|
EVG
Гость
|
 |
« : 28 Февраля 2016, 13:07:30 » |
|
Дивеево как диво,то есть чудо или четки сестры Неонилы
Очерк из совместной книги архангелогородцев Александра Роскова и Михаила Попова «Дальняя обитель»
С чего начать? С конца? С середины? Или всё же с начала, по хронологии?
В сущности можно начать с любого места, как отсчёт на чётках, которые подарила христовая сестра Неонилла, настоящих монастырских чётках, где в каждой плетёной горошине – крестик. Главное, чтобы, ступая по Богородичной канавке, не сбиться в Песне Пресвятой Богородице:
Богородицё Дево, радуйся,
Благодатная Марие, Господь с Тобою:
Благословенна Ты в женах и благословен Плод чрева Твоего,
яко Спаса родила еси душ наших.
Тогда и рассказ, пусть, может, и непоследовательный, всё-таки окажется связным, как эти горошины в чётках. А потому начну так...
…Мы стоим с Нелли Витальевной, моей вожатой по Дивееву, в горнице небольшого дома близ Казанского собора. Вот на этом месте посредине горницы, на этих самых половицах 111 лет назад стояли последний Император и его венценосная супруга. А хозяйка этих простых палат, велевшая перед этим убрать всю мебель, взирала на них с кроватки, окружённая со всех сторон всякими куклами и куколками.
Блаженная Пашенька, властительница кукольного царства, не имела недостатка в своих подданных. В её царстве-государстве были куклы самых высоких кровей – фарфоровые, целлулоидные, гуттаперчевые, облачённые в парчу, кружева и пан-бархат. Но она предпочитала самодельные, свёрнутые из мочала, из мешочков, набитых ватой, наряженных в разноцветные лоскутья, раскрашенных химическим карандашом...
Экая пасторальная картинка! Ветхая денми старушка играет в куколки: то одну возьмёт да приклонит её головку, то другую да опружит её на колени, а то охватит в объятья, сколь их умещается, да и бросит всех на пол. До чего умилительно. Почти весело, если не смешно.
Отчего же при виде этой незатейливой картины рыдает сидящая на ковреимператрица? Да толь горько и неутешно, что, кажется, и не бывает отчаянее.
А дело в том, что Пашенька (беглая крепостная тамбовская крестьянка, в миру Ирина, в монашестве – Параскева) передала царской чете письмо от Серафима Саровского, оно было адресовано царю, «который прославит его». Письмо хранилось в монастыре со дня кончины преподобного, оно было исполнено братской любви и сострадания земной участи Императора и его семейства. А блаженная Пашенька, играючи куколками, предсказала вехи их судьбы: через десять лет на 300-летие – фанфары и салюты, а ещё через пять лет – страшная погибель.
Побледневший государь, как умел, утешал любимую супругу, хотя и сам едва сдерживал слёзы. А она билась в рыданиях и твердила одно: « Не верю, не верю, неверю!». И тут словно лучик солнышка проник в горенку. Блаженная Пашенька протянула государыне лоскут красной материи – «Мальчишке на штанишки. Когда родишь, тогдаповеришь» – и пояснила, что на следующий год она разрешится наследником.
Всё так и случилось, как предрекла блаженная Пашенька, – и державный триумф и имперская погибель. Всё, как предрекла блаженная за год, за десять и за пятнадцать лет до грядущих событий.
Вот на стене портрет наследника русского престола Алексея Николаевича Романова. Алексей – спаситель, Божий человек. Здесь ему четырнадцать лет – начало юности. На нём двубортный матросский китель, бескозырка с лентами. Это 1918 год, за несколько дней до гибели, точнее ритуальной казни заклания. Какой красивый у нас был бы император! И какую чудовищную смерть ему уготовали пришлецы...
Я слушаю тихий говор моей вожатой, почти шёпот. Она говорит, наверное, так, как всегда, когда сопровождает паломников. Но мне в этих обертонах, паузах чудится что-то своё, личное. «Кабы я была царицей...»? Нет. Царицами становятся единицы. Но матерью дано стать каждой или почти каждой. А материнские чувства у каждой одинаковые, что у императрицы, что у простой женщины…
Нелли Витальевна, моя радушная путеводительница, провела меня по всем усыпальницам блаженных жён дивеевских. Поклонился, прикоснулся… Но судьба одной из них, Пашеньки, особенно зацепила. Потому ли что родилась она ещё при Екатерине Второй, пережила аж пятерых императоров и было ей больше ста лет? Потому ли что она одна из последних в череде православных юродивых? Или же потому, что тогда, в начале ХХ века, на первых его порах, через неё, Пашеньку, Господь дал знать, что стрясётся дальше?.. А знания – так хочется думать – дают возможность что-то исправить, попытаться избежать предсказанного…
Я снова обвожу взглядом фото августейшего семейства и опять останавливаюсь на портрете наследника, уже не отрока, почти юноши, что, видимо, подчёркивает флотский китель. Какой красивый бы был у нас император! Какой капитан! Какой державный кормщик!
Горло перехватывает, в груди тесно. Ежели бы не цепь несчастий да предательств, не случилось бы Мировой войны, миновала бы Россия новую раскольную смуту... А где-нибудь в 1941 году вступил бы Алексей Николаевич, уже зрелый, 37-летний муж на императорский престол. И цвела бы, наливалась мощью на радость нам, на страх врагам Великая Россия. И достигла бы держава к нынешним годам, как высчитал-предрёк Дмитрий Менделеев, населения в 500 миллионов душ, и никакие бы обамки-обабки не посмели бы пикнуть поперёк русской воли.
Увы, наследник родившийся, как точно донесла Божий промысел блаженная Пашенька, родился с изъяном, он страдал гемофилией. Редкой болезнью несвёртываемости крови наследник был помечен не случайно. Уж куда более явственный знак! Ведь гемофилия открылась не просто у наследника – гемофилия в лице наследника поразила будущее России. У него подолгу не переставала сочиться кровь – и Россия стала истекать кровью. 1904 год – кровавая Цусима. 1905 год – кровавая Пресня. 1914-1917 годы – кровавая Мировая война. 1917 год – кровавая революция и массовые расстрелы. 1918-1921 годы – кровавая Гражданская война.
Гражданская война грянула по сути с убийства императорской семьи. Расправу над династией совершили инородцы. Они не просто умертвили обречённых, они совершили ритуальное убийство императорской четы, наследника и его царственных сестёр, выпустив их кровь путём заклания.
Императрица была безутешна, когда заслышала пророчество из уст блаженной Пашеньки. Стоя на том месте, где она испытала потрясение, я как-то особенно явственно представил Государыню. Не императора, Николая Александровича, а её, Александру Фёдоровну. Как у неё, бедной, должно быть, металось сердце! Ужас от известия о грядущей страшной гибели и следом радость о рождении долгожданного наследника. Это же рассудок может помутиться! Явление сына, наследника Российской короны, и следом гибель самой империи!
Почему именно материнско-сыновнее так остро отразилось в моих переживаниях, когда я стоял в горенке блаженной Пашеньки рядом со своей спутницей? Вероятно, что-то примечательное было в её тихом голосе, почти шёпоте. Это коснулось края сознания. Словно, вожатая моя не просто передавала историю матери и дитя – сама испытала нечто подобное.
Уместно ли проводить такие параллели, сравнивая судьбу императрицы и нашей современницы? Вполне. Ведь чувства материнские не имеют сана или титула. И у императрицы, и у простой женщины они от сотворения мира схожи, как заповедано Господом. В муках рожать, в блаженстве кормить дитя грудью, в тревоге и радости следить за первыми его шагами и слушать, как музыку, первые бессвязные ещё слова.
Мать и дитя – неразрывное целое. И если недужно дитя, мать места себе не находит, жаждая только одного – скорейшего выздоровления чада. И вот тут я перейду к той самой параллели.
Жила-была девочка. Рано научилась читать, благо у родителей была добротная библиотека. В девять лет открыла роман Тургенева «Рудин», с четырнадцати рыдала надзарубежной классикой: «Квентин Дорвард», «Всадник без головы»…Но «книжным червем» не слыла. Росла жизнерадостной, общительной. Как-то, учась ещё в начальных классах, пришла в свой детский сад, куда на ту пору водили её двух младших братцев, и заявила, что будет у ребятишек пионерской вожатой. Затем стала вожатой в школе, а в четырнадцать лет была признана лучшей пионерской вожатой Заводского района родного Саратова и награждена грамотой райкома комсомола. То есть у неё рано открылись педагогические способности. В кого это было, в папу или маму, трудно сказать. Родители, оба инженеры (отец – ведущий инженер конструктор на военном заводе, окончил политехнический институт, мать – инженер-экономист, имела два высших образования, курировала качество пищевой промышленности Саратовской области), жили родители напряжённой жизнью своих коллективов, общественными обязанностями. Если не считать несколько претенциозного имени, которым они назвали своё чадо, это была типичная советская семья, в основе которой лежал добросовестный труд на благо общества и великой державы. Атмосфера тех лет не понятна нынешним молодым людям, а кинофильмы не особенно её передают, ибо идеологическое во многих из них довлеет над истинным духом тех благодатных лет.
Девочка выросла, окончила школу, поступила в Саратовский университет набиологический факультет, с отличием окончила его, стала работать в школе. Несомневаюсь, что ученики в ней души не чаяли и были влюблены, как бывают влюблены ученики в симпатичных, душевных и умных учительниц.
Тут грянула перестройка-переломка. В стране становилось зыбко и неспокойно. Но сердце ведь безоглядно, оно не пережидает, когда можно то, когда нельзя это. Была свадьба, потом, как положено, появился на свет ребёнок. Назвали его в честь Петра Первого, причём задолго до рождения. И он, будто оправдывая решение родителей, родился в тот же день и час, что и император, да вдобавок с отметиной на волосах. Было это в 1987 году.
Как странно всё совпало. Перестройка обернулась проблемами и несчастьями, кои аукаются в обществе до сих пор. А молодая семья столкнулась с бедой – у сынишки обнаружилась редкая и очень опасная болезнь, поражающая систему пищеварения. Мальчик, который лет до четырёх опережал в развитии сверстников и физически ( за первые четыре месяца вырос на 20 см и соответствовал росту годовалого ребенка) и по интеллекту ( в два года знал буквы, в четыре читал, в пять выучил таблицу умножения, в шесть уже писал, а в семь, еще до школы, решал в уме задачи с процентами ) стал быстро чахнуть. Диагноз – атрофия кишечника. Дальше – хуже. К трём основным заболеваниям (астма, несахарный диабет – опухоль головного мозга и атрофия тонкого кишечника, по каждому из которых положена инвалидность) прибавилось двадцать три сопутствующих. Тот случай – где тонко, там и рвётся. Он входил в десятку самыхтяжёлобольных детей Саратовской области. При этом речь шла только о физическом развитии, в умственном отношении он по-прежнему опережал сверстников. Мало того, когда семилетний отрок предстал перед приёмной комиссией в элитный лицей, он поразил взрослых недюжинными способностями, ответив правильно на все тесты, которые были рассчитаны на девятилетних. А ещё уместно добавить, что с шести лет Петя обучался в музыкальной и шахматной школах. Но диагноз!..
Столкнувшись со страшным диагнозом, бедные родители сбились с ног. Нет – духа, силы воли не теряли. Усиленно трудились. Она, мать и педагог, (позже заместительдиректора огромной школы по воспитательной работе), училась в заочной аспирантуре, готовила кандидатскую диссертацию по педагогике, мечтала о школе новой модели, которая была бы оазисом добра. Но чтобы поддерживать чадо, нужны были дорогие препараты, на которые уходил весь семейный бюджет. Жили в долг. Однажды на месяц им выписали лекарств на 1 200 000 рублей. В середине 90-х многие были «миллионщиками» – в такой разор ввергла народ новая либерально-воровайская власть. Чтобы понять истинную стоимость тех препаратов, можно с чем-нибудь соотнести, например с автомашиной. Цена их подержанной «копейки» на тот момент составляла 1 400 000 рублей. Вот и считайте.
Мальчик в буквальном смысле жил на лекарствах. Ежедневный приём по специальной схеме превышала сорок таблеток, уму не постижимо. Хорошо ещё, что опекала, вытягивая недужного ребёнка в буквальном смысле с того света, талантливейший врач и прекрасный человек (тогда кандидат медицинских наук, доцент, главный гастроэнтеролог области, затем – доктор медицинских наук, профессор), Татьяна Юрьевна Гроздова. Это она боролась за жизнь мальчика согласно не только клятве Гиппократа, но прежде всего сострадающему сердцу. Однако наступил момент, когда даже она, врач-оптимист, в отчаянии опустила руки. Все доступные медицине средства оказались опробованы, а улучшения не наступало.
Беда, как известно, не приходит одна. Десятью годами раньше на родовое окружение матери пал мор. За один год смерть скосила почти десяток её родственников: восьмерых дядей и одну тётю. Они стали жертвами недуга, в основе которого закоренелая русская привычка заливать горе-злосчастие зелёным вином ( Пили, уточняет она, не все, но многие; по пьянке умерли тоже не все; есть убиенные, есть погибшие от несчастного случая, но все молодые 39-42 лет от роду). В полной мере эту наследственную тягу испытала и она. Причём лукавый выбрал для этого, казалось бы, самый безобидный момент, когда, в кои то веки, она смогла немного отвлечься. Это случилось после того, как она написала песенку и сама спела в санатории на концерте. В заздравной песенке «Юбилей» были такие слова: «Дайте, дайте мне вина. Пью сегодня от души до дна». Вотпосле этого она и потянулась к бутылке. Что остановило, так неутешно-остерегающий крик сынка: «Не пей, мамочка!». Осеклась-образумилась. Но лишь на время. Родовой бесЪ пьянства, как позже объяснил ей один высокомудрый московский старец (о.КириллПавлов), мучил её целых три года, норовя сломить волю. Одно сдерживало – сынок. Залогом его выздоровления должны были стать возвращение к вере и христианская жизнь. Но природа человека рассеяна, до неё не сразу доходят вразумления и явные знаки.
Гонимая отчаянием, мать кинулась к знахаркам и народным целителям. На их травы-снадобья уходили последние деньги. Тщетно. Мальчик таял на глазах. Ему отвелиполтора года жизни. Сколько слёз было пролито, сколько бессонных ночей в горьких думах о судьбе ребёнка, провели родители. Доходило до того, что она, любящая мать, человек оптимистического склада, обнимая сынка, прикидывала размеры гробика. Страшно даже вспоминать такое.
Что было дальше? Случай в бытовом смысле, а на деле Господний промысел свели её с послушницей Алексеевского скита (ныне Алексеевский монастырь в Саратове) и звали её не как-нибудь, а София, что значит премудрость. Она выслушала скорбящую мать и твёрдо и наставительно сказала, что тут поможет чудо, которое может явить только батюшка Серафим, то есть Серафим Саровский, и для этого надо везти сынка в Дивеево. Денег на прожитьё, не то что на поездку у семьи уже не было, всё, что зарабатывали родители, уходило на лекарства. Но как-то всё-таки вывернулись, поехали, благо была на ходу их скромная машинёшка, ведь в ту пору, когда на дорогах запестрели иномарки, их «копейка» выглядела уже золушкой. Сели в машину, муж Сергей за рулём, она рядом, за штурмана, а Петеньку положили на заднее сидение.
Едва выехали, чередой, одна за другой, засияли три радуги. Так и въезжали в них, как во врата небесные. Добрые знаки сулили надежду.
Однако не тут-то было – путь оказался не прямой и не скорый. Больше того, столько непредвиденных препятствий возникло, что впору было возвращаться назад. Спрашивается, почему? Ведь в святое место отправлялись, за спасением ехали. «Аблагословения не брали, вот почему»,– оценивает нынче те возникавшие то и дело препятствия христовая сестра Неонилла, в миру Нелли Витальевна Сияцкова. Грозила карами за ослушание одна из знахарок, под влиянием которой они находились на ту пору. Не по её ли кликушеским воплям стали твориться напасти. Едва тронулись, хлынул ливень, особенно он хлестал, когда выехали на мост, связывающий Саратов с левобережным Энгельсом. Потом заплутали, много раз сворачивая не туда, словно бес путал. Потом заглохла машина. Муж починил, тронулись дальше – новая поломка. Пришлось отдать последние деньги за пустяковую по сути запчасть. Под Саранском снова заплутали. В самом Саранске три часа искали выезд из города, то и дело сворачивая не туда, так лукавый водил. К ночи ближе выбрались наконец на нужную дорогу. Тут мелькнул аншлаг: «Водитель, не останавливайся, опасно!». Что опасно? Да как что! На дворе 1996 год, кругом воровство, поборы, бандитизм. И вот – пожалуйста... Просёлочная дорога. Дело к полуночи. На небе оранжевая, уместно сказать кровавая луна. Миг-другой – луна вдруг резко, словно монета в автомате, начинает падать, минут через пять – полная темнота. А в отдалении, сверкая габаритными огнями, стоит «жигуль», жиголо, как перевели это название ушлые французы, то есть повеса, любитель лёгких хлебов… «Это по наши души», – заключил Сергей и ударил по газам. Так и оказалось, «Жиголо» кинулся следом. Сергей гонит под 70 и те так же. На спидометре 80, затем 90. Те не отстают. Стрелка спидометра перевалила за 100. У тех мощности больше, догоняют. Вот уже – бампер в бампер. Беда не минуема. Нелли крестится, плача и без конца кричя молитву, которую на ту пору знала: «Да воскреснет Бог».
|
