Сможет ли соборность преодолеть демократию?Иерей Сергий Карамышев о необходимости для русского народа единого идеала, единой веры, единой молитвы
В античном обществе демократией именовался политический строй, в котором простонародье добивалось верховной власти, сметая господство монархии, аристократии или олигархии. При этом, сама демократия, как правило, довольно скоро вырождалась в тиранию. Из числа граждан исключались рабы, женщины, а также обычно вольноотпущенники, иностранцы и незаконнорожденные. По крайней мере, Аристотель в «Политике» дает такое определение гражданина: «Мы считаем гражданами тех, кто участвует в суде и в народном собрании».
Сейчас в слове «демократия» под народом понимают «гражданскую нацию». Последнюю возвышают современные конституции: «источником власти является народ». В итоге имеем следующее: народ, будучи самобытным источником власти, господствует сам над собой. Когда мы говорим: «человек должен властвовать над собой», то мысленно разделяем человека на высшее и низшее начала, подразумевая, что дух призван господствовать над телом. Однако не говорим: «тело призвано господствовать над телом», потому что это безсмыслица. Власть выражает отношения субординации, она возможна лишь при существовании властвующих и подвластных. Это так и есть, в том числе, в современном обществе.
Для чего нужны нелепые, изначально лживые формулировки, представленные в нынешних конституциях? Чтобы тешить самолюбие и гордость недалеких людей. Всякий может теперь, надув щеки и выступая важной поступью, кудахтая, говорить: я источник власти, я гегемон. И кто же не посмеется над таким «гегемоном»? По-русски все это называется лестью. Человек, принимающий подобную лесть как должное, становится ущербным в двояком отношении. Во-первых, он обманут. Во-вторых, он молчаливо потворствует богохульству. Потому что подлинным началом и подлинным источником всякого блага, в том числе власти, является Бог Вседержитель, Который сказал: «Мною цари царствуют и сильные пишут правду» (Притч. 8, 15).
Таковы ложь и лесть современной демократии. Но и этим ее прелести не исчерпываются. Гражданская нация дробится на враждующие между собой партии, которые устраивают безконечную грызню за власть. Опять нелепость: если вы самобытный источник власти, и последняя – ваше природное, неотъемлемое свойство, – что же вы из-за нее так враждуете, не брезгуя заговорами, убийствами, подкупами, даже террором?
Каково в современной демократии соотношение власти и свободы? Оно явно отлично от аристотелевского. В 3-й книге трактата «Политика» он говорит о достоинстве гражданина: «Способность властвовать и подчиняться заслуживает похвалы, и добродетель гражданина, по-видимому, и заключается в способности прекрасно и властвовать, и подчиняться».
Совсем иное провозглашается в «Декларации прав и свобод человека и гражданина», появившейся на свет вместе с Великой Французской революцией, где записано: «Свобода состоит в возможности делать то, что не наносит ущерба правам других». Сразу видна не то иезуитская, не то талмудическая дисциплина ума. Потому что следующим логическим шагом из данного хитроумного постулата будет: чем меньше прав у других, тем я свободнее, что и старались осуществлять на деле все наиболее последовательные революционеры: ужимали права враждебных классов, враждебных партий, несогласных личностей, чтобы наслаждаться собственной тиранией. Только варварски извращенный ум может видеть тождество между свободой и властью. Нормальный же ум скажет, что власть – это бремя, не менее ограничивающее личную свободу, чем обязанность подчиняться, что, очевидно, имел в виду Аристотель.
В древности, правда, считалось, что рабство – некий врожденный порок человека. Поэтому даже вчерашнему рабу, т.е. вольноотпущеннику, не позволялось властвовать над свободно рожденными. Потому что такой вчерашний раб, как правило, превращался в мелкого тирана. Пусть античные мыслители кое в чем ошибались, однако в главном были правы: свобода не что-то внешнее для человека – это внутреннее, не отторгаемое сокровище его души. Она тождественна человеческому достоинству.
Но подлинная свобода невозможна без Богоявления. Воплотившийся Бог спас человека от греха, проклятия и смерти, возвел его из рабского состояния в достоинство сыновства. Поэтому апостол Павел говорит: «Итак, стойте в свободе, которую даровал нам Христос, и не подвергайтесь опять игу рабства» (Гал. 5, 1). Любить может только свободный, тогда как тиранствовать свойственно рабу. Поэтому и диавол называется злым рабом и мучителем. Апостол продолжает: «К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти, но любовью служите друг другу» (Гал. 5, 13). Вот слова, невыносимые для идеологов нынешней демократии: служить друг другу любовью. Эта мысль просто не может быть понята их извращенным разумом. Ибо они рассуждают: «служить значит рабствовать, отрекаться от своих прав? На это способен только безумец. Мои права, моя свобода священны. Пусть весь мiр падет в прах перед моей свободой! Я не был рабом никому и никогда!»
Проблема свободы имеет весьма важное значение. Если бы было иначе, Господь не стал бы говорить о ней, зная, какую ярость вызовут его слова в противниках. «…сказал Иисус уверовавшим в Него иудеям: если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики, и познаете истину, и истина сделает вас свободными. Ему отвечали: мы семя Авраамово и не были рабами никому никогда; как же Ты говоришь: сделаетесь свободными? Иисус отвечал им: истинно, истинно говорю вам: всякий, делающий грех, есть раб греха. Но раб не пребывает в доме вечно; сын пребывает вечно. Итак, если Сын освободит вас, то истинно свободны будете». (Ин. 8, 31-36). Иудеи в основной массе рабство предпочли свободе. По их же стопам пошли, увы, едва начав вылезать из варварского состояния, жители Западной Европы. Они к IX веку отвергли служение любви, чтобы поставить на место этого служения свои права и свои претензии на господство. Они откололись от Церкви Христовой, чтобы блуждать по начинаниям сердец своих.
Церковь же Христова строится на началах соборности. Об этом говорит русский философ и богослов А.С.Хомяков в своем «Опыте катехизического изложения учения о Церкви»: «Единство Церкви следует необходимо из единства Божьего, ибо Церковь не есть множество лиц в их личной отдельности, но единство Божьей благодати, живущей во множестве разумных творений, покоряющихся благодати». Человек усыновляется Богу и обретает внутреннюю свободу только в Церкви, которую апостол Павел наименовал «столпом и утверждением истины; и, безпрекословно, великою благочестия тайной» (1 Тим. 3, 15-16). А.С.Хомяков продолжает свою мысль о Церкви: «Она живет не под законом рабства, но под законом свободы, не признает над собой ничьей власти, кроме собственной, ничьего суда, кроме суда веры (ибо разум ее не постигает), и выражает свою любовь, свою веру и свою надежду в молитвах и обрядах, внушаемых ей духом истины и благодатью Христовою».
Как слава Божества изливается во вселенную, так слава Церкви изливается во внешний мiр, украшая и облагораживая его. Не является здесь исключением и политическая сфера. Это происходит тем проще, тем естественнее, когда участники политических институтов являются членами Церкви. Если названное членство не номинальное, но живое, они, исполняя властные полномочия, совершают служение любви.
Противопоставляя Церковь ее ложным образам в лице папства (или романизма) и протестантства, А.С.Хомяков выдает следующую чеканную формулировку: «Единство внешнее, отвергающее свободу и потому недействительное — таков Романизм. Свобода внешняя, не дающая единства, и потому также недействительная — такова Реформа. А мы знаем, что тайна единства Христа с Его избранными, единства, осуществленного Его человеческою свободою, открыта в Церкви действительному единству и действительной свободе верных. Познание сил, которыми совершилось наше спасение, вверено подобным же силам; иначе не могло и быть. Познание единства не могло быть вверено раздору, ни познание свободы рабству; но Церкви дано и то и другое, потому что единство ее есть не иное что, как согласие личных свобод».
Вот оно, искомое, краткое, но исполненное глубочайшего смысла, определение соборности: «согласие личных свобод». Никто не призывает к осуществлению утопий, т.е. дожидаться, когда все граждане государства станут лично свободными и соединенными друг с другом узами взаимной любви. В этом веке подобного никогда не достигнуть. Но для достижения некоего подобия идеалу достаточно и части граждан, соли земли, которые сообщат всему государству соответствующий вектор развития.
Пусть мы подвергнемся поношениям, однако скажем: Российская Империя пала в 1917 г. от оскудения в ней любви, от зараженности началами Западной цивилизации, основанной на гордости эгоизма. Одни требовали прав и свобод, другие дрались за власть, третьи искали, как повыгодней продать свое предательство Помазанника Божия. Но к 30-м годам прошлого века страшные испытания вернули к жизни начала соборности. Вопреки всякой земной логике, она стала политическим фактором, спаявшим народ в неразрывное целое – пусть не под святыми хоругвями, а под коммунистическими лозунгами. Бог, где хочет, «побеждается естества чин». Поэтому на смену массовым подлости и малодушию (проявлениям рабской психологии) пришло массовое самопожертвование как проявление братолюбия в годы индустриализации, войны, восстановления разрушенного. И это было подлинным чудом, заставившим весь мiр застыть перед ним в недоумении.
Русская соборность, через которую сияло благоволение Божие, освободила тогда наше государство от экономической зависимости со стороны Запада. Как ни парадоксально, в этом отношении Россия середины ХХ века оказалось свободнее России конца XIX – начала ХХ века.
Но дух свободы победителей зла, подвиг которых подлинные служители зла стремятся сейчас всеми силами опорочить, после предательства элиты во главе с Хрущевым сменился новым пресмыкательством перед Западом. Злые рабы снова стали требовать прав и свобод, которые для них немыслимы без власти. Они и получили в девяностые власть вместе со свободой тиранствовать над другими. А другие, соответственно, лишились части своей внешней свободы. Это новое испытание могло бы уничтожить более слабый народ. Но не таковы русские. Они вновь начинают проникаться началами соборности. Вопли горстки отщепенцев о содомских правах и свободах вызывают все большее отвращение. Животный эгоизм находит все меньше понимания. Кажется, общество созревает для качественного рывка. Чтобы его успешно осуществить, нужны: во-первых, нелицемерная любовь, как залог внутреннего единства; во вторых, политическая воля, способная не только осуществить, но и сохранить устрояемое государственное целое.
Вновь обратимся к Аристотелю: «Ясно, что только те государственные устройства, которые имеют в виду общую пользу, являются, согласно со строгой справедливостью, правильными; имеющие же в виду только благо правящих – все ошибочны и представляют собой отклонения от правильных: они основаны на началах господства, а государство есть общение свободных людей».
Люди, разделенные на партии, обыкновенно преследуют интересы коллективного эгоизма. Заботиться же об общем благе свойственно людям, которые осознанно принимают на себя служение любви. Они, занимая разное социальное положение, составляют соль государства, благодаря им оно приближается к аристотелевскому идеалу «общения свободных людей».
Провозглашение источником власти Господа Бога ставит ее в равновысокое для всех членов общества положение, тем самым осуждая всякую борьбу за власть, всегда вносящую в государство опасное разделение. Человек, получающий власть как божественный дар, не станет превозноситься над другими, ибо для всех, а в первую очередь, для него самого, ясно, что власть не является его заслугой.
Таковые скрепы государственного единства, с одной стороны, - самые надежные; с другой же, - самые чувствительные к нравственному состоянию граждан. Ибо, когда «согласие личных свобод» вдруг разрушается силой неверия, отступничества и неприязни, такое, основанное на принципе соборности, государство стремительно разлагается, намного быстрее любого другого строя, что явила русская история начала XVII и начала ХХ века. Осознание указанной закономерности должно побуждать хранить начала соборности как зеницу ока. Это сродни сохранению любви между супругами: есть любовь – семья живет; исчезла любовь – семья умирает, оставляя лишь омертвевшую оболочку натянутых отношений, готовых лопнуть в любой момент.
Прозябнут ли начала соборности из толщи русского народа, как это произошло в 30-е годы прошлого века, зависит от каждого из нас. Общее дело, общая победа должны и начало иметь общее: единый идеал, единую веру и единую молитву. С одной стороны, это настолько сложно, что не может осуществиться только человеческими усилиями, без помощи свыше. Но с другой стороны, это настолько просто, что ничего особенного от человека не требует: просто быть русским по складу ума и совершать поступки, достойные высокого имени русского человека.
Иерей Сергий Карамышев, публицист, Рыбинская епархияhttp://ruskline.ru/news_rl/2013/03/12/smozhet_li_sobornost_preodolet_demokratiyu/
