Великое служение славянам
К юбилею академика Никиты Ильича Толстого (1923-1996)
15 апреля сего года исполнилось 90 лет со дня рождения академика Никиты Ильича Толстого.Крупный славист, учёный-патриот на протяжении всей своей исследовательской деятельности он стремился раскрыть и донести до современников духовное богатство Славянского мира, языков и культур, воспитать в своих учениках любовь и уважение к славянству, правомерно настаивал на широком распространении знаний о братьях-славянах в среде российской общественности, на изучении славянских языков в отечественной высшей школе. Творческая энергия его была неиссякаемая; широчайшая эрудиция, внутренняя культура, неотразимое обаяние, желание передать свои знания молодому поколению, доброжелательность и требовательность в работе, неустанный научный поиск, систематический труд («я не привык к кипучей — сумасшедшей работе — я привык работать планомерно, спокойно», — признавался учёный), пунктуальность и придирчивость столь необходимая в учёных занятиях, наблюдательность и зоркость, «живой и бойкий русский ум», натура своеобычная — богатая, красивая, утончённая, благородная… — таким живёт в памяти Учитель.
К юбилею Н. И. Толстого Институт славяноведения РАН подготовил фестшрифт «Ethnolinguistica Slavica» (М., Индрик. 2013), в Ясной Поляне прошла Международная конференция — 17 Толстовские чтения «Ethnolinguistica Slavica» (13-16 мая), а 17 мая открылась выставка «Из Сербии в Россию», рассказывающая о жизненном и творческом пути Толстого. Именно эта экспозиция (несколько сокращенная) в конце июля и была перемещена в Москву. Сейчас под названием «Никита Ильич Толстой — гимназист, солдат, академик» выставка демонстрируется (до 20 сентября) в Толстовском центре Литературного музея Л. Н. Толстого, на Пятницкой 12.
Благодатно было в Ясной, почти осязалось единство «толстовского братства», да и Никита Ильич, казалось, незримо присутствовал посреди нас. Необыкновенно тёплым, сердечным был день 17 мая — чудная прогулка по усадьбе, прикосновение к великому предку учёного, открытие выставки, панихида на могиле Н. И. Толстого в семейном некрополе Николо-Кочаковского погоста — это и неудивительно, ведь съехались не только участники конференции, но и многие почитатели, соратники, ученики Толстого, искренне ему преданные, хранящие добрую память о нём, что согревает наши сердца и в нынешние неуютные дни разрушения отечественной науки, её традиций, сокращения славистических исследований, искусственного снижения интереса к славянским странам и народам, языкам, к славяноведению, особенно в среде молодёжи. Печально, что в Московском университете сегодня как-то померкла кафедра славянской филологии, среди абитуриентов славянское отделение не пользуется спросом. Думается, одна из причин косность учебной программы — она явно отстаёт от требований времени, нуждается в скорейшем реформировании. Увы, но и юбилей академика Н. И. Толстого, преподававшего (и как!) на славянском отделении почти 30 лет, кафедрой так и не был замечен. Неблагодарна память человеческая.
Как пагубно для нашего национального самосознания сегодняшнее увлечение заокеанскими и азийскими «ценностями», как разрушительна эта тенденция. Как хочется вслед за Тютчевым воскликнуть:
«Не изменяй себе, великая Россия!
Не верь, не верь чужим, родимый край,
Их ложной мудрости иль наглым их обманам,
И, как святой Кирилл, и ты не покидай
Великого служения славянам...»
На открытии выставки живой рассказ младшей дочери Толстого Анны Никитичны буквально вдохнул жизнь в пожелтевшие документы и фотографии, слушали все «толстовцы» с большим вниманием, интересом, да иначе и быть не могло — всеми владело чувство глубокого уважения и любви к незабвенному Никите Ильичу… Вдруг как-то ожило прошлое, вспомнились годы учёбы, совместной работы, славных экспедиций в Полесье, Славянских съездов, дни Славянской письменности и культуры, да много чего ещё. Лучезарным человеком был наш Толстой.
После кончины Н. И. Толстого филологический факультет словно осиротел. Всегда было радостно встречать в университете этого светлого человека. Бывало, идёт любимый профессор — сердце будто вздрагивает, огонёк загорается, непременно, ещё издали, лицо освещается улыбкой и в ответ — обязательно улыбка и негромкое доброе слово, а на прощание: «Христос с Вами»… Семинар Толстого по этнолингвистике и фольклору работал напряженно, живо, а встреча с русской/славянской народной культурой, постижение её через язык погружало в какую-то прямо сказочную атмосферу. Обычаи и обряды, забытые традиции, духовные стихи и былины, поговорки, народные песни… — всё было предметом нашего изучения. Никита Ильич умел очень тактично руководить, направлял мягко, ненавязчиво, никогда не ограничивая инициативы студента. Свобода творчества была главной ценностью в общении с научным руководителем.
Помнится первая встреча: в аудиторию вошёл высокий, худощавый человек, в чёрной паре, отчего казался тополино-стройным, с толстовской бородой, аккуратно причёсан на прямой пробор, взгляд внимательный и добрый, уветливый, но одновременно строгий, хорошие манеры, старомосковский выговор, культурная, почти утраченная ныне, неспешная русская речь с мягкими певучими интонациями. Мы уже знали, что читать на первом курсе «Введение в славянскую филологию» будет правнук самого Л. Н. Толстого и тоже граф, как-то это было необыкновенно, в школе и на факультете таких настоящих не было. Только что в десятом классе прочитана великая эпопея «Война и мир», и вдруг живая частица этого давно ушедшего мира, русской России прямо перед нами — ощущение было удивительное. Воистину, и один в поле воин — Никита Ильич сумел передать нам непрерывную нить русской бытийной традиции. Твердо хранил заповедь — Россия единая, великая и неделимая (помнится, как тяжело переживал он разрушение Славянского мира, развал СССР и Югославии). Ведь сильная Россия (а сила в единстве) — это цитадель славянства.
Чего только не знал наш преподаватель, интересный собеседник и благодарный слушатель. Прирождённым педагогом был — щедро делился своим драгоценным кладом, и жизненным, и научным опытом. Эрудиция была поразительной. И песен, и стихов знал много наизусть, а при случае и пляску народную мог показать, знал цену шутке, юмору. Были в его характере непосредственность, некий задор, будто озорство, но не безоглядное, а полезное — к примеру, вот что писал он тетке с фронта, рассказывая о солдатском житье-бытье: «Пою я тоже неплохо и плясать умею, хотя и пляшу больше для смеха — тогда, когда загрустят ребята. Вот как “туго” станет, так мой друг Васька берёт баян, а я откалываю номера. Тут даже и пессимист за живот хватается. Так что ты видишь, что и я бываю вроде “рыжего в цирке” — но как ты сама пишешь, “без рыжего не обойтись”». Бывало, какой-нибудь меткой, не в бровь, а в глаз, пословицей или стихами вдруг всколыхнет подуставшую, а то и задремавшую на долгих заседаниях аудиторию — и, глядь, собрание оживилось, проснулись «прозаседавшиеся»…
Никита Ильич «служил славянам» всю жизнь. Очень русским человеком он был, Любил Россию, любил русскую стихию, народ, русскую науку, литературу, русское Слово, любил славянство… Возможно, и обстоятельства биографии подтолкнули его к изучению Славянского мира. Ведь родился он в городке Вршац (позже семья переехала в Белград) в Королевстве Сербов, Хорватов, Словенцев. Родился-то в Сербии, а вырос из русской почвы. Отец его был адъютантом полковника Каппеля, с остатками армии он ушёл из охваченной революционным пожаром России в Китай, оттуда, узнав, что семья его находится в Южной Славии, перебрался на Балканы.
Жизнь в Сербии была непростой, на хлеб приходилось зарабатывать разными способами, отец (морской офицер) занимался сапожным ремеслом («И сейчас тяжело вспоминать, в какой бедности Илья жил, — писал позже Никита Ильич об отце. — Тяжело было смотреть на него, когда он работал физически /сапожником/ из последних сил — казалось, с каждым ударом молотка уходила частица его жизни — его сил. И несмотря на это он необычайно бодр духом…»; впоследствии в СССР — доцент МГУ, преподавал сербский язык, автор Сербскохорватско — русского словаря), Никита продавал газеты на улице, прислуживал в русской церкви Св. Троицы в Белграде, успел застать и протоиерея Петра Беловидова, основателя русского прихода, и огромного митрополита Антония (Храповицкого), и Анастасия (Грибановского), о. Юстина (Поповича), о. Владислава Неклюдова… да и кого только не было среди прихожан русской церкви — генералы и денщики, учёные и артисты, аристократы, благородные девицы, монахи, казаки, кадеты, попадались и думцы… одно слово, — бывшие. И в семье, и на приходе впитывал он эту бывшую Россию. Никита Ильич любил повторять: «Сербия — родина, Россия — Отечество». В 1941-ом закончил гимназию, помещавшуюся в Русском доме императора Николая II. Можно сказать, юному Толстому крепко повезло, ибо получил он ещё имперское российское образование, отсюда, вероятно, глубина и обширность познаний, в ряду предметов был и Закон Божий, учил протоиерей Георгий Флоровский, духовным отцом отрока Никиты был о. Виталий Тарасьев, преподавший очевидно правильное понимание «смирения и терпения как самовоспитания» личности, подмоги в жизненных испытаниях. С началом войны Толстые перебрались в воеводинский городок Новый Бечей. Тут уже потянулись напряженные военные будни. Семья, как могла, помогала Сопротивлению. Выбор был прост — власть преходяща, Россия вечна.
Обо всем этом рассказывают документы и фотографии, письма периода беженской жизни в Сербии, представленные на выставке, здесь же и куклы из папье-маше, которые во время войны делали Толстые на продажу просто для пропитания. Вообще этот раздел выставки чрезвычайно интересен. Он впервые приоткрывает для широкой публики малоизвестные страницы биографии знаменитого учёного и общественного деятеля. Практически все материалы экспонируются впервые. Любопытны семейные фотографии, есть там и младенец и отрок Никита, и рядовой-красноармеец Н. И. Толстой, письма с фронта, которые он посылал своей тётке по адресу «Москва, Арбат, 45, кв. 2 Анна Ильинична Толстая-Попова». Кстати, эти 27 писем были изданы к нынешнему юбилею, причём художник нашёл замечательное полиграфическое решение: факсимиле писем воспроизведены на плотных сложенных втрое-вчетверо листах бумаги — так выглядели фронтовые письма, наряду с треугольниками — (на обороте напечатан текст оригинала), отдельно каждое письмо со штемпелем «Просмотрено Военной Цензурой», вся стопка писем перевязана бечёвкой — вот такое оригинальное издание военных «эпистол», раритет.
Никита Ильич говаривал: «Я единственный Толстой, который служил в Красной Армии». Действительно, по приходе советских войск в Новый Бечей, Толстой, как свидетельствует выданная командиром воинской части справка, «при форсировании… р. Тисса под сильным артиллерийским и миномётным огнём немецко-венгерских войск оказывал помощь раненым советским бойцам и офицерам. Принимал самое активное участие в организации палат для них, собирая у населения постельные принадлежности и продукты для них, и сам сутками работал санитаром-носильщиком. Раненые бойцы и офицеры выражают ему самую искреннюю благодарность». Из Нового Бечея Толстой ушёл с Красной Армией как «в неё входящий боец». «Не знаю почему, — писал он, — но здесь на фронте особенно сильно чувствуется природа и жизнь. Никто никогда не думает о смерти, чувство жизни и желание жизни побеждает всё. Даже смерть покоряется этому чувству — этим и силён человек. <…> …впрочем, я никогда не боялся смерти. Хотя я также думаю о жизни, о жизни счастливой — творческой. Если останусь живой, то за это время моего пребывания на фронте накопится немало жизненной энергии для будущего. Хотя всё это будущее в области мечтаний. Фронтовик говорит: “Прожил день и хорошо”» (письмо из Венгрии от 23.03.45).
(Окончание следует)
