Ганноверский музыкантЗаработкиОт знакомого нам по сказке братьев Гримм немецкого города Бремена рукой подать к Ганноверу. В него-то и занесла судьба моего старого знакомого Володю. Бывший учитель музыкальной школы в советские времена лето обычно проводил в Крыму. Жена с сыном и дочкой загорали на пляже, а Владимир Иванович успевал не только купаться в море. Он играл на баяне ребятишкам-пионерам в Артеке. Семейные затраты на поездку, отдых окупались. Та жизнь растаяла, будто в дымке прощального костра, исчезла синей ночью по завершении курортного сезона. Нынче Володя один отправился на заработки в Германию. Был уличным музыкантом.
Попал туда Владимир Иванович стараниями друга студенческих лет. Тот давно и прочно обосновался в городке – по-сельски тихом посёлке под Ганновером, утвердился – как умелый настройщик музыкальных инструментов. Этот-то Борис приютил у себя Володю не без корысти, которую гость принял, как должное. Отсыревший и облупленный подвал засиял пасхальным яичком. «В свободное время отдыхал, и погреб выкопал», – сам над собой подшучивает Володя и остаётся признателен приятелю: «Когда бы я ещё малярное дело освоил!»
Рабочее место Владимир Иванович выбрал сразу удачное – на людном пятачке возле сквера. Прежде, чем растянуть мехи баяна и пустить пальцы по клавиатуре, уже знал, что концертный, так сказать, зал для него ограничен десятиметровым в диаметре кругом, не более. Человек тут мог выбирать, как ему отдыхать – с музыкой, или в разговорах, или наедине со своими мыслями. С утра играть можно было в девять тридцать, ни минутой раньше, в послеобеденный час и вечером существовали тоже временные рамки. Нарушишь – словно из-под асфальта возникал перед тобой полицейский. При первой встрече с ним Володя понятливо закивал головой, глядя на стрелки часов. «Нихт шпилен». Ограничения просто изумляли его: надо же, чёртовы капиталисты, как заботятся о человеке.
Свой фирменный знак музыкант выбрал безошибочно. Уличный концерт открывал русской «Катюшей». Сменял её тоже родимый украинский «Гопак». Прохожие замедляли шаг, останавливались. Посетители сквера пересаживались на скамейки поближе. Оказалось, ещё в диковинку был славянин, его песенные мелодии.
День ото дня к Володе привыкали. Появились постоянные слушатели, больше – дети и пожилые. Когда приглушал баян, то завязывались знакомства. Плохо, не знал немецкого языка. Чувствовал себя глухонемым. Со временем удалось из чужих уст слышать пусть ломаную, но родную речь.
Несколько раз подходил старый фриц. Садился рядом и рассказывал, что шесть лет отбыл в плену в Минске, отстраивал порушенный войной город заново. Жаль, Владимир Иванович знал столицу Белоруссии лишь по книжным фотоснимкам, мало что мог сообщить собеседнику. Впрочем, это обстоятельство нисколько не смущало немца. Он довольный встречей щурил глаза и улыбался во весь рот – слушал, иногда повторял оживающие в памяти русские слова.
Другой его ровесник, обезноженный старостью, подъезжал на инвалидной коляске. Кое-как Владимир понял, что перед ним воевавший на советском фронте пулемётчик. Глядя на не по возрасту крепкие руки немца, Володя отчего-то вспоминал своего покойного отца. Батя пехотинцем прошёл в боях от Волги до Берлина. Имел ранения. Из-за них мало пожил на нашем белом свете. Володе казалось, что этот инвалид когда-то стрелял в его отца. Не выдержал и признался о своих мыслях немцу. Тот сжал пальцы в кулак, в кулачище, что боксёрская перчатка, и закивал головой: могло быть и так.
Злобы или вражды Владимир Иванович к нему не почувствовал. Наоборот, когда бывший пулемётчик указывал ему на баян, то охотно играл, весь отдаваясь музыке. Немец слушал очень сосредоточенно и долго. Но о чём ему напоминает мелодия – Володя так и не сумел разобрать. Уезжал на своей коляске, прощаясь, вроде с виной в лице.
Нередко из уличной толпы вдруг являлись свои немцы – эмигранты из Советского Союза. Запомнилась женщина, не скрывавшая краской седину в русых волосах. Она просила сыграть «Рябинушку». Слушала и плакала. Егерь из Казахстана жаловался на здешнюю охоту, она ему казалась детской забавой. В последнюю встречу пришел радостный, сказал, что возвращается в Сибирь. Там его уже ждут друзья, любимая работа.
На ребятню Владимир Иванович присматривался с оглядкой, боялся, что прихватят деньги из кепки, которую он клал перед собой не на асфальт, подстилая пустую сумку. Зря волновался: дети всегда кидали свои монетки.
На ночлег к другу ехал не с пустым карманом, что приятно успокаивало – не напрасно вырвался в Германию на заработки.
Пытался, но не всякий раз принимал и понимал здешние нравы. Лето выдалось дождливым. Борис улучил погожий час и выкатил газонокосилку – на лужайке перед домом перерастала трава. А ведь лужайка тут первостатейная, гордость хозяев. Когда Володя откушал красивые, но совершенно безвкусные помидоры, – предложил приятелю: не лучше ли вырастить собственные. Даже вызвался вскопать грядку – поднять целину на газоне. Борис посмотрел на гостя, как на сумасшедшего. После Владимир Иванович убедился: лужайка, что живее существо. Хозяева бесконечно обсуждают и выхваляются густотой травы, её цветом, ровным покровом…
Так вот – не успела загудеть за окном косилка, как к дому подъехал полицейский патруль. Борис заглушил мотор, а ему выдали штрафную квитанцию на приличную сумму. Оказывается, сосед по телефону сообщил блюстителям порядка о том, что косарь вышел на покос в неурочный час, в какой шуметь не положено. Нарушил покой отдыхавших уличных сожителей.
Володе вдруг вспомнилось: на наших «автобанах»-дорогах водители всегда мигнут фарой встречному, если в укромном местечке скрытно наблюдает за движением автоинспектор. И как по команде машины сбавляют ход, послушно подчиняются дорожным знакам, на которые до сигнала чихали.
Тут же люди будто соревновались – кто быстрей заложит полиции друг друга. Не налогами, а штрафами поддерживается приятная ухоженность и чистота везде и всюду. Страхом перед наказанием утверждается законный порядок. Своими наблюдениями Владимир Иванович поделился с Борисом. Тот подтвердил: верно. Иначе и быть не должно. Убеждал непритворно, искренне. Кстати, на соседа он внешне нисколько не обиделся. Убирая косилку, сказал Володе: «Сам виноват».
Как бы поступил Борис, коли сосед, схоже ему бы не дал подремать? Владимир Иванович хотел спросить об этом, но – прикусил язык. Зачем со своим уставом лезть в чужой огород. Уже случалось – не понимали друг друга с земляком, вроде не вместе росли.
Попал Володя на поселковый праздник, что-то сходное с нашим Днем Советской Армии или защитников Отечества.
По главной улице городка шла демонстрация. Впереди катили деревянную пушку. Маршировали парни с деревянными ружьями за спиной. В стволе – цветок. Самое интересное произошло на площади. Подожгли пушку, а в костёр кидали винтовки. Выкрикивали: «Хватит! Навоевались!» И разошлись пить пиво…
О поездке в Германию на заработки Владимир Иванович рассказывает не всем. Признался, что учит немецкий язык. Мысленно опять в дороге на Ганновер. Город ему понравился.
Слушал его, не перебивал. Хотя один вопрос свисал с кончика моего языка, а озвучить его не решался. Володя сделал это сам.
– Совестно мне было снимать, класть перед собой шляпу? Стыдно! Пока не появлялись в ней деньги. Пусть простит отец. Сын консерваторию заканчивает, у дочери выпускной в школе. Детей на ноги ставить надо.
Владимир Иванович побывал в Ганновере ещё раз. Сбылась мечта его молодости. В выходной выбрался в соседнюю Австрию. В Вене, на родине любимого Штрауса, слушал его вальсы. Удивился: ни таможен, ни пограничников, ни визы не потребовалось. Европа живет без границ, а мы, Россия с Украиной, городим их.
Что случилось – не объяснил. Но заявил, что в Германию он больше не поедет. Нужда осталась, но «стоять перед немцами с протянутой кепкой не могу».
Пётр Чалый (Россошь Воронежской области) http://voskres.ru/articles/chaliy.htm
