О том, как будущий епископ Кирилл (Поспелов) привез голодающим 13 вагонов хлеба и угодил в лагерьРассказы протоиерея Владимира ТимаковаПротоиерей Владимир Тимаков – настоятель храма преподобных Зосимы и Савватия в Гольянове (с 1990), настоятель храма великомученика и целителя Пантелеймона при ЦКБ РАН «Узкое» (Москва). Кандидат богословия.
Епископ Кирилл (Поспелов)– Я полагаю, что моя личная история начинается с 1944 года (год смерти Патриарха Сергия (Страгородского). Это был год, когда я, будучи отроком, выбивающимся в юноши, приехал вместе с матерью в Пензу на Пасху. В те годы прийти в храм на первый день Пасхи было невозможно (тем более что мы жили от Пензы за 87 км), делать там было абсолютно нечего: к храму просто не подойдешь! Поэтому поехали мы, скорее всего, на второй день Пасхи.
– А сколько вам было лет тогда?– Я с 1929 года, так что мне было в 1944-м году 15 лет, в общем, уже юноша (до 14 лет мальчик еще отрок, а уже с 15 – выбивающийся в юноши).
Приехали мы с мамой в храм, а там – неожиданно, ведь советское время – служит архиерей! Это просто гром среди ясного неба!.. Ведь на всю епархию тогда было всего лишь два (от силы три) храма, а епархия, которую только начал окормлять епископ Кирилл (Поспелов), состояла из Пензенской области и Мордовии.
И вот, для меня эта поездка оказалась судьбоносной...
– Но расскажите, пожалуйста, по порядку, побольше о себе.– Я начну со своих впечатлений. Я бывал и до этого в храмах – достаточно редко, но все-таки бывал. Но молился я там, по большей части, на иконостасы. Здесь же, увидев архиерея – в роскошнейшем саккосе, очень похожем на тот, в котором, по-видимому, служил тогда Патриарх Алексий I (Симанский) и другие архиереи (это был красный саккос с золотом), – я просто остолбенел. Потом оказалось, что саккос этот только один у архиерея и был, но для меня это была просто неподражаемая красота!
Я уже молился не на иконостас, а на архиерея
Сам архиерей был очень благообразный, так что я уже молился не на иконостас, а на архиерея. И это не ускользнуло от внимания моей матери, которая вообще-то свою юность провела в монастырях (в каком-то из монастырей была ее сестра, так что мама порой там все лето проводила). Она очень хорошо знала богослужение, песнопения церковные... Не имея никакого музыкального образования, разбиралась прекрасно в партесном пении: и Бортнянского, и Чеснокова могла спеть великолепно (хотя и утверждала постоянно, что ничего не знает и не умеет).
Так вот, мое внимание к архиерею не ускользнуло от нее. А архиерей имел обыкновение по окончании службы всех благословлять. И когда мы подошли к нему, он благословил и нас, а мама спросила: «Владыка, а вам не нужны иподьяконы?» Он говорит: «Иподьяконы-то мне нужны, но я не знаю еще, могу ли я их иметь. Подойдите ко мне попозже».
Патриарх Алексий I (Симанский)Мы поехали домой, а вернулись в Пензу (как я предполагаю) только на праздник Преполовения Пятидесятницы.
Опять в соборе архиерейское богослужение, опять мы подошли к владыке, он нас узнал и говорит: «Где же вы были? Я так вас искал!» И прямо с этого момента (потому что он выяснил, что может содержать иподьякона) взял меня, образно говоря, «от сохи», сделав первым иподиаконом и своим келейником.
– Но ведь, вероятно, не просто «от сохи»: если мама выросла при монастырях, то наверняка вы что-то уже знали о Церкви?– О Церкви – относительно, но ведь храмы были только в Пензе. Поначалу еще они оставались и в округе, но потом – только в Пензе. Туда не очень удобно было ездить, но мы ездили. И если что-нибудь я о вере и знал, то оценил это только в теперешние свои годы (начиная с общения с владыкой). Но фактически всему причиной был исповеднический подвиг моей матери.
– А что-то о своей семье расскажите...– Мы из деревни переехали в райцентр. Там мой отец стал завхозом в железнодорожной школе. Нам в школе выделили комнату, и мать не нашла другого места для икон, кроме как стену прямо у входной двери. Другого места было трудно подыскать...
И как-то однажды отец понадобился директору школы (а телефонов тогда еще не было, они появились потом), и тот сам пошел его отыскивать. Не найдя его в школе, пошел к нам в дом.
Входит в комнату, говорит с отцом, потом поворачивается – в совершенном остолбенении: вся стена у двери в иконах, и, кроме того, нарисованный моей крестной большой крест. Нарисован он был, может быть, и примитивно, но это впечатляло.
Увидев все это, директор, а он был заслуженным директором даже по тому времени (на дворе был 1937-й год), за свои заслуги имел орден Ленина, – обернулся к отцу и так грозно говорит: «Что это?!» Отец, конечно, молчал.
«Сергей Иванович! Вы что, забыли? Это крест!»
Мама своим размеренным шагом прошла от стола к двери, подошла к директору: «Сергей Иванович! Вы что, забыли? Это крест!» И так она это сказала, что его буквально сдуло из комнаты.
Конечно, директору ничего не стоило после этого выбросить нас на улицу, но никаких последствий не было... А впоследствии, когда у него самого были разные тяжелые обстоятельства, мы его привечали в нашей семье.
Вот этот момент, когда она – с таким достоинством, хотя ведь была простой крестьянкой, в общем-то – так это сказала, что ничего не мог ей возразить и ничего не мог сказать на это директор, которого просто выбило из колеи, – я запомнил на всю жизнь.
– Но вот, вы попали к архиерею иподьяконом. Что он вам о себе рассказывал?– Попав к архиерею, я узнал от него самого, что он – из протоиереев, ранее был настоятелем Саратовского кафедрального собора. В то время, когда он там настоятельствовал, приключился голод в Поволжье. Будучи человеком деятельным, протоиерей Поспелов не мог пройти мимо этого факта равнодушно. Он сразу же подключился и стал собирать деньги. И когда он собранные деньги вручил властям, они ему сказали буквально так: «О, вы нам не здесь нужны, мы вас направляем в распоряжение Калинина! Такие люди нужны ему!» И направили его прямо к Калинину.
Приехав в Москву, протоиерей Поспелов прежде всего пошел на прием к Патриарху Тихону, но сделал это весьма своеобразно: он пришел к нему на богослужение (заранее узнав, в каком храме служит Патриарх), зашел в алтарь и отрекомендовался Святейшему.
Патриарх обрадовался: «Вы нам понадобитесь, потому что сборы в пользу голодающих делаем и мы, но контактов с правительством у нас ровным счетом никаких нет! Посему, может быть, вы сможете помочь нам наладить контакт с правительством и вручить ему собранные суммы...».
И, будучи позднее у Калинина на приеме, протоиерей Поспелов, конечно же, поведал и о своей беседе со Святейшим Тихоном.
В то время машин практически не было (или было очень мало), поэтому ему выделили подводу, на которой он приехал туда, куда ему сказал Патриарх. Нагрузили на эту подводу мешки собранных денег (мешки!), и отправился он в банк. В это время банк прекратил всякие другие операции и занялся лишь подсчетом этих денег.
Вот еще деталь – на встрече с протоиереем Поспеловым Калинин якобы сказал ему: «Деньги – это хорошо, но деньги есть не будешь. Я даю тебе мандат: поезжай на Украину и там делай сборы. Но не просто собирай деньги, а обращай их в хлеб!»
С Украины он привез 13 вагонов хлеба! Один, самостоятельно
Сейчас я уже не могу точно вспомнить, сколько средств собрал протоиерей Поспелов в пользу голодающих, но с Украины он привез 13 вагонов хлеба! Один, самостоятельно...
Поскольку у него был мандат от Калинина, он повсюду, где только можно, выступал перед народом: в театрах, на заводах, на фабриках, в учебных заведениях... Где только ни хотел – мандат открывал ему все возможности, все делал доступным, и повсюду он выступал в пользу голодающих.
Вот, например, публика собралась в театре, ждут начала оперы. Вдруг открывается занавес, а на сцене стоит священник в рясе с крестом на груди и обращается к залу с огненным словом...
– Как же эти факты примирить с тем, о чем сегодня свидетельствуют церковные историки: что якобы вообще все советские кампании (и сборы в пользу голодающих, в частности) были организованы властью именно с тем, чтобы дискредитировать Церковь и отобрать у нее все церковные ценности?– Этим власти действительно воспользовались. И я ведь привожу факты о том, как это все было, но я не договорил...
Итак, он привез 13 вагонов хлеба. И тут как раз произошло то, о чем вы говорите: увидев такого энергичного священника, власть моментально поняла, что он им не нужен. И сфабриковали против него «дело», буквально из ничего.
Дело в том, что у нас, священников, всегда бывают так называемые «почитатели». У протоиерея Кирилла Поспелова тоже был подобный почитатель, который его повсюду сопровождал, даже в алтаре. А к этому времени матушка отца Кирилла скончалась, так что этот человек приходил к нему и на квартиру. И вот однажды он пришел к нему и говорит: «Отец протоиерей, я вам принес такую книгу, что вы просто зачитаетесь!» Положил ее на стол и вышел... Только он за дверь – входят с обыском сотрудники милиции. И ничего другого у него не находят, как только эту книгу, лежавшую на столе и завернутую в газету. Отец Кирилл ее даже в руках не успел подержать, не успел развернуть газету... Они нашли эту книгу, возбудили «дело» и осудили священника как «врага народа».
– А что это была за книга?– Не знаю, но, видимо, какая-то одна из «запрещенных» тогда. Но тот искренне не знал даже сам, что это была за книга! Оправдываясь позже, он говорил так: «Какой же я ‟враг народа”? Я привез голодающим 13 вагонов хлеба!..» – «Да что ты! Троцкий и Бухарин намного больше для страны сделали, но они все равно враги народа!» И упрятали его в тюрьму на 10 лет...
Пока он находился в заключении и отбывал срок, началась война. И все его родственники потерялись (сам он был в лагере, переписка всякая прекратилась). И тут как раз заканчивался у него срок заключения: его вызвали и объявили, что он может считать себя свободным. А он им говорит: «Я отказываюсь выходить...».
Епископ Кирилл (Поспелов)Дело в том, что в лагере ему очень помог один человек, который, видя священника практически умирающим, помог ему преодолеть апатию, запретил лежать и унывать, настоял, чтобы тот обязательно ходил, двигался, и сделал его впоследствии «ночным статистиком». Отец Кирилл согласился, а будучи статистиком, стал уже получать паек, имел отдельные нары. И по причине отсутствия родственников выходить на свободу, на самом деле, ему было просто некуда. Именно поэтому он и отказался от свободы.
Возвращается он в барак к сокамерникам: «Чего вызывали?» – «Сказали, что я могу быть свободным, могу выходить на волю...». – «Поздравляем, старик, тюрьма для тебя закончилась, поздравляем!» – «А я отказался выходить на волю...» – «Как, старик, ты с ума сошел от радости? Ты отказался? Да как ты мог?!» – «Да как я мог... У меня никого нет близких, куда мне выходить? Тут у меня хотя бы нары есть, какая-никакая баланда, но есть. А выходить на волю – это идти на верный голод!»
И нашелся тогда один человек среди заключенных, у которого срок заключения тоже скоро истекал (оставались еще какие-то месяцы), и он ему говорит: «А ты попроси начальство – может быть, мне немножко ‟скостят” срок, тогда я тебя с собой в Актюбинск возьму!»
Пошел протоиерей Поспелов к начальству и заявил об этом, а там обрадовались: ведь это целая проблема – извещать начальство о том, что заключенный отказывается выходить на волю! Раз отказывается выходить, тут и гадать нечего: значит, условия в лагере просто прекрасные! И придется вдвое-втрое урезать паек заключенным... Да и самому начальству это было бы поперек горла, а тут проблема вроде бы решается.
И вот, этому заключенному засчитали день за два, и выпустили Поспелова вместе с ним. И так он очутился в Актюбинске. А его товарища встретили дома просто как именинника – ведь ему на несколько месяцев срок «срезали»!..
Что в войну тогда ели? Самое лучшее – это была картошка, он и ей был чрезвычайно рад. Побыл с другом день-другой, а потом отправился в горсовет: попал на прием к заместителю председателя горсовета, некоей Денисовой.
Он пришел к ней и объяснил, что он – отбывший срок заключения священник, сейчас пришел просить работы. Она посмотрела на него и говорит: «Старик! Краше в гроб кладут, куда же я могу определить тебя рабочим?!» – «Да, так-то оно так, но кушать хочется. А тот, кто не трудится, да не ест! Поэтому мне нужно трудиться, найдите мне работу!»
Она смилостивилась и созвонилась с главным врачом больницы: «Определите человека, которого я к вам пошлю...». Тот подумал-подумал и говорит: «Пусть приходит».
Приходит батюшка к врачу: «Да что же я тебе дам?» – «Что-нибудь, да дайте!» И главный врач сделал его ночным конюхом. Были, конечно, и другие конюхи, которые работали как извозчики, а ему поручили лишь уход за лошадьми.
Пришел он на конюшню, а там уже двое или трое ему подобных определены конюхами. У них и лежаки уже сделаны, и все обустроено. «А как бы мне тут устроиться, лежак сделать?..» – «О, только что прибыл, и сразу ему меблированную квартиру подавай! Вот у нас на прошлой неделе лошадь сдохла. Мы с нее шкуру-то сняли – вон она лежит, в углу. Вот тебе и постель, а хвост – под голову...».
Так все и было, и он взял эту шкуру, расправил ее (а она хрустит!) и на ней спал.
Но все-таки каким-то образом просочился в народе слух о том, что репрессированный священник на свободе, устроился конюхом на конюшне. И нашлась какая-то монахиня (по-моему, Палладия, я могу ошибаться), которая пришла его навестить и принесла ему, что Бог послал, из еды: сухарики, картошечку... Он и этому был рад, потому что она его подкормила. Второй раз пришла – точно так же подкормила. Третий раз пришла – а тут приехали извозчики, с которыми он вместе жил: «Ах, старик! Краше в гроб кладут, а ты ‟мамуху” завел!..» Разумеется, там не было никакого конфуза, они только шутили, но монахине (да и ему самому) это было неприятно. Она и говорит ему: «Видите, какие охальники? Давайте условимся: через дорогу тут есть дом, у него крылечко с навесом. Там скамеечки: приходите туда в определенное время, я вам буду приносить еду...».
Вот он туда и приходил какое-то время.
И вот однажды, придя туда, он увидел валяющийся обрывок газеты. Поднял его и прочитал заголовок: «Избрание Патриарха Сергия». Для него, конечно, это было очень важно. Он посмотрел внимательно, нет ли знакомых имен, но вроде никого не обнаружил... И тут вдруг ему встретилось имя Андрея, архиепископа Днепропетровского. Дело в том, что когда батюшка был настоятелем, был у него некий протоиерей, который овдовел и принял потом монашество с именем Андрея. Только и всего он знал о нем, но на всякий случай именно ему и написал письмо...
Но я пропустил тут самое основное... Когда вроде бы он всех забыл, однажды, лежа на своей лошадиной шкуре, вдруг четко вспомнил один адрес. Ни одного другого не помнил – а этот вдруг вспомнил отчетливо: в Саратове была некая особа, которая когда-то у него взаимообразно взяла 25 рублей золотом. Вспомнил он ее адрес и ей написал: дескать, если чем можете помочь, помогите, сделайте одолжение, потому что я сейчас конюх и сплю на лошадиной шкуре...
Ведь могла бы, кажется, и не ответить? Мало ли куда исчез адресат... Но очень быстро пришло письмо, содержание которого привожу на память: «Старик, ты, должно быть, из ума выжил? Кто и когда занимал у тебя такие деньги?! Если ты сейчас подыхаешь, то подыхай, но не беспокой честных людей своими выдумками!»
Владыка потом мне рассказывал: «Не переживал я в жизни никогда вот такого удара в сердце!» Ведь он-то точно знал эту женщину, и получить от нее вдруг такую вот отповедь – конечно, это было ужасно! Такой был момент...
А тут он поднял газету, увидел имя Андрея и, памятуя предыдущий случай (уже обжегшись на молоке, дул на воду) вначале писать не решался, но потом все-таки написал. Письмо содержало в себе следующее: он представился и осторожно спросил, не тот ли это священник, который раньше служил протоиереем в Саратовском соборе? «Ваш собрат, настоятель протоиерей Поспелов, сейчас в Актюбинске конюхом, спит на лошадиной шкуре...». И – попал в цель!
(Окончание следует)
