Людмила Кириллова«Я бы охотно молчал и жил в покое…»Памяти Михаила Васильевича ЛомоносоваВ день преставления Михайлы Васильевича Ломоносова – размышления о пути «русского Леонардо».
Л.С.Миропольский. Портрет М.В. Ломоносова. 1787 г.1200 километров – много это или мало?
Самолет преодолеет это расстояние за 2 часа, поезд – за 20, на автомобиле путь займет часов 16.
А пешком пробовали?
19-летний сын зажиточного помора Михайло Ломоносов попробовал – путь из деревни Мишанинской Куростровской волости Двинского уезда Архангелогородской губернии до самого центра первопрестольной занял у него три недели.
Биография Михайлы Васильевича, с одной стороны, хорошо изучена и описана. С другой – предельная мифологизация образа самородка, пробивающего себе путь к признанию вопреки обстоятельствам, превратила Ломоносова из живого, имеющего право ошибаться человека в некий непогрешимый символ русского самосознания. Именно такое отношение по большей части остается у школьников – «высокий недоступный идеал», «памятник». Словом, тот, с кем невозможно полемизировать.
Целостному восприятию личности Михайлы Васильевича это, безусловно, мешает.
Вслед за караваном
Михайло Ломоносов на пути в Москву. Художник: Н.И. Кисляков, 1948 г.С детских лет Михайло стал участвовать в делах, составляющих каждодневный труд сельских жителей: пас скот, помогал в поле и на постройках, а уже с десяти лет начал ходить на отцовском судне на рыбный промысел. Все это – занятия, типичные для ребят его возраста и окружения. Выделяло мальчика из их среды другое: непреодолимая тяга к знаниям, которая и «соткала» из обыкновенной жизни простого подростка фабулу настоящей волшебной сказки и приключенческого романа одновременно. По легенде, обучавший мальчика дьячок вскоре упал перед ним на колени, признавшись, что больше ничему не может его научить. У односельчан он раздобыл «Грамматику» церковнославянского языка Мелетия Смотрицкого и «Арифметику» Леонтия Магницкого, содержавшую сведения по геометрии, астрономии и навигации. Эти две книги Ломоносов назвал «вратами своей учености».
Важное значение для него имела «Псалтирь рифмотворная» Симеона Полоцкого. Она давала представление о книжной поэзии: знакомые слова церковной «Псалтири» претворялись в стихи. В то время как внутренний мир Михайлы обогащался новыми знаниями, во «внешней» его жизни происходили печальные события. Мальчик, в девять лет потерявший маму, живет с отцом и его новой женой, но и она вскоре умирает и отец женится в третий раз. Обе мачехи недолюбливали тянувшегося к знаниям мальчика, сокрушаясь о том, что тот сидит «попусту за книгами». Через много лет Ломоносов будет вспоминать: «Я… имеючи отца, хотя по натуре доброго человека, однако в крайнем невежестве воспитанного, и злую и завистливую мачеху, которая всячески старалась произвести гнев в отце моем, представляя, что я всегда сижу по пустому за книгами. Для того многократно я принужден был читать и учиться, чему возможно было, в уединенных местах и терпеть стужу и голод, пока не ушел в Спасские школы».
Уход больше походил на побег: ночью, тайно, ни с кем не простившись и взяв с собой только самое необходимое – две рубахи, тулуп и «Грамматику» с «Арифметикой», 19-летний юноша пешком отправился вслед за караваном с рыбой. Нагнав караван лишь на третий день, он упросил рыбаков взять его с собой. «Дома между тем долго его искали и, не нашед нигде, почитали пропадшим до возвращения обоза по последнему зимнему пути…»
«Ему чрезвычайно помогло то, что он был именно архангельским мужиком, не носившим крепостного ошейника»Крайне важно отметить то обстоятельство, что Русский Север никогда не знал крепостного права, там жили свободные крестьяне. «Родись Ломоносов в какой-нибудь помещичьей деревне Центральной России, ему, пожалуй, не пришлось бы сопровождать своего отца дальше, чем до господской усадьбы и до господской пашни, – с полным основанием предположил Г.В. Плеханов. – Ему чрезвычайно помогло то обстоятельство, что он был именно архангельским мужиком, мужиком-поморцем, не носившим крепостного ошейника».
Литературовед Игорь Сухих задается вопросом: «Мог ли повторить путь Ломоносова талантливый крепостной мальчишка из курской или орловской деревни, из тех мест, где происходит действие тургеневских «Записок охотника»? Или для того, чтобы поступить в основанный Ломоносовым университет, ему надо было подождать еще столетие?»
Ответ вполне очевиден. Славяновед В.И. Ламанский утверждал, что для появления Ломоносова «в целой России в начале XVIII века едва ли была какая иная область, кроме Двинской земли, с более благоприятною историческою почвою и более счастливыми местными условиями».
Лучший из лучших
А.И. Васильев. Ломоносов в МосквеЕсли сегодня вы окажетесь в центре Москвы, обязательно пройдитесь по древней Никольской улице. Есть мнение, что улица получила свое название от Никольского монастыря, основанного еще в XIV веке. На территории монастыря стояла Спасская церковь, которая в 1600 году обособилась вместе с участком монастырской земли в самостоятельную обитель. Поскольку часть территории монастыря оказалась за Иконным рядом, отсюда явилось известное название – Заиконоспасский. Именно эта обитель и стала родиной первого в России высшего учебного заведения. Здесь на доме № 9 мемориальная доска серого гранита гласит: «На этом месте находилось здание Славяно-греко-латинской академии, в которой с 1731 по 1735 год учился великий русский ученый М.В. Ломоносов».
Приключенческий роман продолжался. Явившись к ректору академии Герману Копцевичу, Ломоносов выдал себя за сына холмогорского дворянина, а на «словесном расспросе» обнаружил светлый ум и страсть к наукам. Михайло Васильевич был зачислен в самый низший класс (не знал латыни, на которой велось все преподавание) вместе с «малыми ребятами». Часто ему приходилось слышать насмешки одноклассников: «Смотри-де, какой болван лет в двадцать пришел латине учиться!»
В Москве Ломоносов жил впроголодь, перебиваясь рубкой дров и чтением Псалтири над усопшими. Но усердие, талант и Промысл Божий вели его неотступно. Осенью 1735 года приказ Сената Синодальному управлению гласил: отобрать лучших учеников «Спасских школ», «в науках достойных», и отправить в Петербургскую академию для дальнейшего образования. Так под Новый год (хорошая деталь для сказочного сюжета!) Михайло Васильевич попал в град святого Петра, а 1 января 1736 года Ломоносов был зачислен студентом Академии наук.
В том же году, 23 сентября, трое лучших русских студентов – Михайло Ломоносов, Дмитрий Виноградов и Густав Рейзер отплыли на корабле, следовавшем из Кронштадта в Любек. По решению Академии наук они были отобраны для обучения в Германии. Петербургская академия старалась направлять своих питомцев даже за пределами русской границы, посылая им различные инструкции и наставления.
«Начало русской литературы»
Вдали от Родины, в Германии, Ломоносов написал свою первую оду – на победу русских войск над турками и взятие 19 августа 1739 года крепости Хотин. С этого сочинения, по словам В.Г. Белинского, «по всей справедливости должно считать начало русской литературы».
К сожалению, сегодня, читая стихи Ломоносова, мы не можем вполне понять слов Белинского. Живое восприятие ломоносовского поэтического языка давно утрачено. Скорее отношение к нему – как к памятнику старины. Более того, уже в XIX, а тем более XX столетии литературное наследие Ломоносова оказалось практически невостребованным. Причина, по всей видимости, по меткому замечанию К.С. Аксакова, кроется в том, что на литературное творчество Ломоносова «мы смотрим… сквозь последующее, тогда как надо смотреть сквозь предыдущее, в связи моментов, чтобы понять их настоящим образом; мы чувствуем это сродство, которое лежит в нашем представлении о Ломоносове; оно доказывает, что Ломоносов связан с нами, связан как начало; утверждает за ним этот его великий подвиг и в то же время мешает быть нам – в чувстве простого современного созерцания, не возвышенного общею мыслию, – вполне свободными и беспристрастными».
«Ломоносов был автор… освободившийся индивидуум в поэтическом мире»Действительно, нам, знакомым с Золотым и Серебряным веками русской поэзии, трудно найти живой эстетический отклик на сочинения того, кого современники называли «русским Пиндаром». Но его особое место в истории русской словесности несомненно. Обратимся снова к размышлениям К.С. Аксакова, который отмечает, что Ломоносов «кончил период национальных песен и начал новый период, ввел в новую сферу поэзии. Ломоносов был автор, лицо индивидуальное в поэзии, первый восставший как лицо из этого мира национальных песен, в общем национальном характере поглощавших индивидуума; он был освободившийся индивидуум в поэтическом мире; с него началась новая полная сфера поэзии, собственно так называемая литература: этот подвиг ему принадлежит». И далее: «Ломоносов создал язык, преобразовал по крайней мере; это найдено всеми: это так же видимо, как Петр преобразовал Россию… Ломоносов понял современное состояние языка, он понял требования языка русского, современное отношение языка церковнославянского к языку русскому и значение первого для последнего; он понял все это, и новый язык явился».
Современники очень быстро заметили и оценили литературный гений Ломоносова. Его сравнивали с античными одописцами Пиндаром и Вергилием и даже с Гёте. В целом такая лестная репутация была совершенно оправданна, потому что исходила из того решающего вклада, который Ломоносов внес в историю русской словесности. Исследователь П.Е. Бухаркин отмечает: «Наметив многие центральные линии дальнейшего литературного развития и став, тем самым, предтечей поэтов конца XVIII, XIX, да и во многом ХХ века, Ломоносов был собственными преемниками превзойден… На фоне поэтических достижений последующих двух столетий ломоносовская поэзия как бы поблекла (хотя как раз она в самом существенном и определила тональность и направленность данных достижений); современный читатель, желающий оставаться в рамках классической традиции русской поэзии, предпочитает обращаться к наследникам Ломоносова, а не к нему самому».
Вслед за Давидом
По возвращении в Петербург в 1741 году Михайло Васильевич стал адъюнктом физического класса Академии наук. В апреле 1743 года за дерзкое поведение в отношении профессоров академии Ломоносов был заключен под стражу. Причины его резкости до сих пор не ясны. После восьми месяцев ареста Михайло Васильевич был освобожден с обязательством публичного покаяния в содеянном, что он и сделал.
(Окончание следует)
