Родина — беззащитное существоУ литератора остается одно оружие – публичное, правдивое словоДавно, еще в армейской молодости, в ночной караульный час, я прочитал и выписал загадочные слова Блока: «Родина – это огромное, родное дышащее существо, подобное человеку, но бесконечно более уютное и беззащитное, чем отдельный человек».
Тогда, в середине 60-х, держава и мы, ее дети, гордились могуществом, а тут – «уютное существо», да еще более беззащитное, чем отдельный человек, чем, выходит, даже я, солдат и начинающий поэт? Но слова эти заворожили...
Шли годы, удлинялись и усложнялись дороги по России, по ее историческим и духовным пространствам, мы пережили пик возрождения державы – достижения в космосе, воспрянувшая литература, бум «Золотого кольца», жгучего интереса к прошлому, надежды на лучшее будущее. Сколько я странствовал, постигал и писал, выпускал книгу за книгой!
Помню, приехал международник Иона Андронов из США, мы сидели втроем с Александром Прохановым в буфете «Литературки». Иона интересуется: «А что в глубинной России?» Прохан отвечает: «У Боброва спроси: он всегда в пути – только что с Русского Севера». Потом мы пережили времена перестройки и болтовни, предательскую смену политического строя и криминальную – экономической формации.
На этом мучительном пути мне, увы, с каждой идейной схваткой, с любой поездкой и книгой все глубже открывался смысл пророческой блоковской фразы. Пусть каждый толкует ее сам на основании личного духовного опыта.
Сейчас речь не о первой части загадочного откровения, а об его парадоксальной концовке – беспомощности Родины, большей, чем беспомощность отдельного человека. С годами я осознал и ее. Отдельного человека можно унизить, оскорбить, даже физически уничтожить, но в нем до конца сохраняется «неоскорбляемая часть души» (выражение того же Блока), за ним всегда остается нравственный и волевой выбор, а над ним, даже атеистом, есть провидение. Хемингуэй повторял, что человека можно убить, но победить его нельзя.
Так вот, Родина в блоковском понимании более уязвима и беззащитна. На личное оскорбление ты можешь дать отпор, вплоть до физического. Но когда сегодня с самых высоких трибун, с экрана ТВ, с провонявших либеральных кухонь оскорбляют твой личный, заветный, нежный и беспомощный образ Родины как родного дышащего существа, чем ты ответишь? Как поступишь? Будешь в ответ материться, кричать на митинге, вступишь в ряды, как нынче пугают, экстремистских организаций? Неравноценно… У литератора остается одно оружие – публичное, правдивое слово. И я по мере сил, до последнего удара сердца буду прибегать к нему.
Когда-то у меня был прямой эфир на телевидении, возможность снимать и показывать что угодно. Или почти так. Это длилось с 1994 по 2004 год, пока не продали олигарху телекомпанию «Московия», а потом в МТК «Мир» не сказали вслух на планерке, что у меня два недостатка: я – слишком русский по внешнему виду и слишком много читаю с экрана русской поэзии. И я целиком ушел в Слово.
Оскорбление Родины, попрание ее святынь и преданий стало самым прибыльным и успешным делом. Униженная бесцеремонной, а то и преступной властью, своими и чужими клеветниками Родина оказывается беззащитной, а лично каждый и огромное сообщество людей – уязвленными в самом дорогом, пусть порой не до конца осознаваемом, сердцевинном чувстве.
Иногда на сайте «Советской России» некоторые упрекают в том, что многие мои статьи и заметки кажутся излишне критичными и даже беспросветными, но большинство читателей понимает и чувствует, что я в дороге, в постижении действительности ловлю любой проблеск духовной стойкости, гордости за Отечество, стремления служить ему.
Все СМИ обсуждают решение разгневанного режиссера Юрия Любимова уйти из театра на Таганки, которому предшествовал скандал на гастролях в Чехии – актеры отказались репетировать, потребовав гонорар, который чехи выплатили, но венгерская жена Каталин – хозяйка театра зажала деньги. Казалось бы, частный случай, но он подвел логический и плачевный итог под театром имени Мейерхольда, под всеми фигами в складках занавеса, под излюбленной позой нынешних творцов, стоящих враскоряку между берегом и отплывающей лодкой.
Любимов нес по кочкам советское прошлое и воспевал рыночный буржуазный мир, но хотел взять от него только свободу от любых обязательств, а вел себя как типичный номенклатурщик. Эта низкая история – зеркало нынешнего искусства. Мы вернулись только что из Смоленска, с выездного пленума Союза писателей России. Там, как и во многих областях, существуют две писательские организации. Зачем? Почему? У нас что, две России, два сыновних взгляда не нее? Лидер «альтернативного» (чему?) союза начал читать плохие стихи на банкете и забыл их. Я крикнул с места: «Объединяйтесь в одну организацию – и вспомнишь!»
Надежда моя только на одно: русский человек должен очнуться, опамятоваться, осознать, что его Родина – беззащитное, дышащее существо. Я буду стараться уловить ее дыхание. Это мое главное обязательство перед читателями.
Вспомню в заключение другого любимого писателя – Михаила Пришвина: «На тонкой ниточке состоит связь моя с Родиной: эта ниточка – мое личное словесное творчество... И тут все: пока я пишу – я сын своей Родины. И потому нечего раздумывать, нечего расстраиваться, а побольше и получше писать».
Александр Бобров, писатель
http://voskres.ru/kolonka/bobrov9.htm
