Я всегда был истинно русский. Федор Михайлович Достоевский

[Александр Васильевич]

Гладилин Иван

Достоевский и по сей день не дает покоя нашим «бесам»



Сегодня исполняется 190 лет со дня рождения одного из самых ярких русских гениев

Сегодня Россия отмечает 190-летие со дня рождения одного из самых ярких русских гениев – Федора Михайловича Достоевского.

Когда в 1881 году великий писатель скончался, другой русский гений, Лев Николаевич Толстой (который, кстати, никогда лично не дружил с Достоевским, более того, творчески постоянно с ним словно соперничал), написал литературному критику И.Н. Страхову: «Как бы я желал уметь сказать все, что я чувствую о Достоевском. Вы, описывая свое чувство, выразили часть моего. Я никогда не видал этого человека и никогда не имел прямых отношений с ним; и вдруг, когда он умер, я понял, что он был самый близкий, дорогой, нужный мне человек. И никогда мне в голову не приходило мериться с ним, никогда. Все, что он делал (хорошее, настоящее, что он делал), было такое, что чем больше он сделает, тем мне лучше. Искусство вызывает во мне зависть, ум – тоже, но дело сердца – только радость. Я его так и считал своим другом и иначе не думал, как то, что мы увидимся и что теперь только не пришлось, но что это мое. И вдруг читаю – умер. Опора какая-то отскочила от меня. Я растерялся, а потом стало ясно, как он мне был дорог, и я плакал и теперь плачу».

Эти строки Толстого приводит в своей статье «Три речи в память Достоевского» выдающийся русский философ Владимир Соловьев. «Мне кажется, – пишет он в предисловии к статье, – что на Достоевского нельзя смотреть как на обыкновенного романиста, как на талантливого и умного литератора. В нем было нечто большее, и это большее составляет его отличительную особенность и объясняет его действие на других. В подтверждение этого можно было бы привести очень много свидетельств». И в пример приводит фрагмент переписки Толстого со Страховым.

Свидетельств величия Федора Михайловича предоставляет с избытком и наш век. Да еще каких!

Как-то примерно в эти же осенние дни, но 2004 года, Анатолия Чубайса (тогда еще главу РАО «ЕЭС») пригласил в фешенебельный московский ресторан на интервью корреспондент влиятельной во всем западном мире английской газеты «Файнэншл таймс». Беседа, естественно, зашла о приватизации, которую осуществлял в 1990-е новый «отец» русского капитализма, о том, что из нее вышло. «Когда официант приносит чай с медом, – пишет корреспондент, – я спрашиваю Чубайса, не находит ли он, что капитализм не годится для России с ее народной ненавистью к богачам и верой в нравственное превосходство бедных». И тут Анатолия Борисовича «понесло»: «Вы знаете, я перечитывал Достоевского в последние три месяца. И я испытываю почти физическую ненависть к этому человеку. Он, безусловно, гений, но его представление о русских как об избранном, святом народе, его культ страдания и тот ложный выбор, который он предлагает, вызывают у меня желание разорвать его на куски».

Ну что же, слова Чубайса тоже вполне можно считать подтверждением величия и бессмертия Федора Михайловича Достоевского. Сколько лет минуло со дня его кончины, а он все еще стоит поперек горла современным российским «бесам», не оставляет их в покое…

Федор Михайлович Достоевский, читаем на сайте library.ru, родился 30 октября (11 ноября н. с.) в Москве в семье лекаря Мариинской больницы для бедных. Отец, Михаил Андреевич, – дворянин; мать, Мария Федоровна, – из старомосковского купеческого рода.

В 1834-1837 гг. учился в частном пансионе Л.Чермака, одном из лучших в Москве. Тяжело пережив смерть матери (1837), Достоевский по решению отца поступил в Петербургское военно-инженерное училище – одно из лучших учебных заведений того времени. Новая жизнь давалась ему с великим напряжением сил, нервов, честолюбия. В 1839 году неожиданно умирает отец. Это известие потрясло Достоевского и спровоцировало тяжелый нервный припадок – предвестие будущей эпилепсии, к которой у него была наследственная предрасположенность.

Достоевский окончил училище в 1843 году и был зачислен на службу в чертежную инженерного департамента, однако уже через год вышел в отставку, поняв, что его призвание – литература.

Первая повесть Достоевского, «Бедные люди», опубликованная в 1845 году в «Петербургском сборнике» Н.А. Некрасова, имела исключительный успех. Затем были изданы повести «Двойник» (1846) и «Хозяйка» (1847). Позднее вышли «Белые ночи» (1848) и «Неточка Незванова» (1849), в которых обнаруживались черты реализма Достоевского, выделявшие его из среды писателей «натуральной школы»: углубленный психологизм, исключительность характеров и ситуаций.

Бедность вынуждала Достоевского браться за любую литературную работу – переводы, редактирование. Увлеченный идеями Шарля Фурье, Достоевский с 1847 года посещал кружок М.В. Петрашевского. В апреле 1849 года Достоевский вместе с петрашевцами был арестован, после восьмимесячного заключения в Петропавловской крепости признан виновным в «умысле на ниспровержение существующих отечественных законов и государственного порядка» и приговорен к смертной казни. После инсценировки расстрела, когда Достоевский был уверен в неизбежности смерти, казнь была заменена четырехлетней каторгой в Омском остроге (1850-1854), впоследствии описанной им в «Записках из Мертвого дома», и последующей сдачей в солдаты в Сибирский линейный батальон. Только в 1859 году, дослужившись до прапорщика, Достоевский смог уволиться из армии и вернуться в Петербург.

Нелегкой была и последующая жизнь Федора Михайловича, полная постоянной борьбы с нуждой и долгами. Достоевский вновь возвращается к литературному творчеству. Им были написаны «Дядюшкин сон» (1859), «Село Степанчиково и его обитатели» (1859), роман «Униженные и оскорбленные» (1861). Почти 10 лет физических и моральных страданий обострили восприимчивость Достоевского к человеческим страданиям, усилив напряженные поиски социальной справедливости. Эти годы стали для него годами душевного перелома, краха социалистических иллюзий, нарастания противоречий в его мировоззрении.

В 1861-1865 гг. Достоевский вместе с братом Михаилом издавал игравшие видную роль в общественном движении 1860-х гг. журналы «Время» и «Эпоха», которые отражали точку зрения почвенничества, близкую позициям славянофилов. Достоевский считал, что великое будущее России, могущее облагодетельствовать все человечество, возможно лишь при объединении всех сословий во главе с монархом и православной церковью. Он полагал, что для России губителен путь Западной Европы, совершенный после Французской революции 1789 года. В этом мнении Достоевский утвердился после заграничных поездок в 1862-1863 и в 1867-1871 гг.

В 1864 году были написаны «Записки из подполья» – важное произведение для понимания изменившегося мировоззрения писателя. В 1865 году, будучи за границей, в курортном Висбадене, для поправки здоровья, Достоевский начинает работу над романом «Преступление и наказание» (1866), в котором отразился весь сложный путь его внутренних исканий.

В 1867 году Достоевский женился на Анне Григорьевне Сниткиной, своей стенографистке, ставшей для него близким и преданным другом. Вскоре они уезжают за границу: живут в Германии, Швейцарии, Италии (1867-1871). В эти годы писатель работает над романами «Идиот» (1868) и «Бесы» (1870-1871), последний из которых завершает уже в России.

В мае 1872 года Достоевские уезжают на лето из Петербурга в Старую Руссу, где впоследствии покупают скромную дачу и живут здесь с двумя детьми даже зимой. В Старой Руссе почти целиком написаны романы «Подросток» (1874-1875) и «Братья Карамазовы» (1878-1879).

С 1873 года писатель становится ответственным редактором журнала «Гражданин», на страницах которого начинает печатать «Дневник писателя».

Широчайшую известность получила речь Достоевского на торжествах по случаю открытия памятника Пушкину в Москве в 1880 году. Но вскоре здоровье писателя ухудшалось, и 28 января (9 февраля н. с.) 1881 года в Петербурге Достоевский скончался. Похоронен Федор Михайлович на кладбище Александро-Невской лавры.

На нынешний год, таким образом, пришлось сразу два юбилея великого русского писателя – 190-летие со дня рождения и 130 лет со дня его кончины.

http://www.km.ru/v-rossii/2011/11/11/prazdnichnye-dni-i-pamyatnye-daty-v-mire/dostoevskii-i-po-sei-den-ne-daet-pokoya

[Дмитрий Н]

Я всегда был истинно русский

К дню рождения Федора Достоевского



Поразительно, как читатель Гете, Шиллера, Гофмана, Бальзака, Гюго, Корнеля, Расина, Жорж Санд, стал тем, о ком философ Бердяев скажет: «Достоевский отражает все противоречия русского духа, всю его антиномичность, допускающую возможность самых противоположных суждений о России и русском народе. По Достоевскому можно изучать наше своеобразное духовное строение... Если всякий гений национален, а не интернационален, и выражает всечеловеческое в национальном, то это особенно верно по отношению к Достоевскому… Он характерно русский, до глубины русский гений, самый русский из наших великих писателей и вместе с тем наиболее всечеловеческий по своему значению и по своим темам... “Я всегда был истинно русский”, — пишет он про себя А. Майкову. Творчество Достоевского есть русское слово о всечеловеческом. И потому из всех русских писателей он наиболее интересен для западноевропейских людей. Они ищут в нем откровений о том всеобщем, что и их мучит, но откровений иного, загадочного для них мира русского Востока».

Более ста лет назад Достоевский с присущей ему (впоследствии неоднократно подтвердившейся) прозорливостью написал после освобождения славянских стран от турецкого владычества: «По внутреннему убеждению моему, самому полному и непреодолимому, не будет у России, и никогда еще не было, таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только их Россия освободит, а Европа согласится признать их освобожденными! И пусть не возражают мне, не оспаривают и не кричат на меня, что я преувеличиваю и что я ненавистник славян! Я, напротив, очень люблю славян, но я и защищаться не буду, потому что знаю, что все равно именно так сбудется <...> Начнут они непременно с того, что России они не обязаны ни малейшей благодарностью, <...> что они племена образованные, способные к самой высшей европейской культуре, тогда как Россия страна варварская, мрачный северный колосс, даже не чисто славянской крови, гонитель и ненавистник европейской цивилизации».

Как в воду глядел провидец.

И Западная Европа, если и начала ощущать, что даже не российское великодержавие было и является угрозой ее мировой роли, а скорее его отсутствие, что европейский континент стал тылом американской евразийской программы, то все равно дилемма «Россия — Европа» для Запада болезненна.

Но, как видим по новейшей истории, все более актуализуется предложение Достоевского «всем славянским народностям объединиться под эгидой России... таким только образом за ними будет обеспечена полная независимость, право культурного самоопределения».

Воинствующий либерализм как основа глобализации под американской эгидой сегодн, оказывается, не менее чужд великой Европе, чем православной Руси.

* * *

Биографы сообщают, что уроженец Москвы мальчик Федя Достоевский рос в довольно суровой обстановке, над которой витал угрюмый дух отца — человека «нервного, раздражительно-самолюбивого», вечно занятого заботой о благосостоянии семьи. Дети (их было 7; Федор — второй сын) воспитывались в страхе и повиновении, по традициям старины, проводя большую часть времени на глазах родителей. Семенов-Тян-Шанский уверял, что Достоевский уже и в молодые годы «был образованнее многих русских литераторов своего времени, как, например, Некрасова, Панаева, Григоровича, Плещеева и даже самого Гоголя». Его уже с 4-х лет сажали за книжку и твердили «учись!» Не в этом ли все дело? Отец Достоевского «приучил» его, гениального писателя, к работе. Уметь работать, всегда и везде, вот к чему мы не «приучены».

Еще к началу 1840-х относятся первые попытки самостоятельного творчества Достоевского — не дошедшие до нас драмы «Борис Годунов» и «Мария Стюарт», перевод   повести «Евгения Гранде» Бальзака. Первый известный роман писателя, «Бедные люди», по-видимому, был начат в инженерном училище, куда Федор был определен в 16 лет, после кончины матери. Как высказывается Макар Девушкин, главный герой этого романа в письмах, «у меня кусок хлеба есть свой; правда, простой кусок хлеба, подчас даже черствый; но он есть, трудами добытый, законно и безукоризненно употребляемый…»

Автор здесь наследует своему «полубогу» Пушкину, поклонение которому осталось у него на всю жизнь, написавшему о себе: «…что в свой жестокий век восславил я свободу и милость к падшим призывал». Достоевский верит, что Господь простит грехи бедных людей «в это грустное время: ропот, либеральные мысли, дебош и азарт», что Господь спасет их — «добрых, незлобивых, ко вреду ближнего неспособных и благость Господню, в природе являемую, разумеющих».

* * *

Выигрыш — это победа, конец, а проигрыш — это надежда. Для А. К., героя романа Достоевского «Игрок», истина в этом. Федор Михайлович и сам был в молодые лета страстнейшим игроком в казино. Кажется, и об этой пагубной страсти и освобождении от нее, снят совсем недавно вышедший на телеканале «Россия» фильм В. Хотиненко «Достоевский» (2011), с потрясающим Е. Мироновым в главной роли.

Все игроки — вне духовной жизни. Радость жизни, любовь, счастье, житейский успех — ничтожно мало для игрока. Игра — выше власти полководца и правителя, это самозабвение, а удача (выигрыш) — ничтожный эпизод, как ничтожен и проигрыш. Порочный, замкнутый круг, в конце концов, приводящий к тупому вожделению вожделения. Умножение дурной безконечности.

Мы видим, как в новейшей жизни, напичканной информационными технологиями, то тут, то там маячит оскал игрока: в спекуляциях ли на мировых финансовых биржах, в политике на региональных, государственных, глобальном уровнях.

* * *

Оживил интерес к писателю недавний выход на телеэкран фильма В. Бортко «Идиот» (2003). В романе «Идиот», быть может, главном сочинении Достоевского, нам был явлен образ «Христа-человека», урожденного в ХІХ в. Словно в подтверждение выстраданных писателем слов, затем вложенных им в карамазовские уста: «…Если б кто мне сказал, что Христос вне истины, и действительно было б, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы остаться со Христом, нежели с истиной».

Для тех, кто не знал: в черновике романа главный герой носил имя Христос.

Притча же во языцех — Родион Раскольников, герой самого публикуемого в мире романа, «Преступление и наказание». Этот символ взаимного мученичества   — преступника и жертвы — страшен, умонепостижим. А между тем именно он для данной, конкретной заплутавшей личности (а, значит, и для многих) становится камнем преткновенным, лишь превозмогши который можно прийти к далекому, предблагодатному состоянию, которое писатель затеплил в конце своего сочинения во фразе: «Под подушкой его (Раскольникова — авт.) лежало Евангелие».

Раскольников все время находится в конфликте со средой (пространством), он всегда противопоставлен либо окружению, либо самому себе. В связи с темой двоения приведем цитату из статьи Достоевского на смерть Некрасова: «Некрасов есть русский исторический тип, один из крупных примеров того, до каких противоречий и до каких раздвоений, в области нравственной и в области убеждений, может доходить русский человек в наше печальное, переходное время».

Печальность и переходность времени теперь еще более усилились. Воспоследовавшие за смертью Достоевского столетие с четвертью дали нам вопиющие образцы изощренной гордыни, желания стать над другими, небрежения чужой жизнью.

* * *

В период личной скорби, по утрате трехлетнего сына Алеши, безутешный Достоевский приехал в Оптину пустынь к старцам. Только преподобный Амвросий смог успокоить плачущего писателя, сказав ему: «Ну что ты так плачешь! Сейчас твой Алеша — у престола Господнего, а когда ты рыдаешь, он Господу дерзит». Духовная высота о. Амвросия оказала огромное влияние на Достоевского, который значительное место в своем самом объемном романе отвел образу старца Зосимы, духовного наставника Алексея Карамазова из самого объемного и чрезвычайно глубокого романа «Братья Карамазовы».

Другой старец Оптинский, преп. Нектарий, скончавшийся в 1928 г . (в его келье еще в 2003 г . располагалась экспозиция, посвященная Ф. Достоевскому), так сказал о писателе: «Этот — кающийся».

Огромное количество страдающих детей населяет романы писателя. Общеизвестна его максима о том, что никакая цель, пускай и самая высокая, не искупит слезинки ребенка. Но даже гений Достоевского не провидел немыслимых иродовых деяний грядущих времен — ни немецких нацистов, ни Беслана.

* * *

Роман Достоевского «Бесы» был вызван к жизни «делом Нечаева», от которого Россия содрогнулась в 1871 г . Расточительно позабытый нами выдающийся советский писатель Юрий Трифонов прояснил проблему революционного терроризма в провидческом очерке 1980 г . «Нечаев, Верховенский и другие...», оттолкнувшись, с одной стороны, от реальной персоны террориста Нечаева, а, с другой, — от «достоевского» романа.

Трифонов утверждает, что Достоевский «мог острее, чем кто-либо, почувствовать сокрушительную разницу между Нечаевым и вольнодумцами прежних лет, народниками начала 1870-х: он сам прошел мученический путь заговорщика, мечтателя, принадлежал к тайному обществу Петрашевского и в 1849 г ., осужденный на смертную казнь, стоял на эшафоте, но в последнюю минуту был прощен и отправлен на каторгу. Мир обогатился великой книгой: «Записками из Мертвого дома». Мощь этой книги отдана одному чувству — состраданию». Нет ничего более далекого от нечаевщины, чем сострадание.

Сравним эпохи: общественное мнение, которого страшился Достоевский, питалось тогда лишь слухами и газетами, а теперь (во второй половине ХХ в. и начале третьего тысячелетия от Рождества Христова) эти возможности многократно усилились: все становится известно в тот же день и час. «Мир следит по телевизору за драмой заложников, и нет более захватывающего зрелища. Террористы превратились в киногероев. Население рассматривает громадные фотографии в журналах, ужасается, старается понять: кто эти люди? инопланетяне? чего добиваются? чего хотят от нас? И первая, облегчающая душу догадка: от   нас — ничего. Хотят от других.

Воистину: терроризм выродился в мировое шоу. Бесовщина стала театром, где сцена залита кровью, а главное действующее лицо — смерть. Террор и средства информации — сиамские близнецы нашего века. У них одна кровеносная система, они не могут существовать раздельно: одно постоянно пожирает и насыщает собой другое.

Верно ведь: террор надо лишить паблисити. Без паблисити нынешние бесы хиреют, у них падает гемоглобин в крови, им неохота жить».

Но была и еще одна сторона «бесовщины», увиденная провидцем Достоевским: революционное нетерпение, сметающее «инерционную массу», когда даже благие намерения мостят дорогу во ад. Нетерпение и нетерпимость — это та пена на губах ангела, с которой начинается большевизм, то есть ад.

* * *

Русские вопросы, всегда становящиеся общемировыми — всегда оставлись во главе угла глубинных размышлений Достоевского.

Придем ли когда-нибудь, «к будущему уже великолепному единению людей, — по слову «достоевского» старца Зосимы, — когда не слуг будет искать себе человек и не в слуг пожелает обращать себе подобных людей, как ныне, а, напро­тив, изо всех сил пожелает стать сам всем слугой по Евангелию». К сожалению, по прежнему актуальна мысль Достоевского (из «Дневника писателя» 1887 г .): «в этом хаосе, в котором давно уже, но теперь особенно, пребывает общественная жизнь... нельзя отыскать еще нормального закона и руководящей нити даже, может быть, и шекспировских размеров художнику...»

Мысль эта, как сегодня видим, — всеобща. И пока чрезвычайна для всего современного мира, в который, как верил Федор Михайлович, России суждено «внести примирение... и, может быть, изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону».


Станислав Минаков

http://voskres.ru/literature/critics/minakov6.htm

[Дмитрий Н]

Достоевский о началах русской народной самобытности

Александр Моторин



 «Мерило народа не то, каков он есть, а то, что он считает прекрасным и истинным». В этом был убежден Ф.М. Достоевский, лучше других познавший и бездны русской души, и вершины русского духа. Сегодня день рождения великого писателя. Он родился 30 октября – по юлианскому календарю; в пересчете на григорианский календарь этот день в нынешнем столетии падает на 12 ноября (а не на 11-е, как ошибочно считается). Отмечая рождение писателя, никогда не сомневавшегося в великом предназначении русского народа, портал «Православие.ру» публикует статью Александра Васильевича Моторина, доктора филологических наук, профессора, заведующего секцией нравственного и эстетического воспитания Новгородского государственного университета им. Ярослава Мудрого.




Полный расцвет творчества Ф.М. Достоевского знаменательно совпадает с приобщением к старорусской жизни – в географическом и духовном пространстве. С мая 1872 года писатель подолгу живет на земле Старой Руссы, углубляясь в постижение старых, но и вечно новых начал русской почвы, народности. Между прочим, это сказалось в существенном преображении творческой установки: с 1873 года Достоевский начинает «Дневник писателя» и ведет его, выпуская в свет с перерывами вплоть до января 1881 года – почти до самой своей кончины. Перерывы в работе над «Дневником» по сути таковыми не являются. Большие итоговые романы «Подросток» (1874–1875) и «Братья Карамазовы» (1878–1879) можно и должно рассматривать как притчевые включения в ткань творческого Дневника жизни, наподобие непосредственно помещенных в «Дневник писателя» малых произведений («Мальчик у Христа на елке», «Бобок», «Сон смешного человека», «Кроткая»). В сопроводительных дневниковых пояснениях к этому роду произведений Достоевский указывает на их особую художественность: правдивость, почти не вымышленность, приближающуюся к творческому заданию самого «Дневника»: писать «о виденном, слышанном и прочитанном» (Дневник писателя. 1876. Март). При таком подходе даже в большом романе начало художественного вымысла, воображения отчасти погашается стремлением к образному осмыслению действительного жизненного опыта, подлинного личного переживания.

Таким образом, зрелый Достоевский в значительной мере вернулся к одному из коренных начал русского самосознания: к словесному творчеству, свободному от личного произвола художника, от магической игры воображения, от искушения создавать и навязывать большому Божиему миру свой собственный мир, свою правду. Это творчество летописное, молитвенное, проповедническое, богослужебное, всегда в той или иной мере пророческое (не столько в смысле предсказания будущего, хотя и это неизбежно, сколько в смысле духовного богообщения, исполнения Божией воли). Многие современники признавали в Достоевском черты пророка, и сам он, несомненно, стремился в последние годы жизни к такому предназначению как единственно истинному для писателя (потому и любил на склоне лет принародно читать стихотворение А.С. Пушкина «Пророк»).

Именно в этом пророческом, летописно-дневниковом завершении и совершенстве творческой жизни писатель с особенной ясностью осознал и обозначил свою главную цель и задачу: «Главная цель “Дневника” пока состояла в том, чтобы по возможности разъяснять идею о нашей национальной духовной самостоятельности и указывать ее по возможности в текущих представляющих фактах» (Дневник писателя. 1876. Декабрь. – XXIV, 61).

Русскую народную самобытность Достоевский рассматривает с двух основных сторон: со стороны ее вечных, неколебимых «начал», или «идеалов», и со стороны современного, текущего отступления от этих начал – совращения, развращения русской души в лице многих «желающих совратиться» (Дневник писателя. 1876. Апрель. – XXII, 130). Писатель верит, что пока существуют начала, существует и народ и ничто не может его уничтожить, поскольку начала его жизни вечны, разве что он сам (или какая-то часть его) откажется от самого себя, предаст себя в руки врага Божиего и человеческого. Но и в этом печальном случае народ, будучи соборной личностью, сотворенной для вечной жизни, не исчезнет, а расколется на две доли, точнее – уже на два разных народа, один из которых унаследует вечную райскую жизнь с Богом, другой – вечное адское умирание с сатаною, согласно евангельской притче Христа о Своем Втором пришествии и Страшном суде над народами-языками (см.: Мф. 25: 31–46). На этой притче строится вся православная историософия, сторонником которой оказывается Достоевский: каждый народ, как и каждый отдельный человек, сотворен не только для временной, но и для вечной жизни и всегда пребывает в ответе перед Богом за свои земные помыслы, слова и деяния.

В февральском «Дневнике писателя» 1876 года о народных началах говорится так: «Наш народ хоть и объят развратом, а теперь даже больше чем когда-либо, но никогда еще в нем не было безначалия… А идеалы в народе есть и сильные, а ведь это главное: переменятся обстоятельства, улучшится дело, и разврат, может быть, и соскочит с народа, а светлые-то начала все-таки в нем останутся незыблемее и святее, чем когда-либо прежде» (XXII, 41). Идеальные русские начала сложились и утвердились за века страданий ради Христа и выразились в «простодушии, чистоте, кротости, широкости ума и незлобии» (XXII, 44), в желании послужить ближнему своему, а в конечном счете – Господу Богу. «Знает же народ Христа Бога своего, может быть, еще лучше нашего, хоть и не учился в школе. Знает – потому что во много веков перенес много страданий, и в горе своем всегда, с начала и до наших дней, слыхивал об этом Боге-Христе своем от святых своих, работавших на народ и стоявших за землю русскую до положения жизни, от тех самых святых, которых чтит народ доселе, помнит имена их и у гробов их молится» (XXII, 113). Идеалы русского народа «сильны и святы, и они-то и спасли его в века мучений; они срослись с душой его искони» (XXII, 43); «его исторические идеалы» – это, прежде всего, святые подвижники, «да еще какие: сами светят и всем нам путь освещают!» (XXII, 43). Многие из них были первыми и лучшими писателями нашими (от Феодосия Печерского до Тихона Задонского). Светлые русские начала отразились и в образах новой словесности – той ее части, которая унаследовала достоинства словесности древнерусской: «все, что в ней есть истинно прекрасного, то все взято из народа» (XXII, 43).

Самый чистый и глубокий источник русского народного духа – православное монашество, к которому старец Зосима в «Братьях Карамазовых» обращается с поучением: «Берегите же народ и оберегайте сердце его. В тишине воспитайте его. Вот ваш иноческий подвиг, ибо сей народ – богоносец» (XIV, 294). Именно из среды монашества, напоминает Достоевский устами старца Зосимы, «издревле деятели народные выходили, отчего же не может их быть и теперь?.. Русский же монастырь искони был с народом» (XIV, 294). Лучшие представители народа вопреки подавляющей все духовное мирской среде находят в себе силы, чтобы уйти в монастырь и уже там обрести благодатные сверхчеловеческие силы для поддержки падающего мира. Кто-то эту поддержку оказывает, не покидая монастырь, подобно старцу Зосиме, а кто-то, подобно Алеше Карамазову, – возвращаясь из монастыря в мир. Сам старец Зосима благословил Алешу на это возвращение в мир: «Мыслю о тебе так: изыдешь из стен сих, а в миру пребудешь как инок» (XIV, 259).


Крестьянка мнет лен. Пермской губ. Фото С. М. Прокудина-Горского. 1910 г.

Среди носителей народных начал в современности Достоевский особо отмечает русских женщин, непосредственно связанных с продолжением народа в поколениях и с воспитанием народной души от младенчества. «Русский человек в эти последние десятилетия страшно поддался разврату стяжания, цинизма, материализма; женщина же осталась гораздо более его верна чистому поклонению идее, служению идее» (XXIII, 28); «в ней заключена одна наша огромная надежда, один из залогов нашего обновления» (XXIII, 28). Поэтому на страницах «Дневника» и в художественных произведениях писатель тщательно исследует женские судьбы, особенно те обстоятельства, в которых женщина лишается права на семью, на рождение и воспитание детей. Этому искажению женской доли способствует общее давление разлагающейся, «варварской» западной культуры нового времени, и в частности деятельность судов, часто неправедных, с точки зрения русских представлений о справедливости.

В целом «руссизм», «русскую правду», «русскую особь», «русское начало» (XXIII, 40) Достоевский в зрелые творческие годы определил как производные от «русского духа» (Дневник писателя. 1876. Июнь. – XXIII, 40), понимая под «духом» веру православную и язык как неповторимо русское выражение этой веры. Отсюда повышенное внимание писателя к жизни родного языка (см., например, «Дневник писателя» за 1876 год, июль–август, гл. 3, разд. «Русский или французский язык?» и «На каком языке говорить будущему столпу своей родины?»). Отсюда же и непрестанное внимание к состоянию православной веры в России (это один из основных вопросов в «Дневнике писателя», а также в крупных художественных произведениях – от «Преступления и наказания» до «Братьев Карамазовых»).

По Достоевскому, «отрицающий народность отрицает и веру. Именно у нас это так, ибо у нас вся народность основана на христианстве» (письмо А.Ф. Благонравову от 19 декабря 1880 г. – XXX. Кн. 1, 236). Достоевский уверен, что Россия «несет внутри себя драгоценность, которой нет нигде больше, – Православие, что она – хранительница Христовой истины, но уже истинной истины, настоящего Христова образа, затемнившегося во всех других верах и во всех других народах» (Дневник писателя. 1876. Июнь. – XXIII, 46). Отсюда проистекает высшее предназначение русского народа как истинно православного – ненасильственное примирение всех народов в правой вере, причем с сохранением духовного своеобразия, языка каждого народа: «…назначение и роль эта не похожи на таковые же у других народов, ибо там каждая народная личность живет единственно для себя и в себя, а мы начнем теперь, когда пришло время, именно с того, что станем всем слугами, для всеобщего примирения. И это вовсе не позорно, напротив – в этом величие наше… Кто хочет быть выше всех в Царствии Божием – стань всем слугой» (Дневник писателя. 1876. Июнь. – XXIII, 47). Эта мысль станет любимой у Достоевского и получит полное развитие в «Дневнике писателя» за 1880 год.

Русские представляются писателю неким всеобъемлющим духовным единством, способным воспринимать качества всех прочих народов, понимать их «особь» и в то же время оставаться самим собой: «…всечеловечность есть главнейшая личная черта и назначение русского» (Дневник писателя. 1876. Июнь. – XXIII, 31).


С. М. Прокудин-Горский. На жнитве. 1909 год

Россия как прообраз подлинного воссоединения народов противостоит в понимании Достоевского «Европе» и «Соединенным Американским Штатам» как образцам внешнего единства, за которым скрыто стремление народов к взаимному подавлению, к возвышению за счет других: «…Россия… есть нечто совсем самостоятельное и особенное, на Европу совсем не похожее и само по себе серьезное» (XXIII, 43); единение под защитой России «будет не одно лишь политическое единение и уж совсем не для политического захвата и насилия – как и представить не может иначе Европа; и не во имя лишь торгашества, личных выгод и вечных и все тех же обоготворенных пороков, под видом официального христианства… Нет, это будет настоящее воздвижение Христовой истины, сохраняющейся на Востоке, настоящее новое воздвижение Креста Христова и окончательное слово Православия, во главе которого давно уже стоит Россия» (Дневник писателя. 1876. Июнь. – XXIII, 50).

Историософскому взгляду Достоевского являются три основных современных способа и образа устроения человеческой жизни на земле: православно-русский, восточно-мусульманский и западноевропейский. У каждого способа глубокие исторические корни. Каждый способ порождает соответствующий сверхнарод как особого рода объединение отдельных народов, связанных общим духом и верой, но несколько по-разному выражающих это общее духовное достояние на своих отдельных языках. У каждого сверхнарода в отдельные исторические эпохи преобладает один язык для выражения духовных ценностей и международного общения. Перемены в этом языке существенно связаны с переменами общего духа данного сверхнарода.

Православный, а в современных условиях – русский по преимуществу, способ обустройства жизни восходит к первобытной, до-потопной библейской праведности и ее преображающему возрождению в христианстве. Достоевскому близка романтическая мысль о том, что русский народ-«богоносец», как и славяне в целом, еще в своем язычестве сохранил некие черты первобытной праведности, которые, будучи преображенными христианским духом, удержались и после принятия Крещения. Знаменательно, что буквально последней цельной мыслью Алеши Карамазова в последнем романе писателя стала именно мысль о таком преемстве между языческой (точнее – первобытной, сохранившейся в язычестве) и православной праведностью, причем преемстве в исключительно важном для жизни народа погребальном обряде, напутствующем из временной жизни в вечную (и мысль эта прозвучала после исповедания веры в воскресение мертвых для вечной жизни): «Ну, а теперь кончим речи и пойдем на его поминки. Не смущайтесь, что блины будем есть. Это ведь старинное, вечное, и тут есть хорошее» (XV, 197).

Православно-русский способ жизнеустройства писатель подробно описывает в «Дневнике» и сопутствующих художественных произведениях, рассматривая его в противоборстве с другими. Этому образу жизни особенно свойственно признание вечного достоинства и неповторимой самобытности каждого малого народа, входящего в состав данного духовного сверхъединства. Все народы рассматриваются как братья в общей семье. Именно этот способ жизни Достоевский считает богоданным и подлинно человечным, а потому и достойным распространения на все человечество, на все мироздание. Такую свою веру в расширяющееся влияние русского духа он с особенной силой подтвердил в речи о Пушкине, помещенной в «Дневнике» на самом исходе жизни. Правда, это светлое убеждение отчасти противоречило трагической эсхатологии самого Православия, на что указал еще К. Леонтьев, назвавший Достоевского представителем «розового христианства».


С. М. Прокудин-Горский. Бухарский эмир Алим Хан. 1911 год

Исламский сверхнарод (в таких его проявлениях, как российские татары-мусульмане и балканские турки) Достоевский рассматривает бегло и по сути не вычленяет его из состава западного сверхнарода, усматривая между ними общие родовые черты духа, способствующие и внешнему союзническому их противостоянию православной России и подопечным ей православным народам в ходе последних Крымской и Балканской войн. Для этого сверхнарода, в современном проявлении преимущественно западного, а по происхождению скорее ближневосточного, свойственно всепоглощающее стремление к земному господству, духовному и овеществленному. Это стремление побуждает к смесительному слиянию отдельных соучаствующих народов в общем составе, причем сильнейший из народов в определенную эпоху стремится подавить, поглотить другие народы, навязав им свой собственный язык. Поскольку вполне подавить другие народы чрезвычайно трудно, внутри западно-восточного сверхнарода постоянно сохраняется напряжение междоусобного противоборства, самоубийственная устремленность к насилию всех над всеми не только по отношению к чужим, но и к своим, которые оказываются по сути чужими на пути к господству. Наибольшее напряжение наблюдается при этом между арабо-мусульманским и западноевропейским сообществами (причем западноевропейская составная исторически включила в себя новое иудейство христианского времени). Корнями своими западно-восточный сверхнарод восходит к первым проявлениям магического богоотступничества, отказа от первобытной праведности, что, согласно библейскому преданию, увенчалось вавилонским столпотворением. В последующем существовании магического сверхнарода наблюдаются постоянные попытки воссоединения своих сил, в частности путем воссоздания некогда единого, а затем «смешанного» Богом (Быт. 11: 9) языка человечества (воссоединение при этом чают достичь путем обратного, словно бы алхимического смешения разрозненных частей). В условиях современной европейской жизни эту столпотворительную нововавилонскую устремленность Достоевский усматривает, прежде всего, в католичестве, а в протестантском раздоре – очередное неизбежное наказание за магическую гордыню (Дневник писателя. 1876. Март).

Другой полюс западного сознания – социалистическое учение – также скрывает в себе нововавилонскую магию, «ибо социализм есть не только рабочий вопрос или так называемого четвертого сословия, но по преимуществу есть атеистический вопрос, вопрос современного воплощения атеизма, вопрос Вавилонской башни, строящейся именно без Бога, не для достижения небес с земли, а для сведения небес на землю» (слова автора-повествователя в «Братьях Карамазовых». – XIV, 25).


(Окончание следует)

[Дмитрий Н]

(Окончание)


Таким образом, Достоевский описывает по сути два современных сверхнарода: магический и православно-мистический. В жизни современной России он с горечью наблюдает признаки частичной пораженности магическим духом, наиболее полно выраженным на Западе Европы. В результате этой зараженности русский народ переживает состояние, близкое к расколу и дальнейшему бесконечному раздроблению, чреватому отказом от богоизбранности, самоуничтожением в притязании на человекобожество. Дробление, как и на Западе, сочетается с попытками обновляющего воссоединения разрозненных частей путем их произвольного смешения. В «Подростке» (1875) Крафт, с немецкой дотошностью изучавший признаки самораспада России, представляет логическую цепочку изменений в народной душе: люди становятся «помешанными», утрачивают «нравственные идеи» и в своей душевной смешанности, замешательстве безлико усредняются до «золотой середины и бесчувствия, страсти к невежеству, лени, неспособности к делу и потребности всего готового» (XIII, 54). И после этого рассуждения он, казалось бы, неожиданно заключает: «Безлесят Россию, истощают в ней почву, обращают в степь» (XIII, 54). Возникающий здесь образ отрыва от почвы, от корней народного духа и, как следствие, измельчания растительно-жизненных сил народа (могучий лес – степная трава) вновь является уже в «Дневнике писателя» (1876. Июнь), где причиной гибельных изменений, измены народа собственному духу указывается подпадение чарам мнимо гуманной западной цивилизации: «Кто-то сострил в нынешнем либеральном духе, что нет худа без добра и что если и сведут весь русский лес, то все же останется хоть та выгода, что окончательно уничтожится телесное наказание розгами» (XXIII, 41).


Маковский. Вечеринка. 1875

Достоевский наблюдает, как, покоряясь обаянию западной цивилизации, изменяя языку и вере, некоторые образованные «русские» люди «теряли последнее русское чутье свое, теряли русскую личность свою» и «становились разрушителями России, врагами России!» (Дневник писателя. 1876. Июнь. – XXIII, 43). С другой стороны, он наблюдает, как выходцы из других народов в России становятся русскими по духу, а значит и по существу. Наблюдает он и сложные переходные случаи, как, например, в романе «Подросток», где немец Крафт, считавший себя уже русским, по словам и делам оказывается все-таки нерусским; или как в «Преступлении и наказании», где русский по происхождению Раскольников изменяет вере своего народа и служит именно расколу народного единства, но затем раскаивается.

Крафт в «Подростке», оставаясь в глубине души логически рассуждающим и магически настроенным немцем, закономерно заканчивает жизнь самоубийством – венцом магической гордыни. Как большинство немцев, он уповает на воплощенную народную силу – его фамилия и означает в переводе с немецкого «сила» (позже, в «Дневнике» 1876 года, Достоевский несколько страниц и даже особую главку посвящает «воинственности немцев»). Крафт разделяет народы по их могуществу на главные и второстепенные. Он исписал «тетрадь ученых выводов о том, что русские – порода людей второстепенная, на основании френологии, краниологии и даже математики, и что, стало быть, в качестве русского совсем не стоит жить» (XIII, 135). Полагался он и на «филиологию» с ее данными (XIII, 45). Здесь сказалось свойственное германскому (и шире – общемагическому) сознанию упование на родо-кровную основу народного единства и на божественное могущество человеческого духа. Судьба Крафта – это предсказание исторической трагедии немецкого народа, в которой, впрочем, лишь частным образом отразилась очередная трагедия магического сверхнарода.

С Крафтом в романе спорят (или косвенно сопоставляются) представители других течений в русской прозападной интеллигенции: левые (социалисты, либералы), правые (консерваторы). Однако, по Достоевскому, все их убеждения – от родо-кровной магии германского образца до космополитического либерализма – сходны в своем отрицании великого исторического предназначения русского народа и в своей пораженности общим западным духом, хотя и в разной степени поражены им. Этот дух получил в XX веке наименование «фашизма», и Достоевский, подобно другому пророку русского слова Ф.И. Тютчеву (в его собственных размышлениях о Западе), предусмотрительно указал на эту родовую черту – не только в «Подростке», но и в «Дневнике» 1876 года (Март), где увлеченную Западом русскую интеллигенцию он описал посредством будущей «фашистской» символики, имеющей древнеримские корни: «Одним словом, хоть и старо сравнение, но наше русское интеллигентное общество всего более напоминает собою тот древний пучок прутьев, который только и крепок, пока прутья связаны вместе, но чуть лишь разогнута связь, то весь пучок разлетится на множество чрезвычайно слабых былинок, которые разнесет первый ветер. Так вот этот-то пук у нас теперь и рассыпался» (XXII, 83). Здесь подразумевается римский символ государственной власти – пучок прутьев с секирой (лат. fascis – «связка, пучок»; откуда итальянское fascio – тот же «пучок» с секирой, ставший в XX веке знаком фашизма). Единство подлинного русского народа, в отличие от мнимого и самораспадающегося единства обращенной к Западу интеллигенции, Достоевский не описывает в понятиях пучка и секиры. А саму интеллигенцию в ее духовном отщепенстве и с ее стремлением насильственного воздействия на народ он именует неким обособившимся «народиком»: «Оказывается, что мы, то есть интеллигентные слои нашего общества, теперь какой-то уж совсем чужой народик, очень маленький, очень ничтожненький, но имеющий, однако, уже свои привычки и свои предрассудки, которые и принимаются за своеобразность, и вот, оказывается, теперь даже и с желанием своей собственной веры» (Дневник писателя. 1876. Март. – XXII, 98).

Эта интеллигентская вера находит выражение в разнообразных ересях и сектах древнего и нового толка. Особенно опасным новообразованием писатель считает спиритизм – прямое уже поклонение духам зла, и он неоднократно возвращается к описанию этого явления на страницах «Дневника». Даже возрастающий атеизм Достоевский рассматривает в «Подростке» как новую веру западного происхождения, а самоорганизацию атеистов – как новую церковь, причем в «Дневнике» 1876 года (Март) замечает, что в своем романе предвидел возникновение действительной «церкви атеистов» в Англии (XXII, 98).

Внутри русской интеллигенции писатель различает две степени отпадения от своего народа. Совсем отпавший «народик» – это «консерваторы» западного толка, те, кто защищает устои западного общественного устройства и, таким образом, сознательно и полностью порывает с русским духом и своей родиной. Они закономерно заканчивают переходом в католичество – наиболее мощное в то время проявление западного духа. «Итак, вот что значило перемолоться из русского в настоящего европейца, сделаться уже настоящим сыном цивилизации» (XXIII, 43); именно эти отщепенцы «теряли последнее русское чутье свое, теряли русскую личность свою, теряли язык свой, меняли родину, и если не переходили в иностранные подданства, то, по крайней мере, оставались в Европе целыми поколениями» (Дневник писателя. 1876. Июнь. – XXIII, 43).



Другие русские западники – либералы и социалисты – увлекаются теми устремлениями западного духа, которые направлены на разрушение любого прежнего жизнеустройства, в том числе и породившего их западного (Дневник писателя. 1876. Июнь). Достоевский замечает «парадокс»: те из подобных отступников, которые не становятся скорыми жертвами собственного самоубийственного убеждения, выживают и возвращаются к истокам, началам родной духовности, становясь сознательными врагами западного миропорядка и защитниками русского образа жизни (XXIII, 38–40). В данной части своих рассуждений и художественных созерцаний Достоевский предсказал противоречивый ход русской истории после 1917 года.

Мысли о противоречиях современной русской жизни развиваются не только в дневниковом повествовании, но и в художественной ткани «Подростка», в частности посредством сложного образа Версилова – образцового отщепенца-скитальца, во многом разорвавшего в своей душе и в отношениях с близкими скрепы народного духа. Он уже неправославен, а по слухам, живя на Западе, «в католичество перешел» (князь Сокольский. – XIII, 31). Однако слухи противоречивы. Сам Версилов уклончиво подтверждает свое былое искушение католицизмом: «о Боге их тосковал» (XIII, 378), – но и признает итоговую либеральность своей веры: – «я… философский деист, как вся наша тысяча» (XIII, 379). Его эсхатологические предчувствия отчасти напоминают православные. Впрочем, отмечая нарастание вавилонско-магических антихристианских проявлений в жизни человечества, он не видит охранительного значения православного царства. Он обещает Макару Ивановичу венчаться, когда тот умрет, с Софьей и никак не решается это сделать. Его внутренний надлом выражается в испещрении русской речи иностранными словами. Эта противоречивость выражена в латинской по происхождению фамилии: от versatio (позднелат. versio) – «вращение, обращение, изменчивость, поворот, возвращение». Он однажды сказал по-французски: «Мы всегда возвращаемся» (XIII, 104). В его жизни это проявляется и как прохождение полного (но не единственного) круга логических доказательств («версия»), и как намечающийся возврат к собственным народным истокам (православно-русским). Он так и остается в своем болезненном расщеплении, раздвоении, кружении духа, но эта болезнь отцов, поставившая народное самосознание на грань распада, как показывает Достоевский, все-таки преодолевается подрастающим поколением детей – «подростков».


Великорецкий крестный ход

В целом наблюдения писателя в дневнике и последних романах позволяют ему заключить, что давние надежды Запада на уничтожение начал русского самосознания, надежды на «политическое и социальное разложение русского общества как национальности» вновь и вновь опровергаются подъемом православной веры, когда народ обретает в бедах и напастях общее «православное дело» (Дневник писателя. 1876. Июль–август. – XXIII, 102). В новое смутное время неистребимая народная нравственность помогает типичному русскому «подростку» выдерживать искушение самой что ни на есть западной идеей Ротшильдова богатства, и словно бы в награду он заранее получает от всезнающего автора фамилию князя, основавшего Москву – будущий Третий Рим (не кровная, а духовная причастность к роду избранных строителей державы здесь указывается). Другой такой же подросток, Алеша Карамазов, глубоко проникается духом православного монашества и возвращается в мир «твердым на всю жизнь бойцом», чтобы защищать начала народной нравственности и веры.



Александр Моторин

12 ноября 2012 года



http://www.pravoslavie.ru/jurnal/57345.htm

[Александр Васильевич]

Достоевский или Макиавелли?

Иерей Александр Шумский о значении встречи Президента России Владимира Путина с Патриархом Кириллом и участниками Архиерейского Собора



1 февраля 2013 года, в день интронизации Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла, в Кремле состоялась встреча Президента России Владимира Путина с Патриархом и участниками Архиерейского Собора Русской Православной Церкви.

Данное событие трудно переоценить. Мы хорошо помним прошедший год, мы помним, как мировая русофобствующая закулиса, используя пятую колонну, действующую в России, совершила попытку осуществления оранжевой болотной революции в нашей стране. Попытка провалилась. Но не правы будут те, кто скажет, что сама попытка была слаба и ничтожна, что причина провала болотно-оранжевых не в силе государственной власти, а в бессилии болотной оппозиции. Решающую роль в преодолении новой революционной смуты сыграли два фактора – государственный и церковный - и, соответственно, два человека, кандидат в Президенты России Владимир Путин и Патриарх Московский и всея Руси Кирилл. Первый, несмотря на колоссальное давление извне и изнутри, не дрогнул и пошел на президентские выборы, а второй оказал ему поддержку в самый нравственно и психологически трудный момент.

Некоторые скептики сегодня говорят: «Да причем здесь поддержка Патриарха? Неужели вы думаете, что если бы Патриарх не поддержал Путина, то тот не стал бы Президентом?».

Не знаю, может быть и стал, но в стране сложилась бы совершенно иная духовно-нравственная ситуация и, без сомнения, в брешь между  Церковью и государством, образовавшуюся в этом случае, бросились бы все оппозиционно-болотные существа. Фактически Патриарх Кирилл, в тяжелейший момент поддержавший Владимира Путина, вызвал революционный огонь на себя. Ведь именно после этой поддержки кандидата в Президенты Патриарх подвергся тотальной атаке в либеральных СМИ. И я не побоюсь сказать, что Святейший тогда предотвратил развитие политической и общественной ситуации в стране по самому худшему сценарию.

Когда 1 февраля я увидел по TV сидящих рядом Патриарха и Президента, то сердце мое возликовало. Наверное, это еще не симфония властей, но это точно свидетельство реально существующего феномена равноправного партнерства двух сил, без позитивного взаимодействия которых России не устоять.

А теперь представьте себе лица врагов России и русского народа, взирающих на встречу наших Патриарха и Президента. Ведь сколько же усилий врагами России было предпринято, чтобы подобные встречи и диалоги оказались совершенно невозможными. Но все тщетно. Россия постепенно возвращается на свой особый исторический путь.

Знаковым является тот факт, что во время встречи 1 февраля не только Патриарх, но и Президент сделал особый акцент на роли духовно-нравственных ценностей и патриотизма в истории развития нашего Отечества. Владимир Путин, в частности, подчеркнул, что Русская Православная Церковь «делила с народом все беды и все радости, поддерживала его и вдохновляла, скрепляла нравственный каркас общественной жизни, да и всей нашей национальной государственности. В основе всех побед и достижений России – патриотизм, вера и сила духа».

Святейший Патриарх Кирилл обратил особое внимание на то, что Владимир Путин выделил слово «ценности». Наш Предстоятель, в частности, сказал: «Если духовная жизнь человека не развита, если материальное полностью поглощает все духовные интересы, то понятие ценностей исчезает. Но если исчезает понятие ценностей, фундаментальных ценностей, на которых следует устраивать жизнь, то человек испытывает огромные трудности, особенно в моменты переживаний, скорбей, конфликтов, войн… Наш народ действительно выигрывал страшные войны, и 70-летие победы в Сталинграде дает нам еще раз возможность вспомнить об этой тяжелейшей странице нашей истории. Люди победили, потому что они знали, что они отстаивают, они были нравственно сильными, убежденными. Вот на этом духовном фундаменте только и могла быть достигнута победа».

Эти цитаты я привел для того, чтобы показать совпадение Предстоятеля нашей Церкви и Президента России в понимании смысла жизни и смысла русской истории. И тот и другой говорили и значении  христианской духовно-нравственной вертикали, без которой распадается и исчезает вся горизонталь жизни. Вот на таких встречах, вот в таких диалогах Церкви и государства и рождается долгожданная русская идеология. Поэтому так и боятся внешние и внутренние враги России сближения Церкви и государства.

Скептики и циники опять затрезвонят, что этот диалог между Патриархом и Президентом -  всего лишь политический ход, что все это только высокие слова, за которыми ничего высокого не стоит. Но тогда, господа скептики и циники, ответьте на один вопрос: почему в странах Запада государственные и церковные руководители не прибегают к подобным политическим ходам? Напротив, мы наблюдаем за тем, как западные политические лидеры делают совсем иные политические ходы. А западные религиозные лидеры при этом помалкивают или даже одобряют их.

Я имею в виду, прежде всего, публичные уверения Президента США Барака Обамы в том, что одной из его приоритетных задач будет отныне защита прав людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией во всем мире. Собственно, благодаря своей педерастофилии Обама и стал президентом США во второй раз. Можете вы себе представить, чтобы Владимир Путин и вообще любой другой кандидат в Президенты России пошли на выборы с подобной педерастической программой?! А Обама не только пошел с такой программой на выборы, но, став президентом, начал ее активное осуществление! И это - руководитель самой мощной и влиятельной страны мира! США прикидываются новым Римом, а на самом деле являются чудовищным старым Карфагеном с его апологией растления. Но мы помним, что Рим победил Карфаген. Значит III Рим  - Россия неизбежно одержит победу!

США всегда заявляли, что их главной целью является распространение подлинной свободы во всем мире. И вот теперь нам окончательно стало ясно, о какой «свободе» идет речь. Над Белым домом в США открыто водружен черный флаг, на полотнище которого голубыми буквами написано «Содом». В странах Западной Европы также вовсю идет общеевропейский процесс содомизации. Содомиты выделяются в особую элитарную касту, права которой имеют безусловный приоритет. В Германии геи входят в руководство страны. Во Франции, несмотря на многочисленные демонстрации протеста, уже почти принят закон, разрешающий однополые браки. Я уже не говорю про Испанию, Скандинавские страны и Англию. Можно вполне утверждать, что в мире устанавливается педерастическая содомская диктатура, являющаяся апофеозом гуманистического либерального процесса, начавшегося еще в пору так называемой Эпохи Возрождения.

В этой связи следует особо подчеркнуть, что слова наших Патриарха и Президента, сказанные 1 февраля 2013 года, и все предшествующие подобные их высказывания правомерно рассматривать как антисодомскую программу, призванную спасти человечество от окончательной гибели.

Теперь стало очевидней очевидного, что западные политические лидеры впали в безумие, в беснование и повели мир прямиком в ад. Поразительно то, что они этого совершенно не скрывают. И только Россия сегодня открыто заявила о своем полном несогласии с таким выбором. А это уже, господа скептики и циники, не политика, а духовно-нравственное самоопределение. Россия выбирает Бога! Запад –  дьявола! Россия выбирает Христа! Запад – антихриста! Россия выбирает Небесный Иерусалим! Запад –  адский Содом! Вот набор оппозиций, который отныне будет определять политику стран, народов и государств! Прежняя рациональная или реальная политика закончилась. Современная политика переместилась в сферу иррационального, и это уже, собственно, не политика, а нравственный выбор.

Россия по-прежнему сверхдержава, прежде всего, в духовно-нравственном отношении. Все ближе момент, когда Россия, как писал Достоевский, выскажет миру свое спасительное «новое слово». Конечно, адские содомские силы на Западе будут всячески сопротивляться проникновению «нового слова», возможно и, даже, скорее всего, пойдут на крайние меры и развяжут большую войну против Православной России, но Бога невозможно остановить или связать, и новое русское слово будет услышано!

Мне уже не раз приходилось писать о принципиальных различиях русского и западного архетипов сознания. Образнее всех эти различия сформулировал великий русский писатель Николай Лесков: «Что русскому хорошо, то немцу - смерть». Вот, наверное, за этот бессмертный афоризм малонародные космополиты изгоняют из школьной программы непревзойденного русского классика.

В связи с названием и содержанием данной статьи хотелось бы сказать несколько слов о качественном различии в понимании государства и политики русским народом и народами западными. Объем данной статьи не позволяет затронуть многие вещи. Возможно, в будущем я подробнее разверну эту тему. Но сейчас хочу сказать, как мне кажется, о самом главном. Еще в XI веке митрополит Иларион написал свое знаменитое «Слово о законе и благодати». Глубинная мысль этого шедевра – Благодать превыше всего. Да, закон важен, но Благодать ни с чем не сравнится, потому что она от Бога посылается. И русское сознание веками формировалось именно в таком ключе. Так или иначе, но и наши государственные вожди жили с этой мыслью. Глубоко в подсознании русских царей и вождей жила мысль о том, что весь земной мир, и государство в том числе, должен преобразиться,  закон должен подчиниться Благодати, Небо должно соединиться с землей. 

Даже в советское время эта мысль, хотя и искаженная атеизмом, парадоксально продолжала жить. Идея Благодати, преображающей земную жизнь и подчиняющей закон, накрепко была связана с идеей всеобщей справедливости. Вот эти две идеи Благодати и справедливости, так или иначе, в той или иной степени, всегда присутствовали в русской государственной и политической жизни. Потрясающе сформировал сокровенную суть русской идеи Федор Михайлович Достоевский в романе «Братья Карамазовы»: « - То есть в двух словах, - упирая на каждое слово, проговорил опять отец Паисий, - по иным теориям, слишком выяснившимся в наш девятнадцатый век, Церковь должна перерождаться в государство, так как  бы из низшего в высший вид, чтобы затем в нем исчезнуть, уступив науке, духу времени и цивилизации. Если же не хочет того и сопротивляется, то отводится ей в государстве за то как бы некоторый лишь угол, да и то под надзором, - и это повсеместно в наше время в современных европейских землях. По русскому же пониманию и упованию надо, чтобы не Церковь перерождалась в государство, как из низшего в высший тип, а, напротив, государство должно кончить тем, чтобы сподобиться  стать единственно лишь Церковью и ничем иным более. Сие и буди, буди!.. Не Церковь обращается в государство, поймите это. То Рим и его мечта. То третье диаволово искушение! А, напротив, государство обращается в Церковь, восходит до Церкви и становится Церковью на всей земле, что совершенно уже противоположно и ультрамонтанству, и Риму…и есть лишь великое предназначение Православия на земле. От Востока звезда сия воссияет».

Нельзя не заметить глубинной связи митрополита Илариона и Достоевского. И нельзя не увидеть так же отражения мыслей митрополита Илариона и Достоевского в диалоге Святейшего Патриарха Кирилла и Президента Владимира Путина 1 февраля 2013 года в Кремле. Весьма знаменательно, что встреча Патриарха и Президента произошла именно в Кремле, который является образом и символом симфонии властей. Конечно, идеал, предложенный Достоевским, недостижим в полной мере, и отчасти будут правы те, кто назовут рассуждения Федора Михайловича утопичными. Но здесь важно не достижение цели, а само целеполагание, сам вектор движения мысли и чувства. Этот вектор движения – христианский. Каков же вектор движения мысли и чувства у западного сознания вообще и государственного, в частности? Есть ли на Западе свои митрополиты Иларионы и Достоевские? Нет! Вместо митрополита Илариона у них представитель Эпохи Возрождения Никколо Макиавелли, обосновавший полный отказ государственного руководителя от всех моральных норм, а значит и полный отказ от Христа. А вместо Достоевского у них Ницше, провозгласивший «Бог умер!» и так же поправший все нравственные законы и возненавидевший Христа. Вот и закончился у них генезис макиавеллизма и ницшеанства содомской, антихристовой идеологией Барака Обамы. А у нас генезис митрополита Илариона и Достоевского завершился утверждением Патриархом и Президентом духовно-нравственных христианских ценностей, как основы бытия.

Конечно, трудно отрицать тот факт, что, как правило, макиавеллизм в любой политике доминирует. Но все же русская история дает великие примеры нравственной политики или хотя бы попыток такой политики. Разве в политике святого благоверного князя Александра Невского не было духовно-нравственного христианского стержня? А участие России в Русско-турецкой войне разве не имело великой нравственной мотивации? А время вступления России в I Мировую войну разве не было обусловлено нравственными соображениями, противоречившими политическому прагматизму? А Царь Иоанн Васильевич IV, несмотря на пролитие крови, разве не мечтал о том, чтобы государство строилось на духовно-нравственном  основании Православия? Почитайте его переписку. В ней полное отрицание Макиавелли! А в советское время сколько мы помогали «униженным и оскорбленным» во всем мире! И нам ведь это было, зачастую, совсем политически не выгодно. Именно за эту бескорыстную помощь другим и кроют нынешние русские националисты советскую власть. Но русский народ, по мысли  Достоевского, всечеловечен, потому что он православный. Поэтому и русская государственная политика никогда не окажется всецело поглощенной макиавеллизмом. В ней всегда будут присутствовать митрополит  Иларион и Федор Достоевский! И я уверен, что элемент этот не только будет присутствовать в русской государственной политике, но будет в ней разрастаться. Слышу смех скептиков и циников. Смейтесь, сколько хотите, а я буду вдохновляться словами старца Зосимы: «И что по расчету человеческому может быть еще и весьма отдаленно, то по предопределению Божьему, может быть, уже стоит накануне своего появления, при дверях. Сие последнее буди, буди».

P.S. На протяжении столетий нам твердят, что политика и мораль - вещи несовместные. Но Господь Промыслитель устроил все так, что политика в конце концов уперлась в мораль. И с этого момента у человечества начался обратный отсчет. Но мы верим, что Достоевский победит Макиавелли!

Священник Александр Шумский, публицист, член Союза писателей России

http://ruskline.ru/news_rl/2013/02/09/dostoevskij_ili_makiavelli/

[Anna]

Некоторые скептики сегодня говорят: «Да причем здесь поддержка Патриарха? Неужели вы думаете, что если бы Патриарх не поддержал Путина, то тот не стал бы Президентом?».

Мог бы и не стать президентом

Я имею в виду, прежде всего, публичные уверения Президента США Барака Обамы в том, что одной из его приоритетных задач будет отныне защита прав людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией во всем мире. Собственно, благодаря своей педерастофилии Обама и стал президентом США во второй раз.

На Западе тоже заметили эту разницу.
И ещё сильнее сплотились вокруг гомосеков в борьбе с Россией.

И это - руководитель самой мощной и влиятельной страны мира! США прикидываются новым Римом, а на самом деле являются чудовищным старым Карфагеном с его апологией растления. Но мы помним, что Рим победил Карфаген. Значит III Рим  - Россия неизбежно одержит победу!

Только с Божьей помощью. Одним не справиться.

США всегда заявляли, что их главной целью является распространение подлинной свободы во всем мире. И вот теперь нам окончательно стало ясно, о какой «свободе» идет речь. Над Белым домом в США открыто водружен черный флаг, на полотнище которого голубыми буквами написано «Содом».

Радужный флаг у них.

Теперь стало очевидней очевидного, что западные политические лидеры впали в безумие, в беснование и повели мир прямиком в ад.

Им одним скучно катиться в преисподнюю. Они всех за собой решили потянуть.

Церковь должна перерождаться в государство, так как  бы из низшего в высший вид, чтобы затем в нем исчезнуть, уступив науке, духу времени и цивилизации. Если же не хочет того и сопротивляется, то отводится ей в государстве за то как бы некоторый лишь угол, да и то под надзором, - и это повсеместно в наше время в современных европейских землях. По русскому же пониманию и упованию надо, чтобы не Церковь перерождалась в государство, как из низшего в высший тип, а, напротив, государство должно кончить тем, чтобы сподобиться  стать единственно лишь Церковью и ничем иным более. Сие и буди, буди!.. Не Церковь обращается в государство, поймите это. То Рим и его мечта. То третье диаволово искушение! А, напротив, государство обращается в Церковь, восходит до Церкви и становится Церковью на всей земле, что совершенно уже противоположно и ультрамонтанству, и Риму…и есть лишь великое предназначение Православия на земле. От Востока звезда сия воссияет».

Точно сказано.

На протяжении столетий нам твердят, что политика и мораль - вещи несовместные. Но Господь Промыслитель устроил все так, что политика в конце концов уперлась в мораль.

Всё уперлось в мораль. И политика и экономика и наука и юриспруденция и культура...

[Александр Васильевич]

«Без Православия не понять Пушкина, Лермонтова и Достоевского»

Православные священнослужители о «культурном суверенитете»



Как сообщалось, Президент России Владимир Путин провёл заседание Совета по культуре и искусству. На заседании он, в частности, сказал:

«Принципиально важно, чтобы задачи культурной политики были предельно понятны. Прежде всего понятны нашим гражданам, понятны молодёжи. Мы должны создать такие условия, при которых всесторонняя образованность, способность свободно ориентироваться в классической и современной живописи, музыке, литературе станет для подрастающего поколения нормой, образом жизни, насущной потребностью. И здесь нужно серьёзно заняться продвижением и поддержкой фундаментального искусства. Это как и в науке: фундаментальные исследования затратны и не имеют сиюминутной отдачи, но без них научная мысль и прогресс просто остановятся».

В свою очередь присутствовавший на заседании известный кинорежиссер Карен Шахназаров, высказал свою точку зрения:

«СССР, как известно, обладал не только полным политическим суверенитетом, но он обладал ещё и тем, что называется «суверенитет культурный». И если нам удалось сегодня вернуть политический суверенитет, с культурным суверенитетом, на мой взгляд, ситуация гораздо сложнее – в значительной степени он нами сегодня утерян. Некоторые могут сказать о том, что не бывает суверенитета культурного, культура всемирна. На что я бы ответил, что культура не имеет границ, но культура имеет корни. И весь вопрос вот в чём: следующее поколение, какое-либо другое поколение, через поколение, воспитанное уже в отсутствие культурного суверенитета или в иных культурных традициях, захочет ли оно вообще сохранять политический суверенитет страны? Вот это вопрос, который, конечно, весьма, на мой взгляд, остро стоит в современной России.

Конечно, культура вообще начинается с образования. Образование – это основа основ культуры…

Мне кажется, было бы логично именно в Год культуры в России ввести обязательный экзамен по литературе в школах. Мне кажется, вообще было бы правильно ввести курс классической русской литературы во всех вузах страны, включая технические вузы и военные, средние и высшие учебные заведения».

«Реализуема ли, на ваш взгляд, эта задача? Если да, то с чего, на ваш взгляд, нужно начинать? Согласны ли вы с заявление Шахназарова об утрате нами в значительной степени культурного суверенитета?» - с такими вопросами корреспондент Regions.Ru обратился к священнослужителям.

Протоиерей Максим Первозванский, клирик храма Сорока Севастийских мучеников, главный редактор журнала «Наследник», отметил, что важнейшая мысль – культурный суверенитет.

«Безусловно, он утрачен. В массе своей наши граждане являются потребителями второсортной западной культуры. И не первый раз наша страна попадает в такую ситуацию: весь XIX век прошел под знаком подавления культурной отсталости и восстановления культурного суверенитета. Репин, Мусоргский, Толстой, Пушкин и прочие – все эти имена как раз свидетельство того, что Россия обрела собственную культуру в тот период. Безусловно, СССР обладал культурным суверенитетом, хотя в позднее советское время те образы, которые создавала культура, начали меркнуть по сравнению с тем, что создавал запад. Одной из причин поражения СССР и утрата в 90-е годы национального, политического, экономического суверенитета, стала утрата культурного суверенитета. Его обретение - это важнейшая задача, без этого говорить о национальном суверенитете нет смысла. Культура - это то, что формирует смысловое поле человека, его систему координат, способ мысли. То государство, которое обладает культурным суверенитетом, имеет право и возможность видеть мир своими глазами. А сейчас мы видим мир глазами, которыми нам предложено видеть, большая часть образов создается не нами. И речь не о том, чтобы обратиться к великим образцам прошлого, что, конечно, важнейшая вещь, но и это ничего не решает. Если бы не было Пушкина, мы бы так и остались на культурных задворках Европы. Надо создавать новые образцы, причем такие, чтобы они если не превосходили, но хотя бы не уступали зарубежным аналогам, являясь самостоятельными. Например, СССР обладал своей школой кинематографом, таких всего в мире было три: голливудская, советская и индийская. А сейчас наше кино не является самостоятельным. Мы ни в одной области культуры не являемся сейчас законодателями мод и для самих себя и для других. И это надо преодолевать», - отметил священник.

«Кстати, если обратить внимание на то, когда национальная культура обретала подъем, то с удивлением обнаружим, что это происходило во время серьезного усиления и ужесточения власти в государстве. В XIX веке - это Николай I, которого называли "Николай Палкин", это жесткое подмораживание политических моментов, по сути было полицейское государство. То же самое можно сказать про советскую культуру, которая расцвела в жестких условиях тоталитарного государства. Казалось бы, в свободном государстве должна быть развитая культура. Но у нас всегда происходит наоборот. Хотя я уверен при этом, что "может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов земля российская рождать". И я не сомневаюсь, что культура может расцвести вновь», - заключил священник.

Священник Георгий Белодуров, клирик Воскресенского (Трех исповедников) храма Твери, сказал, что «в то время как вся страна последние 20 лет двигалась в непонятно какую сторону, я двигался как раз в сторону традиционной русской культуры, основанной на Православии».

«В свое время Патриарх Кирилл сказал: Православие - это наш культурный код, на котором зиждется вся культура. Без Православия не понять Пушкина, Лермонтова и Достоевского. Когда слушаешь современных режиссеров, таких как Шахназаров, то с одной стороны мне симпатичны его слова, а с другой - я вижу кинематограф, который не вызывает особых иллюзий и эйфории, потому что очень много "чернухи". Мне кажется, наши отечественные режиссеры в погоне за своей целью тоже забывают о главном. Нужно то, что еще совсем недавно люди называли русской идеей. То, от чего все больше и больше стали отказываться. В конце 80-х и начале 90-х годов было непаханое поле человеческого разума, которое представлял собой русский народ после советского периода, ничего не зная ни о вере, ни о русской философии, ни о святой Руси, ни о русском национальном идеале. Сейчас кое-что появляется», - добавил он.

«Если мы хотим обрести свой самобытный и культурный облик, надо смотреть – кто мы такие, какое послание всему миру несет Россия. Это вопрос очень сложный, но уходить от него нельзя, а мы все чаще и чаще уходим, особенно политики, потому что это не выгодно. А вот Президент России понимает, какова ситуация, что должно быть по-другому: народ, единый духом и культурой, и сильный Президент, который может этот народ возглавить», - заключил священник.

Священник Антоний Скрынников, главный редактор официального сайта Ставропольской и Невинномысской епархии, преподаватель Ставропольской духовной семинарии, настоятель храма в честь святого благоверного великого князя Димитрия Донского в Ставрополе, отметил, что с введением курса классической русской литературы во всех вузах мне кажется очень своевременной и удачной.

«Познания школьников и студентов в русской литературе и других гуманитарных дисциплинах иногда просто удручают. Однажды в одной элитной школе города Сочи мне пришлось проводить беседу с восьмиклассниками. Разговор коснулся восстания Пугачева, откуда, по моей мысли, диалог должен был плавно перейти к произведению Пушкина "Капитанская дочка". На вопрос к аудитории, чем прославился Пугачев, я услышал звенящую тишину, после чего одна из девочек робко предположила, что он муж Пугачевой. Можно привести другой пример: нашумевшее письмо 10 академиков РАН, «обеспокоенных возрастающей клерикализацией российского общества». Его же без слез читать нельзя! Любой семинарист на втором курсе знает тему предмета лучше, чем уважаемые ученые мужи. Если ты гений в физике или любой другой технической науке, это еще не значит, что ты можешь авторитетно рассуждать во всех областях человеческого знания», - отметил священник.

«Поэтому повышение общей культуры "технарей" можно только приветствовать. Филолог может не помнить каких-то законов физики - это нормально. А вот физик обязан знать фамилии Чехова или Горького, иметь хотя общее представление о Евангелии, этой основе русской культуры», - заключил священник.

http://ruskline.ru/news_rl/2013/10/08/bez_pravoslaviya_ne_ponyat_pushkina_lermontova_i_dostoevskogo/

[Дмитрий Н]

Путеводитель ко Христу для не читавших Евангелия

Беседа о Достоевском с культурологом Татьяной Касаткиной


Пожалуй, мало в мировой литературе писателей, которые оказывали бы такое сильнейшее влияние на умы и вызывали бы такие диаметрально противоположные оценки – от восторженного приятия до прямой ненависти, – как Ф.М. Достоевский. «Достоевский дает мне больше, чем любой научный мыслитель» (А. Эйнштейн); «Он видел человеческую душу во всем и везде» (В. Соловьев) – и «Неоспоримо и несомненно: Достоевский – гений, но это злой гений наш» (М. Горький) и ленинское «архискверный Достоевский». Да и у многих просто читателей творчество Достоевского вызывает отторжение. О том, почему это происходит и чем важны и ценны для нас произведения писателя, почему пастыри цитируют его в проповедях, а богословы упрекают в ереси, о героях романа «Идиот» и часах Раскольникова – беседуем с Татьяной Касаткиной, доктором филологических наук, председателем Комиссии по изучению творческого наследия Ф.М. Достоевского Научного совета «История мировой культуры» РАН.



_{Василий Перов. Портрет писателя Фёдора Михайловича Достоевского. 1872. Москва, Государственная Третьяковская галерея.}
   

Преодолевая «насущное видимо-текущее»

– Татьяна Александровна, некоторые не любят романы Достоевского, считают его творчество чем-то болезненным. Как вы думаете, почему?

– Неприятие Достоевского не связано с тем, религиозен человек или нет, не связано с конкретной религией или конфессией. Объяснить его можно только одним: человек не готов видеть что-то дальше «насущного видимо-текущего», по определению самого Достоевского; он очень удобно устроился в этом «насущном видимо-текущем» и ничего иного знать не желает.

Кстати, именно такие читатели создали миф о «жестоком таланте», о Достоевском-истерике-параноике и прочее. И это началось еще при жизни писателя. Но заметим, что это, как правило, всё равно не равнодушные к Достоевскому люди. И даже очень не равнодушные!

– Мне доводилось встречаться с потомками священномученика Философа (Орнатского). Они свидетельствовали, что отец Философ любил Достоевского. Другой святой ХХ века – преподобный Иустин (Попович) – даже написал книгу «Философия и религия Достоевского». Получается, святые что-то находили для себя в его сочинениях?

– Не просто «что-то находили»: преподобный Иустин (Попович), например, прямо называет писателя своим учителем. Так что Достоевский – учитель святых ХХ века.

– Чему же Достоевский их учил?

– Тому же, чему Достоевский учит любого читателя: Богообщению. Тому, чтобы мы в каждом человеке видели образ Божий, видели Христа, а если речь о женщине – то Божию Матерь. Тому, чтобы мы в каждой сиюминутной сцене различали ее евангельскую первооснову, библейскую первооснову. Библию писатель устами своего персонажа старца Зосимы назвал «изваянием мира и характеров человеческих». Вот представьте себе: стоит Библия в центре мироздания как некое изваяние, а вокруг нее то, что писатель называл «насущным видимо-текущим».

Но тут можно поставить вопрос: чем такое мировидение отличается от языческого? Ведь любая языческая религия – это тоже «священная история», и каждый ее последователь в своей жизни осуществляет, оживляет и вновь дает быть сценам той, однажды бывшей «священной истории». А различие между тем радикальное.

– В чем же именно это различие?

– В языческих религиях история кончается вместе с этой «священной историей», произошедшей «в начале», а по сути – за пределами времен. То есть вообще никакой истории, кроме «священной», собственно, нет. Всё остальное – только ее воспроизведение. И человек может только дать вновь быть, явиться (лучше или хуже – в зависимости от качеств места его присутствия) тому, что уже было когда-то, потому что мир стоит только тем, что это бывшее всё время воспроизводится – такой постоянный круг времени вокруг «начала времен».

А христианская история совсем иная: это вечность, вошедшая во время, благодаря чему впервые история начинает разворачиваться во времени. История присутствия Христова в мире не повторяется, не возобновляется – она длится. И человек, который заново в своей жизни переживает евангельскую историю, не должен ее повторять – он должен ее трансформировать. Потому что слишком много ответов в евангельской истории от человека не было получено. Слишком много шагов навстречу Богу не было сделано. Вот о чем пишет Достоевский.

Итак, от нас ожидается ответ.

– Какой ответ должен дать человек?

– Старец Зосима говорит: «Жизнь есть рай». А в черновиках писателя мы встретим даже еще более радикальное: «Жизнь есть рай, ключи у нас». И в чем только не обвиняли Достоевского в связи с этими словами богословы – в том числе и в пелагианстве: якобы спасение зависит только от человека. А ведь у Достоевского совсем не об этом речь.

    Христос Свой шаг навстречу человеку сделал и теперь ждет от него ответного шага – об этом всё творчество Достоевского

Старец Зосима говорит о ситуации, когда Христос уже Свой шаг навстречу человеку сделал и теперь ждет от него ответного шага. Ждет, потому что Бог никого не принуждает, никого не насилует. «Се, стою при дверех и толку: аще кто услышит глас Мой и отверзет двери, вниду к нему и вечеряю с ним» (Откр. 3: 20). Ждет, отворит ли Ему человек дверь или не отворит. А Он от этой двери не отойдет. Вот об этом всё творчество – и не только всё творчество, но – всё мировидение Достоевского.

– Не могли бы вы проиллюстрировать вашу мысль каким-то конкретным примером?


_{Татьяна Касаткина}

– У Достоевского есть замечательное письмо, написанное в связи с историей Корниловой – 20-летней беременной мачехи, которая выбросила из окошка свою шестилетнюю падчерицу и потом отправилась доносить на себя в полицию. Девочка не разбилась, но Корнилову осудили на Сибирь. Достоевский передает эту историю в «Дневнике писателя» и высказывает догадку: а не мог ли такой поступок быть связан с тем, что можно назвать «аффектом беременности»? И если так, то дело Корниловой необходимо пересмотреть. Некто К.И. Масляников, почитатель Достоевского, служивший как раз в ведомстве, которое могло инициировать пересмотр дела, принял горячее участие в судьбе молодой женщины и завязал переписку с Достоевским в связи с этим. В одном из писем он по пунктам перечисляет, что он сделал. Достоевский отвечает ему таким же деловым письмом, по пунктам и вдруг в конце внезапно и неожиданно добавляет: «В Иерусалиме была купель Вифезда. И расслабленный жаловался Христу, что уже долго ждет и живет у купели, но не имеет человека, который опустил бы его в купель, когда возмутится вода». И дальше: «По смыслу письма Вашего, таким человеком у нашей больной хотите быть Вы. Не пропустите же момента, когда возмутится вода, а я тоже буду действовать до конца».

Здесь идеально выражено то, как Достоевский строит образ человека в своих романах и как он видит человека в реальности: это мгновенное соотнесение с евангельской ситуацией. И заметим, в евангельской ситуации больной так и не нашел своего человека, и ему пришлось дожидаться Христа – Бога и Человека одновременно. То есть в Евангелии с Богом никто не захотел сотрудничать для того, чтобы этого конкретного человека спасти. А здесь ситуация радикально меняется: Господу находится человек, который хочет сотрудничать с Ним для того, чтобы исцелить эту больную. Вот об этом весь Достоевский.

 

  Отворачиваются от Достоевского те, кто не хочет видеть, как возникают евангельские точки отсчета для любого события

Поэтому отворачиваются от Достоевского те, кто не хочет видеть разверзающиеся бездны: открываются те самые «концы и начала», которые для человека в «насущном видимо-текущем», как пишет Достоевский, нечто «все еще фантастическое». Возникают совсем другие точки отсчета для любого события: оно вдруг оценивается совсем не в той перспективе, в какой человек его привык оценивать и в какой ему удобно его оценивать. Мы на всё начинаем смотреть с точки зрения вечности, а от такой перемены ракурса можно, конечно, и заболеть.


Христос – страсть жизни

– А был ли писатель православным, ведь некоторые богословы видели в его рассуждениях нечто еретическое?


_{Ф. М. Достоевский, 1879}

– Достоевский был православным, но мне очень не нравится, когда слово «православный» употребляют вот так: православный – и всё. Я бы все-таки говорила о Достоевском как о «православном христианине», и на слове «христианин» сделала бы ударение. Потому что для Достоевского самое главное – что Христос присутствует здесь всякую минуту.

Достоевский именно о насущной, живой, каждого человека затрагивающей христологии и мариологии. А по свидетельству практически всех, кто тогда занимался догматическим богословием (и по свидетельству многих из тех, кто сейчас им занимается), это живое знание в системе догматического богословия отсутствовало. Без этого живого знания Христа XIX век и стал веком позитивизма – в России тоже.

Есть замечательная книжка итальянского автора Диво Барсотти, кстати, католического священника, – «Достоевский: Христос – страсть жизни». Это очень верное название. У Достоевского Христос – страсть жизни. Бунин сказал грубо: «У Достоевского Христос каждой бочке затычка». Достоевский – страстный христианин, и он, безусловно, православный, потому что он абсолютно точен в изложении того, как строится соединение человека с Богом.

 

   Обвиняющие Достоевского в пелагианстве не учитывают, что для него Христос – это презумпция всякого действия героев

Другое дело, что богословы, читая Достоевского, воспринимают чаще всего дискурс – а тут мы слышим голоса героев, вовсе не автора. А если не проводить различия между голосами автора и героев или не понимать, что у Достоевского мы сталкиваемся с чем-то более сложным, чем некое прямолинейное высказывание, можно прийти к ошибочным выводам. Один из самых ярких примеров – обвинение писателя в пелагианстве. Но обвиняющие не учитывают того, что для писателя Христос – это презумпция мира, и шаг, сделанный Христом, – это презумпция всякого действия героев (слово «презумпция» я употребляю в его исходном значении: лат. praesumptio – «упреждение, предвосхищение»).

– Достоевский оставался в художественном цеху до последнего росчерка пера, а писал, получается, о духовном?

– Это не единственный случай в мировой литературе. Вы можете сказать, что Данте, например, писал о чем-то другом? Хотя нам понять Данте довольно сложно: мы знаем «Божественную комедию» по переводу, а в оригинале ее текст проще по языку и в нем говорится о многом грубее, более «в лоб».

Но любой гений, собственно, почему гений? Есть два значения этого слова: одно употреблялось на рубеже XVIII–XIX и в начале XIX века, а другое – на рубеже XIX–XX веков. Пушкин говорит: «Мой гений», а И. Северянин уже стишок пишет: «Я, гений Игорь Северянин…» (1912).

– Поясните, пожалуйста, в чем разница.

– «Мой гений» – это кто-то, кто ко мне приходит, для кого я просто перо – орудие письма, кого я должен дослышать, мы творим вместе.

«Я гений» – это уже нечто совсем иное, это замкнутая на себе индивидуальность, которая ничего большего, чем весть о себе, нам дать и не может. Хотя и это интересно, как интересна весть о любом человеке, но это совсем другой уровень литературы.

Так вот, Достоевский (как любой гений) потому гений, что в нем присутствует гений: то есть мгновенно и мощно устанавливается связь между временным и вечным.

Кстати, Александр Блок написал как-то совершенно замечательную вещь – заметим: работая над исторической поэмой «Возмездие». Думая о том, как он ее будет строить, Блок записывает: «Самое главное для писателя – это установить связь между временным и вневременным».

– Достоевского чтило мыслящее, пишущее, богословствующее духовенство. Это единственный писатель, цитаты из которого мне доводилось слышать в проповедях с амвона, причем от разных священников.

– Митрополит Антоний (Храповицкий) даже считал, что в какой-то мере Алеша Карамазов списан с него.


_{Илья Глазунов. К роману Братья Карамазовы. Триптих (фрагмент). 1983}

Вопрос в том, ставит ли автор себе именно задачу воздействия вовне. Например, творчество Пушкина – это абсолютно идеальная поэтическая форма. Всё, что происходит, происходит внутри того универсума, который Пушкин создает. А Достоевский создает нечто иное. Он вообще пишет не для того, чтобы рассказать какую-то историю, – он пишет для того, чтобы изменить мир.

Между прочим, Л. Толстой делает то же самое, правда, «работает» на совершенно другом уровне – он «работает» с моралью. А Достоевский «работает» именно с религией, если мы понимаем под религией буквально связь между человеком и Богом. Толстой «работает» на душевном уровне, а Достоевский – на духовном. И поскольку Достоевский себе это ставит именно целью и поскольку у Достоевского действительно основой его личности становится любовь ко Христу, которую он и транслирует через любой свой текст, то происходит удивительная вещь: в ХХ веке он становится путеводителем ко Христу для людей, которые не читали Евангелия.

    Многие из поколения ныне служащего духовенства – это люди, которые пришли в Церковь благодаря Достоевскому

Вы сказали, что Достоевского цитируют в проповедях. Очень многие из поколения ныне служащего духовенства – это люди, которые пришли в Церковь благодаря Достоевскому.

В 1970-е годы, когда в храмы вдруг пришла молодежь, многие на вопрос: «Почему?» – отвечали: «Читал Достоевского». Тогда, кстати, Достоевского «разрешили». Между прочим, это была радикальная ошибка советской власти. Если она хотела сохраниться, надо было «запрещать» Достоевского дальше.

Оказывается, читая Достоевского, невозможно не прийти в Церковь. Поэтому довольно смешно слышать слова: «У нас есть Псалтирь, и нам никакой художественной литературы не надо». Текст Достоевского перенасыщен скрытыми цитатами из Библии: это тот самый двигатель, мотор каждой сцены, который трансформирует ее из «насущного видимо-текущего» в исходную евангельскую сцену. Достоевский вдруг начинает говорить с душой о том, от чего она давно уже была оторвана, и учит восстанавливать эту связь.


Зачем Бог послал идиота?

– Знаю, что на многих оказал значительное влияние и многими особенно любим роман «Идиот».

– Кстати, когда роман был напечатан, на него сразу обрушился чудовищный шквал критики – и рецензий, и пародий, и издевательств… Потому что текст был совершенно неадекватно прочитан. Современникам Достоевского были привычны сочинения, к примеру, Николая Успенского с его прямой критикой действительности с демократических позиций, без каких-либо духовных нагрузок. Достоевского начали ценить на рубеже XIX–XX веков дети его первых читателей.

О чем, собственно, роман «Идиот»? О присутствии Бога в человеке в том мире, который вполне себе живет без Бога и которому Он как бы и не нужен.

   

Каждый, с кем князь Мышкин знакомится, думает про него: «Мне его прямо Бог послал». Но для чего его им «Бог послал»?

Интересно, что в начале романа каждый, с кем князь Мышкин знакомится, думает про него: «Мне его прямо Бог послал». Но для чего его им «Бог послал»? Генералу Епанчину, например, его «Бог послал» для того, чтобы можно было улизнуть от объяснения с женой… И другим в том же духе. Получается, что эти люди Бога вспоминают и Бога используют исключительно в своих мелких даже не делах, а делишках. Это современное состояние общества, его адекватный срез. Степан Трофимович в романе «Бесы» скажет, когда ему поднесут Евангелие: «Да, я его освежил в памяти недавно, двадцать лет назад читал и вот освежил недавно по замечательной книге Ренана». Речь идет о книге французского философа и историка Э. Ренана «Жизнь Иисуса». О чем она? Как раз о Христе – только человеке. О Христе в Его принципиальной небожественности. Это взгляд откуда-то сбоку, абсолютно не в присутствии Христа, не в вовлеченности в отношения с Ним. И Достоевский в романе «Идиот» этот взгляд воспроизводит.


(Окончание следует)

[Дмитрий Н]

(Окончание)



_{Иннокентий Смоктуновский в роли князя Мышкина}

Совершенно неслучайно именно воздействие романа «Идиот» оказалось самым радикальным в безбожном Советском Союзе. Говорят, что во время каждого показа культового спектакля Г. Товстоногова «Идиот» (1957; 2-я редакция – 1966) возле театра дежурили машины «Скорой помощи»: у людей сердце не выдерживало. Они начинали вдруг видеть в человеке то, что давно запрещено было видеть.

Достоевский написал – за много лет до того! – книгу, которая для ситуации семидесяти лет отсутствия Евангелия, вообще отсутствия Бога в сознании людей оказалась абсолютно адекватной состоянию общества. Она к нему заподлицо просто подошла. И встроившись, абсолютно трансформировала это общество изнутри.

– А главный герой – кто он такой? Идиот или…?

– Это человек, который постоянно разрушает чаяния других. Но что именно он разрушает? Вот это уютное устойчивое пребывание в «насущном видимо-текущем».

О князя Мышкина все спотыкаются. Но не споткнувшись, не выпавши из лузы, не выскочив из желоба, особо никуда не побежишь. И не удалось бы человеческое становление. Происходит трагедия – как всегда, когда людей из теплой жижи «насущного видимо-текущего» так или иначе извлекают. Недаром, кстати, посещением Бога называли какие-то крайне неприятные события в жизни.

– А Настасья Филипповна?

– Это человек, который себя выбирает. Почему она сбежала от князя Мышкина, из-под венца? После вполне определенного возгласа из толпы: «“За такую княгиню я бы душу продал! “Ценою жизни ночь мою!” – вскричал какой-то канцелярист». «Ценою жизни ночь мою» – цитата из «Египетских ночей» Пушкина.

    Пушкинские аллюзии очень важны в романе «Идиот»

Вообще Пушкиным пронизан весь роман. Вспомните, как князь Мышкин говорит о Рогожине: «Мы с ним Пушкина читали, всего прочли». Это указание читателю, на каком фоне надо воспринимать роман.

А что там, в «Египетских ночах»? Клеопатра бросает вызов своим обожателям: «Кто меж вами купит ценою жизни ночь мою?» Достоевский глубоко понимал этот пушкинский текст. Еще в начале 1860-х годов он написал статью, поводом для которой стал скандал: некая дама решилась прочесть «Египетские ночи» со сцены на каком-то литературном вечере, и началась ее травля в прессе. Достоевский за даму заступился и объяснил, что в пушкинском тексте нет ничего «клубничного». Что он вообще не про то. Он про ужас того мира, в котором человек становится по сути уже живым трупом, нуждающимся в острых подпитках чем-то необычным, потому что всё – скука. Всё скука, если над миром крышка вместо распахнутого Неба. И все от того, что в человеке растленна душа и порвана связь с духом.

Настасье Филипповне бросают в лицо: «Ты, милочка, – Клеопатра. Я готов, пожалуйста, “ценою жизни ночь твою”». Перед ней ставят зеркало, в котором она видит себя Клеопатрой – а это символ красоты, которая ведет в смерть, красоты хищной. И она бежит от князя к Рогожину, чтобы стать жертвой, а не пауком-пожирателем. Вот какой перед ней был выбор: либо ты Клеопатра, либо ты жертва невинная.

Но для того, чтобы прочесть роман таким, каким его задумал Достоевский, нужно уловить и понять все аллюзии в нем.


Ошибка Раскольникова

– Роман «Преступление и наказание» знаком всем – хотя бы потому, что его «проходят» в школе. Вопрос по роману: в чем, по вашему мнению, ошибся Раскольников?


_{И.Грабарь «Раскольников на площади» Иллюстрация к роману Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание» 1894}

– Раскольников ошибся только в одном – в средствах. Помните, у него были часы – от папеньки? А на часах – глобус. Вот его наследство. Вот его держава: вся земля. И он чувствует ответственность за весь мир.

    Раскольников на протяжении всего романа только и делает, что всем раздает деньги

Раскольников и живет с чувством ответственности за всё. Это герой, который на протяжении всего романа только и делает, что всем раздает деньги. Нищий молодой человек, у которого нет денег! А он занят – распределением. Причем это деньги, полученные или от заклада отцовских часов, или из пенсиона матери, который она тоже за отца получает. Выходит, что у него нет ничего своего – всё от отца. И то, что от отца, всегда находится ровно в нужном для той или иной ситуации количестве: 20 копеек полицейскому, чтобы отвезти девочку с бульвара домой, 25 рублей на похороны Мармеладова… А все деньги, которые он сам «добыл», оказываются ни на что не нужными – их можно разве что под камнем спрятать.

Эти часы – глубокий символ. Это и глобус, держава-вселенная, которую Кто-то держит в руке, – так же, как и Раскольников держит в руке, но это одновременно и рука Того, Кто держит все «концы и начала». Это открытая вселенная, куда постоянно поступает неисчислимая благодать. Но это и часовой механизм. А что такое часовой механизм? Что такое вообще время? Для того, чтобы войти в следующую минуту, надо вытеснить куда-то предыдущую. То есть это то, что постоянно пожирает само себя, чтобы возобновиться. Это закрытая вселенная, уроборос – змея, пожирающая свой хвост: это вечное перераспределение того, что есть.

И Раскольников так и думает: какой-то Бог «не способный»: и в мире творится непонятно что, и сон плохой (папа во сне тоже не способен оказался ни защитить лошаденку, ни остановить ее убийц) – значит, надо самому действовать. А как может человек действовать сам в мире? – Только одним способом. Если мир замкнут, то, чтобы кому-то дать, надо у кого-то взять. Начинает работать принцип перераспределения, перекройки – принцип нищеты, а не изобилия.

Вот в чем ошибка Раскольникова! Он действительно за всё отвечает, но он решил, что он за всё отвечает в замкнутом мире, а не в мире, открытом для принятия благодати, – то есть что он перераспределитель, а не посредник и передатчик.

– Он потерял связь с отцом?

– Да, он потерял связь с отцом. Попробовал как-то перераспределить то, что имелось, и оказалось, что это совсем не работает. Вот и получается: «Я себя убил, а не старушонку».

А потом через весь роман идет медленное и постепенное восстановление в нем первоначального облика Христова.

Последние слова романа удивительны: «Но тут уж начинается новая история, история постепенного обновления человека, история постепенного перерождения его, постепенного перехода из одного мира в другой, знакомства с новою, доселе совершенно неведомою действительностью». Что произошло? Метанойя, перемена ума. И это значит – полная перемена всего, перемена видения мира и его связей. Примерно то же происходит и с читателем Достоевского.


С Татьяной Касаткиной
беседовала Александра Боровик

12 ноября 2015 года


http://www.pravoslavie.ru/jurnal/87599.htm

[Дмитрий Н]

Дмитрий Достоевский: «Я исцелился и крестился в Старой Руссе»

Правнук писателя о своем пути к Богу, победе над раком, о предках и потомках Ф.М. Достоевского


Ф.М. Достоевский говорил: «Останавливайтесь на каких-то ярких точках в своей жизни, держитесь их, и тогда у вас будет все хорошо в жизни». Правнук писателя Дмитрий Достоевский поделился рассказами о таких «ярких точках» своей жизни, а еще – о представителях знаменитого рода, силе материнской молитвы и чуде своего исцеления у Старорусской иконы Божией Матери.


О приходе к вере и победе над раком


_{Дмитрий Достоевский}

К вере меня подтолкнула болезнь. Когда мне было 25 лет, у меня обнаружили рак. Была операция, потом полгода я лежал в Онкологическом центре на улице Чайковского в Ленинграде, где проходил курс химиотерапии. Я, как мог, боролся с этой болезнью.

На операцию меня повезли без всякой предварительной подготовки, и я сказал врачам: «Почему так? Я боюсь». Мне в ответ: «В твоем направлении написано: “Cito”. Ты знаешь, что такое “cito”? Это по-латыни значит “немедленно”, “срочно”. Мы хотим тебя спасти». Я говорю: «Ну, хорошо, спасайте». То есть в тот момент речь шла о жизни и смерти.

Мистическим образом в этот момент в Петербурге оказался переводчик из Японии, работавший над переводом Достоевского. Япония тогда была одной из самых передовых стран в сфере производства лекарств от рака. Моя мама, ныне покойная, обратилась к нему с письмом, в котором просила спасти потомка Достоевского (потом ее письма я передал в музей). Когда я буквально через неделю (в советское-то время!) принес коробку с лекарством заведующей нашим отделением, она не поверила, что это возможно: «Это лекарство мы через Москву поименно заказываем! Вас не было в списке. И вот через неделю вы приносите это лекарство!» И я с большой гордостью сказал: «Ну я же Достоевский, потомок Федора Михайловича, которого знают во всем мире. Поэтому естественно, что весь мир готов помочь мне дальше жить».

    По молитве моей матери я не умер от рака, остался жив

Это с одной стороны. А другая связана с моей мамой, которая спустя 50 лет после своего крещения пошла в церковь вымаливать жизнь сына. Я считаю, что вторая причина того, что я остался жив, – это молитва моей матери. Она забыла все, что полагается делать в храме, и просто как мать обратилась к Богу: «Господи! Спаси моего сына! Оставь его в живых!» Чтобы Господь помог тебе, нужна вера и душа, прямое обращение к Богу. Он мне помогал, и не раз.

Лично я смог победить рак два раза. Поверьте, не так страшен чёрт, как его малюют. Надо только не опускать руки и не бояться, а верить, что сможешь победить. При этом надо не ждать симптомов – плохого самочувствия и болей (ведь сама опухоль не болит), а проверяться, хоть раз в году. Мои победы основаны на том, что я обнаруживал свои болячки вовремя.

Важно также не оставлять человека один на один с этим грозным заболеванием, поддерживать в его вере, что он справится. Но не менее важно и самому больному быть в положительном тонусе и именно в этот период заниматься тем, что ему нравится. Мой опыт мне говорит, что силы самого организма в этих условиях работают на излечение. Поэтому я всегда желаю всем доброго здравия!


«Бог исцелил меня от язвенной болезни у Старорусской иконы»


_{Старая Русса. Церковь Георгия Победоносца. Фото: sobory.ru}

В Старой Руссе регулярно проходят «Достоевские чтения», и много лет их духовно окормляет митрополит Новгородский и Старорусский Лев. По давно сложившейся традиции старорусские чтения начинаются с Божественной Литургии в храме великомученика Георгия Победоносца, одном из самых древних старорусских храмов. Федор Михайлович был прихожанином этого храма.

    Я почувствовал, что мне надо подойти именно к этой иконе. Подхожу – и вдруг заливаюсь слезами…

Для меня это особый храм. В Старой Руссе у меня начинались страшные боли из-за того, что местная вода совершенно иная, чем ленинградская. Из-за своей болезни мучился я страшно. И вдруг однажды меня что-то привело к Георгиевской церкви. Бабушки надраивали пол, службы не было. Умом я понимал, что пришел сюда не вовремя, что никого из молящихся здесь сейчас нет, только я один. А сердце в этот момент было устремлено к чудотворной Старорусской иконе Божией Матери. Я почувствовал, что мне надо подойти именно к ней. Подхожу. Происходит некий катарсис. Я, взрослый мужик, и вдруг заливаюсь слезами… Ухожу из церкви, совершенно не понимая, что со мной произошло.

Проходит день. И вдруг я обнаружил, что никакой боли нет, что я совершенно здоров и даже ощущаю в себе подъем сил. Я остаюсь на этот день, слушаю доклады. На следующий день после докладов происходит закрытие чтений и банкет, на котором присутствует вся администрация Старой Руссы. Все в некоем недоумении: «Дмитрий Андреевич, вы наконец побывали на нашем прощальном банкете. Как это приятно!» С тех пор у меня как будто этой болезни и не было.


_{Старорусская икона Божией Матери в церкви вмч. Георгия Победоносца г. Старая Русса. Фото: russablago.ru}

В 45 лет, то есть в достаточно зрелом возрасте, я крестился в Старой Руссе, где отмечал и свой 60-летний юбилей. Так что именно в Старой Руссе произошло и мое исцеление, и одно из самых важных событий моей жизни – крещение. По благословению священников Георгиевского храма я везде и всюду рассказываю о чуде своего исцеления от язвенной болезни. И я очень рад, когда ко мне подходят люди и говорят: «Знаете, со мной произошло то же самое, что и с вами». Не только от болезней они исцелялись, но и другие жизненные проблемы разрешались после молитвы у Старорусской иконы Божией Матери. К этой иконе стараются прийти все верующие, кому доведется побывать в Старой Руссе.

Она была принесена греками из Ольвиополя еще в первые века христианства на Руси и находилась в Старой Руссе до XVII века. Во время моровой язвы 1655 года жителю города Тихвина было откровение, что мор прекратится, если туда принесут чудотворную Старорусскую икону, а Тихвинская икона будет отправлена в Старую Руссу. После перенесения икон мор прекратился, но тихвинцы не вернули образ и только в XVIII веке разрешили снять копию со Старорусской иконы. 4 мая 1768 года копия была привезена в Старую Руссу, в честь чего было установлено празднество. Вторая праздничная дата отмечается 18 сентября 1888 года, когда в Старую Руссу был возвращен подлинник. В этом году исполнится 130 лет со дня этого исторического события.

Дети и внуки Федора Михайловича Достоевского

Моя мама, родившаяся до 1917 года, как и все русские люди тогда, была крещена. Но она воспринимала советскую действительность уже как некую данность, в которой ей приходилось жить, и поэтому старалась максимально обезопасить свою и нашу жизнь. И из-за того, что она вышла замуж за Андрея Федоровича, потомка «архискверного Достоевского», как называл писателя Ленин, она боялась крестить нас, своих детей.

Вообще мама никак не ожидала, что родит близнецов. Это было в 1945 году. По ее словам, у меня и моей сестрички Иры было одно одеяло на двоих. Как все «военные дети», мы были ослаблены и месяца через три после нашего рождения заболели воспалением легких. Так получилось, что Господь оставил меня как продолжателя мужской линии, а Иру забрал. Однажды мама привела меня на могилку, где была похоронена Ира, и сказала: «Это твоя сестричка». Я же ее совсем не помню, три месяца нам только было. А потом и маму там похоронили – в Петербурге, на Сходненском кладбище. Теперь там прибавилось Достоевских, потому что там лежит вся семья Андрея Федоровича. Шесть могил Достоевских. Надеюсь, что когда-нибудь и я туда вернусь.

У Федора Михайловича было три сестры и три брата. И все ветви прекратились, только наша маленькая веточка осталась. Когда праздновался юбилей моего отца, я позволил себе сделать доклад о его жизни. Это, конечно, весьма трудная задача, потому что человек, носящий фамилию Достоевский, должен прожить свою собственную жизнь и вместе с тем всегда помнить, что он потомок Федора Михайловича, который сказал всему миру очень важные слова.


_{Федор Михайлович Достоевский}

Закончив в 19 лет Инженерное училище, Федор Михайлович сразу заявил: «Я этой профессией не буду заниматься, а буду писателем». Его сын Федор тоже быстро нашел себя – всю жизнь занимался коневодством, был достаточно известным специалистом в этой области, опубликовал много статей в императорском коннозаводческом журнале.

Когда Федор Михайлович уехал в Москву на открытие памятника Пушкину, где он произнес свою знаменитую «Пушкинскую речь», Анна Григорьевна писала ему: «Мне никак не сладить с Федей, он все время убегает, я застаю его с мальчишками на улице, он интересуется лошадьми». А он ей в ответ: «Купи ты ему жеребенка, будет чем заняться, и он перестанет убегать из дома». Что и было сделано. И в следующем письме, надеясь, что сыну уже купили жеребенка, Федор Михайлович просит поцеловать его наравне со всеми. Это было почти пророческим предсказанием того, что Федор Федорович всю жизнь будет заниматься лошадьми. В столь малом возрасте отец совершенно точно определил главный интерес жизни своего сына.

Когда узнают, что был еще и третий Федор – внук писателя, умерший, к сожалению, рано, часто задают вопрос: «Почему столько Федоров?» На Руси по традиции старшего сына часто называли именем отца, рассчитывая на многодетность. Но Федор Михайлович поздно завел семью, и много детей у него не могло быть, хотя трое из четверых его детей прожили полную жизнь.

Правда, покинули дети Федора Михайловича этот мир весьма печально. Дочь Достоевского Люба умерла в 1926 году в Италии. За несколько дней до смерти ее посетил консул Чехословакии, который тогда очень помог Любе. Было обнаружено письмо, где он писал: «Я должен признать, что дочка всемирно известного писателя умирает в нищете». Сын Федор при таких же обстоятельствах умер в Москве. Ему было 60 лет, а ей 62 или 63 года.

    Анна Григорьевна упрашивала сына: «Посмотри мир». А Федя отвечал: «Мне России достаточно»

Федя родился в Петербурге и, оставаясь русским человеком, вообще не хотел ехать за границу, хотя мать его упрашивала: «Поезжай, деньги есть, посмотри, как другие живут». А он: «Нет, мне России вполне достаточно, я лучше в баню схожу». А Люба, которая родилась на Западе, взяла и уехала из России навсегда, сказав маме, что едет ненадолго лечиться. Исколесила всю Европу, потом заболела и умерла в Италии, в Больцано, на границе с Австрией.

Федор Федорович умер и был похоронен в Москве. К сожалению, его могила утрачена, и сейчас мы пытаемся ее найти. Вот такие разные судьбы двух детей Федора Михайловича…

Вообще Федор Михайлович очень переживал из-за того, что дети у него поздние, что он не сможет вырастить их. В конце жизни он вновь поселился в Петербурге, где жил и его брат Андрей, дети которого были уже достаточно взрослыми. «Как бы я хотел, чтобы мои маленькие дети были похожи на твоих самостоятельных детей», – писал Федор Михайлович брату. Но он понимал, что из-за возраста может не увидеть своих детей взрослыми. Это, конечно, была для него большая трагедия.


Система воспитания Ф.М. Достоевского

    В письмах о детях Достоевский никогда не использовал слово «воспитывать», но: «наблюдай», «веди»

Это совершенно уникальная система. Немногие ею воспользовались. К сожалению, педагогическая наука не пошла по стопам Достоевского. Прежде всего, он никогда в своих письмах к Анне Григорьевне не использовал слово «воспитывать», а употреблял совершенно другие слова: «наблюдай», «веди».

Его принципом было понимать ребенка, а не подтягивать его к своему взрослому уровню, облегчая свое собственное существование. И это приносило прекрасные плоды. Анна Григорьевна вспоминала о том, что он не мог пройти мимо любого ребенка, чтобы не начать говорить с ним, переводя на детский язык достаточно серьезные мысли. Однажды, вспоминала Анна Григорьевна, они ехали то ли из Старой Руссы, то ли в Старую Руссу и едва вошли в вагон, как услышали плач ребенка, и Федор Михайлович тут же исчез. Вскоре ребенок затих, и Анна Григорьевна увидела его беседующим о чем-то с Федором Михайловичем. Правда, она была несколько недовольна тем, что муж забыл о ней и сразу полетел к чужому ребенку, и увела его обратно в свое купе.

Расскажу еще один случай. Я обнаружил записи о поездке на пароходе в Рязань. Там была земля, часть которой должен был унаследовать Федор Михайлович. Они тогда занимались своим наследством. На палубе чей-то ребенок скандалил, плакал и был не в своей тарелке. Хотя с ними были четырехлетний Федя и шестилетняя Люба, Федор Михайлович побежал выручать чужого ребенка и довольно долго им занимался, оставив своих детей.


Прадед Григорий Гомерович и прапрадед Гомер Карлович

На Достоевских чтениях и симпозиумах, посвященных жизни и творчеству Федора Михайловича, мы много слышали о разных интересных находках, связанных с историей рода и биографией писателя. Даже мне, его потомку, ранее были мало известны такие предки Достоевского, как его бабка Анастасия – жена униатского священника, прадед Григорий Гомерович и прапрадед Гомер Карлович. Их имена и отчества звучат несколько неожиданно для русского уха.

Приоткрыта и тайна внезапного ухода отца Достоевского Михаила Андреевича из отчего дома и его разрыва с родительской семьей, обстоятельства его участия в войне 1812 года. Правда, обнаруженные недавно новые следственные документы, касающиеся его загадочной гибели в 1839 году, как полагают, от рук крепостных крестьян, все еще не позволяют однозначно решить этот вопрос.

Рассекречены сегодня также и документы о потомках Достоевского, репрессированных в 1930-е годы.


Праправнуки и праправнучки Достоевские


_{Дмитрий Достоевский с внуком Федей}

У меня один сын, а я всегда мечтал о девочке. И теперь у нас три очень симпатичные внучки, которые со мной приезжали однажды в Старую Руссу на Достоевские чтения. Еще в детстве я готовил их к пониманию того, что они не просто девчонки, а девчонки с генами Достоевских – Маша, Вера и Аня. Младшая Машенька родилась 23 ноября 2006 года.

Когда я подвел Аню к знаменитому 30-томному академическому собранию сочинений Федора Михайловича, она посмотрела оценивающе и сказала: «Нет, мне столько не написать». А через пару дней она сложила пополам листик и аккуратными каракулями написала свое собственное произведение, увы, нечитаемое. Теперь эта «книжечка» находится в фонде Музея Ф.М. Достоевского в Петербурге.

Конечно, мы мечтали и о внуке, и когда он родился, назвали его Федором. Так что теперь у нас растет еще один Федор Достоевский.


О Музее детства в Даровом

В подмосковном имении Достоевских Даровое прошло детство писателя. Вообще для формирования личности человека очень важно, в каких условиях и в каком окружении проходит его детство. Поэтому, думаю, людям интересно увидеть место, где с 10 до 17 лет жил и воспитывался будущий гениальный писатель.

    В имении Даровое необходимо создать Музей детства Достоевского. Это уникальное место

Родной брат писателя Андрей вспоминал, что маленький Федя был веселым, очень любил играть, гулять по липовой роще и лесу. Его первые молитвы слышали стены сохранившегося до наших дней Свято-Духовского храма. Он расположен в соседнем с имением селе Моногарово. Сюда водила будущего писателя его матушка. У Достоевского встречается упоминание о голубе, который перелетел из одного окна в другое во время Литургии. Если мы сохраним эти яркие точки, связанные с детством писателя, это очень поможет в восприятии его мировоззрения. Возле храма есть небольшой погост, где, как полагают, похоронен отец Федора Михайловича. Теперь главная задача – установить точное место его могилы.

На международных научных конференциях, посвященных Достоевскому, звучат доклады о значении воспоминаний детства в творчестве писателя. В имении Даровое необходимо создать Музей детства писателя. Это уникальное место, где практически полностью сохранился исторический ландшафт, роща с 200-летними липами, овраг, населенные пункты, которые упоминаются в произведениях Достоевского.


(Окончание следует)

[Дмитрий Н]

(Окончание)


«От алмазчика до водителя трамвая»


_{Дмитрий Достоевский}

В моей трудовой книжке указано 18 профессий. Обычно я говорю: «У меня профессии – от алмазчика до водителя трамвая». Сейчас я консультант в петербургском Музее Достоевского. Правда, у меня нет высшего образования. Иногда я думаю, что зря не пошел в вуз, ведь у меня было достаточно знаний, чтобы спокойно сдать экзамены и поступить туда, куда я хочу. Но после окончания школы мне показалось, что интереснее окунуться в самую гущу жизни и попробовать себя в разных областях, и я не стал никуда поступать. А когда однажды в перестроечное время в мои руки попала трудовая книжка (обычно она лежит в отделе кадров), то оказалось, что у меня 18 профессий. Это иногда очень помогало мне в жизни.


Про немца, который хотел бы родиться в России

В 1990 году было очень тяжело, в магазинах пустые прилавки. И вдруг меня приглашают в Германию на открытие Общества Достоевского. Открытие – всего один день, а дальше что? А дальше я думаю: «Ага, я умею очень многое. Я найду здесь работу». И я работал в Германии, помогая своей семье посылками оттуда. Это был такой «посылочный период». Немцы все время спрашивали: «Чего в России нет, что нам посылать?» Я помогал, подсказывая, какие продукты нужны в России.

Немцы очень хотели помогать кому-то конкретно, им было важно не только помогать, но и сдружиться, обмениваться письмами. Когда я возвращался из отпуска в Гамбург, одна пожилая супружеская пара попросила меня передать немцу, который им помогал, письмо и «большое спасибо».

В гостях у этого пожилого немца я услышал поразившее меня признание. Обычно немцы стараются не упоминать о том, что воевали в России. Многие говорят: «А я во Франции воевал». Хотя на самом деле, может быть, и в России. А тут я впервые в Германии услышал от него, что он воевал в России. И, видимо, круто повоевал, потому что был без руки и без глаза. «Я все это потерял под Сталинградом, – признался он и вдруг добавил: – Родину не выбирают. Я родился в Германии. Я немец. Но если бы можно было выбирать, я бы хотел родиться в России».

Меня это тогда так поразило. Я подумал: «Ты же к нам пришел как завоеватель, с ружьем. Что же такое в России, что тебя заставило такую фразу на склоне лет сказать?» Как патриота своей страны, меня его слова, конечно, очень порадовали.


Дмитрий Достоевский
Подготовили Ирина Ахундова и Юрий Пущаев

6 марта 2018 г.


http://pravoslavie.ru/111208.html

[Александр Васильевич]

ВАЛЕНТИН КАТАСОНОВ

Достоевский о капитализме вообще и российском в особенности (I)



Россия Достоевского. Луна
Почти на четверть скрыта колокольней.
Торгуют кабаки, летят пролетки,
Пятиэтажные растут громады
В Гороховой, у Знаменья, под Смольным.
Везде танцклассы, вывески менял,
А рядом: "Henriette", "Basile", "Andre"
И пышные гроба: "Шумилов-старший".
[…]
Все разночинно, наспех, как-нибудь…
Отцы и деды непонятны. Земли
Заложены. И в Бадене – рулетка…
 
Анна Ахматова. Предыстория (1945).
 
От метафизики до «капиталистического реализма» и натурализма

Основные романы Фёдора Михайловича Достоевского («Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы») принято называть «Пятикнижием Достоевского». Все они посвящены «вечным», метафизическим вопросам, которые герои задают друг другу и себе: есть ли Бог? Бессмертна ли душа? Откуда берется зло? Чего в мире больше: добра или зла? Коли Бог есть, откуда в мире несправедливость? Можно ли совершать преступления во благо человечества? Что такое идеальный человек? Спасёт ли красота мир?

Над этими вечными вопросами вселенского масштаба надстраиваются вопросы, касающиеся понимания природы русского человека (антропологические, психологические вопросы): чем русский человек отличается от немца, поляка или иного иностранца? Каким образом в русском человеке могут уживаться святость и духовно-нравственные падения? Может ли русский человек быть атеистом? Почему верхушка общества и интеллигенция не понимают народа, а народ не понимает тех, кто над ним? Почему элита и интеллигенция так тяготеют к Западу? В чём причина возникновения в середине XIX века неожиданной пропасти между поколениями?

Из перечисленных вопросов рождаются новые, касающиеся судьбы и миссии России (их условно можно назвать политическими вопросами): откуда на Руси стали появляться нигилисты и революционеры? Каковы цели и методы их деятельности? Есть ли в России реальные силы, способные противостоять разрушителям? Насколько крепки в России устои монархии? Должна ли Россия помогать братьям-славянам и не является ли идея панславизма ложной? Может ли Россия стать примером для всех народов и спасти мир? Не грозит ли России полное уничтожение, растворение в мировой истории?

Наконец, имеется четвёртый пласт вопросов, который касается социально-экономических проблем. Тех проблем, с которыми писатель сталкивался в России со второй половины 1850-х годов вплоть до своей кончины в феврале 1881 года. После смерти Николая I и восшествия в 1855 году на престол Александра II Россия вошла в фазу так называемых реформ, которые на глазах стали менять привычную жизнь русского человека. Увы, и во времена Александра II, и сегодня ломку традиционных устоев русского общества ошибочно называли «реформами». На самом деле это была революция, подобная тем, какие происходили ранее в Англии (XVII век), Франции (конец XVIII века), других европейских государствах. Революция буржуазная, развернувшая Россию на путь капитализма.

Период активной творческой деятельности писателя точно совпал со временем реформ. Примечательно, что они закончились через месяц после смерти писателя, когда был убит Александр II и на престол взошёл Александр III, заморозивший все реформы. Возникает ощущение, что Бог послал писателя во имя миссии – составить хронику трагических событий 1855-1881 годов.

Большинство исследователей творчества Достоевского (исследователей многие десятки, если не сотни) акцентируют внимание преимущественно на тех аспектах произведений писателя, которые относятся к первым трём вышеназванным блокам вопросов (метафизическим, антропологическим, политическим). Я же постараюсь показать, что вопросы социально-экономические в творчестве Достоевского занимали как минимум не меньшее место. Собственно, они и были отправной точкой для размышлений его героев о «более высоких материях».

Романы и другие произведения Достоевского представляют собой неповторимое сочетание высокой метафизики («вечных вопросов») и написанных с натуры картин социально-экономической действительности. Такие картины можно назвать капиталистическим реализмом (по аналогии с социалистическим реализмом) или даже капиталистическим натурализмом.

Антикапиталистический пафос Достоевского

Достоевский, обладая особым зрением, одним из первых увидел в «реформах» роковой для России перелом.

Многие продолжали выражать радость по поводу «освобождения» крестьян (Манифест от 19 февраля 1861 года об отмене крепостного права), а Достоевский уже понял, что начинается ещё более жестокое закабаление – капиталистическое: «Протекло время с освобождения крестьян – и что же: безобразие волостных управлений и нравов, водка безбрежная, начинающийся пауперизм и кулачество, то есть европейское пролетарство и буржуазия, и проч. и проч.» (Достоевский Ф. М. – Григорьеву Л.В.)

Писатель постоянно подчёркивал, что капитализм космополитичен, он начал и продолжит размывать национально-культурные устои России: «Промышленность и капитал действуют развратительно, отторгнувшись от земли, стало быть от родины и от своих» (Достоевский Ф.М. Записи литературно-критического и публицистического характера из записных тетрадей 1872-1875 гг.)

Чуткий писатель одним из первых понял, какой трагедией в конце концов может закончиться этот социально-экономический и культурно-исторический перелом. Так оно и получилось: первый акт трагедии разыгрался в 1905-07 гг., второй и третий – в феврале и октябре 1917 года. О грядущих катаклизмах говорили и писали также Константин Леонтьев, Константин Победоносцев, Лев Тихомиров, праведный Иоанн Кронштадский и другие, но первым в набат ударил Фёдор Михайлович Достоевский. Не будет преувеличением утверждение, что всё творчество Достоевского так или иначе носило антикапиталистическую направленность. Это не отменяет, а дополняет те характеристики, которыми исследователи обычно награждают писателя: «почвенник», «консерватор», «традиционалист», «охранитель», «православный», «монархист» и т. п.

Советский литературовед В. Ермилов в своей книге о Достоевском справедливо заметил, что писатель был буквально «болен капитализмом, видя в нем только ужас». Развитие капитализма Фёдор Михайлович воспринимал «катастрофически, как распространение неизвестной эпидемической болезни или обвал, наводнение, бесовское наваждение, дьявольский кошмар»; «он ненавидит и презирает буржуа как смертельного личного врага» (В.В. Ермилов. Ф.М. Достоевский. – М., 1956, с. 19, 113, 225-26).

Достоевский, как мне представляется, не погружался в изучение фундаментальных академических трудов, где капитализм описывался «научно». Так, в 1872 году в России вышел перевод первого тома «Капитала» Карла Маркса на русский язык (в переводе Николая Даниельсона), но, по моим сведениям, Фёдор Михайлович не был знаком с этой книгой. Может быть, единственным исключением являлись труды социалиста-утописта Шарля Фурье, которые Достоевский изучал ещё в молодые годы, примкнув к петрашевцам.

Как бы там ни было, писатель достаточно точно уловил основные свойства зарождавшегося в России капитализма (наёмное рабство, погоня за прибылью как высшая цель жизни, сосредоточение средств производства в руках узкой группы лиц, расцвет ростовщичества, биржевые спекуляции, социальная поляризация общества, а главное – диктаторская власть денег над жизнью всех и каждого). И это он отражал во всех своих произведениях.

Исследователи творчества Достоевского почти не обращают внимания на антикапиталистическую направленность творчества писателя по той простой причине, что тот не использует слов «капитализм», «капиталист», «капиталистический». Тогда эти слова были редкостью в России. В Европе они только-только стали вводиться в оборот. Первое использование термина «капитализм» в его современном смысле связывают с французским социалистом Луи Бланом и датируют 1850 годом. В 1851 году другой французский социалист Пьер-Жозеф Прудон использовал словосочетание «крепость капитализма»; в 1867 году французский словарь, ссылаясь на Прудона, привёл это слово как неологизм, обозначающий «власть капитала или капиталистов». В английском языке, если верить Оксфордскому словарю, слово «капитализм» впервые появилось в 1854 году у Уильяма Теккерея в романе «Новички» (The Newcomes). В немецком языке слово «капитализм» появилось в 1869 году: в книге по вопросам кредита известного экономиста Карла Родбертуса присутствует фраза: «капитализм стал социальной системой». Как это ни удивительно, но даже автор «Капитала» Карл Маркс (1818-1883), который писал свои труды примерно в то же время, что и Достоевский, не использовал слова «капитализм». Введение термина в оборот в легальной печати России началось с опубликованной в №№ 1-2 «Русского богатства» в 1880 году статьи народовольца Н.С. Русанова «Проявления капитализма в России», в ответ на которую в девятом номере «Отечественных записок» в 1880 году была опубликована статья В.П. Воронцова «Развитие капитализма в России». После этого понятие «капитализм» в среде народников, социалистов и марксистов приобрело широкое употребление и стало предметом политических дебатов. Однако это было уже после смерти Фёдора Михайловича.

У писателя было много других слов, с помощью которых он очень глубоко и выразительно описывал суть произошедшего в России переворота. В первую очередь с помощью слов «буржуа», «буржуазия», «буржуазный». Во времена Достоевского эквивалентом термина «капитализм» были словосочетания «буржуазный строй», «буржуазное общество», «буржуазная идея». Ими тогда начинали пользоваться зародившиеся в 1860-е годы в России народники и социалисты. Ими пользовался и Маркс (см: «Манифест коммунистической партии», 1848 год).

Достоевский неоднократно разъясняет, что он имеет в виду под буржуазным строем и идеей буржуазии: «…это матерьялизм, слепая, плотоядная жажда личного матерьяльного обеспечения, жажда личного накопления денег всеми средствами – вот всё, что признано за высшую цель, за разумное, за свободу…» («Дневник писателя», 1877).

(Окончание следует)

https://www.fondsk.ru/news/2020/02/08/dostoevskij-o-kapitalizme-voobsche-i-rossijskom-v-osobennosti-i-50077.html

[Александр Васильевич]

ВАЛЕНТИН КАТАСОНОВ

Достоевский о капитализме вообще и российском в особенности (II)



Романы Достоевского: образ города и дух капитализма

Слова «буржуа», «буржуазия», «буржуазный» происходят от французского bourg и немецкого Burg, то есть «город». Капитализм – городская цивилизация. Достоевский хорошо чувствовал духовную природу города, у него во всех романах и других произведениях город выступает как «памятник грехов», отсюда такая мрачность почти всех без исключения городских картин у писателя.

Практически во всех романах Достоевского основные события разворачиваются на фоне городской среды. Достоевский – художник капиталистического реализма: урбанистическая среда, человеческий муравейник, контрасты роскоши и бедности (бедность преобладает) накрывают большую часть городского пространства с его мрачными домами и мрачными обитателями, с грязными улицами и вонью, с дрянными трактирами и пьяными, с нищими и уличными воришками, с публичными домами и проститутками, с дымящимися фабриками и заводами, с извозчиками и уличными собаками, с визгами и истерическими криками…

Господство урбанистической среды в романах Достоевского не случайно, ибо город – воплощение, символ, плод развития капитализма. Главное место у Достоевского занимает Петербург. Он жил в Петербурге с начала 1840-х годов, знал все уголки города. Особенно хорошо прописан Петербург в первом и последнем романах «Пятикнижия» – «Преступлении и наказании» и «Братьях Карамазовых». Город у писателя получился мрачным, серым, давящим. Мать Раскольникова, приехавшая из провинции в столицу, говорит: «Здесь и на улицах, как в комнатах без форточек». Атмосферу мрачной урбанистической среды города на Неве по романам Достоевского очень точно передал в своих картинах Илья Глазунов (см. его цикл «Петербург Достоевского»).

Дух капитализма из Европы через «окно», прорубленное Петром, через Петербург, проникал во всю Россию. Чтобы очистить Россию от смрада капитализма, надо было закрыть петербургское «окно». Юрий Лотман писал: «В итоговом произведении – „Братьях Карамазовых“ – Петербург воплощает в себе… болезнь России, её „страхи и ужасы“ (выражение Гоголя), – соответственно „выздоровление“ мыслится как преодоление Россией в себе петербургского начала» (Ю.М. Лотман. Современность между Востоком и Западом // «Знамя», 1997, № 9).

Европейский капитализм – предупреждение России

Достоевский проявлял большой интерес к европейскому капитализму, к «буржуазной» Европе. Задолго до Освальда Шпенглера, написавшего «Закат Европы» (1918 год), Фёдор Михайлович говорил, что после буржуазных революций христианская Европа стала медленно, но верно умирать. Писатель предвидел, что капиталистическая Европа, внешне благополучная и богатая, лишившаяся христианских скреп, подвергнется жесточайшим катаклизмам.

В 1880 году Достоевский писал: «Да, она накануне падения, ваша Европа, повсеместного, общего и ужасного. Муравейник, давно уже созидавшийся в ней без Церкви и без Христа (ибо Церковь, замутив идеал свой, давно уже и повсеместно перевоплотилась там в государство), с расшатанным до основания нравственным началом, утратившим всё, всё общее и всё абсолютное, – этот созидавшийся муравейник, говорю я, весь подкопан. Грядет четвертое сословие, стучится и ломится в дверь и, если ему не отворят, сломает дверь. Не хочет оно прежних идеалов, отвергает всяк доселе бывший закон. На компромисс, на уступочки не пойдет, подпорочками не спасете здания. Уступочки только разжигают, а оно хочет всего. Наступит нечто такое, чего никто и не мыслит. Все эти парламентаризмы, все исповедоваемые теперь гражданские теории, все накопленные богатства, банки, науки, жиды – всё это рухнет в один миг и бесследно – кроме разве жидов, которые и тогда найдутся как поступить, так что им даже в руку будет работа. Всё это «близко, при дверях». Вы смеетесь? Блаженны смеющиеся. Дай Бог вам веку, сами увидите. Удивитесь тогда. Вы скажете мне, смеясь: «Хорошо же вы любите Европу, коли так ей пророчите». А я разве радуюсь? Я только предчувствую, что подведен итог. Окончательный же расчет, уплата по итогу может произойти даже гораздо скорее, чем самая сильная фантазия могла бы предположить. Симптомы ужасны. Уж одно только стародавне-неестественное политическое положение европейских государств может послужить началом всему. Да и как бы оно могло быть естественным, когда неестественность заложена в основании их и накоплялась веками? Не может одна малая часть человечества владеть всем остальным человечеством как рабом, а ведь для этой единственно цели и слагались до сих пор все гражданские (уже давно не христианские) учреждения Европы, теперь совершенно языческой. Эта неестественность и эти «неразрешимые» политические вопросы (всем известные, впрочем) непременно должны привести к огромной, окончательной, разделочной политической войне, в которой все будут замешаны и которая разразится в нынешнем еще столетии, может, даже в наступающем десятилетии. Как вы думаете: выдержит там теперь длинную политическую войну общество? Фабрикант труслив и пуглив, жид тоже, фабрики и банки закроются все, чуть-чуть лишь война затянется или погрозит затянуться, и миллионы голодных ртов, отверженных пролетариев, брошены будут на улицу. Уж не надеетесь ли вы на благоразумие политических мужей и на то, что они не затеют войну? Да когда же на это благоразумие можно было надеяться? Уж не надеетесь ли вы на палаты, что они не дадут денег на войну, предвидя последствия? Да когда же там палаты предвидели последствия и отказывали в деньгах чуть-чуть настойчивому руководящему человеку?» («Дневник писателя», 1880, август).

Какая прозорливость! Я не знаю никого, кто бы с таким упреждением предсказал Первую мировую войну, эпицентром которой станет та самая Европа, с которой российские капиталистические «реформаторы» пытались брать пример. Да, Достоевский несколько ошибся, сказав, что война «разразится в нынешнем еще столетии, может, даже в наступающем десятилетии». Божественным промыслом в предсказание писателя были внесены коррективы. Через месяц после смерти писателя на престол взошёл Александр III, заслуженно получивший звание Миротворец. Он не только помог сберечь от войн Россию, но его политикой удалось оттянуть (оттянуть, а не отменить) начало общеевропейской войны. Предсказание Достоевского сбылось лишь через 34 года…

А вот ещё предсказание о катаклизмах, ждущих богатую капиталистическую Европу: «…в Европе, в этой Европе, где накоплено столько богатств, все гражданское основание всех европейских наций – все подкопано и, может быть, завтра же рухнет бесследно на веки веков, а взамен наступит нечто неслыханно новое, ни на что прежнее не похожее. И все богатства, накопленные Европой, не спасут ее от падения, ибо "в один миг исчезнет и богатство"». (Достоевский Ф.М. Объяснительное слово по поводу печатаемой ниже речи о Пушкине. Собрание соч. в 15 т. Том 14. СПб.: Наука, 1995 С. 419).

И далее следуют очень важные слова писателя: «…неужели все-таки мы и тут должны рабски скопировать это европейское устройство (которое завтра же в Европе рухнет)? Неужели и тут не дадут и не позволят русскому организму развиться национально, своей органической силой, а непременно обезличенно, лакейски подражая Европе?» Достоевский во многих местах повторяет ту мысль, что лакейское подражание капиталистической Европе опасно, оно может привести Россию к таким же катаклизмам, которые испытывала и ещё испытает Европа.

«Русский» капитализм – детище «русского» либерализма

В большом ходу у Фёдора Михайловича были слова «либерал», «либеральный», «либерализм». Именно они, либералы, по мнению писателя, лакейски подражают капиталистическому Западу, именно они толкали и толкают Россию на путь буржуазных реформ. Впрочем, большинство отечественных либералов до конца не понимают, что такое капитализм. Максимум, на что они способны, – повторять что-то взятое за рубежом (о «полезности» капитала, конкуренции, банков, биржи, свободного рынка, экономического либерализма и др.). По мнению Достоевского, доморощенные либералы действуют инстинктивно, а инстинкт их строится, с одной стороны, на заискивании перед Западом, с другой – на ненависти к России. Разрушая Россию, её традиционные устои, они расчищают почву для капитализма. Ещё точнее – для тех, кто с Запада принесёт свой капитал, чтобы поработить и уничтожить Россию уже окончательно.

Читаем в «Бесах»: «Наш русский либерал прежде всего лакей и только и смотрит, как бы кому-нибудь сапоги вычистить».

А вот из того же романа о патологической ненависти либералов к России: «Они первые были бы страшно несчастливы, если бы Россия как-нибудь вдруг перестроилась, хотя бы даже на их лад, и как-нибудь вдруг стала безмерно богата и счастлива. Некого было бы им тогда ненавидеть, не на кого плевать, не над чем издеваться! Тут одна только животная, бесконечная ненависть к России, в организм въевшаяся...»

Достоевскому режет ухо словосочетание «русский либерализм», правильнее его называть антирусским: «Русский либерализм не есть нападение на существующие порядки вещей, а есть нападение на самую сущность наших вещей, на самые вещи, а не на один только порядок, не на русские порядки, а на самую Россию. Мой либерал дошел до того, что отрицает самую Россию, то есть ненавидит и бьет свою мать. Каждый несчастный и неудачный русский факт возбуждает в нем смех и чуть не восторг. Он ненавидит народные обычаи, русскую историю, всё. Если есть для него оправдание, так разве в том, что он не понимает, что делает, и свою ненависть к России принимает за самый плодотворный либерализм... Эту ненависть к России, еще не так давно, иные либералы наши принимали чуть не за истинную любовь к отечеству и хвалились тем, что видят лучше других, в чем она должна состоять; но теперь уже стали откровеннее и даже слов "любовь к отечеству" стали стыдиться, даже понятие изгнали и устранили, как вредное и ничтожное. Факт этот верный, которого нигде и никогда, спокон веку и ни в одном народе, не бывало и не случалось. Такого не может быть либерала нигде, который бы самое отечество свое ненавидел. Чем же это всё объяснить у нас? Тем самым, что и прежде, – тем, что русский либерал есть покамест, еще не русский либерал; больше ничем, по-моему».

Действительно, до коих пор можно называть этих ненавистников и разрушителей России «русскими либералами»? Увы, привычка сохраняется. Возьмите Чубайса, которого СМИ услужливо величают «российским либералом». Он в 90-е годы расчищал площадку для строительства капитализма, понимая, что строительство будет происходить на костях миллионов сограждан. Мы помним его «откровение»: «Что вы волнуетесь за этих людей? Ну, вымрет тридцать миллионов. Они не вписались в рынок. Не думайте об этом – новые вырастут». Отсюда и ненависть этих людей к Достоевскому. Вот признание того же Чубайса: «Вы знаете, я перечитывал Достоевского в последние три месяца. И я испытываю почти физическую ненависть к этому человеку. Он, безусловно, гений, но его представление о русских как об избранном, святом народе, его культ страдания и тот ложный выбор, который он предлагает, вызывают у меня желание разорвать его на куски». Здесь Чубайс – точный слепок с тех бесноватых героев, что описаны Фёдором Михайловичем в «Бесах».

Примечательно, что слова «либеральный», «либерализм», «либерализация» и т. п. были во времена Достоевского в ходу, они звучали и в официальных документах, и в газетах, и в университетских лекциях. Реформы 60-70-х годов позапрошлого века величались «либеральными»: якобы они давали всем «свободу». Мол, начали с «освобождения» крепостных крестьян, а далее надо развивать «свободы» всех граждан. Так сказать, в духе liberté, égalité, fraternité. Достоевский в «Зимних заметках о летних впечатлениях» (1863) писал: «Провозгласили... liberté, égalité, fraternité. Очень хорошо-с. Что такое liberté? Свобода. Какая свободa? Одинаковая свобода всем делать все что угодно, в пределах закона. Когда можнo делать все что угодно? Когда имеешь миллион. Дает ли свобода каждому по миллиону? Нет. Что такое человек без миллиона? Человек без миллиона есть не тот, который делает все, что угодно, а тот, с которым делают что угодно».

Прошло полтора века, и нам опять внушают, что либерализм и либеральные реформы сделают русского человека свободным. Чтобы не искушаться этими обманами, читайте Достоевского.

https://www.fondsk.ru/news/2020/02/08/dostoevskij-o-kapitalizme-voobsche-i-rossijskom-v-osobennosti-ii-50078.html

[Александр Васильевич]

Игумен Кирилл (Сахаров)

Ф.М. Достоевский и современность



Перечитывая свои семинарские выписки из прочитанных статей и писем Достоевского и, конечно же, из «Дневника писателя», был весьма впечатлен: до чего же звучит актуально, современно, что называется, на злобу дня.

Посмотрел сериал о Достоевском (насколько это было возможно для неисправимого уставщика-типиконщика; к тому же нашествие рекламы на современном российском телевидении не способствовало цельности восприятия картины).

Е. Миронов, как всегда, блистательно играл. Да, и другие актеры тоже. Так и возникают перед глазами ситуации, в которых приходилось оказываться и персоналии, с которыми общался. Сколько ценного русские патриоты, общественные деятели, государственные мужи могли бы полезного извлечь, познакомившись с рассуждениями Федора Михайловича. Загорелся желанием еще раз прикоснуться к творчеству нашего великого писателя. Приведу наиболее запомнившиеся цитаты из его Дневника, его статей и писем.

«Нам надо всегда знать и помнить и быть убежденными, что в решительных общемировых вопросах Россия, если пожелает сказать свое слово или провести свое мировоззрение самостоятельно – всегда встретит против себя всю Европу, без исключения, и что, в строгом смысле слова, - у нас в Европе никогда не было и не будет союзников».

«Да, мы веруем, что русская нация – необыкновенное явление в истории всего человечества. Характер русского человека до того не похож на характеры всех современных европейских народов, что европейцы до сих пор не понимают его и понимают в нем все обратно».

«Нет, не судите наш народ не потому, что он есть, а по тому, чем желал бы он стать».

«Особенность ее (русской народности): бессознательная и чрезвычайная стойкость в своей идее, сильный и чуткий отпор всему, что ей противоречит, и вековечная, благодатная, ничем не смущаемая вера в справедливость и правду».

«Я как-то слепо убежден, что нет такого подлеца и мерзавца в русском народе, который бы не знал, что он подл и мерзок, тогда как у других бывает так, что делает мерзость, да и еще сам за нее похваливает».

«Ведь тогда только и можем мы хлопотать об общечеловеческом, когда разовьем в себе национальное… Прежде чем понять общечеловеческие интересы, надобно усвоить все хорошее национальное, потому что после тщательного только изучения национальных интересов будешь в состоянии отличать и понимать общечеловеческий интерес».

«Мы по-прежнему убеждены, что не будет в нашем обществе никакого прогресса, прежде чем мы не станем сами настоящими русскими. Признак же настоящего русского теперь, это – знать то, что именно теперь не бранить у нас в России. Не хулить, не осуждать, а любить уметь – вот что надо теперь наиболее настоящему русскому».

«В русском человеке видна самая полная способность самой здравой над собой критики, самого трезвого на себя взгляда и отсутствие всякого самовозвышения, вредящего свободе действия».

«Когда дела нет, настоящего, серьезного дела, тогда деятели живут как кошка с собакой и начинают между собой разные дрязги за принципы и убеждения».

«Жалость – драгоценность наша, и искоренить ее из общества страшно. Когда общество перестанет жалеть слабых и угнетенных, тогда ему и самому уже станет плохо: оно очерствеет и засохнет, станет развратно и бесплодно».

«Нынче именно такое время и настроение в умах, что любят сложное, извилистое, просёлочное и себе в каждом пункте противоречащее. Аксиома, вроде дважды два – четыре, покажется парадоксом, а извилистое и противоречащее – истиной».

«Не лучше ли исправить, найти и восстановить человека, чем прямо снять с него голову. Резать головы легко по букве закона, но разобраться по правде, по-человечески, по-отечески всегда труднее».

«Любить общечеловека, значит наверно уж презирать, а подчас и ненавидеть стоящего подле себя настоящего человека».

«Между народами никогда не может быть антагонизма, если бы каждый из нас понимал истинные свои интересы. В том-то и беда, что такое понимание чрезвычайно редко, и народы ищут своей славы только в пустом первенстве перед своими соседями».

«Нечего рваться куда-нибудь далеко за подвигом человеколюбия, тогда как он всего чаще у нас дома, перед глазами нашими».

А. И. Осипов в своей статье «Ф. М. Достоевский и христианство» (1983 г.) пишет, что «Достоевский не согласен с тем, что «если общество устроить нормально, то разом и все преступления исчезнут, так как не для чего будет конфликтовать, и все в один миг станут праведными». Федор Михайлович писал: «Ни в каком устройстве общества не избегните зла… душа человеческая остается такой же, ненормальность и грех исходят из нее самой».

https://ruskline.ru/analitika/2020/12/17/fm_dostoevskii_i_sovremennost