МЕТАФИЗИКА КРИЗИСА

[Николай ПЕРЕЯСЛОВ]

Крушение рынка банковских деривативов
как отражение литературного процесса 1990-2000-х годов


Ничего в этом мире не возникает на пустом месте, не посылая нам заблаговременных сигналов о своём грядущем приближении. Если внимательно читать Евангелие, можно увидеть всё, что нас ожидает впереди, причём не только в виде буквально высказанных апостолами конкретных пророчеств.
Пристальное чтение евангельских текстов даёт нам непосредственно сам ключ к пониманию того, где искать предпосылки к ещё только назревающим мировым катаклизмам, и этот ключ заключён в открывающей текст Евангелия от Иоанна строчке «В начале было Слово», настолько часто цитируемой, что читатель уже перестал воспринимать суть того, что в ней сказано. А она ясно говорит нам о том, что любому событию предшествует информация о нём, причём информация именно в виде текста, так как в начале всего, говорит Иоанн, находится — слово.
Если мы посмотрим под этим углом на историю русской литературы, то увидим, что очень многие этапы её развития как бы предсказывают (или даже предопределяют) собой те социально-экономические и политические схемы, по которым будет идти в дальнейшем становление нашего государства.
Ещё В.В. Розанов озвучил мысль о том, что именно в литературе, вокруг литературы и посредством литературы готовились все исторические преобразования и перемены в России, все социальные сдвиги и перевороты, все культурные проекты, все философские, религиозные, этические, эстетические, да и конкретно-научные теории... Так, например, если мы посмотрим в свете вышесказанного на древнерусские летописи, то мы увидим, что описываемые в них дела древнерусских князей постоянно проецируются на близкие им по нравственному содержанию сюжеты Священного Писания — так, чтобы на фоне примеров из жизни Каина, Авеля, Иуды или святых мучеников христианства читателям была ясно видна и понятна сущность поступков того или иного князя. При этом главным для авторов летописных статей является единство Русской Земли и работа по её собиранию и укреплению вокруг общего административного и духовного центра.
Распрограммируясь в реальной жизни тех лет, данный литературный метод диктовал собой аналогичную схему и для создания единого Российского государства, которое, точно летописная книга из отдельных глав, складывалось из разрозненных удельных княжеств вокруг объединяющей славянские племена Православной Церкви.
Практикующиеся параллельно с летописями жанры жития, слова, послания и многочисленные духовные стихи имели характер неофициальных идеологических директив, почти законодательных указов, и закрепляли в сознании читателей основополагающие гражданские и религиозные принципы жизни. Это способствовало идейной цементации общества и слиянию удельных княжеств в государственный монолит.
Появляющиеся в дальнейшем жанры хождения, повести, сказания, первые художественные произведения, светские стихи и поэмы в значительной мере раздвинули творческие рамки русской литературы, оказав тем самым метафизическое воздействие и на стремление растущего российского государства к расширению своих реальных границ. В практическом плане это материализовалось в освоении сибирских земель, присоединении Крыма, петровских войнах за выход к Балтийскому морю и других этапах приращивания российских земель и увеличения государственных территорий.
Сильнее всего влияние литературных тенденций на исторические процессы дало себя знать в XIX — начале XX веков, когда литературу начали взрывать изнутри темы нетерпимости и бунта против устоявшихся литературных форм и традиционных эстетических канонов, что вывело на страницы литературных произведений таких героев как Пугачёв, Дубровский, Раскольников, Челкаш, Павел Власов и им подобные, а вскоре аукнулось стране реально прогремевшей социальной революцией, в кровавые клочья разметавшей не только традиционные литературные формы, но и само государство.
Последовавший вслед за этим период — это существование литературы в рамках жёсткого соцзаказа (а точнее сказать — госзаказа), давшее множество высокоидейных, правильных в воспитательно-патриотическом значении и нередко весьма талантливых, но отчасти скучноватых вследствие своей тематической предсказуемости произведений, что привело к двум внешне малозначительным, а по сути имеющим фатальное значение как для литературы соцреализма, так и самого СССР результатам. Предсказуемость искусства соцреализма, скука окружающей жизни и укрепляющееся в обществе неприятие социалистических идеалов, не подтверждаемых образом жизни партийных лидеров и не соизмеримых с жестокостью защищающей их карательной машины, породили эпидемию иронизирования над всем и вся, вылившуюся в лавину опошляющих и осмеивающих почти все социалистические святыни анекдотов, спрятанную в «кармане» почти каждого писателя «идеологическую фигу», а то и прямой диссидентский бунт, как это можно видеть в случае с творчеством Александра Солженицына.
Бунтуя против сковывающих творческую свободу рамок социалистического реализма, российская литература 1980-х годов снова ринулась ломать старые формы, навязывая читателям и издателям всевозможные авангардизмы, метеметафоризмы, концептуализмы и прочие экспериментальные творческие методы, вслед за которыми последовала и пресловутая перестройка, развалившая существовавший в форме классического венка сонетов СССР: входившие в него 15 республик напоминали собой 15 самостоятельных сонетов, написанных с единым для всех них правилом рифмовки и соединённых в общий поэтический цикл, сумма первых строчек которого образовывала скрепляющий весь венок сонет-«замок».
Здесь, в митинговые 1980-е, как раз и начинается тот самый этап развития русской литературы, внимательное знакомство с которым могло бы сделать нас намного более подготовленными к свалившемуся чуть позже на всех, точно снег на голову кризису.
«Хватит всех поучать! Литература должна развлекать читателя, и не более того!» — кричали воцарившиеся на всех литературных высотках постмодернисты, превращая литературу в занимательную интеллектуальную забаву сродни разгадыванию филологических кроссвордов.
Заняв место ненавидимого им соцреализма, постмодернизм быстро укрепился на ключевых позициях и стал директивным творческим методом в России. При этом он совершенно перестал создавать тексты, имеющие хотя бы какую-то самостоятельную идейную, социальную, философскую или художественную ценность. Не производя никаких реальных эстетических ценностей, литература постмодернизма и примыкающих к ней коммерческих направлений только бесконечно закладывала и перезакладывала в банк взятые ею под заведомо невозвратимые проценты акции литературы прежних лет, выжимая себе на её бесконечном опошлении и обхихикивании максимально возможные на то время дивиденды.
Однако, не подкреплённые никакими живыми чувствами, глубокими философскими идеями, важной социальной тематикой и подлинным психологизмом сюжеты постмодернистов и других представителей российской литературы коммерческого направления конца XX — первых лет XXI века только обесценивали литературное творчество, превращая создаваемые с его помощью произведения в испачканную никому ненужными буквами бумагу, переводя его из категории вечного капитала в не обеспеченные никакими реальными средствами векселя и акции, и ведя тем самым этот род искусства к неизбежному банкротству.
По сути дела, это именно писатели, а не финансисты начали производить на свет такой виртуальный продукт как деривативы, когда вместо написания собственных высокодуховных книг стали выпускать сочинения-пустышки, иронически обыгрывающие произведения других авторов, а вместо реальных художественных, идейных и эстетических ценностей стали преподносить читателю их бледные копии в виде растыканных среди интертекста цитат либо разбросанных по гипертексту ссылок, намекающих на наличие некоего мощного источника, где этих ценностей якобы — ешь, не хочу!
По оценкам международных финансовых экспертов, объёмы денег, которые вращаются сегодня во всём мире в сделках вокруг земных товаров, в десятки раз превышают стоимость всех тех товаров, которые в принципе могут быть произведены всей Земной экономикой. Проще говоря, когда предмета на самом деле нет, а сделка вокруг этого не существующего предмета есть — это и есть дериватив, а попросту говоря — фикция!
Именно в такую фикцию превратилась к 1990-м годам российская литература, символом которой стал жонглирующий костями великой советской поэзии Дмитрий Пригов. И если бы в конце XX века литература не была оттеснена либерал-реформаторами на обочину общественной жизни и изгнана в угоду светским сплетням со страниц почти всех современных газет России, то, глядя на стремительно заполняющийся поэтическими и прозаическими деривативами литературный процесс 1990-х годов и видя, как тотальная фикция вытесняет собой со страниц журналов и книг реальные художественные и духовные ценности, можно было без труда спроецировать это на простилающиеся впереди годы и увидеть там ту картину, которую мы наблюдаем сегодня в виде закрывающихся один за другим банков, выбрасываемых на улицу сотрудников и превращающихся прямо на наших глазах в кучи резанной бумаги многомиллионных счетов, фондов и состояний...
Сегодня всех в первую очередь интересует, как долго нам придётся находиться в состоянии кризиса — и ответ на этот вопрос тоже «вычитывается» из анализа состояния современной литературы. На данный момент можно с уверенностью сказать, что постмодернизм и другие творческие методы, принявшие условия его игры, «выели» почти всё, что было накоплено за предшествующие годы классической и советской литературой, и теперь вынуждены дублировать уже даже не копии пустышек, а — копии с копий пустышек, производя, таким образом, деривативы в квадрате.
Современная российская литература откровенно стоит сегодня на месте, ничего не анализируя, не прогнозируя, не создавая нового героя, не изображая широких характеров и не исследуя глубинные общественные процессы, — короче говоря, не развиваясь и не наращивая своего капитала. Она только бесконечно копирует показавшиеся ей однажды выгодными образцы коммерческих романов-однодневок, перенасыщая книжный рынок однообразными литературными дубликатами (как товарный рынок — китайским ширпотребом), и всеми силами противодействует появлению мощных, интересных, социально заряженных произведений.
Проецируя эту тупиковую для литературы тенденцию на плоскость завтрашнего развития отечественной экономики, мы не можем увидеть там ничего другого, кроме полной безвыходности и застоя, нарушаемых лишь недовольным ропотом политической оппозиции. Тупиковая ситуация в литературе — это чёткий сигнал о том, что лет через 10-15 (а, скорее всего, и раньше) аналогичная ситуация неизбежно повторит себя в политической и экономической жизни страны. Об этом говорит пример революции 1917 года, которой предшествовала произошедшая в начале двадцатого века вспышка целого «букета» формалистских течений в виде модернизма, символизма, футуризма и ряда на них похожих, требовавших «сбросить с корабля современности» Пушкина и все устоявшиеся формы и каноны искусства. Так было и в случае с перестройкой, о приближении которой красноречиво говорил произошедший на рубеже 1980-х годов всплеск творчества авангардистов, метаметафористов, концептуалистов, примитивистов и представителей других экспериментальных направлений в литературе, опирающихся в своей основе на разрушение утверждённых ранее форм и традиций литературы. Именно так же, как мы показали выше, произошло и в случае с нагрянувшим к нам финансовым кризисом, о котором тоже предупреждала нас российская литература, начавшая в 1990-е годы наводняться духовными деривативами, не подкреплёнными абсолютно никакими реальными ценностями.
Исходя из всего этого, становится отчётливо видно, что финансовой (как, впрочем, и политической) системе нынешней России необходим не столько дорогостоящий маркетинг, как о том думает большинство бизнесменов, и не столько высокозатратный пиар, как в том убеждены многие политические деятели, сколько высокоэффективная способность прогнозирования завтрашней ситуации, умение чётко видеть (а точнее сказать — пред-видеть) то, как будут развиваться в далёком и недалёком будущем события в стране и мире. О которых заблаговременно сигнализирует нам на различных этапах истории столь опрометчиво отодвинутый властью и бизнесом на задворки общественного сознания литературный процесс. И если мы действительно хотим, чтобы разоряющий нашу экономику кризис не просто поскорее закончился, но и никогда больше не повторился, то мы должны сами предопределять своё будущее, помогая литературному процессу расцвести таким пышным цветом, чтобы, повторяя потом себя по его калькам и матрицам, наша завтрашняя экономическая и политическая реальность напоминала Эдем, а не обглоданную жгучими суховеями пустыню.
Речь идёт о всемерной поддержке именно самого литпроцесса как такового, о создании таких условий, при которых начнётся возрождение всех его направлений и творческих методов, создание не вторичных текстов-пустышек, а обеспеченных самостоятельной ценностью, подкреплённых духоносным содержанием и глубоким нравственным смыслом произведений, что распрограммируется в будущем в расцвет всех форм малого и крупного бизнеса и замещение наполняющих финансовую систему деривативов полноценными акциями предприятий реального производства.
Напрашивается закономерный вопрос: почему же литература не встречает ниоткуда всемерной поддержки, почему никто не бросается ей на помощь, закладывая тем самым основу для завтрашнего процветания экономики России? Ведь не так далёк ещё пример литературы советского периода, когда, поддержанный и морально, и материально властью молодого социалистического государства, литературный процесс вошёл в русло своего стабильного поступательного развития, и это дало в дальнейшем проекцию на развитие всей экономики СССР, его промышленности, науки, культуры.
Не ведала метаний литература — несокрушимым был и общественный строй в стране. Но стоило в 1960-е годы наступить так называемой «оттепели», во время которой литературе было позволено пуститься во всякие формотворческие эксперименты, как через отмеченные нами выше два десятилетия грянула спрограммированная этой разрушительной вольницей горбачёвская перестройка. Мешанина творческих методов и направлений, свобода выбора поэтических форм и художественных жанров 1960-х годов предуготовили собой политическую кашу 1980-х и тот общественно-экономический гибрид, который сменил собой в России пускай и жёсткую, но зато планируемо-предсказуемую и всем понятную модель социалистического хозяйствования.
Казалось бы, видя эти таинственные закономерности, эту странную метафизическую связь между литературным процессом и ходом развития общественно-экономических формаций, государство должно было в качестве главной антикризисной меры бросить свои резервные средства не на подпитку лопающихся банков, а — на развитие и стабилизацию литературного процесса, чтобы сегодняшнее упрочение позиций художественного слова обернулось для нас завтрашним укреплением рубля, а расцвет поэзии, прозы и критики дал свою проекцию на состояние дел в экономической, производственной и научной сфере.
Но ничего подобного сделано не было, и литературный процесс продолжает тихо агонизировать, пророча свёртыванием своих «мощностей» дальнейшее продолжение спада отечественной экономики, углубление кризиса и его последствий. Знаменитые некогда «толстые» литературные журналы, выступавшие в годы советской власти в качестве флагманов отечественной идеологии и культуры, имеют сегодня тиражи, почти не совместимые с жизнью. А те пустота и серость, которые царят внутри этих журналов, с пугающей прямотой говорят о том, что ни о каком подъёме экономики в ближайшие десятилетия не может идти и речи. Судя по угасанию творческого процесса в отечественной словесности, впереди нас ждёт точно такое же угасание экономики и ряда других сфер жизни. Чтобы стали возможными новые «Днепрогэс», Магнитка, Кузнецк и освоенные целинные земли, нужно, чтобы сначала появились «Разгром», «Анна Снегина», «Тихий Дон» и «Мастер и Маргарита», на которые, сколько можно судить по публикациям последних лет, в сегодняшней литературе нет пока ни малейшего намёка. А это значит, что кризис обретает в России долгую и, можно даже сказать, постоянную перспективу.
Но, если для основной массы народа экономический кризис является по своей тяжести и последствиям такой же проверкой на выживаемость, как и война, то кому-то эта война, как говорится, «мать родна», и эти кто-то — наша отечественная бюрократия, неистребимый и неисчислимый класс чиновников, для которых абсолютно всё равно, как именно называется прореха в бюджете — война в Чечне или финансовый кризис, — главное, чтобы это давало возможность бесконтрольно сливать туда миллиарды государственных денег. Ну, а где бурлят такие гигантские финансовые потоки, отвести небольшой ручеёк в сторону своего личного «огорода» — это для специалиста по присасыванию к госбюджету не проблема…
Подобное развитие вещей должно в принципе не устраивать класс тех бизнесменов, кто зарабатывает свои деньги не игрой на бирже, а, работая в реальной экономике — производя необходимые людям и государству товары и услуги, создавая новые рабочие места, разрабатывая новые технологии и выпуская высококачественную продукцию. Для них подобная перспектива грозит откровенной гибелью, и странно, что они до сих пор не пытаются воздействовать на метафизическую составляющую исторического процесса и не направляют литературу в спасительное для них стабилизирующее русло. Следовало бы уже сегодня, не дожидаясь, когда прозреет бюрократический аппарат, создать Комитет поддержки отечественной литературы и с его помощью направлять литературный процесс в сторону максимальной активизации и актуализации писательского творчества. Не для того, чтобы тешить себя лаврами мецената, а исключительно для того, чтобы придать литературному процессу характер уверенности и стабильности, дать ему возможность набора высоты, обеспечить условия расцвета. Для того, чтобы создать метафизическую матрицу, на базе которой в течение ближайших полутора-двух десятков лет материализуется программа восстановления российской экономики, благодаря чему Россия окончательно справится с последствиями кризиса и войдёт в полосу стабильности и расцвета.

*   *   *

Всё в этой жизни переплетено и взаимосвязано между собой, словно нити в ковре, и если мы хотим, чтобы его лицевая сторона поражала всех красотой своего узора, то мы должны как можно чаще заглядывать за его изнанку и следить, чтобы узелки были крепкими и надёжными. Это только на первый взгляд кажется, что литературный процесс и финансовая система существуют в своих собственных измерениях, а в метафизическом ковре жизни они связаны друг с другом крепкими и неразрывными узелками, так что не сразу и разберёшь, какой из этих процессов первичней. Но мы-то ведь, благодаря апостолу Иоанну, уже знаем, что в начале всего было именно — Слово…