Об отношениях КНР и США. Часть I: Актуальность проблематики

[Александр Васильевич]

Анатолий Широкобородов

Об отношениях КНР и США. Часть I: Актуальность проблематики



Межгосударственные отношения и дипломатия — это одна из самых лицемерных сфер общественных отношений. Изучать дипломатию исходя из фактов самой дипломатии — всё равно, что писать историю на основе одних только мемуаров правильно подобранных персонажей. У каждого участника дипломатического процесса своя правда прежде всего потому, что не бывает дипломатии без двойного дна. Даже когда субъекты межгосударственного общения нашли точку соприкосновения своих интересов в противодействии общему врагу, их искренность весьма относительна.

Вопреки всем декларациям Устава ООН и идеологии равноправных, взаимовыгодных, уважительных международных отношений, главным и основным их содержанием остаётся соотношение военно-политического потенциала стран, на основе которого и складываются реальные взаимосвязи. Государство с внушительным военно-политическим потенциалом тысячами способов вынуждает политику государств с меньшим потенциалом подстраиваться под свои интересы, требования и задачи.

Причём к факторам воздействия относятся не только действия в чисто политической области вроде дипломатического давления или вмешательства во внутренние дела страны, но и меры экономического характера. Поскольку современный уровень производства и способ его организации объективно завязывают национальную экономику на мировой рынок, постольку те субъекты международной торговли, которые обладают большими возможностями воздействия на финансы, регуляцию торговых цепочек, установление цен, доступ к ресурсам, технологиям и т. д., оказывают прямое воздействие на рост или снижение национальной экономики. А экономика, в свою очередь, в конечном счёте определяет границы того самого военно-политического потенциала.

Поэтому американская гегемония тысячей военных баз, семью флотами, тысячами шпионов, десятками тысяч агентов влияния и многочисленными институтами мягкой силы только опоясывает мир, а душит его она диктатурой доллара и технологическим превосходством, то есть экономически.

Что такое военно-политический потенциал? Это абстрактное понятие, которое отражает вес того или иного государства на мировой арене. В конечном счёте он сводится к способности вести полномасштабную войну одного государства с другим. Наличие у ядерных держав фатального вооружения и гарантированных средств его доставки делает их военно-политический потенциал как бы всеохватным. С другой стороны, соотношение военно-политических потенциалов стран только отчасти можно представить в виде некоторого мирового рейтинга. Ясно, что соотношение военно-политического потенциала, например, США и Мексики — одно, а США и Лаоса — иное чисто из-за географической отдалённости субъектов. Именно для того чтобы нивелировать значение расстояний, США создали авианесущие флоты и поддерживают сотни военных баз с полным материально-техническим обеспечением, чтобы в короткие сроки развернуть значительную войсковую группировку практически в любом уголке планеты.

Военно-политический потенциал до момента начала реальной военной конфронтации является оценочным, субъективным понятием. Каждая страна самостоятельно оценивает свои возможности противостояния с соседями и теми державами, которые называют мировыми. И в этих оценках по понятным причинам очень много преувеличений, преуменьшений, тумана и дезинформации.

Если содержанием международных отношений является соотношение потенциалов, то их сущность — это конкурентная борьба. И мировой рынок, и неравномерность распределения ресурсов, и исторически сложившаяся неравномерность развития стран порождает перманентную борьбу за все факторы производства и потребления. Мирное и уважительное сосуществование стран — это крайне хрупкое состояние, во многом лицемерное, потому что всё равно всегда есть страна или группа стран, которые извлекают из него больше выгод.

Существенной особенностью международных отношений является тот исторический путь, который они прошли от старой колониальной конфигурации к новой конфигурации, отражённой в международном праве и Уставе ООН. Прошлое представляет собой разделение стран на империи и колонии или полуколонии. И это, естественно, довлеет над настоящим. Европейские страны продолжают себя вести по-имперски, пользуясь своим культурным влиянием и реальными фактами привнесения цивилизованности отсталым народам. Бывшие колониальные народы свою отсталость и проблемы списывают на то, что их грабили, уничтожали, унижали и т. д. США себя считают светочем свободного мира, потому что, с одной стороны, противостояли старым колониальным империям, с другой — сумели найти новые формы неоколониального, долларового подчинения, которые они считают правомерными и даже справедливыми (американское мессианство и либерализм). Европейские государства, которые насоздавали великие державы после первой и второй мировых войн, погрязли в местечковом национализме и активно торгуют суверенитетом. Всё это теоретики международных отношений как будто бы не замечают, они рассматривают межгосударственные отношения только через призму формально-юридического порядка, установившегося после Второй мировой войны.

В период существования СССР была попытка установления принципиально иных принципов отношений внутри стран «лагеря социализма». Идея была в том, чтобы сблизить государства политически до такой степени, чтобы ликвидация всех неравномерностей (кадровых, ресурсных, технологических) воспринималась как благо для всех. После развала СССР и быстрой ликвидации коммунистических режимов в соседних странах отношения моментально снова стали конкурентными до степени конфронтации даже между бывшими республиками самого СССР. До сих пор со всех сторон продолжаются пересуды, кто кого в тот период истории «кормил» и как ужасно всем народам жилось под «игом Москвы». Практика показала, что без сильной центральной власти и тотальной идеологии сами люди оказались не готовы к подобному, по логике более рациональному, общежитию.

Актуальность рассмотрения зигзагов отношений КНР и США практически для всех бесспорна, так как «кейс КНР-США» составляет значительную часть международных отношений вообще и сегодня прямо или опосредованно влияет на взаимодействия остальных государств. Более того, США намеренно раскалывают мир на два враждующих лагеря, навязывая логику «кто не с нами, тот с Китаем».

В Китае же, если чуть углубиться от официальных реляций в общественную полемику по поводу проблематики международного положения, можно увидеть не совсем привычные российскому читателю взгляды.

Европейский аналитический центр The European Council on Foreign Relations дал краткую сводку того, как китайские интеллектуальные элиты оценивают международное положение в свете СВО.

Во-первых, китайцы видят в России младшего партнёра, поддержка которого на стратегическом уровне необходима из-за глобального соперничества с США.

«Общие представления постзападного мирового порядка составляют важнейший элемент китайско-российской совместной международной повестки дня. Ослабление гегемонистского влияния США — то, что обе страны называют “демократизацией международных отношений”».

Во-вторых, США используют конфликт на Украине, чтобы окружить Китай, сплотить вокруг себя как можно больше стран, но им это не удаётся.

«В отличие от холодной войны, Запад добился небольшого успеха в мобилизации стран на свою сторону. В общей сложности 157 стран не поддерживают ни Запад, ни Китай в вопросе Украины».

Таким образом, в китайском обществе всё меньше сомнений, что мир скатился к новой холодной войне и всё меньше доверия к формально-юридической системе ООН и дипломатической идеологии, маскирующей борьбу великих держав и формирование двух полюсов силы. И с выводами европейцев сложно не согласиться.

Так, директор Института международных исследований Университета Цинхуа и главный редактор Китайского журнала международной политики Янь Сюэтун в своей недавней статье пишет, что в мире фактически сложилась биполярная структура США — Китай. Многополярность, по его мнению, как процесс продолжается уже 30 лет, однако он не дал никаких весомых результатов. Янь утверждает, что американские политики избегают понятия биполярности, чтобы на словах не признавать могущества КНР. А китайские политики используют понятие многополярности, чтобы не дразнить Россию, Индию, Японию, Бразилию и европейские страны. Многополярность, таким образом, по его мнению, — не более чем политкорректный дипломатический термин, а не объективная реальность.

Янь критикует представления о том, что ЕС является самостоятельным полюсом силы из-за величины его экономики. Говорит, что и в годы холодной войны экономика Европы была сопоставима с экономикой США, но её политика не являлась самостоятельной. Он, между прочим, хвалит Макрона, который ещё в 2019 году сказал, что гегемонии Запада пришёл конец, и всем странам придётся выбирать между США и Китаем. России же, по мнению Яня, не хватает экономической самостоятельности и экономической мощи, чтобы составить равную конкуренцию США.

Последние же события из мира дипломатии США — риторика отказа от новой холодной войны, выдвижение курса на нормализацию отношений с Китаем, визиты госсекретаря и министра финансов в Пекин — приводят к кривотолкам. Например, известный «патриотический» критик СВО, генерал-полковник в отставке Ивашов прямо заявляет, что Москва своими действиями на Украине «спасла НАТО» и подтолкнула Китай на сближение с США. Отчасти Ивашов прав в том, что США действительно удалось подмять под себя Европу в борьбе с РФ, но из этого факта он делает ангажированные выводы, выгодные для его политической позиции. Китай меньше всего похож на страну, которой легко манипулировать. Даже из сближения с КНР в 1980-е гг. Америке не удалось извлечь какие-то выгоды в противоборстве с СССР.

Для того чтобы правильно оценить этот последний дипломатический зигзаг в паре США-КНР, необходимо беспристрастно рассмотреть историю отношений этих стран не столько с точки зрения дипломатии, сколько с точки зрения той глобальной конкуренции: экономической (мощь финансов против мощи производства), политической (американский капитализм против китайского социализма) и духовной (западный индивидуализм против азиатского коллективизма).

Многие не понимают, что гегемония США хрупкая и действует больше из страха перед утратой блеска своей надменной физиономии носителя универсальных ценностей и смыслов, из страха, что вскроется порочность, несправедливость её модели общества как таковой. Так было и в противостоянии с СССР, так происходит и сейчас.

Для нас также важно понять, какова прочность стратегического партнёрства с Китаем, в какой степени оно отвечает интересам борьбы нашей страны за суверенитет, за будущее в противостоянии с США и НАТО.

Анатолий Широкобородов,
специально для alternatio.org

https://alternatio.org/articles/articles/item/121278-ob-otnosheniyah-knr-i-ssha-chast-i-aktualnost-problematiki

[Александр Васильевич]

Анатолий Широкобородов

Об отношениях КНР и США. Часть II: Признание и обманы



К XX веку гораздо более древняя Азия была подчинена грозными и более технологичными европейскими империями. А дряхлая и разлагающаяся Империя Цин была поставлена на колени не только «заморскими варварами», но и японцами, которые раньше других в регионе смекнули, что необходимо построение индустриальной базы для сильного государства.

Первоначально думающая китайская интеллигенция и бурлящее национальное движение видели единственный выход развития Китая в его преобразовании по образцу западных колонизаторов. Так, в 1911–1913 гг. произошла Синьхайская революция, положившая конец власти маньчжурской династии и провозгласившая в Китае республику. Вождь китайской революции Сун Ятсен был носителем европейских революционно-демократических взглядов, стремившимся разрушить феодальные порядки в духе Великой французской революции. Несмотря на свержение императорской власти, революция, по сути, потерпела поражение: Китай развалился на множество военно-феодальных княжеств, а процесс колонизации и захвата территорий иностранными державами продолжился с новой силой.

Октябрьская революция в России оказала не меньшее воздействие на национальное движение в Китае, чем европейская демократическая мысль. Многие китайцы, очарованные доктриной «диктатуры пролетариата», увидели в коммунизме другой, более быстрый и более прогрессивный способ воссоединения, возрождения и развития страны. Да и сам Сун Ятсен — фигура, обладающая абсолютным авторитетом среди китайцев, — был поклонником Октября и Ленина: «Ленин был вождем революционного движения всего мира и величайшим человеком, борцом за освобождение угнетенных народов, указавшим всем новый путь к освобождению».

Таким образом, внутри китайского общества в ходе длительного национально-освободительного процесса сформировались три фундаментальных видения будущего Китая. Первое: сохранение старых феодальных порядков без какой-либо реальной перспективы отпора поработителям и объединения страны. Этого видения придерживались в основном крупные землевладельцы, мыслящие старыми, уже реакционными категориями и принципами. Второе: построение демократической республики по современным «цивилизованным образцам» при поддержке прежде всего США, которые выглядели более прогрессивной силой по сравнению со старыми европейскими империями. Это видение разделяла значительная часть интеллигенции, городского сословия и так называемые либеральные помещики. Третье: провозглашение в Китае пролетарской революции с проведением политики по образу и подобию нашего НЭПа при поддержке СССР. Такая позиция была у наиболее радикально настроенной интеллигенции и немногочисленного слоя фабрично-заводских рабочих крупных городов. Китай находился в условиях гражданской войны трёх этих политических фракций: князей-милитаристов, националистов и коммунистов.

В годы Второй мировой Китай стал одной из основных целей экспансии японской империи, поэтому освободительную войну китайцев в ситуации складывания лагеря союзников против стран Оси поддерживали как западные демократии, так и СССР. Внутри страны националисты и коммунисты вступили во временный союз. После же 1945 года ситуация поменялась. С одной стороны, США и Запад, поддерживая Гоминьдан, пытались превратить Китай в сферу своего влияния и огромный стратегический плацдарм для напряжения СССР с востока, с другой стороны, СССР активно поддерживал КПК, желая распространения коммунизма в Азии и обеспечения прочного восточного тыла.

Серьёзность намерений США была видна хотя бы потому, что 30 сентября 1945 года в Тяньцзине высадилась дивизия американской морской пехоты, а к концу года группировка войск в Китае насчитывала уже 110 тыс. штыков и была изгнана только в 1949 году. По заявлению Трумэна, только с августа 1945-го по февраль 1946-го стоимость военных поставок Гоминьдану составила 600 млн долларов — сумма по тем временам немалая (цена всех поставок по ленд-лизу в СССР за четыре года составила около 10 млрд долларов).

Таким образом, победа КПК в гражданской войне в Китае, мягко говоря, не входила в планы США и не соответствовала их стратегическому замыслу в данном регионе. КПК же, в свою очередь, считали США агрессивным империалистом, а Гоминьдан их марионеточной партией. Практически сразу после победы в гражданской войне и провозглашения Китайской Народной Республики Мао Цзэдун направил сотни тысяч добровольцев воевать против американцев в Корею.

Суть отношений США и КНР в этот период сводилась к конфронтации и попыткам Вашингтона полностью изолировать КНР, которая остро нуждалась в технологиях и товарах стратегического назначения.

Осенью 1949 года в ходе секретных переговоров США, Англии и Франции были достигнуты договорённости по координации экспорта технологий и стратегических материалов в «страны коммунистического блока». Так была создана неформальная организация Координационный комитет по многостороннему экспортному контролю (КОКОМ). В дальнейшем к ней присоединились практически все крупные страны Запада, прежде всего члены НАТО. Изначально это была тайная организация, штаб-квартира которой находилась на территории американского посольства в Париже. Правда, информация о подобном «джентльменском соглашении» просочилась, и в 1953 году существование КОКОМ было признано официально. Доктрина КОКОМ состояла в контролируемом технологическом отставании социалистических стран, разрешался экспорт лишь морально и технически устаревшего оборудования. Все списки товарной продукции были секретны, но считается, что они постоянно содержали около 300 тыс. наименований.

Памятуя о том, как молодой Советской России удалось постепенно наладить экономические связи с развитыми западными странами, покупая необходимые технологии, нанимая квалифицированные кадры, внутри КОКОМа был создан специальный комитет по Китаю («чинком»). Список товаров, запрещаемых к экспорту в КНР, превышал список товаров, запрещённых для ввоза в страны ОВД. Также в США был принят известный «Закон Бэттла» о лишении экономической, финансовой и иной помощи любой третьей страны, которая не применяет эмбарго против государств, «угрожающих безопасности США».

На дипломатическом уровне США признавали правительство Чан Кайши, которое бежало с помощью американцев же на Тайвань, где с 1947 года находилась военная база США. Вместо огромного стратегического плацдарма против СССР в виде континентального Китая США получили тайваньский тактический плацдарм в подбрюшье КНР.

Однако многое поменялось после смерти Сталина в связи с разрывом КПСС и КПК. Кризис в отношениях СССР и КНР, переросший сначала в идеологическое противостояние двух партий, а затем в раскол между странами и даже локальную конфронтацию, изолировал Китай и от стран ОВД, совокупная доля которых доходила до трети в мировом производстве. Всё ещё отсталый в экономическом плане Китай Мао Цзэдуна оказался практически в полной изоляции.

Очевидно, что США рассчитывали, что политика изоляции Китая приведёт к экономическим проблемам и краху коммунистического режима, а Гоминьдан с Тайваня вернётся в Пекин как законная власть. КПСС же надеялась, что экономические затруднения из-за изоляции сделают КПК сговорчивее, вернув Китай под неформальное руководство Москвы. Однако степень устойчивости власти КПК оказалась выше ожидаемой, и несмотря на все перипетии и зигзаги «больших скачков» и «культурных революций», китайские коммунисты не просто удержали власть, но и смогли завершить индустриализацию страны. К 1970-м гг. Китай овладел ядерными (строил как АЭС, так и боеголовки) и космическими (запускал как спутники, так и баллистические ракеты) технологиями, самообеспечивался нефтью. Хотя страна всё ещё оставалась бедной и технологически отсталой, с полуколониальным прошлым было покончено и никакого удушения не случилось.

Учитывая достигнутый ядерный и космический статус Китая, устойчивость власти КПК (даже в бурный период «культурной революции» западная агентура не смогла себя проявить), к руководству США пришло осознание бесперспективности доктрины экономической и политической изоляции Китая и бесплодности надежд раздуть руками гоминьдановцев снова гражданскую войну. К тому же в 1975 году умер Чан Кайши, лидером Гоминьдана и президентом Тайваня стал его сын Цзян Цзинго, настрой которого на военную эскалацию с КПК был значительно более скептичным. Видимо, память об обучении в московском Университете трудящихся Китая им. Сун Ятсена, а также в Военно-политической академии РККА и годы ожесточённой гражданской войны отбили у него желание на старости лет воевать с коммунистами.

В США с их либеральными политологическими теориями и представлениями о демократии никогда не было глубокого понимания внутренних процессов в КПК. В 1967 году американский журналист Т. Уайт так описывал политику в Китае: «Борьба морских чудовищ. Только пузыри всплывают на поверхность, чтобы сказать нам, что идёт ужасная борьба, но мы не знаем, из-за чего они борются».

Непонимание идеологической и организационной кухни КПК затрудняло выработку подходов руководства США к проблематике Китая. Ответ на вопрос, какой должна была стать новая доктрина, учитывая стратегические цели США по декоммунизации и неоклонизации Китая, тем более в условиях недружественных отношений КНР и СССР, дал тогдашний советник президента США по национальной безопасности и позже госсекретарь Г. Киссинджер. Его концепция потепления отношений США и КНР сложилась под сильным влиянием жажды наживы американского бизнеса и идей… самой КПК.

Но сначала о трансформации взглядов китайских коммунистов на международные отношения под влиянием меняющихся исторических условий.

Мао Цзэдун, будучи вождём КПК и китайского народа, формулировал основные принципы и внешних сношений КНР. Так, придя к власти, КПК связывала становление нового политического и экономического курса страны с началом истории Китая как бы с чистого листа. Китайские коммунисты и по сей день называют КНР «Новым Китаем». В том числе и история дипломатических и иных отношений с внешним миром должна была начаться без учёта многовекового опыта имперского Китая. Основными принципами внешних сношений Мао, как прилежный марксист, считал: абсолютный приоритет государства в политических и экономических связях (монополия внешней торговли, пресечение вмешательства извне, контроль над общественными организациями, контактирующими с заграницей и т. п.) и присоединение Китая к «лагерю социализма во главе с СССР». Главным врагом Китая Мао видел США: «В ходе антифашистской второй мировой войны, главной силой в которой являлся Советский Союз, были разгромлены три империалистические державы, а две империалистические державы ослаблены; в мире осталась лишь одна империалистическая держава, которая не понесла ущерба, — Соединённые Штаты Америки. Однако Соединённые Штаты переживают весьма серьёзный внутренний кризис. США стремятся поработить весь мир; они помогли Чан Кайши истребить несколько миллионов китайцев, предоставляя ему оружие. Под руководством Коммунистической партии Китая китайский народ, изгнав японских империалистов, в течение трёх лет вел Народно-освободительную войну и в основном добился победы».

Целью же противодействия США было распространение коммунизма на весь мир в противовес гегемонии Запада: «Буржуазная цивилизация Запада, буржуазная демократия, проекты создания буржуазной республики — всё это потерпело банкротство в глазах китайского народа. Буржуазная демократия уступила место руководимой рабочим классом народной демократии, а буржуазная республика — народной республике. Так появилась возможность через народную республику прийти к социализму и коммунизму, прийти к уничтожению классов и установлению великой гармонии во всем мире».

Поэтому когда США упрекали СССР и КНР в распространении коммунизма и говорили, что «западный образ жизни» необходимо защищать и т. п., это были, в общем-то, не пустые слова. После 1917 года весь XX век количество социалистических и просоциалистических стран росло, а значит, сужалась ресурсная база для американского бизнеса, который после Второй мировой в силу понятных причин стал самым влиятельным и могущественным в мире. А чем меньший доступ американский капитал имел к дешёвым ресурсам третьих стран, тем меньше желал делиться с американскими работягами, и наоборот. Так что восточный социализм действительно угрожал «западному образу жизни», построенному на неэквивалентном обмене, вывозе ресурсов, утечке мозгов из незападных стран и т. п.

Мао Цзэдун и китайское руководство твёрдо из идеологических соображений стояли на позиции «укрепления сплочённости с Советским Союзом, а также со странами, придерживающимися политики социализма». И так же твёрдо из идеологических соображений они обвинили Хрущёва в антисталинизме, ревизионизме, оппортунизме и т. д., полностью разладив отношения между странами, не испугавшись даже полной изоляции Китая.

Место позиции «держаться одной стороны» занял новый принцип Мао: «против ревизионизма, против империализма». Противостояние США и СССР стало рассматриваться как борьба двух по сути тождественных сил за установление гегемонии над остальным миром. Мао в отношении постсталинского СССР выдвинул умозрительную концепцию «социал-империализма», утверждая, что наша страна чуть ли не эксплуатирует «лагерь социализма». Отсюда знаменитая теория трёх миров, в которой «первый мир» — это две сверхдержавы, «второй мир» — Европа, Япония, Австралия и Канада, и «третий мир» — остальные страны, в том числе Китай.

Несмотря на то, что, согласно Мао, идеологически и теоретически КНР должна была налаживать отношения со странами «второго мира», чтобы создавать брешь в их подчинении американцам, его теория стала причудливым основанием для нормализации отношений с США. Логика тут была такая: если в СССР тоже капитализм и империализм, значит, сотрудничество с США не было преступлением перед социализмом.

Однако установление и последующее бурное развитие отношений Китая с Америкой было не столько результатом каких-то новых идеологических установок КПК, а совпадением двух факторов: смены внешнеполитической доктрины руководства США в отношении Китая, так как прежняя явно не работала, и тех экономических возможностей, которые руководство КНР увидело в снятии блокады Западом.

В 1970-х гг. не слишком быстро, но последовательно, были установлены дипломатические отношения между США и Китаем, архитектором которых считают Киссинджера.

В феврале 1972 года Китай посетил Никсон и было подписано Шанхайское коммюнике. У нас иногда его называют чуть ли не доказательством союза Китая с США против СССР, что является преувеличением. Текста на русском в интернете не нашёл, на английском стоит почитать здесь.

1 мая 1973 года начало работу бюро связи КНР в Вашингтоне и бюро связи США в Пекине.

В декабре 1975 года Китай посетил Д. Форд.

16 декабря 1978 года Китай и США опубликовали Совместное коммюнике об установлении дипломатических отношений между КНР и США. 1 января 1979 года были официально установлены двусторонние дипломатические отношения между КНР и США, США объявили о разрыве дипотношений с Тайванем, выводе с острова своих сил и прекращении действия американо-чанкайшистского «Договора о совместной обороне».

В январе-феврале 1979 года Дэн Сяопин (на тот момент вице-премьер Госсовета КНР) посещает США с официальным визитом. 31 января были подписаны двусторонние соглашения о научно-техническом и культурном сотрудничестве.

Выглядело всё это как грандиозная победа КНР и полный провал той политики, которой США придерживались с 1949 года и на которую потратили миллиарды долларов.

(Окончание 2-й части следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание 2-й части)

Как такое стало возможным?

С объективной стороны, во-первых, стратегия США по удушению Китая оказалась ошибочной, так как основывалась на неверных оценках прочности режима Мао. К тому же американцы упорно верили и верят до сих пор в абсолютное могущество своей экономики и мирового рынка, который они контролируют, поэтому средства экономической изоляции неугодных стран относят к наиболее эффективным.

Во-вторых, Китай к 1970-м гг. не только укрепился как страна, но и выглядел очень привлекательным местом для извлечения сверхприбыли. Там была создана промышленная база, энерго- и транспортная инфраструктура, построены порты, имелись инженерные и рабочие кадры и при этом цена ресурсов и рабочей силы была чрезвычайно низкой, а резервы последней практически неисчерпаемыми.

Субъективно же и в-третьих, Киссинджер сумел убедить руководство и деловые круги США в том, что единственно правильным будет тактически уступить Китаю в дипломатии. И в этой истории есть щекотливый, шпионский нюанс.

Так, 21 февраля 1986 году в одной из американских тюрем спустя две недели после оглашения приговора в два пожизненных срока сам себя удушил мусорным пакетом высокопоставленный чиновник ЦРУ Ларри У-тай Чин (занимательная статья об этом от 22 февраля 1986 г. в NYT). Он был арестован в 1985 году, будучи уже четыре года как на пенсии. Обвинения строились на показаниях китайского предателя-перебежчика Юй Цяншэна — брата высокопоставленного китайского коммуниста.

Ларри У-тай Чина на самом деле звали Цзинь Утай, и родился он в Пекине в 1922 году. В начале 1940-х Цзинь по спецзаданию компартии Китая вжился в образ прозападного китайца и сдружился со множеством иностранцев. В этом ему помогло обучение в Яньцзинском университете, который был бывшим миссионерским учебным заведением с преподаванием на английском языке. Во второй половине 1940-х гг. Цзинь уже превратился в Ларри У-тай Чина и устроился в американское консульство в Шанхае, а затем переехал на работу в консульство в Гонконге. С началом Корейской войны он был нанят армией США и служил в Корее переводчиком для допросов китайских военнопленных. После окончания корейской войны переехал в США, получил гражданство и затем более 30 лет работал в ЦРУ, став ведущим аналитиком по КНР. По-видимому, именно его справки и доклады ложились на стол Киссинджеру. Цзинь, будучи самым высокопоставленным разведчиком, по заданию КПК проводил работу, направленную на формирование убеждённости руководства США в необходимости сотрудничества с Китаем. В интервью, данном журналистам после приговора и прямо перед «самоубийством» Ларри сказал: «Тюрьма — это малая цена в обмен на те выгоды, которые получил миллиард китайцев от улучшения отношений с США».

Но, естественно, позиция Киссинджера и руководства США по Китаю своими корнями уходит не столько в докладные записки ЦРУ, сколько в экономические и политические интересы американских элит. Совокупность политических и экономических факторов, открытых договорённостей, компромиссов и скрытых замыслов новой политической линии выглядит примерно следующим образом.

С внешней стороны США признают социалистический Китай, уступают по вопросу Тайваня, допускают экономические связи. Это вызывает ряд вопросов. Если теперь в деле декоммунизации и неоколонизации ставка не на Гоминьдан и Тайвань, то на что? Если Китай рассматривать как нейтральную или даже союзную силу в холодной войне, то каковы гарантии устойчивости новой конфигурации? Ответы на них кроются в скрытых замыслах Вашингтона.

Первое и самое важное, что вызвало подвижки в смене курса — это желание зарабатывать на Китае. В данном случае экономика перевесила политику. Но с политической точки зрения был избран подход — чем больше либерализации, тем обильнее поток инвестиций, чем меньше либерализации, тем скромнее капиталовложения. В такой схематике Америка в любом, даже самом худшем сценарии выигрывала за счёт открытия китайского товарного рынка.

Второе — это стратегические политологические представления американского руководства о том, что включение Китая в систему мирового рынка неизбежно вызовет серьёзные изменения в порядке построения китайской экономики и характере осуществления власти КПК. США предложили Китаю технологии и товары, склоняя к демократизации политики, которая, по их мнению, вызвала бы кризис власти КПК. Так что ставка в декоммунизации и неоколонизации Китая была сделана на развитие внутреннего рынка, появление слоя олигархов, прозападной интеллигенции и в целом на брожения в обществе, вызванные проникновением в Китай западной культуры, западных товаров и т. д. Тем более как раз в эти годы происходит формирование доктрины «мягкой силы», вызванное осознанием, что влиять на другие страны можно не только авианосными ударными группами.

Кроме того, американское руководство изначально понимало, что будет нарушать договорённости: найдёт способы осуществлять поставки вооружений на Тайвань, будет через СМИ и «международные организации» раздувать критику китайских властей по нацменьшинствам, вмешиваться во внутренние дела и т. д. В общем, пользоваться стандартным двойным дном и лицемерием дипломатии.

Третье — даже незначительное сближение США и КНР сильно беспокоило руководство СССР, а значит, развитие отношений двух стран оказывало влияние на баланс сил в холодной войне. Более того, выстраивание отношений с Китаем должно было показать другим соцстранам, что и они, отдалившись от СССР, могут получить те выгоды, на которые рассчитывала КПК.

Таким образом, сомнения были устранены, а критики удовлетворены. Новая стратегия по Китаю давала американскому капиталу новые рынки, американским политикам — возможность подразнить СССР и хитрый план по внутреннему переустройству Китая. Никсон и Киссинджер при встречах с Мао Цзэдуном всячески умасливали и тешили его самолюбие, считая себя мастерами тонкой переговорной игры с китайцами. Заглянуть в кухню переговоров можно по этой стенограмме беседы Никсона и Мао.

В КПК же, в свою очередь, сидели не менее хитрые комбинаторы. С внешней стороны Китай одерживал великую дипломатическую победу и создавал прекрасные условия для неконфронтационного возврата Гонконга и Макао, договоры по аренде которых истекали в 1997 году. Китай в перспективе получал доступ к технологиям, инвестициям и мировому рынку. Единственное, что нужно было сделать, это как-то теоретически и идеологически обосновать новую оценку США. Но в 1976 году умер Мао Цзэдун, и началась борьба в руководстве КПК, в том числе и по идеологическим вопросам, что в итоге привело к общему переформатированию идеологии КПК, и проблематика оценок США в ней отошла на задний план. Возобладал прагматичный подход, а о теории «трёх миров» постепенно позабыли, рассказывая о мирном сосуществовании. В 1979 году Дэн Сяопин запустил широкомасштабные рыночные реформы, в том числе из-за тех возможностей, которые предоставляло экономическое сотрудничество с США и Западом в целом.

Скрытые замыслы КПК состояли в том, чтобы, во-первых, не пускать на самотёк экономические процессы, облагая со всех сторон контролем и регулированием западный бизнес. Во-вторых, не пускать на самотёк политические процессы и вместе с экономической либерализацией закручивать гайки в политике. В-третьих, не допускать никаких реальных шагов в сторону конфронтации с СССР, а, напротив, прилагать усилия к разрядке. Уже с 1982 году между Китаем и Союзом был запущен «механизм политических консультаций на уровне заместителей министров иностранных дел», с 1983-го началось динамичное расширение культурных обменов, в 1984 и 1985 гг. состоялись встречи между министрами иностранных дел, ставшие затем регулярными.

Таким образом, обе стороны понимали, что лукавят, и понимали, в чём риски друг друга. Вопрос реализации отношений между странами переходил в плоскость тактического противостояния: кто кого сумеет больше обхитрить и извлечь больше выгод от сотрудничества.

В 2020 году министр иностранный дел КНР Ван И в ответ на речь Помпео о новой холодной войне с Китаем подвёл следующий итог той политической линии, которую США избрали в 1970-х гг.: «За более 40 лет со дня установления дипотношений в результате общих усилий нескольких поколений, китайско-американские отношения стали одними из самых взаимосвязанных межгосударственных отношений в мире с широчайшими сферами сотрудничества и наиболее обширными общими интересами. На Китай и США приходится свыше одной трети мировой экономики, вклад двух стран в рост глобального хозяйства превысил 50 процентов. За 40 с лишним лет товарооборот между Китаем и США вырос более чем в 250 раз и составляет одну пятую мировой торговли. Общий объём перекрестных инвестиций двух стран чуть не достиг 240 млрд долларов. Взаимные посещения граждан Китая и США ежегодно составляет 5 млн человеко-раз. Обе страны несут важную ответственность за почти все глобальные вопросы, касающиеся мира и развития на планете. Все эти факты не подлежат отрицанию, тем более никто не в силах это сделать.

40 с лишним лет спустя, сегодня Китай и США остаются разными с точки зрения социального строя и многих других аспектов. Такое различие не мешало и не должны мешать мирному сосуществованию и взаимовыгодному сотрудничеству между двумя странами как сейчас, так и в будущем. Для Китая и США нет необходимости и возможности менять друг друга, наоборот, обе страны должны уважать собственный выбор народа другой стороны. Грандиозные достижения Китая за последние десятилетия показывают, что путь социализма с китайской спецификой подходит Китаю, пользуется наиболее широкой и твёрдой поддержкой китайского народа, приносит пользу всем странам мира и их народам, в том числе США. Китай продолжит стремиться к развитию и прогрессу, чтобы удовлетворить желания своего народа и внести новый вклад в развитие человечества. Тот, кто решится препятствовать или сорвать этот процесс, сам напросится на неприятности».

Однако это сейчас, в 2020-х гг., всё выглядит так. Период же безоблачного налаживания отношений между КНР и США продлился недолго — до конца 1980-х — начала 1990-х гг.

Анатолий Широкобородов,
специально для alternatio.org

https://alternatio.org/articles/articles/item/122063-ob-otnosheniyah-knr-i-ssha-chast-ii-priznanie-i-obmany

[Александр Васильевич]

Анатолий Широкобородов

Об отношениях КНР и США. Часть III: военно-техническое сотрудничество



В 1970-х и 1980-х гг. причудливый и неравномерный треугольник отношений США — СССР — КНР составлял важнейший сегмент международных отношений. Американцы надеялись, что после признания КНР и некоторой разрядки между странами КПК будет занимать всё более враждебную позицию к Москве. Надеялись на возобновление территориальных споров и возврат к старым обидам. В США предполагали, что Китай откажется от идеологизированной внешней политики и перейдёт на «курс, основанный на национальных интересах и геополитике». Иными словами, американцы, заигрывая с Китаем, хотели нарушить установившийся стратегический паритет с СССР. В ходе выработки американской позиции по Китаю советник по нацбезопасности Бжезинский направил президенту Картеру записку, в которой говорилось, что «проамериканская позиция Пекина в рамках треугольника выгодна США».

В американской научной литературе из-за её зашоренности до сих пор нет понимания замысла китайской политики, хотя, в общем-то, всё лежит на поверхности, если внимательно читать Дэн Сяопина и китайские документы.

В период расцвета политической практики Мао китайцы надеялись быстрыми темпами перейти к принципиально новой общественной организации. Подобно тому как над сталинскими пятилетками все смеялись, а потом взяли в том или ином виде на вооружение, Мао, делая ставку на свои «народные коммуны», хотел показать всему миру, как нужно строить справедливое общество. Коммуны должны были преобразовать Китай, невероятно поднять его индустриальную мощь и показать всему миру прогрессивность маоизма. А «культурная революция» — изменить китайцев до неузнаваемости. Кстати, европейская интеллигенция и молодёжь 1960-х — 1970-х гг. действительно были очарованы китайскими экспериментами. Даже в США партия «Черных пантер» апеллировала к опыту маоистского Китая, а уж какое воздействие теория и практика Мао имела в странах третьего мира, и говорить нечего, там до сих пор множество довольно крупных маоистских организаций. Однако форсированное строительство социализма забуксовало и Мао пришлось отступить.

Причинами неудачи в КПК справедливо посчитали слабую производственную базу страны и отсутствие квалифицированных кадров. За счёт энтузиазма и мобилизационных мероприятий удалось совершить некоторый рывок, но их внутренние источники постепенно себя исчерпали. Вторая часть лозунга Мао «три года упорного труда — десять тысяч лет счастья» всё никак не наступала. В этой связи КПК сосредоточила своё внимание на поиске способов и средств для технического перевооружения, тем более что в развитых странах всё большую роль начали играть новые высокие технологии, связанные с вычислительными машинами. Поэтому всё, что интересовало Мао, а затем Дэна в отношениях с США — это прямой и опосредованный доступ к технологиям через включение Китая в мировую экономику. Прежде всего речь идёт о ввозе капитала с соответствующими технологиями и торговле, дававшей валюту, на которую можно было покупать станки, спецтехнику, технологические карты и т. д. В 1980-х и 1990-х годах образ Китая — это образ страны с причудливой властью, которая, с одной стороны, делала всё чтобы стать «мировой фабрикой», с другой стороны, буквально всё копировала. Ещё двадцать лет назад все смеялись над китайской продукцией, над низкой производственной культурой и полным отсутствием оригинальных идей, а сейчас уже даже в США не до смеха.

Всё это вполне открыто декларировалось КПК. Так, Дэн Сяопин ещё в 1979 г. говорил: «За два с лишним года мы провели большую внешнеполитическую работу и обеспечили весьма благоприятные международные условия для осуществления модернизации в четырех областях... Теперь еще яснее, насколько мудр и дальновиден был товарищ Мао Цзэдун, разработав для нас в последние годы своей жизни стратегию трех миров, установку на то, чтобы Китай стоял в одном строю с третьим миром и укреплял с ним сплоченность, привлек страны второго мира к общей борьбе против гегемонизма и установил нормальные дипломатические отношения с США и Японией… Для ускоренного осуществления модернизации в четырех областях необходимо полностью использовать передовой международный опыт, в том числе и возможность предоставления зарубежных капиталов».

Была даже отдельная статья Дэна «В ходе строительства необходимо использовать зарубежный капитал и шире привлекать бывших торговцев и промышленников».

Поэтому играть на поле США — СССР ни за одну сторону КПК не планировала. Это довольно быстро привело к охлаждению пыла американцев. Современная историография американо-китайских отношений в 1980-е гг. выглядит примерно следующим образом: США пытались создать чуть ли не союз с Китаем, осуществляли военно-техническое сотрудничество, согласовывали противодействие введению советских войск в Афганистан, обменивались разведданными и т. п. Правда, если погрузиться в источники, то выяснится, что по большей части это сентенции из мемуаров американских политиков и писательство различных «признанных авторитетов в области истории специальных служб» типа Дж. Ричелсона.

Единственным заслуживающим внимание, на мой взгляд, является вопрос именно о военно-техническом сотрудничестве — действительно ли США поставляли вооружения и предоставляли военные технологии Китаю в противовес СССР? На каких условиях? Именно по линии военных поставок за волнами дипломатической игры можно проследить реальную политику той или иной стороны. И нельзя забывать, что одним из аспектов модернизации Дэн Сяопина была модернизация вооружённых сил.

Кстати, Брежнев прямо накануне установления дипотношений США и КНР передал Картеру письмо, в котором предостерёг американцев от военных поставок Китаю, как прямых, так и по линии стран НАТО. Что было довольно странным и даже наивным ходом, так как такое сообщение прямо доказывало чувствительность этого вопроса для СССР.

В книжке очередного китайского перебежчика в США Гао Вэньцяна есть рассказ о том, как ещё в середине 1970-х администрация Никсона предлагала Мао передать определённые военные технологии и разведданные, однако тот категорически отказался, якобы из-за каких-то внутриполитических соображений. В реальности, конечно, китайцы бы с удовольствием заполучили технологии — американские, советские или любые другие, об этом свидетельствует в целом практика военно-технического сотрудничества, шпионажа и других форм овладения иностранными технологиями. Сама Америка после развала СССР набросилась на советские военные технологии, а в разработке последнего истребителя пятого поколения F-35 не постеснялась использовать наработки нашего КБ «Яковлева» от не пошедшего в серию Як-141. А уж про китайский ВПК и говорить нечего, в нём активно внедряются все технологические решения, до которых удалось теми или иными способами дотянуться китайской разведке, «бизнесу» или политикам.

Обсуждение военных поставок Китаю в руководстве США происходило при Картере, суть замысла американцев видна по полурассекреченной записке аппарата Бжезинского, в которой сказано: «Ключевыми моментами здесь является то, что, во-первых, наши действия на данном этапе могут повлиять на оборонную позицию Китая на долгие годы вперед — тем самым, возможно, уменьшая потенциальный вред, который они могут нам нанести, — и, во-вторых, мы заинтересованы в поддержании военного баланса вдоль китайско-советской границы. Но за последние пять лет, безусловно, уязвимость Китая значительно возросла».

Если верить очередным исследователям проблематики с китайскими именами и американским гражданством, а также донесениям о частных запросах китайского посла, китайцы запросили у Картера приобретение более 50 типов современного на тот момент вооружения, в том числе истребители F-16 и F-15. Но этот вопрос никакого обсуждения и разрешения не получил.

Однако ситуация получила развитие при Рейгане. Вначале он изменил позицию США по поводу передачи передовых американских вооружений в целом. Если до этого можно было поставлять современное оружие только в страны НАТО, Японию, Австралию и Новую Зеландию, то теперь эти двери открывались и для других стран, прежде всего для Югославии, Индии и Китая.

В литературе есть упоминание об отчёте замминистра обороны США Лабержа от 1981 г. «О состоянии экспорта вооружений в КНР», согласно которому из Китая пришло более ста запросов о приобретении различных вооружений, в том числе БРЛС для самолётов и противотанковых ракет. Однако самого этого отчёта в сети найти не удалось.

Впрочем, так или иначе результатом выработки позиции в руководстве США стала директива Совета нацбезопасности (NSDD-11) от 22 сентября 1981 г. «Передача технологий/вооружений Китайской Народной республике». Из директивы следует, что США готовы передавать не готовые системы вооружений, а только отдельные технологические решения, компоненты и боеприпасы и только не в чувствительной сфере (не ядерные, противокорабельные технологии, не средства доставки, не РЭБ и т. д.), которые не способны увеличить наступательный потенциал НОАК. Все запросы должны рассматриваться в индивидуальном порядке.

Как видно из документов, никаких политических условий для продажи вооружений и передачи технологий не предполагалось. Вместе с тем в публичной плоскости известно, что в первый год президентства Рейган, отвечая на вопросы журналистов, сказал, что США предоставят Китаю определённые технологии и оборонительные вооружения. Позже, в сентябре 1982 г., министр обороны США К. Уайнбергер заявил прессе по поводу поставок американского вооружения в Китай, что «единственным ограничением, которое надо учитывать, является то, что не нужно передавать такие технологии, которые могут быть использованы для ядерного оружия и систем его доставки», что, естественно, вызвало международный скандал. Позже Уайнбергер объяснялся, что его не так поняли.

Замыслы в аспекте военно-технического сотрудничества США можно проследить по очередной рассекреченной директиве Совета нацбезопасности от 1984 г. В ней наряду с тем, что США планируют совместно с Китаем работать над его обороноспособностью в отношении «советской угрозы», передавая соответствующие технологии военного и гражданского назначения, сказано: «В наших отношениях с Китаем мы стремимся: поддерживать и продвигать независимость Китая от СССР, поощрять усилия Китая по изменению и либерализации его тоталитарной системы, внедрять рыночные стимулы и механизмы в экономику, расширять его связи с развитыми демократиями».

Короче говоря, США шли на военно-техническое сотрудничество с Китаем в рамках стратегии по изменению его общественного строя. Передача же вооружений и технологий должна была быть некритичной, чтобы не злить СССР и не создавать себе проблем в будущем.

Наконец, в 1984 г. в ходе визита министра обороны Китая Чж. Айпина в США было подписано «Соглашение об обмене военными технологиями между КНР и США». В рамках соглашения Китай купил 24 вертолёта UH-60, силовую установку для эсминца, 4 торпеды Mark 46 II, наладил производство 155-мм артиллерийских снарядов M107. Также планировались: поставка шести вертолётов CH-47D, модернизация 55 перехватчиков J-8, боевых машин Type 86 (копия БМП-1), танков Type 59 (копия Т-54А), совместный проект истребителя J-7M (на базе копии Миг-21) и передача технологии РЛС AN/TPQ-37. Однако в 1989 г. США разорвали сотрудничество, и все эти проекты были прекращены, работы не завершены.

Интересно, что вертолёты UH-60 китайцы направили на патрулирование границы с Индией, эсминец пополнил группировку в Тайваньском проливе, а передача торпед совсем не вписывалась в установку не давать противокорабельные технологии.

В итоге получилась следующая картина. Правительство США из политических соображений пошло навстречу китайцам и очертило правила передачи вооружений. В дальнейшем переговоры уже велись с частными корпорациями ВПК: c Sikorsky, General motors, Northrop Grumman, Boeing и т. д., а правительство только согласовывало сделки. Причём в отличие от стандартной схемы поставок вооружений союзникам США, когда Америка сначала кредитует покупателей, а затем из этих денег оплачиваются поставки своим же компаниям ВПК, китайцы платили сразу напрямую, безо всяких проволочек и рассрочек. Разумеется, такой переговорный треугольник, когда поставщик и покупатель заинтересованы в сделках, позволил Китаю добиться неплохих результатов. Они безо всяких условий получили кое-какие вооружения и технологии, при этом сами предоставив в качестве обмена технологиями на модернизацию, мягко говоря, устаревшие образцы копий советской техники: Т-54 — танк образца 1947 г., БПМ-1 — машина образца 1966 г., Миг-21 — истребитель образца 1959 г. Вряд ли американцы в середине 1980-х гг. чего-то с технической точки зрения не знали об этих аппаратах. Осознав, что хитрые китайцы и жадные оружейники пользуются ситуацией, Рейган тормозил реализацию поставок и проектов, а затем Буш-старший и вовсе разорвал соглашение в одностороннем порядке. Вообще, полученное из США вооружение и частично добытые технологии выглядят как нарушение принципов директивы Совбеза.

В общем, нельзя сказать, что военно-техническое сотрудничество КНР и США оказало существенное влияние на китайский ВПК и тем более на техническое перевооружение армии в целом. Однако параллельно Китай активно закупал различные технологии и образцы вооружений у союзников США, так как эмбарго было ослаблено. Поэтому китайцы кое-что полезное для себя поимели, в конечном итоге достаточно неожиданно разработав истребитель пятого поколения и другие образцы современной военной техники.

С одной стороны, нельзя не считаться с тем, что советский фактор оказывал влияние на решение о поставках вооружений в Китай. С другой стороны, видно, что правительство США опасалось прежде всего усиления НОАК, а военно-техническое сотрудничество пыталось минимизировать. Но китайцы убедили корпорации ВПК заключить, скорее всего, по сильно завышенным ценам контрактов на 600 млн долларов. Поэтому за пять-семь лет выжали для себя максимум из сотрудничества.

Суть отношений КНР с США этого периода состояла в том, что Америка вела активную подрывную работу в Китае, пыталась ослабить диктатуру КПК посредством внедрения рыночных отношений и за счёт «мягкой силы». КПК же, в свою очередь, пыталась использовать торговлю, ввоз капиталов и военно-техническое сотрудничество для технического перевооружения и подъёма индустрии. Ход «реформ и открытости», на которые делали ставку в Вашингтоне, не дал должного уровня либерализации и демократизации китайского общества, чтобы можно было говорить об ослаблении власти КПК. Однако общее социальное потрясение, вызванное сменой экономического курса с плана на рынок, создавало нестабильность в стране, недовольных было очень много. В итоге в 1989 г. в Пекине не без участия ЦРУ произошёл местный майдан, в задачи которого входило устранение диктатуры компартии. События на площади Тяньаньмэнь моментально показали, прежде всего руководству КПК, кто есть кто. Наэлектризованная молодёжь и интеллигенция требовали радикального углубления реформ и демократизации. Американская пресса сразу же поддержала протесты как демократические и проамериканские. Буш-старший многозначительно обратился к китайскому руководству с фразой: «В желании свободы нельзя отказывать вечно». Часть партийного руководства поддержала протесты. С апреля по июнь 1989 г. всюду происходило брожение, различные попытки утихомирить протесты, размежевание в партии и т. п. В итоге Дэн Сяопин, оставивший за собой посты председателя военсовета ЦК КПК и военсовета КНР, мобилизовал партию и армию на подавление выступлений.

Обычно считается, что Америка, увидев жестокое подавление демократического восстания на Тяньаньмэнь, перестала рассматривать КНР как нейтральную и дружественную страну, обложила санкциями и т. д. Правда, американцев обычно не сильно интересуют «нарушения прав человека» и жестокость в различных союзных им государствах. Поэтому рубеж 1989 г. в отношениях США и КНР следует скорее рассматривать как точку в попытках склонения Китая к сфере влияния Америки. Поигрались в союз с китайцами против СССР, попытались сковырнуть диктатуру КПК — не вышло, вернулись назад к прежним отношениям и начали стабильно накачивать Тайвань, Японию и Южную Корею вооружениями.

Если бы СССР не канул в Лету, то международная обстановка в 1990-е гг. могла получиться достаточно интересной и точно не в пользу США. Но по факту СССР развалили, и наступила эпоха мировой американской гегемонии. Линия КПК на «реформы и открытость» продолжилась. С одной стороны, замыслы и враждебность США были разоблачены, отношения испорчены, с другой стороны, Китаю пришлось считаться с новой обстановкой и начинать новый процесс выстраивания отношений. Какой-то существенной альтернативы американским долларам и технологиям у Китая, по мнению КПК, не было.

Анатолий Широкобородов,
специально для alternatio.org

https://alternatio.org/articles/articles/item/122745-ob-otnosheniyah-knr-i-ssha-chast-iii-voenno-tehnicheskoe-sotrudnichestvo

[Александр Васильевич]

Анатолий Широкобородов

Об отношениях КНР и США. Часть IV: Экономика превыше всего



Легко заметить, что, с одной стороны, общий стратегический курс американского государства в мировой политике, несмотря на демократическую смену лиц у власти, остаётся неизменным. Историческое развитие внешнеполитических доктрин США служит общей задаче американской гегемонии. Вся последовательность принципов внешней политики, начиная с доктрины Монро в первой трети XIX в. и заканчивая XX и XXI вв., подчинена этой задаче. Даже Ф. Рузвельт, выдвигая гуманистический принцип «четырёх свобод» (слова, совести, от нужды и страха) в качестве обосновывающего вступление США во вторую мировую войну, рассматривал Америку как их всемирного гаранта, то есть гегемонистически.

За красивыми реляциями Рузвельта в 1947 г. последовала доктрина сдерживания Кеннана (в историю она вошла как доктрина Трумэна), суть которой состояла в необходимости военного сдерживания СССР. Затем она переросла в концепцию гарантированного взаимного ядерного уничтожения как фактора собственно сдерживания Советов. Составным элементом доктрины Трумэна стал знаменитый план Маршалла.

Все дальнейшие внешнеполитические принципы были развитием этого подхода. В 1957 г. доктрина Трумэна трансформировалась в доктрину Эйзенхауэра — США начали оказывать помощь любому государству на Ближнем Востоке, Азии и Африке, чтобы оно не попало под влияние СССР. В 1960-е господствующим стал «принцип домино». Кеннеди заявлял, что США заплатят любую цену за то, чтобы Вьетнам не стал коммунистическим, в ином случае, по его мнению, «советизация» охватит всю Юго-Восточную Азию.

После Карибского кризиса руководство США сменило тактику, но не стратегию. Доктрина Джонсона о «наведении мостов» была направлена не только на смягчение ядерного противостояния, но и на попытку снижения наднациональной роли СССР в лагере социализма. Следующая доктрина — Киссинджера — состояла примерно в том же самом: разрядка отношений с СССР при попытке переманить на свою сторону Китай. Она дополнялась теорией Бжезинского о «технологической инициативе», смысл которой состоял в том, что Америка должна мобилизовать и сконцентрировать все передовые технологии у себя, чтобы... завладеть абсолютным военным преимуществом. В итоге в 1983 г. возникла так называемая стратегическая оборонная инициатива, целью которой стало военное освоение космоса для нарушения ядерного паритета с СССР. Бесславная история проекта «Звёздных войн» была прервана развалом СССР, после которого и возникла действующая поныне доктрина глобального управления, отражающая достигнутую США в 1990-е гг. мировую гегемонию. Глобальное управление — это и есть те самые протухшие сегодня подходы, согласно которым Запад во главе с США должен доминировать и управлять человечеством.

С другой стороны, каждая новая администрация во главе с президентом США осуществляла те или иные тактические ходы в рамках этого общего стратегического курса. Китай в отношениях с США оставался (и остаётся поныне) ведомой стороной, в том смысле, что совокупная сила американской гегемонии значительно превышала влияние и возможности Китая, поэтому он так или иначе вынужден учитывать стратегическую политику США в качестве объективных условий. Например, если бы не США, то КНР давно бы силой взяла под контроль Тайвань.

Можно на стратегию внешнеполитического курса США посмотреть и с их, американской колокольни. США в силу объективных и субъективных причин, подавив конкурентов, заняли доминирующее положение в постколониальном мире. Они вели себя как настоящий ковбой-бизнесмен, используя свои преимущества и играя на слабостях других. Американский обыватель в целом был доволен, лояльно относясь к по сути грабительской политике своего государства. Американским элитам угрожал только коммунизм — общественная система, которая выводила с проамериканского мирового рынка целые страны, сужала ресурсную базу и возможности сбыта. Коммунизм угрожающе распространялся, и мирное сосуществование рядом с соцстранами выглядело достаточно опасным, так как внутри США и их ближайших союзников крепли различные левые и коммунистические партии, симпатизирующие СССР и его общественной системе. В 1945 г. Советскому Союзу доверяло 55 процентов опрошенных американцев, а в 1946-м после соответствующих информационных кампаний — уже только 33 процента. Сегодня около половины американцев верят, что Китай активно готовится к войне с США.

Поэтому правящие слои и руководство американского государства исходили из задач защиты своего жизненного уклада, ценностей, доминирующего положения в политике и мировой экономике. Можно даже приукрасить и сказать, что были вынуждены воздвигнуть «железный занавес» и удариться в милитаризацию.

Однако даже при таком подходе, если оценить соотношения добра и зла, положительного и отрицательного, которые миру принесли американская демократия и советский коммунизм, то беспристрастный выбор вряд ли будет сделан в пользу первого варианта.

Но самое главное в сравнении подходов с разных сторон баррикад — то, что даже в период наибольшего влияния и расцвета Коминтерна концепция экспорта революции или тем более привнесения революции на штыках была полумаргинальной и троцкистской. И СССР, и КНР, и другие соцстраны всегда считали, что их интернационалистическим долгом является поддержка «прогрессивных сил», а не насаждение или привнесение коммунизма. А часто эти «прогрессивные силы» вообще никакого отношения не имели ни к коммунизму, ни к серьёзной политике, ни к внутреннему ослаблению враждебных государств. Например, СССР оказывал широкую поддержку негритянскому правозащитному движению, той же Анжеле Дэвис. Разве это как-то могло ослабить олигархический диктат в США? Сегодня старушка Дэвис сидит профессором в Калифорнийском университете в Санта-Крузе и призывает голосовать за Байдена.

СССР часто обвиняют во вторжении в Афганистан, иногда и с оправдательными мотивами необходимости обеспечения стабильности на собственных границах. Но если погрузиться в этот вопрос предметно, то выяснится, что СССР прекрасно выстраивал отношения с Даудом и апрельская революция стала неожиданностью даже для КГБ. Первоначальный план военной помощи НДПА должен был ограничиваться незначительным участием и поставками вооружений. Однако усилиями в том числе США, которые более чем активно поддерживали «душманов», разгорелся пожар гражданской войны, и СССР был в неё втянут уже из соображений недопустимости падения НДПА. Однако и в такой непростой ситуации советская армия все поставленные задачи успешно выполнила, а положительную роль экономической помощи Афганистану сегодня признают даже некоторые старые моджахеды. Особенно на фоне того бардака, который там в 2004–2021 гг. устроили американская военщина и марионеточное правительство Гани.

В свою очередь США всегда и везде твёрдо стояли на позиции экспорта демократии всеми средствами, от мягкой силы до ковровых бомбардировок. В прошлой статье приводятся документы, по которым видно, что американское руководство вообще ни капли не интересовало мнение китайского народа и то, подходит ли ему или кому-то другому демократия, либерализация и все те якобы универсальные ценности и принципы, которые оно продвигает и насаждает по всему миру. Маккарти, Гувер, Даллес, Трумэн, Бжезинский, Рейган и другие заклятые враги СССР и социализма считали коммунизм агрессивной чумой, политической пандемией, с которой нужно бороться «хирургическими методами». Хотя в реальности агрессивным насаждением либерализма и демократии, не считаясь с чаяниями и волей народов, занимались как раз США и их верные подпевалы.

Сегодня в связи с обострением международной конкуренции американское общество возвращается к эпохе маккартизма. И обратите внимание, что население и институты гражданского общества и власти к этому готовы, это не вызывает какого-то сильного возмущения и пробуксовки. А то, что в этой идеологической повесточке, через которую и закручивают гайки, затесалась проблематика всяких ЛГБТ, трансгендеров, экоактивизма и прочего недоразумения, связано прежде всего с тем, что в неподконтрольных США странах к этому сложилось нормально-негативное отношение. Раз в Китае, России, Северной Корее, Иране и других более-менее независимых странах считают всё это извращением и блажью, значит, будем от обратного раздувать эту тему, маркируя тем самым врагов.

В своё время в США похожим образом вырабатывали отношение к социальной политике государства. Хочешь бесплатную медицину и образование? Да ты социалист, ты за ГУЛАГ и тоталитаризм. И сейчас так же: если заикнёшься, что желание сменить пол отдаёт психическим расстройством, значит, ты как минимум путинист, а скорее всего, тайный поклонник Ким Чен Ына.

Как было сказано ранее, политические последствия китайского майдана на Тяньаньмэнь и наложившееся по времени на них изменение мировой конфигурации сил в связи с развалом СССР стали новым рубежом в отношениях США и КНР. Китайцы зарубили на носу два факта: во-первых, враждебность США необходимо всегда учитывать и держать в уме в любой ситуации, во-вторых, теперь США превратились в единственную «сверхдержаву», и наступила эпоха американской гегемонии. Американцы, в свою очередь, по-прежнему исходили из своего общего стратегического подхода к Китаю, выработанного ещё при Никсоне, который состоял в том, что свержения диктатуры КПК необходимо добиваться посредством стимулирования рыночных отношений и разложения власти КПК через вестернизацию общества. Кроме того, никакого смысла в военно-политическом сближении с Китаем после крушения СССР не было. США заняли выжидательную позицию, смакуя внутренние потрясения хода «реформ и открытости», а КПК погрузилась в проблематику того, как правильно скрестить социалистическое государство и прокапиталистическую экономику.

Буш-старший приостановил все программы обмена и сотрудничества, наложил санкции на КНР, ужесточил контроль за экспортом высокотехнологических товаров и запустил информационные кампании критики КПК за Тяньаньмэнь, Тибет, Тайвань и в целом «китайский авторитаризм». Однако в первой половине 1990-х гг. США значительно переключили внимание на Европу и Ближний Восток, пожиная плоды достигнутой гегемонии и расширяя сферу своего влияния там, где образовалась пустота после самоустранения СССР. Американцы, по-видимому, считали, что КНР сам собой сгниёт по примеру СССР.

Такой формат нейтрально-негативного, но без явной конфронтации взаимоотношения государств оказался вполне благоприятным для ведения бизнеса. Правительство США рассчитывало на разрушающее влияние американского капитала в Китае, поэтому, если дело не касалось каких-то чувствительных технологий, не препятствовало зарабатыванию на КНР. А КПК делала всё, чтобы повышать инвестиционную привлекательность китайской экономики, веря в то, что сумеет за счёт перенимания опыта и техники развивать собственную индустрию и экономику в целом.

Китай стал для западных корпораций полем чудес. Сложно даже представить, какие нормы прибыли считались хорошими в 1980-е и 1990-е гг. для иностранного капитала в Китае. Считайте сами, по сути, это была своего рода экономическая колонизация, как бы освоение огромной экономики и огромных рынков. Но её предметом были не отдалённые территории с туземным населением, а вполне индустриальный Китай со всеми факторами для производства максимальной прибыли. Инфраструктура — морские и аэропорты, железные и автодороги, электрическая энергия, крупные города с промышленными зонами — уже в 1980-е имелась на сносном уровне, а затем китайские власти активно её развивали. Рабочая сила просто безгранична, и это не гаитянские полуграмотные пролетарии, а китайцы с хорошим школьным образованием и социалистической трудовой дисциплиной. Даже квалифицированная рабочая сила была в целом в достатке, не нужно было перевозить белых «белых воротничков», набирали местных, иногда даже в топ-менеджмент. Американские корпорации перевозили в Китай в основном технологов, инженеров, логистов и других своих специалистов узкого профиля. Налоговое бремя в Китае было значительно ниже, чем на Западе. Короче говоря, была отличная почва, чтобы переносить производство в Китай, встраивать его в глобальные цепочки поставок, зарабатывая на расширении производства баснословные прибыли, прежде всего за счёт дешёвой рабочей силы. Более того, перенос производства в Китай стал значительным рычагом конкуренции между крупнейшими западными монополиями. Кто вовремя смекнул и подсуетился, затем использовал полученное преимущество для перераспределения глобальных рынков сбыта.

Можно подумать, что в то же время после развала СССР и стран восточного блока у нас сложились даже более выгодные условия. Инфраструктура была куда более развитой, рабочая сила — более квалифицированной и ненамного дороже китайской. Да и ближе наш регион к большинству потребителей товаров мирового рынка. Однако имелся важный момент, который значительно ограничил перспективы экспансии западного в целом и американского в частности капитала. Во всех странах, образованных после крушения коммунизма в Европе, была слабая власть, и она намеренно ослаблялась извне. Отсюда активный процесс первоначального накопления шёл в виде становления дикого капитализма. У нас 1990-е гг. принято называть лихими, потому что государство по заветам радикального либерализма «сидело на ночном горшке», а общество погрузилось в хаос формирования новых классов, слоёв и прослоек. Массы «новых русских», «красных директоров», коррумпированных чиновников — бывших членов КПСС — осуществляли передел государственной собственности и появившегося рынка. И это было сопряжено с естественным ростом бандитизма. Всё это создавало как в России, так и в других бывших республиках СССР и у наших братьев по ОВД, такой уровень «местной специфики», что западным корпорациям было достаточно рискованно заниматься бизнесом. Например, американцы и европейцы влезли к нам в нефтянку и некоторые другие высокомаржинальные сегменты, но в целом российскую экономику рассматривали как поставщика ресурсов и позже рынок сбыта. А бывшие соцстраны Восточной Европы вообще практически полностью оказались деиндустриализованными, превратившись в доноров дешёвой рабочей силы для ЕС и Англии. Какие-то лакомые кусочки американцы и европейцы точечно прибрали к рукам, где-то организовали сборочное производство, но в целом все те мощные производительные силы, которые при помощи СССР были там созданы, оказались не у дел. Наиболее наглядна экономическая история Прибалтики: из индустриально развитого региона она превращена в запустелый депрессивный край с парой туристических городков.

(Окончание следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание 4-й части)

В Китае происходили схожие социальные процессы первоначального накопления — расцветал и бандитизм, и коррупция, и местничество, — но они не перерастали в столь радикальную специфику из-за того, что центральная власть активно их подавляла. Задача КПК была в том, чтобы внутреннее накопление капитала сконцентрировать в руках либо государственных предприятий, либо лояльных предпринимателей. А борьба с коррупцией и бандитизмом принимала порой жестокие формы, использовались крутые меры, вплоть до расстрелов и публичных вынесений приговоров на стадионах. Выгодно Китай также отличала стабильность финансовой системы и те гарантии, которые власть давала иностранному капиталу. Совокупность разницы условий и сделала в 1990-е гг. именно Китай, а не Восточную Европу «фабрикой мира».

Может показаться, что это какое-то наше историческое упущение, но, думается, что такой подход не вполне корректен. Сложность и тяжесть жизни обычных китайцев в 1990-е и даже 2000-е гг. не уступала, а может быть, даже и превосходила нашу. Стать «фабрикой мира» — вряд ли это можно считать почётной ролью и большим достижением, особенно когда львиная доля прибылей утекает за рубеж. Поэтому уважение вызывает только то, что КПК постепенно сумела накопить собственный индустриальный и технологический потенциал, чтобы превратиться из «фабрики мира» в «экономическую сверхдержаву». Это действительно беспрецедентно. Есть примеры Японии, Южной Кореи, ФРГ, которые тоже прошли путь экономического и технологического роста за счёт западных капиталовложений, но они это сделали в ущерб собственному суверенитету. Рано или поздно народам этих стран придётся расплачиваться ещё более драматичными потерями, чем те, которые пришлось понести к настоящему моменту.

Расцвет американского бизнеса в КНР оказывал серьёзное давление на американские власти. Уже в 1994 г. новая администрация Клинтона восстановила режим наибольшего благоприятствования в торговле с Китаем. Более того, США на радость китайцам объявили, что вопрос о правах человека больше не будет подниматься в разрезе экономических отношений с КНР. Это подавалось как результат длительных дебатов внутри США по деидеологизации отношений с Китаем. Логика была примерно следующей: китайский коммунизм уже не угрожает американской демократии ни в мире, ни в регионе, и вообще это уже и почти никакой не коммунизм, поэтому необходимо перейти к прагматичному подходу. То есть во главу угла поставить доллары.

Некоторое послабление во враждебности со стороны США, связанное с реками заработанных на китайцах долларов, КПК использовала для укрепления своих международных позиций. Многим кажется, что риторика про многополярный мир — это признак времени недавнего. На самом деле курс на многополярный мир изобрела КПК ещё в начале 1990-х гг.

Так, между КНР и РФ в 1992 г. была подписана совместная декларация, в которой были такие слова: «Стороны считают, что нынешний мир находится в процессе глубоких и сложных перемен. Развивается тенденция к многополярности мира. Стремление к миру, стабильности, сотрудничеству и развитию стало главным течением современной международной жизни. Однако в мире нет спокойствия. По-прежнему существуют гегемонизм, рецидивы давления, политика силы, имеют место новые проявления блоковой политики. Мир и развитие во всем мире все еще стоят перед серьезными вызовами».

А в 1997 г. между нашими государствами был подписан документ, название которого говорит само за себя: «Российско-китайская совместная декларация о многополярном мире и формировании нового международного порядка».

И с другими странами Китай продвигал идеи многополярного мира и неприятие гегемонии.

Таким образом, в 1990-е гг. отношения между странами были в основном экономическими. В политической области США и КНР обменивались уколами, но это была по большей части дипломатическая мишура. Например, Клинтон переименовал диппредставительство Тайваня, как бы повысив его статус назло китайцам, и позволил в 1995 г. посетить президенту Ли Дэнхуэю США с частным визитом. Затем КНР и США поиграли мускулами учений вокруг острова и через несколько месяцев успокоились. Американское руководство чётко отделило вопросы экономики от политики. В политической области велась самая оголтелая антикитайская пропаганда через СМИ, Америка поддерживала Тайвань, вооружала Японию и пыталась поссорить Китай и Россию. Но это не оказывало никакого влияния на экспорт капиталов и импорт товаров. Внутри США отдельные политические силы постоянно требовали от Конгресса прекратить продлевать режим наибольшего благоприятствования в торговле, критикуя власти за двуличие и непоследовательность.

Поскольку акцент отношений сместился на экономику, то реальная борьба и трения происходили именно в этой области.

Руководство США вполне обоснованно беспокоили продолжающийся промышленный шпионаж и технологическое копирование китайцами всего и вся. Напомню тем, кто читал серию статей по экономическому развитию Китая, что в 1990-е гг. там была распространена очень простая и достаточно эффективная практика. Когда иностранцы открывали завод или фабрику, то китайцы рядом строили его копию. Ставили такие же или похожие станки, копировали производственно-управленческие решения и т. д., выпуская схожую продукцию. Потом они переманивали набравшиеся опыта кадры, добывали какие-то производственные секреты и т. п. Всё это, вполне вероятно, делалось под чутким руководством партийных комиссаров и китайских товарищей майоров. Короче говоря, пусть и несколько по-колхозному, но перенимали передовой западный опыт.

В 1995 г., после долгих и мучительных переговоров, США и КНР достигли соглашения о защите интеллектуальной собственности. Американцы получили гарантии того, что они смогут через суды пресекать подобные вещи. Разумеется, в реальности мало что поменялось, просто копировать стали менее нахально и открыто. Однако и США дураками считать не стоит, благодаря этому соглашению открылся новый богатый рынок патентов. Грубо говоря, американцы предложили сами копировать и внедрять свои технологии на китайских фабриках, но за существенное и стабильное вознаграждение. Поскольку воровать и копировать намного сложнее, чем легально получить технологию, делясь прибылью, постепенно китайская экономика попала в патентную зависимость от Запада. Так, один из официальных китайских порталов для примера сообщал, что из 100 процентов продажной цены типичного китайского гаджета 57 процентов приходилось на патентные выплаты западным корпорациям, 41 составляла себестоимость и налоги, а прибыль была лишь около двух процентов. Наверное, цифры не без лукавства, но проблема такая действительно имеется, и стояла она до последнего времени достаточно остро.

Но все эти противоречия по поводу интеллектуальной собственности носили чисто бизнесовый характер, никто тогда в США всерьёз не опасался ни технологического лидерства КНР, ни какого-то существенного укрепления её военной мощи. Американцам просто не нравилось, что Китай за их счёт зарабатывал какие-то лишние деньги.

Другим таким трением в экономической области был вопрос о доступе товаров на китайский рынок. Произведённые в Китае товары легко и без проблем попадали на прилавки Америки, а вот экспорт товаров из США в Китай затруднялся местными властями. КНР эту проблему обсуждать отказывалась, что, кстати, впоследствии сыграло свою роль в очень важном событии — вступлении Китая в ВТО. Один из аргументов американского бизнеса поддержать вступление нерыночной, полусоциалистической экономики с «тоталитарной властью» в суперлиберальную ВТО состоял в том, чтобы получить свободный доступ к внутреннему потребительскому рынку миллиардной страны. А сейчас Америка кусает локти, называя это стратегическим просчётом. Оказалось, что злые китайские коммунисты переторговали главных торгашей планеты.

Для понимания интенсивности торговых отношений между странами достаточно сравнения двух цифр его годового объёма: в 1989 г. — 15 млрд долларов США, а в 1999 — уже 100 млрд долларов США.

КПК, в свою очередь, используя внутри страны полученные инвестиции, вовне не только боролась за многополярный мир, но и сосредотачивала усилия на охмурении и подкупе американских деловых кругов. Так же как это у них получилось в период военно-технического сотрудничества.

В США сложилось своеобразное прокитайское лобби, состоящее из четырёх компонентов. Во-первых, к нему относят крупнейшие транснациональные корпорации с участием американского капитала, такие как Boeing, IBM, Motorola, Caterpillar, AlliedSignal и т. д. Во-вторых, бизнес-организации: Национальная ассоциация промышленников, Торговая палата США, Чрезвычайный комитет по американской торговле, Круглый стол предпринимателей и другие. И в-третьих, видных чиновников в отставке, таких как бывшие советники по госбезопасности Г. Киссинджер и Б. Скоукрофт, бывший госсекретарь А. Хейг и бывший вице-госсекретарь Л. Иглбергер. В-четвёртых, академические организации: Фонд Азии, Институт Дальнего Востока, Общество Азии и другие более мелкие. Несмотря на разнородность этих компонентов, их лоббизм был весьма организованным и задействовал в основном непубличные методы и средства воздействия на тактическую сторону политики американского государства. Организатором лоббизма выступали Американо-китайский деловой совет, основанный ещё в 1971 г., и Американская деловая коалиция по торговле с Китаем, основанная в 1991 г. 74 крупными корпорациями.

Пытались китайцы и воздействовать на общественное мнение. Так, в 1994 г. Boeing, Caterpillar, TRW и United Technologies на уровне штатов запустили рекламную кампанию под названием «Инициатива по нормализации отношений с Китаем», в которой рассказывалось, что современный Китай сильно изменился в лучшую сторону после смерти Мао.

Лоббисты в редких случаях использовали даже американскую демократию в своих кампаниях. Так, в 1996 г. перед местными выборами в Калифорнии они призывали избирателей звонить своему представителю с требованием поддержки режима наибольшего благоприятствования в торговле с Китаем, так как он выгоден прежде всего простым американцам из-за дешёвых китайских товаров на прилавках.

Аргументация прокитайского лобби всегда была одинаковой: интеграция КНР в мировую экономику не только выгодна США экономически, но и политически ведёт к пропорциональному снижению военной угрозы с её стороны. Контраргументы в антикитайской полемике были следующими: 1) торговый дефицит — ерунда по сравнению с технологической зависимостью Китая от американского экспорта, 2) потеря рабочих мест в США — ерунда по сравнению с океаном дешёвых товаров из Китая, 3) проблематика «прав человека» — ерунда по сравнению с приближением краха коммунистического режима из-за разлагающего влияния американской культуры через торгово-экономическое сближение.

О том, скольких американских политиков КПК подкупали в тот период, можно только гадать.

Когда погружаешься в не столь отдалённую «старину» американской внутренней политики и сравниваешь её с недавними истериками о вмешательстве России во внутренние дела Америки, становится ясной мелочность придирок и масштабы грязного белья реального китайского лоббизма, которые скрывают 1990-е гг. Страшно даже предположить, какие масштабы лоббизма Китай может себе позволить в Европе или у нас, потому что США в этом деле — это самая дорогая и самая сложная вотчина.

Апогеем сложившегося формата отношений между странами стали два не сильно разнесённые во времени события: одно в политической плоскости, другое в экономической. В 1999 г. США разбомбили китайское посольство в Белграде, максимально обострив политические отношения. А в 2001 г. КНР с разрешения США присоединилась к ВТО, максимально сблизив две экономики.

Тактически отношения КНР и США в данном периоде были выгодны американскому бизнесу, который озолотился на Китае. Стратегически китайцы сыграли на алчности и недальновидности США, но это станет понятно только в 2010-е гг.

Анатолий Широкобородов,
специально для alternatio.org

https://alternatio.org/articles/articles/item/123252-ob-otnosheniyah-knr-i-ssha-chast-iv-ekonomika-prevyshe-vsego

[Александр Васильевич]

Анатолий Широкобородов

Об отношениях КНР и США. Часть V: Спокойная двойственность



Отношения КНР и США в начале XXI в. невозможно рассматривать в рамках только лишь противостояния стран и стратегических замыслов обеих сторон. В тот период США во многом единолично определяли векторы международной политики, а проблематика Китая всё ещё оставалась на заднем плане.

С 2001 г. США, не имея равных соперников в мире, будучи по сути гегемоном, выдвинули концепцию борьбы с международным терроризмом. Как «мировой жандарм» они предложили всем странам вести общую борьбу с политическими силами прежде всего в мусульманских странах, которые, во-первых, использовали террористические методы, во-вторых, координировались в разных странах и регионах.

Впоследствии, через десятилетия, историки будут примерно следующим образом описывать эту ситуацию. В естественно-историческом постколониальном национально-освободительном движении мусульманских народов востока во второй половине XX в. были две ведущие фракции: левосоциалистическая и леворелигиозная. Обе выступали за независимость и самостоятельность от колониального Запада и за объединение по региональному, этнокультурному, этнонациональному или религиозному принципу. У них были разные экономические и политические программы, и они враждовали друг с другом. Обе эти фракции возникли как продукты своей эпохи в условиях холодной войны и противостояния западного капитализма и советского коммунизма.

США, сознавая, что в мусульманских странах идеология демократии западного образца не пользуется популярностью, а практика демократических реформ приводит скорее к отрицательным результатам, сосредоточили свои усилия на поддержке различных исламистских сил. Изначально менее сильные и популярные религиозные организации при поддержке США и их союзников из Персидского залива постепенно начали перехватывать инициативу у социалистов.

После окончания холодной войны, когда не стало СССР и из крупных социалистов в мусульманском мире остались только две, БААС, Каддафи и ФАТХ, «фундаменталистов» было решено пустить под нож, так как они своё дело сделали. Но, как это часто и бывает в политике, откормленные деньгами и оружием организации обрели некоторую самостоятельность и пошли против своих патронов. Поскольку военно-политический потенциал исламистских сил не шёл ни в какое сравнение с американским, они избрали единственный доступный их пониманию метод террористических актов.

Остальные страны, закрывая глаза на то, что основные акторы международного терроризма изначально были вскормлены в противодействии советскому влиянию как раз Соединенными Штатами, поддержали борьбу с ними, так как они представляли угрозу. Многочисленные концепции халифатов предполагали объединение мусульманских народов, уже проживающих в разных государствах, угрожая таким образом их территориальной целостности. А часть мигрантов из мусульманских стран, которыми Европа с удовольствием пополняла состав своей рабочей силы, превратилась в агентуру исламизма, подрывая спокойную жизнь мирных европейских бюргеров. В общем, наступили логичные последствия поддержки Западом исламистов Востока.

Главным нюансом американской концепции борьбы с международным терроризмом была агрессия в отношении государств, которые представляли интерес для США. Их американцы объявляли «странами, поддерживающими международный терроризм», что являлось достаточным основанием для применения вооружённой силы. Разумеется, это последнее поддерживали только союзники США по НАТО.

С одной стороны, борьба с международным терроризмом прикрывала продолжающуюся американскую экспансию в нефтеносные регионы Ближнего Востока, с другой — предлагала в идеологии международных отношений образ общего врага всего «цивилизованного человечества».

Важнейшим идеологическим элементом концепции борьбы с международным терроризмом в условиях нового миропорядка после холодной войны стало утверждение со стороны США и Запада в целом свободы и демократии как универсальных ценностей, стремление к которым свойственно всем народам. Естественно, борьба исламистов не считалась борьбой за свободу. Для этого определение самого явления международного терроризма ограничилось признанием недопустимости методов (террора), что было нормативно закреплено в декларациях и резолюциях Совбеза ООН в 1990-е гг.

К концепции борьбы с международным терроризмом тесно примыкал другой внешнеполитический вектор — недопустимость распространения оружия массового поражения. Страны-члены ядерного клуба, не желая его расширения, тоже поддерживали в этом США.

Таким образом, американской дипломатии в период расцвета влияния США на время удалось создать в международных отношениях некий хлипкий консенсус. Как только военно-политический потенциал и суверенитет различных государств начали расти, он перестал существовать.

После развала СССР внешнеполитический курс США получал всё более ясное отражение в документе под названием «Стратегия национальной безопасности». Его возникновение связано с реформой министерства обороны в 1986 г. (Закон Голдуотера-Николса). Первая редакция стратегии была принята в 1994 г., вторая — в 1998 г. Но в тот период документы оставались довольно абстрактными и больше дипломатическими, чем политическими. Однако уже тогда видна динамика: в 1994 г. говорилось о поддержке США демократии в мире, а в 1998 г. — уже о «создании демократии в других странах».

В 2002 г. Бушем-младшим была принята новая стратегия национальной безопасности, согласно которой США объявляли войну международному терроризму для распространения «демократии и прав человека» в мире. В 2006 г. вышла новая её версия, где Иран и КНДР объявлялись врагами США, а Куба, Сирия, Мьянма, Зимбабве и Белоруссия — странами с «деспотическими режимами».

Содержание внутренней полемики в руководстве США того периода о роли и месте Америки в мире хорошо передаёт позиция одного из ведущих американских специалистов в области международных отношений М. Бута. Так, он писал, что главным недостатком США является то, что американское руководство боится именовать себя империей, боится признавать, что Америка стала властительницей мира. Он считал, что США должны делать всё возможное любыми средствами для распространения демократии, не боясь обвинений в неоимпериализме.

Период борьбы с международным терроризмом в мировой политике получился в исторической плоскости краткосрочным, но тем не менее именно на его фоне складывались отношения между США и КНР в начале 2000-х гг. Президент Буш-младший проводил более жёсткую политику по отношению к Китаю в регионе, но при этом был заинтересован в поддержке со стороны КНР своей антитеррористической кампании. Поэтому в новых редакциях стратегии национальной безопасности и Россия, и Китай считались партнёрами, разногласия с которыми не играли ключевой роли. Но при этом в докладе Госдепа от 2002 г. Китай характеризовался как авторитарная страна, в которой нет свободных выборов, свободы слова, разделения властей, а инакомыслие, национальные и религиозные меньшинства подавляются репрессиями. В зависимости от обстановки Китай назывался то «потенциальным противником» и «возможным стратегическим соперником», то «вероятным стратегическим партнером».

Такое отношение к Китаю не является признаком непоследовательности, так как вписывается в практику экономической экспансии американского капитала и в старый замысел ведения подрывной работы изнутри.

Пекин же в рамках антитеррористической риторики пытался воспользоваться возможностью для оправдания своей борьбы против сепаратизма в Синьцзяне и Тибете. Китайские спецслужбы охотно предоставляли информацию своим американским коллегам о различных экстремистских группировках, действующих на территории Китая. Думается, что ЦРУ эту информацию использовала исключительно для активизации деятельности оных.

Вообще, следует отметить, что период второй половины 1990-х и начала 2000-х гг. отмечен некоторым благодушием в международных делах со стороны КПК. С одной стороны, внутри страны китайские власти боролись с негативными последствиями экономического влияния Запада и вестернизации общества, с другой стороны, на международной арене часто заявляли поддержку западным инициативам, как будто бы не понимая двойного дна американской политики. Видимо, они считали своей большой удачей то, что США и Запад сосредоточили своё внимание на Ближнем Востоке, на международном терроризме, снизив уровень своей враждебности к КНР.

Сложность и многофакторность отношений между странами в этот период выразились в многочисленных государственных визитах, которые не приводили к каким-либо договорённостям. В феврале 2002 г. Буш-младший посетил Пекин и поблагодарил Китай за поддержку в борьбе с международным терроризмом. Президент США склонял китайцев к прекращению военного сотрудничества с Ираном, КНДР и Пакистаном, но безуспешно. Весной 2002 г. Ху Цзиньтао ещё в ранге заместителя председателя КНР посетил США, обозначив, что главная проблема в отношениях с Америкой — это Тайвань. В конце 2002 г. уже сам Цзянь Цзэминь посетил США с рабочим визитом и всё так же договорился продолжать договариваться дальше. В 2005 г. в Китай снова приехал Буш-младший, а в 2006 г. США посетил Ху уже как председатель КНР. Результаты всё те же: «Стороны достигли единства мнений относительно того, что Китай и США обладают обширными и важными общими стратегическими интересами, однако их связывает не только это. Пекин и Вашингтон должны наладить конструктивное сотрудничество. Благоприятные китайско-американские отношения имеют стратегическое значение для обеспечения и содействия миру, стабильности и процветанию в Азиатско-Тихоокеанском регионе и на всей планете».

Высшим достижением двойственного отношения к Китаю со стороны США стала позиция КНР по поводу военных кампаний США на Ближнем Востоке. Китай занял максимально уклончивую позицию и в 1991, и в 2003 гг. В КПК доминирующей стала позиция, что задача дипломатии состоит в том, чтобы обеспечивать максимально благоприятные и конструктивные отношения со всеми, ни с кем не ссориться, особенно с основными торговыми партнёрами.

Некоторые считают, что поляризация в международных отношениях, вызванная односторонними действиями США в Ираке, не принесла выгод ни Америке, ни Европе, ни России. Тогда как Китай выгодно сохранил хорошие отношения со всеми крупными странами. С одной стороны, в тот период путаная позиция «и вашим и нашим» действительно укрепила китайскую дипломатию, но с другой — противоречие между агрессивным доминированием Америки и ростом суверенитета стран носит объективный характер, а оттягивание неизбежной конфронтации часто приводит к нехорошим последствиям.

За покровами бесплодной дипломатии происходили реальные политические процессы — США накачивали вооружениями Тайвань, Японию, Южную Корею, окружали Китай военными базами. Китайцы этому противопоставили рост собственного влияния за рубежом через интеграционные, прежде всего экономические связи. В 2001 г. была создана ШОС, в 2006 г. — БРИКС. Это две организации, которые призваны в перспективе изолировать «глобальный Запад» во главе с США, объединить государства, которые ведут борьбу за собственный суверенитет. Сначала преимущественно на основе общности экономических интересов.

В 2012 г. в Китае к власти приходит Си Цзиньпин и через год выдвигает проект новой китайской глобализации — «Один пояс, один путь». С этой, казалось бы, чисто экономической инициативы начинается постепенное обострение отношений между США и КНР. К американскому руководству медленно приходит понимание, что выгоды от экономического сотрудничества с Китаем оборачиваются против американской гегемонии, а перспектива внутренних потрясений нарастает у них дома, а не на площади Тяньаньмэнь.

Анатолий Широкобородов,
специально для alternatio.org

https://alternatio.org/articles/articles/item/123626-ob-otnosheniyah-knr-i-ssha-chast-v-spokoynaya-dvoystvennost

[Александр Васильевич]

Анатолий Широкобородов

Отношения КНР и США. Часть VI: К новой холодной войне



Противоречивый подход американского руководства и выжидательная тактика китайского, в основе которых лежали прежде всего экономические мотивы, в литературе часто называют сбалансированными отношениями двух стран. Теоретики и историки большой межгосударственной политики, как правило, не признают объективной природы развития, сосуществования, конфронтации различных социальных систем. Они считают, что отношения между государствами субъективно определяют политики и военные, а сложившаяся конфигурация сил и является миропорядком.

На самом же деле практика показывает, что формой существования капитализма западного образца является экономическая экспансия, постоянно расширяющееся поглощение ресурсов и рынков. С одной стороны, это чисто стихийная тенденция самых крупных экономических агентов Запада к расширению производства, сбыта и оптимизации доходов, с другой стороны, эта тенденция настолько всепоглощающая, что постоянно требует сознательного политического обслуживания. Главная задача внешнеполитической деятельности американского государства — обеспечить доминирование в мире за счёт подавления суверенитета, снижения потенциала к противодействию стран-конкурентов. И делается это исключительно для того, чтобы дать американской экономике больше ресурсов, больше маржинальности, чтобы подавить всякую конкуренцию. В этом и состоит суть мирового господства, а вся риторика о демократии, либерализме, свободе, тоталитаризмах, деспотиях лишь поверхностно её объясняет и ей служит.

Если раньше империи захватывали земли и порабощали население, то сейчас американская империя захватывает командные экономические высоты через конкурентные преимущества на мировом рынке. А военно-политически давит те государства, которые или просто изолируются от мирового рынка, или как-то аккумулируют, мобилизуют свой экономический потенциал, чтобы снизить зависимость от Запада и США.

Совершенно верно в своей последней статье секретарь Совбеза РФ Патрушев отмечает: «Сегодня на смену ост-индским компаниям и колониальным администрациям пришли транснациональные корпорации, ресурсы которых превышают потенциал большинства государств мира. Политику в странах Запада формируют не избранные гражданами органы власти, а все тот же крупный капитал. Американские оружейные концерны давно чувствуют себя хозяевами Пентагона, а их коллеги из информационных гигантов вроде Google, Meta, Apple, Microsoft и Amazon даже не пытаются скрывать использование в собственных целях технологий по сбору личных данных и социального контроля по всему миру. Конгломерат частных банков, известный как Федеральная резервная система США, является кредитором американского правительства, которое, в свою очередь, посадило на долларовую иглу остальной мир».

Избрание США и их «союзниками» в качестве основного инструмента воздействия санкций показывает скорее слабость американской гегемонии, идейную беспомощность и неминуемую близость крупных военных конфронтаций. Западные санкции против СССР, стран ОВД и КНР периода холодной войны служили скорее средством разграничения двух сложившихся лагерей, защитительной мерой. Западные санкции в начале XXI в. задуманы как инструмент разрушения экономики противника. Но поскольку зависимость мира от США и внутрифракционная дисциплина Запада значительно переоценены, постольку они не работают так, как этого желают их инициаторы.

Конец XX и начало XXI вв. в мировой экономике и в мировой политике рассматриваются через процесс финансовой концентрации, бурного роста международной торговли и свободного движения капиталов при незначительном вмешательстве национальных государств, который называли глобализацией. Глобализация первоначально и была формой доминирования США в экономике и политике после развала «соцлагеря». Глобализация сформировала пирамидальную структуру взаимосвязей между странами и регионами, вверху которой находились ведущие западные державы во главе с США, а остальным странам отводилась роль ресурсной базы, рынков сбыта и мест для концентрации «грязного», «низкоуровневого» производства. Крайним идеологическим выражением глобализации была теория «золотого миллиарда» и риторика про «цветущий сад» Запада и «джунгли» Юга и Востока.

Но нельзя считать, что глобализация несла незападным народам только эксплуатацию, порабощение и зло. Она также частично распространяла технологии, местами развивала инфраструктуру, несла производственную культуру, вызывала, в конце концов, дискуссию о негативных сторонах влияния Запада. Более того, глобализация вызывала дисбалансы и обострение противоречий внутри самих развитых стран. В тех же США настолько заигрались с «постиндустриальной экономикой» и переносом производств в Азию, что допустили значительную деиндустриализацию собственной страны.

Глобализация — это сложный, многофакторный процесс, в основе которого лежит не только жажда мирового господства отдельных стран, но и объективная тенденция к объединению и кооперации усилий всего человечества. Однако замысел и исполнение глобализационных процессов, в том числе институты глобализации (ВТО, МВФ, Всемирный банк), были сопряжены прежде всего с интересами наиболее влиятельной экономической и политической силы — США. Поэтому с социально-исторической точки зрения глобализацию следует относить всё же к чему-то вроде неоколониализма.

Однако страны, которые борются за свой экономический и политический суверенитет, сами вольно или невольно встают на путь взаимной и отрытой кооперации, то есть запускают тоже глобализационные процессы, но на иных, более справедливых условиях. Даже КНДР, которая, по мнению многих, только и делает, что изолируется от внешнего мира, в дни, когда пишутся эти строки, проводит переговоры на высшем уровне с РФ об экономическом и военно-техническом сотрудничестве.

Следует также отметить, что между колониализмом и глобализацией есть существенная разница в том, что первый часто проводился средствами прямого насилия: ассимиляции, геноцида, национального и расового порабощения, а вторая — более тонкими инструментами обмана, подкупа, идеологического влияния, недобросовестной конкуренции.

Выжидательная стратегия КНР по использованию западных инвестиций для развития собственных производительных мощностей была значительно доработана в связи с бурным развитием мирового глобализационного рынка. В конце 1990-х гг. КПК выдвинула задачу, чтобы бенефициарами глобализации были не только богатые западные, но и бедные незападные народы.

Но как этого добиться, если капиталы и технологии сосредоточены на Западе, а большинство государств Юга и Востока не только бедны, но и беспомощны политически?

Заходы для решения этого вопроса видны ещё при Цзяне, который говорил: «Китай обладает обширной территорией и богатыми природными ресурсами. Но население у нас велико, в расчете на душу населения природные ресурсы очень ограниченны. Поэтому мы должны активно осваивать международные рынки и использовать зарубежные ресурсы, тем самым увеличивать движущую силу и потенциальные возможности экономического развития нашей страны. Надо в полной мере видеть, что планомерное и поэтапное инвестирование за рубежом, создание там предприятий, проведение технико-экономического сотрудничества с разными странами и прежде всего с развивающимися, это сродни стратегии масштабного освоения западной части Китая и является также важными стратегическими мерами, касающимися развития нашей страны в целом и ее будущего. «Выход за рубеж» и «привлечение к себе» — это две взаимодействующие стороны главной государственной политики открытости внешнему миру. Они взаимообусловлены, ни без одной, ни без другой нельзя обойтись. Эти 20 лет мы делали упор на «привлечение к себе»: заимствовали иностранные капиталы, технологии, кадры, управленческий опыт — это было совершенно необходимо. Без этого нам трудно повышать уровень нашей продукции, технологий, управления. Без этого тебе трудно выйти на зарубежный рынок, пусть тебе и очень хочется. Сегодня ситуация сильно отличается от той, которая была 20 лет назад, наш экономический уровень заметно повысился, мы должны выходить за рубеж, притом у нас уже есть такая возможность. Только смелый и активный выход за рубеж позволит восполнить нехватку ресурсов и рынков внутри страны; только через него мы сможем экспортировать наши технологии, оборудование и продукцию, иметь выгодные условия для заимствования новейших технологий и развития новых производств; только через него сможем постепенно создать наши собственные транснациональные корпорации, то есть от малого к большому, чтобы еще выгоднее участвовать в международной конкуренции в условиях экономической глобализации; только через него мы сможем еще эффективнее стимулировать экономическое развитие развивающихся стран и таким образом укреплять международные силы, выступающие против гегемонизма и силовой политики, стоящие на страже мира во всем мире».

Здесь самое важное — прямое сравнение «выхода за рубеж» и освоения западной части Китая. Как известно, исторически Китай развит неравномерно, основное население и производство сосредоточены в восточной, прибрежной зоне, а на западе страна отсталая. Китайские власти активно занимались «внутренней колонизацией» своей территории, подобно тому как у нас в советские годы драйвером промышленного развития по заветам Ломоносова и Менделеева были Урал и Сибирь. И вот в XXI в. руководитель КПК сравнивает развивающиеся страны с восточным Китаем, обещая вкладывать китайские капиталы в бедные страны Азии, Африки и Латинской Америки, чтобы таким образом изменить вектор глобализации, перехватить инициативу у Запада и США. Янки — плохие глобализаторы, а китайские коммунисты будут хорошими — вот основной посыл доработки стратегии КНР.

Возникает два вопроса.

Во-первых, если китайский капитал устремится в другие страны, то за счёт чего он там обеспечит себе «место под солнцем», каковы его конкурентные преимущества перед западным? Ведь США уже достигли гегемонии, они могли позволить себе вкладывать средства практически по всему миру, и с чего китайцы взяли, что они найдут какие-то новые проекты в обход Америки? Более того, вывоз капиталов из США и других западных стран обеспечивался лояльностью правительств в большинстве стран, чего у Китая не было и в помине.

Поначалу китайцы пытались действовать, как типичные бизнесмены, скупая то тут, то там разные активы, впитывая какие-то технологии, извлекая определённую синергию от соединения своих производств с зарубежными. Китайцы активно сотрудничали с крупными транснациональными корпорациями, запускали совместные производственные проекты и т. п. Но когда рост их участия становился слишком значительным, сотрудничество и инвестиции пробуксовывали, им часто указывали на их место у сборочных конвейеров.

Это заставило искать свою нишу, такой подход «выхода за рубеж», который бы давал другим странам что-то уникальное по сравнению с западными компаниями. И Китай его нашёл в масштабных инфраструктурных стройках за рубежом. Западный капитал такие проекты не любит, они дорогие, с сомнительной окупаемостью и политически рисковые, а китайцы смело строят железные дороги, порты и даже объекты городской инфраструктуры в бедных странах, не жалея юаней.

Во-вторых, как гарантировать сохранность активов и договорённостей, если власть в стране назначения поменяется? США, как известно, обеспечивают себе режим наибольшего благоприятствования для капиталовложений через влияние на правительства и вмешательство во внутренние дела других стран, а китайцы решили делать прямо противоположным образом. То есть какая бы власть ни была, они гарантируют исполнение взятых на себя обязательств, невмешательство в политику вообще. И, наверное, опять же не жалеют юаней и на взятки.

Таким образом, в рамках глобализации постепенно сформировался «игрок» со значительными капиталами без негативного и раздражающего колониального прошлого, как европейцы, и без претензий на гегемонию и распространение своей политической модели, как США. И многие страны, пользуясь остатками своего суверенитета, сотрудничают с Китаем.

К концу 1990-х гг. при Цзяне в КНР сложился, по сути, госкапитализм со значительной долей частных компаний, настоящая рыночная экономика со всеми её плюсами и минусами. Поэтому первоначальный этап «выхода за рубеж» характеризуется прежде всего инвестициями различных частных и получастных китайских корпораций, в том числе в сотрудничество с западными ТНК. После прихода к власти Ху Цзиньтао госкапитализм постепенно был «упорядочен» так, что доминирующее положение в экономике вновь вернулось к государственным корпорациям, представляющим не частный, а как бы социалистический сектор. И уже локомотивом следующего этапа «выхода за рубеж» со строительством масштабных инфраструктурных проектов стали китайские государственные банки и конгломераты.

Си Цзиньпин структурировал и организовал значительную долю вывоза капитала из Китая за рубеж в глобальный проект «Один пояс, один путь» (объявлен в 2013 г.). Китай втянул в этот проект множество стран, он стал одним из направлений внешней политики КНР. Уже в 2014 г. вывоз капиталов из КНР превзошёл ввоз, а объём прямых китайских инвестиций увеличился вдвое за три года. Си говорил, что Китай должен перечертить мировую экономическую карту. Понятно, что подобные заявления и замыслы прямо противоречили интересам США.

(Окончание 6-й части следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание 6-й части)

Сначала США и Запад смотрели на «один пояс» несколько свысока, не видя в нём серьёзной угрозы, но постепенно именно активность Китая во внешнеэкономической деятельности стала причиной пересмотра не только отношения к глобальному проекту, но и вообще к старой никсоновской тактике.

Другим поводом задуматься американским воротилам экономики и политики стала интенсивная ликвидация технологического отставания Китая от США. Китайцы не только копировали всё подряд и расширяли сборочное производство, но и вкладывались в НИОКР, наращивали количество и качество инженерных кадров и научных разработок, постепенно догоняя Запад в сфере инноваций.

Идея сменить вектор рыночной глобализации, обратив её преимущества на пользу бедным народам за счёт уже не такого бедного Китая, многими не только на Западе воспринимается с опаской. По сути, речь идёт об экономической экспансии китайского капитала, пусть по большей части и государственного. Если сравнить, например, этот процесс с помощью братским странам со стороны СССР, то тогда вопросы прибыли, окупаемости по сравнению с политической целесообразностью были на заднем плане. Китайцы же вкладываются хотя и со значительными экономическими и политическими рисками, но ради прибыли.

Западные СМИ прямо ведут пропаганду того, что «один пояс» — это хитрая ловушка Китая для подчинения других стран. Но если исходить из фактов, то пока никаких признаков китайского гегемонизма, навязывания своей политической воли, расстановки своих людей в руководстве других государств, попирания суверенитета не наблюдается. Да и инструментов для этого у китайцев не создано: у Китая нет своего НАТО или ОВД, нет Коминтерна, нет программы типа Yale World Fellows, нет связей с оппозициями в других странах и нет валютной гегемонии, как у США. Так что у «хороших глобализаторов» дела со словами пока не расходятся.

Кстати, Россия тоже реализует несколько крупных зарубежных экономических проектов, которые оказывают поддержку дружественным странам, не извлекая из этого никаких политических капиталов, лишь повышая престиж страны. Так что такое поведение нельзя считать невозможным или неразумным. В этом смысле Европа и США выглядят, как государства старой формации, которые, меряя всех по себе, не способны отказаться от менталитета колониализма и неоколониализма. Вероятно, дело здесь в том, что политику западных держав во многом, если не полностью, определяют корпоративные элиты.

Активные действия Китая во внешнеэкономической плоскости не вызвали формальных изменений его внешнеполитической доктрины или отношения к США. КПК продолжала настаивать на мирном, бесконфликтном сосуществовании с Америкой при невмешательстве последней во внутренние дела Китая. Си Цзиньпин и другие руководители множество раз отмечали, что Китай не претендует на мировое лидерство, не подвергает сомнению статус США как мировой державы, не стремится к вытеснению США из мировой экономики и вообще за то, чтобы экономическое развитие мира шло на пользу всем.

Всё это, безусловно, лукавство, в которое на Западе не верит даже Киссинджер.

В 2010-е гг. объективно сложилась ситуация, при которой рост экономического и военно-политического потенциала КНР начал угрожать американской гегемонии. Прежде всего в результате экономического развития Китая начался передел мирового рынка, американские и западноевропейские ТНК перестали быть основными и главными капиталодержателями, начали утрачивать рынки сбыта.

Вступив в ВТО, Китай резко нарастил экспорт продукции в западные страны. Уже к 2006 г. доля внешней торговли в ВВП КНР возросла вдвое по сравнению с 2001 г. В целом в 2000 г. экспорт из Китая составил около 250 млрд долларов США, а в 2022 г. — почти 3600 млрд долларов США и значительная доля его роста связана как раз с затовариванием западных рынков.

Если финансово-промышленные группы были озабочены конкуренцией со стороны китайцев на рынке капиталов и высокотехнологичной продукции, то политиков беспокоил как военно-технический рост КНР, так и нарастающий торговый дисбаланс между США и КНР. В случае конфликта могло получиться так, что Америка осталась бы без большинства продукции не только повседневного спроса, но и двойного назначения. К 2017 г. из 800 млрд долларов внешнеторгового дефицита США на Китай приходилось 500 млрд долларов, то есть более половины.

Интересно, что американские аналитики даже не допускают мысли, что внешнеторговый дефицит с Китаем вызван высокими темпами индустриализации, более качественной инфраструктурой, ростом производительности и в целом более продуктивным использованием ресурсов последнего. Они видят причины только в «валютном манипулировании», нечестной налоговой политике и других «умышленных действиях китайского правительства, направленных на экспансию своих товаров на внешние рынки». Некоторые американские эксперты обвиняли Китай в том, что он посмел выдвинуть программу развития промышленности Made in China-2025, цель которой — превратить к 2049 г. страну в мирового лидера по производству высокотехнологичной продукции: роботов, самолётов, автомобилей, компьютеров, смартфонов, медицинского оборудования и т. п. Якобы КПК выдвинула этот амбициозный проект только для того, чтобы сместить с лидерских позиций американские компании.

Короче говоря, пока из экономического сотрудничества основные выгоды извлекали американцы, Китай с его коммунистической властью можно было и потерпеть. Как только речь пошла о конкуренции и соперничестве в экономике, великие и могучие американские либералы превратились в великих и могучих патриотов, протекционистов и антикоммунистов.

К цитате Патрушева следует добавить пару слов о том, как примерно выглядит система выработки и проведения стратегических решений американской политики. Вся эта общедемократическая схематика о том, что есть американский народ, который выбирает парламентариев и президента, которые, в свою очередь, в его интересах вырабатывают политику и управляют государством — весьма поверхностная и наивная описательная политология.

В США есть десяток инвестфондов, совокупно владеющих, по сути, контрольными пакетами крупнейших корпораций, которые как монополисты контролируют основные сегменты экономики и выступают крупнейшими игроками на мировом рынке. Участники и бенефициары этих инвестфондов скрыты от общественности и представляют собой наиболее влиятельные кланы американской олигархии. А во всяких списках Forbes и Bloomberg фигурируют публичные персоны, которые, скорее всего, к реальному влиянию на политику отношение имеют условное.

Сами корпорации, несмотря на то что их конечные владельцы одни и те же, ведут деятельность как самостоятельные хозяйствующие субъекты, конкурируют друг с другом и т. д. Однако поскольку круг олигархических кланов достаточно широк, и собственники обладают разными процентными долями в корпорациях, то в различные периоды доминирующим является лоббизм тех или иных секторальных интересов. В 1990-е гг. на пике американского могущества, скорее всего, ведущую роль играли интересы нефтегазового сектора, поэтому США так рвались на Ближний Восток. В 2010-е гг. сильное лобби сложилось в сторону технологических гигантов. К 2020-м гг. в условиях угасания американской гегемонии верх взял лоббизм ВПК с курсом на милитаризацию. То есть экономический вектор правящих кругов Америки определялся маржинальностью тех или иных сфер мирового рынка.

И уже эта корпоративная и финансовая элита, которую сами американцы называют «Уолл-стрит», продвигает отдельных политиков, финансирует обе партии, покупает чиновников, судей. Где-то легально через институты лоббизма, где-то полулегально, продвигая своих людей и обещая безбедную праздность после отставки, где-то просто подкупая.

Нужно понимать, что если в стране демократическая система власти, нет сильного лидера, но есть часть общества, которая в своих руках сосредоточила огромные богатства, то она обязательно найдёт возможность эту власть под себя подмять. В США же уже давно сложилась абсолютно закостенелая, оторванная от народа, конфигурация власти из двух партий, которая просто срослась с олигархическими кланами. Причём она на всех уровнях настолько заражена семейственностью, несменяемостью и корпоративностью, что от изначальных принципов демократии там остались только процедурные моменты.

Уже в 2012 г. при Обаме, то есть за год до старта проекта «один пояс», США в своей «Оборонной стратегии» обозначили, что экономические интересы и безопасность США в значительной мере определяются ситуацией в зоне, которая лежит в пределах территории от западной части Тихого океана и Восточной Азии до Индийского океана и Южной Азии. Практически речь шла о наращивании группировки американских войск вокруг Китая и ещё более интенсивном вооружении ряда стран, которые призваны «сдерживать Китай». Именно с этого момента США вполне официально начинают рассматривать КНР как своего стратегического соперника, а её развитие — как вызов американской гегемонии. Но поскольку американское государство к XXI веку превратилось в ту ещё политико-бюрократическую машину с чудовищной неповоротливостью и инертностью, постольку процедура смены тактического вектора отношения к КНР заняла годы.

В ответ на это китайские власти, повторяя мантры о выстраивании дружественных отношений с США, предприняли два практических шага.

Во-первых, в 2015 г. Си Цзиньпин запустил масштабную военную реформу, параметры которой не особо публично раскрываются, но суть понятна: скачок в росте военного потенциала страны, особенно на море, строительство «информатизированных вооруженных сил» и максимальная идеологизация личного состава (Си указывал: «Постоянно вооружать наших офицеров и солдат теорией социализма с китайской спецификой и воспитывать их в духе концепции основных ценностей современных революционных войн»). Со стороны руководителей КНР начал регулярно звучать призыв к ВМС готовиться к войне.

Во-вторых, Китай значительно ускорил развитие стратегического партнёрства с РФ.

Оба этих шага, по официальной версии Китая, не имеют никакого отношения к США, к развитию экономических связей и политического диалога с Америкой. Но по факту, конечно, все всё прекрасно понимают. Например, в том же 2012 г., когда была опубликована «Оборонная стратегия США», на видеомосте РИА Новости Москва—Пекин по этому поводу китайские эксперты прямо говорили, что США окружают Китай сетью военных баз и Китай будет на это отвечать укреплением флота и армии.

Вместе с тем следует отметить, что бурный рост военных расходов КНР, по мнению специалистов, начался ещё в 2010 г. То есть китайские власти прекрасно сознавали, что построение «экономической сверхдержавы» неизбежно сопряжено с возможной конфронтацией с США и подконтрольными им странами на границах КНР.

Однако курс на обострение отношений с Китаем в США не был безальтернативным. Некоторые лоббисты, близкие к ТНК, продвигали более сдержанную концепцию по созданию американо-китайского дуумвирата. В частности, в ходе серии встреч на высоком уровне американские власти предлагали китайским сформировать неформальное объединение стран с целью разделения мира на сферы влияния. Этот проект получил название G2 или «Группа двух». Надо отдать должное китайцам, они твёрдо отвергли подобную тайную дипломатию, заявив, что Китай никогда не будет стремиться к гегемонии.

Анатолий Широкобородов,
специально для alternatio.org

https://alternatio.org/articles/articles/item/123990-otnosheniya-knr-i-ssha-chast-vi-k-novoy-holodnoy-voyne

[Александр Васильевич]

Анатолий Широкобородов

Отношения КНР и США. Часть VII: Холодная война или холодный мир?



Плавно переходя от дел давно минувших дней к современному состоянию, необходимо отметить, что историография проблематики объективно беднеет, аутентичных источников пока немного, поэтому судить приходится по однозначным фактам, основываясь на уже выявленной динамике стратегии и тактики сторон. Но сложность состоит в том, что, кажется, к 2020-м гг. США всё-таки решились на пересмотр никсоновской стратегии (зарабатывать на Китае, подрывая власть КПК своим экономическим и социальным влиянием изнутри) и пришли к осознанию, что КНР теперь — главный вызов их гегемонии. Но и с этим выводом не всё так просто. Зигзагообразность в отношениях США — КНР в последние десять лет приобрела такую скорость, что начинает казаться, что руководство США само не понимает, что делать. Метания можно объяснить тем, что в правящих кругах разворачивается борьба различных подходов, подобно той, что была в начале 1970-х, когда происходила «ломка» от нежелания признавать КНР и устанавливать с ней отношения.

Социальная инерция — чудовищная сила, которая порою проявляет себя на больших, по-настоящему исторических дистанциях. В некотором смысле ей подвержены и люди, принимающие политические решения, особенно когда они грызутся, как пауки в банке. Выработка компромиссного курса в среде взаимоконкурирующих сил, с одной стороны, имеющих интересы в Китае, с другой — страдающих от конкуренции со стороны китайского капитала и побаивающихся реального военного конфликта — дело непростое. В такой ситуации уже имеющийся тридцатилетний статус-кво приобретает особую устойчивость.

Однако, видимо, не настолько плохи дела Америки, чтобы это сплотило корпоративные и политические элиты в едином порыве на борьбу с китайским коммунизмом так, как это было после Второй мировой с советским. Или по-другому: не настолько силён Китай, не настолько однозначна угроза сицзиньпинизма, как в своё время была сильна угроза СССР и сталинизма. И если уж в самих США не боятся китайских коммунистов до дрожи в коленях, то что говорить о «союзниках» в Европе. Там вообще крайне холодно относятся к попытке развязывания новой холодной войны с Китаем, предпочитая вести маленькую, но свою игру.

С Китаем в этом плане проще — руководство КПК всеми силами продолжало развивать свой старый стратегический замысел, не особо реагируя на метание оппонентов.

Более того, внимательно наблюдая за развитием событий конца 2013 — начала 2014 гг. на Украине, китайские власти по горячим следам вынесли необходимые уроки и без особого труда «пережевали» свой местный майдан в Гонконге, также организованный не без помощи ЦРУ, МИ-6 и прочих соросов. Разгромив протесты «революции зонтиков» в том же 2014 г., вынеся из событий методику профилактики, предупреждения и борьбы с тактикой «оранжевых революций», КПК вообще потеряла всякий страх перед главным «наконечником» никсоновской стратегии США против КНР. Идея же была в чём? Разлагать китайское общество влиянием западных капиталов, западной экономической и политической модели, чтобы в нужный момент организовать площадной переворот, повторить Тяньаньмэнь с положительным для себя исходом. И если это не удалось даже в Сянгане (Гонконг по-китайски), в котором значительная часть населения всё ещё пускает слюни на английскую корону и действует целое диссидентское подполье, то что говорить про Пекин.

Причём в Гонконге дело даже не дошло до военного подавления, хотя такая перспектива, судя по развитию событий, просматривалась. Решительность Си даже превосходила решительность Дэна, при котором в руководстве партии в 1989 г. всё-таки были значительные брожения. Но самое главное, что реакция самого китайского общества была предельно однозначной: полная поддержка действующей власти и подавление мятежных сянганцев с прозападной «повесточкой». События в Гонконге запустили в Китае волну патриотизма и антиамериканизма, которую КПК умело оседлала.

Может показаться некорректным сравнение протестов 1989 г. в Пекине и 2014 г. в Гонконге из-за места действия и масштабов последствий. Но в действительности потеря Гонконга для КПК была бы настоящей политической катастрофой, угрожающей вообще её существованию. Дело в том, что «возвращение в родную гавань Сянгана и Аомыня» (то есть Гонконга и Макао) в 1990-е гг. — это важнейшее политическое достижение КПК в глазах простых китайцев. Это настолько мощная «скрепа» авторитета китайских коммунистов, что из-за неё народ готов простить им если не всё, то многое.

После 2014 г. протесты в Гонконге ещё один раз повторились в 2019 г., подозрительно совпадая по времени с обострением экономических противоречий со стороны США. Но несмотря на то, что официальный Пекин усмотрел в них попытку мятежа, это было уже жалкое подобие майданной активности. К этому времени власти обложили протестующих со всех сторон, выстроили грамотную линию поведения и защиты, быстро изолировав идейно и организационно активистов от масс.

Иными словами, США руками сянганцев действительно били по наиболее уязвимому месту диктатуры КПК. Напомню, что согласно принципу «одна страна — две системы» в Гонконге до 2050 г. сохраняется та капиталистическая система в экономике и политике, которая сформировалась при английских колониальных властях. Гонконг, как и Макао, — это государства в государстве со своей экономической зоной и политическим устройством. То есть, по идее, там, как нигде, сильны вестернизация общества и влияние западной агентуры.

Провалившаяся попытка через Гонконг уязвить центральную власть в КНР должна была вызвать у американских стратегов и тактиков по Китаю дискуссию об эффективности выбранных способов борьбы с КПК. Но всё же главным фактором в пользу отказа от наследия Никсона, как было сказано ранее, был китайский проект «Один пояс». Американцы долго и самоуверенно убеждали себя и всех, что глобализм — это изобретение американского духа свободы и предпринимательства, пришедшее на смену старым пыльным колониализмам, империализмам и «идеологизмам». Поэтому, когда Китай посмел запустить глобалистский процесс в обход них, это вызвало обидное отрезвление, что они утрачивают доминирующее положение на мировом рынке.

На фоне этой ситуации внешнеполитический сегмент программы кандидата, а затем президента США Трампа приобретает яркие антикитайские черты. Трамп обвиняет Китай не только и даже не столько в угрозе американскому доминированию в мире, сколько во внутренних экономических проблемах своей страны. Нужно отдать должное американским политтехнологам, они, как никто в мире, умеют запудрить мозги электорату. Оказывается, это китайцы виноваты в деиндустриализации США, в потере рабочих мест, в возникновении торгового дисбаланса, в росте мировой инфляции. А не американские корпорации, которые только и делали, что вывозили в Китай капиталы и ввозили в США китайские товары. Виноваты не они, а злодеи Ху и Си, которые построили электростанции, дороги, порты, торговый флот, установили низкий курс и давали правительственные гарантии сохранности инвестиций, чтобы американцам было выгоднее вести бизнес.

«Мы не можем позволить Китаю насиловать нашу страну», — кричал Трамп. Это тот случай, когда изнасиловавший жертву злодей не просто говорит, что «сама виновата», но и утверждает, что она была так хороша, что его самого следует считать жертвой изнасилования. Высшее мастерство геббельсовщины, то есть «политтехнологических наук».

Правда, 2017 — первый год президентства Трампа — стал особым в отношениях США и КНР. Вновь избранный президент США встретился с председателем Си в Америке, а потом съездил в Китай. Стороны обменивались комплиментами, заключили ряд крупных контрактов, которые потом были сорваны. Трамп даже сказал, что во всех проблемах США виноваты не китайцы, а Обама. А спикеры президента уточнили, что твит о том, что глобальное потепление специально придумали в Китае, был шуткой.

Если резюмировать все известные признаки тех переговоров и заявлений, то можно сказать, что это была ковбой-дипломатия в трамповском стиле. Он пытался нахрапом решить проблему Китая, встретиться с Си, подкинуть ему деньжат, показав, кто в доме хозяин. Сделать дипломатический предупредительный выстрел в воздух. Нечто подобное Трамп исполнил и с Ким Чен Ыном. Но ни там, ни там это не сработало. Уже в следующем году была запущена эпопея с торговой войной.

Период с 2018 г. по настоящее время в отношениях КНР — США можно объективно охарактеризовать как период максимальной деградации, развития конфронтации, но при условии чрезвычайной экономической связанности двух стран.

Со стороны США старое противоречивое расхождение политической и экономической сфер постепенно приходит к единству враждебного отношения, но экономика не позволяет это сделать быстро из-за взаимозависимости производства и сбыта. Политические метания американского руководства, о которых пойдёт речь ниже, так или иначе укладываются в этот общий вектор скатывания к новой холодной войне.

Со стороны Китая наблюдается максимальное оттягивание неизбежной холодной войны, попытки как-то с субъективной стороны затормозить развитие конфронтации, выиграть время. Однако при этом руководство КНР не идёт ни на какие реальные уступки, готово только к бесконечным обсуждениям и консультациям.

Примерами курса китайцев на сглаживание отношений с США являются позиции КНР по ядерной программе КНДР и украинскому конфликту. И там, и там КНР формалистски нейтральна, боится быть обвинённой в вовлечённости в однозначно антиамериканские военно-политические процессы.

Северная Корея — единственная страна, имеющая договор с Китаем о военной помощи в случае нападения. Усиление её военного потенциала ядерным арсеналом абсолютно выгодно КНР. Но КНР в угоду США выступает против ядерного вооружения Северной Кореи.

С Украиной похожая ситуация. С одной стороны, Китай обвиняет НАТО и США в конфликте, выражает поддержку права РФ на обеспечение безопасности, с другой — выступает за прекращение огня и территориальную целостность Украины. Дипломатическая противоречивость КНР связана прежде всего с курсом на оттягивание неизбежной конфронтации.

В реальности же оказывает ли Китай помощь КНДР в ядерных и ракетных технологиях или РФ, например в разведданных, неизвестно. Американцы тоже не торопятся обвинять китайцев, потому что тем самым точно развяжут им руки.

Разница подходов к двусторонним отношениям оставляет инициативу за США. Трамп в продолжение своей антикитайской риторики за свой президентский срок последовательно совершил две попытки нанести упреждающий и сокрушительный удар по Китаю. Сначала в области экономики, затем уже в политике.

Первоначальный замысел состоял в том, чтобы подорвать экономический рост Поднебесной, развязав торговую войну. Крах экономики КНР должен был вызвать кризис в её внешнеполитической активности и заставить отказаться от проекта «Один пояс».

Смысл торговой войны, объявленной правительством США в 2018 г., состоял в том, чтобы уничтожить условия для оттока капиталов в Китай и притока китайских товаров на внутренний рынок Америки. По сути, речь идёт об обычном протекционизме с введением пошлин: на солнечные батареи — на 30%, сталь — на 25%, оборудование и машины — на 20%, алюминий — на 10%. Они, по логике инициаторов торговой войны, должны были вернуть производства на территорию США и вызвать кризис перепроизводства в самом Китае. Однако максимальная трамповская решительность на словах компенсировалась максимальной самостоятельностью и эгоизмом бизнеса. Руководство США, вместо того чтобы собрать вместе основных владельцев «заводов, газет, пароходов» и убедить их в стратегической обоснованности своих действий для их же собственных интересов, пошло на формально-юридическое регулирование. Но власть в Америке бизнесу не указ. Поэтому все потуги Трампа оказались половинчатыми, вскрылся миллион юридических лазеек, но самое главное, правительство США своими же действиями развязало руки товаровладельцам для поднятия цен на внутреннем рынке.

Одним из важнейших элементов торговой войны был психологический эффект. Действия правительства Трампа широко освещались в западной прессе, сотни статей и репортажей прочили скорый крах китайской экономике по поводу и без. Короче говоря, присутствовал элемент запугивания в том числе китайской общественности. Но это не сработало прежде всего потому, что внутри Китая достигнут высокий уровень доверия к власти, а потоки информации находятся под цензурой.

О результатах торговой войны для США, Китая и мировой экономики написано много статей и выпущено немало докладов. В зависимости от ориентации авторов приводятся разные цифры и обосновываются разнонаправленные выводы. Однако в аспекте развития отношений КНР — США бесспорно следующее. Трамп не стал великим реформатором экономической политики США. Обрушить экономику или существенно замедлить темпы роста Китая не удалось. Подорвать проект «Один пояс» и программу «Сделано в Китае — 2025» не вышло. Запустить реиндустриализацию в США в требуемых объёмах не получилось.

Главной причиной неудачи торговой войны для США стал сам рынок с его бурной стихией интересов участников. Во-первых, капитал не торопился соблюдать введённую государством дисциплину. Во-вторых, зависимость китайской экономики от американской оказалась переоценённой (на таком огромном и запутанном рынке, как мировой, чрезвычайно сложно адекватно что-то просчитать). В-третьих, бить торговыми ограничениями по экономике, значительная часть которой директивно-плановая и подконтрольна правительству, в целом не очень эффективно, а руководство КНР вполне открыто парировало пошлинное снижение экспорта расширением внутреннего спроса. В результате торговой войны потребительские цены в США выросли, а в Китае снизились. Либеральные экономисты запишут это в успехи политики Трампа, усмотрев рост привлекательности американской экономики и снижение китайской, однако практика показывает, что эти догматы работают только на бумаге профильных изданий. В настоящее время вклад потребления в экономическое развитие КНР, по мнению китайских властей, достиг уже 77%.

Единственное, в чём Китай проиграл, — это снижение капиталовложений. Однако при Си китайский рынок труда уже давно утратил былую привлекательность, зарплаты уверенно растут и сами китайские компании часто переносят производства за рубеж. На экономическое положение страны это существенного влияния не оказало. Тем более если учитывать ту встряску, которую экономике устроило само китайское правительство в годы пандемии.

Для мира же главным итогом торговой войны и той «новой реальности», которая сложилась (ибо пошлины ни одна из сторон не ослабила до сих пор), стало окончательное сворачивание той глобализации, которую тридцать лет продвигал Запад.

Потерпев поражение в торговой войне, руководство США объявило Китаю новую холодную войну и попыталось сплотить под идеологией антикоммунизма Европу по старым добрым лекалам из 1950-х.

Сознавая провальность своих действий в экономической сфере, руководство США решило повысить ставки и синхронизировать усилия в политической. В 2020 г. по всем правилам политического жанра, с присущим символизмом (в библиотеке Никсона) наиболее грамотный и начитанный член команды Трампа — госсекретарь Помпео — произнёс историческую речь о полном отказе от никсоновского наследия по Китаю и начале новой холодной войны против коммунизма. Это должно было возвестить о смене стратегического курса США в первую очередь финансовым и корпоративным элитам и «союзным» правительствам Европы.

Речь по стилю была направлена не на внешнюю аудиторию и не на электорат, а обращена к элитам. Вообще, речь Помпео — один из самых откровенных, хоть и лживых, документов современной истории. Большая редкость для американской политики, в которой не принято почти ничего излагать прямо.

«Моя цель, — говорил Помпео, — чётко дать понять, что угрозы американцам, на устранение которых направлена политика президента Трампа в отношении Китая, реальны, и мы выработали стратегию по защите этих свобод».

(Продолжение 7-й части следует)

[Александр Васильевич]

(Продолжение 7-й части)

Иными словами, дорогие толстосумы, воротилы, идеологи, премьеры, президенты и прочие важные люди, то, о чём целыми днями твитит Дональд, не шутки, Китай скоро нас поборет.

«Какие реальные результаты может продемонстрировать американский народ через 50 лет после начала взаимодействия с Китаем? Подтвердились ли теории наших лидеров, которые предлагали эволюцию Китая к свободе и демократии? Это китайское определение взаимовыгодной ситуации?

И центральный вопрос, с точки зрения государственного секретаря: повысилась ли безопасность Америки? Добились ли мы большей вероятности мира для себя и всего мира для поколений, которые последуют за нами?

Мы должны признать горькую правду. Нам следует признать суровую истину, которой мы должны руководствоваться в предстоящие годы и десятилетия: если мы хотим иметь свободный XXI век, а не китайский век, о котором мечтает Си Цзиньпин, старая парадигма слепого взаимодействия с Китаем просто не сможет этого обеспечить. Мы не должны продолжать ее и не должны возвращаться к ней».

Иными словами, Никсона с его благодушной стратегией — на свалку истории, пришло время решительных действий.

Помпео отдельно оговорился о предательской политике американских корпораций, побоявшись, правда, упрекнуть их по экономике:

«Мы открыли свои объятия китайским гражданам только для того, чтобы увидеть, как Коммунистическая партия Китая использует в своих целях наше свободное и открытое общество. Китай посылал пропагандистов на наши пресс-конференции, в наши исследовательские центры, в наши средние школы, в наши вузы и даже на наши родительские собрания.

Мы маргинализировали наших друзей на Тайване, который впоследствии расцвел и превратился в энергичную демократию.

Мы предоставили Коммунистической партии Китая и самому режиму КНР особый экономический режим, только чтобы увидеть, что КПК настаивала на замалчивании своих нарушений прав человека в качестве цены за допуск западных компаний в Китай.

Посол О’Брайен на днях привел несколько примеров: компании Marriott, American Airlines, Delta, United удалили ссылки на Тайвань со своих корпоративных сайтов, чтобы не злить Пекин.

В Голливуде, расположенном не слишком далеко отсюда, — эпицентре американской творческой свободы и самозваных арбитров социальной справедливости, — самоцензура подавляет даже самые мягкие неблагоприятные ссылки на Китай.

Это корпоративное непротивление КПК имеет место и во всем мире.

И насколько успешна эта корпоративная верность? Вознаграждается ли эта лесть? Приведу цитату из речи генерального прокурора Барра. В своем выступлении на прошлой неделе он сказал: “Конечная амбиция правителей Китая — не торговать с Соединенными Штатами, а грабить Соединенные Штаты”.

Китай похитил нашу ценную интеллектуальную собственность и коммерческие тайны, вызвав потерю миллионов рабочих мест по всей Америке.

Он вывел цепочки поставок из Америки, а затем добавил в них элемент рабского труда.

Он сделал ключевые судоходные пути мира менее безопасными для международной торговли.

Президент Никсон однажды сказал, что боится, что создал “Франкенштейна”, открыв мир для КПК, и вот к чему мы пришли».

В некотором смысле Помпео прав, КПК действительно сумела грамотно воспользоваться жадностью, самовлюблённостью и беспечностью американцев, сыграть на их главной слабости — деньгах. Однако похабства и чванства, конечно, Помпео не занимать. Всё-таки Китай — это большая страна с огромным населением, тысячелетней историей и главным фактором его роста и превращения в мировую державу является китайский народ и его руководители, а не торговля с США. Да и до конца 1970-х КНР уже стала промышленной, ядерной и космической державой безо всяких американцев и вопреки их санкциям и давлению. Помпео открыто признал, что американская стратегия по Китаю провалилась, но записал при этом экономические успехи Китая на свой счёт.

Поскольку убедить собственные элиты в китайской угрозе не особо получилось, руководство США, словами госсекретаря, воспользовалось пожелтевшими конспектами из эпохи маккартизма:

«Мы должны помнить, что режим КПК является марксистско-ленинским режимом. Генеральный секретарь Центрального комитета КПК Си Цзиньпин искренне верит в несостоятельную тоталитарную идеологию.

Именно эта идеология определяет его многолетнее стремление к глобальной гегемонии китайского коммунизма. Америка больше не может игнорировать фундаментальные политические и идеологические различия между нашими странами, так же как КПК никогда не игнорировала их.

...Мы, свободолюбивые страны мира, должны побудить Китай к переменам, как и хотел президент Никсон. Мы должны побудить Китай к более творческим и настойчивым переменам, потому что действия Пекина угрожают нашим гражданам и нашему процветанию.

Мы должны начать с изменения того, как наши граждане и наши партнеры воспринимают Коммунистическую партию Китая. Мы должны говорить правду. Мы не можем относиться к этому варианту Китая как к нормальной стране, подобной любой другой.

...Мы знаем, что Народно-освободительная армия Китая (НОАК) также не является нормальной армией. Ее цель — поддерживать абсолютное правление элит Коммунистической партии Китая и расширять китайскую империю, а не защищать китайский народ.

…Но наш подход не может просто быть жестким. Это вряд ли приведет к желаемому результату. Мы также должны привлекать к диалогу и расширять возможности китайского народа — динамичного, свободолюбивого народа, который совершенно отличается от Коммунистической партии Китая… В течение слишком многих десятилетий наши лидеры игнорировали, преуменьшали значение слов храбрых китайских диссидентов, которые предупреждали нас о характере режима, с которым мы сталкиваемся.

...КПК повторяет некоторые из тех же ошибок, которые совершил Советский Союз, — отчуждение потенциальных союзников, подрыв доверия внутри страны и за рубежом, отказ от прав собственности и предсказуемого верховенства закона.

...Я верю, что мы сможем защитить свободу, потому что она сама по себе так привлекательна. Посмотрите, как гонконгцы стремятся эмигрировать за границу, поскольку КПК усиливает контроль над этим гордым городом. Они размахивают американскими флагами».

И всё в таком духе. Марксизм-ленинизм снова угрожает демократии, все на борьбу с китайской коммунистической империей зла!

Есть ли в словах Помпео доля истины? Думается, есть.

Действительно, КПК — это марксистско-ленинская партия, которая умело применила свои подходы в формировании и развитии смешанной экономической модели вроде той, что была у нас в годы НЭП. Но угрозы «мировой революции» и распространения китайской модели где-то за пределами Поднебесной — это преувеличение и выдумка. КПК пытается делиться своим опытом с другими странами, но не более. И, кстати, никому он особо не нужен.

Отдельно можно отметить, что КПК даже не заикается о какой-либо национализации, экспроприации, тем более зарубежных активов. Наоборот, все время подчёркивает, что развитие рыночных отношений — это её приоритет, а зарабатывать в Китае абсолютно безопасно. И всё это, в общем-то, не только на словах, никаких признаков обратного не наблюдается.

Причём здесь нужно ещё понимать две вещи, которые резко отличают то, что было в СССР, и то, что имеется в Китае. Во-первых, в ходе китайской революции экспроприация как способ перехода к социализму применялась крайне ограниченно, только в отношении прямо враждебных сил. Мао использовал в основном национализацию через выкуп. Во-вторых, не стоит сравнивать скорость сворачивания НЭП у нас и гипотетическую скорость сворачивания НЭП в нынешней КНР. ВКП(б) Сталина была достаточно компактной организацией, а аппарат государства по нынешним меркам просто миниатюрным. И даже в таких условиях понадобилось несколько лет, чтобы свернуть НЭП. КПК же — просто гигантская, стомиллионная партия, контролирующая исполинский по размеру госаппарат и целый слой наёмных менеджеров корпораций. Развернуть эту машину на 180 градусов можно только постепенно, иначе она просто развалится. История политического, идеологического и организационного развития КПК с начала 1990-х гг., когда партия начала численно расти высокими темпами, демонстрирует её эволюционно-бюрократический характер. Это понимает даже Помпео, поэтому он ничего не сказал про риск экспроприации американских капиталов в Китае. В это уж совсем бы никто не поверил.

Что же касается форменного антикоммунизма речи, то в реальности Помпео, руководству США и их элитам плевать на идеологию, на порядок организации власти в других странах и соотношение частной и государственной собственности где бы то ни было, как и на права человека. Их беспокоят только перспективы роста конкуренции на мировом рынке и в мировой политике. Но притом они, конечно, не прочь развалить Китай на мелкие княжества, чтобы наложить лапы на ресурсы, производства и рабочую силу. За такое «распространение демократии» американцы всегда выступают двумя руками.

Пояснив своим элитам по поводу новой стратегии по Китаю, Помпео призвал «союзников» в новую холодную войну:

«Пришло время для свободных стран действовать. Не все страны будут подходить к Китаю одинаково, и они не должны это делать. Каждой стране придётся прийти к собственному пониманию того, как защитить свой суверенитет, как защитить свое экономическое процветание и как защитить свои идеалы от щупалец Коммунистической партии Китая.

Но я призываю каждого лидера каждой страны начать с того, что сделала Америка — просто настаивать на взаимности, настаивать на прозрачности и подотчетности со стороны Коммунистической партии Китая. Она включает кадровый состав правителей, которые далеко не однородны.

И эти простые и мощные стандарты позволят многого добиться. Слишком долго мы позволяли КПК устанавливать условия взаимодействия, но больше не будем этого делать. Свободные страны должны задавать тон. Мы должны действовать по тем же принципам.

Мы должны провести общие линии на песке, которые не смогут быть размыты уступками КПК или ее уговорами. Именно это недавно сделали Соединенные Штаты, когда мы раз и навсегда отвергли незаконные притязания Китая в Южно-Китайском море, когда мы призвали страны стать “чистыми странами”, чтобы личная информация их граждан не попала в руки Коммунистической партии Китая. Мы сделали это, установив стандарты.

...Мы не можем повторить ошибки прошлых лет. Вызов со стороны Китая требует усилий, энергии со стороны демократий — европейских, африканских, южноамериканских и особенно демократий Индо-Тихоокеанского региона.

И если мы не будем действовать сейчас, в конечном счете КПК подорвет наши свободы и разрушит основанный на правилах порядок, который наши общества так усердно строили. Если мы сейчас преклоним колено, то дети наших детей могут оказаться бессильны перед Коммунистической партией Китая, чьи действия являются главной проблемой сегодня в свободном мире.

Генеральному секретарю Си не суждено вечно тиранить людей внутри Китая и за его пределами, если мы не допустим этого.

Речь идет не о сдерживании. Не совершайте ошибки. Речь идет о сложном новом вызове, с которым мы никогда раньше не сталкивались. СССР был закрыт от свободного мира. Коммунистический Китай уже находится в пределах наших границ.

...Может быть, пришло время для новой группы стран-единомышленников, нового союза демократий... Защита наших свобод от Коммунистической партии Китая — это миссия нашего времени, и Америка идеально подходит для того, чтобы возглавить ее, потому что наши основополагающие принципы дают нам такую возможность».

Естественно, Китай был обвинён также в искусственном происхождении коронавируса, росте ядерного потенциала и вообще во всех смертных грехах.

Разумеется, речь Помпео была только подступом к формированию «лагеря демократии против Китая». За ней последовали практические шаги по склонению других стран к солидарности с данной стратегией.

Европа отреагировала на новый курс США крайне вяло, ни одна крупная страна не поддержала идею новой холодной войны. Не стоит забывать, что 2020–2021 были годами наибольшей независимости Европы от Америки. Индия тоже не бросилась подключаться к «союзу демократий».

В итоге США сколотили военный блок из Англии и Австралии (AUKUS), к которому потом присоединят свой главный резерв в регионе — Южную Корею и Японию.

В общем, если считать, что такая пафосная и «историческая речь» была нужна, чтобы подтянуть Англию и Австралию, то она безусловно выполнила свою задачу. Во всём другом это был удар мимо кассы.

Китайская реакция на речь Помпео последовала только через месяц. КПК решила в качестве посыла и ответного символизма местом речи министра иностранных дел Ван И избрать Париж, а именно Французский институт международных отношений, который знаменит изучением СССР и России. Сам ответ был максимально скучным и ожидаемым:

«Возрождение Китая направлено на могущество государства, процветание нации и счастье народа. Некоторые считают, что возрождение Китая преследует цель изменить или даже завоевать мир, однако подобные утверждения являются незнанием китайской истории и китайской цивилизации. В крови китайской нации нет гена агрессии. Стремление к миру и гармонии укоренилось в сознании китайцев, служит культурным источником выдвинутой КНР инициативы сообщества с единой судьбой для всего человечества».

«Китай выступает категорически против любого замысла относительно новой холодной войны».

«Необходимо твердо защищать мультилатерализм и бороться с односторонними актами буллинга... необходимо и дальше расширять взаимовыгодное сотрудничество и бороться с изоляцией и разрывом связей... необходимо совместно преодолеть глобальные вызовы».

И всё в таком духе.

Впрочем, в китайских СМИ Трампу давались более хлёсткие характеристики: «иррациональная личность», «болтун и клоун», «эксцентричный и капризный» и т. п. Была даже информация, что редакции получили от властей указание прекратить использование агрессивных и оскорбительных выражений в отношении президента США.

(Окончание 7-й части следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание 7-й части)

На фоне торговой войны США организовали ряд провокаций по Тайваню и допустили скандал с переговорами на Аляске. Отношения между странами перешли в стадию холодной конфронтации, но на этот раз уже не только в политической плоскости, но и в экономике.

Перед новой администрацией Байдена встал вопрос о том, что и как делать дальше. Побороть Китай экономически не получилось. Организовать более-менее крупный политический фронт тоже не вышло. Выделить ещё большие средства на армию проблематично. Возвращаться к старому формату отношений, во-первых, невыгодно чисто внутриполитически, так как оппозиция сразу запишет Байдена и его команду в китайские агенты, во-вторых, неразумно стратегически, так как оценки угрозы экономического и политического роста Китая только растут. Притом корпоративные и финансовые элиты так и не выработали консолидированной позиции, юани всё ещё греют карманы многих олигархов.

Вместе с тем в руководстве США с середины 2010-х гг. сложилось мнение, что с глобально-политической точки зрения необходимо замкнуть вокруг Китая кольцо враждебных сил для максимального усиления давления на него. Ключом для решения этого вопроса является Россия, которая имеет гигантскую по протяжённости сухопутную границу с Поднебесной и осуществляет поставки стратегических ресурсов в Китай. Переманивание РФ на сторону США или смена власти в России на проамериканскую стало бы выигрышной партией в конфронтации США с КНР. Кажется, это и было одной из весомых причин резкого обострения отношений с Россией к началу 2020-х гг. И началось всё вовсе не с СВО. Сначала была попытка переворота в Белоруссии, затем в Казахстане. Истории со Скрипалём и Навальным были призваны сформировать из России образ врага Запада. Украина же стала последней каплей.

Сейчас уже всем по обе стороны украинского фронта понятно, что ВСУ несколько лет готовились как ударный отряд НАТО, а старт СВО объективно стал упреждающим ударом. Сложно представить, каковы были бы последствия, если бы СВО начал Зеленский в попытке уничтожить ЛДНР и отбить Крым. А это бы неизбежно произошло, и тоже с «Хаймарсами», «Леопардами», «Абрамсами», но при куда более невыгодных для нас военно-тактических условиях.

Не стоит верить в пропаганду Запада и либералов-западников, что огромная, сильная, агрессивная Россия напала на маленькую, слабую, миролюбивую Украину. США и Запад превратили Украину в агрессивное, милитаристское образование, суть которого состоит в том, чтобы воевать с Россией до полного истощения ресурсов. Если бы не случилась СВО, если бы первоначальная инициатива была на стороне ВСУ, то понадобилось бы кратно большее напряжение сил, чтобы даже защитить Донбасс и Крым, не говоря о полной ликвидации угрозы со стороны украинского режима. Более того, все разговоры Зеленского про границы 1991 г. — не более чем уловка. Атаки на белгородчину, Курск и другие приграничные регионы не дадут соврать.

Сосредоточив усилия на раздувании военного конфликта в Европе, команда Байдена задвинула риторику о новой холодной войне, определив, что США взяли курс «на сдерживание Китая как в экономическом, так и в политическом плане». Уже это было ревизией Помпео и Трампа, которые прямо говорили обратное, что необходимо не сдерживание, а натиск, новая холодная война против коммунизма. Но при этом курс Байдена нельзя назвать возвратом к старому никсоновскому формату. AUKUS был создан уже при Байдене, провокации вокруг Тайваня тоже организованы при его руководстве, да и торговую войну никто не прекращал.

Что стало причиной некоторого отступления США — неудачи первого этапа развязывания холодной войны, внутренние дебаты о подходе к Китаю или желание сначала расправиться с Россией, а затем сосредоточиться на Китае, не вполне ясно. Но точно не стоит верить в то, что очередной тактический зигзаг США вызван сменой лиц у власти с республиканцев на демократов. Скорее наоборот, постановка у власти команды Байдена и тактическое отступление в агрессии против Китая имеют одну причину. Трамп и его команда предложили американской олигархии своё видение внешней политики, оно показало свою несостоятельность, поэтому право «порулить» перешло к их оппонентам из демократической партии.

Примерно такого же мнения придерживались и в Китае. Большинство китайских экспертов по международным делам ещё до прихода Байдена к власти считали, что, во-первых, в США имеется абсолютный двухпартийный консенсус по вопросу необходимости сдерживания и борьбы с Китаем, во-вторых, за фазой агрессии последует фаза более осторожной политики в области торговых отношений и военного противодействия, в-третьих, давление на высокотехнологичные отрасли будет только усиливаться, так как это наиболее чувствительная сфера для Америки.

В ноябре 2022 г. Байден провёл очную встречу с Си, на которой три часа за закрытыми дверями обсуждались так любимые на Западе «красные линии».

«Мы будем активно соперничать, — заявил Байден, — но я не стремлюсь к конфликту, я стремлюсь к тому, чтобы регулировать это соперничество ответственным образом».

Тем самым США продемонстрировали слабость и страх перед открытой конфронтацией с КНР. Китайцы же, вместо того чтобы этой слабостью воспользоваться, продолжили свою примиренческую линию.

«Китай никогда не стремился изменить международный порядок, он не вмешивается во внутренние дела США и у него нет намерения бросать вызов США или вытеснять их», — повторил Си.

Публично «красные линии» со стороны США очерчены не были, совместной пресс-конференции после встречи не последовало. По Украине смогли «договориться» только о том, что обе стороны считают недопустимым применение ядерного оружия. Короче говоря, встреча никаких реальных результатов не принесла, кроме мутной формулировки формата отношений между странами — «ответственное соперничество».

Американская линия на ослабление конфронтации, правда в основном на словах, получила наиболее полное отражение в речи советника по нацбезопасности Салливана от апреля 2023 г., которая претендовала не только на новую внешнеполитическую программу США старо-нового кандидата Байдена, но и на некий двухпартийный компромисс. Согласно ей руководство США признало, во-первых, что рыночная экономика американского образца оказалась неэффективной и проигрывает китайской, во-вторых, что рыночная экономика и неуёмная либерализация привели к расслоению и это грозит внутриполитическим кризисом, в-третьих, что упор на финансовый сектор и сферу услуг был ошибкой и привел к деиндустриализации страны, в-четвёртых, что глобализация больше невыгодна Америке и, в-пятых, что бороться с изменениями климата нужно без ущерба для индустрии. Как видно, команда Байдена впитала часть республиканских тезисов.

Центральным элементом новой программы стала реиндустриализация Америки, то есть то, что говорил и пытался реализовать Трамп. Однако разница между подходом республиканцев и демократов состояла в том, что первые уповали только на протекционизм, а вторые завели речь о кейнсианстве, то есть активной роли государственного капитала в экономике.

В отношении Китая Салливан повторил сказанное его шефом ранее:

«Мы не прекращаем торговлю… Соединенные Штаты продолжают поддерживать прочные торговые и инвестиционные отношения с Китаем… мы конкурируем с Китаем по нескольким направлениям, но мы не стремимся к конфронтации или конфликту».

При этом США предложили ряд альтернатив проекту «Один пояс» для других стран, прежде всего PGII (Партнерство в интересах глобальной инфраструктуры и инвестиций), пообещав аж триллионы долларов инвестиций бедным странам.

С речи Салливана прошло почти полтора года, но никаких сущностных экономических реформ всё ещё не последовало. Видимо, бюрократическая громада американского государства начнёт шевелиться только после выборов, а сейчас политическая верхушка ждёт одобрения и реакции финансовых элит. Задел Салливана не менее масштабный, чем «новый курс» Рузвельта. Впрочем, реализацию этой «перестройки», как её окрестили в американской прессе, могут переложить и на республиканского кандидата, ибо она действительно по содержанию компромиссная. Тем более Трампа, похоже, будут «снимать с пробега», а это, как мне кажется, снижает шансы на победу Байдена.

Последние два года США, не отказываясь от санкций, торговой войны и экономической конфронтации с Китаем, в политической сфере имитируют разрядку. Возобновились контакты и встречи на высоком уровне, в настоящее время готовится саммит Си и Байдена. Намедни, в сентябре 2023 г., Ван И встречался с Салливаном и, как обычно, договорился договариваться дальше. Однако пока речь идёт лишь об остановке роста напряжённости, какой может быть компромисс между США и КНР, неясно. Вернее, понятно, что США продолжат пытаться разделить с Китаем мир на сферы влияния, а Китай снова откажется от подобных гегемонистических замашек.

В литературе принято всячески хвалить разрядки в отношениях между сверхдержавами. Выступать всегда за мирное и бесконфликтное разрешение противоречий и решение проблем. Однако практика холодной войны США и СССР не особо располагает верить в силу абстрактного гуманизма.

Дело в том, что пока в противостоянии СССР и Запада до и после начала холодной войны инициатива была за нашей страной, разрядки и договорённости использовались во благо СССР. Причём Сталин не боялся бить японцев в Монголии, нападать на Финляндию, присоединять Западную Украину, Белоруссию, Прибалтику и Бессарабию, поддерживать установление народно-демократических режимов в Восточной Европе. Его не пугало исключение из Лиги Наций и осуждение из Вашингтона, Лондона и Парижа, потому что руководство СССР считало, что история его оправдает.

Когда же после смерти Сталина СССР утратил инициативу в противостоянии с Западом, все разрядки, переговоры и послабления всегда играли против него. США хитро использовали наивное благодушие и миролюбие руководства КПСС.

История холодной войны учит, что она завершилась не посредством компромиссов и договорённостей, а через ликвидацию одной из сторон.

К тому же неправильно считать, что в борьбе великих держав нет правых и виноватых, прогрессивных и реакционных сил, что они равнозначны для истории, для будущего человечества. Даже если все стороны противостояния малосимпатичны и неоднозначны, всегда есть «меньшее из зол» для нас, обычных людей, для будущего нашей планеты. Поэтому нет никаких сомнений, что всякое ослабление гегемонии США есть прогрессивная тенденция мировой политики. США давно превратились в бандитствующее государство.

Руководство КПК, с одной стороны, всё это понимает и признаёт, что в идеологии партии антиимпериалистическая направленность даже развивается. Но, с другой стороны, Китай всё больше склоняется к позднесоветской политике умиротворения и поиска некоей стабильной устойчивости. Китай уповает на ООН, не желает формировать антиимпериалистический блок стран и всячески уклоняется от конфронтации с США, как будто не признавая её неизбежность.

Судить о механизмах и внутренних пружинах формирования политики КПК непросто, но несколько вещей сказать можно, как и сделать предположений.

Во-первых, с точки зрения идеологии и программной стратегии КПК в Китае до 2050 г. происходит строительство первого этапа социализма, той самой смешанной экономики, «социалистического рынка» при диктатуре КПК. В результате КПК планирует получить страну, которая будет экономическим лидером во всём, с зажиточным населением и опережающими технологиями. Поэтому ввязываться в холодную войну с США сейчас им кажется преждевременным, они предпочитают тянуть время, которое, как им кажется, работает на Китай.

Во-вторых, нам издалека кажется, что китайское общество достаточно монолитно, что китайцы — это такие послушные, боязненные азиаты-патриоты, которые ходят строем по указке партии и своего вождя Си. На самом деле это далеко не так. В КПК идёт ожесточённая внутрипартийная борьба, а абсолютное большинство простых китайцев — самые банальные обыватели, которые думают не о том, как уничтожить американский империализм, а об ипотеках, кредитах и иномарках. Поэтому управлять Китаем — означает в том числе подстраиваться под сознание и чаяния народных масс. Несмотря на усилия пропаганды КПК, китайское общество пока не особо готово к лишениям и военных конфликтам. Особенно слои богатых китайцев.

В-третьих, руководство КПК, как говорилось выше, значительно сковано масштабами аппаратов партии и государства. Мобилизационный характер политики пробуксовывает в болоте бюрократии, КПК испытывает сильный недостаток в идейных и компетентных кадрах. Это хорошо видно по содержанию отчётных докладов на съездах партии. Управлять большим государством вообще всегда очень сложно, а заставить его оперативно действовать в быстро меняющейся обстановке глобального конфликта — вдвойне.

Поэтому получается, что отношения КНР и США стихийно деградируют под действием объективного фактора — экономическое и политическое развитие Китая происходит в ущерб американской гегемонии. А внутренние условия для перехода к открой конфронтации, хотя бы в форме холодной войны, ещё только вызревают. Причём как внутри США, так и внутри КНР. Однако так или иначе, если характер власти в странах не поменяется, столкновение КНР и США неизбежно. Только история рассудит, кому окажется выгодной временная разрядка.

Анатолий Широкобородов,
специально для alternatio.org

https://alternatio.org/articles/articles/item/124624-otnosheniya-knr-i-ssha-chast-vii-holodnaya-voyna-ili-holodnyy-mir