Во славу русского слова

[EVG]

Во славу русского слова

Виктор Яковлевич Дерягин. Страницы биографии

В.Я. Дерягин относится к числу видных представителей русской филологии нашего времени. Свою недолгую жизнь он трудился во славу русского слова: и слова устного, и слова книжного. Его научные интересы очень разнообразны, и вклад его в русскую науку нельзя обозначить одной какой-то строкой. В поле его деятельности входило изучение древней и средневековой русской письменности, как литературных произведений, так и памятников деловой письменности, относящихся к монастырским грамотам и к различным актам. Он также занимался исследованием русских диалектов (в основном севернорусских), русских собственных имён (прозвищ, названий географических), научно-просветительской работой (радиопередача «В мире слов», журналы «Русская речь», «Наука и жизнь» и др.), издательской и переводческой деятельностью, вводящей в культурный оборот ценнейшие памятники нашей древней русской письменности.

Детство своё Виктор Яковлевич Дерягин провёл на Оби – в городе Новосибирске, в очень образованной семье, где к книге относились с большим уважением. Его мать, Елизавета Ивановна, почти 40 лет заведовала одной из крупнейших библиотек города, куда после школьных занятий Виктор часто забегал (как к себе домой). Он помогал приклеивать и подписывать формуляры, ставить библиотечные штампы. Ему так понравились эти штампы, что однажды из ластика он вырезал штамп со своей фамилией и проштамповал все свои школьные тетрадки и учебники. Его отец – Яков Григорьевич Дерягин – занимался политэкономией (канд. экономических на­ук, доцент НИИЖТ).

 В 1954 году В. Дерягин окончил мужскую школу, которая в чём-то сформировала его бойцовский, мужской характер. Уже в то время он для себя решил, что будет учиться только на филфаке МГУ и нигде больше. Первая попытка поступления в МГУ была неудачной: он не прошёл по конкурсу, но домой не вернулся, несмотря на уговоры родителей и предпринятые ими попытки зачислить его в Новосибирский пединститут с оценками МГУ. Он оформляется в строительную бригаду и целый год работает на строительстве высотного здания МГУ на Ленинских (Воробьёвых) горах. Специально за ним приезжала его мать, пыталась ещё раз уговорить его вернуться, потому что работа на стройке для 17-летнего мальчишки была тяжёлой. В какой-то мере этот его поступок можно оценить как мальчишеское упрямство, но в то же время это, наверное, и есть то внутреннее, ещё неосознанное чувствование себя, своего места и назначения в мире, которое было ему всегда так свойственно.

 Через год, в 1955 году, Виктор Дерягин стал студентом МГУ. Он очень быстро определился в научном плане и из многих направлений выбрал русскую диалектологию. Такое его решение, возможно, объясняется ещё и тем, что именно в те годы (середина 50-х) Московский университет начинает активно проводить студенческие экспедиции по сбору материала для Архангельского областного словаря. И выбран был Архангельский край, архангельские (поморские) говоры не случайно: М.В.Ломоносов, основатель Московского университета, был помором, выходцем из архангельской земли. И ещё заметим, что архангельские говоры к тому времени были практически не изучены. В этом первоначальном выборе Виктора Дерягина, возможно, сплелись воедино и научные интересы, и романтика экспедиций. Городские мальчики и девочки забирались в далёкие, глухие северные края, где русская жизнь, казалось, замерла, затаилась и выглядывала чуть ли не из 19 века, а речь северная просто завораживала городского человека:

Ой, глянь-ко, порато хрушкой дожжык-от пошёл!

А мой Буско-то [кот] ожарел, видать, на пече-то да и валехнулся на лавку…

Нешто ты, парень, не понимашь: ето опечёк, а ето жараток!..

 Об увлечённости его диалектологией говорит ещё и то, что уже на 1-м курсе он сумел купить вышедший тогда же, в 1956 году, Толковый словарь живого великорусского языка В. И. Даля – это по тем временам было редкое приобретение, тем более для студента.

 Чуть позднее, уже на 4-м курсе, он купил и исторический словарь – Материалы для словаря древнерусского языка И.И. Срезневского, простояв за ним целую ночь в очереди. О том, какое отношение студентов той поры было к книге вообще и к научной – в особенности, говорит ещё то, что на день рождения в 1960 году однокурсники ему подарили Словарь языка Пушкина с очень трогательной надписью: «Дорогому Вите в день рождения – девочки 8-й группы. Наши самые искренние и сердечные поздравления в этот день и пожелания здоровья, счастья и больших творческих успехов тебе, Витенька!!! 6/Ш-60г.». Мысленно представляешь, а чтобы сейчас подарили студенты своему однокурснику? Книгу? Сомневаюсь!.. Время сейчас другое…

 Диалектологические экспедиции, проводимые МГУ, так увлекли Виктора, что на каникулы домой, в Новосибирск, он приезжал, по воспоминаниям матери, только один раз – после 1-го курса. Конечно, свою дипломную работу он писал на собранном своими руками материале, где были описаны языковые особенности севернорусского села Верхо-Паденьги, с комментированием этнографических реалий: бытовых предметов (ТУЕСКИ, ПЕСТЕРИ), рыболовных снастей (МЕРЁЖИ, МОРДЫ и др.) Экспедиции для него стали делом привычным, и он ездил в Архангельский край и в аспирантские годы, и позднее. И самая большая привязанность у него была к знаменитому Кенозеру, где фольклористы в 19 веке и даже в начале 20 века записывали былины киевского цикла. Интересно то, что ещё в 50-е годы 20 века Виктор Яковлевич слышал там сказителей былин, или, как они говорили, – старин. Свою последнюю экспедицию (со студентами и преподавателями Поморского университета) он организовал и провёл в 1993 году всё на том же Кенозере. Туда же он собирался поехать и в 1994 году. Собственно говоря, уже был составлен план экспедиции, были определены сроки и время выезда, и он собирался уже покупать билет на поезд, но сердечный приступ, болезнь и неожиданная смерть так и не дали осуществиться этой его поездке …

 Заканчивая Московский университет, Виктор Дерягин уже не мыслил себя без Русского Севера, без работы над составлением Архангельского областного словаря. У него было своё видение этого словаря – диалектного, с историческими комментариями. Но в те годы было жёсткое распределение выпускников всех учебных заведений (вузов, техникумов, училищ), под которое попал и Виктор: ему было определено ехать преподавать русский язык и литературу в Среднюю Азию. Упрямство ли это или твёрдое знание того, что ему предназначено в жизни совсем другое, но он, не получив своего диплома (диплом выдавали, как правило, с направлением на работу!), решительно едет на своё любимое Кенозеро. Его берут на работу в районную газету села Конёво: он ходит пешком в ближние и дальние командировки и пишет статьи о жителях северной деревни. Он был счастлив, что может в любое время слушать и записывать живую северную речь… Вместе с ним приехала в эту глухую деревню его молодая жена – Светлана Ивановна. Каково же было там москвичке! Нужно было научиться топить печь, нужно было привыкнуть всё готовить самой, потому что в деревенском магазине ничего не было. В те годы полное изобилие было только в московских магазинах, где можно было купить любые продукты. Это лет через 15-20 появится в наших городах так называемый дефицит на продукты, а тогда в деревенских магазинах было пусто. В деревне были очень удивлены поведением этой молодой семьи, где воду стал носить муж, а не жена. А по многовековой северной традиции воду всегда носили только женщины, но как мог позволить Виктор носить воду, особенно зимой, своей молодой жене-горожанке, да к тому же – москвичке?..

 Но уже через несколько месяцев, зимой 1961 года, освободилось место ассистента на кафедре русского языка в Архангельском пединституте (лекции и практические занятия по старославянскому, по стилистике, по диалектологии) – так начинается преподавательская деятельность В.Я. Дерягина, которая длилась более 30 лет. Интересно, что он закончил эту деятельность уже как профессор Поморского университета имени М.В. Ломоносова (преобразованного из Архангельского пединститута). Он также читал лекции в московских вузах (в Педагогическом институте, сейчас – МПГУ, в Историко-архивном – сейчас РГГУ, в Литературном институте имени М.Горького) и ещё – в Седлецком пединституте (Польша). В 1993 году он совсем недолго преподавал в Московском лицее духовной культуры по имя преп. Серафима Саровского – это был единственный его опыт работы в школе.

 Мы все родом из своего детства, и мы все в детстве старались подражать в чём-то своим родителям. Так и маленький Витя, как вспоминала его мать, складывал книги в отцовский портфель, брал его подмышку и говорил: Пашёл лекцаи читать! Да, это всё действительно и сбылось…

 Виктор Яковлевич очень любил город Архангельск – за размеренный и неспешный образ жизни его обитателей, за чистоту отношений между людьми. Выделял он его ещё, наверное, и потому, что именно отсюда начинается его вхождение в науку, поэтому он часто называл Архангельск своей научной родиной. Именно здесь его научные интересы расширились, точнее, углубились в историю русского языка. И связано это было с тем, что ему было любопытно посмотреть на то, как же данные современных живых архангельских говоров отражены (или не отражены) в северных письменных памятниках 15-17 веков. Практически все эти средневековые памятники не были опубликованы, они хранились и хранятся сейчас в Архангельском областном архиве, куда они попали в начале 20 века из разорявшихся многочисленных северных монастырей и храмов. Так Виктор Яковлевич обнаружил для себя этот чудесный кладезь, который питал его без малого 30 лет. В основном его интересовали рукописные тексты, которые относились к монастырскому делопроизводству, – это различные грамоты (купчие, челобитные, порядные и т.п.) Надо заметить, что на Руси делопроизводство велось своеобразно: документы, относящиеся к одному какому-то делу, приклеивались друг к другу и сворачивались в трубочку (по-древнерусски – СВИТЬ, СВИТОК, от глагола СВИВАТЬ, СВИТЬ). И только в 18 веке по указу Петра 1 этот вид хранения документов был заменён на западный (голландский): бумажные листы стали подшиваться в папку-книгу. Работал с архивными материалами Виктор Яковлевич довольно своеобразно: по вечерам архивариусы приносили ему целые короба свитков, которые никто до него не изучал и не разворачивал, и запирали на ночь. Он делал краткие описания этих монастырских документов (которыми, кстати, до сих пор пользуются современные исследователи) и расписывал – уже для себя – эти документы пословно, то есть каждое отдельное слово текста на отдельную карточку. На защите его докторской диссертации в январе 1981 года петербургский профессор В.В. Колесов назовёт эту его работу в Архангельском архиве раскопками Помпеи. Это сказано очень образно и вместе с тем очень точно.

[EVG]

(продолжение)

 Кто-то недавно заметил, что Господь Бог не любит робких и ленивых (и действительно, вспоминается евангельская притча о талантах…) И это сказано как будто о Викторе Яковлевича: за своё усердие и трудолюбие (днём преподавать, а ночью сидеть в архиве!) он, можно сказать, был действительно вознаграждён: в 1963 году его (как молодого перспективного преподавателя) направили в аспирантуру в Институт русского языка Академии наук к академику В.В. Виноградову. Виктор Яковлевич не раз вспоминал, что его первая встреча-беседа с научным руководителем длилась несколько часов. Это было изложение грандиозной программы будущей диссертации. Интересно то, первая часть этой программы вылилась у В.Я. Дерягина в кандидатскую диссертацию, а вторая её часть стала уже докторской диссертацией – вот таков был охват темы у академика В.В. Виноградова. Эта виноградовская школа просматривается во всём творчестве Виктора Яковлевича Дерягина и особенно в широте его научных интересов и тем.

 Кандидатская диссертация была написана В.Я. Дерягиным по истории архангельских говоров, причём данные исторических памятников, которые он так усиленно начал изучать в Архангельском областном архиве, помогли восстановить картину заселения этого обширного края. Его языковые наблюдения совпали с наблюдениями историков: славяне двигались на север двумя потоками: западная волна (новгородская) и юго-восточная и южная (верхневолжская и позднее – московская). Всё это и дало довольно пёструю, неоднородную картину говоров Архангельской земли.

 Молодому кандидату наук академик В.В. Виноградов поручает сразу два очень ответственных дела – вновь учреждённый научно-популярный журнал Русская речь (в котором В.Я. Дерягин был ответственным секретарём) и получасовую радиопередачу В мире слов, которая шла в соавторстве со Л.И. Скворцовым и все годы своего эфирного времени (а это более 30 лет) была одной из самых популярных на радио. На ней выросло и воспиталось в любви к русскому языку не одно поколение русских людей!

 В 70-е годы В.Я.Дерягин вошёл в авторский коллектив издания Словаря русского языка 11-17 веков (он является автором 800 словарных статей в 9 выпусках Словаря). Как вспоминает Г.А.Богатова, которая в то время была Главным редактором этого Словаря, “Виктор Яковлевич пришёл сюда опытным лексикологом как на служение великой русской идее: участвовать в создании русского словаря. Он стал Учёным секретарём редколлегии, сразу стал как бы лидером нашего коллектива, не мешая никому, не отбирая ни у кого никаких полномочий. Он понял, что Словарь нужно выводить на большую общественную арену, довольно часто стал выступать на конференциях и представлять наш Словарь”.

 В Академии наук Виктор Яковлевич работал до 1983 года. Ему оттуда пришлось уйти после нашумевшей истории с карауловским Семантическим словарём русского языка. Тогда все с нетерпением ждали выхода этого словаря, но с ним вышел казус: была неудачно составлена компьютерная программа, которая и выдала совершенно невероятную семантическую картину русской лексики, то есть когда в одно семантическое поле попали, например, такие слова, как корова, дыня, университет, артиллерия… Почему? Да потому, что компьютер уловил только один показатель в определениях этих слов – “крупный”: корова – «крупное рогатое животное»; дыня – «крупный сладкий плод» и т.д. И этот компьютерный (по сути – пробный!) вариант вдруг стал окончательным, в результате чего и появился очень хорошо изданный том словаря (издательство Наука!), в котором семантическая картина русского языка представлена просто в искажённом виде… То же самое получилось, например, и с русской историей в компьютерной обработке математика Фоменко, когда тоже всё перемешалось и встало вверх тормашками!

 Виктор Яковлевич Дерягин не смог промолчать и сделать вид, что ничего не произошло в русистике. Он написал отзыв на этот словарь в виде фельетона Учить ли ЭВМ писать с ошибками? (газета Правда, 27 ноября 1983). И, как бы оправдываясь перед домашними, он говорил: но если бы я дал положительный отзыв (о котором просил его Караулов, так как спешил занять место директора Института русского языка АН после смерти Ф.П. Филина), мне бы никто из моих друзей руки не подал… Правда, надо сказать, что никто из друзей его и не поддержал: наша вечная боязнь потерять место, потерять работу…

 

Сейчас, не зная этой истории, можно подумать, что его попросили (ушли) из Института русского языка АН, но здесь снова и снова проявился его характер – принципиальный, честный, открытый. Он ведь мог отмолчаться, не написать отзыв, сослаться на занятость, семейные обстоятельства и т.п. Именно так чаще всего люди уходят от честного ответа, а вот он не смог промолчать и сделать вид, что ничего особенного не произошло в русистике и потому был вынужден уйти из Академии наук. В то время он по совместительству преподавал в Историко-архивном институте. Именно в это время там была учреждена новая кафедра русского языка и вспомогательных дисциплин, которой и стал заведовать В.Я. Дерягин.

И спустя неполных 10 лет (уже в 1991 году) он тоже поступил решительно и довольно резко, когда заведовал Отделом рукописей в РГБ (в Ленинке, как её обычно тогда называли). В этом случае речь идёт об истории с хасидами, которые в 1991 году предъявили свои требования на книжную коллекцию, получившую в библиотеке название Библиотека Шнеерсона. Книги, из-за которых разыгралась драма, оказались в Москве ещё во время 1 мировой войны. В 1918 году они были обнаружены как бесхозные на одном из книжных складов в Москве и, естественно, тогда они были национализированы и переданы в Румянцевский музей – это первоначальное название РГБ. И только когда зашаталась наша государственная система в конце 80-х и в начале 90-х годов 20 века, хасиды вдруг заявили о своём якобы праве на эти книги. Тогдашнее правительство, Верховный Совет СССР, возглавляемый Хасбулатовым, спешно издаёт указ о передаче этой коллекции в Правительственную библиотеку. В.Я. Дерягин решительно выступил против такого решения, он публично объявил о том, что не выйдет из книжного хранилища до тех пор, пока это дело о книжной коллекции, которая является собственностью России, не будет пересмотрено на самом высоком уровне.

 Он был в затворе целых 10 дней. В это же время создаётся Общественный комитет защиты ГБЛ. У библиотеки выставляются пикеты, в которых круглосуточно стоят москвичи (преподаватели и студенты разных вузов Москвы, сотрудники библиотеки). Виктор Яковлевич начинает подробно разбирать всю историю возникновения хасидов: откуда они, как появилось это экстремистское течение в иудаизме, как сформировалась эта любавичская библиотека… Как выяснилось, существует несколько положений международного характера (конвенций) о том, что если та или иная коллекция сформировалась на определённой территории, то она считается собственностью именно этой страны и никто не имеет права предъявлять какие-либо требования или претензии. За короткое время, буквально в течение месяца, он публикует в разных газетах около 10 статей на эту тему. Ему удалось выступить даже и на радио. Можно привести отрывок из одного интервью того времени:

 Корр.: Виктор Яковлевич, расскажите об этой книжной коллекции!

 В.Д. : Книги и рукописи из библиотеки Шнеерсона попали в Москву в 1915 году. Когда немцы приближались к Любавичам, Шнеерсон вывез лучшую часть библиотеки в Москву. Библиотека чрезвычайно ценная, хотя она формировалась в маленьком местечке. Там книги 15-16-18 веков, палеотипы, постпалеотипы, каждый экземпляр которых ценится необыкновенно на всех рынках. Очевидно, что экономическая база у хасидов там была очень крепкая. И как петербургские бароны Гинзбурги, один из которых владел Ленскими золотыми приисками, а другой собирал библиотеку (это фонд Гинзбурга, который у нас находится), так и деревенские эти местечковые хасиды собрали фундаментальную библиотеку там, в Любавичах. Очень странно в журнале «Столица» высказался петербуржец Якерсон (хранитель еврейского фонда в Ленинградском отделении Института востоковедения). Он сказал, что в библиотеке Шнеерсона – книги, изданные на Украине и в Белоруссии в 19 веке. Нет, это не так, там значительное число книг, которые изданы были гораздо раньше, чем возник хасидизм: он возник в 18 веке. И особенность еврейских книг состоит ещё в том, что те книги, которые были в руках у раввинов, они все исписаны комментариями, рукописными вставками, все поля исписаны, на фотографиях, которые были опубликованы, это прекрасно видно. Таким образом, каждая такая книга равна рукописи. А если говорить о книгах, изданных на Украине и в Белоруссии полукустарным способом, в маленьких типографиях, это книги отцов хасидизма, то понятно, что каждый экземпляр представляет собой редчайшее явление, потому что над Украиной и Белоруссией было столько бурь… Поэтому все рассуждения о том, что библиотека Шнеерсона не имеет ценности, они не имеют под собой никаких оснований. Библиотека чрезвычайно ценная и для развития нашей гебраистики просто необходимая, а Россия – это родина гебраистики, науки о древнееврейском языке и о древнееврейской культуре. Древнееврейский язык раньше преподавали во всех духовных учебных заведениях, во всех крупных университетах, и все нынешние гебраисты мира – это ученики русских учёных, живших в 19-м и в начале 20-го века. И гебраистические школы были в Москве, в Казани, в Санкт-Петербурге – это были мирового класса школы.

К сожалению, сейчас всеобщая наша неграмотность позволяет обманывать людей. Вот здесь стоит пикет перед дверью библиотеки и доверчивым прохожим, которые видят этот портрет и гадают, кто это: то ли Маркс, то ли священник Мень, на того и на другого этот бородатый, живущий ныне в Нью-Йорке раввин Шнеерсон, похож, вот они ставят свои подписи под петицией хасидов с просьбой вернуть им религиозные ценности в Нью-Йорк. Почему-то – вернуть!..

 Вы знаете, во всём мире, в каждой цивилизованной стране хранятся реликвии других народов. Вот когда Анна Ярославна, дочь Ярослава Мудрого, вышла замуж за французского короля, она увезла с собой в качестве приданого кириллическое Евангелие из Киева. Это всемирно известное Реймское Евангелие. И оно до сих пор хранится в маленьком городке во Франции, это старая столица Франции – Реймс, и там в Реймском соборе хранится это Евангелие [сейчас Реймское Евангелие хранится в Париже в Национальной библиотеке Франции – Ред.) И слависты из Киева, Петербурга или Москвы, Варшавы или Праги приезжают туда поклониться этому Евангелию, изучают его, издают, но это всегда будет собственность Франции. И в Париже, и в Лондоне, и в Нью-Йорке, во всех других крупных библиотеках, архивах хранятся документы, происходящие из других стран. И у нас в библиотеке (РГБ) есть китайские, греческие, тибетские рукописи, какие хотите, и в петербургских хранилищах – то же самое. И все они попали законно!

[EVG]

(окончание)

И есть не только в каждой стране законы об охране памятников истории и культуры, которые не позволяют вывозить за границу такие предметы, но есть и международные правила на этот счёт. И в Женеве в своё время была подписана конвенция, в которой чётко утверждалось, что такие памятники культуры не могут пересекать границы, они являются принадлежностью той страны, в которой они сложились. И библиотека Шнеерсона сложилась на территории нашей страны, она является нашим национальным достоянием!..

Чтобы обратить внимание общественности на этот государственной важности вопрос он объявил о своём затворе (сентябрь 1991 года): закрылся в книгохранилище, где хранятся все ценнейшие рукописные памятники РГБ. И об этом своём вызове тогдашнему руководству страны так говорил в одном из своих интервью:

В то утро я узнал, что в повестке дня Государственного Совета стоит вопрос о судьбе еврейских рукописей… Я прекрасно понимал, что правительства у нас нет. Есть временный орган, созданный для координации действий…Вопрос о собственности такой орган никак решать не может… Это – памятники истории и культуры…Вы знаете, ведь во всём мире, в каждой цивилизованной стране хранятся реликвии других народов… В Лондоне, во всех крупных библиотеках, архивах есть документы по происхождению из других стран, и у нас– греческие, китайские и тибетские, какие хотите… И есть даже не только в каждой стране законы об охране памятников истории и культуры…, но есть и международные правила на этот счёт… Они [документы, книги, коллекции – ред.] не могут пересекать границы. И библиотека Шнеерсона сложилась на территории нашей страны, она является нашим национальным достоянием.

То далёкое уже от нас время – начало 90-х годов 20 века – было очень тревожным: время начала разграбления России, в том числе её культурного наследия, которое собиралось, формировалось на протяжении нескольких столетий (18-19-20 веков). Если бы в сентябре 1991 года прошла эта история с хасидами, то началось бы растаскивание не только Ленинки. Мы могли бы очень многое потерять в нашей культуре, накопленное несколькими поколениями русских коллекционеров. Библиотекари сейчас открыто говорят о том, что в то время немцы, эстонцы, украинцы уже высказывали свои претензии на отдельные книжные раритеты. И ещё надо сказать, что наша национальная библиотека (Румянцевский музеум - Ленинская библиотека - РГБ) является уникальной библиотекой по своему богатству, это по-настоящему сокровищница мира. Её рукописные богатства хронологически равны почти полутора тысячам лет, то есть в России есть такие рукописные книги, которые относятся к первым векам нашей эры! Не случайно у Виктора Яковлевича все годы, когда он заведовал Рукописным отделом РГБ, была заветная мечта – создать Институт рукописей. Почему-то в Армении, Азербайджане, Грузии, Узбекистане существуют национальные институты рукописей, а в России такого института нет. А между тем только в нашей стране сосредоточены богатейшие собрания рукописных книг древней традиции на многих языках мира, практически на всех – европейских языках, например, на греческом, начиная с 7 века, а на славянском – с 11 века. И В.Я. Дерягин, надеясь, что ему удастся осуществить эту идею, собрал высокопрофессиональный коллектив, в котором были даже гебраисты, специалисты по древнееврейскому языку. Надо сказать, что в 19 веке центр гебраистики был именно в России. Но ему не удалось переломить устоявшуюся традицию чиновного ведомства. Дело в том, что библиотека подчиняется Министерству культуры, а архивные материалы, которые составляют ценнейшую часть Отдела рукописей библиотеки, курирует Архивное ведомство. Как это поделить между чиновниками? Они не пойдут ни на какие реорганизации...

 Правда, ему удалось другое – переломить правительственное решение, сопротивление тогдашнего Министерства культуры и сохранить в целостности фонды Отдела рукописей РГБ. Зная обстановку в самом Отделе рукописей Ленинки, создавшееся мнение определённых общественных кругов об этом отделе, В.Я. Дерягин очень долго, ещё в 1986 году, раздумывал: идти ему или не идти на заведование в ОР Ленинки (до этого он заведовал кафедрой русского языка и литературы в Историко-архивном институте). Может быть, он интуитивно чувствовал, что его здесь ждёт схватка, потому что ОР – это средоточие нашей культуры, нашей отечественной истории. Это действительно ключевое место даже не для нашего сегодня, а, скорее, для будущего. Всё так и случилось… И схватка эта была не на жизнь, а на смерть…

 В биографии В.Я. Дерягина есть ещё одна интересная страница: переложения произведений древнерусской литературы на современный русский язык, и началось это его увлечение в середине 80-х годов. Это было время какого-то необыкновенно острого осознания нашей русской истории, это было наше опамятование. Именно в то время в писательской среде вдруг вспомнили о создателях славянского письма – святых равноапостольных Кирилле и Мефодии, и в 1986 году был проведён в Мурманске первый Праздник славянской письменности. На следующий год, в 1987 году, Праздник славянской письменности состоялся в старинном русском городе Вологде. И там, на заседании круглого стола, в своём выступлении В.Я. Дерягин отметил то, что во многих переводах древней русской литературы встречается очень много неточностей, которые порой просто искажают смысл. Например, в Повести временных лет о нашествии хазар на полян, на Киев в 820-830 гг.:

 По сихъ же летехъ, по смерти братье сея, быша обидимы древлями и инеми околними. И наидоша я козаре, седящая на горахъ сихъ в лесехъ, и реша козари: «Платите намъ дань». Съдумавше же поляне и вдаша от дыма мечь, и несоша козари ко князю своему и къ старейшинымъ, и реша имъ: «Се, налезохомъ дань нову».

 Приведём перевод этого отрывка на современный русский язык, выполненный в 1978 году:

Вслед за тем, по смерти братьев этих (Кия, Щека и Хорива), притесняли полян древляне и иные окрестные люди. И нашли их хазары сидящими на горах этих в лесах и сказали: «Платите нам дань». Поляне, посовещавшись, дали от дыма по мечу, и отнесли их хазары к своему князю и к старейшинам, и сказали им: «Вот нову дань нашли мы»… [Повесть временных лет. Подготовка текста О.В. Творогова, перевод Д.С.Лихачёва)// Памятники литературы Древней Руси. М., 1978, с. 32-33].

 С чем же не мог согласиться В.Я. Дерягин в этом переводе? Прежде всего, следует обратить внимание на древнерусский глагол наити. В летописном тексте он употреблён в значении «напасть, наброситься на кого-л. » [см.: СлРЯ 11-17 вв., вып. 10,с. 106-107], то есть значение у этого глагола – «завоевать», но никак не «найти, отыскать». А в лихачёвском переводе получается, что хазары просто шли себе и шли и как-то случайно набрели на полян, которые жили на днепровских берегах. Это примерно то же самое, как детям взрослые объясняют, как их нашли когда-то в капусте…

 Но хазары именно захватили, завоевали славян и заставили их платить особую дань – мечами («от дыма по мечу»). Выдающийся историк Л.Н. Гумилёв писал, что «дань мечами могла иметь только один смысл: у полян было изъято оружие» [см.: Русская литература, №3, 1974, с. 164]. И если у народа было изъято оружие, то такой народ и бороться-то с завоевателями не мог! Историки полагают, что хазарское иго было более страшным, чем татаро-монгольское. И этот пример с переводом очень показателен: мы видим, как может смещаться смысл, причём, смысл даже исторический!

 Высказанные В.Я. Дерягиным замечания о неточностях переводов древнерусских текстов в изданиях древней русской литературы тогда, в Вологде, поддержали многие русские писатели. Но на этом заседании круглого стола были и те, кто не поддержал его замечания (в основном – питерцы: и это понятно, так как именно Пушкинский Дом тогда был единственным учреждением, которому позволялось издавать древнюю русскую литературу, была такая монополия…). Кроме того, на том же заседании очень многие отмечали, что есть какая-то не совсем понятная избирательность при издании свода древнерусской литературы, то есть некоторые древнейшие произведения русской литературы упорно не замечались составителями и не включались в издания, например, памятник письменности домонгольского периода – Слово о Законе и Благодати, что в общем-то искажало в целом и перспективу всей нашей древнерусской письменности. К примеру, академик Д.С. Лихачёв настойчиво вёл отсчёт древнерусской литературы с конца 12 века (со Слова о полку Игореве), а не с 1-й половины 11 века (Слово о Законе и Благодати). Это он уже много позже наконец-то включит Слово о Законе и Благодати в многотомное издание (Памятники литературы Древней Руси), но только уже в тот том, где находились памятники не древней русской литературы, а литературы чуть ли не 18 века!

 Всё это и подтолкнуло В.Я. Дерягина попробовать себя в качестве переводчика. Сам он, правда, называл эту работу переложением с древнерусского на современный русский язык и не любил слово перевод, то есть он придерживался той традиции, которая началась в самом начале 19 века (1800 год), когда А.И. Мусин-Пушкин, издавая Слово о полку Игореве, дал такой заголовок: «Ироическая повесть о походе на половцев удельного князя Новагорода-Северскаго Игоря Святославлича, писанная старинным русским языком в исходе ХП столетия с переложением на употребляемое ныне наречие».

Для В.Я. Дерягина такая работа не была делом совершенно новым и неведомым, потому что он на протяжении нескольких десятилетий работал с памятниками русской письменности (в основном 15-17 столетий). То есть он много работал с древнерусским словом, он прекрасно чувствовал СЛОВО, наблюдал его жизнь порой на протяжении нескольких веков: изменение его звучания или, наоборот, удивительную внешнюю сохранность и, стало быть, архаику, но с изменением смысла…

 Тем же маем 1987 года, сразу после Праздника Славянской письменности, проходившего в Вологде, состоялась ещё одна интересная историко-филологическая конференция на теплоходе в город Рязань, в село Срезнево – на могилу И.И. Срезневского, слависта, автора Материалов для словаря древнерусского языка. И там тоже шли постоянные заседания, выливавшиеся порой в очень горячие и даже ожесточенные споры о судьбе России, о судьбе русского языка, о русской литературе…

Вернувшись домой, В.Я. Дерягин углубился в изучение Слова о Законе и Благодати. Почему выбор пал именно на этот памятник 11 века? Это одно из произведений домонгольского периода, это ключевое в русской истории и русской философии произведение – это спор христианства с иудаизмом. Оно было написано на 1, 5 столетия раньше Слова о полку Игореве. Как отмечал в своё время Н.К. Гудзий, «Cлово» датируется промежутком времени между 1037 и 1050 гг.; в нём упоминается церковь Благовещения у Золотых ворот, построена Ярославом в 1037 г., и говорится, как о живой, о жене Ярослава княгине Ирине, умершей в 1050 г. Таким образом, «Слово» было составлено ещё до возведения Илариона в сан митрополита и, по всей вероятности, оказалось существенным моментом в решении Ярослава поставить Илариона во главе русской митрополии» [Гудзий Н.К. История древней русской литературы. М. 1956]. Однозначного ответа на этот счёт нет и у современных исследователей, то есть одни считают, что год написания Слова – это 1037 год, другие – 1049 год.

 Но если Слово о полку Игореве всесторонне исследовано, известны его поэтические переводы, начиная с В. Жуковского, то Слово о Законе и Благодати практически не известно нам. Его нет в программах вузов (не говоря уже о нашей школе), известно буквально несколько изданий, где переводы представляют собой подстрочники, то есть это прозаические переводы, переводы, трудные для восприятия современного русского человека. Тогда, в конце 20 века, ещё не было и поэтического перевода Ю. Кузнецова.

В.Я. Дерягин стал искать изначальную стихотворную форму Слова о Законе и Благодати (оно было написано как проповедь (пасхальная проповедь), то есть оно было предназначено для публичного произнесения). Изначально именно такими были многие древние русские произведения, то есть они были поэтическими, а не прозаическими. Работая над переложением Слова, В.Я. Дерягин нашёл ритмический рисунок, услышал то, как эта проповедь должна была звучать, и она зазвучала великолепным полиритмическим стихом. Когда мы ездили с Виктором Яковлевичем в диалектологические и топонимические экспедиции в село Ферапонтово, то он читал свой перевод в Ферапонтовом монастыре – на просторной крытой паперти собора Рождества Богородицы (там обыкновенно всегда проходят те или иные выступления, которые организует музей). По обыкновению, основными слушателями были студенты, но также приходили сотрудники Ферапонтовского музея, паломники. До сих пор все, кто слышал это его чтение, вспоминают с восторгом.

 В.Я. Дерягин успел сделать ещё несколько переводов: Азбучная молитва (самое первое славянское стихотворение, приписываемое, по одной из версий, Константину Философу), Слово “о письменах” черноризца Храбра, Речь Философа (из Повести временных лет), Жития Кирилла и Мефодия. Он также почти полностью перевёл Палею толковую – древнерусский памятник домонгольского периода, излагавший ветхозаветную историю.

 В своих переложениях В.Я. Дерягин не просто делал древнерусские тексты понятными современному человеку, он, как отмечает писатель Ю. М. Лощиц, «возвращал им известную и изначальную стихотворную форму. Под влиянием нашей схоластической науки мы привыкли к тому, что вначале у нас была только проза и что стиховая культура к нам пришла с Запада в 17 веке. Мы как-то не сообразуем с тем, что в мире такого не бывает, что ни одна национальная литература не начинается с прозы. И В.Я.Дерягин первым попытался прорвать это молчание о поэтической природе “Слова о Законе и Благодати”».

 Выросший в семье, где очень любили и ценили книгу, В.Я. Дерягин не мог не участвовать также и в издательском деле. В начале 90-х годов он вошёл в Попечительский совет, возглавляемый Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Алексием Вторым, по изданию Истории Русской Церкви в 10 т., подготовил к изданию Полное собрание литературных сочинений Владимира Даля (Казака Луганского), которое не переиздавалось более 100 лет (с 1897 года). К сожалению, вышло только 4 тома (М: Столица, 1995-1996) из задуманных 8 томов. Кроме того, В.Я. Дерягин опубликовал рукописи В.И. Даля об уральских казаках, о границах Уральского казачьего войска, хранящиеся в ОР ГРБ. И ещё он успел переиздать редкие работы каргопольских краеведов 19 – начала 20 веков.

Пригласив на работу в Отдел рукописей РГБ Л.П. Жуковскую, замечательного палеографа, исследователя древнерусских письменных памятников, он начал подготовку публикаций ряда памятников, в том числе Архангельского Евангелия 1092 года.

 

Перелистывая страницы биографии профессора В.Я. Дерягина, нельзя устыдиться ни за одну из них: каждая из них оказывается необыкновенно достойной. Он всегда жил в согласии со своей совестью, не мог идти против совести – вот таким был этот человек и замечательный русский учёный ХХ века, который всю свою недолгую жизнь работал во славу русского слова.

 

* В.Я. Дерягин (06.03.1937, г. Новосибирск – 28.06.1994, Москва, похоронен в Новой Деревне близ г. Пушкино Московской области), доктор филологических наук, профессор, академик Международной Славянской академии (1993), учёный секретарь Советского комитета славистов (1973-1977), Действительный член Русского Географического общества (с 1984), один из учредителей Международного Фонда Славянской письменности и культуры (1988).

Зинаида Дерягина, кандидат филологических наук
http://www.voskres.ru/bratstvo/deryagina.htm