(Окончание)Из бумажных завалов епархиальных архивов Евгений извлёк один из древнейших русских письменных памятников – грамоту Великого князя Мстислава Володимировича (около 1130 г.), которую опубликовал позднее со своими «Замечаниями». «Эти «Замечания» Евгения были самым выдающимся явлением в русской исторической науке того времени, как первый дипломатико-палеографический разбор... Впервые изложены были начала и правила для славяно-русской палеографии». (Д.Сперанский). Там же, в Новгороде Евгением разысканы и опубликованы уставная и губная (судебная) грамоты. «До издания этих грамот Евгением была известна только одна грамота уставная, открытая Щербатовым. Но она не была издана сполна».
Всего, кроме богословских сочинений, перу Его Преосвященства принадлежит более ста печатных научных работ, скромных статей и многотомных монографий и большинство их в той или иной мере – «впервые», по отзывам младших современников, людей русского научного подъёма XIX века. «Вот был человек, который не мог пробыть нигде одного дня, чтобы не ознаменовать его трудами на пользу истории. Новгород, Псков, Вологду, Киев – он наградил плодами своей неутомимой деятельности. Это был один из величайших собирателей, которые когда-либо существовали. С собою не брал он ниоткуда ничего. Что где собрал, там то и оставил, приведя в порядок, переметив, означив, откуда, что и как взято». (М.Погодин). Конечно, бывали исключения из этой идиллии. Несколько вологодских древностей перекочевали в киевские хранилища. Были вклады редкостями в фонды Обществ изучения словесности и древностей российских. Лишь для себя не брал ниоткуда ничего этот удивительный собиратель, который «мимо не прошёл ни одного доступного ему архива, ни монастырского, ни судейского», воскликнув как-то с восторгом и болью: «А сколько ещё за Волгой в степях и под землёй не исследовано памятников восточных!..»
С января 1808 года Евгений – епископ Вологодский. «Я сам выбрал место в Вологде и не ошибся. Это, могу сказать, северная Украйна, не повреждённая ещё развратом больших дорог, никогда не отягчавшаяся войсками и безопасная от всех вражьих наветов, которые ныне отечеству нашему со всех сторон опасны». Евгений отнюдь не искал сонного царства и обнаружа некие его черты в Вологде, настойчиво их преодолевал. Начал семинарией; сам вёл занятия и экзамены. На епископский двор свозились «целые воза старинных архивных бумаг», и вскоре из-под пера Евгения выходит «Описание монастырей Вологодской епархии». Пишутся славяно-русские статьи епископа и среди них «О древностях вологодских и зырянских», прояснившая вопрос о пермской зырянской азбуке, обросший было журнальными баснословиями.
Осенью 1813 года Евгений возглавил Калужскую епархию, изрядно разорённую Наполеоном. За хлопотами по устроению церковной жизни, учёных занятий не оставляет; написанное в Калуге «Исследование о славянском переводе Священного Писания» небесполезно и в сегодняшних спорах об этом.
Годы на псковской кафедре (1816-1822) ознаменованы филологическими изысканиями Евгения; его высказывания по истории русского языка также не утратили научного интереса доныне. Во Пскове написана Евгением и обстоятельная «История княжества Псковского», охватывающая, кроме общей истории княжества, отдельно историю города Пскова, историю Псковской церковной епархии и краткие биографии псковских князей, наместников, посадников, тысяцких и «новейших губернских начальников». Во Пскове же Евгением составлена «Летопись древнего славянорусского города Изборска».
С весны 1822 года Евгений в Киеве. Александр I, поставляя Евгения митрополитом Киевским, начертает в Именном указе: «...Молю Господа, да укрепит силы Ваши к прохождению предлежащего поприща. Да распространяется более и более духовное просвещение в странах, где первый светильник веры возблистал на Россию и утвердилась Святая Церковь, сохраняя нетленные останки Православных Угодников Божиих, в залог благоденствия России»... Самыми почитаемыми древностями – Десятинной церковью и Золотыми воротами – сегодняшний Киев обязан православному иерарху, насаждавшему здесь вертоград Господень полтора века назад.
Примеры научных приоритетов Митрополита можно множить и множить.
«Описание Киево-Софийского собора...» (1825 г.) – «первый опыт историко-археологического описания русского храма».
«Своими исследованиями о Кормчей Книге Евгений положил начало плодотворным изысканиям этого рода».
Целыми страницами можно выписывать похвалы двум капитальным трудам Евгения: «Словарь исторический о бывших в России писателях духовного чина грекороссийской церкви» (1818 г.) и «Словарь российских светских писателей, соотечественников и чужестранцев, писавших о России» (издан посмертно, 1845 г.)
И всё же: «Российская церковная история мой любимый предмет». Евгением написана и опубликована семитомная «История Российской иерархии» (1807-16). Четырьмя томами изданы Его проповеди: «Собрание поучительных Слов, в разные времена и в разных епархиях проповеданных...» (1834 г.) Последним, стопятидесятым по счёту, помещено «Пастырское увещание о прививании предохранительной коровьей оспы»; впервые напечатанное в 1811 году по Высочайшему повелению. «Увещание» это выдержало не менее пяти переизданий.
Немало богословских трудов Евгения осталось в рукописи, видимо, за излишнее своеобразие изложения и определённость выводов.
Доставались Евгению и упрёки в описательном, статистическом, не личном подходе к материалу истории, упрёки и светские, и церковные – наступало время беспочвенных фантазий и словес о прошлом и будущем, общественность жаждала новых теорий, чтобы спорить и протестовать... Сегодня с истинным удовольствием читаются как раз митрополитовы описания: краткие и пространные, одинаково точные, деловитые без сухости, пленяющие каким-то улыбчивым сдержанным пафосом, ненасытимо-щедро, многими страницами они приложены к некоторым его работам. «Историческое обозрение российского законодательства с присовокуплением сведений: 1) о старинных московских приказах, существовавших до Петра Великого; 2) о старинных чинах в России и 3) о преждебывших в Малороссии присутственных местах и чинах.» (1826г.); «Описание Святых мощей, Чудотворных икон, драгоценных утварей, облачений, замечательнейших книг и рукописей, и гробов Киево-Софийского собора». (1825 г.); «Хронологическое описание великокняжеских и митрополичьих печатей» (с 1305 года! издано в 1818 г.)
С удовольствием читаются эти описания и с благодарностью, ибо многое, в них поименованное, теперь позабыто, утекло из наших пределов или исчезло с лица земли... «Не любя полуобразования с его скороспелыми понятиями о вещах и беззастенчивыми притязаниями на многознание», Евгений стоял на твёрдой и единственно плодотворной почве факта, отнюдь не чураясь идей, но поверял их и развивал опять-таки делом. Вот пример, им самим невольно предложенный.
В 1813 году, когда Русская армия провожала Наполеона в Париж, Евгений (один из немногих, кто выступал за допущение духовных в ряды войска) печатает в «Вестнике Европы» серию статей: «О личных и собственных именах у славянорусов»; «О разных родов присяг у славянорусов»; «О славянорусских типографиях»; «О старинной славянской арифметике»; «Историческое известие о Максиме Греке» и т.п. – всех статей девять, объединённых идеей вековой взаимосвязанности культур европейских народов, немыслимых без славянства. Идея эта, однако, нигде впрямую словами не заявлена, она с ненавязчивой определённостью возникает по ходу обсуждения фактов, уважительно подобранных из многочисленных разноязычных источников.
В 1843-44 годах петербургским журналом «Маяк» опубликованы «Собственноручные заметки преосвященного Евгения, митрополита Киевского на книгах, поступивших по его завещанию в Киевскую семинарскую библиотеку».
...На календарях – житейские пометы о погоде, о переездах, отмечены ураганные ветра, летние снегопады...
«Российская история» Татищева пестрит исправлениями имён и дат. Исправлены опечатки, отмечены ошибки. Нет-нет мелькнёт резкое «враки». Давний живейший интерес Евгения к прочитанному, его волнение как-то передаются, тем сильнее поражает учёность митрополита. Заметки на греческом и латыни, порою весьма пространные, толкования древнееврейских и древнеславянских слов, исчерпывающие библиографические отсылки. Так, на перевозку Олегом ладей на колёсах замечено: «о переносе и перевозке судов у древних см. у Юстина об Аргонавтах сар. ХХХ, 3; у Геродота о Ксерксе VII,24; у Фукидида о Спартанцах IV,8; У Полибия об Аннибале; у Диона Кассия об Октавиане». Множество отсылок к новейшим открытиям и мнениям, обнародованным в журналах «Вестник Европы», «Северный Архив», «Русский Временник», «Московский Вестник», «Русский Зритель», в газетах. «История» Татищева издана в 1768 году и многое к ней дополнено за полвека!
Но какие-то вопросы остались, обострились даже. Так, умножались разногласия о целях похода Владимира на Корсунь (Татищев, Болтин, Карамзин); истолкование события, ключевого для Русской истории, заходит в тупик. Евгений замечает: «Не оттого ли цель сего похода не ясно определена изыскателями, что и сам Владимир не ясно определил цель своего похода? Не было ли здесь борьбы Владимира-язычника, действовавшего под влиянием страстей, ещё необузданных, по водительству прихотливой воли, ещё не покорившейся игу Христову, с Владимиром – готовившемся принять Христианство и испытывавшем уже влияние благодати Божией. Не отдавал ли в сём случае Владимир последней дани обаятельному духу времени и прежним привычкам? Не боролся ли он сам с собою, когда шёл на Корсунь?»... Здесь хочется добавить: а пренебрегши верою, не лишаемся ли мы самой способности понимать Отечественную историю? Случайно ли Евгений в далёких начальных веках нашей Истории словно дома, мы же в его недавнем времени – как в тёмном лесу?..
«Патерик Печерский» издания 1820 года напечатан аккуратнее Татищевой «Истории», опечаток-ошибок Евгений не правил почти совсем; правлены им – заведомые искажения текста, сокращения, издательские вариации: на печатном «Житии Феодосия Печерского» Евгением сделаны дописки по Несторову рукописному тексту объёмом до книжной страницы некоторые! Образ Феодосия, аккуратно растиражированный для почтенной публики, заметно двоится в сличении с первоисточником.
Ранние попытки насилия летописей известны с Грозного, тогда же чувство родной Истории начало притупляться у иных образованных россиян, онемев до масонского отчуждения с развитием газеты и канцелярии, когда Историю смог насиловать любой скептик. К середине ХIХ века среди образованного общества России утверждается исторический нигилизм, авторский-издательский и обыденный – от полного незнания до полного отрицания прошлого. К середине ХХ века процесс этот завершается, захвативши Россию на всю ширь: Новиков (он же Коловион, он же Эквес-аб-анкора), Радищев и легион им подобных у нас в чести и в учебниках, как выдающиеся страдальцы-просветители. А митрополит Платон (кстати, благоволивший Новикову), митрополит Евгений и все вообще просветители истинные не значатся у нас нигде, «яко не бывшие». Притом мы строго замалчиваем мистицизм новиковых, бесовщиною отдающий, без устали голословно кляня «мракобесие церковников».
В предчувствии сих конечных времён первые занедужившие ностальгией современники Евгения увидали в митрополите Нестора-летописца. В эпоху вызревания (и культивирования!) всяческих антагонизмов, Евгений делом показал отсутствие рокового противоречия между развитой личностью и централизованным государством, если обоюдная широта воззрений и подходов направлены на благоустройство Родного Дома, живущего в ладу и уважении со всеми Соседями.
Теоретики новиковского круга предлагали другой путь: «Масонство видит во всех людях братьев, которым оно открывает свой храм, чтобы освободить их от предрассудков их родины и религиозных заблуждений их предков, побуждая людей к взаимной любви и помощи». Но разве любовь и помощь не чтимы Православием? Разве эти чувства, идущие вразрез инстинкту и расчёту – не предрассудки? И что за храм, где освобождают от религиозных заблуждений и побуждают...» А если освобождённые не «побудятся»?.. Вопросов они жаждали тогда, вначале, чтоб, опираясь на них, плести свои радужные теории, через видимость диалога внедряться в сознание, рваться к диктату. Жизнь высветила их дела, не оставляя иллюзий. А были ведь, были, кто сразу разглядел их суть! Евгений сдержанно, в частном письме предостерегал: «Новизнолюбивые умы чаще всего бывают не истиннолюбивы, а только славолюбивы, хотя бы то на счёт общего блага. Они похожи на неприятелей Отечеству».
Судьба свела Евгения и теоретиков 14 декабря 1825 года на Сенатской площади. Вместе с Петербургским митрополитом Серафимом он ходил увещать восставших. Несознательные солдатики стали прислушиваться, заколебались. Тогда митрополитов заглушили барабанным боем. Такой вот прообраз позднейших радиозаглушек. Правда, не только роли поменялись: от нас глушили не увещания, а призывы к бунту. А недавно вот и новый «процесс уже пошёл» было...
Ну, так и в чём же их сила была и есть?
Сила их – в полной свободе от почвы, от данностей каждой «этой страны»; их сила и в знании слабостей людских и навыке на них играть. Сила их и в знании отвлечённом, ветроподобном по сути. Учёностью они обаяли во время оно киевских бурсаков, а через них и московских. Учёностью Новиков обаял митрополита Платона и пол-Москвы, а Грубер пол-Петербурга...
Не уступая им учёностью, Евгений хранил живые корни, уберегающие почву от соблазна потечь песком, развеяться прахом. Нрава Евгений был приветливого, общителен, с доброй усмешкою, прячущей грусть. В делах осмотрителен, неспешен и неуклонен. Притом: «Я горяч и в горячности неумерен». И немало проистекло ему по этой горячности... Он восхищался Суворовым. Увидя на похоронах полководца скорбь Гаврилы Романыча Державина, предсказал в письме другу появление знаменитого тогда «Снигиря». Однако убиением Павла I Евгений был глубоко удручён. Зная о кружковой подоплёке убийства, он возмутился выпадом Державина против убитого императора, его знаменитым теперь: Умолк рёв Норда сиповатый,//Закрылся грозный, страшный взгляд...
Евгений пишет гневную отповедь, стихами не столь совершенными, как державинские, но дыхания не меньшего: «О ты! Прелютой зверь! Державин!// Сей слог твой явен вечных ржавин.//Ты злой исторгнул дух твой тут...» – Евгений открыто порицает убийство, клеймит убийц. – «Язвишь уязвленна стрелой,//Растленной злобною рукой.//Но знай, что сей бессмертный Павел//Всем Каинам отмстит, как Авель...»
Гавриил Романович тоже был горяч и тоже чурался тайной кружковщины. И оба они избыток горячности своей старались направить к пользе Отечества. Четырьмя годами позднее, в Новгороде, Евгений и Державин сойдутся дружески, находя приятность и пользу в близком общении. Излюбленной проповедною темой Евгения было душевное равновесие человека, настроенность внутреннего мира на прощение, открытость добру. Труд был для него и отдыхом, и успокоением, и счастьем ,– воздают ему прежние биографы.
Скончался Евгений, как жил – в кротости и трудах. С половины февраля 1837 года занемог, не прерывая обычных своих занятий, учёных и служебных. Утром 23 февраля, после ранней обедни, он принимал посетителей, рассматривал и решал текущие дела; притомясь, прилёг передохнуть и тихо отошёл. Было восемь часов утра. Перед самой кончиною им разобрано и подписано двадцать восемь бумаг – все, какие требовали Его решения.
С того февраля немало послужило России Учёных, не чуждых Православию, и Священников, признающих Науку, да не свершилось ни в ком из них единения сих полусфер. Наука и Церковь, говоря на разных языках, не обрели взаимопонимания, за это платились: учёные – разобщённостью, в лучшем случае отраслевой, а Церковь – изоляцией от образованного сословия, растущего неимоверно, в отчаянном духовном сиротстве и беспризорности. Бедственность положения понималась обоюдно, из понимания этого и должен был явиться Православный Учёный Священник (П.А.Флоренский?), за ним другие... Да времени не хватило. Оттого сегодня Мари-Жозеф Пьер Тейяр де Шарден (иезуит) – самый известный среди русскоязычной интеллигенции религиозный мыслитель и учёный. «Но знать писателей иностранных есть посторонняя для нас честь, а не знать своих отечественных есть собственный стыд наш»,– заметил как-то Евгений.
Лукавый сегодня бодр, как и во времена Евгения, поставляет новых и новых обаятельных гнусиков и собирает обильную жатву себе. Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое, победы на сопротивныя даруя и Твое сохраняя крестом Твоим жительство.
_______________________________________
1. Подробнее о Е.Болховитинове: Е.Ф.Шмурло. Евгений митрополит Киевский: Очерк развития его учёной деятельности в связи с биографией. 1-2 тт. СПБ, 1886-7.
Борис Белоголовыйhttp://www.voskres.ru/podvizhniki/belogoloviy.htm