Поле русской культуры

[Александр Васильевич]

Юрий  Покровский, Русская народная линия

Поле русской культуры

Часть первая. Русская земля



Русская земля известна с IХ века по Р.Х. и занимала преимущественно лесистую часть Восточно-Европейской равнины от Карпат до верховьев Оки и Волги. Конечно, любое историческое образование возникает не одномоментно, а венчает собой длительные социальные процессы. Одним из таких процессов являлась миграция славян с Запада на Восток.

В целом, возникновение славянской расы и ее миграционные потоки носили весьма противоречивый и порой взаимоисключающий характер вследствие неоднозначных реакций примитивных обществ на культурное влияние Византии. Христианская империя по вполне понятным причинам стремилась окружить себя дружественными племенами и на протяжении веков проводила широкомасштабную миссионерскую политику направленную на пропаганду своего образа жизни среди варваров. Если античный Рим сотрясал Европу своими легионами, которые гнули в бараний рог или истребляли всех несогласных с волениями латинян, то Константинополь больше полагался на могущество Слова; на притягательность своих обустроенных городов и гаваней; на красоту своих монастырей, соборов и дворцов.

Преображение варварской стихии в дружественную силу требовало от миссионеров огромной выдержки, а создание на близлежащих к империи территориях союзнических отношений - благоприятных условий для распространения письменности, государственных институтов и последующей христианизации формирующихся европейских народов. Распространение ромейского влияния посредством вразумления примитивных обществ сопровождалось многочисленными расколами и прочими конфликтами внутри племен. Наиболее благоразумные варвары сами тянулись к Византии, которая длительное время оставалась единственным светочем нравственной жизни и благочестия на всем средиземноморье. Всеми правдами и неправдами неофиты стремились к тому, чтобы жить на землях империи или подле ее границ. Наиболее строптивые, буйные варвары, а также шаманы, знахари, приверженцы преданий седой старины сопротивлялись культурному влиянию христианской империи, как только могли. Конечно, это сопротивление носило очаговый характер, не отличалось организованностью вследствие хронической взаимной враждебности столь органично присущей языческим племенам, и поэтому те, кто отказывался поверить в умирающего на Кресте и затем Воскресшего Бога, устремлялись куда глаза глядят, но преимущественно на север. Расширяющийся ареал христианизации довольно скоро обнаружил свои естественные границы. Ромеи утрачивали интерес к территориям, на которых зимние морозы губили виноградную лозу. Виноделие играло в греческой культуре видную роль еще во времена дионисийских культов.  Христианская символика виноградной лозы также хорошо всем известна. В тех областях, где виноградная лоза не приживалась, ромеи как бы склонялись перед волей Промысла, обрекающего грубых язычников на прозябание в чащобе кровавых суеверий.

Однако на севере Европы беглецы от христианизации сталкивались с германскими племенами, которые не отличались гостеприимством. Миграционные потоки в основном шли по руслам рек Эльбы, Одера, Вислы и сопровождались постоянными схватками славян с туземным населением. Похоже на то, что германские племена побеждали чаще. Но на территориях их традиционного расселения до сих пор остались общины полабских и лужицких славян. Мигранты добрались и до холодных морей, заселили там ряд островов. Наибольшую известность получила пиратская республика на о. Рюген. На протяжении нескольких веков славяне с этого острова грабили прибрежные городки, наводя страх на местное население. Враждебно-настороженное отношение к славянам прочно закрепилось среди германских народов, действительно настрадавшихся из-за этой миграции.

В VIII веке происходит переориентация в перемещении славян- язычников с севера на восток. Германские племена встали на путь создания своих государств и постепенно приобщались, благодаря миссионерам из Римской курии, к основам христианства. Между тем, миграционный поток славян возрастал по той причине, что в Центральной и Южной Европе также стали возникать государства, правители которых принимали самое деятельное участие в искоренении язычества на подвластных территориях. Карпатские горы виделись беглецам тем спасительным рубежом, преодолев который они сохранят привычные верования и обретут спокойную жизнь.

<...> Но спускаясь с Карпат на Восточно-Европейскую равнину (в дальнейшем «равнина») мигранты обнаруживали, что туземные племена совсем не рады появлению непрошенных пришельцев. Чтобы выжить, славяне, принадлежавшие к разным племенам и родам, объединялись, а отвоевав у местного населения определенную территорию, пытались как-то огородить ее, чтобы было легче защищаться. Вполне естественно, они стремились закрепиться в таких местах, которые могли отстаивать с оружием в руках. Наиболее подходили для этого речные или озерные острова, возвышения, имеющие с двух-трех сторон отвесные кручи. Лесистая зона выглядела предпочтительнее, потому что в степи хозяйничали кочевники, которые легко перемещались на своих быстрых скакунах, появлялись всегда внезапно и отличались исключительной агрессивностью. В лесной зоне легче было обустраивать засеки или огораживаться частоколом, а реки и озера служили местами для рыбной ловли и позволяли перемещаться на лодках, выдолбленных из цельного дерева.

Наиболее охотно к подобным перемещениям тяготели разбойные шайки славян, которым было тесно жить на огороженной территории. Ражие мужики мастерили незамысловатые плавучие средства и занимались грабежом всех поселений, которые встречались им на пути и которые не могли дать достойный отпор. Речные пираты нередко попадали в хитроумные ловушки и уничтожались самым беспощадным образом, как туземным населением, так и пришлыми колонистами. Но если разбойники были сильны и сплочены, то коренное население забивалось в лесные чащи, а колонисты славяне при любой благоприятной возможности устремлялись в более безопасные дали.

Постоянные внешние угрозы изматывали и ожесточали мигрантов. Они мечтали о духмяных лугах и тенистых дубравах, где могли бы чувствовать себя вольготно: они верили, что такие заповедные места существуют. Мечта о сытой и безопасной жизни вела их за собой, удаляя от Карпат - естественного рубежа, отделяющего христианский мир от мира языческого.

Однако и на новых местах славян поджидали непонятные, враждебные туземцы, которые часто отступали под натиском колонистов, но затем могли собраться с духом и начать изнурительную взаимную охоту; иногда туземцы обращались к соседним племенам за поддержкой, и возвращались с многочисленными союзниками, полыхая жаждой мщения. В свою очередь, разбитые славяне могли дождаться в укромных местах новой волны мигрантов, чтобы доказать туземцам свое превосходство. Так что в бассейнах Днепра, Двины, Волхова никто не чувствовал себя хозяином положения: все было шатким, изменчивым, ненадежным. Колонии, состоящие из осколков славянских племен, порой взрывались из-за внутренних распрей, и локальная междоусобица заканчивалась избиением более слабой противоборствующей стороны. Доминировало естественное право сильного, т.е. аргумент кулака и дубины был наиболее убедительным. Грубость нравов простиралась и на отношения между полами и между разными возрастными группами.

Скандинавы появились на «равнине», когда славяне успели организовать несколько сотен небольших колоний вкрапленных в толщу туземной жизни. Викинги профессионально занимались пиратством, совершая грабительские набеги по всей Европе. В прибалтийских землях самой ценной добычей служили люди. В Скандинавии широко использовался рабский труд. Со временем викинги расширили ареал своих набегов на «равнине»; они обнаружили славянские разбойные шайки и колонии. Скорее всего, это произошло уже в середине IХ века.

Скандинавы приплывали на своих ладьях-«дракгарах» отрядами в несколько десятков и даже сотен человек. Действия этих отрядов вряд ли носили согласованный характер и не исключены стычки между ними. Наиболее активно вели себя на «равнине» датчане. Они первыми озаботились проблемой; как бы сделать так, чтобы не пускать на «равнину» чужаков. Для этого требовались на реках укрепленные гарнизоны и союзники. В качестве союзников наиболее подходили разбойники-славяне. Так сложился первый славяно-скандинавский союз. Разные отряды викингов участвовали в пиратской экспансии на «равнине», но клан Рюрика оказался самым боеспособным и влиятельным.

В IХ веке норманнские государства возникали по всей Европе вплоть до Сицилии. В это же время появилась и Русская земля, которую контролировал клан Рюрика. Напряженный антагонизм между славянами и скандинавами отсутствовал. И те и другие были фактически колонистами, придерживались схожих языческих суеверий.

Но почерк расселения был разным.

Славяне двигались с запада широким фронтом, а затем сосредотачивались на огороженных территориях. Так расплеснутая ртуть собирается в отдельные шарики. А скандинавы входили на «равнину» острыми клиньями в основном черед устья рек, впадающих в Балтийское море. На своих лодках они добирались до верховьях рек, затем волоком перетаскивали лодки до истоков рек, уже впадающих в Азовское или Черное моря. Для подобных трудоемких операций им требовались помощники. <...>

Из-за своей малочисленности и огромных пространств «равнины» викинги часто оказывались в ситуациях, когда были вынуждены доверять награбленное имущество, а порой и свою жизнь славянам. Поэтому взаимовыгодные договорные отношения здесь были более уместными. Но скандинавы играли роль заправил. Они превосходили славян в поединках, в дерзости набегов, в организации боевых порядков. Викинги чувствовали себя на «равнине» хозяевами положения. <...>

Клан Рюрика подчинил силой оружия наиболее крупные и заметные, но разрозненные общины славян, обложил данью и часть туземных племен. Викинги довольно быстро сообразили, что регулярно собираемая дань в качестве устойчивого источника получения доходов гораздо выгоднее грабежей. Разбойничьи набеги предпочтительны лишь в тех областях, где трудно закрепиться надолго и диктовать покоренному населению свою волю.

Пираты стали превращаться в профессиональных воинов, которые выполняли к тому же многочисленные охранные функции. Дружинники гасили многочисленные конфликты, которые возникали внутри славянских общин; или между отдельными общинами, или между славянами и туземными племенами; не допускали вторжений других кланов для грабительских рейдов; стерегли речные переправы от засад разбойничьих шаек; несли гарнизонную службу в крупных городах. Многочисленные славянские поселения стали подчиняться одинаковым правилам, установленным Рюриковичами, которые постепенно превращались в военную знать. Именно Рюриковичи выработали оригинальный порядок наследования и владения отдельными городами. Так из перекрещивающихся миграционных потоков на «равнину» с Запада и Севера стала формироваться новая историческая общность, а территория ее расселения получила название Русская земля.

Дата появления Киевской Руси хорошо известна из летописей. Но этот период примечателен еще и тем, что усилиями высоко просвещенных ромеев была завершена многотрудная работа по созданию славянской письменности. Ключевую роль в решении этой задачи сыграли два брата из Фессалоник - Кирилл и Мефодий. Византийский император и патриарх Константинопольский рассматривали создание азбуки в качестве важного инструмента в проведении политики христианизации дружественных варварских народов. Изобретение славянского алфавита позволяло начать перевод св. Писания на славянский язык и делать церковные службы более понятными для неофитов с Балкан и Центральной Европы. Сначала с результатами апробации алфавита ознакомился патриарх Фотий и, наконец, в 865 году император Византии удостоил аудиенции всех лиц, участвовавших в создании славянской грамоты.

Примечательно, что в ходе своей подвижнической деятельности Кирилл и Мефодий не только постоянно сообщались с высшими лицами христианской империи, но и многократно посещали различные области и страны, входящие в средиземный регион: побывали на Апенинском и Крымском полуостровах, в Моравии и даже в Хазарии. Но не сохранилось ни одного даже косвенного свидетельства об их посещении Киевской Руси. Возможно, этот языческий край они тогда рассматривали как неперспективный для интеграции в культурное пространство Византии или крайне опасный для миссионерских поездок.

Примечательно и то, что славянская письменность появляется в Киевской Руси уже в Х веке. Скорее всего, ее принесли с собой крещеные славяне, которые решили вернуться в язычество. Ради этого возвращения им пришлось покинуть родные места и бежать за восток за Карпатские горы. Христианизация славян представляла собой сложный, возвратно-поступательный процесс, сопровождавшийся душераздирающими трагедиями и тихими драмами. Общество Киевской Руси было двухслойным, как и в Хазарии до принятия иудаизма. В прикаспийском каганате корпус военной знати составляли тюрки, а так называемое мирное население (рыболовы, скотоводы, землепашцы. ремесленники и торговцы) было хазарским.

Если ромеи не проявляли интереса к жителям Киевской Руси, то киевские князья весьма интересовались положением дел в христианской империи. Конечно, этот интерес был сугубо пиратский. Также правители Руси поддерживали тесные контакты со своими родственниками, которые проживали в Дании; продолжали поставлять туда рабов, добытых в ходе рейдов по землям, занятым туземными племенами. Нередки были набеги русских князей на Волжскую Булгарию, Хазарию: эти торговые государства сосредоточили в своих руках огромные богатства и являлись лакомым куском для алчных и боевитых грабителей.

Когда вооруженные вторжения в Византию со стороны Руси приняли систематический характер, правители христианского мира включили отработанный механизм прозелитизма. Вразумление варваров было не настойчивым, но последовательным, методичным и весьма убедительным. Вторжения русских боевых дружин в пределы империи могли заканчиваться заключением мирных двухсторонних договоров и даже выплатой контрибуций, определенными преференциями в торговле. В результате этого правящий слой Руси становился обладателем диковинных вещей, мастерски сделанного оружия, роскошных одеяний, драгоценных украшений. Киевские князья со свитой получали возможность увидеть обустроенные, продуманно распланированные города. Неизгладимое впечатление на них производила учтивость ромейской аристократии, сложная небесная и земная иерархия христианской церкви. Храбрые и удалые витязи зачастую не знали как себя вести, на чем настаивать в ходе переговоров. На фоне даже мелких имперских чиновников они выглядели неотесанными мужланами. Недосягаемые превосходства византийской культуры задорили князей; кого-то только сердили, но большинство не могли скрыть своего восхищения.

(Окончание следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание)

Ромеям потребовалось около века на то, чтобы киевские князья стали стремиться во всем походить на жителей империи. Кульминацией политики вразумления явилось согласие кн. Владимира креститься, а византийские близнецы-императоры в свою очередь согласились выдать за него свою сестру. Головокружительная перспектива открывалась перед русским князем. Он становился родственником венценосной семьи, получал титул придворного (стольника): Русь обретала статус одной из шестидесяти епархий необъятного и древнего христианского мира; болгарский епископ в качестве порученца константинопольского патриарха выказал намерение крестить всех киевлян, а затем жителей и других русских городов: русские купцы могли беспрепятственно торговать с Византией, а русские дружины за щедрое вознаграждение - охранять границы империи. Вместо розни, грабежей, насилия, которые пытались навязать Византии князья, исходя из своих традиций, ромеи предлагали сотрудничество практически во всех сферах жизнедеятельности тогдашнего древнерусского общества: вместо презрительного отношения к себе, киевский князь обнаружил обезоруживающую учтивость со стороны представителей имперской власти.

По меньшей мере, два с половиной столетия на «равнину» накатывались волны колонистов и пиратов, которые прокладывали себе дорогу, кто дубиной, а кто мечом. Бытовые убийства и стычки между шайками, побоища целых поселений, человеческие жертвоприношения, насилия, чинимые военной знатью по отношению к своим подданным, не говоря уже о пленниках - все это являлось обычной повседневностью. И вот на исходе тысячелетия по Русской земле покатилась другая волна, которая не сопровождалась массовыми избиениями и прочими костоломными эксцессами. Оружие, конечно, применялось, но лишь в качестве чрезвычайных мер. Волна православия шла с Юга и несла с собой образы, символы, понятия преисполненные глубокого смысла. Приезжали небольшими группками люди в непривычных одеяниях; не захватчики, не беженцы, не торговцы, не лазутчики. Ничем не выказывали своего превосходства, вели себя тихо, даже голос редко повышали. Но имели четкие представления о добре и зле, о высоком и низком, о допустимом и предосудительном; причем держались одинаково с детьми и стариками, с мужчинами и женщинами, с посадскими и князьями. Наставники знали ясные ответы на все труднейшие вопросы: Зачем нужно государство? Зачем живет человек? Чего не должен делать правитель? Как придерживаться стези благочестия?

Приезжие с Юга обладали властью системных представлений о мире: они утверждали свою правоту всего лишь суждениями, точно и прочно пригнанными друг к другу. Миссионеры приезжали преимущественно из Болгарии, что не создавало языковых барьеров. Только немногочисленные монахи являлись из далеких экзотических мест; с ливанских гор, из каппадокийских пещерных лабиринтов, из африканских пустынь или островов Эгейского моря. Монахи вели себя замкнуто, но творили поразительные вещи. Рыли по берегам рек глубокие норы и поселялись в них: закапывали себя в землю по грудь, возводили из дерева или камня часовенки и ночами молились в них. Монастыри представляли собой огороженное пространство, но в том городе могли проживать только мужчины, которые подчиняли всю свою жизнь соблюдению внутреннего устава.

Когда на Русской земле накапливались вопросы, ответы на которые затруднялись дать даже миссионеры, то появлялись ромеи, которые намного превосходили болгар практически во всех областях знания и были посвящены в таинства божественных откровений. Ромеи со всеми держались одинаково учтиво и лишь перед монахами выказывали подчеркнутое почтение. Из Константинополя приходили чертежи храмов, иконы, монастырские уставы, богослужебные книги, секреты кузнечного и оружейного мастерства, предметы роскоши.

Волна христианизации могущественно преображала людей, дисциплинировала их жизнь, взнуздывала их страсти и влекла к высоте нравственного идеала. Владимира не случайно прозвали Красное Солнышко. Свет истины вспыхнул над всей Русской землей, снисходя не только к сильным мира сего, но и к недужным. Миссионеры воспринимали скандинавов и славян, как единый этнос, и чем более князья и воеводы чувствовали себя христианами, тем сильнее они сближались с посадскими и отдалялись от своих родственников в Дании. Миссионеры смягчали и старый антагонизм между скандинаво- славянским (пришельцами) и туземным населением; последних тоже понемногу приобщали к христианству.

Под животворными лучами новой религии радикально менялась жизнь практически всех социальных групп. Привходящие символы и образы, подвижники достойные подражания открывали перед жителями Русской земли новые горизонты. Как быстро тают снега дружной весной, так же бесследно уходили в прошлое многоженство, человеческие жертвоприношения, работорговля, культ насилия. Если Святослав Храбрый и многие другие удальцы дохристианской поры прославились своей отвагой и смелостью, то Ярослав Мудрый являет нам совершенной иной тип правителя. Князь пытается равняться на высоко просвещенных византийских вельмож - поборников Слова, он воспринимает власть не столь как орудие грубого принуждения, а как условие для вразумления или исправления людей. Не в казнях и кнуте присутствует Бог, а в справедливости и правде - вот в чем хотел убедить своих подданных великий князь.

Интеграция Киевской Руси в культурное пространство христианской империи была возможна только через усвоение правящим слоем княжества основ св. Писания; через добровольное подчинение своей натуры требованиям нравственного закона. Сочинения архипастыря Иллариона наглядно показывают, как быстро и старательно учились у ромеев самые талантливые русичи, взыскуя на бесконечной «равнине» путей горних и праведных. Душа автора «Слова о законе и благодати» озаряется отблесками сияющих столпов истины, победивших пространство и время . Русский книжник выступает в своем богословском трактате как ученик Великих; Григория, Василия, Афанасия. И в тоже время Илларион видит себя наставником для своих земляков, поводырем заблудших и страждущих.

Божественная мудрость торжествует на Руси свои победы. Наиболее зримо она воплощается в Софийских соборах, которые возводятся в крупнейших русских городах на самых видных и почетных местах. Ведь храм, посвященный божественной мудрости, является самым величественным и почитаемым в Константинополе.

Русские города быстро хорошеют, видоизменяя свой облик в соответствии с требованиями градостроительства, принятыми в империи. Князья перед смертью стремятся принять монашеский постриг, дабы предстать перед очами Судьи нищими и сирыми. Этот постриг является своеобразным подражанием основателю Византии - равноапостольному Константину, который крестился лишь незадолго перед смертью, а после официального обращения в христианскую веру уже не облачался в царские одежды.

Безусловно, это была пора светлых надежд жителей Руси; страна еще недавно слыла диким краем, а теперь стала неотъемлемой частью христианского мира. Грабительские набеги русских князей на Балканы сменились дипломатическими и торговыми миссиями. Паломники с берегов Днепра беспрепятственно достигали святых мест, рассеянных по Передней Азии, Ближнему Востоку, островам Средиземноморья: благоговейно лицезрели красоты Царьграда.

В свою очередь, имперские власти не педалировали создание на Руси институтов, превращающих княжество в самостоятельное государство. К тому времени Византия вошла в довольно сложные отношения с царствами, в создание которых принимала самое деятельное участие в VII - IХ века по Р.Х.

Цари Грузии, Болгарии, Сербии все чаще самовольничали, игнорируя воления христианских императоров. Епархии, не тяготеющие к политической суверенизации, на деле оказывались более надежными союзниками. Так Калабрия, будучи епископатом, оставалась верной константинопольскому патриархату несмотря на то, что географически располагалась рядом с Римом.

Христианский мир, суливший Жизнь Вечную душе каждого добродетельного человека, оказался хрупким. В 1054 г. епархии, ведущие службы на латинском языке, были отлучены от Вселенской церкви: понтифик и вся паства Ватикана подверглись анафеме, как еретики и вероотступники. Было от чего придти в смятение неокрепшему религиозному сознанию жителей Киевской Руси. Обуздываемые христианской моралью страсти вырывались наружу, как лава из жерла вулкана. В ХII веке междоусобица на Русской земле становится будничным делом.

Если двумя столетиями раньше клан Рюриковичей выступил самой влиятельной силой, организующей жизнь на Русской земле, а затем эту миссию взвалили на себя христианские миссионеры и наставники, то после схизмы князья как бы сбросили с себя вериги религиозных ограничений и моральных запретов. Кто-то стремился восстановить разорванные родственные связи с язычниками, оставшимися в Скандинавии, кто-то, наоборот, укрепив брачными союзами свои связи со знатными католическими семействами Польши, Богемии, Моравии, а то и более дальних краев, пребывал в полной растерянности. Ведь после схизмы те страны со всем их населением оказались проклятыми и подлежали презрению. Но самой веской причиной розни между Рюриковичами являлись претензии многочисленных князей на «столы». Соискатели власти рвали Русскую землю на куски и клочья.

Тем не менее, Православная Церковь продолжала играть свою роль усмирительницы страстей  и объединительницы разрозненных частей Руси, где люди говорят на одном языке и переживают схожие чувства. Духовники принуждали грешников-воителей к искреннему покаянию, а то и к примирению: несмотря на распри, все службы в разных городах и храмах проходили в одном порядке. Единое государство не складывалось, за то епархия сохраняла свою цельность и свои тесные связи с Византией.

Схизма не только спровоцировала всплески разнуздания страстей, но и породила перемены, последствия которых будут сказываться на протяжении всего последующего тысячелетия. Чтобы не отвлекаться от основного направления данного эссе, выделим всего лишь одну. На Руси перестали строить храмы во имя божественной мудрости, но с невиданной силой воссиял культ Богородицы. Все возрастающую значимость стали приобретать и праздники, связанные с Пречистой Девой: Благовещение, Успение, Покров.

Схоластические споры между католиками и греками о путях человеческих к подлинному спасению, о сущностях Троицы и месте церкви и ее иерархов в государственном устройстве были весьма трудны даже для духовенства Руси, не говоря уже о мирянах. После века прилежного ученичества у ромеев, обыватели все чаще склонялись к мысли о том, что отвергнутые или просто подзабытые культы плодородия и праздники изобилия земных плодов (урожая) не менее важны, чем христианские. Жизнь ищет способы своего приумножения, а человеческая жизнь к тому же стремится к теплоте общения, о котором помнит каждый ребенок, выросший подле материнской груди. В обществе пробуждаются дурные наклонности, когда земля дает скудные всходы и людям нечего есть. Силы небесные часто гневаются на заблудших и оступившихся, но этот гнев простирается и на невинных. Византийский пантеон святых отнюдь не избавил ни один русский город или даже деревню от моров, пожаров, происков нечистой силы. В тоже время общество крайне нуждалось в заступничестве от кар Господних.

Такой защитницей и виделась жителям Руси милостивая Богородица. Божественная мудрость действительно очень сложна для восприятия: именно это обстоятельство послужило одной их веских причин для интеллектуального обособления греков в качестве народа-богоносца от всех других народов, причастных ко Вселенской церкви. Но каждому человеку понятны и доступны такие проявления добротолюбия, как отзывчивость, сострадание, жалость к ближнему. Причем эти свойства наиболее органично присущи женщинам. Богородица как заступница от напастей, как исток милосердия прочно утвердилась в русском религиозном сознании, удачно сочетая рудименты языческих верований с догматами христианства.

От той давней поры практически не осталось княжеских хором и крепостей, а вот храмы стоят вопреки всем ветрам перемен. На территории быстро растущего Владимирского княжества самые почетные места отводятся храмам, связанным с культом Богородицы. Вечная женственность содержит в себе залог развития и цветения жизни. Образ Богородицы стягивает к себе всю красоту мира и воодушевляет зодчих утверждать эту красоту среди клязьменских лесов и болот. Удачно выстроенные церкви не случайно сравнивают с поэмой или философским эссе, выполненными в камне: своими очертаниями православные храмы порождают движение души, страждущей Града Небесного; в них много плавных, закругленных, вогнутых или выпуклых женственных линий и контуров. Они притягивают взгляд именно своим безмолвием, являющимся содержанием образа непорочной чистоты. В сумрачных пространствах храма, освещенного лучинами или свечами, пребывает сакральная глубина и полнота жизни для благочестивого человека.

Богородице посвящают не только самые красивые храмы, но и самые почитаемые иконы будут содержать преимущественно Ее образ, возвышающийся над пречудным Ребенком - грядущем Спасителем. Иконы Владимирской, Казанской, Курской, Иверской Божьей Матери будут чудотворны даже в списках (копиях), будут ободрять и утешать миллионы людей особенно целительно в периоды исторических переломов и катастроф.

Распространение культа Пречистой Девы оказывало самое благотворное влияние на жизнь древнерусского общества и смягчало грубые нравы той поры. Женщины играли в обществе заметную роль. Они не стеснялись укорять своих властительных мужей в бессовестных поступках, заступались перед мужниным гневом за своих детей и даже за дворовых слуг; играли ключевую роль, как при рождении каждого ребенка, так и при похоронах человека из любого сословия. Именно распространение культа Богородицы и породит впоследствии мнение, что у русского народа - женская душа.

Чем охотнее князья поддавались взаимным распрям и погружались в пучины заговоров друг против друга, тем незыблемее и величественнее выглядела фигура митрополита, возглавляющего русскую епархию. Чем обильнее лилась кровь из-за разнообразных конфликтов, тем ярче сияла слава отшельников и праведников. Идеал монашеского служения постепенно затмевал в общественном сознании притягательный образ богатыря-ратоборца, удальца-молодца.

Заокская глухомань с полугодовалой зимой, скудной землей и непролазными дебрями стала выгодно отличаться от неспокойной Киевской Руси. Выученики византийской аскезы могли проверить себя в суровых условиях на стойкость перед лишениями и сосредоточиться на богоугодных делах. Никогда еще православие так далеко не заходило от границ произрастания виноградной лозы. Но на переломе ХII-ХIII веков на Руси совершался и другой перелом. В верховьях Оки и Волги стало больше возводиться храмов и обустраиваться монастырей, нежели в бассейне Днепра и Двины. Истово-неистовые ревнители веры охотно устремлялись в волго-окский треугольник, чтобы там создать божьи обители.

Пионеров этого общественно - религиозного движения мы никогда не узнаем, но определенный вклад в изменение умонастроение русичей внес Андрей Боголюбский. Он покинул Киев вскоре после того, как в стольном граде был убит его отец - Юрий Долгорукий, и решил обосноваться во Владимире на Клязьме. Несмотря на смену места жительства кн. Андрей также будет убит заговорщиками. Злодеяний в ту пору хватало с избытком и смердам и властителям.

Митрополит будет оставаться в стольном Киеве еще целый век. Однако, тропа проложенная князем Андреем с юго-западной в северо-восточную Русь, быстро превратится в торную дорогу. И устремятся по той дороге те, кто искал нравственной жизни. Возможно отток людей честных и смиренных, христолюбивых и деятельных послужил одной из причин того, что Киев так и остался всего лишь самым крупным городом княжества. Государственное чувство было слабо развито у князей, а Византия не связывала с Русью больших надежд. Своей миссионерской политикой Константинополь преследовал цель нейтрализации варварской агрессии из причерноморских степей, и эта цель была вполне достигнута еще во времена Ярослава Мудрого.

http://ruskline.ru/analitika/2012/08/24/pole_russkoj_kultury/

[Александр Васильевич]

Юрий  Покровский, Русская народная линия

Поле русской культуры

Часть вторая. Золотая Орда



Набег татарской конницы на Русь во многом отличался от пиратских рейдов скандинавов на «равнину» прежних веков. Викинги волей-неволей выступили организаторами единого экономического пространства, дотоле чрезвычайно раздробленного разрозненными славянскими общинами. Русская земля появилась вместе с военным сословием, которое стало охранять свои пределы от вторжений непрошенных пришельцев. Конечно, викинги были достойными сынами дикой Северной Европы, но в расовом отношении не столь уж отличались от колонистов-славян, благодаря чему смешенные браки быстро стали обычным явлением... Впрочем, не будем в новой редакции пересказывать историю Русской земли.

Татары пришли с востока. Прежде чем напасть на Русь, они успели завоевать Китай, Хорезм, часть Индокитая, Персию, Переднюю Азию, Кавказ, Волжскую Булгарию - от многих городов и даже государств остались лишь руины и пепелища. От многих народов - только смутные воспоминания. Утверждения, что Русь стала «щитом» для всего христианского мира, приняла на себя всю ярость кочевников и спасла Европу от разора, являются досужим вымыслом. Татары были хорошо знакомы с несторианами, которые после изгнания из Византии рассеялись по всей Евразии до Дальнего Востока. Несториане не слишком были далеки от истины, когда рассказывали кочевникам о грубых нравах неотесанных европейцев; в ту пору все богатства христианского мира были сосредоточены лишь в Византии. Но христианская империя сама подверглась погрому крестоносцев, и ее правители бежали в Переднюю Азию. В том, что христиане предпочитают жить в бедности, татары могли воочию убедиться, проскакав по Руси, а затем по странам Центральной Европы.

Натиск с востока сопровождался разрушением почти всех крупных русских городов (за исключением Новгорода), истреблением военной знати, массовым угоном наиболее дееспособного мирного населения в рабство. Чудовищный террор был самым эффективным психологическим оружием, которым татары пользовались столь умело, что создали самую обширную империю за всю историю человечества. Особо впечатлительные натуры решили, что пришла «погибель земли Русской». Близлежащее Булгарское царство действительно погибло, как были полностью изведены недавние союзники русских князей - половцы. Но Русь не исчезла, скорее всего, потому, что многие жители сумели укрыться во время набега в дремучих лесах и там переждать смертоносный ураган. Татары, будучи прирожденными кочевниками, одинаково неуютно чувствовали себя в тропических зарослях Индокитая и в таежных дебрях северных широт Евразии. Благодаря этой особенности, урон, нанесенный завоевателями северо-восточной Руси, был меньше, нежели урон, причиненный юго-западной Руси, находившейся в более открытой лесостепной зоне.

С периодом татарского ига связано много легенд и мифов, которые впоследствии утешали национальную гордость русского народа. Один из таких мифов связан с прославлением личности Александра Невского в качестве удачливого полководца и защитника земли Русской от посягательств крестоносцев. Скандинавы, традиционно вторгавшиеся на протяжении многих веков с моря на «равнину», к тому времени стали адептами латинской церкви и свои рейды уже осуществляли под знаменами воинства Христова. Прибалтийские земли тогда еще оставались языческими и недавно обращенные в христианство датчане и шведы стремились приобщить прибалтийские народы к католицизму. Кроме того, после схизмы ХI века противостояние между православной и католической церквами неудержимо нарастало и достигло кульминационного напряжения именно в первой половине ХIII века.

Вооруженные столкновения православных и католиков на Неве и Чудском озере скорее прискорбны, чем победоносны и свидетельствуют о том, что христианский мир раскололся на два враждебных лагеря, вопреки Нагорной проповеди Спасителя. Русь к моменту вторжения крестоносцев была разорена, поэтому рыцари наступали малыми силами. Фактически они проводили разведку боем, чтобы понять, какой кусок Русской земли можно отсечь и присоединить к лону католической церкви. Остается неясен этнический состав дружины, выступившей под водительством св. бл. кн. Александра Невского. Но ему удалось собрать после татарского набега достаточное количества ратников, способных оказать сопротивление крестоносцам.

Суммарные потери несколько десятков рыцарей в обоих сражениях, конечно бы, не остановили орден крестоносцев, да и саму католическую церковь от дальнейших поползновений и притязаний на всю «равнину». Политический статус Русской земли, как сообщества больших и маленьких княжеств, стал в те годы более чем неопределенным. Победы Ал. Невского носили более символическое, чем историческое значение. Спустя несколько лет после описываемых событий вся Русская земля вошла в состав Золотой Орды, которая, в свою очередь, была всего лишь частью гигантской империи. И крестоносцы своевременно приостановили свое давление, ибо поняли, что любое продвижение на восток чревато сокрушительным ответом со стороны тех, кто эту необъятную империю создал.

Административно-территориальное устройство империи Чингисхана во многом копировало Поднебесную. Китай издавна был поделен на провинции, которыми управляли чиновники, назначенные императором. В свою очередь провинции подразделялись на уезды, управляющие которыми назначались наместниками провинций. Таким образом, император оказывал высочайшее доверие наместникам, а последние частично перепоручали свои властные функции своим подчиненным в более мелких административно-территориальных единицах. Золотая Орда тоже стала одной из провинций, которой руководил представитель Золотого рода со своим семейством. А различные бывшие княжества и царства, вошедшие в состав Золотой Орды, превратились в уезды - объекты обложения дани. Оставшиеся в живых Рюриковичи, стали выступать в роли сборщиков дани в русских уездах; предварительно им требовалось как-то заслужить доверие новых властей. Рюриковичи не могли осуществлять судопроизводство, чеканить монеты, иметь боевые дружины, владеть землями, строить крепости; им вменялось в обязанность своевременно отчитываться перед властями Золотой Орды об исполнении законов империи. Князья чутко прислушивались к пожеланиям чингизидов, ревностно осуществляли эти пожелания в надежде заслужить благорасположение к себе Золотого рода. Присутствие татар особенно в лесистой северо-восточной Руси было минимальным и зачастую всего лишь эпизодическим: они предпочитали открытые степные пространства; особенно им нравились низовья Волги и Дона, а также территории современного Ставрополья.

Татары наведывались на Русь, чтобы переписать «дымы», являющиеся первичными объектами дани, приезжали с торговыми караванами или для совершения судопроизводства - казнили преступников, угоняли в рабство провинившихся и должников. Когда происходили какие-то возмущения, бунты, грабежи караванов, стычки славян с туземными племенами, то незамедлительно проводились карательные рейды, которые сопровождались массовыми экзекуциями как зачинщиков беспорядков так и без вины виноватых.

Каких-то постоянных гарнизонов татары не держали: благодаря своей коннице они могли быстро покрывать огромные пространства, возникали всегда внезапно, одним свои видом вызывая парализующий ужас у мирного населения. А другого населения тогда на Руси не было, и быть не могло.

 Носить оружие разрешалось лишь князьям, их телохранителям, посыльным в Орду, да еще тем, кто стерегли преступников, дожидающихся татарского суда. Как и в дохристианскую эпоху, на Руси вновь доминировала грубая сила. Разного рода лихоимцы сбивались в стаи и терроризировали деревни и села: осмелели туземные племена, к которым татары относились зачастую снисходительнее, чем к православным; воспряли славяне-язычники.

Политические бури, происходящие в Большой Орде, заносили в Русь отряды беглецов и преследователей, которые вступали в жаркие схватки, а затем победители занимались грабежами и чинили разнузданное насилие по отношению к мирному населению: после чего убирались восвояси, как дурное наваждение. Только пепелища и руины, горы изуродованных мертвых тел свидетельствовали о произошедших бесчинствах. Налетали и «правительственные отряды», занимались внеплановыми реквизициями, отбирали ремесленников, мастеровых, угоняли людей в дальние края на тяжелые работы. Русь была дальнезападной окраиной гигантской империи и до нее порой доходили лишь отголоски и слабеющие вибрации, а эпицентры событий и потрясений обычно находились в монгольских степях или столицах Поднебесной.

Татары заморозили славянскую колонизацию. Кто проживал в канун нашествия в определенной местности, там и должен был проживать в дальнейшем. Разного рода притязания на земли соседей внутри разноплеменной Орды пресекались в зародыше. Все территории от Желтого до Средиземного морей считалась владениями Золотого рода - самого могущественного из известных в человеческой истории владетельных родов. Вполне естественно, что русские князья не могли не прислушиваться к политическим отголоскам, приходящим из далеких степей; пытались как-то расшифровать их смысл и направленность, чтобы быть готовыми к внезапным переменам. Разумеется, всего нельзя было предвидеть и предугадать. Никто на Русской земле не мог никому гарантировать личной безопасности. Но однозначно более спокойным было проживание в лесном краю, нежели в открытом поле. От Волжской Булгарии не осталось камня на камне. Юго-западная Русь хирела на глазах; зачастую бедные люди не знали, где укрыться от жестоких всадников. В самый канун ХIV века митрополит проехал дорогой, которую еще проложил Андрей Боголюбский, и обосновался в разоренном Владимире. В Волго-Окском треугольнике сохранилось немало монастырей, которые вообще не подвергались разграблению. Более того, число монастырей в лесном краю постоянно росло. Переезд митрополита, отдалившегося от Константинопольского патриарха на тысячу километров, означал то, что в населении северо-восточной Руси первоиерарх видел свою основную паству.

Многочисленные связи, прежде соединявшие насельников земли Русской с Византией, истончились или просто оборвались. Великие князья никогда не платили правителям христианской империи дани, но будучи причисленными ко Двору, часто совершали на берега Босфора поездки, приуроченные к определенным событиям, значимым для всего тогдашнего христианского мира; восшествие на престол нового императора, крестины порфирородного чада, венчание наследника престола. Отправлялись в Византию на учебу или стажировку и отпрыски князей для постижения искусства управления, градостроительства, дипломатии. Большим разнообразием отличались торговые связи и, конечно, церковные. Все визиты в Византию сопровождались богатыми подношениями властям, что, по сути, являлось скрытым налогообложением за право торговать, учиться или быть допущенными в правительственные круги.

После татарского нашествия с Византией сохранились лишь церковные связи. Правители Орды отличались веротерпимостью, не взимали налогов с насельников божьих обителей, не препятствовали архиереям посещать Константинополь для интронизации, молодые монахи направлялись в школы богомазов или в монастыри для изучения греческой грамоты. В свою очередь, ромеи крайне неохотно стали посещать Русскую землю: ведь никто не мог гарантировать им безопасности.

Если ореол воителей и богатырей, каким были окружены князья и воеводы, сильно потускнел и даже совсем поблек под татарским игом, то идеал подвижничества и монашеского служения, в качестве образца подлинной жизни христианина еще прочнее утвердился в сознании практически всех социальных групп Руси. Монастыри все явственнее представали перед униженными исстрадавшимися людьми спасительными оазисами духа, которые огибали завоеватели в ходе своих карательных рейдов. Все социальные различия насельников земли Русской сжались и спрессовались в единый пласт. Любой человек в любой момент мог потерять все имущество, своих близких и свою жизнь; достаточно было вызвать гнев заезжего баскака или случайно повздорить с вооруженным всадников, охраняющим торговый караван. Любое благополучие и возвышение в обществе было шатким, временным. Монастыри же изначально настаивали на равенстве перед Богом, учили смиренному преодолению лишений и напастей, которые обрушиваются на слабого человека. Русская земля перестала быть вотчиной Рюриковичей, как была упразднена и «Русская правда», но монастыри продолжали жить по своим уставам.

Золотая Орда сломала все многочисленные средостения, какие существовали между уделами, между славянскими землями и землями, принадлежащими туземным племенам, между Русью и Булгарией. Однако по территории Орды свободно могли перемещаться лишь татарские отряды, торговые караваны, обеспеченные вооруженной охраной и богомольцы, странники, которые выглядели босяками, и не представляли никакого интереса для разбойных шаек. Изможденные люди с горящими глазами и пылкими мольбами, обращенными к Небесам, казались татарам безумцами, но пользовались большим почитанием в православной среде. Именно благодаря подвижничеству «божьих людей» возрастал накал религиозных чувств у жителей разоренных сел и городов.

На протяжении двух с половиной веков после своего крещения Киевская Русь сочетала в себе редкие очаги христианского благочестия с неискоренимой агрессивностью удельных князей и воевод, мрачный шаманизм туземных племен и горько-соленый опыт сотрудничества разрозненных славянских общин, страдающих затяжными внутренними раздорами. Затем все бесконечное разнообразие отношений оказалось придавленным нашествием восточных завоевателей, но именно под гнетом татарского ига и стал складываться народ православный. Христианство удивительным образом выстаивает и укрепляется в условиях тирании или гонений. Первоначальные христианские общины времен античного Рима мученически претерпевали жестокий произвол властей на протяжении жизни пятнадцати поколений. В условиях экспансии ислама христианские ортодоксы Каппадокии ушли в коллективный затвор - веками скрывались в пещерных лабиринтах, практически ничем не обнаруживая себя.

Золотая Орда представляла собой военную диктатуру иноземного меньшинства, а подавляющее большинство оказалось в положении униженных и оскорбленных людей, которые в своих сокровенных надеждах могли лишь рассчитывать на Божью помощь. В ХIV век православные жители Руси вошли с этой надеждой как со своим главным чувством. Неотмирность ревнителей веры действительно способна творить чудеса, длинная цепь которых начинается с личности самого Спасителя. Христос - бездомный нищий, подвергался глумлениям и унижениям со стороны иудейских жрецов и римских властей, был осужден на жестокую казнь, приравнен к самым отъявленным негодяям и разбойникам. Но воскрес для жизни вечной, очертив пределы могущества для сильных мира сего. Также воскреснет и вся Русская земля, истерзанная и распятая, но осененная светом истинной веры. В этом «божьи люди» не сомневались.

Любое устойчивое умонастроение, захватывающее достаточно широкий круг людей, складывается вследствие воздействия целого ряда обстоятельств. Привходящие события наслаиваются на инерцию социальных процессов порожденных еще прошлыми эпохами; набухающие в душах людей смутные упования разрывают путы разочарований, заставляют карабкаться из пропасти отчаяния к вершинам, недосягаемым для всего временного и тленного.

В ХIV веке накал религиозных чувств приобретает в Волжско-Окском треугольнике особую интенсивность и рафинированность, потому что православные люди жили вдали от властных центров и никак не участвовали в политической жизни Орды. Активная хозяйственная жизнь, блазнящая перспективами устроенного быта и сытого существования, представала эфемерностью вследствие того, что могла в любой момент пресечься из-за натиска внешних неодолимых и разрушительных обстоятельств.

Византийское богословие уже давно сформулировало главную миссию христианской церкви - это обожение жизни, необходимость неустанного приуготовления к возможности сопребывания со Духом Святым.

И это задание все сильнее захватывало наиболее решительные и нетплохладные натуры подневольной Руси, которые мечтали о жизни совсем в другой стране - идеальной и управляемой Небесными Силами. Трогательная легенда о граде Китеже сохранила для нас отголоски тех упований.

Однако христианские подвижники отнюдь не собирались лишь тешить себя сладкими мечтаниями - они действовали. Большинство из них родилось в старинных русских городах, но все свои помыслы эти люди устремляли в заволжские леса или на Север - в те местности, куда татары почти никогда не заглядывали и где туземные племена не отличались яростной враждебностью. Подвижники искренне верили в то, что намоленные места становятся милостливыми и целительными для безгрешного человека.

«Крепись и постись! Постись и молись! Молись и трудись! Трудись и смирись!» - Вот примерно такого пути придерживался человек, ступивший на стезю праведности, которая вела его в лесные чащи, на берега студеных озер и на острова посредине болот. Существуют предания, что подвижники в заволжских лесах вели проповеди среди туземцев и те превращались в кротких агнцев. К святым отшельникам приходили бурые медведи и осененные крестным знамением, отказывались от своих плотоядных намерений. Рои пчел или ос, тучи мошкары способные своими нападениями закусать до смерти любого зверя, огибали стороной землянки и дупла деревьев, в которых жили божьи угодники.

Переезд митрополита во Владимирское княжество, безусловно, послужил дополнительным толчком для образования новых монастырей не только возле самого Владимира, но и в окрестностях Н.Новгорода, Суздаля, Москвы, Мурома, Костромы, Ярославля. Однако, кроме пригородных божьих обителей, за Волгой стали множиться пустыни, скиты и монастыри, которые зачастую создавали люди без духовного сана и монашеского пострига: то были обычные миряне, ведомые движением души, или услышавшие некий божественный зов. Мотив строительства св. Руси как бы витал в воздухе и его подхватывали разные люди, объединенные общем стремлением к обожению жизни в местах удаленных от большаков и крупных городов. Эти одиночки добровольно усложняли свою жизнь, обременяя ее подчас невыносимыми тяготами и лишениями. Многие погибали. Но те, кто обладали «чувством пути», быстро вырабатывали свои уставы поведения в экстремальных условиях, молитвенно преодолевали растерянность и страхи, закреплялись в глухомани надолго.

(Окончание следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание)

Чтобы просто выжить одному среди снегов, чащоб, зверей, нужна недюжинная волю помноженная на строгую самодисциплину: необходимо обладать умениями, которые обычно рассредоточены среди многих людей в поселениях. В отшельничестве следует полагаться только на свой универсализм. Но не будем забыть того, что отшельник уходит в неизвестность не затем, чтобы выживать, а затем, чтобы беспрепятственно посвятить свою жизнь служению Богу. Не столь создание мало-мальских условий, пригодных для сносного существования, беспокоило этих людей, сколь достижение цельности своего бытия, отрешенного от суеты и соблазнов.

Однако, отшельники не оставались в пожизненном одиночестве. Обычно их находили другие подвижники, менее самостоятельные и почитающие основателя пустыни, как божьего избранника. Пустынножитель приобретал бесспорный моральный авторитет для тех, кто выказывал готовность поселиться в намоленном месте и получал благословение первопроходца. Со временем пустынь вмещала в себя уже несколько человек, которые с утра до вечера занимались расчисткой леса, молились, плотничали, снова молились, рыли колодцы или дренажные канавки и снова молились, занимались огородничеством, пахотой, ткачеством и опять молились. И так изо дня в день.

Конечно, среди братии возникали специализации; кто-то бортничал, кто-то плотничал, кто-то ловил рыбу или собирал грибы, кто-то занимался приготовлением пищи, кто-то учил грамоте неграмотных. К пустыням устремлялись богомольцы, странники: перебирались в эти заповедные места целые крестьянские семьи, обзаводились хозяйством. Находясь рядом с праведником, обыватели рассчитывали на Божью помощь и Божью защиту и зачастую не обманывались в своих ожиданиях.

Но в один прекрасный день отшельник обнаруживал, что вокруг него появилось довольно много людей, что пустынь превратилась в монастырь, а к монастырю примыкает уже целая деревенька. И ему, как отцу основателю божьей обители, приходится принимать решения, касающиеся жизни, как братии, так и мирян. К нему идут, чтобы испросить совета или получить благословение, от него ждут участия в похоронах, крещениях, освящениях новых построек: он оказывается свидетелем калейдоскопичных больших и маленьких событий, которые происходят почти каждый день: ему необходимо мирить поссорившихся, утешать безутешных... В итоге он покидал обжитое место, чтобы снова уединиться.

Некоторые праведники успевали за свою долгую подвижническую жизнь создать пять-шесть пустыней или монастырей. Они не стремились к известности или почитанию, но слава их росла. Места, которые они почтили своим присутствием, были чудодейственны или целительны; чем дольше жил праведник в этом месте, чем более надежной защитой небесных сил оно обладало.

Так через обретение праведности отдельными выдающимися личностями, через намаливание уединенных мест, через строительство пустыней и монастырей, через приобщение к божьим обителям новых иноков и благочестивых мирян шло строительство св. Руси. Это строительство не оказывало никакого влияния на соседние народы и страны. А события внешнего мира докатывались до русских городов волнами идей, социальных потрясений. Подвижники веры, покидая города ради жизни в заволжской глухомани, невольно несли на себе отблески мировых пожаров или вспышек новых воззрений, касающихся основ жизни.

Многие важнейшие мировые события были окрашены в религиозные тона и не могли не интересовать насельников отдаленных пустыней и монастырей. Правители Золотой Орды обратились в мусульманство и объявили ислам государственной религией. Приобщение язычников к любой мировой религии сопровождается драматичными коллизиями, которые не обошли стороной и татарское общество. Многие представители военной знати, включая высокородных чингизидов, активно сопротивлялись победной поступи магометанства. Они прекрасно понимали, что единство гигантской империи зиждется на этнической общности правящего меньшинства, исповедующего веротерпимость. Но в действительности, татарские правители Поднебесной приобщались к конфуцианской мудрости, в то время как монгольские степи постепенно завоевывал буддизм; в Сибири по-прежнему процветал шаманизм; в Средней Азии завоеватели-кочевники обратились в мусульманство.

Правящий слой Большой Орды довольно регулярно собирался в каком-то одном, заранее обговоренном месте, для решения общегосударственных дел, причем религиозные предпочтения военной знати, всегда оставались в тени. Однако из жаркой Аравии подули ветры религиозного радикализма; столпы суфизма требовали от правоверных отказа от потребления вина, от смешанных браков и даже отказа от обычного общения с иноверцами. Империя Чингисхана, охватившая столь различные культурные ареалы, изначально была обречена на распад.

Что касается самой Золотой Орды, то исламизация правящего слоя сопровождалась жестокими казнями прославленных богатуров, выдающихся темников и даже представителей Золотого рода. Подобные акции устрашения, проводимые тогдашним правителем, ханом Узбеком, не могли не порождать смятения в среде тех, кто привык чувствовать себя хозяевами положения. Золотую Орду наводнили дервиши, улемы, шейхи из разных стран обширного мусульманского мира, которые по разному истолковывали учение пророка и зачастую только усиливали сумятицу в умах татарского населения. Боясь быть казненными, многие воины-язычники бежали в необъятную Сибирь или забивались в лесные дебри православного Севера.

Во второй половине ХIV века великий хан со своим Двором и всей своей армией были изгнаны из Китая. Единый политический центр империи перестал существовать, и отдельные улусы превратились в независимые государства, которые не замедлили предъявить друг к другу территориальные претензии. Всю вторую половину века по «равнине» то в одном, то в противоположном направлении пересекали многотысячные конные отряды Джинибека, Едигея, Тохтамыша, Тамерлана и многих других выдающихся полководцев той бурной эпохи. Подобные перемещения сопровождались жаркими схватками, потоками беженцев, стремительными погонями, кровавыми переправами через широкие реки. Естественно, непроходимые леса, столь неудобные для стремительной конницы, являлись наиболее желанным местом для тех, кто искал надежного укрытия. Оказавшись в непривычной для себя обстановке, татарские воины пытались заручиться поддержкой русских князей. В таких случаях привычные взаимоотношения между покоренными и завоевателями существенно менялись. Завоеватели выступили в роли просителей, а покоренные в роли работодателей. В условиях политической дестабилизации Орды русские князья остро нуждались в храбрых воинах и охотно зачисляли на свою службу татар-беглецов, отщепившихся по тем или иным причинам от своих армий и своих повелителей. Фактически, русские князья после изгнания из Китая династии Юань (это случилось в 1368 году) приступили к созданию незаконных вооруженных формирований. И похоже на то, что немало оружейных дел мастеров трудилось в отдаленных монастырях: там же при монастырях молодые ратники обучались боевому искусству, а бывшие завоеватели выступали в качестве инструкторов. Ведь военно-служилое сословие Руси было полностью уничтожено более века тому назад и приходилось по крупицам его восстанавливать заново.

Что касается Византии, то там вершились примечательные события несколько иного рода. Благодаря усилиям выдающихся богословов (Михаил Пселл, Григорий Палама, Никита Кавасила и др.) на берегах Средиземного моря зародилось учением исихазма, которое постулировало необходимость цельности религиозного сознания, благодаря чему вся жизнь христианина превращается в индивидуализированную форму молитвенного служения.

Ведь человек зачастую говорит одно, а поступает совсем по-другому, но при этом, ни его слова, ни его поступки не обязательно соответствуют его мыслям и побуждениям. Слабый и грешный человек оказывается беззащитен перед искусами и гибнет в паутине своих слабостей. Но сильный человек (а силы ему придает Божья милость) способен так выстраивать свою жизнь, что все его мысли и побуждения будут сосредоточены на религиозно-этическом идеале и тогда отпадает необходимость убеждать других в своей правоте, потому что правота праведника проступит из его поступков и дел. Благодаря исихазму преодолевался антагонизм между духовным и материальным; христианин обретал цельность, предельно возможную для тварного существа, несущего в себе образ Божий.

Византия продолжала ярко излучать свет благочестия благодаря личности Иоанна Кантакузена, вокруг которого образовался тесный круг ромеев - аристократов, убежденных в преимуществах Слова над культом грубой силы. Кантакузен наследовал императорский трон от своего тестя Иоанна У Палеолога. Но вскоре отказался от светской власти, принял монашеский постриг и возглавил константинопольский патриархат. В круг Кантакузена входили выдающиеся писатели, дипломаты, архитекторы, мыслители, которые представляли собой «духовное ядро» православного мира.

Строители св. Руси жадно впитывали идеи из Византии, которые настаивали на необходимости индивидуального строительства души и укрепляли веру в то, что не в силе Бог, а в правде. Но строительство души существует для каждого человека всего лишь как возможность, а как подлинность оказывается уделом редких единиц.

Неукротимый дух подвижников материализовался в часовни, церкви, пустыни, в чудодейственные намоленные места, скреплял своим примером монашеские братства, воодушевлял молодых людей с пылким сердцем держаться трудных путей праведности. Создание монастыря, бытие которого тщательно поддерживают сменяющиеся поколения людей, посвятивших свою жизнь служению Богу, как нельзя лучше сочетало в себе бренное и вечное, воплощало Слово в конкретном Деле. Жизнь подвижника уже ушедшего в мир иной, тем не менее, продолжалась в сказаниях, легендах, в знамениях и чудесах, которые вначале передавались из уст в уста, а со временем запечатлевались на бумаге: ведь монашество являлось самой грамотной частью народа православного. И поэтому нет ничего странного в том, что именно основатели и первые настоятели монастырей доминируют в житиях.

Под термином «культура» мы обычно разумеем условия, благоприятствующие созданию архитектурных ансамблей, философских школ, исполнительского мастерства, а также свод традиций и обычаев. Но в ХIV веке выдающимся культурным достижением на Русской земле явились подвижники, не создавшие шедевров литературы, архитектуры, иконописи (или живописи): они выступили в качестве формователей и пестунов удивительного человеческого типа - строителя Святой Руси.

Строитель св. Руси непоколебимо верил в возможность преображения холодного, жестокого мира в бескрайнюю страну добра и живоносного света. Человек довольствуется малыми и даже ничтожными дарами природы, но при этом всю свою волю, все свои чувства и желания концентрирует на восхождение к высотам праведности. Формирование такого типа идет через отрицание всех обывательских свойств, через воспитание в себе особого характера, неуступчивого перед натиском внешних обстоятельств. Многочисленные ограничения и запреты составляются самостоятельно и принимаются добровольно: вместо радости общения - затвор: вместо взаимовыручки - одиночество: вместо удобных одежд - вериги. Переделывание себя - слабого тварного существа в «раба Божьего» - смиренного и бесконечно терпеливого, требует многолетнего закаливания тела и души. Доказательством побед над властью инстинктов выступают нетленные мощи.

Кроме основателей пустыней, скитов и монастырей, особым статусом пользовались старцы. Они не боялись совестить князей или епископов за неблаговидные поступки. Ими правила вера в могущество Слова, перед которым пасует любая нечистая сила. От старцев шла молва, легко преодолевающая дремучие леса и топкие болота: вестниками молвы были странники, богомольцы, исцеленные. Часто нелицеприятные моральные оценки и суждения старцев крайне раздражали князей и высшее духовенство. На законы Золотой Орды запрещали любые формы притеснений и тем более казни тех лиц, которые вели себя лояльно по отношению к татарским завоевателям. Лишь после распада Орды русские князья вернули себе право карать или миловать своих подданных.

Тогда голос старцев стал глуше, но появились юродивые. Благодаря своему экстравагантному поведению эти люди не от мiра сего приобретали возможность говорить правду в глаза любому человеку, вне зависимости от его социального положения.

Если в начале ХIV века жители Руси были окружены со всех сторон язычниками, то на исходе века ситуация радикально изменилась. Соседняя Литва вошла в лоно католической церкви. Таким образом, вся «равнина» оказалась местом встречи двух противоборствующих между собой христианских церквей с магометанством, т.е. религиозная принадлежность конкретного человека приобрела особую остроту. А расово-племенные различия наоборот стали сглаживаться.

Хорошо известно, что многочисленный клан темника Мамая после неудачного похода на Русь был вынужден покинуть Крым и найти себе пристанище в Литве. Некий хан Деватьяр, спасаясь от преследований Тамерлана, забился со своим отрядом в глушь Вятскую и осел там. В свою очередь, литовцы-язычники искали укрытия у русских князей. Немало православных перешло в магометанство. Русские купцы, принявшие ислам, получали возможность нанимать вооруженную охрану для своих торговых караванов и путешествовать со своими товарами по необъятному мусульманскому миру. Угнанные в полон русичи вели жалкую жизнь рабов, но отказавшись от православия в пользу ислама, получали возможность изменить свой статус; они становились свободными слугами или даже ремесленниками.

«Равнина» превратилась в своеобразное ристалище, где три мировоззрения соревновались друг с другом в убедительности. Но у православных было одно существенное преимущество; воспитанием своих чувств они занимались уже не один век, в то время как татары и литовцы приобщились к мировым религиям совсем недавно. Однако с политической, экономической и всех прочих точек зрения Русская земля представляла собой всего лишь территорию, не имеющую четких границ. Золотая Орда и Литва располагали всеми институтами, присущими суверенным государствам; правителями и военной знатью, армиями и своими законами, дипломатическими соглашениями с соседними странами.

Летописцы в первую очередь интересуются датами возникновения и гибели государств, полководцами, выигравшими судьбоносные сражения. Стоит заглянуть в столицу любой европейской страны, чтобы убедиться - кто являются ключевыми историческими фигурами; правители-воины, а также маршалы и адмиралы. Именно в их честь устанавливают самые представительные памятники на самых оживленных перекрестках и площадях. Составители русской истории испытывали серьезные трудности при попытках объективно квалифицировать Русь как государство с богатым героическим прошлым. Проводились даже параллели с испанцами, которые на протяжении пяти веков отвоевывали Пиренейский полуостров у арабов. Отнюдь не случайно так много внимания уделяется историками Куликовской битве, победа в которой расценивается как начало освобождения Русской земли от иноземных захватчиков.

В последней четверти ХIV века русским князьям действительно удалось создать незаконные вооруженные формирования. Они воспользовались политической неразберихой наступившей в гигантской империи Чингисхана после изгнания из Китая династии Юань, и сумели привлечь на свою сторону язычников татар и литовцев. Но если составить перечень сражений, в которых русские отряды и полки участвовали против Орды на исходе века, то поражения идут одно за другим.

Царевич Арапша полностью уничтожил на реке Пьяна нижегородский отряд. Вскоре после Куликовской битвы, хан Тохтамыш разорил Москву. Только- только Москва стала заново отстраиваться, как в ее окрестностях появилась армия Тамерлана, и никто из русских князей не мог бы оказать достойного сопротивления пришельцу. К счастью «Железный хромец» давно уже участвовал в серии громких сражений на территории Золотой Орды. Бедные русские города его совершенно не интересовали, полководец искал совершенно другого противника.

В ХV век Русь вошла как во мглистый туман; ее юго-западная часть все очевиднее приходила в полное запустение: города обезлюдили, поля зарастали ковылем да кустарником: монастыри подвергались бессчетным разграблениям шайками разбойников. Зато набирала силы Литва. Византия медленно погружалась в пучину забвения, а Ватикан стал венчать собой вершину всего христианского мира. Католики вели себя чрезвычайно активно, вовлекая в свои орбиты новые народы. Латинская церковь выглядела молодой и здоровой на фоне древней греческой церкви. Повсеместно народы, исповедующие «одряхлевшее» православие, жили на положении людей низшей расы; у них иноземные, иноверческие правители, они были вынуждены содержать оккупационные войска или гарнизоны и платить непосильную дань. Православные люди составляли основную часть «живого товара», которым бойко торговали на средиземноморских рынках генуэзцы, венецианцы, турки-сельджуки.

Католический и мусульманский миры зажали Русь в крепкие тиски. Подвижники православия, иерархи церкви в крупных русских городах и старцы в заволжских лесах, игумены и молодые послушники все отчетливее осознавали себя последними носителями истины, которая неудержимо угасала на просторах Азии, Африки и Европы. Стояние у «последней черты» означало превозможение жестокой силы сосредоточенной в чужих мирах, придание св. Руси свойств неуязвимости. В лесах заокских и заволжских, на берегах студеных озер и морей, вопреки лютым морозам разгоралось пламя веры в Божью милость и в Божью помощь.

http://ruskline.ru/analitika/2012/08/31/pole_russkoj_kultury/

[Александр Васильевич]

Юрий  Покровский, Русская народная линия

Поле русской культуры

Часть третья. Мессианизм



История демонстрирует впечатляющие примеры того, как общества, живущие среди великолепных храмов и дворцов, впадают в состояние варварства и даже дикости. За несколько десятилетий растерявшиеся люди утрачивают драгоценный опыт предшествующих поколений в архитектуре и ваянии, забывают секреты технологий, становятся невежественными грубиянами, отказываются признавать моральный авторитет великих правителей недавнего прошлого. Достаточно вспомнить Римскую империю после смерти Марка Аврелия... <...>

Когда пал Константинополь, в мусульманских и католических странах никто не сомневался в том, что историческая роль православия исчерпала себя. Везде православные народы находились на положении угнетенных со стороны более молодых, энергичных исторических общностей. Территории расселения католиков и мусульман постоянно расширялись. Христианские ортодоксы ни в одной стране не были правящим слоем, но во многих странах составляли основу социальных низов.

В эпоху своего заката вошла и Золотая Орда. Ослабление ее политического влияния наиболее выпукло проступало на западных окраинах обширного ханства. В итоге, Литва установила свой протекторат практически над всей территорий юго-западной Руси, где стала активно проводить политику прозелитизма. Остальные земли «равнины» продолжали именовать Татарией как в Европе, так и в Порте. О северо-восточной Руси практически никто ничего не слышал; она затерялась в непроходимых лесах. <...>

Впервые о Московии, выросшей на пепелище разоренного Владимирского княжества, в Европе услышали только во времена правления Ивана III. Сначала в неведомую страну случайно забрел один рыцарь, который затем сумел благополучно вернуться в Священную Римскую империю и рассказать обо всем увиденном императору. А вскоре после этого по европейским королевствам и княжествам прошел слух: византийская принцесса, находясь в изгнании в Италии, решила связать себя узами брака с неким русским князем, обосновавшимся в сущем «медвежьем углу».

Софья Фоминична Палеолог приехала в Москву вместе со своим небольшим Двором. Начался новый и, пожалуй, самый значительный этап русской истории.

Деление истории на этапы, конечно, носит условный характер, но облегчает сопоставление процессов и ключевых событий, происходящих в разные века. К тому же окружающей нас действительности присущи определенные ритмы, когда «волны» то могущественно преображают города и целые страны, то неудержимо превращают цветущие поселения в груды руин. Каждый исторический этап - это довольно протяженный отрезок времени, который в свою очередь, включает в себя менее длительные фазы: для каждой фазы присущи свои частные трансформации, зачастую противоположные общей направленности происходящих перемен.

Так в определенном крупном регионе могут появляться новые города и страны и в то же время соседние страны могут приходить в полный упадок. Утверждение мировой религии отнюдь не исключает возникновения многочисленных ересей, расшатывающих здание Вселенской церкви. Исторические перемены различной степени влиятельности складываются в общий вектор, который как бы суммирует все возвратно-поступательные процессы, реформации и контрреформации. Направленность этого вектора, а также его протяженность во времени, интенсивность и своеобразие доминирующих символов и воззрений определяют «лик» этапа. В каждом этапе присутствует нечто главное, а все то, что не совпадает с ним, приобретает черты второстепенности или случайности.

Главным в русской истории является формирование и смена правящего слоя - тех, кто обладает правом править, казнить или миловать, наставлять и вести за собой. Опираясь на этот признак, можно констатировать, что мы уже рассмотрели три этапа русской истории.

На первом этапе организующей силой, которая вызволила изрядную часть «равнины» из исторического небытия, явились Рюриковичи со товарищи; они сменили разбойный образ жизни на оседлый и стали военной знатью Руси.

Второй этап - это пора христианизации славян и скандинавов, которые стали насельниками земли Русской. В это время ключевую роль играет духовенство, преимущественно из других славянских стран, ранее приобщившихся к святоотеческой культуре. Но подлинным очагом и оплотом этой культуры, безусловно, выступает Византия. Киевская Русь замыкает собой шестой десяток епархий, входящих в Константинопольский Патриархат. А Великий Князь обретает статус придворного при Дворе императора.

Христианизация идет от правящего слоя Руси по нисходящей к социальным низам; от крупных городов к менее значительным, а затем к селам и деревням: от славянских поселений - к стойбищам туземных племен. Распространение новой религии встречает отчаянное сопротивление язычников и нередко терпит досадные поражения, которые проявляются в убийствах священников, в сжигании или разрушении церквей и монастырей. Подавляющее большинство удельных князей скорее ведомы алчностью и тщеславием, нежели любовью к ближнему; многие сохраняют скрытое многоженство и не гнушаются подлых убийств. Но все же к ХIII-му веку жители Киевской Руси и сопредельных с ней княжеств становятся преимущественно православными, а Русская земля приобщается к Византии в качестве дальней окраины христианского мира.

Третий этап начинается вместе с татаро-монгольским нашествием. Облик военной знати радикально меняется. Степняки-кочевники, прирожденные охотники-добытчики, включают Русь в состав Золотой Орды. Новые правители не сверяют свои поступки и решения с христианскими заповедями; у них своя религия, своей стиль жизни, свои порядки и правила. Все те, кто в эти правила не вписываются, просто гибнут под копытами конницы или отправляются на невольничьи рынки.

Интенсивность культурных контактов русичей с Византией стремительно идет на спад. Однако эти контакты не прерываются окончательно. Если великие князья, в качестве управляющих уездами, вынуждены систематически выказывать свое почтение ордынским ханам, то иерархи православной церкви, монахи-странники продолжают посещать другие епархии константинопольского патриархата и даже бывать в самом Царьграде. Центр религиозной жизни Руси смещается на северо-восток; в лесах легче укрываться от внезапных набегов татар.

Подспудно в толще угнетенного народа формируются выдающиеся личности, которых уместно назвать строителями св. Руси. Они верят, что землям, включенным в волжско-окский треугольник, предназначено великое будущее, а божественная правда способна превозмочь любое насилие, чинимое в бренном мире. Необходимо признать, что эти люди оказались чрезвычайно прозорливы. Золотая Орда слабеет из-за бессчетных внутренних распрей, а Московия медленно прорастает сквозь пепел разоренного Владимирского княжества и обретает политический суверенитет, не выиграв ни одного сражения с ордынскими ханами.

Брак Софьи Палеолог с Иваном III приходится на одну и ту же эпоху, когда состоялся брак Изабеллы Кастильской с Фердинандом Арагонским, послуживший созданию крупнейшего в Европе католического государства. Но если за Изабеллой стояло быстро растущее королевство с миллионным населением, рыцарским сословием, многочисленными крепостями-замками, угодьями и флотом, то византийская принцесса не владела атрибутами земного могущества. Империя ее отцов и дедов погибла безвозвратно. Однако Софья Фоминична располагала безусловным моральным авторитетом в глазах православного населения, в качестве наследницы выдающейся плеяды царьградских правителей и обладательницы священных символов. В Московию приехал не просто Двор принцессы в изгнании - это были последние представители древнейшей в Европе аристократии.

Аристократом движет сознание своей исторической миссии. Стремление к величию является его врожденным свойством. Но этот социальный тип примечателен не столь амбициозными целями, сколько исключительной приверженностью определенному нравственному закону. Аристократ предъявляет себе более жесткие требования, нежели к представителям других слоев общества. Он ведет тяжбу со временем как индивидуальная личность и как звено в цепи славного рода, деяния которого мерцают из глубины веков; он непоколебимо убежден, что является лучшим в обществе и наиболее достойным для властвования.

Византийская аристократия сформировалась уже к V веку в империи, где война и торговля считались грубыми занятиями, приемлемыми лишь для социальных низов и варваров. Среди огромного пантеона почитаемых святых Георгий Победоносец, изображаемый в боевом облачении и на вздыбленном коне, предстает исключением из правила. Не следует забывать; он был воителем с язычеством, которое носило обобщенный образ огнедышащего дракона. Влиятельные ромейские фамилии владели обширными поместьями, которые не могли быть объектами продажи и передавались от одного поколения к другому. Владельцы обширных поместий выступали организаторами жизни на нравственных началах. Это был высоко просвещенный слой, имевший тесные связи с императорским Двором, и с пентархами. Именно аристократы составляли корпус придворных, дипломатов, наместников провинций, архитекторов, иерархов церкви, военных стратегов, просветителей, богословов.

Империя сторонилась политики захватнических войн, грабительских рейдов по соседним странам и прибегала к насилию преимущественно к еретикам, раскольникам, заговорщикам - лицам, откровенно игнорирующим догматы христианской ортодоксии или принципы государственного устройства. Вместо колониальной политики, которую активно проводила в свое время Римская империя, Византия активно занималась миссионерской деятельностью, вызволяя варварские народы из мрака примитивного шаманизма. На протяжении тысячи лет ромеи ревностно исполняли миссию народа-богоносца; аристократии в этом многотрудном деле принадлежит решающая роль.

Однако необходимо помнить и о том, что христианство зародилось среди социальных низов и на протяжении первых трех веков своего существования представляло собой религиозное движение униженных и оскорбленных людей, отрицающих власть сильных мира сего. Когда же христианская церковь стала господствующей, то неизбежно возникла новая иерархическая соподчиненность, присущая империи. И подобная соподчиненность основывалась на моральном авторитете наиболее достойных людей. Но в то же время любой бродяга мог войти в храм и любой раскаявшийся злодей мог рассчитывать на прощение своих грехов. <...>

Роль ромейской аристократии в становлении, утверждении и распространении святоотческой культуры трудно переоценить. Свет этой культуры обогрел Русскую землю и вывел ее жителей на просторы исторического бытия. Что касается западноевропейской аристократии, то она сформировалась лишь в ХIV веке, когда величие Византии клонилось к закату. Завязь аристократизма возникла в северо-итальянских городах, но подлинным очагом западноевропейской культуры выступила Римская курия. Ренессанс на Апеннинах возник из противостояния молодой латинской церкви традициям Вселенского православия. Если в начале II тысячелетия это противостояние выражалось в том, что католические священники принимали обет безбрачия и демонстрировали свою внеполовую сущность, сбривая бороды, то впоследствии понтифики решительно обратились к идеалам забытого эллинизма. Иконописи было противопоставлено искусство живописи и ваяния, богословию - философия. Состояние неотмирности сменилось восхищением природой и совершенством человеческого тела. Были «реабилитированы» естественные науки, герои и поэты античности. Это позволило италийцам ощутить себя наследниками более древней культуры, нежели святоотческая, которая сложилась в Византии в средние века. В ХУ в. Ватикан утвердился на самой вершине христианского мира.

Эллино-христианская аристократическая культура стала быстро распространяться по Европе, раздробленной на бессчетное число княжеств и крохотных королевств. Особенно легко она усваивалась потомками военной знати, которая к тому времени уже выработала сложные правила поведения рыцаря в бою и на турнирах, а также в обращении с пленниками. В ее среде был распространен культ Прекрасной Дамы. Военная знать Европы в ХV веку уже сложилась в качестве носительницы родовых преданий, придерживалась понятий чести и не чуралась эротической стороны жизни.

Если ромеи-аристократы практически не допускали в свой круг иноземцев, а правителей христианских государств возводили лишь в нижние ранги придворных императора, то Ватикан в своих действиях учел упущения народа-богоносца. Римская курия всемерно поощряла культ мастерства и щедро делилась накопленным опытом с соседними странами. К тому же, понтифики не подавляли агрессию, столь органично присущую военной знати, а вполне сознательно направляли ее избыток на завоевания территорий, не входящих в ареал распространения католицизма.

Европейский аристократизм в итоге вылился в спонтанное стремление правящих слоев европейских народов превратить скучную и монотонную жизнь в высокое искусство. Оружие должно быть не только разящим, но и изящным; одежда - не только удобной, но и привлекательной; трапеза - не только обильной, но и вкусной: посуда - тонкой, общение - учтивым, а жилища и убранство в них - комфортным. Вновь восславив Ветхий Рим, европейцы восславили и воинскую доблесть (мужественное поведение в бою считалась высшей добродетелью среди римлян). Обратившись к эстетике эллинизма, они перестали стыдиться человеческой плоти, чтобы сосредоточиться в последующие века на антропоцентризме.

(Окончание следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание)

Все эти перемены в умонастроениях европейцев были хорошо известны Софье Палеолог. Ведь она являлась не только наследницей византийских императоров, но по материнской линии принадлежала к владетельному роду правителей Феррары, и была очевидицей выдающихся достижений итальянского Ренессанса. Вся ее юность прошла в благодатном субтропическом климате Апеннинского полуострова.

И вот эта венценосная особа приезжает в край, где половину года трещат морозы и лежат снега. Этот край даже не имел определенного названия и определенных очертаний на картах Европы. Если за два тысячелетия до описываемых нами событий Геродот в своих трудах утверждал, что к северу от Крыма простираются дикие степи, за которыми лежит бескрайнее море, то впоследствии пытливые путешественники все же прояснили, что «бескрайнее море» на самом деле является непроходимыми лесами. А Софья Палеолог точно знала еще и то, что в непроходимых лесах разбросаны городишки и отдельные монастыри, жители которых придерживаются православной веры.

Встреча с Москвой, скорее всего, потребовала от принцессы всей ее выдержки. Она попала в крупное село, отгороженное от близкого леса высоким частоколом; по кривым улочкам бегали куры-гуси, по широким непросыхающим лужам плавали утки: над бессчетными приземистыми деревянными постройками кое-где скромно возвышались церковки, изредка встречались каменные храмы. Однако даже представительный Благовещенский собор был просто несопоставим с Софийским собором в Царьграде или с собором св. Марка в Венеции. И княжеские хоромы выглядели неказисто, свидетельствуя о простом укладе жизни их владельца. Боевые дружины напоминали ополченцев, спешно набранных для защиты осажденного города. О низком уровне боеспособности русских полков той поры оставил свои эмоциональные свидетельства хорват Юрий Крижанич.

Наличествовала и другая сторона медали, менее заметная. По пути в Москву, преодолевая тысячекилометровые пространства, принцесса не могла не думать о том, что ее далекие августейшие предшественники слабо верили в перспективы утверждения православия вне зоны распространения виноградной лозы. И, тем не менее, семена веры дали морозостойкие обильные всходы. Сначала Византия подарила здешним славянам письменность, затем обратила в христианство; империя направляла в лесистый край своих наставников, богомазов, зодчих. И вот теперь этот край стал новой родиной для наследницы царьградских правителей.

Православные русичи отличались бедностью и приветливостью, а глаза подвижников веры источали тихий свет. Молитвенники и постники походили на знаменитых пустынников египетских в пору легализации христианства и начала строительства Царьграда. Необходимо отметить, что итальянский Ренессанс выработал в качестве своего обоснования концепцию исторической повторяемости циклов, которые подобно лестнице огибают некую башню, позволяя людям одновременно сверяться с достижениями прошлого (на нижних ярусах башни) и восходить на более высокие уровни бытия. Возрождение основополагающей мечты эллинизма о совершенном человеке пробудило в Европе блестящую плеяду гениев.

Софья тоже мечтала о Ренессансе, но не античных идеалов, а о возрождении христианской империи. Могущество Ветхого Рима с его непобедимыми легионами и бесконечными войнами, развратными красавицами и кровавыми завоевателями-правителями претило воспитанию и вкусу принцессы. Но раз история повторяется, то почему бы не попытаться повторить ее на просторах Русской земли? Почему бы не возвести в другом месте здание Византии? Ведь Балканы в IV веке выглядели столь же неприбранными и бедными, как и Московия в ХV веке.

В личности принцессы дух христианского смирения и терпения смешался с духом титанизма, присущий наиболее деятельным итальянцам тех времен. Женщины обычно робеют перед неизведанным. Но Софья вполне отчетливо видела контуры будущей страны, призванной заменить погибшую империю: принцесса действовала на уже хорошо освоенном онтологическом пространстве. Решительности ей придавал и доминирующий на Руси культ Приснодевы, столь отличный от культа Прекрасной Дамы, утвердившийся в Европе. Богородица в качестве покровительницы и защитницы земли Русской была ближе принцессе, нежели эротичные антропоморфные греческие богини, которым стремились уподобляться европейские аристократки.

Вкратце перечислим основные инициативы Софьей Палеолог, которые были реализованы благодаря всемерной поддержке ее талантливого и дальновидного супруга - Ивана III.

Существуют мнения, что Софья дала свое согласие на брак лишь после обещания московского князя, что тот прекратит платить дань татарам, а ее официальный титул будет «царевна цареградская». За пять веков до этих событий киевский князь Владимир, чтобы стать мужем византийской принцессы, тоже выполнил ряд требований, сформулированных близнецами-правителями христианской империи: отказался от многоженства, языческих ритуалов, крестился, признал над собой верховенство кесарей константинопольских, обрел своего духовника. Обращение киевлян, а затем новгородцев в христианство, строительство Софийских соборов на центральных площадях городов, проповедь св. Писания были уже следствиями состоявшегося политического и брачного союза. Так что Софья Палеолог, скорее всего, могла следовать этой древней традиции. Ведь перед ней стояла архисложная задача - свить в «медвежьем углу» гнездо, достойное двуглавого орла. Иначе ее миссия в качестве исторической личности оказалась бы несостоятельной.

Софья прожила в Москве немногим более четверти века, и за эти годы небольшое удельное княжество не только обрело политический суверенитет, но и на порядок расширило свои владения. Город, изначально основанный как сторожевая застава (подобно Византосу), на протяжении всего ХIV века активно состязался с другими русскими городами, чтобы стать местом постоянного пребывания митрополита - высшего православного иерарха на Руси. Но безусловный моральный авторитет в качестве столичного города Москва обрела для ростовских, костромских, ярославских, суздальских, нижегородских, рязанских князей лишь после того, как византийская принцесса стала супругой Ивана III. Удельное княжество, отказавшись быть данником Орды, стремительно превращалось в обширное государство с соответствующими институтами и амбициями.

Некогда Андрей Боголюбский проложил незарастающую тропу из Киева во Владимир на Клязьме и впоследствии Владимирское княжество станет родиной и главным полем деятельности для строителей св. Руси. Двор Софьи, перебравшись из италийского полуострова в сердцевину волжско-окского треугольника, также проложил тропу, но уже для европейских рыцарей и мастеров. Итальянские архитекторы за короткие сроки возвели в центре Москвы несколько выдающихся каменных строений, соответствующих царственному достоинству правителей православной страны. Приглашенные архитекторы приступили к сооружению и целого ряда крепостей-кремлей. <...>

Супруга Ивана III большое внимание уделяла церемониям, ритуалам, а также одеяниям тех, кто удостаивался ее внимания или внимания великого князя. Простота общения, домашней утвари, невзрачность жилищ правителя Москвы постепенно уходили в прошлое. По инициативе Софьи была создана Бархатная книга, содержащая перечень наиболее влиятельных и заметных людей в Московии. В ту книгу вошло более 900 фамилий. Так была заложена основа для формирования слоя родовой знати, который наиболее восприимчив к влиянию аристократической культуры. Треть в этом списке приходилась на старинные фамилии, издавна проживающие на обширной территории от Новгорода до Нижнего Новгорода. Оставшаяся часть примерно в одинаковых долях приходилась на родовитых людей, приехавших с юго-западной Руси, на татар, по тем иди иным причинам перешедших на службу к московскому князю, и на рыцарей из европейских стран, преимущественно из Литвы, Польши, Пруссии, Скандинавии. Московия становилась центром притяжения для многих знатных людей, ищущих достойного приложения своим силам и умениям.

Утверждение двуглавого орла в качестве государственного герба нового православного государства является политическим завещанием Софьи Палеолог. Да, великая христианская империя, истерзанная крестоносцами и турецкими полчищами, погибла, но не исчезла ее историческая роль. Вот почему эта империя должна была воскреснуть в ином месте, стать новой мечтой и новым домом для миллионов православных, униженных и раздавленных иноверческим гнетом.

Идея великой исторической миссии в качестве новой Византии не могла не встретить самый горячий и взволнованный отклик среди строителей св. Руси. Происходило чудо преображения «медвежьего угла» в могучее государство с ясной миссией. Легенда о граде-Китеже, населенном праведниками и доблестными воителями Христовыми обретала свое воплощение. Из глубины дремучих лесов Московия стремительно поднималась на историческую арену. Уже в 90-е годы ХV века Иван III в официальном договоре о мире с Литвой именовался «государем всея Руси». Именно его и следует считать основателем Великороссии и выдающимся стратегом - строителем Третьего Рима.

Иван и Софья являются самой значительной супружеской парой в русской истории.

Если продолжать сравнение Испании с Московией, создавших соответственно католическую и православную империи, то в годы правления Изабеллы и Фердинанда сотни тысяч мусульман подверглись насильственной христианизации, тысячи евреев были изгнаны за пределы Пиренейского полуострова. Иван и Софья также беспощадно выпалывали ереси, но проявляли завидную веротерпимость, приглашая мастеров и ратников из других стран. Софья обладала врожденным имперским инстинктом, и правление стало общим супружеским делом, благодаря которому Москве удалось преодолеть свой провинциализм.

Правящий слой нового государства постепенно проникался сознанием того, что здесь, в волго-окском треугольнике зачинается действительно великое дело - от них зависит спасение Вселенской православной церкви. <...>

http://ruskline.ru/analitika/2012/09/07/pole_russkoj_kultury/

[Александр Васильевич]

Юрий  Покровский, Русская народная линия

Поле русской культуры

Часть четвертая. Государство-церковь



В едином христианском мире, который строился из великого множества народов (или «язы΄ков»), как нерасчленимое целое, где каждый человек должен ощущать свою глубинную причастность к общему делу, мы наблюдаем целый букет церквей, ересей, империй. Причем все эти исторические образования в своем обособлении друг от друга, порой достигали противоположных полюсов. Сила частностей приобретала исключительное значение. Христианские страны постоянно воевали друг с другом, по политическим мотивам склонялись к расколам или к жестокому преследованию еретиков.

Между тем любое христианское общество, в первую очередь, концентрирует свое внимание на воспитании чувств, соответствующих требованиям понимания спасения. Этому воспитанию подвержены все слои или сословия, пусть и в разной степени интенсивности. Каждая христианская община, вне зависимости от своей численности, как бы осенена светом, исходящим от идеала. Вот почему святой, светоч, светлейший, светоносный - родственные между собой понятия в любом уголке раздробленного христианского мира. Поклонение Воскресшему Богу настаивает на преодолении страстей, призывает к обузданию инстинктов. Все эти усилия приносятся ради соответствия человека Образу Божию.

Христианин, несущий в себе этот Образ, вполне естественно, пытается стать неотъемлемой частью целого, тяготеющего к Духу Святому. Так созидается церковь, которая далеко не сразу обретает материальные формы каменных сооружений, небесные и земные иерархии, особые ритуалы и таинства. Каждый человек в подобном обществе - будто кирпичик в стене, который точно подогнан к соседним кирпичикам, несет на себе определенную нагрузку. Но православные, католические и протестантские храмы, увенчанные распятием, сильно отличаются друг от друга, запечатлевая в себе разный состав чувств тех людей, кто возводил эти храмы и кто шел под их своды, чтобы вознести молитву.

Строительство даже крохотной часовенки требует определенного времени и мобилизации людей, не говоря уже о многообразных материалах и приспособлениях. Государство со своими границами, армиями, крепостями, символами веры и гербами, судебной системой и столицей как раз и представляет собой набор механизмов и прочих приспособлений, необходимых для преображения общества в величественный собор. Государственное строительство обретает черты святого дела, героической тяжбы с чарами и соблазнами.

В последние два века новейшей истории получили распространение постхристианские учения, которые пытались организовать человеческие общества без мечты о спасении. В тоталитарных государствах люди также объединены общностью надежд и чаяний, все «смотрят в одну сторону». Но вместо религиозно-этического идеала над ними довлеет апология преступлений, чинимых из необходимости радикального передела мира. Вместо Христа над обществом, превращенном в безликую массу, возвышается кумир или фетиш (диктатор или доллар), как панацея от всех бед и как истина в последней инстанции. Сравнение общества, занятого храмовоздвижением, с обществом, облепившем колосса-идола, вполне уместно по той простой причине, что люди всех эпох хотят попасть в будущее, но представляют еще не наступившие времена далеко неодинаково; отчего по-разному спорят со временем. Постхристианские тоталитарные общества, включая тирании либерализма, возникли вследствие горьких неудач построения государства-церкви, в котором бы каждый индивид ощущал себя частицей бессмертного целого.

Стратегия Третьего Рима, организующая и мобилизующая народ православный не решение действительно великих исторических задач, не может не вызывать в русской душе чувства преклонения и восхищения перед давно ушедшими в мир иной поколениями. Всего лишь несколько сот тысяч человек, разбросанных на необозримом пространстве лесистой части «равнины» образовали как бы мощный вал, который своим неудержимым натиском, то отодвигал необжитые пределы Севера, то накатывался на южные степи, властно вовлекая в свое бурление и кипение все новые области и народности.

Правитель, осознающий себя государем всея Руси, т.е. личностью самим Промыслом поставленной возглавлять гигантское храмовоздвижение, принимает на себя тяжкое обязательство последовательно, неутомимо направлять энергию своих подданных на противопоставление радостного душеспасительного подвига тлену и пеплу.

Иван III венчает собой пятивековое движение христиан Русской земли к высотам и пикам святотческой культуры. Это движение к жизни нравственной, упорядоченной встречало на своем пути множество препятствий, попадало в тупики и ловушки, но в итоге затопляло собой любую преграду, претерпевало любое насилие. Иван III - отнюдь не «голубь сизокрылый», ему приходилось «расталкивать» Запад и Восток, казнить интриганов и вероотступников, с огнем и мечом идти на своих соседей. Но его правление принципиально отличается от действий вотчинника и выдает горячее стремление монарха возвыситься до преемника византийских императоров, стать достойным наследником тысячелетней традиции Вселенской православной церкви. Первый русский государь бывал жесток вследствие прискорбной необходимости, а не по собственному почину. Он воспринимал власть, как испытание судьбы, как тягло, как железную необходимость быть примером для своего окружения. В отличие от праведников-монахов, ему приходилось быть архитектором здания государственности, дипломатом, полководцем, смиренно предоставлять своей заморской супруге роль полновластной соправительницы, изживать свой провинциализм и свою невежественность и выводить своих подданных на кремнистый одинокий путь - путь народа-богоносца. Население страны отличалось сословно-этнической неоднородностью. Предания седой старины сплетались с текущими заботами и упованиями на будущее в «гордиевы узлы», постоянно проверяющие правителя на приверженность избранному пути и на благоразумие.

Монашеству Руси была присуща тяга к предельным испытаниям своей воли: монахи отличались беспощадностью по отношению к самим себе и склонялись к самоуничижению, воссоздавая стиль жизни, первой волны отшельников Византийской империи. Родовитая знать, наоборот, стремилась к выпячиванию своих заслуг, прекрасно помнила о многовековом иге и предпочитала двигаться вслед за сильным. К счастью, Иван III, в качестве предводителя правящего слоя, культивировал чувство меры и чувство прекрасного. Вырастая из одежд удельного князя, он становился монархом, вменяемым к мудрым советам близких и дорогих ему людей. Он настойчиво учился видеть чужие проступки не в том, что ему не нравилось лично, а в том, что объективно споспешествовало Злу и вредило государственному строительству. С великим трудом и горькими оплошностями, он переиначивал свою непомерную гордыню в чувство собственного достоинства, а ослепляющий гнев умел гасить рассудительностью. Его тщеславие претерпевало столь сильную возгонку, что оборачивалось радением за всю страну, ради благополучия которой не жалко и жизнь положить.

Аристократизм оптимистичен в своей основе, ибо предполагает, что человек способен улучшаться, исправляться и возвышаться над собой прежним. Аристократизм взнуздывает во властителе разрушительные и пагубные страсти, придает его мышлению чеканную форму, постулирует необходимость насилия лишь в качестве чрезвычайной меры и влечет к себе образами или идеями совершенства.

В определенной степени можно утверждать, что Иван III совершил подвиг самоотречения. Московский князь, воспитанный в качестве данника Орды, имел все основания стать мелким тираном. Ему потребовалось преодолеть искус подражания татарским ханам, привыкшим решать все политические вопросы внезапными набегами и карательными рейдами. Он выдавливал из себя мстительность и ярость, столь характерные для атаманов разбойных шаек и предводителей партизанских отрядов. Конечно, во многом это преображение произошло благодаря присутствию в Москве Софьи Палеолог и ее Двора. Но свет, источаемый узкой группой ромейских аристократов, мог остаться и незамеченным московским князем. В этом случае Московии грозила участь заурядного государства, обреченного раствориться в бурном историческом потоке. Достаточно вспомнить судьбу Хазарии, Булгарского царства, самой Золотой Орды или соседней Литвы. Да мало ли исторических образований возникало и набухало на просторах «равнины», но не одно из них не преследовало столь великих целей, какие оформились в эпоху правления Ивана III.

Аристократия всегда представляет собой довольно узкую группу людей наиболее пригодных для властвования. Она замыкает верхний ярус иерархического общества, придерживающего определенного религиозно-этического идеала. Аристократы, как дивные злаки и цветы, произрастают из вязкого слоя военной и родовой знати на широком государственном поле, которое обычно зовется империей. В ХV веке в Московии сложились благоприятные условия для возникновения такой социальной группы. Приток в Москву потомков удельных князей и бояр из соседних княжеств, а также из юго-западной Руси, рыцарей из Европы, татарских мурз породил интенсивный плавильно-агломерационный процесс. «Технологами» этого процесса выступили ромейские аристократы во главе с Софьей.

Максим Грек создал в одном из московских монастырей, где обосновался в качестве смиренного насельника, подлинный публицистический клуб, в который входили как представители церковной иерархии, так и родовой знати. Там зарождался опыт дискуссий и полемик, уважительного отношения к оппонентам; дискурсы приобретали навыки аккумуляции различных идей и кристаллизации конструктивных воззрений на текущие события политической, церковной, хозяйственной жизни.

Князь Кассиан, наоборот, отдалился от Москвы и основал в окрестностях старинного города Мышкин монастырь, демонстрируя тем самым стремление к консолидации усилий со знаменитыми заволжскими старцами ради прояснения путей, ведущих на высшие уровни бытия - к горнему Иерусалиму. Это был очень важный и смелый поступок, потому что старцы активно осуждали флорентийскую унию и настороженно относились к Софье и ее окружению. В Москве, особенно среди посадских, тоже недолюбливали чужаков, зачастую просто потому, что они разительно выделялись своими роскошными одеяниями, предметами роскоши, своей ученостью и учтивостью.

В северо-восточной Руси успели сложиться свои устои и привычки, которым горсть ромейских аристократов пыталась придать определенную огранку. Но привнесенные ими церемонии, касающиеся не только торжественных случаев, но даже будничных трапез, нередко ввергали в полное замешательство московское боярство. Знать зачастую просто не знала как себя вести правильно в тех или иных случаях: кто- то нес сущий вздор или держался мужланом, пытаясь придерживаться отношений, к которым привыкли удельные князья, общаясь с правителем Москвы. Оказываясь в положении «неотесанного хама», родовитые люди не могли не сердиться на новые порядки и правила. Ромеи-аристократы явились в Москву со «своим уставом».

«Если они такие умные, опытные и просвещенные, то почему дали погибнуть своей державе?» - Спрашивали наиболее скептично настроенные к чужакам.

И ни от кого не слышали внятного ответа.

Сбросив с себя татарское иго, московское общество тщилось обрести и культурную самостоятельность и тем самым, выйти из тени великой, но исчезнувшей христианской империи. Сам факт гибели Византии многих настораживал: значит, сильно грешили, раз остались без Божьей помощи!

Обособленность ромеев в Москве во многом обуславливалась и языковыми барьерами. Эмигранты могли изъясняться на греческом, латинском, итальянском и лишь некоторые были знакомы с церковно-славянским языком. То, что каждому московиту давалось легче легкого и с первых лет жизни - навыки разговорной речи, обнаруживало зияющие пробелы у эрудированных, интеллектуально развитых и утонченных аристократов, а также их прислуги. Эти пробелы заполнялись очень медленно по разным причинам, но однозначно воспринимались за проявление высокомерия со стороны пришельцев. Отнюдь не случайно многие эмигранты приняли монашеский постриг: лишь среди духовенства они обнаруживали немало лиц, которые неплохо знали греческий и были осведомлены о святоотеческой культуре. Византийским вельможам, оставшимся при Дворе, было легче общаться с приглашенными итальянскими мастерами, заезжими легионерами, нежели с местным населением.

 Многообещающая завязь аристократизма к сожалению не получила достаточных возможностей для своего расцвета в волжско-окском треугольнике. Ромеи задавали основной тон и фон религиозной и политической жизни на протяжении всего лишь нескольких десятилетий. Их было слишком мало и становилось все меньше и меньше. Ведь монахи не могли давать потомства. А московиты, впоследствии заместившие в верхних ярусах власти приезжих аристократов, охотнее следовали своим установившимся традициям и привычкам, нежели всевозможным усложнениям и ограничениям, которые пытались утвердить в холодном краю средиземноморцы. Потомки Комнинов, Палеологов и других аристократических родов Византии будут занимать и в последующие века видное место в русском обществе, но всего лишь как единичные вкрапления, не определяющие облик и самочувствие целого.

Между тем направленность созидательных перемен, преследующих цель - построение государства-церкви никуда не исчезла со смертью Софьи и Ивана III. Никто из влиятельных московитов уже не сомневался в благотворном воздействии на все общество личности монарха, примиряющего и скрепляющего различные социальные слои и группы. Предметом жарких споров могли быть индивидуальные особенности идеального самодержца, но реальное положение дел все расставляло на свои места без учета мнений фантазеров и полемистов.

Один гениальный немецкий поэт как-то признался, что свободен в написании лишь первой строки, а каждая последующая строка уже подчиняется избранному мотиву или определенной логике развития событий. Если творческая личность чувствует, что «кто-то водит руку» то поэма или сонет получаются завершенными и содержат в себе определенное обаяние присущее высокохудожественным произведениям. А если этого чувства нет, то поэту приходится своевольничать, идти самому в неведомое, испытывая всевозможные страхи, чтобы в итоге обнаружить тупик, а на бумаге остается всего лишь набор слов, точнее скопление разрозненных частиц, не объединенным общим замыслом.

Так и общество не может чувствовать себя абсолютно свободным от действий и надежд предыдущих поколений. Все исторические предпосылки складывались в пользу появления в ХVI веке великого московского монарха. Когда общество как бы попадает «в струю» исторического потока, то поведение людей во многом предопределяется свершениями или провалами предыдущих поколений. Изменить личную судьбу еще как-то возможно, но судьбу народа и страны уже вряд ли получится.

Вспомним, как Домициан последовательно и напористо сражался с распространением христианства в Римской империи, прекрасно понимая то, что ни о каком чаемом им возрождении культа императора как «господина и бога» (dominus et deus) не может быть и речи.

Вспомним и другого императора (Юлиана Отступника), который после обращения империи в христианскую веру решил вернуться к языческим ритуалам. То есть на уровне индивидуальных волевых решений все это возможно, но реставрации лишь несколько тормозят поступь перемен для всего общества. Феномены возникновения великих личностей также берут свои истоки в прожитом и прошлом. Великие личности не появляются только потому, что этого кому-то очень захотелось.

Иван IV родился здоровым ребенком и уже мальчиком проникся сознанием своей исключительной мисcии для cудеб страны. Однако, он рано остался сиротой. Его воспитание было отнюдь не аристократическим. Видимо, к тому времени влиятельных ромеев в Москве практически не осталось. Да, и вообще не нашлось не одного человека, который мог бы взвалить на себя бремя забот, связанных со столь деликатным и архиважным делом, как воспитание правителя, выстраданного чередой предыдущих поколений и призванного Промыслом к возрождению христианской империи во всей ее славе и могуществе. С наследником трона обращались как с куклой во время торжественных церемоний, а в будни просто не обращали на него никакого внимания. Он рос в царских палатах, под защитой законов о династическом правлении, но по существу был неприкаянным беспризорником. Следует отдать должное царственному мальчику, отроку, юноше: он занимался самообразованием, самовоспитанием, потому что прекрасно знал, для какой роли рожден. Ведь он был рожден правителем заново возводимой Византии и должен сочетать в себе мудрость и милосердие, жертвенность служения и твердость указующей длани. Деяния выдающихся константинопольских императоров были хорошо известны в то время в Москве. Ивану IV многое предстояло совершить вне зависимости от его личных качеств, желаний и сокровенных надежд.

(Окончание следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание)

Могла ли Мария Стюарт не претендовать на английский престол, являясь законной наследницей того престола? И она претендовала, располагая всего лишь горстью преданных ей дворян. То есть образ мыслей, стиль поведения людей, предназначенных для властвования по праву своего рождения, был предопределен, даже если сулил гибель августейшим особам.

Иван IV в торжественной обстановке венчался на царство, чтобы отсечь вероятные поползновения авантюристов на власть в стране. Трудно переоценить значимость преемственности в правлении вообще. Но еще более важны - священные символы власти в возводимом государстве-церкви. Соответственно обострялась необходимость канонизации строителей св. Руси и первых русских князей, приобщившихся к христианству. Оформлялся свой пантеон праведников и Божьих угодников, достойных всемерного почитания.

Молодому царю требовалось упредить распространение турецкого влияния на степные просторы «равнины». Ведь еще в последней четверти ХV века Османская Порта заключила дружественный союз с крымскими ханами, и с тех пор неуклонно наращивала свое присутствие на побережье Черного моря. К союзу с Портой склонялись Астраханское и Казанское ханства, традиционно промышляющие разбоем и работорговлей пленников. В любой момент Порта могла установить свой контроль над всей степной зоной « равнины» и стать для Московии «соседом ближним».

Что касается предприимчивых новгородцев, то они лучше чувствовали себя в качестве потенциального участника ганзейского союза, нежели в качестве земли, присоединенной к Московии. Выгоды торговых операций гораздо сильнее будоражили их воображение, нежели задачи созидания православной империи. Но страшная экзекуция, которой подверг Иван IV новгородцев, свидетельствует скорее о возрождении карательных рейдов золотоордынских ханов, чем о традициях милостивого правления кесарей ромейских.

Стены Грановитой палаты, конечно, не запечатлели на себе горестно-недоуменные вздохи московского властителя: «Кто я?» - Но такие вздохи, вперемешку со всхлипами отчаявшегося человека, который не мог себе позволить выглядеть на людях слабым и нерешительным, несомненно, были. Чем нетерпеливее царь всматривался в будущее, тем более расплывчатым оно представлялось ему. Царь нуждался в точке опоры, в «священном камне» с начертанными символами на шероховатой твердой поверхности.

Удивительно затейливый храмовый комплекс, возведенный на краю Красной площади в центре столицы, представляет собой каменный макет царства, сложенного из разноликих земель. О многослойной символике красочного сооружения написано предостаточно и не будем снова повторять уже многажды высказанные характеристики, но в контексте этого эссе уместно остановиться на неопределенности названия примечательнейшего архитектурного ансамбля, который со временем станет визитной карточкой страны. Не слишком погрешу против истины, если замечу, что в волжско-окском треугольнике не так уж много сооружений, которые бы имели столь широкий набор названий семантически не связанных друг с другом.

Покровский собор продолжает традицию владимирских князей возводить на лучших площадях своих стольных городов храмы, посвященные женскому божеству. Правление Ивана III также было отмечено строительством импозантного, многоглавого Успенского собора, расположенного на территории московского кремля. Благоговейное отношение к Покровам Пресвятой Богородицы со времен Андрея Боголюбского питало надежду русских князей на заступничество и поддержку небесных сфер во всех крупных начинаниях. Храм возводили не только талантливые зодчие (Барма и Постник), подмастерья и подсобники, но и жертвователи и молитвенники; возводил и монарх, ответственный за все провалы и достижения на подвластных ему землях. Участвовали в богоугодном деле ангелы и херувимы и сама Богородица, милосердно наделившая людей способностью к плодоношению и созиданию прекрасного. Характерно, что четыре угловые церковки ориентированные на все стороны света замыкают собой весь архитектурный ансамбль. Идея сплочения пестрого в этническом отношении народа православного под многоцветным куполом Московского государства была реализована самым убедительным образом.

Казанский собор был возведен в честь знаменательной победы Ивана IV над крупнейшим ханством, возникшим вследствие распада Золотой Орды. Эта победа произошла в дни праздника Покрова, одного из самых любимых на Руси. Однако, Казань не являлась православным городом. Этот храм стал символом победы над татарами, которые на протяжении трех веков слыли непобедимыми воинами. Лишь в середине ХVI века наступил перелом в расстановке сил. Но победитель ханства сам был наполовину татарином (по материнской линии) и не хотел противопоставлять московитов мусульманам с волжских берегов. Он дальновидно стремился вплетать всякое лыко в строку русской истории. Вот почему магометанские и христианские мотивы столь органично слились в каменной симфонии собора, который всем своим обликом настаивал на результативности сотрудничества двух рас и двух религий. Казани как бы предоставлялось лучшее место в Москве. А московиты обретут в Казани икону, которая станет наиболее почитаемой во всех центральных русских областях. Татарский язык будет звучать в столичном кремле столь же часто, как и русский.

Так преодолевалась вековая рознь, и утверждалось нерасторжимое союзничество. Казанский собор был бесконечно дорог царю. Иван IV покорил крупнейшее волжское ханство примерно в том же возрасте, в каком Мехмет Завоеватель въехал в побежденный Константинополь на белом слоне. Но, если турецкий султан переделал Софийский собор в магометанскую мечеть, низведя всех оставшихся в живых православных греков до людей низшей расы, то Иван IV ничего не переиначивал и не искажал и никого не унижал. Он воздвиг в честь победы нетленную красоту из камня, желая скрепить московитов и татар в единое целое. Не случайно в годы его правления на православных церквях появятся кресты с характерным полумесяцем возле своего основания, а татары составят не менее половины от всего служилого сословия.

Если Византия заключила унию с Ватиканом (1439 год) и безвозвратно погибла, то союз православной Московии с мусульманскими народами -бывшими поработителями сделает русское государство только могущественнее. Вот на что рассчитывал Иван 1У.

Храм Василия Блаженного - это намоленное место, в котором витает дух раба Божьего, известного юродивого, не боявшегося говорить правду в глаза всем московитам. Этот оборванец слышал божественный зов и был ведом поразительными прозрениями и откровениями. Самый неимущий из нищих, бездомный и неприкаянный страдалец благодаря храму возвысился в Слове и величие над всеми остальными людьми; знатными, богатыми, влиятельными, которые впоследствии станут всего лишь жалким прахом. «Последний человек» в суетной жизни утвердился в ранге «первого» перед вратами вечности.

Архитектурный ансамбль стянул в единый пучок, казалось бы, несовместимые между собой феномены, обрел полифоничность и таинственную глубину. Многообразие наименований возникло не сразу, но все они появились и закрепились в народном сознании еще в эпоху правления Ивана IV. Неопределенность характеристик системо образующего храма, являющегося символом государства, иллюстрирует в первую очередь, расколотое сознания у монарха и его ближайшего окружения. Если строителям св. Руси было присуще целомудрие (цельность натуры неуклонно восходящей к религиозно-этическому идеалу), то Иван IV был буквально раздираем взаимоисключающими побуждениями. На этом прискорбном факте следует остановиться подробнее.

В годы правления Ивана III внутри правящего слоя сложилась аристократическая система взаимоотношений, благодаря которой определенный круг людей имел возможность обсуждать и влиять на принимаемые решения государственной важности. В этот круг входили как представители высшего московского боярства, так и ромейские аристократы, включая Софью Палеолог. Основатель Московского государства располагал в своих действиях мощной интеллектуальной поддержкой, благодаря которой его ошибочные поступки смягчались и сглаживались; ведь мудрость можно трактовать, как способность преображать неизбежное Зло в Добро, недостатки в достоинства, а испытания судьбы - в повод для громких побед.

На протяжении всего ХVI века аристократическая форма правления сохранялась в своих основных чертах. Высший круг боярства руководил страной в первое 20-летие жизни Ивана IV. Череда Земских соборов, имевших место в том веке, также подразумевала наличие участников лишь из числа первого служилого сословия и иерархов церкви. Но, увы, драгоценное содержание с каждым десятилетием выхолащивалось из аристократической формы правления страной. Пока наследник трона подрастал, в Москве не осталось в живых не только эмигрантов-ромеев, но и тех, кто считал себя их учениками и последователями. Из мальчика-куклы Иван IV вырос в честолюбивого, деятельного царя, который имел за плечами самое безалаберное воспитание: вокруг него соперничали две группировки, ослепленные взаимными обидами и лишенные чувства почтения к молодому монарху, да, и вообще к кому-либо.

Нет ничего экстраординарного в том, что государь стал перехватывать у боярства властные полномочия. В ту эпоху чуть ли не в каждом христианском государстве шла потаенная тяжба между королями и различными влиятельными группировками. Если прибегнуть к квазинаучной терминологии, то этот болезненный процесс можно охарактеризовать, как определение уровня компетенции государя, его Двора, вассалов, церкви. Тишь да гладь возможны только на кладбище, а в бурно меняющемся мире остановить «прекрасное мгновение» удается лишь на короткий срок.

Мнение многих историков о том, что невзгоды личной жизни (ранее сиротство, смерть любимой жены, «наглость знати») превратили Ивана IV из благородного человека с отзывчивым сердцем в ожесточенного тирана, страдающего приступами паранойи, справедливы лишь отчасти. Нельзя исключить и другие допущения. Например, метания, сопровождавшиеся жестокими казнями, экстравагантными поступками государя свидетельствует скорее о том, что царь пытался прояснить для себя - что же представляет собой страна, которой ему необходимо править?

Вроде бы ответ был очевиден: Московия - это новая Византия, Третий Рим; это Святая Русь - то место, где путь ко спасению наиболее благоприятен в силу совокупности внешних условий... Возможно, из глухих заволжских лесов страна такой и виделась, но по дипломатическим каналам до монарха доходили суждения и оценки европейских правителей иного рода. Несмотря на то, что еще в 1472 году Софья Палеолог со своим Двором переехала в Москву, а вслед за ней потянулись другие ромеи, итальянские мастера, прусские рыцари, в европейских странах упрямо продолжали считать Русью лишь территорию, от Карпат до Двины и Днепра, и пребывающую под властью Польши и Литвы. А далее на восток простиралась Татария, бескрайняя Азия. В сознании католиков-европейцев погибшая Византия безвозвратно погрузилась в пучину «темных веков», а Московия, в качестве Третьего Рима была некой неправдоподобной выдумкой. Если до волжско-окского треугольника постоянно докатывались новые идеи, концепции, товары, мастера-кудесники, то в обратном направлении везли разве что пушнину («мягкую рухлядь»). Никого в Европе идеи Третьего Рима не волновали и не воодушевляли.

Вопреки всеевропейскому мнению Иван 1У самим ходом истории был предназначен для завершения векового строительства, столь успешно начатого дедом. Он сознавал свою великую миссию, на которой настаивали и мощи праведников, незримо подпирающих растущее здание церкви. Ему хотелось уподобиться выдающимся византийским императорам, и это стремление иногда толкало его на труднообъяснимые с позиций здравого смысла поступки.

Конечно, Иван IV был много наслышан об Иоанне Кантакузене, который отказался от императорского трона, чтобы возглавить греческую церковь в век (ХIV в) изнурительного противоборства с Ватиканом за доминирование в христианском мире. Московский государь также отказывается от власти, замыкается в Александровской слободе в скромном монастыре. Создает из опричников нечто вроде религиозного ордена, призванного искоренять Зло и утверждать Добро. Но искоренение Зла зачастую понуждает царя со товарищи сходить со стези добродетели. И лишь искреннее раскаяние в свершенных насилиях приносит целительное искупление мятущейся христианской душе. Конечно, И. Кантакузен избегал подобных поступков. Но не из-за чистоплюйства ли иерархов церкви, да царедворцев сама Византия была окончательно растерзана соседями? Оглядываясь на прошлое христианской империи, московский царь не хотел копировать ее судьбу. Иван IV взошел на трон, когда страна находилась на подъеме. Перед ним стояла задача создания прочного государства, а не удержание того, что было достигнуто выдающимися предшественниками.

Если турки водрузили зеленое знамя ислама над Константинополем, то московский правитель сделал волжские ханства составными частями своего царства. Т.е при создании своей империи он стремился синтезировать и воплощать на практике исторические достижения других стран, вне зависимости от их вероисповедания. Всматриваясь в прошлое Византии, он неизбежно обнаруживал на территории некогда великой христианской империи свою современницу, Османскую Порту - насквозь милитаризованный султанат, широким фронтом наступающий на католическую Европу. Вне всяких сомнений, Иван IV был наслышан о государственном строе в Порте, который сложился еще при Мехмете Завоевателе и Сулеймане Великолепном. Султаны создали систему воспитания образцовых воинов и чиновников, которых выращивали из мальчиков, оторванных в раннем детстве от православных семей. Многолетняя подготовка и тщательный отбор из множества кандидатов позволяли турецким повелителям осуществлять постоянную ротацию правящего слоя, который всем своим благополучием (статус, имущество) зависел от велений властителя. Дисциплина, самоотверженность, состязательность, преданность власти со стороны янычар, пашей, визирей сделали Порту самой боеспособной державой в средиземноморье.

Иван IV творчески переосмыслил этот опыт. Настаивая на интегративной функции создаваемой империи, он крестил покоренного казанского хана и поставил его государем всея Руси. Затем заменил своего ставленника на другого крещеного татарина, на сей раз касимовского хана, а сам оставался главой своеобразного религиозного ордена опричников - воителей Христовых, способных в своем служебном и религиозном рвении превзойти турецких чиновников и янычар.

Мечтая о возрождении христианской империи, Иван IV фактически стремился сравняться в могуществе с Османской Портой, перенимая у последней систему отбора людей, не отягощенных клановыми связями и всецело преданных только одному человеку - подлинному правителю страны. Если в Византии ключевым фактором управления выступало Слово, постулирующее наличие морального авторитета на вершине власти, то в Порте культивировалась изощренная система состязательности и насилия, которая не нуждалась в аристократии и которая превращала общество в идеально функционирующий механизм.

Нелегкое продвижение к великой цели нередко выхолащивает притягательность этой цели или преисполняет иным смыслом понесенные жертвы и лишения. Иван IV видел себя, то новым византийским императором, то правителем, ничем не уступающим турецкому султану. Возможно, его влекли к себе и другие ассоциации и аллюзии. Так, первоначально отряд опричников состоял из 1000 человек. Но именно столько же телохранителей служило у Чингисхана. Юноши представляли собой весь цвет монгольской военной знати, олицетворяя нерушимый союз прославленных степных родов и Потрясателя Вселенной.

Образ государства - церкви не обретал четкости. Строя империю, он невольно воссоздавал контуры распавшейся Золотой Орды. Только в новой Орде существенно сместились религиозные акценты: магометанство перестало быть вероисповеданием правящего слоя, а православие - уделом угнетенных слоев страны. Не складывалась и личность государя в качестве мудрого и милосердного правителя, справедливого вершителя людских судеб. Ростки аристократизма, привнесенные в ХV веке ромеями, окончательно были вытоптаны. Эпилог аристократической эпохи составил сам царь, переписываясь с беглецом - князем Курбским.

С юных лет царь мечтал вызывать в подданных благоговейный трепет, а вверг свое ближайшее окружение в состояние неизбывного ужаса. Путь великого преображения из захолустья в христианскую империю, заданный блистательной четой (Иван III и Софья) оказался непосилен для царя, которого воспринимали то ли жестоким султаном, то ли эксцентричным ханом.

http://ruskline.ru/analitika/2012/09/14/pole_russkoj_kultury/

[Александр Васильевич]

Юрий  Покровский, Русская народная линия

Поле русской культуры

Часть пятая. Общество-собор



Святоотеческая культура полифонична и жизнестойка. Человек в качестве носителя образа Божьего сочетает в себе исключительные волевые характеристики с устремленностью к высотам духа. Он готов бесконечно терпеть и смиряться, ищет неотмирности или предъявляет к сильным мiра сего высокие моральные требования.

Святоотческая культура сложилась в Византии, взявшей на себя миссию обожения жестокого, языческого мира. Ко времени возникновения империи свидетели чудес Христовых давно уже покинули этот свет. Новые проблемы и коллизии опутали липкой паутиной возводимое здание Вселенской церкви. Крайне необходимы были люди, способные видеть лучше других, отделять зерна от плевел. Мучеников сменили  богословы. Богословие предполагает православность интерпретаций св. Писания, сущности ересей, решений Вселенских соборов.

Такие личности, как Василий, Григорий, Афанасий не случайно носят эпитет «Великий», который в античные времена присваивался лишь императорам и знаменитым полководцам. Величие богословия заключается в том, что оно сумело объяснить, почему Слово наделено свойствами неодолимой, созидательной силы.

Христианское богословие развивалось преимущественно в Византии. Культура империи глубоко мистична и полностью сосредоточена на служении религиозно-этическому идеалу, воплотившемуся во Христе.

В эссе уже говорилось о том, что патриархи Фотий (IХ в.) или Кантакузен (ХIV в.) многие годы занимали высокие посты в имперской иерархии? прежде чем взяли в руки пастырский посох. В тоже время многие монахи-миссионеры шли навстречу варварским народам, жили среди колдовства, жестоких распрей, вразумляя «детей природы» на путь истинный. Нередко миссионеры принимали мучительную смерть. В целях распространения христианства ненасильственными средствами императоры или высокопоставленные вельможи отдавали в жены предводителям варварских народов своих родственниц, прекрасно понимая, на какую жизнь обрекают близких людей.

На протяжении тысячи лет, взыскующие божественной мудрости европейцы будут ездить на Балканы набираться ума-разума. Эту дорогу на Восток первоначально проложил св. Иероним, который на исходе IV века взвалил на себя бремя перевода Библии с греческого языка на латинский. Замыкал длинную вереницу выдающихся европейских паломников Николай Кузанский, который в Константинополе многие годы ревностно предавался изучению богословия.

Миссия преображения языческих народов в единое Тело Христово не увенчалась успехом. Миссионерская, просветительская, дипломатическая, богословская деятельность ромеев обязательно наталкивалась на незримые средостения и препоны. Ереси и расколы сотрясали империю на протяжении всей ее истории. Век за веком отпочковывались новые церкви; коптская, сирийская, латинская. Автономные или региональные церкви обычно замыкались на обрядоверии, лелеяли свои реликвии, создавали свои пантеоны святых и праведников. Процесс размежевания или дробления единого христианского мира шел неудержимо и практически непрерывно.

Однако, нельзя сказать, что расколы были обусловлены лишь такими причинами. Отделение Русской Церкви от Константинопольской было продиктовано, в числе прочего, неприятием соглашательской позиции константинопольских иерархов-униатов.

1596 год можно считать датой рождения самостоятельной русской православной церкви. Конечно, терминология греческой церкви полностью сохранялась в Москве, но миссия нового народа-богоносца требовала соответствующих институтов и символов. Св. Русь была любимицей Богородицы, Третьим Римом, последней заветной надеждой заблудившегося человечества. Матушка-Русь обрела мистические параллели с небесной покровительницей, сама становилась объектом женского культа, тем намоленным местом, единственно достойным прихода Сына Божьего. Мать-сыра земля и Спаситель должны встретиться после затянувшейся разлуки.

Но кто обладает божественным правом править в такой особенной стране? Кто может быть монархом, и каким должен быть монарх? Может ли власть обойтись без того, чтобы не губить свое потомство? Чтобы царь не убивал своего сына, а опекун - своего опекаемого мальчика? Чтобы в высших планах бытия правитель видел в своих подданных любимым детей, а не врагов?

Моральный авторитет царя был сильно подорван в последние годы правления Ивана IV. Последний из Рюриковичей, Федор Иоаннович демонстрировал сильную набожность, походил на блаженного.

Блаженных и юродивых на Руси любили, и Федор хотел, чтобы его тоже «жалели». Годунов пошел иным путем. Он стремился укрепить авторитет царской власти благодаря наличию патриарха, пребывающего рядом с монаршим троном.

 

Что представляла собой страна в то время? Ее границы были очень размыты. Подвижники продолжали возводить новые монастыри в северных краях. Казаки осваивали восточные земли. На юг продвигалась другая волна. Представители военно-служилого сословия получали наделы земли и крестьян. Дикое поле - бескрайнее пространство, которое начиналось от Темникова и Алатыря, осваивалось служилым сословием с не меньшим трудом, чем северные или восточные земли, из-за опасных и постоянных набегов степняков. Поместья складывались в уезды, которые фактически управлялись самостоятельно собранием дворян. Многочисленные лесные монастыри жили по своим уставам, диктуя свои порядки близлежащим селам и деревням. Казачьи общины, культивируя отвагу, также руководствовались сугубо своими нормами поведения. Все эти весьма разнородные по стилю и образу жизни элементы объединяла лишь общность веры. Царская же власть, заметная в столице, практически никак не ощущалась на окраинах страны.

Население, проживающее на столь обширной территории, было весьма неоднородным по расово-племенному и религиозному признакам. Кроме православных в Московии проживало немало мусульман и язычников. Так, несмотря на подвижническую миссию Стефана Пермского или Трифона Вятского вотяки, коми, пермяки преимущественно придерживались своих темных суеверий, как впрочем, и мордва, и черемисы. Но, тем не менее, религиозная волна, которую подняли на небывалую высоту выдающиеся строители св. Руси, продолжала свое движение, захватывая в свое бурление неофитов. Именно она определяла доминирующее умонастроение в обществе.

Эссе, касающееся культурных феноменов прошлого, обязывает автора концентрировать свое внимание на основных сдвигах в умонастроениях и ожиданиях общества. Ведь людей не столь остро интересуют реалии сегодняшнего дня, сколько возможности, открывающиеся в грядущем.

<...> Можно утверждать, что на исходе ХVI века московитское общество обнаружило пределы своих возможностей в осуществлении грандиозной задачи построения новой христианской империи. Родовая и военная знать не трансформировалась в аристократию, в социальных группах укрепилось недоверие к фигуре монарха, способного встать вровень с великими православными императорами. Да и нужен ли был подобный правитель? Московиты не видели реальных возможностей объединить всех католиков и протестантов под скипетром русского царя. Гибель испанской армады у британских берегов наглядно показала, что протестанты готовы биться до конца, отстаивая свою ересь. Что же касается самих католиков, то они испытывали устойчивую неприязнь к «схизме», считая ее пережитком темных веков.

Требовался иной вариант развития событий и по другой причине.

Византия, погибшая полтора столетия тому назад, уже не виделась московитам образцом для подражания. Череда уний с католиками, закрепляющая униженное положение православных юго-западной Руси, окончательно погубила моральный авторитет константинопольских патриархов в глазах строителей Третьего Рима. Молодая страна расползалась как масляное пятно на бумаге, распираемая изнутри центробежными силами, но крайне нуждалась в чеканной форме, в некоей организующей силе. И такой силой могла стать только своя национальная церковь. Но отсутствовали архитекторы, способные придать расползшемуся по бескрайним просторам обществу очертания собора.

Смута в Московии возникает не вследствие пресечения династии. Годунов к Рюриковичам уже не имел никакого отношения и принадлежал старинному татарскому роду. Его официально избрали царем на очередном Земском соборе, состоящем из представителей знати. А позже Годунова убили. Иного способа убрать неподходящего правителя тогда просто не существовало. Смута возникает по причине того, что люди не знают, кому подчиняться и кого слушать - само будущее застила непроглядная мгла. Польская интервенция лишь обострила настоятельную необходимость своей церкви. Но вопрос: «Кто обладает правом править?» - Остался непроясненным и после изгнания поляков. Кандидатов было великое множество. Герой тех лет, кн. Пожарский, казалось бы, наилучшим образом подходил для монаршего трона. Смелый и решительный человек, многажды показал свою личную отвагу на поле боя и прославился в качестве опытного полководца, имел тесные родственные связи с Рюриковичами, владел вотчиной в древнем Суздале... Можно долго говорить о бесспорных достоинствах этой выдающейся личности. К тому же и сам князь не уклонялся от исполнения своей исторической роли в качестве царя. Но героя из древнего знатного рода даже не рассматривали в качестве реального претендента на престол.

Подпор религиозных чувств, всколыхнувшихся во всех слоях общества, предопределяет принципиально новый механизм избрания царя. Собрание представителей всех сословий из разных местностей наглядно демонстрирует выстраданное стремление русского народа к единению на принципах любви к ближнему. Люди ищут не грозного предводителя, способного пройти смертоносным ураганом по соседним странам. Они искренне верят в Божью помощь, а не в силу оружия. Они хотят сложиться в величественный и прекрасный, многокупольный собор, а не в угрюмую тесную крепость, ощерившуюся во все стороны жерлами пушек. Именно народ-богоносец, а не народ - воитель является выразителем подлинной правды, и только такой народ способен наделить смертного человека правом править.

Актуализируется наличие царя - мягкого, не испорченного перенесенными тяжелейшими испытаниями Смутного времени, не искушенного в интригах и заговорах, никого не убившего и не разочаровавшего - и, в то же время, пребывающего под патронажем православного архипастыря. Такой правитель будет вести себя в обществе, как в гигантском храме; он будет скромен и милосерден, доброжелателен и благостен.

Создавалась теократия, как средство самоопределения и самосохранения, как отклик на жестокости и насилия предыдущих десятилетий, как упование на поддержку небесных сил после стольких недородов и лютых морозов. Общество нуждалось в смягчении нравов и в умиротворении. Признавался приоритет «тихого» царя над «грозным», а фигура патриарха объективно приобретала черты видного политического деятеля. Удивительная стойкость и цельность натуры святителя Гермогена, погибшего голодной смертью в застенке, но не сломленного польскими оккупантами, возжгла над московским патриархатом ореол святости. Черная сотня - монахи Троице-Сергиевского монастыря, сумевшие отстоять обитель от натиска поляков, стали образцом мужества и стойкости. Смоляне, нижегородцы, ярославцы, принявшие самое деятельное участие в изгнании оккупантов, убедительно показали, что православная вера способна к объединению людей из разных земель во имя торжества общих идеалов.

Человека можно заставить что-то делать или куда-то направить кнутом. Угрозы неминуемого наказания, в случае ослушания приказа, очень результативны в чрезвычайных ситуациях или в период напряженных военных действий. Но нельзя людей постоянно принуждать, да и слишком много надсмотрщиков и надзирателей требуется для решения этой задачи. Православие же побуждало огромное число людей, причем лучшего отбора, творить просто чудеса: это побуждение не подразумевало свиста нагайки, надсадных команд, наоборот, опиралось на охотников (добровольцев), которые по своему почину принимали на себя тяжелейшие обязательства и справлялись с ними, обретая тем самым подлинный смысл для своего бренного существования.

Да, интеллектуальный слой, под стать византийскому, в Московии практически отсутствовал, но стремление к высокому и прекрасному облагораживало простодушных и во многом наивных русских людей. Они формировали христианское общество, где каждый верит каждому на слово: воспринимали свою страну не столь как место, обеспечивающее их пропитанием, а как Матушку-Русь, которая терпеливо ждала прихода Сына Божьего после затянувшейся разлуки. Именно сакральное отношение к земле дисциплинировало и умиротворяло православных людей, прикрепляло их к определенному сословию, формулировало каждому трудновыполнимое задание. Потому и трудились, не жалея себя, из последних сил.

Жизнь в столь суровом климате была бы невыносима без суровых обетов, без подвижников, увлекающих за собой тысячи людей на обустройство границ, на строительство монастырей и церквей. А вот на собственные жилища особого внимания не обращали. В подобных обстоятельствах духовенство было просто обречено взвалить на себя хозяйственное тягло, задавать определенный ритм созидательным переменам. Если в ХIV веке монахи были в основном озабочены строительством души, то в ХVII веке стремление к обожению жизни проявлялось в укрупнении монастырских землевладений, расширении погостов вокруг церквей. Многие кузнецы, каменотесы, резчики по дереву, зодчие, богомазы всю свою взрослую жизнь проводили возле церковных стен, воспринимая свой труд как жертвенное служение.

Умереть со спокойной совестью - вот что считалось главным как для монаха, так и для мирянина. Последние охотно жертвовали храмам и монастырям свое нажитое имущество, справедливо полагая, что духовенство распорядится им наилучшим образом, но и не забудет в поминальных списках самих жертвователей.

Организующая и дисциплинирующая роль православия целительно и благодатно сказывалась на самооценке всего общества. Единство религиозного чувства выступило решающим фактором при воссоединении юго-западной Руси с северо-восточной Русью. Русский народ обрел свою цельность и свою историческую самостоятельность. По мнению многих историков, численность населения после воссоединения восточных и западных земель в одно царство, удвоилась. Православная вера была судьбой миллионов человек, стремящихся стать «телом единым»

(Окончание следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание)

В наше время, когда люди сравнительно легко меняют свою языковую среду и даже половую принадлежность, нелегко понять: почему жители западных русских земель терпели многовековой гнет, унижения и. тем не менее, сохранили свою принадлежность православию. Да, им досталась тяжелая, страдальческая доля. Многие города и села были просто сметены татарским нашествием. А степная зона древнерусских княжеств благоприятствовала разгулу разномастных шаек. Жизнь православного населения западной Руси стала просто невыносимой после того, когда эти земли вошли в состав Речи Посполитой. Потомки удельных князей и воевод переходили в католическую веру или бежали в Московию. Посадские и крестьяне пополняли ряды казаков, орудовавших в диком поле. Те, кто продолжали жить на своей земле, обретали в глазах польской шляхты статус «хама» или «быдла».

От начала монгольского нашествия до воссоединения русских земель прошло более четырех веков и на протяжении всего этого времени сменяющиеся поколения православных людей смиренно и терпеливо придерживались своей веры. Столь длительные невзгоды до срока сводили в могилы самых достойных и самых смелых. Уровень культуры не мог не понизиться. Если жители восточных земель на протяжении многих веков были объединены идеей строительства св. Руси, выработали национальную стратегию, прониклись мессианским чувством народа-богоносца, то жители западных земель все свои силы тратили на то, что выжить и сохраниться. Вот почему восточная Русь превратилась в Великороссию, а западная Русь стала Малороссией. В определенном смысле получилось так, что «дети» переросли своих «отцов».

В середине ХVII века Московия стала занимать на «равнине» доминирующие значение, а жители царства воспринимали территории, некогда принадлежащие Булгарскому царству или Хазарскому каганату, как земли, нуждающиеся в неотложном освоении. Причем, расширение влияния русского народа шло преимущественно ненасильственным путем, хотя локальных вооруженных конфликтов хватало. Русские люди стали воспринимать всю «равнину» как свое отечество. Они самостоятельно прокладывали большаки истории, оттесняя бывших хозяев жизни на обочины « равнины». Без Божьей помощи такой процесс был бы неосуществим.

Избыточная сила русской жизни выплеснулась далеко за Урал, даже достигла берегов Тихого океана. Казаки совершали разбойные рейды по окраинам Османской Порты, Персии, Речи Посполитой и Русской земли, по стойбищам казахов, киргизов, ногаев и прочих степняков. Они могли ни в грош ставить государственные указы, игнорировали венчания, хранили при себе какой-нибудь полуязыческий оберег, но при этом считали себя православными. В Сибири, где административно-территориальное деления на области или воеводства было бессмысленным, именно принадлежность казаков к православию позволяла московским правителям считать бескрайние таежные просторы русской колонией.

Границы государства раздались настолько широко, что практически только на западе имели четкие контуры. А на севере, востоке и юге за далью следовала новая даль. И все же духовное ядро этого безграничного мира продолжало формироваться преимущественно насельниками древнего Владимирского княжества. Нижегородский посадский человек Минин и суздальский князь Пожарский стали ключевыми фигурами Смутного времени: патриарх Никон и протопоп Аввакум обозначили собой полюса религиозного раскола.

Ничто так крепко не сплачивает людей, как религиозное воодушевление, проистекающее из мессианской роли народа-богоносца. На протяжении длительного времени жители северо-восточной Руси многажды убеждались в могуществе Слова. На их глазах распалась Золотая Орда, волго-окский треугольник из «медвежьего угла» превратился в Третий Рим, а могущественная Речь Посполитая ничего не могла противопоставить стремлению православных к объединению. Волга от самых своих истоков до ветвистого устья стала великой русской рекой.

Трудно сказать, такой ли видели св. Русь Макарий Унженский или Евфимий Суздальский, Сергий Радонежский и Кирилл Белозерский, а также многие другие выдающиеся подвижники. Впрочем, люди в ХVII столетии продолжали жить столь же скромно, как и тремя веками раньше. Обходились деревянной посудой. В основном деревянными строили и дома, которые радикально обновлялись каждые 40-50 лет. Часть выгорала, часть сгнивала, часть претерпевала разрушения из-за набегов степняков. Но храмы и монастыри разительно изменились - приобрели величественный вид, высокие каменные ограды. Внутреннее убранство церквей не избегало роскоши. Архиереи служили в шитых золотом облачениях и бархатных скуфьях, образа горели золотом, а священные раки украсились драгоценными камнями.

Духовенство являлось самой организованной и авторитетной силой. Епархии прирастали землями, скотом, крестьянами, рыбными ловлями, златом и серебром, подворьями для странников и мощами канонизированных святых. Прославленные монастыри и могилы праведников были разбросаны по всей Русской земле, зачастую пребывая в глухих заповедных местах: ведь праведники избегают блеска и суеты столичной жизни. Строительство Третьего Рима неудержимо смещало свои акценты в пользу теократии и актуализировало необходимость особого религиозного центра.

Исторические процессы имеют обыкновение развиваться или трансформироваться во времени, потому что поколения обязательно меняются, и новые люди получают возможности по-своему трактовать почины своих выдающихся предшественников. Оформление национальной русской церкви, начавшееся на исходе ХVI века, шло через неприятие политики константинопольских патриархов. Образ Византии в качестве великой христианской империи, неудержимо утрачивал свою притягательность уже для Ивана IV. Но если Московия не новая Византия, то, чем же ей быть? Каких ориентиров придерживаться?

И вот в середине ХVII века в среде русских православных иерархов стало складываться впечатление, что св. Русь способна заменить собой Святую Землю, утраченную христианским миром вследствие вооруженного натиска магометан. Вся Европа в ту эпоху была погружена в войны, ереси, оплетена тайными мистическими организациями. Великая идея создания особого народа, сложенного из множества других народов умирала в христианском мире. Но безвозвратно ли? Может с Божьей помощью удастся начать историю христианства заново?

Ведь Святая Земля некогда была всего лишь дальней окраиной Римской империи, но затем стала центром духовного притяжения для всех христиан. Апостолы, бывшие простыми рыбаками и крестьянами захудалой Галилеи, вознеслись выше всех королей и полководцев.

Сама логика развития событий в русском царстве подводила высшее духовенство к мысли, что патриарх в качестве предстоятеля церкви и самой влиятельной политической фигуры должен пребывать в особом месте - Новом Иерусалиме, святость которого очевидна и непререкаема для всех православных людей.

Подобное обособление от Москвы привело бы к уравниванию значимости отдельных крупных частей огромного царства, и правители этих частей подчинялись бы единому теократору. Если Ватикан или Мекка были сосредоточием духовной власти, то в Новом Иерусалиме все виды власти мистически бы воплощались в личности патриарха-императора-теократора. В случае успеха начатого дела православное царство обрело бы монолитную цельность в противовес разрозненной, погрязшей в междоусобицах Европе; подобное противостояние православных и еретиков блазнило в отдаленной перспективе новым грядущим объединением всех заблудших народов в обновленный христианский мир.

На Руси византийская традиция богословия не получила убедительного продолжения, но духовенство прекрасно видело, что итальянский Ренессанс за два-три века подвел христианство к поре своего заката. Требовалась некая радикальная инициатива, органично совмещающая традицию и новаторство, великое и малое.

С внешней стороны религиозные расколы происходят из-за сущих пустяков. Так схизма между Византией и латинской церковью началась из-за спора, касающегося изготовления опресноков. На самом же деле спор шел о том, кто должен занимать вершину христианского мира.

Русский раскол также внешне обставлен малозначительными причинами. Вне всяких сомнений богослужебные книги в приходах и монастырях разбросанных на огромных пространствах страны могли содержать искажения и разночтения и нуждались в определенной редакторской правке. Но, по сути, спор вспыхнул из-за роли и миссии Русской православной церкви и ее Предстоятеля. Этот спор еще вели Нил Сорский и Иосиф Волоцкий, просто в ХVII он приобрел особую остроту. Хозяйственно-политические функции церкви выросли настолько, что взламывали любые представления о мистической природе этого общественного института. Неотмирность праведника и жертвенность служения подвижника плохо совмещались с позицией иосифлян, которые, в лице патриарха Никона, с одной стороны возводили новую Голгофу, призванную стать пупом христианского мира, а с другой стороны низводили царя до положения келаря и своего прислужника.

Противники Никона усмотрели в строительстве Нового Иерусалима явные признаки непомерной гордыни и когда патриарх дал повод, обстоятельства сложились таким образом, что фигура Никона оказалась в перекрестке нескольких линий противостояния. Речь идет не только о принципиальном разногласии внутри группы ревнителей благочестия, но и противостоянии Царя, точнее, Двора, - и Патриарха.

Общество-собор прорезала до основания глубокая трещина религиозной розни.

Не вытерпел самовластья Никона и царь. Будучи «тишайшим» он все же решился подать голос протеста. О последствиях этого протеста известно хорошо. Никон был сослан в отдаленный северный монастырь. Но подлинная реакция на головокружительное возвышение иерархов церкви последует позже.

***

История Русской земли складывалась как цепь тяжелейших испытаний, приводящих к радикальным ротациям «хозяев жизни». Истоки великих целеполаганий зачастую приводили людей к пагубным последствиям. Слишком грандиозны человеческие замыслы и нетерпеливы пылкие сердца. Русская земля предстает обширным полем битвы Слова и насилия. Жизнь здесь крайне изменчива: времена года скоротечны за исключением долгой зимы, постройки недолговечны, а политические конструкции хрупки. Человек на земле часует, но искренне верит в бессмертие своей души. Может, именно поэтому ничего и не строили краше церквей. Для их возведения не жалели ни средств, ни сил. Ставили храмы на самых видных местах, на бугорках и вхолмьях с таким расчетом, чтобы колокольный звон достигал и до окрестных деревень. Росли храмы и на самых главных и оживленных городских площадях, стягивая с тугой узел общие переживания и надежды. Бедные и богатые жили одной судьбой, с одним составом чувств. Вот почему собор был стержнем общественной жизни каждого поселения, столпом истины. Его архитектурные формы отражали самые сокровенные представления людей о прекрасном и возвышенном.

ХVII век исключительно богат новыми и красивыми храмами, многие из которых сохранились до наших дней. Их возводили любовно, с тщанием и старанием, украшали затейливыми крылечками и арочными галереями: строили повсеместно и практически беспрерывно, несмотря на смуты, расколы, недороды, пожары. Даже после низвержения Никона, когда началось доминирование военной знати, зодчим удалось совместить мечту о государстве-церкви с идеей общества-собора в так называемом стиле «нарышкинского барокко». 4-х и 5-ти ярусные храмы состояли из разновеликих и неодинаковых по внешнему декору четвериков постепенно сужающихся кверху.

Стройные сооружения символизировали преодоление высоты благодаря единству своих составных частей. Поставленные друг на друга четверики представляли собой зримую духовную взаимосвязь крестьянства, посадских, духовенства и знати. Каждое сословие-ярус служило неотъемлемой частью храма, возвышающегося над всем городом или селом, и сакральным содержанием этого прекрасного сооружения являлась молитва прихожан.

http://ruskline.ru/analitika/2012/09/22/pole_russkoj_kultury/