Положение Москвы после неприятеляПисано в феврале 1813 г.
По желанию Вашему, уведомляю Вас, что матушка наша Москва потерпела от нашествия французов не меньше, как Лиссабон некогда от землетрясения. Теперь она представляет [собой] обширное пожарище, на коем торчат одни печные трубы, кучи камней, развалин и глыб земли, обрушенной взрывами, и сие зрелище приводит каждого в содрогание. Теперь уже не можно сказать сынам
сей древней колыбели и гробницы русского дворянства с любезным ее стихотворцем:
Что матушки Москвы и краше и милее.[1][1]
Теперь всякий скажет:
что матушки Москвы печальней, унылей, огорченней? Что может сравниться с ее разорением, какую замену можно сделать ее потерям, кто возвратит ей сии гордые башни, омытые кровью наших предков, кто гробы праотцев наших, кто благолепные храмы наши приведет в первобытную их ценность?! Все погибло невозвратно. Произведение мира и обилия, ненарушимое 200 лет сряду, погибло в один месяц. Все пало от меча и огня новых готов, новых татар. Но и татары (в 1240 г.) в мрачные времена, кои привыкли мы называть
непросвещенными, народы, кочующие и почти дикие, не поступали таким образом в Киеве и во Владимире. Одни французы превзошли неистовством самих американцев, антропофагов и дозволили себе все то, до чего только может довести необузданность подлой черни, когда она, неся в руке меч или дубину, напьется по горло и не помнит ни Бога, ни Государя, ни чести, ни нравов, ни прав народных, когда сволочь сия уподобится, так сказать, скотам, валяющимся в тине и находящим роскошь свою в мерзости, сладость в гнусности, удовольствие в неистовстве. Но станем говорить без рассуждений: ибо нет места рассуждению при виде стольких беззаконий, бешенства, наглости, буйства. Перо обливается кровью всякий раз, когда примешься описывать сии бедствия... Но... не будем тужить. С нами случилось, по словам пророка: «от лица гнева Твоего, Боже, мы растаяли, как воск; вспяты были и пали; ныне же восстали и исправились; слава силе Твоей, Господи». Мы несчастьем своим приобрели общее благополучие, мы в развалинах Москвы погребли кости врагов наших; огнем ее пожаров истлелись несчастные трупы их, мы были поруганы, но мы одержали верх, мы пожертвовали миллионами столицы беззащитной, и на полях славы, там, грабители могли защищаться, мы гнали их, как стадо скотов, гнали от ворот Москвы чрез тысячу верст и усеяли поля наши их трупами. Ангел-мститель пламенником своим погнал в тыл нечестивое войско нового Сеннахериба[2][2] и остатки его посек на берегах Немана. Слава великому Спасу, коему созидается храм в душах наших и на пепелище матушки Москвы. Слава юному Александру, преоборовшему старого, поседевшего в кознях, слава русскому храброму воинству и вождю его! Бог возвеличил их над всеми и удивил вселенную. Не слыхано еще, чтоб какой-нибудь полководец, если б он был и прямой Дон Кихот, потерял сто тысяч войска в шесть месяцев для того только, чтоб иметь пустую славу — взять Москву; но Бонапарт, который был идол Европы и чудо военного искусства, для сего только погубил более полумиллиона храбрых сынов Европы. Никогда не была кампания глупее сей кончена, никто не упал свысока так низко; ни сам Дарий[3][3], который гнал персов стадами, как овец на убой, не сделал таких ребяческих ошибок. Что делал Бонапарт 40 дней в Москве, чего ожидал, на что надеялся, чем занимался? Точно на него нашел наш русский столбняк, после такого тумака (извините за выражение), какой получил он при Бородино. Говорят, когда льва поймают в яму, в ту первую минуту смятения его можно надеть на него нарыльник и вести хоть за ниточку, так и с Бонапартом; но я не хочу равнять его, сего изверга рода человеческого, с великодушным царем зверей. Я поговорю с Вами о сих 40 днях после, теперь обратимся к настоящему предмету.
Кремль после бегства из Москвы французов, которые подорвали его, был заперт для входа, и во все время, кроме гауптвахты, никто не входил туда. Но теперь уже пускают, и я третьего дня был в оном. Какая печальная картина! Колокольня Ивана Великого, или лучше сказать, пристройка к высокой башне, на коей висели самые большие колокола и под коею находилась насупротив Грановитой Палаты гауптвахта, вся взорвана на воздух и представляет печальный остаток разрушения. Башня хотя и устояла, но повреждена, почему необходимо нужно и ее сломать. Арсенал от самых Никольских ворот и до половины собственно своих сугловою башнею, что к Тверской, и с частью Никольской башни также подорван, причем вся железная крыша арсенала до самых Троицких ворот сорвана; а пушки, стоявшие вокруг оного, и в том числе большая у самых ворот его, по причине тяжести своей остались на местах. От Никольских ворот и до Арсенальных все завалено взрывом. Кремлевская стена, от Москворецкого моста вдоль по набережной, взорвана в трех местах, отчего и железная решетка набережной сбита в реку; угольная же башня к Каменному мосту, так называемая Водовзводная, взорвана совершенно и большею частью обрушилась в реку. Прочие кремлевские башни и стены целы. Всего удивительнее, что при взрыве колокольни Ивана Великого все соборы, которые довольно близко стоят, нимало не повредились, исключая окна, из коих от сильного потрясения даже и за Кузнецким мостом не осталось ни одного целого. Грановитая Палата и дворец, где жил Бонапарт, сожжены, архиерейский же дом и прочее все цело. Университет, его пансион, прекрасный Пашкова дом с фонтанами, Апраксина и прочие знатнейшие дома, театр, дом Благородного Собрания, Английский клуб и проч. – все сожжены. Из Кремля увезено было французами вместо трофеев: крест с Ивана Великого, вышиною в три сажени, обитый весь серебряными вызолоченными листами, который прошлого года, вместе с главою, был вновь позолочен и стоил 60 000 рублей; стоявший на Сенатском куполе медный конь, изображающий московский герб, и такой же двуглавый орел, снятый с башни винного двора. Все сие отбито, но где теперь находится, не знаю, равно и того – что происходило в соборах, когда сии неистовые отверзли врата их: это тайна, которой здесь никто не знает, да и они до сих пор закрыты. Знаю только, что как все сокровища царские под названием Оружейной Палаты, так равно и вся соборная ризница с богатейшими иконами Богоматери Владимирской, Иверской и прочими были вывезены заблаговременно; ризница же привезена из Вологды на 120 подводах, что я сам своими глазами видел. Сохранная казна Воспитательного дома, простирающаяся до 30 миллионов рублей, также под прикрытием караула была отправлена заблаговременно, равно и прочие присутственные места с их денежными суммами: следственно, жадные грабители не поживились, как полагали. Воспитательный дом цел и служит убежищем более 6 тысячам несчастных, кроме собственно своих, однако и его большие возрасты мальчиков и девиц, равно и все институтские девицы, вывезены благополучно. Все вообще монастыри и церкви разграблены и даже сожжены, да и в уцелевших от пожара домах ничего не осталось неповрежденного. Говорят, что Бонапарт пред выходом своим велел не только взорвать весь Кремль и сжечь остальные дома, но и всех жителей перерезать до последнего, что самое даже французские офицеры из сожаления к обывателям изъясняли словами, пантомимой и даже записками; однако когда они стеснены были со всех сторон и сами, то за поспешностью не успели совершить сего последнего варварства. Впрочем, остервенение сих людей против подобных себе до того простиралось, что они, отрезав у двух человек головы, прикладывали их попеременно с одного туловища на другое и тем забавлялись. Старух 60-летних и 10-летних девочек они хватали без разбору. Когда француз встречал на улице женщину, то, остановив ее, подымал платье на голову и обыскивал. Буде находил зашитые в сорочке деньги или крест серебряный на шее, серьги, кольца на руках, то все исправно обирал, или, остановя и схватя за пазуху женщину и разодрав сверху донизу платье и рубаху, то же делал; шубы, салопы и капоты снимали без разбору, нимало не заботясь о наготе несчастных, без одежды и без куска хлеба скитавшихся толпами по разграбленному городу. Прибавьте к сей картине еще и то, что весь сей беснующийся народ представлял из себя пречудный маскарад: здесь встречался усатый гренадер в священнических ризах и в треугольной шляпе, там в женском салопе и с епитрахилью на шее, здесь в женской мантилье, в шароварах и с каскою, там в белом плаще и с алым кокошником на голове, вот еще в диаконском стихаре, тут верхом в монашеской рясе с красным пером на шляпе, здесь кучка солдат в женских юбках, завязанных около шеи, и одним словом — французы арлекинствовали от избытка сердца своего и ругались всем на свете. Представьте при сей пестроте наряда разбросанные по улицам убитые и обгоревшие человеческие тела и мертвые лошадиные трупы, присоедините к тому бегающих нагих женщин, вопль и сетование, ненастную погоду, неимение пристанища и голод: то все еще картина будет недостаточною. Надобно прибавить, сколько при всем этом варварстве народ французский показывал легкомыслия. Вот они грабят, жгут, убивают, отягощают ношами захваченных ими в плен граждан, глупейшим образом наряжаются и в то же самое время, когда город со всех сторон объят пламенем, дают на театре г. Позднякова французскую комедию и все опрометью бегут наслаждаться театральным зрелищем, иные пешком, другие верхами на лошадях. Этого мало: собирают церковные свечи, иллюминируют дома и дают балы, вальсируют без памяти друг с другом и, наконец, пристают к некоторым из наших и спрашивают:
— Ou sont vos barines? Где ваши барыни? Ou sont vos demoiselles? Где ваши девицы? — и сожалеют, что нет женщин, с кем бы им можно было хорошенько поплясать. Касательно грабежа, утончение французов в сем роде достигло до высокой степени. Не осталось такой пытки, которой бы они ни употребили, чтобы допросить, где чье имение зарыто и запрятано, везде рубили и копали. Ежели проносили в гробе мертвое тело для погребения, то останавливали и осматривали оное, даже самые могилы разрывали в чаянии найти сокровища. Но и в сем случае один анекдот показывает превосходство английского твердого ума над французским легкомысленным. Один живущий в Москве англичанин, по долгом размышлении, не знал, как спасти свое имущество. Уже во время нашествия французов он вырыл глубокую яму, опустил на дно свои сундуки на два аршина, положил туда мертвого французского солдата. Французы, приметив, что на сем месте запрятано имущество, начали отрывать и, увидя тотчас по вскрытии земли своего мертвого собрата, оставили работу, думая, что тут, кроме мертвого, ничего более не было. Таким образом англичанин спас свое имение.
Известно, что французы заняли Москву 2 сентября и были там по 11 октября. Сие время можно назвать глубокою осенью. Когда город был превращен в пепел пожаром и, следовательно, по утушении его не освещен фонарями, то в осенние глубокие и темные ночи жители Москвы убивали французов великое множество: кидая их в колодези, подвалы, погреба, пруды и другие места. Сие доказывается и тем, что действительно во всех церквах французы делали даже под самые высокие окна нары на подмостках и, взобравшись на оные, сидели по целым ночам при огне, не смея показаться на улицу. От сего произошла скрытная война, так что французов били наши по ночам, а днем либо прятались в подземелья, либо были убиваемы в свою очередь французами. Говорят, что Бонапарт недосчитался в Москве более 20 тысяч человек. Теперь правительство принимает в сем случае деятельные меры; уже сожжены, говорят, почти все мертвые тела, и можно не опасаться дурных последствий. Повторяю: Москва не представляет уже первобытного своего блеска. Нет экипажей, нет дворянства. Монумент Екатерины при пожаре упал, но сохранен в кладовой, в дверях же славного нашего Благородного Собрания, первого клуба в России, теперь сделана лавочка, где продаются лапти, кульки, веревки и прочее... Охотный ряд есть базар из возов на Красной площади, по обеим сторонам построены в два ряда деревянные лавочки, наподобие бывших хлебных и табачных.
Суконных товаров, также посуды, сахару, чаю и прочего еще мало, но меняльщиков серебра и серебряных денег очень много. Причина сему та, что всякий купец из серебряного ряда мог в одном мешке унести все с собою, по крайней мере, я так думаю. Фабрик целых осталось мало, однако Чороковых уже действует.
* Пожар Москвы. По воспоминаниям и переписке современников. 1911
_______________________________
[1][1] Строчка из стихотворения И.И.Дмитриева (1760–1837) «Причудница»
[2][2] Сеннахериб – царь Ассирии (705–681 гг. до н.э.). В689 г.до н.э. со своим огромным войском взял в осаду Иерусалим, похваляясь , что его могучая армия сильнее любого бога. Согласно библейским преданиям все двухсоттысячное войско царя погибло за одну ночь.
[3][3] Дарий III, персидский царь, правил в 336–330 гг. до н.э. Его армия была полностью разгромлена войсками Александра Македонского, после чего Персидская империя прекратила свое существование.
Публикация Вячеслава Хлесткинаhttp://www.voskres.ru/army/publicist/hlestkin.htm
