Живые картинки из императорского прошлогоНесколько случаев из частной жизни Императора Николая(Записано со слов Петра Михайловича Волконского)
В последние десятилетия наша национально-мыслящая общественность, русские интеллектуалы, всё пристальнее стали изучать Императорское прошлое своей страны, более сознательно рассматривать отдельные факты внутренней жизни минувшей эпохи. И в этой связи в новом свете предстают факты нашей истории, восприятие их современниками.
Предлагаем вниманию читателей очерки Марии Ростовской, написанные по свежим впечатлениям очевидца некоторых важных событий 60-х годов XIXвека, небезынтересных и для людей нынешних поколений.
Мария Фёдоровна Ростовская, урождённая Львова (1815 – 1872) – писательница даровитая, предприимчивая: это она долгое время издавала влиятельный журнал «Семейные Вечера», предназначенный для юношества, и к тому же создала ряд ярких художественных произведений, любимых в народе. Ныне её имя всё чаще вспоминается людьми, способными живо воспринимать талантливую словесность. Очерки М.Ф. Ростовской разысканы и подготовлены к публикации историками литературы Маргаритой Бирюковой и Александром Стрижевым.
I
Тому ровно тридцать лет назад, в 1836 году Государь Николай Павлович проводил часть лета в Петергофе со всем своим семейством. В часы досуга он любил ходить пешком на охоту, вдвоем с кн. П.М. Волконским, министром Его Двора. Князь был настоящий барин, четный, правдивый и благородный. К тому он искренно и непритворно любил Государя и его семейство и берег царские деньги, может быть, еще несравненно более, чем свои собственные. За то князя все называли скупым, и часто даже сам Император подсмеивался над его расчетливостью, повторяя, что она вошла у него в привычку, хотя со своей стороны искренно любил и уважал князя. Как-то в прекрасный летний день, рано утром, Государь с князем, оба в сюртуках без эполет и в фуражках, с ружьями, шли по уединенной дорожке за деревню Бабий-гон, когда наткнулись на широкую и длинную лужу, которую пешком перейти оказалось очень неудобным. Собака, сопровождавшая охотников, бегала по луже более, чем по колено в воде.
Что было делать? Возвращаться домой Государю не хотелось, тем более, что хорошее место для охоты было уже очень недалеко.
Издали показался пеший мужик.
Они мужика окликнули, он тотчас же поворотил на их зов и стал к ним подходить. Увидя военных, он их принял только за офицеров, и Государя не узнал.
– Перенесешь ты нас через лужу? – спросил его Государь. – Нам не хочется мочить ног.
– Почему не перенести, – отвечал мужик в раздумье, – перенести можно…
– А что ты с нас за это возьмешь? – спросил князь.
– Да что взять? Ваша милость не должны быть очень грузны… – отвечал мужик князю, – ну, а вот это барин… – говорил он с расстановками, указывая на Императора, и покачивал головой…
Всем известно, что Государь отличался необыкновенным ростом, был широкоплеч и чрезвычайно статен.
– Ну, я не поскуплюсь, – сказал он, – да сколько же ты хочешь?...
– Положите красненькую [1], – отвечал мужик. – Хоть ваша милость и тяжеленька, но я перенесу… ничего… право перенесу…
– Ну, уж заломил ты красненькую, – сказал князь, с обыкновенным своим негодованием при всяком расходе, – с тебя и синенькой будет довольно. А я тебе за себя два с полтиной дам… вот и выйдет, что ты получишь семь с полтиной… разве это мало?
Государь улыбался, видя, что князь никак не может не торговаться; мужик, не отвечая, глядел на обоих охотников пристально, как будто соображаясь со своими силами.
– Ну, неси меня, – сказал Государь. – Я тебе десять рублей дам.
Мужик поднял Государя, который припал к нему на спину и обнял его за шею обеими руками. Крестьянин был гораздо меньше ростом, чем Император, но сильный и здоровый; он нес его легко и переходил лужу без малейшего замедления ровным и тихим шагом.
Лишь только вышел он на сухое место, Государь поспешил вынуть свой бумажник, достал десятирублевую ассигнацию и, отдавая ее, поспешил сказать:
– Ну, теперь иди за этим барином и неси его сюда.
Мужик поблагодарил за деньги и отправился по луже за князем.
С князем опять начался торг, мужик просил пятирублевую ассигнацию, а князь давал два с полтиной, три, и, наконец, за три с полтиной мужик взял и его на плеча. Когда он дошел со своей ношей до середины лужи – Государь крикнул своим громким и сильным голосом:
– Стой!
Мужик остановился.
– Сбрось его в лужу, – кричал Государь, – я тебе дам еще красненькую… а не то пусть он набавит, чтобы вперед не торговался…
Мужик сейчас смекнул, в чем дело, и не двигался с места.
– Сбрось, сбрось, – приказывал Государь.
Мужик сделал движение, как будто хочет спустить ноги князя в лужу, в которой по щиколотку стоял сам.
– Ну, ну, – сказал князь, – держи, держи крепче, пожалуй, и я тебе дам десятирублевую.
– А я дам двадцать пять, – кричал Император. – Слышишь… двадцать пять, только спусти его в воду.
– Уж так и быть, – сказал князь, – я дам тридцать.
– А я пятьдесят…
Мужик, в совершенном недоумении, не верил своим ушам, что на него сыплется такая благодать. Князь дал 55 руб. Тогда их торг приостановился, мужик вынес князя на сухое место и спустил его с плеч. Государь, обращаясь к мужику, сказал веселым голосом:
– Требуй же, чтобы он сейчас тебе эти деньги отдал…
– Да я не знаю, будет ли у меня столько в бумажнике? – отвечал князь.
– Показывай, показывай, – повторял Государь, смеясь от души, что ввел его в такой расход; князь открыл бумажник, отсчитал 55 руб. и, отдавая их, сказал крестьянину вполголоса:
– Знаешь ли ты, кого перенес? Ведь это Царь…
Мужик остолбенел…
– Как Царь? – спросил он.
– Да ты только на него погляди, неужели ты его не узнал?
– Батюшка, – закричал мужик и, бросившись на колена, начал креститься… – Привел же Господь Царя на плечах снести.
Потом, вынув из-за пазухи полученные первые десять рублей, он повторял:
– Батюшка, возьми эти деньги назад, не надо мне их… не надо… я Царя на плечах нес…
Примечание М.Ф. Ростовской: [[1]] – Красная стоила тогда 10 руб. ассигнациями, а синяя 5 руб.
II
Несмотря на очень холодную зимнюю погоду, Государь постоянно гулял пешком всякий день. В 1830 году он шел по Дворцовой набережной и видит, что перед ним идет человек в одном сюртуке. На дворе было 22 градуса морозу по Реомюру. Неизвестный шел скорым шагом, то тер руки одна об другую, то клал их в карманы, и видно было, что бедняга дрогнул от холода. Государь ускорил свои шаги, нагнал его и спросил торопливо:
– Неужели на вас один сюртук?
– Шинель я отдал в починку, Ваше Величество, – отвечал тот.
Государь, нагибаясь к нему ближе, сказал строгим голосом:
– Ступайте скорей на гауптвахту, ступайте сейчас же… в Зимний дворец…
Государь рассказывал, что нагибаясь к нему ближе, он хотел удостовериться, не пахнет ли от него вином.
Продолжая идти с ним рядом, Государь расспросил у него, кто он, и узнал, что его зовут Ивановым, что он учитель русского языка в первом кадетском корпусе, и что он преподает уже слишком осьмнадцать лет.
Сам же этот учитель сознавался после друзьям и знакомым, что, видя участие и милостивое расположение Государя, он никак не мог понять, отчего за холодный сюртук Государь послал его на гауптвахту, куда он тотчас же и отправился.
На гауптвахте было и сухо, и тепло, и не успел Иванов обогреться, как от имени Государя ему принесли теплую шинель, и отпустили домой самым счастливым человеком.
Но Государь этого обстоятельства так не оставил, он послал за генералом Клингебергом, который был тогда начальником всех военно-учебных заведений, и спросил у него, кто учитель русского языка в первом кадетском корпусе.
– Кажется, Иванов, Ваше Величество.
– А каков он?
– Очень, очень хороший человек, и давно уже тут учителем.
– И тебе не стыдно, – заметил Государь, – что он в сегодняшний мороз бежал по набережной в одном сюртуке? Но так как я его встретил, то назначаю ему двойное жалованье, которое прошу обратить в пенсию по окончании годов службы. Прошу, чтоб это было исполнено.
III
Февраль месяц был очень теплый; великим постом, в самую распутицу, Император Николай ехал в санях в одиночку по Невскому проспекту. Он ехал тихо, потому что снегу было мало, а воды и, особенно, грязи пропасть, – она стояла целыми лужами, несмотря на то, что множество народу с метлами и лопатами расчищало улицу.
Государь заметил, что все, кто шел ему навстречу, снимая шляпы, улыбались. «Не забрызгало ли меня грязью?» – спросил он у своего кучера. Кучер обернулся и видит, что за царскими санями прицепилась девочка лет десяти, в изношенном стареньком платье, мокрая и грязная. Кучер со смехом сказал Государю, в чем было дело. Когда Государь сам повернулся к девочке, она, не робея, сказала: «Дядюшка, не сердись… Видишь, какая мокрота, а я и то вся измокла». Император приказал остановиться, посадил ее рядом с собою и отвечал: «Если я тебе дядюшка, так следует тебе и тетушку показать. В Зимний дворец», – продолжал он, обратившись к кучеру.
Во дворце он ее сам привел к Государыне Александре Федоровне и сказал: «Вот тебе еще новая дочка». Императрица с несравненною ее добротою обласкала бедную девочку и, узнав, что она круглая сирота, поместила ее в дом Трудолюбия и положила на ее имя в Опекунский совет 600 руб. асс. на приданое.
IV
Государь любил гулять в восемь часов после обеда. Как-то ранней весной он идет по Невскому проспекту, когда уже смеркалось, и видит, что фонарщик с лестницей в одной руке и с бутылью с маслом в другой идет за ним следом. Сперва он подумал, что, вероятно, он идет сам по себе к следующему фонарю, но фонарщик прошел и другой, и третий, и пятый фонарь, не отставая от Императора.
– Ты разве меня не узнал? – спросил Государь.
– Как не узнать, Ваше Величество? – отвечал тот.
– Зачем же ты идешь за мной?
– Затем, Ваше Величество, что хочу я у вас спросить, сколько лет фонарщик должен служить?
Государь, рассказывая это происшествие своим приближенным, сознавался, что вопрос фонарщика его крайне затруднил и что он, не зная, что ему отвечать, сказал:
– Да хорошо ли ты служишь?
– Ваше Величество, мои фонари всегда так же отлично горели, как и теперь, вы сами их изволите видеть, и я служу слишком 28 лет.
Государь послал его тотчас же к обер-полицеймейстеру Кокошкину сказать, что он его требует к себе к девяти часам.
Когда Кокошкин приехал во дворец и введен был в кабинет, то Государь у него спросил:
– А сколько лет должен служить фонарщик?
Кокошкин в замешательстве не знал, что отвечать.
– Поезжай домой, узнай и доложи мне, – продолжал Государь.
На поверке оказалось, что фонарщик служил лишних целых три года. Государь приказал выдать ему в виде награды двойное жалованье за четыре года и двойную пенсию по смерть.
V
На Фоминой неделе, в 1834 году, Государь ехал один раз по Английской набережной и нагнал покойника. Гроб везли на дрогах, и один только человек шел за ним. Государь сошел с дрожек, подошел к нему и спросил:
– Неужели у покойника никого, ни родных, ни друзей не было?
– Никого, Ваше Величество, – отвечал тот, – он был бедный и честный человек, служил и знал только службу.
Разговаривая таким образом, они повернули на Новый мост, который тогда еще Николаевским не назывался; все, встречавшиеся по пути, узнавали Государя, кланялись ему, многие за ним последовали, удивляясь, что он идет пешком, и скоро целая толпа народа скопилась и шла вместе с ним за неизвестным покойником. Государь проводил его до конца моста; у часовни он перекрестился и сказал, обратившись к народу: «Покойный был верный слуга Отечеству, я его проводил, сколько мог, теперь проводите же его и вы».
Когда Царь уехал, народ последовал совету его, и много совершенно чужих людей проводили гроб до самого места погребения.
Мария Ростовская
http://www.voskres.ru/history/rostovskaya.htm
