мира.
Впрочем, надо отметить, что Н. С. Михалков вполне открыто заявляет о природе своего консерватизма: «…Российский консерватизм последовательно включает в себя четыре составляющие: церковную, монархическую, советскую и либеральную. На современном этапе в силу политических и правовых причин он проявляет себя, преимущественно, как консерватизм либеральный».
Правда, акцентик надо бы сместить – у Михалкова речь идет о консервативном либерализме. Но он пытается показать свою самобытность и дистанцируется от либералов, которых критикует – нельзя слишком забегать вперед. Между тем, это разногласия не о сути общественно-политического устройства, но о темпах и способах продвижения самого общества в глобальный мир. Саму же глобализацию Михалков одобряет и призывает: «Начать жить в глобальном мире по законам постиндустриального — информационного общества».
Не удивительно, что в политическом плане Никита Сергеевич предлагает нам вполне себе классический партийно-парламентский строй западного образца: «В будущем в России должны остаться три политические партии, могущие реально бороться за власть: консервативная, либеральная и социалистическая».
Очевидно, что в такой оптике не может быть и речи о России «по-михалковски». Речь идет о России, в которой существует партия, взявшая на вооружение его идеи. Даже находясь у власти, такая партия никогда не выполнит положений своей программы, ибо она будет вынуждена постоянно оглядываться на своих конкурентов. Электоральные границы всегда подвижны: если некоторая часть «консерваторов» всегда будет голосовать за свою партию, то другая часть может в любой момент переметнуться к «либералам» (или «социалистам»). Надо постоянно угождать нестабильному электорату, и поэтому партийные политики на Западе всегда склонны к масштабным компромиссам – за счет идеологии.
Многие уже успели сравнить манифест Михалкова с программной работой А. И. Солженицына «Как нам обустроить Россию», которая вышла двадцать лет назад. Отчасти это сравнение уместно, ибо в обоих случаях имеет место национально-консервативный либерализм. Однако, Солженицын все-таки пытается хоть как-то дистанцироваться от западной модели, предлагая избавить власть от влияния партий. Но в консервативном манифесте этого нет и в помине, нам предлагается просто скопировать западный опыт. И здесь «имперец» Михалков придерживается той же стратегии, что и наши национал-демократы – от К. А. Крылова до А. А. Широпаева.
Хотя есть, конечно, некоторое отличие. Михалков призывает задействовать «предреволюционный опыт российской парламентской практики и партийного строительства». То есть, нам предлагают равняться на механизмы, которые привели Россию к Февралю 1917 года. И партийный образец подобран соответствующий: «Члены «Союза 17 октября», внесшие в 1905 году в практику политической жизни России принцип солидарного осуществления реформ представителями государственной бюрократии и гражданской общественности и видевшие свою главную цель в «мостостроительстве» между земским самоуправлением и верховной властью, являются историческим примером партийного объединения просвещенных консерваторов, сыгравшего значительную роль в деятельности Государственной думы третьего созыва».
Что ж, всем известно – какую роль сыграли октябристы в отстранении от власти Государя. И его отречение принимал один из лидеров «Союза-17-10» А. И. Гучков – вместе с другим «просвещенным консерватором» («прогрессивным националистом») В. В. Шульгиным.
Но если октябристы все же были за конституционную монархию, то у Михалкова о монархии нет и полслова. По сути, он предлагает нам правую версию феврализма – без Царя, но и без бардака: «Мы считаем, что верховную власть в России следует мыслить как единую и единственную, правовую и правдивую власть. Прототип такой власти исторически нам близок и понятен. В настоящее время он конституционно закреплен и представлен в должности Президента России».
Понятно, почему в консервативном манифесте не упоминается один из ведущих идеологов русского консерватизма Л. А. Тихомиров, основательно критиковавший думскую демократию. В своей работе «Монархическая государственность» он предлагал выбирать народное представительство не от партий, но от сословно-профессиональных объединений и территориальных округов. Тем самым предполагалось обеспечить прямую связь власти и народа – минуя партийных посредников. Но видно, что эти планы никак не вписываются в консервативную модель Михалкова.
Само собой, в манифесте присутствует «гражданская нация» — то есть, та самая пресловутая etat-nation, которая священна для всех либералов: «Нация для просвещенных консерваторов — это духовно-материальное единство всех граждан России, культурно-языковая общность народов, проживающих на ее территории». Капиталистам и либералам всегда было выгодно иметь дело не с народами (почвенными общинами), но с гражданскими коллективами. Они хотели (и хотят сейчас) свести все разнообразие органических связей внутри народа к формально-юридическому аспекту. Им выгоден коллектив, готовый к развитию капиталистических отношений. В рамках etat-nation один гражданин относится к другому не как родич к родичу, но как субъект рыночной экспансии относится к объекту (товару). И такое отношение только облегчает эксплуатацию одной части нации другой ее части.
Но если национальность сводится к юридической формальности, то в нее следует «впихнуть» всех граждан, без различия. А это ведет к смешению народов и, в конечном итоге, к глобальному «человейнику» – уже без всяких национальных государств и культур. Вот почему сторонники etat-nation ничего не имеют против глобализации – она является логическим продолжением их «винегретной» политики. «Национальная» бюрократия, вкупе с «национальным» капиталом, ждет от глобальных проектов новых гешефтов. При этом они надеются сохранить и даже усилить «национальное» государство, что уже совершенно противоречит логике развития капитализма. Капитал интернационализируется, следовательно, ему выгодно стирание любых национально-государственных различий, которые ограничивают переливание финансов и рабочей силы из одной части мира в другую. Михалков пишет: «Мы трезво оцениваем издержки глобализации. Мы осознаем реальные опасности, которые несут миру диктат транснациональных корпораций и спекуляции международных финансовых групп». Но ведь именно эти структуры и находятся в авангарде глобализации. Так как же можно выступать за встраивание в глобальный мир, осознавая, что его главные субъекты несут «опасность»? Наверное, так же, как можно писать следующее: «Мы — за протекционистские меры государства…Мы считаем возможным вступление России в ВТО».
Многие возразят – к чему все это правачество? Что же теперь, требовать разрушения всего и вся – государства, культуры и т. д.? Не правильнее ли улучшать ныне имеющееся – с тем, чтобы достигнуть наших идеалов?
Безусловно, ратовать за хаотизацию и разрушение государства нельзя — хотя можно и нужно требовать разрушения современного мира, который сам разрушает государство. (И здесь современные глобализаторы разных мастей орудуют шустрее всех левых и «правых» нигилистов вместе взятых.) Многие современные институты, при определенных условиях, могли бы сыграть важную роль в трансформации современного мира. Например, сильная президентская власть – особенно, если взять ее белорусский образец. Но правый всегда должен иметь в виду эту трансформацию, рассматривая ее как программу-максимум. Если же рассматривать сильное президенство как самоцель, то неизбежна интеграция в глобальный мир: западная демократия, с ее институтами, предполагает сответствие основной, глобальной тенденции развития капитализма. Поэтому, в любых программных документах должна быть намечена право-революционная перспектива: 1) самодержавная монархия, 2) профессионально-корпоративное представительство, 3) автаркия Большого пространства, 4) некапиталистическое развитие.
Это — основное, хотя здесь возможны разные вариации (например, правосоциалистическая и национально-советская ). На это и должны быть направлены все частичные улучшения. Если же этой перспективы нет, то имеет место быть консервативное оправдание либерального беспредела.
Консервировать сегодня можно только нынешний либеральный порядок, преобладающий повсюду и везде. Вот почему сегодня любой консерватор — либерал, а любой либерал — консерватор. Здесь замкнутый круг, выйти из которого можно лишь одним путем — путем правой революции.
http://www.pravaya.ru/look/20183
