(Окончание)Нам так и не объяснено, почему первое складывание связано с Поднепровьем, с землями полян, древлян, волынян, а второе перенесено в волжско-окские и ильменские пределы - к кривичам, вятичам, новгородским словенам?
Достаточно поставить эти вопросы, чтобы надуманный и наскоро сколоченный характер концепции обнаружился в полной мере. Бедные советские историки, как это всегда бывало, поставлены в трагическую необходимость изворачиваться и расплачиваться своей научной совестью за нелепую, лживую конституцию СССР, составленную не на учете условий собственной страны и ее истории, а теоретически, отвлеченно, путем механического приложения схемы, разработанной для другого европейского государства.
Однако, если происхождение и первоначальное значение слов “Русь” и “русские” продолжает оставаться закрытым для нас, то имеются определенные свидетельства того, что понималось под ними во времена исторические - в эпоху Киевского государства. У таких видных историков, как Ключевский, находим интерпретацию слова “Русь” не как этнической группы, а как государственной верхушки. Такой она выступает уже в IX - X веках. “И седе Олег княжа в Киеве и беша у него варязи и словене и прочи прозвашася русью”. Возвращаясь из победного похода под Царьград в 907 г., он велел: “Исшийте парусы паволочиты Руси, а словеном кропиньныя”.
Император Константин Багрянородный особенно подчеркивает разницу между славянами и русью, рисуя славян данниками руси. Он красочно описывает ежегодные сборы дани со славян. В ноябре месяце, князья “выходят СО ВСЕМИ РУССАМИ из Киева и отправляются в полюдье то есть в круговой объезд, и именно в славянские земли вервианов, друговитов, кривичей, северян и остальных славян, платящих дань руссам. Прокармливаясь там в течение целой зимы, они в апреле месяце, когда растает лед на реке Днепре, снова возвращаются в Киев”.
Собирая дань, русы выступали, в то же время, судьями местного населения, создателями администрации, строителями городов-крепостей, организаторами военных походов, и они же были купцами-воинами торговавшими с Византией и с Востоком. То была группа стоявшая над. всеми полянами, древлянами, северянами, радимичами и вятичами. Никакие родо-племенные отношения их не связывали; чаще всего, это были выходцы из неславянских народов - варяги, венгры, осетины, греки, хозары, финны, печенеги, торки, половцы.
“Русь” - это князья, бояре, княжи мужи, огнищане, мечники, тиуны, дружинники - все составлявшие военный, церковный, административный аппарат власти - “господствующий слой”. Но в отличие от таких же “слоев” в западных странах, русскому приходилось много работать для удержания своего господства. Надо было следить, чтобы дань с подчиненной ему необъятной территории не собиралась кем-нибудь другим. “Не дайте хазарам, дайте мне”. Отсюда, постоянная забота о защите своих земель от иноземцев, защите сложной и трудной, вследствие особых географических условий. И защита, и успешность собирания дани зависели во многом от администрирования, от устроения земли и приобщения ее к культуре. В России, в отличие от западных стран, нельзя было “господствовать” и “эксплуатировать”, не устроив предварительно объекта господства и эксплуатации. По мере развития, господствующий слой сделался центром притяжения всего выдающегося, деятельного, развитого и культурного. Русские - это та группа населения, чья историческая судьба связана с государственностью и с культурой;
Давно замечено, что государство в России шло впереди народа. Не поляне, древляне, вятичи и не великоруссы, малоруссы и белоруссы, а РУССКИЕ учредили православную церковь в России - первую носительницу культуры. Не великоруссы, не малоруссы, а русские собирали землю и восстанавливали разрушенное татарами государство. Это русские повернули Россию лицом к Европе, русские выработали образованный слой населения, это они создали литературный язык, литературу, музыку, театр, науку.
Школы, университеты, интеллигентные профессии в Европе возникали независимо от светской власти, они создавались церковью, обществом, народом. Средневековый европейский город сложился в мощную силу очень рано и сделался одним из важных факторов истории. В России, напротив, городская жизнь стимулировалась и развивалась благодаря государству, да и города, мало не все, построены князьями.
Государство в Европе, в полном смысле слова, было надстройкой над обществом; в России, само общество - создание государства. Иначе и быть не могло в стране первобытной, с населением редким, состоявшим из звероловов и примитивных хлебопашцев, рассеянных по необъятному пространству. Государству, самым фактом его существования, уготована была здесь роль двигателя всяческого успеха - хозяйственного, культурного, военного и политического. Надплеменной, наднациональный его характер сохранялся во все времена и при всех трансформациях. Инициатива насаждения культуры исходила всегда от него.
Кто этого не понимает, тот не поймет и группы народонаселения именуемой русскими. И тот не поймет, почему орловского мужика называют великоруссом, а Тургенева и Бунина, уроженцев той же орловской губернии - русскими.
Ни в Англии, ни в Германии ничего подобного не наблюдается. Там простой народ давно вышел из стадии этнографического существования, созрел национально и между ним и интеллигентным слоем населения нет той разницы, которая существовала и существует в России. Да и сам этот интеллигентный слой не имел там такой исторической миссии, которая выпала ему в России.
Вот почему “русский” и “великорусс” - понятия неслиянные. Один означает аморфную этнографическую группу, стоящую на низком культурном уровне, другой - категорию историческую, активный, творческий слой народа, не связанный с какой бы то ни было “этнографией” - носитель души и пламени нашей истории. Это тот слой, что порождал некогда людей, вроде декабриста Пестеля, немца по рождению и лютеранина по вере, требовавшего в своей “Русской Правде”, чтобы официальным языком в проектируемой им республике, был русский, а церковный примат принадлежал православной церкви.
Советская власть до того запуталась в терминологии, что часто переносит русские черты и особенности на великороссов, характеризуя их, как столп и утверждение всего СССР. Русская (великорусская) народность, все в той же Б.С.Э. [т. 37, стр. 45] объявлена “носительницей наиболее совершенных форм хозяйственной и общественно-политической жизни, государственного строя, высокой культуры, наиболее многочисленной и развитой из народностей Восточной Европы и севера Азии”. Она “была единственной народностью, которая могла взять на себя инициативу в объединении многих нерусских народностей в одно многонациональное государство, способное сдержать напор иноземных захватчиков”.
Читая это, глазам не веришь: куда же делись “страна рабов”, “вшивая Россия”, “господствующая нация”? Великоруссы преподнесены нам не полудиким, неграмотным народом, погрязшим, по словам Ленина, в “идиотизме деревенской жизни” и, даже созданный ими государственный строй - не “тюрьма народов”, а почтенное “многонациональное государство”. Зачем же было разрушать это государство? Неужели для того, чтобы теперь “посмертно реабилитировать”? Превознося великоруссов, как соль советской земли, большевики грешат против духа ими же созданной конституции - несправедливо унижают мужиков полтавских и витебских, ничуть не менее развитых, чем их костромские и пензенские собратья.
После второй мировой войны, Сталин, как известно, счел нужным в специальном обращении выразить благодарность русскому народу, открыто признав, что гигантская битва выиграна благодаря его исключительной стойкости и самоотверженности. “Спасибо ему, русскому народу!”
Документ этот примечателен и своей необычностью, и загадочностью. Неужели Сталин под русскими разумел великоруссов, не назвав их ни разу по имени? Неужели он сознательно унижал малоруссов и белоруссов, дравшихся не хуже москалей? Не верится. Но если это так, то более откровенного обнажения цинизма и фальши национальной политики КПСС трудно представить.
Позволительно допустить, однако,что автор нелепого догматического разрешения национального вопроса, вредного для самой советской власти, понял, каким-то чутьем, слово “русский” в его историческом смысле и воздал должное его духовному образу, возникавшему каждый раз в грозные минуты истории.
Не ему ли выражал он благодарность за свое спасение?
* * *
Русский народ почти неуловим при статистическом методе изучения. Каждый русский может быть отнесен либо к великоруссам, либо к украинцам, либо к полякам, немцам, грузинам, армянам. Гоголь - хохол, Пушкин - из арапов, Фонвизин - немец, Жуковский - турок, Багратион - грузин, Лорис-Меликов, Вахтангов, Хачатурьян - армяне, Куприн - татарин, братья Рубинштейны, Левитан и Пастернак - евреи, добрая треть генералитета и чиновничества была из немцев. Можно без труда рассортировать эту группу. Так сейчас и делают; каждая национальность старательно выискивает “своих” среди знаменитых русских и зачисляет их в свой национальный депозит. Мы можем с улыбкой следить за этой шовинистической игрой. Печать русского духа, русской культуры слишком глубоко оттиснута на каждом ее деятеле,на каждом произведении, чтобы можно было стереть ее или заменить другой печатью. Отмеченное ею никогда не будет носить ни великорусского, ни украинского, ни какого бы то ни было другого имени. И если, при статистическом подходе, “русских” можно растащить как избу по бревнышку, то есть, в то же время, что-то подобное цементу, что сплачивает эту группу в другом плане и делает прочнее железобетонного сооружения. Не оттого ли, что она не великорусская, а совсем другая по замыслу?
Достоевский полагал, что “русское отношение к всемирной литературе есть явление почти неповторяющееся в других народах в такой степени во всю всемирную историю... Всякий поэт - новатор Европы, всякий пришедший там с новой мыслью и с новою силою, не может миновать русской мысли, не стать почти русской силой”.
Способность приветствовать все великое, где бы оно ни появилось, и принимать в свой духовный организм - одна из черт русской культуры. И этим она давно определила себя, как мировое, а не как местное явление.
Какой контраст с советской политикой!
Русские, по словам одного известного публициста - живое воплощение самого великого завоевания русской истории - культуры. Преступление революции, ударившей со всей силы по русским, было преступлением против культуры.
Еще до октябрьского переворота революционные партии сбросили Россию со счетов, уже тогда ей противопоставлено было новое божество - революция. После же захвата власти большевиками, Россия и русское имя попали в число запретных слов. Запрет продолжался, как известно, до середины 30-х годов. Первые семнадцать-восемнадцать лет были годами беспощадного истребления русской культурной элиты, уничтожения исторических памятников и памятников искусства, искоренения научных дисциплин, вроде философии, психологии, византиноведения, изъятия из университетского и школьного преподавания русской истории, замененной историей революционного движения. Не было в нашей стране дотоле таких издевательств надо всем носившим русское имя. Если потом, перед второй мировой войной, его реабилитировали, то с нескрываемой целью советизации. “Национальное по форме, социалистическое по содержанию” - таков был лозунг обнажавший хитроумный замысел.
Приспособляя к России всеми силами австро-марксистскую схему, большевики “постигли” все национальные вопросы за исключением русского. Точка зрения некоторых публицистов, вроде П. Б. Струве, видевших в “русских” “творимую нацию”, nation in the making, как называли себя американцы, была им чужда и непонятна. Руководствуясь этнографическим принципом формирования СССР и сочинив украинскую и белорусскую нации, им ничего не оставалось, как сочинить и великорусскую. Они игнорировали тот факт, что великорусы, белорусы, украинцы - это еще не нации и во всяком случае, не культуры, они лишь обещают стать культурами в неопределенном будущем. Тем не менее, с легким сердцем приносится им в жертву развитая, исторически сложившаяся русская культура. Картина ее гибели - одна из самых драматических страниц нашей истории. Это победа полян, древлян, вятичей и радимичей над Русью. Своим вандализмом большевики разбудили эту стихию. Мы ясно видим, как культурная русская речь опускается до великорусских говоров и матерной брани. Все эти “авоськи”, “забегаловки”, “насыпучки”, “раскладушки”, “показухи”, “смефуечки” - показатели направления в котором эволюционирует “великий могучий” русский язык. Мы давно уже задыхаемся от вони портянок в советской литературе, с тревогой следим за превращением оперы в собрание песен, по образцу “Тихого Дона”, с тревогой видим как эстрадный жанр так называемых “народных” песен и плясок все больше противопоставляется классическому балету, которому уже грозила, однажды, опасность уничтожения, как “придворному” аристократическому искусству, и которого спасла только его мировая слава. Теперь над ним висит угроза “реформы” путем превращения в пантомиму с политической фабулой.
Трудно преувеличить опасность возведения этнографии в ранг высших ценностей. Это прямая победа пензенского, полтавского, витебского над киевским, московским, петербургским. Это изоляция от мировой культуры, отказ от своего тысячелетнего прошлого, конец русской истории, ликвидация России. Это - крах надежд на национальное русское возрождение.
http://rusmir.in.ua/nay/729-russkoe-i-velikorusskoe.html
