(Окончание)– Это как в свое время стали врагами сербы и хорваты или сербы и боснийцы – вроде бы один народ…– Да, похожий сценарий: не знаешь, что и думать! Как не знаешь, что думать, почему произошел вдруг в 1917 году такой переворот в душах у людей. Я думаю, что была горстка – вот как сейчас горстка на Украине этих бандеровцев – так и тогда была горстка большевиков, радикальных таких, которые начали рушить храмы, расстреливать священников, убивать всех подряд. Горстка была, остальные просто боялись. Но было и сопротивление, иначе не было бы Православие пронесено через этот страшный период. Я помню, и яйца на Пасху красили, хотя храмы разрушены были в большинстве своем. Это соблюдалось всё равно. Бабушки молились истово, дома иконы стояли. А в разных районах нашей России сильно зверствовали революционеры-комиссары.
Разруха – в душе и на земле– Ну, у вас хоть что-то оставили…– У нас здесь очень зверствовали, кстати, – это заметно. Только Никольских храмов здесь в округе было семь, наверное, – и все разрушены. А сколько десятков других! Было здесь девять монастырей – что осталось-то?
– Это только в Грязовецком уезде и в округе?– Да, я сейчас могу перечислить: наш монастырь, Комельский, Никольский монастырь на озере, монастырь Арсения, Иннокентиева пустынь – ну вот, я пять уже насчитал. Три мужских и два женских, другие подзабыл, простите. И храмов было очень много у нас – десятки, сотни.
– То есть чем славнее, крепче в Православии земля, тем более страшный наносился по ней удар безбожников? Здесь – Северная Фиваида, край преподобных, заволжских старцев-нестяжателей – значит, нужно разрушить ее до основания?– Да. И наш монастырь очень пострадал, был разрушен весь. У нас Успенский храм сохранился, и то потому, что это здание нужно было: сначала кино тут крутили, потом спортзал был, даже была квартира одно время, потом сделали склад какой-то. Вот такое происходило. Но не взрывали. Троицкий собор разобрали на дорогу. И мы ездим по Троицкому собору сейчас.
– Как храм Христа Спасителя в Москве на строительство метро пошел?– Да, и здесь – почти то же самое. Храм Христа Спасителя взорвали, а здесь просто разбирали потихонечку. Даже детей в качестве наказания заставляли – сначала изнутри отбивать фрески, а потом и кирпичи таскать и прочее.
Мощи преподобного Павла Обнорского «Тут преподобный заходил недавно»– Но на самом деле то поколение детей – хорошее поколение. Я, конечно, из другого поколения, чуть моложе, но те хорошие люди всё-таки получились: видимо, дома установка всё равно была православная, христианская. За всех не буду говорить, но я общаюсь с теми людьми, которые в детстве здесь учились, – и скажу: очень много хороших. Может, влияла обстановка. Я познакомился с одним парнем, он здесь жил с детства, и он однажды увидел преподобного. Ну, он-то не знал, что это преподобный: видит, какой-то старец ходит, весь в белом… Прибежал к бабушке, а бабушка говорит: «Да это преподобный здесь ходит», – так вот обыденно. Сейчас он очень верующий человек, посещает храм… Молодой, ему лет 40.
И у меня тоже от бабушки всё. Родители только не очень-то склонны были к вере, хотя сейчас мама – она жива – очень верующий человек. А в те времена, при советской власти, нельзя было…
А я вот еще в детстве выпиливал себе крестики, хотя некрещенный был. Выпилю крестик, повешу на шею, потеряю его, повешу опять. Господь забирал, наверное. Из ложек всяких алюминиевых выпиливал. Раньше ведь тяжело было купить крестик. Я надевал и ничего не боялся. В школе, помню, пионерство, октябрятство – всё это воспринималось как символы какие-то.
– Как коллективная романтика?– Да.
– Вот вы сказали про наказание детей – сбивать фрески в соборе. Не так давно я разговаривал в Кириллове со священником – отцом Алексием Фомичёвым, он говорит: ни один кирпич, украденный из церкви, без следа не останется – всегда будут последствия, причем очень печальные, для виновника. Что ж мы удивляемся, что жизнь-то никак наладиться не может…– А мы кирпичи возвращаем в храм, по назначению! Я застал здесь свинарник, весь кирпич наш я забрал из него. Кстати, так легко отдавался этот кирпич!
– Даже свинарник тут, в монастыре, был построен?– Да, часть его была построена из нашего кирпича, монастырского, а часть – из советского. Советский кирпич кувалда не брала, а наш так просто отковыривался – это потому, что он пропитан известью, а известь с цементом не соединялась. Еще колокольня была высокая; ее разобрали и построили какой-то маслозавод – сейчас он заброшен. То, что построено из монастырского, всё заброшено, потому что, действительно, ничего из Церкви брать нельзя.
Один мужчина (не помню уже, как его зовут, он давно у меня не бывал), художник, принес как-то кусочек от сени над ракой преподобного – мраморный кусочек. Принес и сказал такие слова замечательные: мол, столько лет этот кусок грузом – до такой степени тяжелым грузом – на моей душе лежал!
– Это – из похищенного из монастыря?– Да. И когда принес, то, говорит, сразу легче стало. Часть раки была под памятником Ленину – вся рака кувалдой разбита, склеить ведь невозможно. Сень из белого мрамора была, она вся разбита кувалдой. Я застал женщину – она, кстати, мать этого парня (она умерла уже) – так вот, она рассказывала, что тот, кто разбивал эту сень, милиционер, умер чуть ли не на следующий день после этого. Вскрытие сделали: сердце всё в дырках! Я потом узнал, есть такая болезнь: сердце, как губка, становится. Так что сразу наказание пришло, моментальное. А она сама – дочь той бабушки, которая так спокойно говорила про преподобного. Сейчас местных таких не осталось.
Странные дачники– Кстати, хотел спросить, почему так получается, что большинство прихожан вашего монастыря – из Вологды, Череповца, а местных мало?– Из Москвы еще приезжают, из Питера. А здесь дачники в основном. Из местных ходила бабушка одна, умерла на Пасху года два назад или три. Сейчас еще одна бабушка приезжает на лето жить здесь, ей уже 84–85 лет, ходит иногда в храм… А та у нас хорошая прихожанка была, советовалась, причащалась, мы ей помогали. Две-три семьи живут, но они не ходят в храм , у них свое «занятие» – алкоголизм… Я не знаю, почему дачники такие какие-то странные: покупают за огромные деньги участки – здесь участки очень дорого стоят, – а сами в храм не ходят. Цены-то из-за того, что здесь монастырь, естественно, огромные. Раньше тут земля почти ничего не стоила.
Строят дома очень многие.
– Может, окажутся среди них настоящие прихожане.– Дай Бог, конечно!
– Но, по крайней мере, нет уже косых взглядов людей, считающих себя «цивилизованными»?– Явной неприязни не наблюдается, но скрытая всё равно есть. Был случай год назад: один сказал, что, пока не было Амфилохия, всё было хорошо. Якобы «приехал, растревожил, свет отключают из-за него». Неправда это: у нас генератор стоит. Зимой мы очень зависим от света: у нас все котлы и насосы электрические.
– А сколько сейчас народу в монастыре?– Народ меняется полностью, особенно трудники. Сейчас ребята с Украины работают, кстати. Очень мы ими довольны – спаси их, Господь, за труд! А братия у нас – пять человек.
– Но в священном сане только Вы?– Иеромонахов двое, есть еще диакон, монах и послушник. Еще парень должен прийти.
– То есть уже шестым будет?– Да. Думаю, задерживать его не буду, сразу приму в братию – он давно посещает монастырь.
– Из трудников?– Трудники меняются; у меня один трудник обязанности эконома исполняет, сейчас в отпуск поехал.
– Тоже разные и отовсюду? Или больше из Вологды?– Да, вологодские, с севера, из Архангельска один, один из Коми – они давненько тут живут уже: Володя уже три года живет, Петр – год.
– А в трапезной?– В трапезной послушники. Послушник Николай и Николай помощник. У меня три Николая в монастыре! Послушник Николай – будущий монах, он в возрасте, старше меня, он уже четыре года в монастыре, в послушники я его принял в прошлом году.
– Каков устав, порядок жизни в Павло-Обнорском монастыре?– Дело в том, что у нас уставы только юридические пока, а по внутреннему уставу сейчас только из Патриархии пришло положение о монашествующих – его уже раз принимали, но мы дали много замечаний, его переделали; возможно, больше исправлений не будет. А были там вещи и неприемлемые для нас.
– Например, какие?– Например, не отпевать монаха, который ушел в мир.
– Вообще не отпевать?– Да, вообще не отпевать. Но сейчас принято: отпевать мирским чином. Он христианином ведь всё равно остается. Было в положении всё как-то грубовато сделано. А внутренний устав – это тоже прописано – должны сами в монастыре утверждать, но тот внутренний устав, который был у нас в обители – преподобного Павла, – конечно, очень жёсток для нас. Дело в том, что там среди прочего запрещено даже пить воду в келье. Ну, пищу мы не принимаем в келье, это однозначно, и чай не пьем, а воду все-таки разрешаем, потому что, например, ночью захотел пить – надо спускаться в трапезную: тяжеловато, мы на втором этаже живем, а трапезная внизу. Я думаю, ничего: преподобный в этом случае не накажет, хотя за стойкое несоблюдение его правил он наказывал, уже будучи на небе, – кого расслаблением, кого прозаическим поносом.
– Еще вопрос. Сколько раз уже замечал, что как только в монастырь заходишь, то меняется даже сама земля: красиво всё, очень прибрано, строгая дисциплина, причем такая естественная, вовсе не искусственная, не вымученная, а всё как-то по уму получается. Выходишь за монастырь – грязь кругом, неустройство, мусор. Почему так? Ведь вроде бы везде люди с головой, везде живут русские люди. Почему в монастыре или у церкви всегда всё чисто, прибрано на загляденье, а как выходишь в мир, так сразу и стыдобища получается?– Не знаю, я как-то не сосредотачивался на этом… Как-то естественно всё получается, мне кажется. Во-первых, это постоянная молитва, соединенная с трудом. Нас двое священников, мы служим каждый день Литургию уже много лет. Я даже когда был один, делал такие потуги, но каждый день не получалось – а я всё равно служил как можно чаще, потом стали уже ежедневно Литургии служить. На самом деле служить – нагрузки нет никакой, больше нагрузки в восстановлении монастыря, например. Надо что-то купить, а денег нет, ну и слава Богу, что нет, потому что когда много денег – оно всё равно настраивает человека на шаги непонятные. А чистота – не знаю… может быть, сейчас и буду обращать внимание. Вот, валяется какой-нибудь кусок доски – уже сердце болит: не на месте валяется. Рабочих заставляю прибираться за собой. Не знаю… Мне кажется, когда в душе чисто, должно и внешне всё быть чисто. Это не какая-то показуха, у нас даже в мыслях этого нет. Прихожане за клумбой, за цветами ухаживают. Когда восстанавливаем облик монастыря, просто хочется, чтобы он красиво выглядел, он же был такой жемчужиной! На фотографии – такой красавец стоит, весь белый, в зелени, ворота, стена, кругом башни. Башню мы построили, не можем пока крышу сделать. У нас, кстати, колодец внутри, обеспечивает водой весь монастырь, а еще один колодец сейчас – на баню. А вода замечательная!
– А отопление только печное?– Нет, у нас котлы на дровах: самое дешевое топливо для нашей местности.
– Я думал, газовики чем-нибудь помогают.– С газовиками был разговор, хотели всё сделать, но это очень дорого: в наших помещениях не разрешат котлы ставить, надо покупать отдельную котельную – на эти деньги можно купить дров на десять лет, хотя мы сейчас не покупаем, помогают нам, мы только их распиливаем и раскалываем. А первые годы ездили в лес сами.
– То есть люди всё-таки помогают монастырю?– Да, кто-то привозит, кого-то просим, с нами оба директора леспромхоза в дружбе, и если предприниматель не помогает, они просят. Принуждение к добру, так сказать.
В прошлом году мы построили дровяник красивый, а так у нас дрова были по разным местам раскиданы.
– В каком году начал восстанавливаться монастырь?– Монастырь был возвращен Церкви 1 января 1995 года. Сначала он был подворьем Спасо-Прилуцкой Димитриевой обители – до 2004 года, а потом стал отдельным монастырем. Активные восстановительные работы начались здесь с 2006-го. А до этого интересно получалось: сначала мы привозили дрова из Прилуцкого монастыря, из города! Можете представить: дрова оттуда привозили в лес, к нам! Ну, вы понимаете, чем занимались монахи, если им дрова привозили?
– А чем они занимались?– Наверное, молились! Первое время мы дрова заготавливали, у нас был транспорт – лошадь. Это очень тяжелое занятие: лошадь в лес не заходит, потому что снега много, и надо все чурки вынести на своем горбу. Но у нас не было большой потребности в дровах: у нас была трапезная, две кельи, где мы жили, остальные здания были заброшены. Но храм восстановили в 1999 году. Храм находился в алтаре когда-то большой церкви Успения Божией Матери. А потом уже остальные здания начали в пристойный вид приводить – они были в очень страшном виде, конечно, изнутри и снаружи. Там всё такое советское валялось, сейф какой-то, пионер был нарисован, а всё равно через это – века, какое-то такое дыхание древности… сердце щемило.
Были удивительные случаи. Утром просыпаемся – стоят мешки с пищей: сахар, мука, макароны. Кто привез? Откуда привез? Никто не знает, даже собака не лаяла! Это не чудеса, что ли? Или, например, денег нет совсем, а надо заплатить за свет, за всё – раз, откуда-то перевод какой-то, чуть ли не из Владивостока или из-за границы. А потом уж появились такие люди, которым понравился этот монастырь: посетили, начали помогать, началось масштабное восстановление, сразу откопали все до одного здания, начали с крыши и с низа. Фундаменты залили, починили цоколь полностью. Дренаж провели.
Еще магазин здесь стоял, советского такого типа, – они до сих пор стоят по деревням, такие магазины. От этого заброшенного магазина я тоже всё использовал.
– Кассу не взяли в качестве компенсации?– Нет, не взял. А говорят, тогда, когда магазин действовал, продавцы боялись: кто-то ходил у них по подсобке. Потому что подсобка находилась как раз в храме Предтечи. Наверное, Иоанн Предтеча приходил. Боялись работать. Магазин мало проработал – построили его где-то в конце 1970-х. Кстати, строили то ли с Западной Украины ребята, то ли из Молдавии. Это более богобоязненный народ, очень православный. Бульдозер что-то разгребал и выкопал мощи иеромонаха Николая. И они где-то похоронили его, собрали все косточки. А вообще все памятники были вывезены в неизвестном направлении. Зачем они понадобились? За 600 лет было очень много могил, очень много архимандритов похоронено, были у нас и архиепископы похоронены. Сейчас пытаемся восстановить кладбище. Что-то получается, слава Богу.
– Пожелаете что-нибудь нашим читателям?– Не паниковать, не искать чудес и прощать друг друга. Вот оно, чудо – суметь простить обидчика! Меду хотите? Мы свой делаем – пчел у нас много. Пчелы настоящие, правильные. Читали «Луг духовный»? Будете мед есть – перечитайте, ладно? Вот, возьмите – семье привет передавайте. Приезжайте к нам еще.
С игуменом Амфилохием (Кузнецовым)
беседовал Петр Давыдов
Фото: Алексей Колосов
24 октября 2014 года
http://www.pravoslavie.ru/put/74581.htm