Не до ордена, была бы родина...Очерк
Сначала в вестибюле Арбитражного суда появился стенд с фотографиями близких. Потом ещё один, и ещё, и ещё.... Это был наш "Бессмертный полк". Кто-то погиб в первые дни и даже часы войны, кто-то сгинул без вести, кто-то вдосталь испил горькую чашу плена, кто-то вернулся. И глядят они, не сломленные, не покорённые, с пожелтевших фотографий на нас, не ведая, что потомки не смогут устоять перед соблазном сытости и разрушат по крупицам собранное веками. И только оказавшись на коленях, оказавшись на развалинах великой страны (слава Богу, не на пепелище!) очнулись и стали медленно подниматься сквозь вселенский вой извечных врагов и вчерашних друзей: "Ату их, ату! Они же непокорные!" Глядят с укором и будто вопрошают: что ж вы духом слабы оказались? Мы-то Отчизну отстояли, а вот вы сохранить не сумели...
Под Ростовом трасса "Дон" будто клинком разваливает холм напополам: наконец-то учимся строить дороги, не повторяя рельеф. И катиться бы до самого города, радуя сердце, да только взгляд невольно выхватывает слева из белого камня сложенную безмолвную в скорби фигуру женщины, а справа устремившиеся ввысь белые журавли, выстраивающиеся в клин. В память о матери, проводившей своих сыновей в бессмертие, тех самых, что "... с кровавых, не пришедшие, полей, а превратились в белых журавлей..."
И каждый, раз проезжая мимо, щемит душу: что же сделать такого, чтобы платок воронёным крылом не укрывал седины матерей наших, чтобы тоска и одиночество не сжимало сердца их тисками, чтобы слёзы не затуманивали взор. А ведь новая беда уже алчно оскалилась у нашего порога.
Снять шоры с глаз и окалину равнодушия с души может слово. И появилась идея написать книгу о нашем "бессмертном полке". Чтобы внуки и правнуки не просто гордились ими, а сверяли свои слова и поступки с ними. Чтобы они были тем мерилом совести, без которой нам не выстоять.
По крупицам собирал сведения о них, беседовал с родными, сверял услышанное с архивами и кристаллизовались судьбы людей удивительных, людей поразительной стойкости, выдержки, терпения. На таких, как они, веками держалась земля русская и без разницы, какой национальности они были – один народ одной Родины.
Каждый из них достоин отдельной книги: и штурман полка майор Мирошниченко, награжденный орденом Ленина ещё за финскую и на второй день направивший пылающий самолёт на переправу. И майор Бойков, прошедший всю войну с первого дня до последнего, защищавший Москву и Сталинград, сражавшийся на Курской Дуге, при штурме рейхстага в рукопашной уложивший десяток фашистов, имевший орденов и медалей поболе иного генерала и подло убитый уже в Кёнигсберге после Победы. И сержант Пономарев из разведроты, "спеленавший" не один десяток "языков" и награждённый тремя орденами, в том числе орденом "Славы", и лейтенант Давид Ломидзе, иссеченный пулями и осколкам, поднявшийся в свою последнюю атаку.
Наверное, они были лучше нас – самоотверженней, отважней, великодушней, совестливей. У каждого из них была своя война и своя правда о войне, зачастую совсем иная, непричёсанная и неприглаженная, но тем острее, тем пронзительнее чувствуешь, какую цену заплатил каждый из них.
Андрей Иванович Дьячков – рядовой пехоты, как говорится, без званий и наград, неприметный и незаметный, но поразительной судьбы человек, вдосталь хлебнувший лиха, но так и не сломленный. Наверное, поэтому и выбрал его для сегодняшнего очерка в годовщину Курской битвы. Да ещё и потому, что на таких, как он, Россия и держится.
Раскинулось вдоль заплутавшей среди балок и лугов незаметной речушки Бобров, что на границе нынешних Курской и Белгородской областей, село Бобрава. Красивое той неброской красотой, что всегда отличает украинские села c мальвой в палисадниках и непременной вишней в саду. И впервые оказавшись в нём сразу же ощущаешь неуловимую притягательность уюта и добротности, какой-то размеренности и основательности.
Пришли сюда в начале XVIII века черкасы, основали хуторок, разросшийся со временем в большую слободу. Поначалу принадлежало седо гетману Мазепе, после Полтавы отошло к князю Меншикову, ну, а затем, до самой революции владели им князья Юсуповы. Перед войной проживало здесь около трёх с половиной тысяч сельчан – небольшое село, но и немалое. А ещё своеобразное своим укладом, своим общинным сознанием, своими престольными праздниками и особой тягой к домовитости.
Принято на Руси православной отмечать престольные праздники в память истории церковной или святого, во имя которого освящён храм. Но бобравцы и здесь отличились – справляли престольный праздник в честь дня рождения супруги князя Николая Борисовича Юсупова княгини Татьяны Юсуповой, урождённой Энгельгардт, племянницы светлейшего князя Г. А. Потемкина. Каждый год крестьяне стелили ковровую дорожку почти в три километра длиной и по ней несли княгиню на руках до сельской церкви. А после церковной службы ее снова подхватывали на руки и несли по той же ковровой дорожке обратно к карете.
Немало ещё иных особенностей здешних жителей, ну да речь об ином.
***
Гражданская прошла село как-то стороной, в строй мужиков ни за красных, ни за белых не поставила, но хлебнули вдосталь и продразвёрстку, и шальную махновскую вольницу, и коллективизацию. Не шутила советская власть, крепко зануздывала да погоняла, но мужик русский терпеливый: почесал потылицу, взялся за плуг да и пошёл строить новую жизнь.
Но пришла беда в каждый дом, постучала сначала повесткой, а потом кому-то казённой бумажкой – пропал без вести или совсем уж убивающей всякую надежду похоронкой.
Воевали, как и жили, по-мужицки добротно, с честью и совестью, и почти половина из них не вернулась. В память о них застыла в центре села «Скорбящая мать» – мемориал с именами всех погибших.
Дьячкову было уже под сорок, когда началась война. Успел пожить и повидать всякого... Лет за пять до коллективизации свадьбу справили, дети пошли, хату срубили, стали на ноги становиться.
В первые дни войны в Красную Армию не призвали – никто ведь и не думал, что придётся брать в руки оружие и мужикам его возраста. Потому и успел и пшеничку убрать, и заготовить корове сено на зиму, и картошку выкопать да в погреб снести и даже под зиму огород вспахать. А в начале сентября, когда холодными утренниками иней нитями расползается по сизому лугу, сельский почтальон принёс повестку из военкомата.
Провожали всем селом, бабы вытирали уголком платков слёзы, молили Господа вернуть им мужей да сыновей пусть даже увечными, но живыми. Видно, не всякая молитва дошла, потому и немало бобравцев сгинуло – кто безымянным без вести пропал, кто в землю полёг навечно.
Месяц спустя, в конце октября, заклубилась пыль за околицей, взрывая тишину рёвом машин – в село вошли немцы. И почти на полтора года воцарил орднунг – новый порядок.
А рядовой пехоты Дьячков, роста малого – на вершок ниже "мосинки", но упорства в характере не занимать, месил грязь долгими верстами отступления, цепляясь за пядь родной земли. И тоска железной пятерней сжимало сердце: как там мои? Как жена? Как дети? А было их к тому времени уже пятеро: старшему пятнадцать, младшему едва годик минул.
Перелопатил немало страниц боевых донесений, выискивая за скупыми строчками всё, что связано с ратным путём красноармейца Дьячкова, но, увы, сведения оказались очень скудными. Присягу принял 10 октября 1941 года в Гороховецких лагерях, где наскоро тесали из вчерашних землепашцев да работяг бойцов. Именно наскоро, наспех – успеть бы хоть чему– то научить...
"... Отсутствие учебного и боевого оружия, боеприпасов не позволяет изучать материальную часть, не дает возможности подготовить личный состав для боя.
На дивизию имеется:
– учебных винтовок – 143;
– ручных гранат (учебных) – 35;
– ст[анковых] пулеметов (учебных) -3;
– ручных пулеметов (учебных) – 2;
– мелкокалиберных винтовок-21.
Из имущества связи и артиллерии ничего не имеется.
<...> Своими руками изготовлено:
– ручных гранат (болванок) – 7037;
– винтовок (деревянных) – 130;
– ст[анковых] пулеметов (деревянные модели) -7;
– танков (макетов) – 5.
Занятия личный состав проводит с применением самодельного деревянного оружия.
Зимнее обмундирование отсутствует...".Это из политдонесения 325-й стрелковой дивизии[1]. И из этих вооруженных деревянными винтовками (палками!) мужиков надо было сделать солдат. Но ведь сделали!
Впрочем, они генетически несли в себе дух Святослава и Александра Невского, дух своих предков – великих воинов, стойких, мужественных, самоотверженных.
Дьячков родом из земель вотчин князей курских, а куряне, как писал летописец в "Слово о полку Игореве", знатные кмети, т.е. знаменитые воины. Даже с такой совсем не ратной фамилией, как у него: Дьячков – это всё-таки по духовной части. А, может быть, именно поэтому жила в этом неказистом с виду пехотинце сила великая от веры своей.
О чём думал кадровый старшина, уставник и вообще ходячий параграф, кривя рот и тяжело вздыхая, когда выдавал ему винтовку и подсумок с двумя обоймами? О том, что этот мужичонка-недомерок, макушкой недостающий до кончика штыка, совсем не годится в ратного дела? Да и какой из него солдат, коли и годами давно переросток, да и ремеслу воинскому необучен?
Но о чём бы не думал старшина, да только крепость духа воинского измеряется не ростом солдата, а верой в своё предназначение защитника – родных и близких, села родного, веры своей вековой, всего того, что Родиной зовётся.
2 декабря 1941 года 325-ю стрелковую дивизию бросили закрыть брешь южнее Тулы, где танки Гудериана, прорвав фронт, пошли вёрсты наматывать на гусеницы. С винтовочками, с гранатами против поднаторевших в войне немцев, да не пехоты, а танковых клиньев. Плоть человеческую против крупповской брони. И они выстояли. Ценой жутких потерь, ценой жизней тысяч русских мужиков. Только за двое суток боев дивизия потеряла треть личного состава[2]. Три с половиной тысячи жизней. Русских жизней. Жизней чьих-то отцов, сыновей, братьев. Но оставшиеся в живых выстояли и, пусть и медленно, двинулись на запад, отвоёвывая пядь за пядью земли русской.
"... Большевики самые упорные и коварные из всех противников, с которыми нам пришлось столкнуться в этой войне... Атаки русских проходят, как правило, по раз и навсегда данной схеме – большими людскими массами и повторяются несколько раз без всяких изменений. Наступающая пехота компактными группами покидает свои пехотные позиции и с большого расстояния устремляется в атаку с криком "Ура!"…
Артиллерийская подготовка атаки применяется редко, но они очень охотно применяют ночью, перед атакой, короткий, однако сильный беспокоящий огонь с дальних дистанций, постоянно меняя при этом свои огневые позиции. Свои атаки русские начинают в сумерки или на рассвете. Пользуясь темнотой, туманом, вьюгой или дождливой погодой, русские занимают перед этим исходные позиции для атаки. Отбитые атаки повторяются снова, не щадя сил и ничего не меняя. Трудно предположить, что на протяжении одного боевого дня наступления [атакующая] часть каким-либо образом сменит схему проведения атаки.
Таким образом, для отражения атак русских нужны крепкие нервы и сознание того, что наше прекрасное стрелковое оружие в состоянии противостоять массовому наступлению русских. ..."[3]
Это немцы оценивают наших. Слаба тактика, нет стратегии. Неискушённые ещё в войне, приученные созидать, хлеб растить, а не убивать, по нужде сменившие плуг на винтовку, зато быстро постигающие эту науку, отличающиеся упорством и безмерной храбростью.
Дьячков выжил в этой мещанине крови, мёрзлой земли, снега. Отстоял Москву, освобождал Серебряные Пруды и Михайлов. Зимой сорок второго в составе группы генерала Белова дрался в районе Варшавского шоссе южнее Юхнова, попадал в окружение, прорывался к своим. Неделями в окопах, хлеб смерзался в камень и приходилось просто сосать его, как леденец, а каша – недоваренная, без соли, застывшая, превратившаяся в мерзлый кусок пшёнка – казалась пределом мечтаний. И какое было счастье растопить на костерке снег, взрывами перемешанный с землёю, добавить в горячую воду хвою – единственное средство от цинги, и цедить мелкими глотками, ощущая, как вместе с растекающимся по телу теплом возвращается жизнь.
Хлебнул солдат досыта и горечь отступления, и радость побед.
До февраля сорок третьего дивизия не выходила из боев, истекая кровью, и лишь в феврале выпала возможность оказаться в тылу на переформировании на целых три недели (!). Ну, а потом опять бои, теперь уже в родных краях в составе Воронежского фронта.
За стойкость и упорство дивизия 18 апреля 1943 года получила звание гвардейской, а вместе с нею гвардейцем стал красноармеец 2-го батальона 272 гвардейского стрелкового полка А.И.Дьячков, вида не богатырского, но силой духа великого.
Меньше сотни вёрст до порога дома родного, а повидаться, узнать, как там родные пережили оккупацию, живы ли – не довелось солдату. Щемило сердце, да что поделать: война – она дама жестокая, до сантиментов равнодушна, так что не довелось рядовому Дьячкову обнять детушек да жену родную.
5 июля 1943 года севернее Белгорода в перелесках и балках Ерика шестая гвардейская армия принял на себя мощнейший удар. За один только день 7 июля армия потеряла около двух тысяч бойцов – такова была плата за стойкость. А 10 июля в излучине речки Пены, что в треугольнике Березовка–Сырцево–Луханино, три полка дивизии, учебный батальон и танкисты сводных бригад, фактически брошенные 6-м танковым корпусом генерала Гетмана на произвол судьбы, были окружены эсэсовцами из дивизии «Великая Германия».
И опять как тогда, в сорок первом, плоть человеческая и сила духа оказалась крепче немецкой брони. Дрались отчаянно, насмерть почти сутки, не дав врагу прорваться к шоссе. Из заутюженных окопов вдруг вздымалась рука и летела граната в моторный отсек "пантеры" или " тигра", а следом, оглушённый, отряхивая землю с каски и гимнастёрки, поднимался боец и разряжал диск автоматный в набегавших эсэсовцев. Стелились по полям чёрные хвосты гари и дыма, то тут, то там горела пшеница, трава, деревья, вздымалась земля разрывами мин и снарядов и корчилась от боли, удушливый смрад сгоревшего металла, резины, человеческой плоти забивал пересохшее горло, а они держались. Когда кончались патроны, поднимались в рукопашную – страшную, яростную, беспощадную. И рядовой пехоты Дьячков, крестьянский сын и отец пятерых детей, едва достающий немецкому гренадёру до груди, выходил победителем, потому как был силы духа недюжинной, богатырской.
Оставшихся в живых два десятка бойцов 272 полка наградят медалями "За отвагу" – высшей наградой солдатской доблести. В приказе о награждении[4] против каждой фамилии значилось по десятку уничтоженных фашистов. Хотя кто их считал, когда не отличить было день от ночи, когда своих погибших было не сосчитать. Семнадцатым среди награждённых значился и гвардии красноармеец 2-го стрелкового батальона Дьячков Андрей Иванович. И в первый год войны, и во второй никто и не помышлял о наградах – выстоять бы, выдюжить, выжить. Да и в сорок третьем ещё скупились на награды, тем более рядовым бойцам.
Получить не успел. Месяц спустя 15 августа 1943 года юго-западнее Богодухова второй батальон 272 гвардейского стрелкового полка был смят контрударом эсэсовских танковых дивизий «Мёртвая голова» и «Викинг». Да и что они могли сделать с винтовками по обойме на брата против танков и самоходок?
Остатки батальона к ночи вышли из окружения, но без красноармейца Дьячкова. Полковой писарь в донесениях о потерях химическим карандашом написал против его фамилии – пропал без вести. Посчитал он, что в перепаханных снарядами и заутюженных танками окопах наверняка никого в живых не осталось, тем более неказистого и малого росточком Дьячкова. Но красноармейскую книжку в штаб никто не сдавал, потому и пошёл он по графе пропавших без вести. Не мертвый, но и не живой – пропал, да и всё. Зато для родных теплилась надежда – а вдруг вернётся?
***
Он вернётся, но только через пять лет, в сорок восьмом. Придёт виноватым в том, что не погиб, что в тот день, контуженный, оглохший, окровавленный попал в плен. Сначала полевой лагерь для военнопленных на Украине, потом уже в Германии, откуда 9 мая 45-го его освободят американцы.
СМЕРШ, фильтрационный лагерь, возвращение на родину, но только не в родное село, а на Донбасс – пепелище с засыпанными, затопленными шахтами, разрушенными заводами и ТЭЦ. Пленные немцы, зэка, женщины и дети восстанавливали шахты, но рабочих рук не хватало и тогда власть решила просто: раз попал в плен, значит – виноват, но Родина не мстит, Родина прощает, Родина исправляет и даёт возможность искупить вину.
И бывший красноармеец Андрей Иванович Дьячков, кавалер медали «За отвагу», бывший военнопленный, а теперь то ли боец, то ли рабочий, то ли расконвоированный зэк без права переписки, без вины виноватый стал искупать несуществующую вину ударным трудом. Победитель и побеждённые в одной шахте – это уже советский сюрреализм.
Сорок седьмой да сорок восьмой – года голодные, смерть гуляла вольготно по выжженным войной областям России. Досыта не евший уже лет пять и хлеба настоящего не видевший Дьячков вернулся домой на лебеду и кору с осины – хоть и горчила она, зато своя, родная. Выжил на фронте, выжил в плену, а здесь-то, дома, что не жить-то? Всю оставшуюся жизнь проработал в местном колхозе. Выступать перед пионерами его не звали, да он и не стал бы: о войне вспоминать не любил, да и не хотел – спасибо, что живой остался. Вспоминают о нём, как о тихом, добром, душевном человеке – не смогли эти качества русского человека убить ни фронт, ни плен, ни несправедливость.
Война достала уже через годы, да так и не отпустила больше. В конце шестидесятых сначала отказали ноги, а потом перестало биться сердце.
____________________________________________
[1] ЦАМО СССР. Ф. 353. Оп. 5873. Д. 11. Л. 7,9.
[2] ЦАМО СССР. Ф. 353. Оп. 5879. Д. 9. Л. 48
[3] Из Бюллетеня немецкой армии.14.01.1942. Опыт войны на Востоке .ЦАМО СССР. Ф. 353. Оп. 5879. Д. 107. Л. 262. Перевод с немецкого трофейного документа
[4] Приказ №10 от 17.07.1943 г. по 272 гв. сп 90 гв. сд
Сергей Бережнойhttp://www.voskres.ru/army/library/berejnoy3.htm
