Рождественское интервью Святейшего Патриарха Кирилла

[Александр Васильевич]

Рождественское интервью Святейшего Патриарха Кирилла



В праздник Рождества Христова Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл ответил на вопросы корреспондента телеканала «Россия-1» Евгения Ревенко.

— Ваше Святейшество, добрый день, это уже традиционное рождественское интервью нашему телеканалу. В этот светлый праздник Рождества Христова в начале нового 2012 года, думаю, было бы уместно попросить Вас подвести итоги года ушедшего. Что было главным для Вас, для Церкви, для общества, какое событие Вы могли бы поставить на первое место, что стало определяющим?

— Это трудный вопрос, потому что на него нет объективного ответа — каждый человек смотрит со своей точки зрения. Но человеческая точка зрения, конечно, не соответствует взгляду Бога на человеческую историю. И поэтому только по прошествии времени, когда более контрастной становится картина, когда уходят полутени и серая краска исчезает, когда видно, где добро, где зло, люди дают более трезвые оценки происшедшему. Поэтому и мой взгляд на минувший год будет, конечно, субъективным, но вот о чем я, может быть, хотел бы сказать.

Было много важных событий в политике, экономике, в социальной жизни, было много положительного — и было то, что очень разочаровывало людей. Но если взглянуть на все это с религиозной точки зрения, то все эти события отражают некую динамику жизни, которая лично меня заставляет о многом задуматься. Что происходит с современным человеком? Мы реально становимся лучше? У кого-то есть ощущение, что мы — как личности, как семьи, как народ — становимся лучше, крепче, сильнее, разумнее. Мы с легкостью используем современные технологии, у нас возникает чувство всемогущества: у одних — от того, что у них слишком много денег, у других — потому что они прекрасно овладели компьютерными технологиями и делают то, что не могли делать в прошлом. А на самом деле это является могуществом или нет? Тема ценностей является самой важной, и от того, что мы называем ценностями, и зависит расстановка событий по шкале.

Для меня самым потрясающим событием было принесение Пояса Пресвятой Богородицы, которое всколыхнуло все наше общество и которое лишь отчасти помогло людям увидеть уровень религиозности в нашей стране. В самом деле, Пояс месяц находился у нас, и, как подсчитали те, кто стоял рядом со святыней, есть определенное количество людей, которое может пройти в единицу времени, — физически больше пройти не может. Так вот, при максимальном наплыве людей в течение всего месяца не смогло бы пройти больше трех — трех с половиной миллионов; ну, а если бы Пояс Пресвятой Богородицы находился в течение года, то это были бы 40 миллионов, — я почти не сомневаюсь, что так, — а, может, и больше. А если бы мы провезли Пояс по больницам, по домам престарелых, по сиротским домам, по воинским частям, по местам лишения свободы, — какую цифру мы бы тогда имели? Все это свидетельствует о том, что вера очень глубоко внутри человека, и к счастью, несмотря на наши исторические потрясения, а таких было много, особенно в XX веке, генетически мы храним веру.

И пока вера живет в нашем народе, это самое сильное, самое светлое и самое вдохновляющее явление. Тогда мы не потеряем шкалу ценностей, тогда нам никто не заморочит голову, и мы сами себе ее не заморочим, тогда мы действительно сохраним способность жить. А когда человек сохраняет способность к Жизни с большой буквы — не к физиологической жизни, но к жизни культурной, духовной, интеллектуальной, — тогда есть надежда.

Поэтому принесение Пояса Пресвятой Богородицы дало мне великую надежду. И как бы скептически на это ни смотрели некоторые — Бог с ними, я могу потом, если нужно будет, прокомментировать, но сейчас даже не хотел бы об этом говорить, — у нас есть надежда на то, что вера — великая твердыня, основа нашей национальной жизни — существует и даже, может быть, больше, чем сами верующие об этом знают.

— Пожалуй, столь многомиллионное паломничество к Поясу Пресвятой Богородицы, столько желающих прикоснуться к православной святыне — наверное, это было впервые в новейшей истории России. Но как бы Вы могли оценить это событие с точки зрения того, что в нашем обществе довольно сильные антиклерикальные настроения? Почему вдруг возник такой запрос на чудо — и ведь многие такое количество паломников называли чудом?

— Что касается антиклерикальных настроений. Есть миф о росте антиклерикальных настроений в обществе. У нас есть рост в процентном отношении — значительный рост — антицерковной и антирелигиозной составляющей в средствах массовой информации. Но это не отражает настроения людей, это отражает лишь то, что вера и Церковь становятся более видимыми, более значимыми для жизни людей и встречают сопротивление тех, кто не чувствует веры в сердце, кто не связывает с верой в Бога свое будущее, кто считает своей задачей бороться с религиозными убеждениями. Эти люди ведь никуда не улетучились — они присутствовали на протяжении долгих десятилетий в нашей жизни; кроме того, современный потребительский образ жизни содействует формированию агностических настроений. Люди не задумываются о великом, о вечном, о святом, о добре, о зле — они думают о деньгах и о том, как их потратить. И эти два фактора — рудиментарная антирелигиозность советского времени плюс этот новый потребительский контекст — действительно формируют в определенной части нашего общества некое безразличие к религиозной идее. Такие люди иногда становятся питательной средой для распространения антирелигиозных убеждений, чем и воспользовались те, кто профессионально работал и работает в этой области — в области антирелигиозной пропаганды, как мы бы сказали в советское время.

Но вот еще что, быть может, более сложное. Действительно, современный образ жизни как бы вытесняет Бога. Вот Вы сказали о чуде, а что такое религия? Религия — это связь с Богом. Человек обращается к Богу и в ответ на это получает нечто просимое. Поэтому каждая молитва — это чудо. Если бы я не переживал это чудо в своей жизни, я бы никогда не надел рясу, я бы нашел, чем заниматься, но только потому что я с детства слышал и чувствовал, как Бог отвечает на мою молитву, я стал не просто верующим человеком, глубоко верующим, — я всю свою жизнь этому посвятил.

Вот некоторые говорили: «Пошли, мол, к какому-то кусочку материи, — это же язычество, это же суеверие». Но, во-первых, слово Божие говорит нам о том, что через материальные предметы энергия параллельного мира передается в наш физический мир. Тень проходящего апостола Петра исцеляла больных. Платок, который держали в руках апостолы, исцелял больных — это в слове Божием сказано, поэтому даже самые рационально мыслящие христиане, самого крайнего протестантского толка, и то признают факт, что в Библии говорится о чуде. А в Ветхом Завете? Вся Библия — это Священная история, в центре которой присутствует чудо. А иначе и быть не может, потому что в ответ на молитву Бог дает нечто, чего не может обеспечить реальность, и человек это воспринимает как чудо.

Поэтому нет сейчас никакого особого запроса на чудо — как он всегда был, как он проистекал из религиозного чувства, так он и сейчас проистекает, ничего нового не происходит. И через многие, многие годы, если Бог еще потерпит род человеческий и все мы, или наши потомки, будем существовать, люди так же будут верить в Бога, призывать Его имя и, получая просимое, исповедовать это чудо в их жизни.

— Сейчас события в политической и общественной жизни будто бы уплотнились, часть наших сограждан посчитала прошедшие выборы в парламент несправедливыми. По стране прокатились акции протеста, но самые многочисленные были здесь, в Москве, причем люди, которые собирались и на Болотной площади, и на проспекте Сахарова, были абсолютно разных политических взглядов, но они были объединены одним лозунгом — «За честные выборы». В конце года, в самый разгар митингов, Вы в своей проповеди призвали к сохранению согласия и гражданского мира, а ведь впереди у нас, пожалуй, самые ответственные и важные президентские выборы. Что бы Вы сегодня могли сказать властям предержащим и протестующим, как найти это взаимопонимание, как можно протестовать, не подвергая опасности, не расшатывая фундамент нашего общего дома?

— Ваша последняя фраза является ключевой. У каждого человека в свободном обществе должно быть право выражать свое мнение, в том числе несогласие с действиями власти. Если люди такого права лишаются, то это воспринимается как ограничение свободы, это очень болезненно. Давайте вспомним то же самое советское время: не было такого права, оно декларировалось на бумаге, а реально его не было.

В Новочеркасске люди вышли, сказали, что все плохо, что зарплату задерживают, — и что? Пролилась кровь. У людей не было такого права, а сейчас такое право есть, и, конечно, люди этим пользуются. Если они чувствуют наличие несправедливости, какого-то обмана, манипуляции и таким образом выражают свое мнение, то в самом этом выражении нет ничего такого, что сотрясает основы.

Для Церкви этот вопрос очень чувствительный, ведь наши прихожане есть и среди тех, кто был на площади, и среди тех, против кого выступала площадь. Поэтому слово Церкви не может быть политизированным, не может быть несбалансированным в самом принципиальном смысле этого слова. Не в смысле ложных дипломатических балансов, а в смысле того, что слово Церкви должно нести правду, которую примут все — и одни, и другие. И правда заключается в том, что ложь должна уходить из нашей жизни, из политической, экономической, социальной жизни.

Но позвольте мне сказать теперь то, что не может оставить безразличным ни одного из тех, кто протестовал на площади. Из личной жизни — а разве среди протестующих нет тех, кто обманывает своего мужа или свою жену, кто ведет параллельную жизнь, кто нечистоплотен в бизнесе? Но если мы творим неправду в нашей жизни — в семейной жизни, в нашей профессиональной сфере, то почему мы так горячо требуем, чтобы правда сохранялась где-то на макроуровне? А на микроуровне ее не должно быть? Вот Церковь и призывает к тому, чтобы на каждом уровне была правда — на уровне личности, семьи, трудового коллектива, на уровне политических партий, на уровне экономических корпораций, на уровне правительства, на уровне тех, кто возглавляет страну. Правда должна быть — когда я говорил о Божией правде, я имел в виду жизнь по совести, ведь, в конце концов, понятие правды — это просто соответствие Божественным заповедям.

Поэтому первое, что я хотел бы сказать сегодня всем: мы должны научиться жить по Божией правде, то есть мы не должны лгать друг другу.

Второй момент — тот, о котором мы уже с вами сказали: если что-то происходит, у общества должно быть право высказать свое недовольство. Но при этом должна быть определенная мудрость. Вот если бы демонстрации, предшествующие революции 1917 года, закончились выражением мирных протестов и за ними не последовала кровавая революция и братоубийственная война, то сегодня Россия имела бы больше 300 миллионов населения и была по уровню экономического развития либо такой, как Соединенные Штаты, либо даже превысила эта страну.

(Продолжение следует)

[Александр Васильевич]

(Продолжение)

Мы не сумели тогда сохранить баланс и сохранить мудрость. Мы разрушили свою страну. А почему это произошло? А потому что справедливые, в общем-то, протесты людей очень ловко используются теми политическими силами, которые стремятся к власти, а радикальная смена власти — это всегда смена элит. Помните замечательные призывы наших демократов в конце советской эпохи: нужно разрушить номенклатуру! нужно отказаться от всех тех людей, которые ездят на черных «Волгах»!

— Ну, конечно, шторки снять…

— «Шторки снять» — ведь под этот лозунг тысячи выходили. Что произошло? Взяли власть, из черных «Волг» пересели на черные «Мерседесы»…

— И поставили мигалки.

— … и поставили мигалки, и разделили ресурсы страны. Я не оправдываю то, что было, — я просто говорю о том, как легко соблазнить человека. То же самое ведь было и в связи с революцией 1917 года. «Грабь награбленное!» И ведь что? Пошли врываться в квартиры, разрушать усадьбы, спалили страну… А где это награбленное? Новая элита кое-что получила, а народ разве стал жить лучше?

Задача заключается в том, чтобы протесты, правильным образом выраженные, приводили к коррекции политического курса. Вот это самое главное. Если власть остается нечувствительной к выражению протестов, это очень плохой признак — признак неспособности власти к самонастройке. Власть должна настраиваться, в том числе воспринимая сигналы извне.

Я никого не хочу учить, я просто скажу, как я сам работаю. Я постоянно стараюсь слышать эти сигналы — и через Интернет, и через переписку; и происходит, если Вы могли заметить, самонастройка церковного аппарата, быть может, недостаточная. Я отдаю себе отчет в том, что мы очень далеки от совершенства, но эта обратная связь в Церкви существует — еще и потому, что священники исповедуют людей.

— А вы читаете Интернет?

— Я, к сожалению, имею возможность очень мало сидеть у компьютера, но мои коллеги дают мне исчерпывающую информацию о том, что происходит в интернет-сообществе, ну, а когда есть какая-то свободная минута, я смотрю. Не могу сказать, что меня радует все, что я там вижу, но мы должны учиться — как Церковь сейчас учится, так и власть должна сейчас учиться воспринимать сигналы извне и корректировать курс. Помню, вышла замечательная книга, — не могу сейчас навскидку назвать имя, но это был один известный американский экономист, который в начале 70-х годов, когда начался первый энергетический кризис, написал книгу «Корректива курса», потому что мировая экономика больше не могла развиваться в тех условиях, которые сложились к началу 70-х годов. Я прочитал эту книгу, и первая мысль, что мне пришла в голову, — как важно научиться корректировать курс.

Вот главное послание власти и главное послание людям: нужно уметь выражать свое несогласие, но не нужно поддаваться на провокации и разрушать страну. Мы полностью исчерпали лимит разделения. У нас нет больше права на разделение, и власть должна через диалог и слушание общества корректировать курс. И тогда у нас все будет хорошо, потому что ведь есть умные люди — образованные, достаточно энергичные — которые способны, я думаю, совместно работая и опираясь на широкую поддержку людей, правильно определять развитие страны и содействовать процветанию нашего общества. У меня такое глубокое убеждение, и я очень хотел бы передать это убеждение всем тем, кто нас сегодня видит и слышит.

— Все мы прекрасно помним, что еще в 2008 году Вы принимали участие в масштабном проекте «Имя России» и во многом благодаря именно Вам тогда на первое место вышел благоверный князь Александр Невский. С точки зрения дня сегодняшнего, того накала страстей, которые кипят порой на наших улицах, какой, Вы полагаете, лидер нужен сегодня России?

— Когда закончился раунд по выявлению героя, который стал именем России, то в одной из своих передач Никита Сергеевич Михалков, который защищал Столыпина и который несомненно был расстроен тем, что не Столыпин стал именем России, замечательно подвел результат всей дискуссии. Он сказал: «Я еще раз подумал и пришел к выводу: если бы Александр Невский был президентом, он непременно взял бы Столыпина премьер-министром».

Вот я и не хочу ничего говорить, но мне кажется, что идеальные черты этих двух замечательных исторических персонажей должны быть примером для власть имущих. Нужно ориентироваться на самую высокую планку — ту, что канонизирована в сознании нашего народа или которая глубоко почитается всем обществом.

Ну, а если говорить о том, о чем, может быть, сегодня многие думают и на что сегодня нацелено внимание людей, — а в чем, собственно говоря, должна проявляться в приоритетном плане власть высших должностных лиц? Ведь приоритеты в работе всегда связаны опять-таки со шкалой ценностей. Думаю, невероятно важным качеством, которое во многом будет определять и приоритет повестки дня, является чувство ответственности человека перед Богом. Если это верующий лидер, он ни на минуту не должен забывать о своей личной ответственности перед Богом. Это Бог его привел к власти — через людей, через какие-то механизмы, но Бог допустил, что тот или иной человек воспринял эту великую ответственность, и Бог с него будет спрашивать не только за его личные грехи и прегрешения, но и за все то, что он сделал или не сделал для жизни народа.

Ну и, конечно, ответственность перед людьми, и здесь я хотел бы сказать о том, что является для России, пожалуй, самым важным — это чувство справедливости. Когда-то, обращаясь к международному сообществу, я сказал, что у каждой великой страны есть некий лозунг, с которым она могла бы обратиться, а иногда и обращается, к миру. Например, лозунг Америки — демократия, и мы знаем, что во имя этой демократии происходит во всем мире. А какой мог быть лозунг России? Только один — мир и справедливость. Потому что для нашего человека справедливость — это невероятно важное измерение качества человеческой жизни. Если нарушается система справедливости в обществе, система начинает расшатываться. Почему это происходит? Глубоко убежден — от наших религиозных корней. Хотя нам сейчас некоторые внушают, что современное российское общество более индивидуалистично, чем любое другое, это не так. От наших религиозных и культурных корней происходит это обостренное чувство справедливости, и каждый правитель должен это иметь в виду. Политическая программа партии, если эта партия обладает властью, должна иметь это в виду. Но что самое главное —  практическая политика должна быть направлена на это.

— Ну так чего же не хватает?

— Не хватает многого, и часто это не зависит от политических лидеров и не зависит от того, что написано на бумаге. Позвольте, приведу Вам один пример. Сегодня протестные настроения направлены против власти, и очень часто мы говорим, что это происходит в связи с коррупцией власти. Это действительно так. Как-то недавно я включил телевизор, и по какому-то каналу шел советский фильм, не знаю какой, потому что не досмотрел его до конца. Сцена в магазине — покупатель и продавец. Продавщица хамит, покупатель, несчастный человек, стоит. И вдруг меня осенило — а что это за картинка с философской точки зрения? Да ведь это отношение власти и безвластного! Кто в этой картинке имеет власть? Продавщица. Потому что власть — это способность свое навязать другому, повлиять на человека так, чтобы осуществить свои умонастроения, свое целеполагание; когда воля одного господствует над волей другого или направляет волю другого. В советское время у нас власть имели продавщицы, зав. складом, товаровед, как говорил классик сатиры, проводники в поездах, люди в ЖЭКах — да везде была власть. Что с системой произошло? Рухнула. Конечно, не из-за того только, что продавцы у нас были злые, хамы и действительно кошмарили человека, но потому, что соприкосновение с властью вызывало у людей отторжение.

Что сейчас происходит? У нас что, с президентом народ общается, с министрами? У нас общаются с милиционерами, с управляющими компаниями ЖКХ — это те же самые ЖЭКи и ДЭЗы, да? К счастью, свободная экономика более или менее решила, кажется, проблему продавщиц. Но ведь нас, простого человека, опять кошмарит этот уровень власти — но и не только этот.

Я использую слово «кошмарить» не потому, что это слово из моего лексикона, а потому, что это слово сейчас широко распространено, и люди понимают, о чем речь идет, не нужно никаких определений. Вот если мы с этим кошмаром справимся на бытовом уровне, на уровне местных властей, в первую очередь, и, конечно, на уровне коррупции на более высоком уровне, — тогда будет снята тема отношений человека и власти. Я не могу давать социальных и политических рецептов, как с этим справиться, хотя какие-то мысли у меня есть, как и у любого гражданина. Но как пастырь я скажу: ничего у нас хорошего не будет, пока мы действительно не изменим свое умонастроение, пока у нас не будет другое сердце, пока мы не научимся уважать друг друга.

Эти слова Церкви повисают в воздухе — хотя мы стараемся говорить громко, но не все нас слышат. Однако это действительно основополагающий принцип устроения человеческой жизни. Почему? Да потому, что Бог так захотел. Не мы с вами, не правители, не парламенты — Бог захотел, чтобы человек был счастлив только при соблюдении определенных условий общежития. Вот давайте соблюдать эти условия в меру наших сил. Мир преобразится так быстро — мы даже и глазом моргнуть не успеем.

— Действительно, коррупция и взяточничество, которые пропитывают и пронизывают буквально все, — это одна из самых острых и, пожалуй, опасных проблем нашего общества. Часто человек, который не хочет давать или не хочет брать взятку, выглядит просто белой вороной. И что делать человеку, который противится жить по таким извращенным правилам и хочет прислушиваться к голосу собственной совести, и вообще, он может ли противостоять в одиночку этой коррупции?

— Не только может — должен, но не в одиночку, а вместе с другими. Вот для этого мы сегодня — опять использую современное слово — переформатируем характер православного прихода.

Вообще в социологическом плане православный приход — это уникальное явление. Это место, где во имя высочайшей идеи собирается большое количество людей, которые вступают в отношения некой духовной и практической солидарности. В советскую эпоху у нас, к сожалению, из приходской жизни ушла социальная, образовательная, культурная работа, приход перестал быть общиной. Какая община, когда в храм ходить было опасно?! Это вошло в плоть и кровь людей: люди в церковь приходят, как в магазин, —  свечку купить, записочку написать, помолиться и уйти.

Сегодня употребляются огромные усилия, чтобы приход стал общиной, чтобы такие люди, вставшие на путь твердого противостояния злу, могли найти в приходе своих единомышленников, чтобы они могли вовлекать в это Церковь, задача которой заключается в том, чтобы печаловать, то есть бороться за права обижаемых людей. Приход может и должен стать этим очагом, опорной точкой нравственного преображения общества. Но для этого я обращаюсь ко всей нашей православной интеллигенции: пожалуйста, в воскресенье не спите слишком долго, приходите в храм. Приходите в храм для того чтобы помолиться, для того чтобы пообщаться друг с другом. Если в храме все заканчивается после Литургии, обратитесь к настоятелю и скажите: «а мы хотим посидеть, чаю попить», — он обязательно организует. Мы должны иметь действительно систему социальной солидарности. И когда все это связано с духовной жизнью, с высокими нравственными и жизненными принципами, когда все это оплодотворяется молитвой, тогда у человека появляется реальная способность и возможность сопротивляться злу и в личной, и в общественной жизни.

Кстати, когда накануне революции Церковь и государство задумались о том, что нужно как-то реформировать общественную жизнь, тогдашний премьер-министр Витте, человек, как известно, либеральных взглядов, предложил митрополиту Антонию (Вадковскому), который был тогда Петербургским митрополитом и Первенствующим членом Святейшего Синода, подумать о том, как можно использовать систему православных приходов для реформирования России. И они начали писать прекрасный церковный устав, но охранительная часть власти в лице Победоносцева, известного обер-прокурора Святейшего Правительствующего Синода, узнала об этих попытках, доложила государю императору, и Витте запретили разрабатывать вместе с митрополитом проект такого реформирования общественной жизни, который предполагал, что не политические партии, не протестные группы, а приходы становятся очагами общественной и социальной активности в обществе — для того чтобы эта активность служила на благо людям и на благо Отечества. Думаю, если бы эти планы реализовались, никакой революции в 1917 году бы не произошло. Дай Бог нам всем вместе реализовать сегодня эти планы, и тогда мы будем застрахованы от революций.

— Вы сегодня довольно часто вспоминаете и 1917-й год, и предреволюционный период. С учетом накала страстей к какому периоду времени Вы бы могли отнести сегодняшний день?

— Конечно, по накалу страстей это нельзя сравнить ни с предреволюционными месяцами и годами, предшествовавшими революции 1917 года, ни с тем, что происходило на излете перестройки. Последнее многие из нас помнят хорошо, но иногда из малого вырастает большое; и поэтому сегодня мое особое слово к нашему народу: помнить, что мы исчерпали лимит конфронтации, что мы исчерпали всякую возможность осуществлять революционную перестройку жизни нашего общества. Наш путь —  это спокойное эволюционное развитие, в том числе через реальный диалог с властью, в том числе, когда необходимо, через внешнее выражение протеста, но таким образом, чтобы не сотрясались основы государственной жизни, чтобы не останавливалась экономика, чтобы не разрушались культура, искусство, образование, спорт, наука — все то, что мы разрушили в 90-ые, а еще к этому давайте добавим армию. Мы должны помнить, что у нас нет больше такого права. Но это не значит, что мы должны стагнировать, — мы должны развиваться, в том числе через диалог, через столкновение мнений, через интеллектуальную борьбу, через взаимные убеждения. И я полагаю, что это достаточно сильные средства, особенно в наш просвещенный век, век Интернета, для того чтобы реально менять жизнь страны к лучшему.

(Окончание следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание)

— Церковь сегодня достаточно активно и быстро входит в жизнь простого человека, и, как я понимаю, болезнь общества с этим тоже связана. Из зримых проявлений — это быстровозводимые храмы, это возникновение новых епархий, рукоположение епископов, священников, но как Вы полагаете, это все-таки естественное стремление расширить свое влияние или как-то изменить моральный климат общества?

— Да, конечно, изменить моральный климат общества. Нам иногда говорят: «Вот Церковь стала свободной, а почему количество абортов не уменьшается? А почему количество разводов не уменьшается? Почему по этим показателям мы впереди планеты всей?»

— Впереди Европы на первом месте…

— Да, совершенно верно. Россия, Белоруссия, Украина, Молдова — четыре страны — возглавляют этот печальный список. Это происходит потому, что часто люди, даже сохраняющие религиозные чувства, в обычной жизни никак не обращаются к своему религиозному чувству с тем, чтобы получить опору, поддержку, в том числе в сфере мотивации своих поступков. А вот теперь вопрос. Начну с примера: мог бы один политрук на 10 тысяч военнослужащих повлиять на моральное настроение армии? Риторический вопрос. Хотя в армии дисциплина: «направо, вперед, пошли в красный уголок, там можно проводить беседу». В среднем по России один приход приходится на 10 тысяч человек — так же, как один священник. Можно с этого батюшки, который приходится на 10 тысяч крещеных людей, спрашивать улучшения статистики в сфере разводов, абортов, наркомании, алкоголизма? Это хорошо, что такая средняя цифра за счет провинции, а в городе Москве — почти на 40 тысяч, а в некоторых районах — на 100 тысяч. Мы живем в безбожном городе. Центр у нас имеет эти прекрасные старинные храмы, а новостройки — вообще никаких религиозных символов.

Вот почему сегодня увеличение количества храмов — это не попытка, как некоторые критики говорят, собирать больше денег и не попытка осуществлять какую-то клерикализацию общества и клерикально влиять на политику. Из того, что я сказал, вы видите: нет такого стремления и желания вообще влиять на политику. Есть только стремление и желание нести нравственный посыл обществу, в том числе и в адрес власти. А вот что необходимо — необходимо, чтобы приходы действительно становились общинами, действительно становились центрами социальной, духовной, культурной активности, центрами, где бы оттачивалась солидарность, взаимная поддержка людей? Для этого община должна быть ограничена разумным количеством людей — вот поэтому мы и пошли по пути создания новых храмов.

Лозунг такой: архиерей и священник должны быть ближе к народу. А как это сделать, если один храм — на 10 тысяч? Не будет же архиерей по улице ходить вместе с батюшками и, подобно некоторым заезжим сектантам, предлагать свои религиозные услуги! В первую очередь нужно увеличить количество приходов и количество священников. Для того чтобы это произошло, нужно иметь больше епархий. Проехав по Сибири и по Дальнему Востоку я, как вы знаете, был поражен, как мало приходов, как мало священников на сотни километров.

— В Сибири особенно.

— В Сибири особенно. 127 приходов на Красноярский край! А Красноярский край — это пол-Европы. Поэтому необходимо было ответить на эту реальную потребность в рамках, опять-таки скажу нецерковным языком, макроадминистративной системы. Нужно было создать сверху систему, которая помогла бы достичь той цели, к которой мы стремимся, чтобы больше людей могли посещать храм и менять свою душу, воспитывать свое сознание, очищать свое сердце. А в условиях современной жизни очищение человека от греха вообще является непременным условием здоровья — подобно тому как человек, который работает в шахте, должен помыться, покидая шахту. Вот и современный человек, даже работая с информацией, соприкасается с такой грязью, что ему время от времени нужно помыться, нужно почувствовать покой, подумать о вечном. Вот храм и приход и дают такую возможность.

— Наверное, состояние общества зависит от того, как чувствует себя отдельно взятая семья, и Вы уже затронули тему большого количества разводов. Действительно печальная картина. В Православии о семье говорят как о малой церкви, другие скажут, что это ячейка общества. Но возможно, что в эти минуты, когда мы с Вами говорим, решается чья-то судьба. Кто-то стоит на пороге разрыва. Что Вы как пастырь и как Предстоятель может сказать тем людям, которые сейчас, в эти минуты, решают, быть или не быть вместе?

— Кризис семьи — это кризис любви, а без любви человек жить не может. Когда мы разрушаем семью, мы разрушаем любовь. Любовь и удовольствие — это не синонимы. Очень часто нам что-то не нравится в семейной жизни, что-то становится некомфортным, как говорят опять-таки современные люди, и, устремляясь к достижению какого-то комфорта, благополучия, мы идем на то, чтобы разрушить свою собственную семью. Этого делать нельзя. Это очень трудно понять современному человеку, но Бог этого не пожелал.

Некоторые скажут: «А что же делать, если любовь прошла?» Любовь прошла или проходит в том случае, когда сами люди любовь разрушают. Если эти радостные, сердечные отношения, которыми овеяны первые годы совместной жизни, оба — и муж, и жена — пестуют, поддерживают, лелеют, охраняют, то это чувство сохраняется до гроба. Но если начинается взаимный обман, параллельная жизнь, то все разрушается.

Путь разрушения семьи — это не путь к человеческому счастью. Конечно, бывают исключения, но не будем сейчас о них говорить, потому что в таком случае каждый скажет: «Я и есть исключение». Будем говорить о том, что нужно сохранять семью, потому что это крепость, это дом, это место, где рядом с тобой родные, близкие люди, способные быть и в радости, и в горе. Для того чтобы это было так, нужно все время возрастать в любви — а в любви невозможно возрастать без самоотдачи друг другу. Я об этом часто говорю — в каком-то смысле любовь должна всегда сопровождаться способностью пожертвовать собой ради другого человека. Если это происходит, если один научился жертвовать собой ради другого или другая ему отвечает, то люди возрастают в любви. Вот тогда ни о каких разводах и речи не идет. Я очень желал бы нашим соотечественникам научиться хранить любовь с первого дня совместной жизни, с тем чтобы как можно меньше наших семей стояло перед этой страшной проблемой разделения, особенно тогда, когда есть дети, когда от этого страдают не только муж и жена, но и несчастные детишки.

— Что касается единства веры и Русской Православной Церкви. В самом начале своего Патриаршества Вы говорили о необходимости сохранять единство Русской Православной Церкви, о том, что ни государство, ни границы, ни политики не могут разделять эту Церковь. Речь, конечно же, идет о нашем духовном понимании такого пространства, как Святая Русь. Вы много ездили в этом году, были на Украине. Как обстоят дела сейчас, есть ли угроза нашему единству?

— До сих пор на Украине, к сожалению, существуют раскольнические группировки, и Церковь наша старается делать все для того, чтобы раскол был преодолен. И сейчас мы молимся и постоянно обращаемся к нашим собратьям, чтобы употребляя, конечно, с обеих сторон необходимые усилия, преодолеть это разделение. Но ведь разделение на Украине продиктовано не религиозными соображениями — это некая историософия определенной части украинского общества, которая была крепко замешана, в том числе, на протестных настроениях позднесоветского и постсоветского периода; и желание разделить Церковь в соответствии с национальными границами — это тоже некое последствие этих политических потрясений. Но ведь что происходит в истории человеческого рода? Границы постоянно меняются: есть периоды создания империй, периоды распада, потом периоды новых интеграционных процессов, — так что, Церковь должна идти постоянно в хвосте этих событий и постоянно менять себя, свои границы и всю свою систему в соответствии с тем, что происходит на политической карте? Например, в Европе — очень поучительно смотреть на европейскую карту, допустим, XVII, XVIII и XXI века. Что было бы с Церквами или, допустим, с Католической Церковью, если бы происходило разделение по всем этим границам? Вот то же самое и в нашей части мира. Поэтому Церковь не идет вслед за политическими переменами, вслед за переменами границ, но это требует от Церкви очень большой открытости, преодоления всякого узко понимаемого национального начала.

С одной стороны, Церковь должна поддерживать национальную культуру и национальное самосознание людей. С другой стороны, она должна всегда делать все это в контексте христианского универсализма. Только тогда мы избежим национализма грубого и радикального, жесткого, и только тогда Церковь может быть матерью для всех, когда человек любой национальности видит в церковном послании этот христианский универсализм. Это и есть построение церковной жизни в соответствии со священной традицией христианства. Русская Церковь остается верна этой традиции, и мы будем делать все для того, чтобы никакие местечковые, сиюминутные политические, националистические и прочие предпосылки и идеи не раздирали единство Церкви. Потому что разделение есть горе, разделение есть минус, а единство — всегда плюс.

— Говоря о современности, я, конечно же, вспоминаю 2007 год, когда Вы в Киеве вышли на Крещатик и обратились к молодежи со словами о том, что должна быть единая Святая Русь. Сегодня мы с Вами разговариваем в таком месте, как Свято-Данилов монастырь, который располагает к неспешным размышлениям, но на самом деле современный человек всегда сгибается под тяжестью той информации, которая на него обрушивается ежеминутно, иногда он даже захлебывается тем объемом информации. Скажите, можно ли современному человеку сохранить себя в этом бурном, иногда не самом чистом потоке информации?

— Можно и нужно. Думаю, для каждого из нас очень важно иметь опять-таки эту систему ценностей. Льюис сказал замечательные слова: «Когда целишься в небо, попадаешь в землю. Когда целишься в землю, попадаешь в никуда». Если у человека остается приоритет духовного, то, даже поглощенный современным информационным потоком, он на ментальном, на рациональном уровне остается способным отсеивать этот информационный поток. У него есть некая матрица, на которую эта грязь не попадает, а если попадает, быстро отскакивает. Эта способность к самосохранению — сохранению своей религиозной и культурной идентичности, своего духовного самосознания — является непременным условием выживания человека в современных условиях. Иначе этот информационный поток всех нас смоет, переформатирует, превратит в перекати-поле — это очень большая угроза для всей человеческой цивилизации. Ну и, кроме того, религиозная жизнь помогает человеку остаться самим собой. Вот мы говорили о храме. Наши мегаполисы — с этой суетой, с этой навязчивой рекламой, с огромным количеством шумов, с огромным количеством стрессов... И вот человек входит в храм, где нет ни шумов, ни стрессов, тишина и покой. Даже просто постоять несколько минут, свечечку поставить, помолиться как можешь, просто подумать, просто остановиться — все это имеет очень большое значение для понижения этого градуса кипения, этой температуры нашей повседневной жизни. Кто-то может сказать: «Это терапия». Да, потому что человек состоит из души и тела, и все наши духовные проявления имеют свою физико-химическую основу. Это наш организм, одно связано с другим. Душа не будет нуждаться в воздействии на нее физических факторов — зрительных, обоняния, осязания, вкуса и так далее, когда она покинет тело. Тело и душа нерасторжимы. И поэтому даже внешний покой, созерцание икон, музыки — уже это помогает человеку. Ну а если не только внешнее, но и внутреннее, молитва и духовное сосредоточение, — то это действительно сила, которая способна удержать человека от многих стрессов современной жизни.

— Ну и, пожалуй, еще один вопрос, который я сегодня не могу не задать. Сегодня, в праздник Рождества Христова, с каким пожеланием Вы хотели бы обратиться к нашим зрителям — и как пастырь, и как Предстоятель Русской Православной Церкви, да и просто как авторитетный человек, который действительно пользуется уважением в обществе?

— Ну, я уже многое сегодня сказал в надежде, что буду услышан теми, кто нас видит или слышит. А в заключение я бы хотел сказать следующее: храните веру в сердце, умейте или старайтесь учиться подниматься над суетой нашей жизни, обращаться к Небу, пред Богом задавать самому себе неудобные вопросы о том, как я мыслю, что и как говорю, как поступаю — вот это и есть религиозная жизнь человека. И каждый на своем опыте почувствует, что осуществление этого пожелания принесет несомненную реальную пользу. На этом основывается жизнь миллионов и миллионов людей, которым так дорого это духовное измерение, что за него они не отдадут никакие сокровища мира. Я бы очень хотел, чтобы как можно больше тех, кто нас сегодня слышит, на своем опыте все это прочувствовали и поняли. Пусть Господь хранит наших телезрителей, страну нашу в предстоящем нам движении по историческому пути, и пусть 2012 год будет годом Божественной милости.

— Спасибо, Ваше Святейшество, и всего Вам самого доброго.

— Благодарю Вас.

Пресс-служба Патриарха Московского и всея Руси

http://www.patriarchia.ru/db/text/1932241.html