«Володя, ты должен сделать праздник»Храм и сцена в жизни петербургского диакона Владимира Гришина
Владимир Гришин с дочкамиКрещениеЕго душа искала, тосковала по чему-то, ощущая пустоту, но мыслей о Боге не было. Глаза открылись после крещения. Часто можно слышать, что у нас многие крестятся бездумно, но это не так. Крестятся всегда с надеждой, иначе и не двинулись бы в эту сторону. Просто не у всех потом хватает духа сделать следующий шаг.
Однажды к нему, студенту Ленинградской консерватории, подошёл товарищ, сын знаменитого хирурга, академика Углова Григорий, со словами:
- Володя, а ты крещёный?
- Нет.
- Ну так что же ты, ведь все русские должны быть православными!
В наше время это может вызывать иронию. Люди, даже неверующие, стали подкованными, книжки читывали, знают, что должен говорить христианин в том или ином случае. В ответ вопрошают: «Разве может быть национальность основанием для крещения? Ведь нет в Церкви ни эллина, ни иудея».
Так-то оно, конечно, так...
Да только правда мне видится именно в «неправильных» словах Григория Углова. Попробую выразить то, что скрывалось в их глубине: «Ты - русский. Принадлежишь к народу, который Бог создал и много раз спасал. А значит, у тебя есть долг - быть с Ним. Ты можешь отказаться, и никто тебя не осудит. Но сможешь ли ты тогда себя уважать?»
Крестился Гришин в храме, построенном в честь своего небесного покровителя - Князь-Владимирском соборе. Вышло как-то не нарочно, но, как потом Владимир много раз убеждался, случайностей не существует. Жена его было прежде певчей в вологодском кафедральном соборе, там они потом и венчались. Как-то раз предложила на Пасху сходить в Александро-Невскую лавру, где представила его протодиакону Павлу Петровичу Герасимову.
- В церкви поёшь? - спросил он Владимира.
- Нет.
- Все великие басы начинали в церкви, тот же Михайлов.
- Михайлов?!
Оперному певцу не нужно разъяснять, что это за человек. Максим Дормидонтович был, наверное, самым легендарным басом, выступавшим на сцене Большого театра. Знатоки говорят, что людей такого дарования больше нет и неизвестно, когда появятся.
А вот о том, что до прихода в театр Михайлов был диаконом, в советское время, конечно, говорили неохотно. Критики, пока он был жив, часто отзывались о его пении: «Поповщиной попахивает». Но после смерти, как обычно бывает, начали «покрывать бронзой», забывая, что, когда у певца в конце жизни заболели ноги - их отняли одну за другой, - он с горечью произнёс: «Господь наказал за то, что ушёл из Церкви».
- Он ушёл, а я, наоборот, пришёл, - тихо произносит отец Владимир Гришин.
Будучи написанной, эта фраза выглядит как-то самодовольно, просто дико. Но я слышу интонацию, вижу глаза собеседника. Это спокойные, смиренные слова солдата, который сменил убитого в бою товарища.
«Что там у тебя?»
Начинаю понимать, почему он стал учеником отца Василия Ермакова. Батюшка именно таких очень любил.
- Как вы оказались в Серафимовском храме? - спрашиваю отца Владимира.
- Я пришёл туда не сразу. После крещения был прихожанином и Никольского собора, и храма Владимирской иконы Божией Матери. Мы жили с женой как раз посерединочке между ними, в общежитии Вагановского училища Мариинского театра. А однажды я услышал проповедь о святом Серафиме Саровском, который говорил людям при встрече: «Радость моя», - и обнимал. Это меня поразило в самую душу, так, что я купил его житие, стал читать правило Серафима Саровского. Потом узнал, что каждому христианину необходимо иметь духовного отца, без этого ему как надо свою духовную жизнь не устроить. И я стал искать, ходить в один храм, другой, третий, присматриваться к старым, опытным священникам. Но долгое время безрезультатно. Наверное, не было настоящей нужды.
А потом случились трудные жизненные обстоятельства, когда я просто физически таял от страха. Как-то на занятиях в консерватории спрашиваю педагога, пианистку Наталью Васильевну Леонтьеву:
- Вы православная?
- Да, - отвечает она.
- А у вас духовный отец есть?
- Есть.
Слово за слово, и она говорит: «А давай я вас познакомлю». И вот мы идём на Серафимовское кладбище. Смотрю: небольшая такая деревянная церковь, а внутри свечами пахнет, уютно, тепло. Я как-то внутренне успокоился, спрашиваю:
- Во имя кого церковь?
- В честь преподобного Серафима Саровского названа.
Надо же, целый год читал правило святого Серафима - и пришёл к нему!
Выходит из алтаря батюшка, энергичный, крепкий - отцу Василию тогда было немного за семьдесят. И потянуло к нему, по сердцу пришёлся.
- Володя, ты не хотел бы в церкви петь? - спрашивает Наталья Васильевна.
- Конечно, хотел бы.
Она с регентом переговорила, из-за перегородки клиросной выглянули два приятно улыбающихся лица, меня поманили рукой. Я подошёл, ещё не догадываясь, что это на много лет. Правда, не сразу я за этой перегородкой оказался. Обстоятельства личной жизни у меня усугубились, и я на какое-то время пропал из церкви. А потом стало совсем плохо, и я вернулся, да что там - бегом прибежал! Полный придел народа, отец Василий исповедует. Стою, жду своей очереди, а батюшка отстраняет меня рукой, мол, отойди. Снова подхожу, и снова отстраняет. Потом спрашивает:
- А ты когда в последний раз причащался?
Отвечаю.
- Почему так давно?
- Да вот, батюшка, недостойным себя считал.
- Ну, недостойный, так и не ходи.
А потом, когда весь народ ушёл, обхватил рукой мою голову, прислонил к своему лбу и спрашивает:
- Ну, что там у тебя?
Начинаю говорить грехи, а он целует в голову:
- Не-е, так-то не надо.
Потом:
- Это отойдёт...
Чувствовалось, что он не просто слушает, а сосредоточенно молится. И такое ощущение было впервые в жизни, будто сняли с меня сто пудов. Такая радость, что вылетел как на крыльях. С тех пор полюбил батюшку. А что до беды моей, то и верно - всё прошло.
Отец Василий всегда знал, что говорит. Когда он слышал, что про него говорят «старец», отвечал: «Я просто битый жизнью, опытный человек». Поэтому Господь ему много открывал. Он никогда не был мастером говорить проповеди, его слова сильны были не красотой построения фраз, а личной, неповторимой интонацией; как говорят апостолы, «явлением Духа и силы». Он действительно много пережил. И когда говорил, словно на дереве вырезал слова. А потом так большой крестьянской рукой обнимет и скажет: «К выполнению. Всё». И ты понимал - иначе нельзя.
Рядом с батюшкойВ консерватории Владимир Гришин закончил два отделения. Начинал как дирижёр-хоровик, закончил - как солист оперы. И то, и другое потом пригодилось в храмах. Мечтал попасть в театр, но отец Василий не отпускал:
- Володь, побудь со мной, там тебя сломают.
Владимир Гришин в партии короля Рене в опере «Иоланта» Чайковского- И я был с ним, - говорит отец Владимир. - Дома недоумевали, почему он меня не отпускает, ведь денег я почти не приносил. Тёща напоминала: «Мужчина должен зарабатывать!» А батюшка не отпускает, и всё тут. Ходили мы по требам, батюшка где-то на могилке панихиду отслужит, где-то квартиру освятит, а то к болящему поедем. Так прошли семь лет жизни - с утра до вечера в храме. И так хорошо было рядом, как будто второе детство началось, осмысленное правда, но радостное и безоблачное. Главное - страха не было, потому что батюшка был нам настоящим отцом. Я знаю немало хороших священников, но отец Василий вбирал в себя человека полностью, происходило усыновление.
Объяснить это чудо я не могу, лишь свидетельствовать о том, что видел. Скажем, батюшка умел в каждом найти изюминку какую-то, талант. Потом обращал на это внимание других, поднимал тебя в собственных глазах. Людей это заставляло стремиться стать лучше. Если ты делал ошибку, отец Василий утешал: «Это ничего, вставай, пойдём дальше». Говорил, что любого надо поднимать.
У меня за много лет, что я был рядом с ним, улеглись честолюбивые мечты попасть в хороший театр. Очень беспокоило, что мы с женой оставались бездетны. Врачи говорили: «Двести процентов, что детей не будет». Когда жена в первый раз забеременела, думал, удивлю батюшку, рассказав об этом, а он воспринял как само собой разумеющееся. «Пойдёт», - сказал. А вот врачи были изумлены по-настоящему. Потом жена сказала, что снова в положении. Врачи в панике, говорят, что нужно делать аборт, иначе «у вас родится дебил». «Ты, Володя, кому веришь? - спрашивает батюшка. - Слушай меня, бывалого священника. Ничего не бойтесь». Родилась совершенно здоровая девочка.
Что-то такое было в нём народное. Вот мы читаем русские сказки или Бажова, где нас приятно радует речь людей, их степенность, основательность. Они знали, как жизнь прожить, где Бог, не мудрствовали, а поступали, как предки, по совести. Батюшка был такой же. Часто пословицами тебя направлял, поговорками, а когда и песню споёт. У него, как и в сказках, не было никакой дидактики, он воздействовал на человека каким-то иным образом. Когда наступали скорбные моменты в чьей-то жизни, зорко смотрел, не расслабляется ли чадо, попав в переплёт, не ноет ли. Посмотрит любящим взглядом своих зелёных, с крапинками, глаз, будто за сердце возьмёт, и тебя начинает отпускать холод. Думаешь: «С ним не пропаду». «Ничего не бойся, - подтверждает он, - чем глубже скорбь, тем ближе Бог».
Очень плохо было у меня с квартирным вопросом. Мы с женой ввязались в жилищное строительство... и прогорели, потеряв все сбережения. А почему так вышло? Не послушались его. Я подходил, объяснял, убеждал: «Батюшка, нас торопят, уговаривают». «Володя, дай подумать», - отвечал отец Василий. Но я настаивал, и батюшка, наконец, махнул рукой. Когда из него выдавливали согласие таким образом, он благословить-то благословлял - вопрос: на что? Человеку казалось, на исполнение его планов, а на самом деле на то, чтобы выползти из-под их обломков, уцелеть после крушения. Забегая вперёд, скажу, что впоследствии квартиру мы всё-таки купили. Уверен, что по молитвам батюшки - был риск снова остаться ни с чем.
С деньгами временами становилось очень плохо. Очень трудно было поднимать детей, спасало лишь то, что мы в приходе поддерживали друг друга. Отец Василий иной раз распорядится: «Иди к Ольге, она тебе зубы подлечит». И лечила, бесплатно. Другая одевала всех, кто-то продуктами помогал. Я всегда удивлялся этой взаимопомощи, потому что люди в приходе были очень разные: доверчивые, недоверчивые, учёные, поэты и так далее. Но отец Василий ко всем находил ключик. Людей не обманешь, они любовь чувствуют.
«Нарисуй картину людям»- Отец Владимир, вы много лет не просто находились возле батюшки, но росли как певчий. Он вам помогал? Давал советы?
- В храм я пришёл, будучи оперным исполнителем, и начал соответствующе. Батюшка из алтаря так хитро на меня посматривал, но молчал. И вот началась ектиния просительная, я с нажимом, по-оперному пою: «Подай, Господи!» А отец Василий из алтаря выглядывает, улыбается: «Володь, не "поддай, Господи", а подай». Намекая, что просительность должна быть: с одной стороны дерзновение, с другой - скромность.
Так он меня переучивал. А однажды, накануне Пасхи, доверил читать паремию о воскресении мёртвых. Паремии - это выдержки из Священного Писания. Мне досталась очень длинная и красочная, из пророка Иезекииля, где говорится, как мёртвые будут вставить, кости человеческие облекаться плотью. О победе над смертью. «Володя, ты должен сделать людям праздник», - сказал отец Василий. Я заволновался, не понимая, что же мне необходимо делать. Ведь сам батюшка очень спокойно молился, безо всякой деланности, попыток изобразить особое состояние. Отец Василий просто разговаривал с Богом, как с Кем-то, Кого давно знает и по-настоящему уважает. Подражать этому было невозможно, потому что это шло из внутренней жизни батюшки. Но я всё-таки попытался, начал выводить паремию в его духе.
- Нет! - восклицает отец Василий.
- Но вы же сами так просто молитесь, - не понимаю я.
- Нет, Володя, у тебя голос! Ты должен пройти по всем 12 тонам, а под конец так провозгласить, чтобы всех как громом поразило.
Снова начинаю читать, батюшка вслушивается, пытается объяснить: «Нарисуй картину людям, нарисуй картину». И я начал понимать. Чувствую, поймал. А батюшка целует в голову и говорит: «Ещё повыше вот тут. Выше!» - и опять поцелует. Наконец замирает, словно боясь спугнуть, просит: «Вот так и прочти, вот так прочти».
В первый раз меня тогда облекли в стихарь. Конечно, я очень волновался. Прошёл крестный ход с плащаницей, надо было начинать. Люди потом говорили, как легло им в душу, пронзило моё чтение. Но это была, конечно, заслуга батюшки, по его молитвам всё получилось. Впоследствии от меня требовали читать «по науке», когда всё расписано, ни шагу в сторону, но тогда пропадает интерес, исчезает отношение, душа перестаёт прикладываться.
(Окончание следует)
