О предательстве подлинном и мнимомВзглядНаши церковные издания, печатная и прочая продукция, авторами которой являются чаще всего православные клирики, а иногда обычные верующие, как правило, не привлекают внимание патриотической критики и публицистики. Поскольку они, если не считать сетевых СМИ, преимущественно распространяются по храмам, аналитики светской периодики, относят их к специфически религиозному чтению и не отслеживают, что там предлагается православному читателю. А предложение, между тем, огромное: Синодальная библиотека Московской Патриархии насчитывает около 900 изданий, но свои экземпляры посылают сюда далеко не все редакции. В столице четыре книжных издательства, курируемых Московской Патриархией. Кроме того, книги по заказу храмов печатает целый ряд частных издательств. Причем даже скромные тиражи книг на практике удваиваются и утраиваются: нередко прихожанин, прочитав взятую в церкви книгу, возвращает ее на прежнее место; книгу берет домой другой верующий, и через некоторое время она снова оказывается в храме.
Именно таким образом в руки автора этой статьи попала книга «Душа в горниле войны» протодиакона Николая Поповича (М. АНО «Переправа», 2015). Меня она не могла не заинтересовать: отец Николай долгое время был другом и духовным сыном знаменитого священника Димитрия Дудко, слава которого началась в 70-е годы благодаря смелым проповедям и прямым ответам с амвона на самые острые вопросы верующих. И ответы и проповеди были неслыханной по тем временам дерзостью, прямым вызовом государственному атеизму. Батюшку, после войны отсидевшего восемь лет в лагерях, стали переводить из одного храма в другой, а в преддверии Московской Олимпиады 1980 года снова арестовали. Пять месяцев, которые он провел в Лефортово, на Западе и в кругах советских диссидентов набирала силу поднятая Солженицыным компания в защиту отца Димитрия. И вдруг накануне Олимпийских игр батюшка выступает по телевидению и в газете «Известия» и отрекается от тех, кто ставил своей целью борьбу с коммунистическим режимом. Борцы с советской властью, уже примерявшие к отцу Димитрию ризы мученика, возмутились: почему не пошел на крест?
Возмутились, прежде всего, диссиденты, тесным кольцом окружавшие батюшку, и едва ли не первым среди возмутившихся был Николай Попович. После освобождения отца Димитрия оставили многие духовные чада, он тяжело переживал их уход, а разрыв с Поповичем – особенно болезненно. Время шло. В 90-е годы, на переломе эпох, отец Димитрий твердо встал в ряды борцов за Россию, был любим деятелями патриотического лагеря, стал духовником газеты «День», окормлял многих выдающихся русских писателей, крестил главного редактора Литературной России Эрнста Сафонова, принимал последнюю исповедь у Владимира Солоухина, дорожил дружбой с Михаилом Петровичем Лобановым… Он до самых своих последних дней в московских библиотеках вел беседы с верующими и неверующими, многие из которых становились его духовными чадами и вступали в организованное батюшкой общество трезвости; к концу его жизни это общество насчитывало тысячи членов.
И вот книга Николая Поповича, вышедшая через 11 лет после смерти отца Димитрия и через 35 лет после упомянутого выступления на телевидении и в «Известиях». Батюшке посвящена в ней отдельная глава.
За три с половиной десятилетия сменилась историческая эпоха. Распался Советский Союз – скрепа, удерживавшая мировое зло. Из образовавшегося геополитического разлома хлынула огненная лава, сжигающая одну страну за другой – ее волны разбегаются до сих пор, достигнув Африки, Ближнего Востока, китайского Синьцзяня… В огненную воронку едва не затянуло всю Россию, где было отправлено на металлолом оборудование заводов второй индустриальной державы мира, стерты с географической карты тысячи сел и городов. На руинах великой державы возник класс нуворишей, пролегла пропасть между богатыми и бедными. Советские диссиденты, видевшие своим идеалом Запад, вы ожидали, что торжество ваших идей приведет к отбрасыванию (в соответствии с критериями, принятыми любезным вам Западом) четырех пятых населения страны за черту бедности? Что по русской земле разольются нечистоты культивируемого в Европе и США аморализма, что героями экрана, эстрады и средств массовой информации станут бандиты, олигархи, проститутки, безголосые певцы и певицы, юмористы, шоумены… Имя им легион: «Закружились бесы разны».
Я ожидал, что отец протодиакон своей книге согласится с тем, что, пусть с опозданием, но признал честный русский мыслитель: «Целили в коммунизм, а попали в Россию», оценит правоту отца Димитрия, который, заметим, раньше философа Александра Зиновьева порвал с обступившим его диссидентским кругом. Батюшка духовным зрением увидел и поэтому понял прежде многих, что большинству представителей этого круга, боровшихся с КГБ, с государственной советской машиной, Россия, которую он любил всем сердцем, чужда.
Но, к сожалению, мои ожидания не оправдались. Те обвинения, что сыпались на отца Димитрия с лета 1980 года, напечатаны в книге, а затем повторены в интервью, которое Николай Попович дал сайту
www.pravmir.ru – наиболее популярному в нашей стране православному сетевому ресурсу (кстати, недавно опубликовавшему не имеющее никакое отношение к вере, зато русофобское нобелевское выступление Светланы Алексиевич). Когда читаешь эти обвинения, понимаешь, что для их источника и ретранслятора ничего с 1980 года не изменилось. Нельзя попутно не сказать о том, что таких, как Николай Попович, оставшихся на позициях диссидентов, боровшихся с советской властью и не желающих замечать плачевные результаты своей борьбы, до сих пор немало. Тем более что государственной нашей пропагандистской машиной, все еще рулят либералы, стоящие на тех же позициях диссидентов семидесятых-восьмидесятых годов.
Отец Николай по-прежнему считает, что советская власть преступна, что «органы» были и остались орудием истребления, что, примирившись с государством, отец Димитрий пал, совершил «иудин грех – предательство, которое потрясло весь мир духовный».
Ну, считать, что в начале 80-х годов духовный мир целиком без остатка состоял из диссидентов – церковных и светских, – это говоря мягко, преувеличение. Митрополит Питирим, архиепископ Киприан, протоиерей Всеволод Шпиллер, протоиерей Александр Егоров… – перечень авторитетных представителей духовенства, верно служивших матери Церкви и стоявших на позициях укрепления русской государственности, можно продолжать и продолжать. Это, во-первых. Во-вторых, странно, что протодиакон с солидным стажем не понимает, в чем состоял грех Иуды: Искариот предал Христа, отдав его в руки иудейских первосвященников. Отец Димитрий от Христа никогда не отрекался. Он исповедовал Спасителя и в Лефортовской тюрьме; в камере на Пасху причастился Святых Даров, посланных Святейшим Патриархом Алексием (исключительный прецедент для советских тюрем). Его следователь Владимир Петрович Сорокин, входя в камеру, складывал ладони, чтобы получить благословение. В написанном в Лефортово стихотворении батюшка рассказал о том, как он молился:
– Не тюрьма здесь, а монастырь,-
Мне с улыбкой понятной сказали.
Посадили молиться за мир,
За обиды его и печали.
– Келья – камера, разве не так?
– Да, все так,– остается молиться.
Сами слезы, вскипая в очах,
Заставляют пред Богом склониться.
Пощади и друзей, и врагов,
Пощади и помилуй нас, грешных.
А за мной все глядят из глазков:
– А за нас не забыл, друг сердешный?
Помолюсь и за вас, и за тех,
Кто над вами, пред вами, под вами.
Не молиться в тюрьме – страшный грех.
Облегчается сердце слезами.
1980 г. Лефортово.
Да, батюшка в Лефортово сумел увидеть, в надзирателях, следователях, высоких и нижних чинах КГБ, во всех тех чекистах, которых диссиденты считали извергами рода человеческого, образ и подобие Божие, русских людей, патриотов своей родины, стоящих на страже государственных интересов. И он молился о них.
Говоря об отце Димитрии, обычно обращают внимание на общественно-политический аспект его деятельности. Мало того, что такой подход (а Николай Попович не выходит из его рамок) грешит узостью, он требует беспристрастности, на которую способны не все. Многие интерпретируют его деятельность как борьбу с властями и на этом основании считают, что до лефортовского заключения отец Димитрий был диссидентом. О том, что это не так, есть свидетельство, которое нельзя заподозрить в предвзятости или ангажированности. «Отец Димитрий, – пишет английская исследовательница жизни Русской Православной Церкви в 60-70-х годах Джеймс Эллис, – не критиковал церковное руководство – напротив, он защищал его от других критиков, он не участвовал в политических дискуссиях, не нападал на советскую власть; он критиковал атеизм, но выражал при этом скорбь и сочувствие по отношению к атеистам… Очень русский по духу, он и обликом очень русский: коренастый, с крупной головой, ясными голубыми глазами… Он ласково внимательно слушает, о себе говорит мало, но от каждого общения с ним остается чувство: как глубока и радостна его вера». Эта англичанка увидела батюшку лучше многих окружавших его соотечественников, чьи глаза были «замылены» антисоветизмом – она увидела в нем, прежде всего, священника.
Да, отец Димитрий Дудко был, прежде всего, священник: за свою жизнь он крестил тысячи людей, принял многие тысячи исповедей; огромный жизненный и духовный опыт позволял ему любящими глазами видеть сердце человека. И в Лефортово он полюбил тех, кого раньше считал своими врагами. А когда узнал о смерти Сорокина, переживал его кончину: «Он был моложе меня, а умер раньше. Значит, ему было тяжелее, чем мне». И добавил: «Когда я умру, первый, кто меня встретит на том свете, будет мой следователь Владимир Петрович».
В вечности, а по нашим земным меркам 28 июня 2004 года, состоялась эта встреча. Вдумаемся, 11 лет назад на том свете все уже решилось, и мы, духовные чада отца Димитрия, верим, что Господь батюшку «вселил во дворы Своя», а здесь, на этом свете, все звучат по его поводу голоса, которые никак не назвать любящими, повторяющими обвинение отца Димитрия в предательстве. Удивляешься, какими жестокими могут быть суждения священнослужителей. Отец Николай приводит слова протоиерея Петра Белавского: «Иуда удавился. А этот что будет делать?» Трудно даже верится, что такое мог произнести иерей: с его слов получается, что батюшка грешнее Иуды. Что же, раз звучит суд человеческий, будем судить и мы, оставшиеся верными отцу Димитрию. Давайте разберемся, кого предавал батюшка, предавал ли вообще, и кто перед судом истории в действительности оказался предателем.
Николай Попович сообщает, что, приехав к батюшке после освобождения, он сказал отцу Димитрию, «Как же вы это так оклеветали архиерея?!», имея в виду, что в выступлениях по телевидению и в «Известиях» он назвал имя владыки Василия Брюссельского. Назовем уж тогда все имена, упомянутые в названных выступлениях. Это архиепископБрюссельский и Бельгийский Василий (в миру Всеволод Кривошеин), американский культуролог профессор Аркадий Ростиславович Небольсин и корреспондент «Нью-Йорк Таймс» Кристофер Рен. Обратим внимание на то, что батюшка не назвал никого из соотечественников, живших в России, то есть никого, кому его выступление могло причинить реальные неприятности. Что касается архиепископа Василия, то отец Димитрий говорил нам, что владыка сам ему советовал: «Если что случится, валите все на меня». Действительно, гражданину Соединенных Штатов упоминание его имени в связи с делом Дудко ничем не грозило. Больше того, Владыка продолжал благополучно священствовать под омофором Московского Патриархата, в 1985 году приехал в Россию, служил в Преображенском соборе в Ленинграде, скончался в городе на Неве и похоронен на Серафимовском кладбище. Живет и ныне здравствует в Соединенных Штатах Аркадий Ростиславович Небольсин, среди научных титулов которого значатся звание приглашенного профессора Института мировой литературы им. Горького и факультета журналистики МГУ им. Ломоносова.
Ну а о Кристофоре Рене разговор особый. Корреспондент «Нью-Йорк Таймс» в действительности оказался агентом ЦРУ. Когда он работал в Советском Союзе, его уличили в фотографировании запрещенных для съемок объектов. В беседах этот «журналист» выпытывал сведения о ракетных частях, о промышленных предприятиях, воинских подразделениях. Рен не только собирал шпионскую информацию, но и вел антисоветскую обработку граждан СССР. Этот типаж лишний раз свидетельствует: советские диссиденты, считавшие, что за ними неусыпно следит КГБ, были объектом пристального внимания и прямого воздействия западных спецслужб. Так неужели отец Димитрий, порвав с диссидентами, поступил неправильно?
Бросать обвинение в том, что батюшка не пошел на крест, было легко тем, кто в сущности ничем не рисковал. Они чувствовали себя причастными славе опального священника, а когда батюшка заявил: «Теперь, когда есть опасность извне, нам всем нужно объединиться и делать одно дело со своей властью и своим народом, которые нам даны Богом и перед которыми мы все ответственны» (не правда ли, как современно это звучит сегодня), диссиденты в ужасе отшатнулись.
Пошел ли отец Димитрий на определенный компромисс с властью, в упомянутых выступлениях в советских СМИ? А кому захочется в преклонных годах отправляться, скажем, в Мордовские лагеря, оставить жену и детей без особой надежды увидеть их когда-нибудь вновь? И ради чего? Батюшку ведь никто не заставлял отрекаться от Христа. Показательны в этой связи слова отца Димитрия в ответ на обвинения Николая Поповича: «Вы меня судите, а Патриарха Тихона не судите». Попович ответил на это: «Он не сказал, как сказали вы, что Советская власть – добро и благо». Видимо, отец Николай на сей счет не очень информирован. Есть целый ряд высказываний святого Патриарха Тихона, свидетельствующие о том, что, оставаясь непреклонным в принципиальных вопросах, относящихся к христианской вере и Православной Церкви, он искал компромисс с атеистическим государством. В написанном 7 апреля 1925 года послании, которое принято считать Завещанием патриарха Тихона, читаем: «Вознося молитвы Наши о ниспослании благословения Божия на труд народов, объединивших силы свои во имя общего блага, Мы призываем всех возлюбленных чад богохранимой Церкви Российской в сие ответственное время строительства общего благосостояния народа слиться с Нами в горячей молитве ко Всевышнему о ниспослании помощи рабоче-крестьянской власти в ее трудах для общенародного блага».
Было многое в поступке отца Димитрия: и любовь к тем, кого он считал врагами, и осознание того, что Запад, выступавший в его защиту, меньше всего желает России добра. Были слабость, страх? Возможно, хотя меньше всего батюшка боялся за себя, за свою жизнь: я видел, как он вел себя в последние дни перед кончиной, отказавшись от врачей и от приема пищи. То, чему я был свидетелем, вылились в такие строки:
Как быстро таял твой земной состав.
Освобождаясь от всего, что тленно.
Ты уходил. И плакал я, узнав,
Как он велик, уход души смиренной.
Что бы ни испытывал отец Димитрий тогда, летом 1980 года, в том, что случилось, был Промысел Божий о нем. Время ведь показало его правоту, и не правоту врагов советской власти, усилиями которых была разрушена великая держава. Что же касается предательства, то и здесь решающее слово принадлежит времени.
В 1968 году, когда советские войска вошли в Чехословакию, бывший фронтовик Николай Попович демонстративно положил на стол свой партийный билет. Но разве дальнейшие события: «пражская весна», вступление Чехии и Словакии в НАТО – не показали, что не зря руководители СССР подавили антисоветский мятеж в стране, которая в годы второй мировой войны верно служила Гитлеру и материальными и людскими ресурсами. А не предал ли бывший коммунист Николай Попович своим поступком 140 тысяч наших солдат, в 1945 году сложивших головы в боях за освобождение Чехословакии? История лучше пристрастных современников видит, кто предатель, а кто нет.
35 лет назад отец Димитрий Дудко – по собственному вдохновению или по Божьему устроению обстоятельств его жизни – увидев, почувствовал, перед какими испытаниями стоит наша страна, порвал с диссидентским окружением. Суд истории оправдал его поступок. Больше того, в этом разрыве было нечто пророческое – понимание, что Россия подходит к роковой черте. Батюшка был плоть от плоти народа, он вместе с ним пережил коллективизацию, голод, войну, он любил Россию, как он писал, «за слезы общие со мной», и когда возникла угроза самому бытию русского человека, понял, что защитить народ может только государство. И он стал патриотом-государственником. Именно в этом суть той перемены, которая произошла с ним в 1980-м году.
Владимир Смык
http://www.voskres.ru/kolonka/smik2.htm
