Нас отделяют от Гончарова три рукопожатияРазмышления после вечера, посвященного 200-летию со дня рождения великого русского писателя Ивана Александровича Гончарова
Когда Никита Михалков закончил свое выступление и уже отходил от микрофона, то вдруг остановился, вернулся обратно и на одном дыхании произнес: «Это действительно поразительно – нас отделяют от Гончарова три рукопожатия. Если задуматься о средней продолжительности человеческой жизни, то вот, скажем, от Александра III меня отделяет одно рукопожатие, потому что моя мама 1903 года рождения. И это значит, теоретически, что это прикосновение, духовное, могло быть. С одной стороны, вроде бы много лет прошло, но, с другой, вот он, Гончаров, – рядом. Очень надеюсь, что память о нем сохранит через его произведения постоянное ощущение себя частью того грандиозного мира, который в своих романах и нескольких эссе отразил великий русский писатель».
Этим емким сравнением наш современник разом объединил всех живших и живущих на Русской земле.
Валентин Александрович Недзвецкий, заслуженный профессор МГУ, доктор филологических наук, лауреат премии И.А. Гончарова, отмечал, что Лев Толстой квалифицировал романы Гончарова как «капитальнейшую вещь вневременного значения». Однако несколько поколений исследователей, особенно в советский период, судили о произведениях Гончарова не по Толстому, а по революционному демократу Николаю Добролюбову, обличавшему и Обломова, и обломовщину. Добролюбов, говорил профессор, только воспользовался, и надо отдать ему должное – очень умело, текстом романа для дискредитации своих реальных политических противников, обвиненных критиком в полной гражданской никчёмности и бесполезности в преобразовании общественного строя в России. И вынес Валентин Александрович такой вердикт: «Добролюбов был совершенно слеп».
«Иван Александрович Гончаров, – полагает профессор, – принадлежит к тем отмеченным загадкой классикам, подлинные заслуги которых перед отечественной и мировой культурой познавались и признавались не в одночасье, а лишь по прошествии времени».
И вспомнил мою любимую с детства книгу, назвав ее так: «Уникальное литературное путешествие под названием «Фрегат «Паллада» с подспудной музыкой»... Эта музыка кругосветного странствия опять донеслась до меня через много-много лет. Потом уже я прочитал Жюля Верна, Фенимора Купера, Майн Рида. Но раньше всех был – Иван Гончаров с его необычным повествованием, облаченным в толстый переплет с летящим над океаном русским парусником, вытесненным на обложке.
И как созвучны были моим воспоминаниям слова ведущего вечер Юрия Лощица, писателя, автора книги о Гончарове в серии «Жизнь замечательных людей», лауреата премии И.А. Гончарова:
«Если говорить о его кругосветном плавании, то само по себе это событие великое. Я считаю, что это событие не менее значимое, чем роман «Обломов». И я бы даже советовал читать это параллельно. На одной из страниц «Фрегата «Паллады» Гончаров с такой самоиронией пишет: «Путешествие в 12 томах, с картами, планами, чертежами… И. Обломова». То есть романа еще нет, а Обломов уже в литературе присутствует. И понятно, почему он появился именно в этой книге, потому что тот мир, который Гончаров увидел во время своего плавания, поразил его своим контрастом традиционного мира, спокойного, уравновешенного, созерцательного, и мира такого человечества, который стремительно захватывает инициативу на всех континентах. Уже тогда этот международный глобализм возглавлялся маленькой такой вот, скромной по размерам, Америкой. Глобализация начиналась тогда, и все это было на его глазах».
Сам Иван Гончаров отмечал: «Искомый результат путешествия — это параллель между своим и чужим». И как бы дополняя его во времени, Юрий Лощиц говорит: «Гончаров этим своим путешествием совершил в литературе великое открытие. Он фактически открыл для нашей отечественной литературы Сибирь как страну. Уже после него Сибирь попала и на страницы Достоевского, и на страницы Некрасова, и на страницы Чехова, конечно. Но первооткрывателем, если не считать Аввакума и его жития, был Иван Гончаров». А культуролог Юрий Лотман в статье «Современность между востоком и западом» (1997 г.) подчеркивал: «Гончаров не просто объективно изображает пространство, пересекаемое фрегатом, совершающим кругосветное путешествие из Петербурга во Владивосток, – он декларирует, что интерес к разнообразию культур, открытость «чужому» есть реальная специфика русского сознания».
Да, но это вовсе не значит, что Россия одинаково радушно встречает все чужое, принимает его, а тем более, воспринимает и впитывает. Она ищет и всегда будет искать именно ту параллель, о которой сказал Иван Гончаров, и придерживаться этой параллели.
Удивительно тонкое замечание в этом смысле прозвучало в выступлении директора Дома русского зарубежья (где и проходил вечер) В.А. Москвина:
«Наш Дом русского зарубежья – это, по сути, Дом русской трагедии XX века. В XX столетии было две России – одна страдала тут от безбожия большевистской власти, а другая, в рассеянии, страдала от потери Родины. И обе России скрепляла наша великая культура и великая русская литература».
А Никита Михалков поведал об эпизоде, приключившемся с ним на съемках фильма «Несколько дней из жизни Обломова», фрагменты из которого демонстрировали на вечере. Собственно, вечер и открылся «Обломовым». И еще негромко пели скрипки. Струнный квартет Академического музыкального колледжа Московской консерватории играл Чайковского, Гайдна, Вивальди, Боккерини. Небольшой зал окутывался флером тихой грусти… И на этом фоне Михалков рассказывал, как во время съемок фильма вдруг обнаружилось, что ни у кого нет самого произведения. И тогда он пошел в местную школу. Книгу там, конечно, нашли и дали, причем поразительно: все, что связано с Обломовкой и Обломовым, было зачитано до дыр, а страницы, где говорится о Штольце, даже не были разрезаны.
– И Обломов, и Обломовка – это то, что оптически близко русскому человеку. Этот пассивный нонконформизм, как очень точно сказал Олег Табаков, когда мы начинали работать, – говорил Никита Михалков. – … человек написал три романа, – три! – и через двести лет собираются его соотечественники для того, чтобы отметить и поклониться этому таланту, – это лично для меня огромная радость и надежда… это значит, что еще какое-то время дальше его будут читать, и не просто читать, а воспринимать. Ощущать сердцем, душой то, что называется русский характер, русский человек, русская созерцательность, русская метафизичность и вообще все РУССКОЕ.
И дивным образом переплелись на вечере эти слова одного из значительных художников нашего времени и цитата почти столетней давности из сборника немецкого писателя Томаса Манна «Размышления аполитичного», написанного в 1915-1918 гг., когда Россия и Германия находились в состоянии войны.
Мало кто у нас знает это произведение, а уж тем более, цитату из него, которую открыл, по крайней мере, для меня, Юрий Михайлович Лощиц.
– Размышляя об Обломове, – сказал он, – Томас Манн пишет: «Воистину, какой скорбный, безнадёжный персонаж! Какая мягкотелость, неуклюжесть, инертность, вялость, какая беспомощность перед жизнью, какая небрежная меланхолия! Несчастная Россия, это твой человек! И всё же… Возможно ли это – не любить Илью Ильича Обломова, этого обрюзгшего донельзя человека? У него есть национальный антипод, немец Штольц, образец благоразумия, осмотрительности, верности долгу, достоинства и трудолюбия. Но каким же лицемерным педантом надо быть, чтобы, читая эту книгу, – втайне, но вне всякого сомнения, и сам автор это делает, – не отдавать предпочтения толстому Илье Ильичу перед его энергичным товарищем, не чувствовать и не признавать его внутреннюю красоту, чистоту и внушающую любовь человечность? Несчастная Россия? Счастливая, счастливая Россия, которая при всей своей нищете и безнадёжности в глубине души должна осознавать себя настолько прекрасной и достойной любви, что, понуждаемая литературной совестью к сатирическому самоолицетворению, создаёт Обломова…» В заключение немецкий писатель сказал, что образ России в «Размышлениях аполитичного» можно отнести к категории романтических. Он почти не дает представления о политической действительности в Российской Империи...
– Даже советские толкователи «Обломова» так и не полюбили Андрея Штольца, – заметил профессор Валентин Недзвецкий. – Не жаловали советские исследователи и «Обрыв». И это роман, равновеликий «Войне и миру» Толстого, «Братьям Карамазовым» Достоевского. А немецкий славист Вальтер Рем считал роман «Обрыв» непревзойденной вершиной едва ли не всей мировой литературы XIX века.
Говоря об образе Обломова, профессор Недзвецкий заметил, что Гончаров обращается и к такому персонажу, как Емеля-дурак, или героическим персонажам – Еруслан Лазаревич и Илья Муромец, который до поры до времени сиднем сидел. Гончаров, писали потом, недалеко ушел от Емели-дурака.
Вспоминал Валентин Александрович и о других архетипах – литературных и фольклорных, отечественных и зарубежных. Кстати, буквально на днях и без всякой внешней связи и с творчеством Гончарова, и с его Обломовым широкое общественное звучание получают те же Емеля-дурак и Илья Муромец.
Институт социологии РАН в сотрудничестве с Представительством Фонда им. Ф. Эберта в РФ в марте-апреле 2012 года провел общероссийское социологическое исследование, определив его основную тему так: «Русская мечта: какая она и может ли осуществиться?»
Суть дела в том, что мечта есть ни что иное, как особая форма воображения, мысленное создание образа желаемого, причем направленного в будущее. Но и это еще не все. Мечта – это положительно окрашенная мотивационная установка, это побудительная причина и необходимое условие преобразования действительности. Писал же Константин Паустовский: «… если отнять у человека способность мечтать, то отпадает одна из самых мощных побудительных причин, рождающих культуру, искусство, науку и желание борьбы во имя прекрасного будущего».
Полностью доклад «О чем мечтают россияне (размышления социологов)» будет опубликован осенью, но его главные итоги уже известны. Отдельные из них воспроизведем.
Судьба Золушки, например, увлекает до 60% женщин и лишь 16% мужчин. Им, представителям сильного пола, ближе сказка «По щучьему велению», где удача на голову Емели-дурака будто с неба свалилась.
В реализации такого сценария видит русскую мечту примерно четверть опрошенных (28% мужчин и 19% женщин). На третьем месте идут поддержанные каждым пятым россиянином единые в трех лицах русские богатыри, в том числе, конечно, и Илья Муромец.
50% считают: все, что происходило в отечественном историческом опыте, – «не случайно» и «предопределено», чего другая половина не признает. С тем, что различия в доходах в России слишком велики, согласны 83% респондентов, однако недооцененными считают себя лишь 54%. Многие согласны с более чем десятикратным разрывом в доходах, если этот разрыв обусловлен разницей в квалификации, образовании и затраченных усилиях. В итоге авторы делают вывод, что степень толерантности к неравенствам в России высока. И главное: под социальной справедливостью люди понимают равенство стартовых возможностей. Так можно ли со всей определенностью сказать, какая часть россиян более «архетипична»?
Авторы доклада утверждают: «Как видно, несмотря на агрессивную рекламу атрибутов «дорогого» образа жизни, ни богатство с такими его элементами, как шикарные иностранные автомобили или яхты, ни карьера, ни широкая слава, ни человеческая красота в предмет индивидуальных мечтаний подавляющего большинства россиян не входят. Это сильно отличает нашу страну, например, от США, где культ изящного тела, как и популярности («звездности») возведен буквально в ранг национальной религии». Этот вывод уже вызвал злобные нападки на русский народ со стороны наиболее «рассерженных горожан».
Один из «либерально-озабоченных» блогеров договорился до того, что, если, мол, женить ленивого и туповатого лежебоку Емелю на трудолюбивой, но забитой Золушке, то получится типичная советская семья.
«И этот архетип явно продолжает у нас воспроизводиться». Далее этот блогер делает акцент на том, что, согласно докладу, у нас есть 7% убежденных либералов, которые поддерживают неограниченный рыночный капитализм, и 20% уверенных, что существующую власть надо менять. При этом люди в последней группе настроены агрессивно, и запугать их жесткими действиями властям не удастся. Правда, до огульных обвинений русского народа в обломовщине дело пока не дошло, но, в соответствии с логикой любителей «великих потрясений», вполне может дойти. Что им сказать? Разве что напомнить четверостишие из поэмы Н.А. Некрасова «Русские женщины»:
«В Европе сапожник, чтоб барином стать,
Бунтует, – понятное дело!
У нас революцию сделала знать:
В сапожники, что ль, захотела?»
Юрий Лощиц, говоря о значении разных городов в жизни И.А. Гончарова, заметил: «…город его рождения Ульяновск, он же Симбирск, он же, можно сказать, и Карамзинск, он же – Гончаровск, и даже Керенск, и Ульянов-Ленин. Вот как много сразу один город дал России. И до сих пор она с этим наследием Ульяновска-Симбирска и управляется: то одно имя появляется на первом плане, то другое, то третье. Гончаров в этом смысле постоянен. Как родился, так и пригодился, и до сих пор пригождается. И будем надеяться, что будет и многие десятилетия, и не одно столетие России пригождаться, и не устаревать для нее».
– Да, мы родина Ленина, и не собираемся отказываться от этого. Но одновременно мы позиционируем себя и в России, и за ее пределами как родину русских талантов, – подчеркнул в своем выступлении губернатор Ульяновской области Сергей Морозов.
Профессор Валентин Недзвецкий рассказывал: «После публикации «Обрыва» сам Гончаров таким фактом подтверждает огромное впечатление, произведенное романом на россиян: «В Петербурге за очередными номерами «Вестника Европы», в котором по частям печатался этот роман, его читатели приходили в редакцию журнала с таким же нетерпением и регулярностью, как ходят в булочную». Популярности романов способствовала та идейно-политическая борьба в России 1860-х годов, через призму которой воспринимались и романы Тургенева, и Толстого, и Достоевского, и такие шедевры Гончарова, как «Обломов» и «Обрыв».
И дальше: «Гончаровский быт, в конечном счете, всегда буквально пропитан бытием», «Жизнебоязнь – в основе самого Обломова и понятия «обломовщина», сопоставимого с такими понятиями, как гамлетизм, донкихотство, платонизм, байронизм. Это комплекс – очень сложный и богатый гранями».
Юрий Лощиц зачитал, как сказал он, маленький отрывок из письма Гончарова Анатолию Кони, написанного буквально за несколько дней до кончины:
«Я с умилением смотрю… на тех сокрушенных духом и раздавленных жизнью старичков и старушек, которые, гнездясь по стенке в церквах или в своих каморках перед лампадкой, тихо и безропотно несут свое иго – и видят в жизни и над жизнью высоко только крест и евангелие, одному этому верят и на одно надеются... «Это глупые, блаженные», – говорят мудрецы-мыслители. Нет... – это те, которым открыто то, что скрыто от умных и разумных».
Московский священник отец Николай Ким огласил приветствие от имени председателя Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата митрополита Иллариона. Были в этом приветствии и такие слова:
«Вся русская классика основана на православном миропонимании. Ее центральной фигурой является человек со сложнейшим комплексом его духовных и душевных переживаний. В нем находим не только общечеловеческие черты, но и глубинные общемировые смыслы и ценности. Именно поэтому в безбожные советские времена власть чтила русскую классику. И не потеряла историческую память и идентичность.
Через русскую литературу несколько поколений советских людей бессознательно впитали в себя нормы христианского отношения к Богу и человеку… Русская литература – путь к Христу».
Так зададимся же вопросом: случайно ли, не в угоду ли некой моде более 80% населения России называют себя православными? А многие открыто носят нательные крестики и ходят в церковь?
Отнюдь нет. Не за международной славой ведь приехали из Франции на юбилей И.А. Гончарова его далекие потомки, сестры Симон: Клер, Мари-Элен и Элизабет.
А живущая в России Анна Резвецова который уже год бьется за то, чтобы перенести прах великого предка с Волкова кладбища, где он был перезахоронен в 1956 году, обратно, на Новое Никольское кладбище Александро-Невской лавры, где изначально и был предан земле, согласно его завещанию.
И с радостью сказала мне Анна Николаевна, что уже получено разрешение от Святейшего Патриарха Кирилла.
…Никита Михалков напомнил, «как Штольц, благородный Штольц, который чтит память своего друга, забирает от вдовы Пшеницыной к себе на воспитание сына Обломова. Но не берет остальных ее детей. А Обломов, родив сына, воспитывая детей Пшеницыной, не делал разницы между своим сыном и ее детьми. И вот это самое, что ли, главное. Это и есть те самые весы между правильностью, силой и прогрессом и состраданием. Между рациональным ощущением жизни и созерцательностью. Герой – это поэт действий, а поэт – это герой созерцания. Так вот, Гончаров – это был герой созерцания, потому что был великим русским поэтом».
– И вот тут это раздвоение гончаровское – потрясающе русское. Когда он хочет быть современным, он хочет, чтобы любили Штольца, а сам он любит Обломова. И ничего с собой не может поделать, – чисто по-русски развел руками Михалков.
А Юрий Лощиц процитировал собравшимся и высказывание из «Литературного вечера» И. Гончарова: «Когда все тихо, покойно, все, как муравьи, живут, работают, как будто вразброд; думают, чувствуют про себя и для себя; говорят, пожалуй, и на разных языках; но лишь только явится туча на горизонте, загремит война, постигнет Россию зараза, голод — смотрите, как соединяются все нравственные и вещественные силы, как все сливается в одно чувство, в одну мысль, в одну волю — и как вдруг все, будто под наитием святого духа, мгновенно поймут друг друга и заговорят одним языком и одною силою! Барин, мужик, купец — все идут на одну общую работу, на одно дело, на один труд, несут миллионы и копейки... и умирают, если нужно — и как умирают! Перед вами уже не графы, князья, не мещане или мужики – а одна великая, будто из несокрушимой меди вылитая статуя – Россия!»
Господи, как созвучны, оказывается, разные эпохи в истории России, и как они близки нам, несмотря на расстояния в столетия. Воистину, «от Гончарова нас отделяют всего три рукопожатия». И самых теплых слов благодарности достойны организаторы этого изумительного вечера – министерство культуры Российской Федерации, Российский фонд культуры, департамент культуры г. Москвы и Дом русского зарубежья имени Александра Солженицына.
Валерий ПановРусское воскресениеhttp://www.voskres.ru/literature/critics/sp.htm
