Детство вчера и сегодняПротоиерей Андрей Ткачев
Дети не хотят взрослеть. Это поразительное открытие произошло у меня не так давно. До сих пор я был уверен, что любой мальчишка в ответ на взрослый вопрос: «Кем ты будешь, когда вырастешь?», гордо отвечает: «Космонавтом!», или «Альпинистом!», или еще кем-то из героической части человечества. Не зря ведь девочки в отсутствие мамы ходят по дому в ее туфлях и смешно мазюкают свои детские лица косметикой. Не зря и парни спешат побрить свой первый пушок, чтобы он побыстрее превратился в щетину. Взрослыми быть хотят. И даже когда в злосчастные 1990-е мальчики хотели быть либо «депутатами», либо «братвой», а девочки – их «спутницами» из эскорт-услуг (спасибо телевизору и общему климату в стране), они все равно подражали в этом взрослым и хотели выйти из детства. Но вот наступило время, когда на вопрос: «Кем ты хочешь быть, когда станешь взрослым?», можно услышать ответ: «А я не хочу становиться взрослым».
Эта фраза не означает, что маленький человек не знает, что повзрослеет. Знает. Они же у нас умные. Это так же не означает, что выросший человек откажется от взрослых удовольствий. Но это означает, что всё хорошо понимающий современный ребенок сознательно не хочет входить в зону личной ответственности и покидать ту зону комфорта, где все и всё работают на него.
Наша цивилизация – это цивилизация ритуальных плясок вокруг маленького ребенка, стоящего на табурете
Наша цивилизация – это цивилизация ритуальных плясок вокруг маленького ребенка, стоящего на табурете. Детские аттракционы, детские телеканалы, целевые супермаркеты, забитые до верха детской косметикой, игрушками и одежками… Весь мир взрослых, кажется, сговорился (впервые в истории человечества) дать детям всё и сразу. Каковы будут плоды этих усилий, какую мышь родит эта гора, мы отчасти видим уже, а более полно увидим попозже.
Я вовсе не хочу критиковать все подряд. Детскую медицину, к примеру, можно заслуженно хвалить с утра до вечера. Поскольку до сравнительно недавних времен детская смертность повсюду была колоссальной. Человек, доживший до отрочества, выглядел счастливчиком в сравнении со своими братьями и сестрами, умершими в младенчестве.
Детство – это нежная беззащитность и беспомощность. За детские жизни идет борьба, и их действительно спасают. А там, где спасение не совершается, это воспринимается как жуткая трагедия. Ищут виновных, изобретают средства для избегания повторных трагедий. И эта борьба за каждого человечка, без разделения по полу, расе или врожденным недугам, выглядит как историческая победа христианского учения о личности. Каждый человек уникален и неповторим. За каждого стоит бороться, и современная техника это позволяет делать.
За каждого человечка стоит бороться, и хорошо, что современная техника это позволяет делать
Но пойдем дальше.
Просто оценим то, что есть у современного ребенка сейчас и чего не было раньше. Литература, например. Как же без нее? Как без «Приключений Тома Сойера», без «Алисы в стране чудес», без «Щелкунчика и Мышиного короля»? Совершенно невозможно представить себе детство без Винни Пуха или Кота в сапогах, без Мухи-Цокотухи, без Красной Шапочки. А между тем детская литература появляется только… в XVIII веке. Кстати, примерно в это же время появляется и представление о детстве как об особом времени, представление об «институте детства». А до этого времени и в Германии, и в Англии, и в Византии, и в Древней Руси всё было иначе. Детям, конечно, рассказывали сказки, страшные истории и поучительные повести. Но это не было отдельным видом умственной деятельности и устного творчества. Всё было очень близко к взрослому миру. И, к слову, подлинные сказки, не прошедшие через сито литературной адаптации и «срезания острых углов», мы вряд ли прочтем детям или предложим им для самостоятельного чтения. Подлинные сказки подлинных народов мира подлинно страшны и натуралистичны. И именно новейшим временам с их особенным отношением к детству как к золотой и невинной поре мы обязаны всеми Карлсонами и всеми Дюймовочками.
Ну что ж. Мне и этот пункт кажется несомненной победой. Пойдем дальше.
Одежда. И по разнообразию, и нередко по стоимости рынок детской одежды равен рынку одежды взрослой. И нам сегодня трудно представить, что «детская одежда» как таковая появилась всего лет 200 назад. Сначала в Англии. И во что еще одеваться этим островитянам, как не в одежду моряков (дети ведь должны подражать взрослым и стремиться встать с ними рядом)? Вот и появились костюмчики юнг – маленьких матросов, те самые «матроски», хорошо известные по истории костюма. С тех пор пошло-поехало. Курточки, колготочки, плащики, туфельки. Журналы детской моды и конкурсы маленьких модниц. Но до тех пор дети всюду одевались как маленькие взрослые. Размер меньше, а фасон, ткань те же. Даже попроще, чтоб дешевле было. И младшие донашивали за старшими. В общем, как у Некрасова:
В больших сапогах, в полушубке овчинном,
В больших рукавицах, а сам… с ноготок.
Ребенок в этом стихотворении – вполне взрослый человек. И он не особенный. Они все тогда более или менее были такими. И хоть нам преподносили эту картинку как иллюстрацию некоего ужаса, от которого следует сейчас же вырываться в сторону социализма, я у Некрасова никакого осуждения в этой картине не чувствую. Наоборот, чувствую некую завороженность, восхищение этим маленьким тружеником, для которого мир суров, но понятен. И понятно его собственное место в этом мире.
– Так вот оно что! А как звать тебя?
– Власом.
– А кой тебе годик? – Шестой миновал…
– Ну, мертвая! – крикнул малюточка басом,
Рванул под уздцы и быстрей зашагал.
Но мы, конечно, ужаснемся и детскому труду (грубейшее нарушение современного законодательства), и взрослой одежде на маленьком человеке. И я ужаснусь вместе с вами. Ужаснусь контрасту между прошлым и настоящим, особенно если буду вспоминать этот стих, глядя на детскую площадку с визжащей шестилетней детворой или стоя у витрины магазина детской одежды. Как ни крути и как ни оценивай перемены, а шагнули мы далеко. Поехали дальше.
Игрушки. Недавно прочел в биографической книжке об императоре Юстиниане византийскую эпиграмму, относящуюся к переходу из детского возраста во взрослый. Это вторая половина I тысячелетия от Рождества Христова.
Сегодня, Господи, мне исполняется семь лет. Мне больше нельзя играть.
Вот мой волчок, мой обруч и мой мячик. Возьми их, Господи.
Тут, как видим, все та же мысль о слишком раннем (по нашим меркам) вступлении в зону взрослой ответственности. Но здесь же и скудный перечень игрушек, которые символизируют детство.
Тут все та же мысль о слишком раннем (по нашим меркам) вступлении в зону взрослой ответственности
Вы себе можете представить, чтобы наш ребенок (ну, ладно, не в семь, а хотя бы в четырнадцать) отдал Христу свои игрушки? Я не могу. Никому он свои игрушки не отдаст. Даже Господу. Он захочет новых игрушек взамен старых. И перечень их будет весьма пространный. «Вот мои черепашки-ниндзя, трансформеры, динозавры. Вот моя железная дорога и механические машинки. Вот бесчисленные куклы, мячи и самокаты, которые давно уже мне не интересны. А вот моя игровая приставка, вот планшет с множеством игр. Их я никому не отдам, и так будет продолжаться вечно, ибо я вечно намерен играть». Таким мне видится прочтение старого византийского текста в новых условиях. И вот здесь я уже не скажу, что мы шагнули вперед.
Впрочем, об этом написаны тысячи книг. И о том, что люди играют всегда, лишь меняя форму игры и величину ставки. И о том, что на стыке случая и закономерности искрит мысль о Божественном Провидении. И о том, что коллективные игры социализируют человека, а одиночные развивают воображение. Я не смогу повторить этот массив информации, ибо он огромен, а я сам далеко не все знаю. Но, стоя перед витриной или внутри современного магазина игрушек, я лишь вспоминаю те классические свистульки и обручи, которыми дети играли тысячелетиями. Вспоминаю тряпичных кукол и глиняных лошадок и вздрагиваю от контраста с сегодняшним изобилием.
Еще я думаю о девочке, которая делает кукле Маше укол, кормит кашей и рассказывает сказку на ночь. И о мальчике, который возит по полу пожарную машину и издает звуки едущего автомобиля. Спроси его, и он тебе расскажет, на какой пожар он едет и сколько людей у него в экипаже. Потом я думаю о детях, уткнувшихся в сенсорный экран, и понимаю, что это совсем разные игрушки.
Но об этом вы подумаете сами или прочтете в другой книге. А мы пойдем дальше. Мы уже сумели увидеть, что современный ребенок живет в мире, в котором для него придумано столько всего красивого и полезного, что голова идет кругом. И всего этого не было у миллионов детей других эпох. Над теми детьми не склонялся добрый доктор, и у них было восемь шансов из десяти умереть в нежном возрасте. Они одевались в грубую одежду и с детства работали. Их игрушки были примитивны, а детских книжек тогда не было в природе, не говоря уже о мультфильмах или компьютерных играх. Их пища была взрослой. Весь ассортимент «детского питания» заключался в материнской груди, а когда ребенка отнимали от нее, он ел то, что и взрослые его региона. И никаких шоколадок и газировок.
Значит, мы построили рай? Рай для детей? Пожалуй, да. Но вот только если раньше ребенок приобретал взрослое выражение лица слишком рано, то теперь есть риск, что ребенок откажется взрослеть.
Современный «ребенок» отказывается взрослеть: хочет и дальше менять игрушки и чередовать удовольствия
Он так и захочет (уже в усатом и совершеннолетнем состоянии) менять игрушки и чередовать удовольствия. Он не захочет работать, ибо это трудно. Чего стоит один только ужас вставания каждый день на работу! Не только тяжелая и опасная профессия, вроде пожарника, покажется ему несносной, но даже кое-что попроще будет угрожать невыносимой тяжестью.
Свою семью он заводить не захочет. Попросту побоится. От половых же радостей отказаться не сможет, поскольку природа в юношеском возрасте почти непобедима даже для совершенных. Получится что-то странное. С одной стороны, изнеженное и капризное, с другой – развратное и жестокое (ибо безответственное).
Оплату услуг по обеспечению собственных удовольствий он возложит по умолчанию на родителей. Ведь это они его родили, а он – не просил. И это они так долго с ним нянчились и возились. Так почему теперь отказываются возиться и нянчиться? Мало того, они еще вздумали стареть, слабеть и теперь требуют помощи от него! А он на это не подписывался! Он слишком привык к тому, что мир крутится вокруг него со всеми шоколадными батончиками, каруселями, гаджетами и т.п., а он стоит на табуретке посреди собрания взрослых и декламирует выученное стихотворение. Взрослые, как водится, при этом – в восторге!
Додумайте сами, прошу вас, возможные минусы этого невиданного счастья, которое свалилось на наших детей в конце истории. Ведь то, что мы имеем, это очевидный плюс. Цветной, нарядный, карнавальный плюс. И мы не сможем уже жить иначе, ведь так? С тяжелым трудом и глиняными свистульками. Но из одних плюсов жизнь не состоит. Должен быть и минус, как в той самой батарейке, благодаря которой работает пульт от телевизора. Так где же он, этот минус? Может, я все придумал? Священники ведь часто рассказывают страшные сказки. А может, действительно детей наших, впитавших в себя немыслимое для прежних эпох количество удовольствий, и скорби какие-нибудь ждут немыслимые? А с ними и нас заодно? Боже сохрани, но подумать стоит.
И закалять ребенка стоит, и приучать к труду – тоже. И терпеть боль, и уважать ближних. И еще много чего стоит делать. Потому что, сымитировав рай для детей, настоящего Рая мы не имеем. Жизнь всё так же повреждена и отравлена грехом, болью и смертью. Цивилизация просто замылила нам глаз яркостью декораций. И надо готовить ребенка к настоящей жизни, а не к супермаркету. Иначе ребенок взрослеть не захочет. А, согласитесь, взрослый дядька с мозгами младенца – это явление насколько отвратительное, настолько и социально опасное.
В общем, попробуйте додумать эту тему сами.
Книги протоиерея Андрея Ткачева в интернет-магазине "Сретение"
22 июля 2019 г.http://pravoslavie.ru/122532.html
