История Византии. Кто и зачем интересовался историей Византийской империи?

[Александр Васильевич]

Павел Кузенков

Кто и зачем интересовался историей Византийской империи?

История Византии. Беседа 1-я

 Мы начинаем цикл бесед, посвященных Византии, ее истории, ее урокам.

Как и когда появилось название «Византийская империя»? Как ученые разных стран оценивают роль и значение Византии в мировой истории? И почему в советское время византинистика была объявлена «опасной наукой»? Что связывает Россию и Византию, и зачем нам знать об этой отделенной от нас веками державе? Об этом – первая беседа цикла. Рассказывает историк Павел Кузенков.


_{Константинополь}

Имя империи

Византия получила такое именование от древнего названия своей столицы: Константинополь прежде звался Византием. И это старинное имя столицы Восточной Римской империи еще долгое время употреблялось в литературных и риторических текстах. Нам такая ситуация хорошо знакома: все мы помним, как в советскую эпоху принято было Ленинград неофициально называть Питером. Использовать старинное название вместо современного – это так романтично, от этого веет древностью, историей… Но иногда имя столицы применялось и ко всей державе – вот как сегодня говорят: «Москва поставила ультиматум перед Вашингтоном».

Официально государство называлось Римской империей. А со времени правления императора Ираклия (610–641) все чаще стали говорить уже не об империи, а о царстве – о том самом государстве, которое может считаться преемником ветхозаветного царства. И не только ветхозаветного, но и древних великих царств, таких как Персидское, греко-македонское, Вавилонское царства. Библейские аллюзии диктовали и название государства. И его глава именовался царем – василевсом.

    С какого времени мы можем говорить о Византии как об особом государстве? Ученые дают разные ответы на этот вопрос

Название этого государства в исторической науке прочно связано с вопросом: а что такое собственно Византия? С какого времени мы можем говорить о Византии как об особом государстве? Есть разные ответы на эти вопросы, и разные ученые под Византией понимают совершенно разные феномены. Одни говорят о Византии как об исключительно средневековом государстве, начиная его историю с VIII века, а до VIII века, по их мнению, это еще поздняя Римская империя. Вот когда последние следы латинской традиции умирают и начинается исключительно восточно-христианская православная греческая держава – это и есть Византия. А когда встречаются хоть малейшие следы Древнего Рима – это еще Римская империя. Такая концепция господствовала в английской исторической традиции. В немецкой и русской историографии начало Византии определялось 395 годом – годом окончательного разделения Римской империи между сыновьями императора Феодосия I на восточную часть и западную. И считалось, что восточная часть – это Византия, а западная в 476 году прекратила свое существование. Такая концепция закреплена в наших учебниках, в них мы прочтем: 395 год – год основания Византии. Хотя, конечно, никакого «основания Византии» не было.

Французская наука довольно долго вообще считала Византию Римской империей, но называла ее «Bas-Empir romain» – «Нижней римской империей» – и здесь слово «bas» – «нижний, низкий» – не столько определяет положение государства внизу географической карты, сколько на более низкой ступени цивилизации и противопоставлено понятию «высокий». Высокое – то, что высокоразвито, низкое – это уже упадок. «Нижней» во французской исторической литературе называется вся история христианской Римской империи, фактически начиная с принятия христианства – IV века. Эта концепция впервые совершенно четко была проговорена Эдуардом Гиббоном в его знаменитой книге «История упадка и разрушения Римской империи», где он последовательно описывает историю Византии именно как упадка, причиной которого он, как протестант, симпатизировавший антиклерикальной традиции XVIII века, настойчиво называет христианство. По его мнению, христианство подточило корень Римской державы, и государство последовательно и постепенно приходило в упадок. Называть его Римом в этой концепции логично и можно, но это Рим уже такой разлагающийся. Для времени, когда Гиббоном писался его труд, это была аллюзия на Францию, страдающую от разлагающего влияния клерикализма и монархизма. По мере научного изучения Византии стало ясно, что эта концепция не выдерживает никакой критики, но, тем не менее, название «Нижняя римская империя» во французской историографии осталось.

И действительно, это проблема: как называть Римскую империю, которая существенным образом отличается от той Римской империи, которая мгновенно всплывает в нашем сознании, как только мы произносим это именование, – от империи Цезаря и Августа? И мне кажется, что главная причина введения такого термина, как «Византийская империя», именно эта: чтобы не было путаницы, чтобы было четкое противопоставление той Римской империи, в основе которой – милитаризм и язычество.

    Одним из самоназваний византийцев было «христианин»

А в Византии всё по-другому. Основа ее – это, прежде всего, мир, и понятие «миролюбивый», или даже поэтичнее – «тишайший», «мирнейший», «галинотатос», – становится едва ли не самым знаковым, самым важным эпитетом в титулатуре римских императоров византийского времени. И, конечно, христианство. Византия немыслима без христианства. Именно поэтому еще одним самоназванием византийцев было «христианин», и даже в международных документах, таких как договоры с русскими, с болгарами, с другими народами, мы читаем: это договор между, допустим, русинами и христианами. И эта оппозиция «работала» именно потому, что понятие «ромей» – римлянин – неотделимо было от веры Христовой и варвары воспринимались как люди, чуждые христианству. Но, конечно, по мере приобщения варваров к христианству, по мере крещения соседних народов эта модель стала давать сбои. Так, уже с крещением болгар выяснялось, что христиане воюют с христианами. И эту новую проблему самосознания нужно было как-то решать.

Между прочим, слово «христианин» для самообозначения позднее было усвоено и русским народом. «Крестьянский люд» – это кто такие? Это русские люди. И когда-то цари обращались «ко всем православным крестьянам» – название «христиане», «крестьяне» было самоназванием русских людей в течение XVI–XVII веков.

Термин «Византия» был введен впервые, скорее всего, итальянцами и уже после падения Константинополя. С конца XV – начала XVI века понятие «бизантио» начинает встречаться в научных трудах. Но в византинистике отцом этого термина считается немецкий ученый Иероним Вольф (1516–1580), который последовательно применял определение «Byzanz» к христианской Римской империи.

Византийская диалектика как эталон для Европы


_{Карта Константинополя}

    Для Франции XVII века Византия была образцом идеального государства

В XVI веке на фоне успехов турок Византия вошла в моду в Европе. Государи, прежде всего немецкие – Габсбурги, имевшие непосредственные столкновения с турками, хотели узнать, как возможно в течение 1000 лет сопротивляться этому натиску с Востока, и поэтому был своего рода социальный заказ на изучение Византии. Стали издавать рукописи историков. Потом эту эстафету приняла Франция, где интерес к Византии носил несколько иной характер: для французских королей, выстраивавших в XVII веке, начиная с Людовика XIV – знаменитого Короля-«Солнце», свою блистательную монархию, Византия была образцом идеального государства – такой правоверной, успешной и в культурном отношении эталонной для всего мира державой, которая имела долгую стабильную историю. Именно французская наука, собственно говоря, закладывает фундамент современной византинистики: было издано огромное количество текстов, и, кстати, тогда впервые появились греческие шрифты. Позже французы резко потеряли интерес к Византии, и эстафету приняла Англия. И до сих пор английские ученые очень любят Византию и ею очень интересуются. Как и американские – Америка в каком-то смысле может считаться правопреемницей этой английской традиции. Для англичан и американцев Византия интересна, прежде всего, как очень успешное государство, эффективно боровшееся с кризисными явлениями. И понятие «византийской стратагемы» – византийского искусства во всех сферах жизни – сейчас является объектом пристальнейшего внимания и советников американских президентов, и английских специалистов. Англичане, как и американцы, народ практический: если уж они историей интересуются, они этим занимаются, чтобы делать выводы и ими пользоваться. И Византия для них очень богатый источник всякого рода искусства, в том числе и политического. Они особенно ценят умение византийцев сопрягать две, казалось бы, такие несовместимые вещи, как демократия и монархия. Ведь, собственно говоря, англичане занимаются этим тоже. И вообще секрет выживаемости Византии они видят как раз в применении диалектического подхода к решению, казалось бы, неразрешимых вопросов.

Диалектический подход предполагает некий синтез различных традиций, направлений, выработку нового на фундаменте старого. Не слом старой традиции и попытку создать что-то новое, не узколобое и негибкое цепляние за старину, не традиционализм, а именно умение найти в традиции дух и этот дух облечь в новые формы. Творческий подход к сохранению подлинно ценного, но в то же время умение это духовное ядро облекать в самые разнообразные формы, не теряя его. Это то, что в Англии называется консерватизм. Консерватизм в Англии – это же самое главное реформаторское направление, все консерваторы в Англии – инициаторы самых смелых реформ. Нам бывает иногда непонятно: как же так? ведь консерватор – это «не пущать», это ретроград! И тут корень нашего недопонимания собственного исторического фундамента. Потому что Византия для нас, для русских, имеет гораздо большее значение, чем для тех же англичан.

Византия и Россия


_{Государственный герб Российской Империи. XIX в.}

    Наша проблема в том, что все мы носим Византию в себе, но никак ее не чувствуем

Византия не просто наша учительница, какой-то исторический пример, который можно изучать и на который можно как-то опираться, а это наша, можно сказать, мать-кормилица, потому что от Византии мы впитали те духовные соки, которыми, собственно, и живем уже вторую тысячу лет. Но сделали мы это по-детски, без рефлексии, и особенность как раз русского восприятия Византии в том, что мы все носим ее в себе, но никак ее не чувствуем. В этом, с одной стороны, наш великий плюс, потому что Византия для нас органична, но, с другой стороны, это и наша проблема – причем постоянная на протяжении всей нашей истории. И проблема главная! Потому что, не понимая, что мы вскормлены Византией, мы очень часто попадаем в ситуации внутреннего расщепления, когда наше естество входит в противоречие с некими идеями, которые мы получаем извне и которые нас привлекают. А потом мы понимаем, что что-то не то происходит, что-то не уживается наша почва с этими новонасаженными культурами. И эта духовная расщепленность России, особенно ощутимая со времен Петра, и в ХХ веке тоже, и определила в большой степени наше неутомимое метание по историческим дорогам. Об этом, кстати, говорят и западные критики России, которые считают это нашей болезнью. И наиболее проницательные наши исследователи говорят, что это совершенно ясная реакция нашего организма, воспитанного византийской мировоззренческой традицией – Православием прежде всего, – на европейскую культуру, которая, будучи родственной Византии в формальном смысле слова, восходящей к той же самой Римской империи Цезаря и Августа, тем не менее имеет все-таки другую мировоззренческую основу. Основу, сформировавшуюся в Средневековье на Западе в эпоху уже варварских королевств и деформировавшую в определенном смысле даже и христианскую традицию.

То, что возникло в восточно-христианском мире, всё-таки – со всех точек зрения, в том числе и с формальной – наиболее близко к периоду IV, V, VI веков, когда формировалась основа нормативного христианства – христианства, которое мы называем каноническим и святоотеческим.

Формула устойчивости

Итак, с одной стороны, Византия – это символ некоей инерции, это символ очень серьезной, глубокой традиции, и эту традицию старались беречь, к ней относились как к сокровищу, которое имеет абсолютную ценность; а с другой стороны – это государство, необычайно успешно отвечавшее на самые разнообразные вызовы. И если Гиббон считал, что традиция мешала Римской империи, мешала ее успехам, развитию, триумфу, военным победам, тормозила, более того – приближала конец, то сейчас исследователи уже понимают, что, наоборот, именно умение держать традицию и было главным «ноу-хау» византийцев, который привел к успехам – и политическим, и военным, и экономическим, и социальным, потому что это давало такую, можно сказать, устойчивость. Это как киль у корабля, не дающий ему перевернуться. Может сильно штормить, можно потерять практически все паруса и мачты, но пока у тебя есть этот киль, есть эта надежная – духовная прежде всего – опора, за которую ты можешь в критический момент зацепиться, тебе ничто не страшно. И ты сам можешь стать своего рода ядром для спасения окружающих. Вот Православие и выступало в истории Византии именно таким стабилизирующим фактором, и гибель Византии непосредственно обусловлена попытками этот фактор расшатать, а то и просто ликвидировать.

Проект «Константинополь»


_{Константинополь}

Как видим, византинистика во многих странах и до сих пор одно из успешно развивающихся направлений исторической науки. А что же в России?

Окончание 1-й части следует)  

[Александр Васильевич]

(Окончание)

Открывалась перспектива – ни много ни мало – возрождения Византии

В начале XX века интерес к Византии был не столько научный, сколько политический. В Первую мировую войну Константинополь был обозначен как одна из главных целей Российской империи, и с политической точки зрения это был, конечно, триумф правления Николая II, потому что ему лично удалось добиться от Англии и Франции признания того, что Константинополь должен стать русским. Может быть, под международным контролем, может быть, как-то иначе, но во всяком случае это сфера интересов России, потому что это выход из Черного моря и с этим связаны ее и экономические, и военные, и геополитические интересы. Николай II добился такого признания в 1916 году, в следующем 1917-м оставалось только сделать практические шаги в этом направлении. На таком фоне византийские исследования приобрели особый смысл: теперь это была уже актуальная история. Открывалась перспектива – ни много ни мало – возрождения Византии. И, скорее всего, рассматривались проекты каких-то начинаний и действий, к которым нужно будет привлекать и православных греков, активно работать, конечно, и с местным турецким населением, потому что никто его депортировать никуда не собирался – речь шла о развитой миссии. Итак, Византия становилась актуальной. Но непонимание русским народом этой цели сыграло очень существенную роль в событиях 1917 года. С этим связаны, среди прочего, и требования скорейшего окончания войны.

Да, люди, ставившие геополитические задачи, понимали, что такое Византия. Уже вышла книга Ф.И. Успенского «История Византийской империи», которая была преподнесена самому государю, всем сановникам. Но в широких массах, не только в народных, но и среди образованного населения, представление о сути византийства напрочь отсутствовало. Высшие военные офицеры, люди высшего света, считавшиеся «сливками общества», элитой, Византию воспринимали так же, как и Гиббон. Потому что все были воспитаны на старой просвещенческой и салонной литературе, в которую эти идеи Монтескьё, Гиббона – уже более чем столетней давности к тому времени – было крепко вписаны. Это была периферия европейской культурной франко-английской традиции, и отношение к Византии и к византийству было этаким манерным. Хотя и была популярна в искусстве и архитектуре псевдовизантийская эстетика, но никакого подлинного понимания феномена этой цивилизации, никакого интереса к ее истории вообще не было. Ни одного византийского императора, кроме, может быть, Константина и Юстиниана, у нас никто не знал. Занимались знакомством с византийской историей исключительно в рамках духовного образования, но тоже занимались, что называется, «спохватившись».

По сути дела широкая программа переводов греческих источников, издания каких-то научных трудов начала реализовываться только во второй половине XIX века. И к 1917 году мы получили только первое поколение начинающих византинистов. Но, надо отметить, византинистов высочайшего уровня, людей, труды которых переводились на языки всего мира. Не случайно именно в России появляется один из самых авторитетных византийских журналов – «Византийский временник». Он вместе с немецким «Byzantinische Zeitschrift» появляется практически год в год, разница только из-за бюрократических проволочек. А Германия – это страна наиболее бурно растущей науки в это время. Как видим, Россия не отставала. В других странах ничего подобного не было вообще – нигде больше в это время Византией на национальном уровне не интересовались.

Но это была высокая академическая наука, и к 1917 году она не достучалась до умов людей, так что проект «Константинополь» никем не был ни понят, ни принят. Он даже был высмеян, он становился объектом издевательств самых разных политиков и людей культуры – начиная от Витте и кончая Маяковским, – которые всячески глумились над ним, понимая очень узко цель войны – только как достижение контроля над Босфором. Видели только экономические, в лучшем случае – военно-политические интересы, а ничего цивилизационного, духовного, тем более возвышенно историософского вообще никто не усматривал.

Отставленная наука

    С целью дискредитации византийской истории Троцкий инициировал проект перевода пасквиля Прокопия

Большевики пришли к власти вот при таком отношении к византийской идее, и они эту ситуацию максимально усилили. Они вообще объявили, что все беды России из-за этого маниакального стремления взять Константинополь и что всё это не что иное, как имперское наваждение. По византинистике был нанесен удар, что называется, на взлете, она была подкошена под корень. Интереса к Византии не было никакого. Вернее, интерес был, но абсолютно противоположный – с целью дискредитации. Так, например, Троцкий лично инициировал проект перевода так называемой «Тайной истории» Прокопия – одного из самых скандальных средневековых текстов, фактически пасквиля на императора Юстиниана, где Прокопий изливал душу в ненависти к своему покровителю. Это книга достаточно интересная, она в своем роде действительно представляет собой выдающийся памятник, но когда ты читаешь о Византии только Прокопия, у тебя складывается то ощущение, которое возникало, допустим, у того же Павла Безобразова – ученого-византиниста, представившего Византию как клубок интриг, разврата, бесконечных убийств и переворотов, и всё это еще на фоне ханжеского клерикализма – когда все богомольные, все ездят по монастырям и мощам, а в это время травят друг друга и развратничают. Такой очень отталкивающий образ, восходящий как раз к XVIII веку, к трудам Гиббона и Лебо, для которых Византия была образом современной им Франции. Лебо, кстати, был очень плодовитый историк, но абсолютно не интересный. Известный рецепт: хочешь, чтобы никто не интересовался каким-то предметом, – представь его скучным. К этой традиции восходят такие выражения современного русского языка, как «византийские интриги», «настоящий византиец» – так говорят о человеке, который хитрыми и лукавыми способами пытается добиться не совсем чистоплотных целей, но хочет при этом сохранять лицо. Но все это к самой Византии имеет ровно столько же отношения, сколько, допустим, к средневековой Англии или средневековой Франции, и даже гораздо меньше, потому что самые яркие особенности Византии, конечно, были совсем иными.

    Византия – это прежде всего Православие

Византия – это прежде всего Православие. Православие, которое еще со времен Константина поставило себе задачу стать социальным явлением. Не просто религией для частного употребления, а общественной формой, общественным законом. Это главная идея Константина Великого: он Православие, Новый Завет берет за основу государственной системы законодательства. Берет аккуратно, без фанатизма, понимая, какую огромную работу надо провести, чтобы уголовный кодекс строить на заповедях, – но, тем не менее, берет. Он эту работу начинает, и в дальнейшем никогда никто из византийских императоров от этой задачи не отказывался.


_{Константин Великий}

А большевистская идеология напрочь отрицает саму идею религиозного участия в общественной жизни. Категорически! Поэтому вплоть до предвоенных лет тема Византии из интересов исторической науки была фактически исключена. Но в русле общей тенденции мутации большевизма в России, в русле сталинской политики, фактически контрреволюционных изменений идей Октября в сторону формирования автаркичной социалистической империи, византийские идеи вдруг получили опять некую социальную значимость, они стали востребованы властью, и в конце 1930-х годов реанимировалась византинистика. В 1941 году был подготовлен «Византийский сборник» – первый за долгие годы журнал, посвященный Византии. Его делала Академия наук СССР – Институт истории, – статьи для него прислали те еще жившие византинисты, которые как-то пережили тяжелейшую эпоху забвения их науки. Надо сказать, что это было воспринято всеми как глоток воздуха, ведь силы византинистики, накопленные к 1917 году, были колоссальными. И вот они опять нужны! Сборник был подготовлен в июле 1941 года, сдан в печать. Вышел он в ноябре 1945-го.

Был возобновлен «Византийский временник», создан сектор византиноведения при Институте истории, даже рассматривался проект преподавания византиноведения на исторических факультетах в Ленинградском и Московском университетах, но… Сталин резко изменил политику в связи с началом холодной войны. И поскольку Византия была одним из средств пропаганды Православия, которая шла в западных антисоветских кругах, византийские исследования поставлены были под жесточайший идеологический контроль.

И фактически до сего дня мы не имеем в нашей стране полноценной византинистики именно потому, что не существует образовательных курсов, связанных с историей Византии в светских учебных заведениях. Нет соответствующих кафедр. Исключение –кафедра новогреческой византийской филологии в МГУ, есть подобные зачаточные проекты в других вузах, например в Петербургском университете. Но это в основном филологические проекты, которые акцентированы на изучение византийской литературы, византийского наследия в поэзии, в языке. А вот с собственно историей Византии всё очень драматично. По сути дела наша византинистика до сих пор не имеет реальной кадровой базы, кроме кафедр истории средних веков исторических факультетов. Но там – свои проблемы, потому что приходится на одной и той же кафедре изучать два совершенно разных, я бы даже сказал – диаметрально разных – феномена: западную и восточную христианские цивилизация. Это все равно, что в рамках одного факультета изучать Китай и Францию. Такое, конечно, допустимо. Но чтобы держаться на современном уровне научных достижений, необходима именно специализация по византийской истории.

Курсы византийской истории нигде не читают. Отрадным исключением являются духовные учебные заведения, там все-таки византология, до последних по крайне мере лет, входила в программу. Но и там, поскольку отсутствует кадровая база, отсутствуют учебники, люди, которые могли бы планомерно и целенаправленно работать в этой области как специалисты, всё тоже находится пока на зачаточном уровне.

    Увы, Византию мы не знаем. А для нас это фатально, поскольку означает, что мы не знаем самих себя

Повторюсь: увы, Византию мы не знаем. А для нас это фатально, поскольку означает, что мы не знаем самих себя. Мы не можем понять нашу русскую историю, не понимая ее византийской мировоззренческой основы. И наша русская история вырождается у нас в войны князей и в бесконечное освоение Сибири. Россия, по сути, предстает на геополитическом пространстве как огромное скопище ресурсов, которое хорошо охраняется. Но если это так, тогда наше будущее весьма печально: либо скопище ресурсов иссякнет, либо охрана ослабеет – вот два варианта. Византия в этом смысле для нас смыслообразующее явление, и это чувствовали все наши правители – от Владимира Святого и до Николая II без исключения. Может быть, даже и в советское время кое-кто подходил к осознанию этого.

Россия представляет собой нечто большее, чем география и демография. Это не просто народ, живущий на огромной территории. Потому что в таком случае невозможно объяснить, а почему, собственно, мы на ней живем так долго. Почему возникло такое огромное государство, не эффективное ни с экономической, ни с военно-политической точки зрения? Почему возможно, что это государство в ХХ веке вошло в число не просто лидеров, а стало вторым на земном шаре? Это невозможно объяснить рациональными категориями, и, собственно говоря, в геополитике никто рациональными категориями и не мыслит – там люди глубокие и понимают, что политические явления – это, прежде всего, явления интеллектуально-духовной жизни. Конечно, огромную роль играет и экономика, и военный потенциал, но все понимают, что первично, а что вторично. Идея Маркса о «базисной надстройке» диаметрально противоположна реальному положению вещей. Потому что все знают, что и войны выигрывают не количеством танков, и государства существуют благодаря не одной лишь силе и богатству.

http://www.pravoslavie.ru/90126.html

[Александр Васильевич]

Павел Кузенков

Воцерковленная империя

История Византии. Беседа 2-я

См.видео по нижеприведённой ссылке:

https://youtu.be/4C-_GD9TADY

 Вторая беседа цикла посвящена тому идеалу христианского государства, который пыталась воплотить Византия. Каким был этот идеал? Как соотносились идеал и реальность? Как воспринималось духовное и мирское – в единстве или противостоянии? Какие проблемы оказались наиболее трудными для решения и почему? Что значила для византийцев святость? Какие византийские уроки нам особенно важно усвоить? Рассказывает историк Павел Кузенков.

Византия до сих пор является предметом оживленной дискуссии, темой, открытой для обсуждения. Я считаю, что пришло время внимательно заняться изучением этой действительно выдающейся цивилизации – чтобы извлечь уроки из ее исторического наследия: продолжить то успешное, что было заложено в византийскую эпоху, и избежать по возможности проблем и слабостей, которые были продемонстрированы византийцами.

Христианский дух византизма



Так что такое византийская цивилизация, что это за феномен? Можно говорить даже шире – о феномене восточного христианства. При этом надо понимать, что речь идет о Римской христианской империи. Слово «Римская» в ее названии говорит о том, что мы имеем дело с политическим порядком, который был основан Цезарем Августом, со всем богатством римской политической, юридической, правовой, экономической культуры, которая была оформлена в классическом виде при императоре Константине в IV веке. Но самое главное для нас то, что это была христианская цивилизация. И Римская империя стала называться Византией в нашем лексиконе для того, чтобы разграничить империю языческую и империю христианскую. А самоназвание этого государства – империя Ромеев, то есть Римская империя, – не изменилось, оно таким и осталось вплоть до ее падения.

Главным в самоопределении византийцев было понятие «христиане». Что это значит? Мы впервые встречаем в истории опыт создания воцерковленного государства. Именно это выражает самый дух Византии и византизма, как было принято называть совокупность особенностей этой цивилизации в начале ХХ века в русской исторической науке. Император Константин, приняв христианство, не ограничился только личным выбором пути следования за Христом, христианство было не просто его личной верой – он предпринял достаточно дерзновенную попытку создать христианскую империю, создать государство, живущее по закону Христа, по закону Нового Завета. Нечего и говорить, насколько сложна и высока была эта задача. И мы, конечно, видим, что в конкретных исторических условиях, в условиях конкретной внешне- и внутриполитической ситуации решение этой задачи натолкнулось на огромное количество трудностей.

    Государство заботится о теле народа, а Церковь берет на себя попечение о народной душе

Но самое важное для нас – что такая задача была поставлена, что государство начиная с IV века и до самого конца империи фактически сделало Церковь стержнем системы воспитания общества, а само отошло на политическую стезю, на политический, если угодно, фланг, и сформировалась та система, которая в преамбуле к 6-й новелле Юстиниана императором называется симфонией. Это особая система отношений священства и царства, при которой государство и Церковь ведут народ, общество к преуспеянию, достижению блага, но при этом государство заботится о теле народа, а Церковь берет на себя попечение о народной душе, то есть о воспитании, назидании, создании нравственного человека.

Тут правильно то, что государство и Церковь ставят перед собой одну задачу, и достижение материальных благ и благ духовных не противопоставляется друг другу, а воспринимается как неотъемлемая часть единого целого. Поскольку всякое благо подается от Господа и всякое благо принадлежит Господу, то любых благ, в том числе и материальных, невозможно достичь, отдаляясь от Бога. Вот такой «рецепт выживания» Византии, ее преуспевания, ее политических, военных, экономических побед и свершений.

И это было не просто программой: многое было сделано для ее практической реализации. Уже сам святой император Константин предпринял масштабную реформу правовой системы государства. Она была не резкой, постепенной, но, тем не менее, римское общество сильно изменилось. Оно начало меняться по своим мировоззренческим основаниям. И это сказалось на отношении к женщине, детям, семье прежде всего – с этого начал император Константин. И впоследствии это развилось по нарастающей в область общественных отношений.

Проблемы ветхого человека


_{Император Василий I и его сын Лев VI}

Это касалось, прежде всего, идеала, в том числе и в хозяйственной деятельности, которую Римская империя унаследовала от античной экономической модели, но под влиянием новозаветных, христианских норм пыталась облагородить и привести в некую более соответствующую евангельским идеалам форму. Сделать это было далеко не просто. Экономика античного мира выстраивалась по принципу античного капитализма, который был основан на частной собственности, личном обогащении и т.д. Но новозаветный идеал, как мы знаем, совершенно другой. Апостольская община имела общую собственность, осуждалась любая попытка эгоистического, какого-то индивидуального отделения от собратий. Эта антиномия, некая проблема соотношения процветающей экономики, основанной на частной собственности, и идеала общинного владения имуществом осталась на всем протяжении истории византийской цивилизации одной из самых болезненных.

    Именно в монастырях был реализован идеал христианской экономики

Но была найдена форма, в которой можно сочетать эти два идеала – ветхий и новый: это форма монашеской жизни. Именно в монастырях, которые появились сразу же после укрепления монашеской жизни, после установления христианства в качестве господствующей религии, был реализован идеал христианской экономики. Это идеал, связанный с общей собственностью и отсутствием каких бы то ни было делений на хозяев, рабов, служащих и т.д. Монастыри являлись своего рода образцами – все остальные люди тяготели к ним в той или иной степени, но в целом экономическая модель осталась прежней, и это некоторое противоречие заявленных христианских ценностей и практики обыденной жизни было одной из тех слабых сторон византийской цивилизации, которые в конечном счете привели ее к некоему упадку. И об этом мы должны знать.

Но ключевую роль в этом играло и действие, древнее, заимствованное из античных политических моделей – прежде всего это касается политической борьбы, связанной с достижением власти, богатства, с эгоизмом, эгоистической корпоративной солидарностью, – вот это часто изменяло общественный организм Византии, часто приводило к гражданским войнам. Часто бывало так, что византийцы в своих внутренних усобицах прибегали к помощи внешних сил, как это было накануне 1204 года, ставшего катастрофой для Византии. Практически империя погибла на некоторое время. Она была возрождена, но это уже было слабое подобие былого величия. И впоследствии идея внешней помощи в борьбе с собственными недугами стала одной из самых болезненных для византийского общества в целом, поскольку она была связана с необходимостью жертвовать определенными национальными интересами и национальными принципами.

В конечном счете в XV веке империя погибла – буквально через несколько лет после заключения Флорентийской унии, которая по своей форме была ничем иным, как духовной капитуляцией Византии, признанием своей неполноценности в качестве носительницы Православия. И всеми без исключения, в том числе и латинскими христианами, это воспринималось именно как форма уступки со стороны Византии за военную и экономическую помощь – прежде всего, конечно, военную помощь – западного мира против турецкой агрессии.

Кончилось все тем, что византийское общество оказалось глубоко деморализованным, расщепленным и стало легкой жертвой врага.

Эти проблемы – проблемы ветхого человека, как можно было бы их назвать, – характерны вообще для всех христианских политических сообществ. И, собственно, в том и состоит главная задача христианской Церкви, чтобы решать их. А это движение от человека ветхого к человеку новому, от эпохи Закона к эпохе Благодати всегда происходит болезненно и очень медленно. Это движение занимает столетия, тысячелетия непрерывной борьбы за совершенствование человека. Поскольку речь идет не о чем ином, как о глубокой внутренней метаморфозе самой природы падшего человека, который хотя и искуплен Спасителем во время Его нисхождения в мир, но остается при этом тяготеющим к этой своей старой, ветхой, адамовой природе. И поэтому все те искушения, которые свойственны ветхозаветному человеку, тоже действуют и на человека новозаветного. Но, в отличие от Ветхого Завета, Новый Завет дает четкий рецепт, как бороться с этими искушениями, и борьба эта лежит за пределами закона – это тоже очень важно. Император Константин это понял первым из христианских государей.

Государство святых



Нельзя с помощью государственного аппарата сделать человека совершенным. Нельзя с помощью принуждения заставить людей жить общиной, отказаться от личного, частного имущества. Нельзя с помощью полицейских и военных мер сделать человека святым. И это вскармливание, культивирование святости было главной задачей византийской цивилизационной модели.

Можно сказать, что Византия – это государство святых. Самым ярким образом это выражается в тех примерах, на которых воспитывался с самого детства ромей. Если античные люди воспитывались на примерах древних героев, политиков, каких-то успешных деятелей, оставивших имя в веках, – тех, кто называются людьми прославленными, то для человека, жившего в Византии, самым главным образцом поведения были святые. Именно жития святых составляли воспитательный ряд, на котором учились жизни поколения византийцев. Конечно, трудно было ожидать, что все люди окажутся способными на такие подвиги, как святые, но, тем не менее, именно святые задавали ту нравственную планку, а главное – те мировоззренческие устои, поведенческие модели, на которые человек ориентировался в дальнейшей жизни. Он мог их нарушать, мог не соответствовать им, но он их понимал, и это очень важно.

    Византийцы понимали: святость – это их идеал и норма

Когда мы говорим о Византии как о государстве святых, мы не говорим, что все византийцы были святыми. Но все они понимали, что святость – это их идеал и норма. Это тоже очень важный момент, отличающий византийскую цивилизацию от западной, где тоже было много святых, но святые воспринимались как сверхъестественное состояние для человека – более естественным было признано состояние такого «нормального человека», который не святой, но и не преступник, состояние аристотелевской «золотой середины».

Византийская православная восточная христианская традиция шла по пути, более близкому новозаветной идее: все должны спастись – а для того, чтобы спастись, нужно быть святым. И не случайно первые христианские общины так и называли друг друга – общины святых, и никто не воспринимал это как некое сверхъестественное состояние. Эта святость, это желание быть близко с Богом пронизывало всю жизнь византийского общества.

Воцерковление государства следует отличать от слияния государства с Церковью – это очень важный момент. Византийская традиция со времен императоров Константина и Юстиниана и сама Церковь очень жестко следили, чтобы государство не подавляло Церковь, не поглощало ее, не делало ее своим институтом. Церковь должна была остаться не от мира сего – это очень важный момент. Если Церковь станет частью мира, станет общественной организацией, она потеряет возможность излечивать падшее человечество, потеряет возможность врачевать его недуги, потому что сама станет болеть ими. В этом отличие Церкви от правоохранительной системы, от системы законов, от так называемой морали, которая, будучи частью общественного мировоззрения – некоей системой ценностей, оказывается неспособной сама исцелить себя от ошибок.

Но очень важно, что идея стремления в Царство Небесное, восприятие своего здешнего существования именно как этапа к вхождению уже в будущую жизнь проявлялись и в том, что византийцы жили в большой степени почти как в монашестве. Важным элементом повседневности стала молитва. Молитва сопровождала человека с утра до вечера. Причем не только человека церковного, но любого человека. Прежде всего это относилось к людям высокопоставленным. До нас дошел интересный во многих отношениях трактат «Стратегикон», написанный высокопоставленным военачальником XI века. «Стратегикон» представляет собой пособие по военному делу: в нем речь идет об управлении войсками и проч. Но важнейшую часть «Стратегикона» занимают нравственные поучения. Почему? – Потому что в мировоззрении византийца никакие военные победы были невозможны без морального ощущения правды, без морального здравия, христианского благочестия.

Благочестие было условием для достижения любых благ. И любовь к Богу, стремление угодить Ему, узнать Его Промысл приводили к тому, что люди много времени проводили в чтении Священного Писания, в размышлении над словами Христа, в изучении святоотеческих творений. И даже в этом «Стратегиконе» военачальник пишет: «Когда у тебя есть свободное время, читай исторические сочинения и церковные книги», то есть Священное Писание и труды святых отцов. «И не думай, – пишет он, – что военному от этого нет никакой пользы. Пользу получишь огромную». Потому что именно там, в священных текстах, человек черпал главные модели поведения, которые ориентировали его в жизненных ситуациях. Это был не только исторический опыт, что тоже важно, но и опыт духовный.

Поэтому постоянным было общение императоров, военачальников, высокопоставленных деятелей со священнослужителями, монахами, людьми, которые удалялись в пустыни, в горы и воспринимались всеми именно как те, на молитвах которых держится империя. Это ощущение почти ветхозаветное, но оно еще было одухотворено, оживлено опытом практической святости, потому что в Византии были не только древние святые, но и каждый век давал сонм своих подвижников, прославлявшихся какими-то подвигами, чудотворениями.

Точно так же строилась система образования. Образование строилось не по методу насыщения знаниями, но прежде всего как форма духовного просвещения: человек должен был научиться правильно вести себя, правильно определять добро и зло. И потому Православие давало главную основу системы образования, что не исключало использования и античной традиции, называвшейся внешней мудростью, внешней философией, составлявшей базу для мирских наук.

Цивилизационное ноу-хау


_{Павел Кузенков}

    Для Византии органичен синтез мирского и духовного

Вообще для Византии очень органичен синтез мирского и духовного, и это, я думаю, можно назвать одним из главных отличительных параметров византийской цивилизации. Никогда не было болезненного педалирования теократической, религиозной доминанты, это была действительно гармония, стремление к гармоничному сочетанию духовного и светского, и самое главное – четкое понимание того, что мирские успехи являются частью успехов духовных. Очень хорошо это выражено в преамбуле к 6-й новелле Юстиниана, где сказано, что «если Церковь будет свята, а Царство справедливо, то это даст все, какие ни есть, блага роду человеческому». И произведет вот эту самую симфонию, которая есть не что иное, как полная аналогия музыкальной симфонии, когда государство и Церковь ведут свои музыкальные партии, но не фальшивят, и все это порождает удивительную гармонию.

Вот это очень важно: способ достичь успеха фактически один – угодить Господу, знать Его Промысл, соответствовать высокому званию человека и ни на секунду, ни на минуту не оставлять трудов по борьбе со своими грехами, с искушениями, все время стремиться к духовному совершенствованию. Это тоже высокий, можно сказать – недостижимый идеал, но здесь очень важна сама постановка этой задачи. Мы не говорим о том, насколько успешно или не успешно она решалась, но то, что задача эта была поставлена на официальном мировоззренческом уровне, – главный источник всех позитивных, успешных достижений Византии, и нам важно это назвать, наверное, ее главным цивилизационным ноу-хау.

Византия – одна из самых долго живущих цивилизаций, если не единственная со времен распространения христианства по Римской империи, когда, собственно, и возникает этот феномен византийской цивилизации: IV–XV века – более тысячи лет. И Византия не только просуществовала этот период как фактически не менявшаяся цивилизационная модель, как единое государство с цивилизационным континуитетом, но она распространила эту модель на огромные пространства Евразии, и западноевропейские государства – современная Западная Европа, и Восточная Европа, включая Россию, могут быть по праву названы наследниками великой византийской традиции. Я не оговорился: Запад тоже унаследовал византийскую традицию, потому что Западная империя тоже была владением Константина Великого. Более того – он на Восток-то приехал с Запада. И торжество христианства началось именно с западной половины Римской империи. Но восточное христианство, восточная половина империи создавали основу, прежде всего культурную, потому что греческий язык был языком культуры Римской империи, и неслучайно именно на греческом языке сохранились до наших дней Евангелия, Ветхий Завет. Здесь важно, что единство западного и восточного христианского мира, сохранявшееся вплоть до раннего Средневековья, было основано на одном мировоззренческом цивилизационном фундаменте – фундаменте воцерковленной империи, воцерковленного государства.

http://www.pravoslavie.ru/91155.html

[Александр Васильевич]

Павел Кузенков

Византийское монашество – совесть мира

История Византии. Беседа 3-я

Очередная беседа цикла посвящена монашеству – явлению, важному и значимому не только в духовной, но и в общественной и государственной жизни Византии. Почему возникло монашество? Как складывались отношения монастырей и мира? Какую роль играли городские монастыри? И почему один из сановников наставлял сына: «Почаще беседуй с монахами»? Рассказывает историк Павел Кузенков.

См.видео по нижеприведённой ссылке:

https://youtu.be/Jj7j4nycAhg

 Новая норма жизни

Как вы знаете, первая Неделя Великого поста посвящена Торжеству Православия. Этот праздник знаменует собой окончание целой эпохи в истории Церкви, связанной с богословскими спорами, и решающую роль в победе Православия, в торжестве православной веры в империи сыграло как раз монашество. Именно с его помощью удалось преодолеть последнюю и, наверное, самую тяжелую для империи ересь – ересь иконоборчества. И в этой связи было бы уместно посвятить одну из наших бесед феномену монашества, которое в Византийской империи играло очень важную роль.

Торжество христианства в империи, а это эпоха Константина Великого, совпадает с зарождением монашества как явления. Скорее всего, какие-то подвижники – аскеты, пустынники – были и в предыдущие языческие годы, но именно с IV века возникает монашество в том виде, в каком мы его знаем, и уже в самые первые десятилетия христианской империи появляется образцовое житие – житие, написанное святителем Афанасием Александрийским, посвященное Антонию Египетскому.

Начинается бурное распространение монашества – прежде всего по восточным провинциям, а потом и по западным. И уже с V века монашеская культура, монашеская традиция становится неотъемлемой частью христианского общества Римской империи, и вплоть до самого конца Византии – до ХV столетия – монашество играло центральную роль не только в церковной, но и в политической и общественной жизни византийского государства.

Это феномен, который мы хорошо знаем и по нашей, русской истории, потому что и в России, на Руси монахи считались всегда важнейшим элементом общественного строения. Это византийская традиция: именно с монахами советовались и князья, и все другие влиятельные люди при принятии каких-то ответственных важнейших решений, и именно монахи были той совестью нации, совестью народа, которая концентрировала в себе самые важные, сокровенные ценности, характерные для православной цивилизации. Монашество сыграло огромную роль в возрождении Русского государства после монголо-татарского ига.

    Именно монашество создало облик христианского социума

Вопросы: как появляется византийское монашество? что это за явление? какую роль оно играло в истории византийского общества? – очень важные и интересные. Ответы на них далеко не всегда ясны, продолжается достаточно оживленная научная дискуссия, например, об истоках монашества и причинах его распространения, многие проблемы остаются спорными, но ясно одно: именно монашество создало облик христианского социума. Это немного парадоксально, потому что собственно в Священном Писании мы находим отнюдь не много оправданий монашества. Конечно, есть фигура Иоанна Предтечи – прообраза древних аскетов – и подвиг Господа в пустыне. Но сама идея организованной, сплоченной жизни подвижников вдали от суеты городов, в уединенных монастырях, в горах, лесах достаточно необычна. Для античного мира она вообще инновационна, но и для иудейской традиции она маргинальна, хотя мы знаем, что существовали разного рода общины, похожие на монашеские, но они всегда признавались каким-то исключением из общей практики. А вот в христианстве они, наоборот, стали нормой. Нормой, из которой вырастала и богословская, и литургическая, и иная православная традиция. В частности, именно монашеская традиция сейчас лежит в основе литургического Типикона.

Бегство от мира


_{Страсти воюют на монаха}

Ранневизантийское монашество – это, прежде всего, бегство от мира. Собственно, слово «монахос», или, по-славянски, «инок» – от корня «ин», «единый», «один», именует человека, который уединяется. Это устранение, удаление от суеты, от городской жизни. Удаление в пустыню, или в «пустынь», как говорит наша славянская традиция, в горы, может быть, даже на столп: характерный вид подвига – столпничество. В нашей русской традиции это были леса, какие-то окраинные пустынные земли. И главным было именно уединение человека, движимого – и такой взгляд на причины возникновения монашества сейчас считается наиболее распространенной гипотезой – стремлением испытать свою любовь к Богу. Испытать то, что считается самым важным для христианина, – умение отдать всего себя без остатка служению Господу.

В языческое время, когда христиане подвергались гонениям, были другие способы испытать крепость своей веры, своей любви: исповедничество, мученичество ждало тебя на каждом шагу, и, чтобы явить свою любовь Богу, совершенно не требовалось совершать какие-то особые подвиги в пустыне. Ситуация радикально изменилась, когда империя стала христианской. Христианство стало не просто разрешенной религией, оно стало религией императора и тем самым приобрело статус престижной веры – престижной системы ценностей, престижного мировоззрения. Оно открывало путь к карьере, поскольку, начиная с V века, язычники перестали приниматься на государственную службу, то есть христианство стало нормой, и нормой комфортной, удобной. В этих условиях у людей, горевших любовью ко Господу, возникало странное ощущение: получалось так, что в какой-то момент они могли засомневаться: а что действительно движет ими? действительно ли это любовь к Богу, или тут есть какой-то небольшой, но все-таки важный элемент любви к миру, человеческим почестям? И рождалось желание полностью устраниться от всего преходящего и остаться наедине с Господом в пустыне и именно там двигаться Ему навстречу, совершенствуя свою душу. Так возникает христианская аскетика, что на древнегреческом означает «упражнение». «Аскезис», вообще говоря, термин из спортивного лексикона: в античности аскетами называли спортсменов. Вот откуда, кстати, излюбленная византийскими аскетическими писателями тема соревнования, или «забега», как они обычно пишут. Монах – человек, который подвизается на поприще, а «поприще», как мы помним, это перевод на славянский слова «стадион».

И такое ревнование монаха и соревнование монахов, которые жили сначала малыми общинами, потом большими монастырями, было мощнейшим двигателем духовного совершенствования, потому что там рождалась определенная культура – культура ангельского жительства, культура достижения тех высочайших планок, которые ставит перед христианином Господь в Своих заповедях. По сути, монахи – это обычные христиане. Изначально у них даже не было священного сана, они не проходили рукоположение, но это были миряне, которые жили в действительно подлинном христианском жительстве, которые собирались прежде всего самим себе доказать, что можно жить по тем заповедям, которые им дает Господь.

Монашеский… «бум»

Уже к концу IV века монашество становится необычайно популярным в империи, потому что монахи приобретают в глазах простых людей статус безусловных духовных авторитетов. Это авторитеты, которые могут подсказать что-то в жизни, помочь найти выход из каких-то житейских ситуаций, но которые обладают еще и великими дарами, незнакомыми обычным людям: дарами прозрения, врачевания духовных и телесных ран. Возникает, если можно так выразиться, даже некая «мода на монашество», мода именно у мирян: составляются и распространяются сочинения о монашестве, жития монахов-пустынников. Одно из произведений этого периода – знаменитый «Лавсаик», составленный Лавсом, знатным вельможей того времени.

Интерес к монашеству испытывают самые разные слои населения – как простые крестьяне, так и вельможи и императоры. В монашество люди уходят из самых разных социальных страт, и многие из монахов, как мы знаем по житиям, это представители самых именитых родов империи. К концу IV – началу V веков мы видим уже не просто отдельные очаги монашеской жизни, но большие монастыри. Монашество становится даже определенной проблемой, потому что тысячи, десятки тысяч людей оказываются вовлеченными в это движение и далеко не все из них действительно достигают высот аскетического совершенства. Много среди монахов и случайных людей, которые пытаются попробовать себя на этом поприще, не будучи готовыми к нему. Поэтому Церковь берет в свои руки организацию монашества, и один из знаменитейших уставов монашеского жития написан архиепископом Василием Кесарийским – Василием Великим. Монашеские уставы создаются и в Египте. Уставы – это своего рода «монашеские конституции», сборники правил поведения монахов. Но главное – возникает система связи между монашеством и Церковью: монастыри ставятся под контроль епископата, и такое положение сохраняется в дальнейшем.

Важно, что монахи становятся активными участниками богословских споров: они приходят в столицу или другие города для борьбы с еретиками. Часто бывает так, что они принимают за еретиков вовсе не тех, на чьей стороне нет соборной Церкви, так что сами монахи оказываются на стороне еретиков – и в силу своей богословской неотесанности, и по другим причинам. И это тоже вызывает определенные трудности. Монахи часто увлекаются какими-то спорными богословскими идеями, как это было, например, с учением Оригена, и это вынуждает Церковь предпринимать экстраординарные меры, такие, как анафема уже умершим. Ориген был осужден по прошествии многих веков после своей смерти потому, что в монашеской среде его учение было необычайно популярным. Конечно, не обходилось и без эксцессов: печально известный «Разбойничий собор» 449 года как раз был ознаменован таким массовым насилием, когда пришедшие из Сирии монахи дубинами пытались склонить на сторону председательствовавшего на соборе Диоскора Александрийского несогласных с ним епископов. Всякое бывало в истории монашества того времени.

Значимую роль играла церковная организация монашеского движения, поскольку именно с этого времени архиепископы и епископы начинают контролировать монастыри. Возникают такие институты, как архимандрития, некое подобие епископов для монастырей. Архимандрит – это настоятель всех монастырей большого округа, своего рода попечитель, игумен этих монастырей. Но, как ни странно, и архимандриты часто оказывались вовлеченными в еретические движения. Так, знаменитый Евтихий, отец монофизитства, был константинопольским архимандритом.

Полития


_{Иоанн Кантакузин как Император (слева) и монах Иоасаф (справа)}

Наиболее важно для нас то, какую роль играли монахи в общественной жизни. Для описания жития монаха неслучайно в греческом языке часто используется термин «полития» – и тут славянский язык испытывает трудности, как перевести это слово, обозначающее малознакомый для славян феномен – малознакомый в силу их достаточно архаического политического устроения. «Полития», по античной еще норме, – это общественная жизнь человека. Обычно это слово переводится в славянских памятниках как «жительство». Но это не просто «жительство», это «жительство в обществе».

Возникает любопытный парадокс: человек, ушедший от мира, оказывается интересен миру тем, как он себя ведет по отношению к этому миру. Мир идет за монахом в пустыню: вокруг монастырей возникают целые поселения. Монахов это часто вынуждает уходить в другое место. Так, например, Антоний Египетский переменил не одно, не два места своего подвижничества, потому что постоянно вокруг него возникали целые городки.

    Мир шел к подвижникам, видя в них духовные светильники

И получается так, что жизнь одного известного подвижника порождает некие явления общественной жизни, связанные с его личностью. Почему? Прежде всего, потому, что подвижник в полном соответствии с заповедью становится светильником для мира. И, хотя он, стремясь к чистоте своего подвижничества, пытается уйти от мира, мир сам находит его и возносит на ту высоту, на которой он светит уже миру. Возносит через рассказы о нем, через письменные памятники, через в том числе личные связи, постоянные обращения к подвижнику – за поддержкой, советом. Со временем это приводит к тому, что возникает совершенно необычный феномен – городское монашество.

Монашество в городе

Обычно городское монашество тесно связано с монашеством пустынным. Классический пример – монастырь акимитов в Константинополе, который был очень знаменит в V веке. Монастырь возник в горах Сирии, в глуши. Монахи этого монастыря жили по особому уставу: «акимит» по-гречески «неусыпающий» – в монастыре всегда творилась молитва, ни на секунду ни ночью ни днем она не прекращалась. Эта особенность устава – неусыпающее бдение, – соответствующая притче о девах, согласно которой мы должны всегда бодрствовать, ожидая пришествия Господа, чтобы встретить Его, – создавала вокруг монастыря особый ореол. Через какое-то время акимиты переселились в Константинополь.

Чем интересен феномен монастыря в городе? Тем, что монахи живут по тому же самому уставу, по которому жили в пустыне, они по-прежнему оторваны от мира, они не покидают стен своей обители, не ходят по улицам и по рынкам. Но отныне любой получает доступ к ним. Если в далекие пустынные монастыри могли позволить себе прийти лишь люди обеспеченные, которые могли оплатить дорогу, дальние странствия, либо люди, которые готовы были на некоторое – достаточно продолжительное – время прервать все свои дела и отправиться в паломничество, то теперь монастырь становится доступен всем, в том числе и людям немощным.

«Почаще беседуй с монахами»



    Монахи становятся совестью народа, и власть имущие вынуждены прислушиваться к голосу монашества

И – самое важное – монастырь приближается к дворцу, к политике, к эпицентру социальной жизни. Это создает ситуацию, в которой политики уже не имеют возможности игнорировать настроения монашества; ситуацию, в которой монахи начинают играть роль яркой совести, вынуждающей императоров, царедворцев, иногда помимо воли, но всё равно прислушиваться к голосу монашества и Церкви, к тому, что предписано христианскими нормами.

Это иногда вызывает конфликты, которые часто переходят в церковно-политическую область. Иногда возникают конфликты и между патриархами и монахами, но, как правило, это приводит к оздоровлению духовной атмосферы в обществе, и те суетные мирские побуждения, которые зачастую вынуждают политиков отклоняться от норм, заповеданных Новым Заветом, выправляются духовным – не просто попечением – а своего рода народным голосом, который фокусируется через монастыри и монашество.

Ярчайший пример этого – преодоление ереси иконоборчества, когда понадобились действительно колоссальные усилия Феодора Студита, одного из самых знаменитых представителей городского монашества в Византии. Фактически это была борьба государства и монашества, в которой монашество победило. С этого времени монахи начинают играть ключевую роль, в том числе и в византийской исторической литературе, в литургической и во всех других сферах византийской жизни. И культура общения с монашеством становится обязательной для византийской элиты.

До нас дошел очень важный и любопытный памятник – «Советы и рассказы Кекавмена». Кекавмен был высокопоставленным стратигом – военачальником – ХI века; в наставлениях, скорее всего своему сыну, он пишет: «Почаще беседуй с монахами». Причем важно: монашество Византии было и ученое, и аскетическое. «И, – пишет Кекавмен, – не смущайся, если тебе вдруг придется беседовать с монахом неученым: от него ты пользу получишь не меньшую, чем от ученого».

Вот эта широта спектра монашеской культуры, в которой были и такие великие энциклопедисты, как святитель Фотий, и в то же время множество людей с очень скромным образованием, но, тем не менее, прославленных своим аскетическим опытом, создавала в Византии удивительную атмосферу монашеской культуры. Пиком, квинтэссенцией этой культуры является исихастское движение ХIV века, связанное с именем Григория Паламы. Потому что Палама как раз соединил в себе эти два начала: ученое, богословское, высочайший уровень религиозной философии и в то же время – высочайший уровень аскезы, запечатленный в самом термине «исихазм» («исихазмос» – очень древняя молитвенная практика, распространенная на Афоне). В фигуре святителя Григория Паламы (он был епископом) мы как раз и получаем образец византийского монаха, который одновременно и ученый, и аскет, и политический деятель.

Исихастская традиция сыграла колоссальную роль и в русской истории, потому что именно к ней примыкает наш величайший преподобный Сергий Радонежский. В этой связи очень важно, чтобы в современной жизни уже имеющийся, всеми видимый, фиксируемый интерес к монашеству сочетался бы не просто с тягой к чему-то необычному, но и заставлял бы людей прислушиваться к голосу монахов, к их наставлениям, и возродилась бы та культура духовных советов, которая была так характерна и для византийской, и для русской истории.

http://www.pravoslavie.ru/92267.html

[Александр Васильевич]

Павел Кузенков

Труд и богатство в Византии

История Византии. Беседа 4-я



«Не собирайте себе сокровищ на земле» (Мф. 6: 19), – учит Господь, между тем христианская Византия была богатейшей страной в Европе. Как сочетался евангельский идеал нестяжания с процветанием этого государства? Как Православие влияло на экономическую жизнь Византии? Какой труд почитался, какой был приемлем, а что было недопустимо и запрещено? И как строились отношения между бедными и богатыми? Рассказывает историк Павел Кузенков.

См.видео по нижеприведённой ссылке:

https://www.youtube.com/watch?v=lwgUzjsNm70

 «Великие богатства, каких нигде никогда не было»

Здравствуйте, дорогие зрители и читатели портала «Православие.ру». Мы продолжаем наш цикл бесед о Византии. Тема сегодняшней встречи – «Труд и богатство в византийской традиции».

Как известно, Византия была одним из самых богатых государств в средневековой Европе. Крестоносцы, разграбившие Константинополь, свидетельствовали: в этом городе они увидели столько богатств, сколько находится во всех остальных частях мира. Конечно, они не знали про богатства Индии, Китая, Ближнего Востока, но богатства Византии, действительно, стали легендой. И понятно почему. Потому что цивилизация, основанная в Константинополе, истоками своими имела Римскую империю, которая сама восходила к более давним временам и объединяла многие народы, и богатства всех этих древних цивилизаций были свезены в Константинополь. Эта столица империи с IV века была новым Римом, и императоры даже ставили одной из задач себе собрать в Константинополе самые красивые, самые известные вещи. Сами константинопольцы удивляли приезжавших в город иностранцев красотой своих одеяний, утонченным вкусом. Улицы города были очень красивы. Да и вообще богатство считалось визитной карточкой Византийской империи.

Между тем христианское отношение к богатству, как мы знаем, достаточно неоднозначно. Всем известны знаменитые слова Господа нашего Иисуса Христа: «Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие» (Мф. 19: 24). Эта фраза задает ту основную линию отношения к богатству, которая поддерживается христианством. Византийская христианская империя являла собой удивительный пример того, как богатство, накопленное еще в языческие времена, но служившее уже и христианам, стало, с одной стороны, явлением повсеместным, но, с другой стороны, уступало свое место подлинному пониманию богатства как духовной категории. Богатство денежное воспринималось византийской традицией лишь как внешний лоск, за которым непременно должно стоять глубокое внутреннее содержание.

    Богатство должно быть результатом труда

В христианском понимании источником богатства был, прежде всего, труд человека. Труд, который был заповедан Господом после грехопадения: «В поте лица своего будешь добывать хлеб свой» (ср.: Быт. 3:19). Но самое главное, что богатство понималось еще и как великий дар, который нужно использовать так, как это угодно Господу. Рецепт этого тоже дает Священное Писание. У апостола Павла в 1-м послании к Тимофею сказано: «Люди, далекие от истины, полагают, будто бы благочестие служит для прибытка. Нет ничего страшнее сребролюбия, так как сребролюбие – это источник всех зол» (ср.: 1 Тим. 6: 5, 10). И такая максима, такой принцип определяет отношение к богатству византийского общества: через богатство человек стяживает себе Высшую милость, ибо для богатого единственный путь к спасению – использовать свое богатство на благо нищих, на благо людей нуждающихся. Эта традиция потом пришла и к нам на Русь. Известна народная поговорка: «Нищие богатыми питаются, богатые молитвами нищих спасаются».

Богатство как ответственность

    На богатом лежит обязанность не расточать богатство попусту, но использовать его для созидания, во благо общества

Но важно понимать, что такое богатство для человека православной культуры. С одной стороны, это великая честь, великое поприще, которое Господь дает человеку, ибо богатство – это, прежде всего, ответственность. На богатом лежит обязанность поддерживать богатство, не растрачивать, не расточать попусту, использовать для украшения мира. Человек пришел в мир, чтобы украсить его, чтобы устроить и упорядочить его как царь этого мира. Богатство – это те средства, что даются человеку для созидания.

В основе богатства лежит труд самых разных людей. Понятно, что богатые люди, те, у которых сосредоточены большие денежные средства, собирают эти средства за счет в том числе и других людей, поэтому многие древние отцы так и учили: богатство денежное – это форма кражи, оно в принципе не может быть праведным. Но и неправедное богатство может спасти человека. «Собирайте себе друзей богатством неправедным, ибо они уготовят вам обитель в вечности» (ср.: Лк. 16: 9). Это место Писания, очень популярное в Византии, часто толковалось византийскими авторами как раз именно так: богатые люди собирают богатство других для того, чтобы использовать его так, как это угодно Господу. Мы бы сказали сейчас: у богатства есть социальная функция. Богатство рассматривалось как категория, относящаяся не к личной жизни отдельного человека, а к общественной.

Святитель Иоанн Златоуст учит: «Бог не запрещает быть богатым, Бог запрещает прилепляться к богатству». Само по себе богатство не считалось опасностью как таковой, но оно было серьезным вызовом, оно требовало особого духовного роста, особой духовной аскезы, потому что соблазны, которые падали на богатого человека, были гораздо сильнее, чем те, которым подвергался человек бедный.

Социальное равновесие

    Сверхприбыли и формы обогащения, нарушавшие социальный мир, запрещались. Ограничивался и процент прибыли

Византийское государство ставило целью поддерживать определенный баланс, не допускать серьезного социального расслоения. В заповедях, которые составил монах Агапит для императора Юстиниана – в так называемом «Зерцале» – руководстве для государя – было сказано, что одной из задач государя является блюсти, чтобы разрыв между нищими и богатыми не был очень велик, чтобы деньги не становились препятствием для духовного роста богатых людей, но чтобы и отсутствие денег не становилось причиной падения людей бедных. И хотя ограничений для накопления богатства в империи не было, но государственные законы были устроены таким образом, что сверхприбыли и какие-то особые формы обогащения, препятствовавшие социальному миру, запрещались. Нормой для дохода любого предприятия считалось 8% в год. Именно исходя из этой нормы собирались налоги, выдавались кредиты и т.д.

Отношение к так называемому процентному росту в Византии было неоднозначным. Довольно долго шли дискуссии о том, допустим ли для христианина сам факт взимания некоего роста с денег, одолженных взаймы. Многие предлагали запретить это, как было сделано в Западной Европе, как это практикуется в исламе. Запретить окончательно и абсолютно взимание процентов. Но по здравому размышлению императоры пришли к выводу, что для поддержания экономической жизни взимание процента необходимо. И если кто-то готов давать деньги без каких бы то ни было лихв, как это называлось по-русски, без дополнительных процентов, то это будет очень благое и доброе дело, но для большинства людей будет справедливо и полезно, если этот процент будет просто ограничен. Устанавливался предел в 4% годовых. В случае рискованных сделок позволялось повышение до 12%, но не более.

В такой традиционной для Византии дихотомии закона и благодати – дихотомии, при которой имели место установленные законом предельные нормы, но ничем не ограничивалась благодать для людей, готовых к тому, чтобы жить по Христу, – протекала экономическая жизнь империи. В этом можно увидеть некоторую раздвоенность, некоторую непоследовательность, но такова природа византийской цивилизации, природа государства, которое вступило на путь христианизации, но шло по нему долго и мучительно, потому что это очень тяжелый и небыстрый путь – дорога в Царствие Небесное. Главное, что такая задача ставилась, и со временем, из века в век, накапливалось огромное богатство опыта движения по этому пути. Богатство, которое мы и называем наследием византийской цивилизации, которое запечатлено в житиях святых, византийских традициях, обычаях.

Одна из неотъемлемых частей этого удивительного богатства – отношение к деньгам, отношение к труду. Принцип «не работающих нет» был фундаментальным принципом византийской цивилизации. Он распространялся на все сферы человеческой жизни. И категорическим образом запрещались любые виды деятельности, связанные с обманом, с какими-то формами спекуляции, ничем не оправданной посреднической деятельности, перепродажи и т.д. Почему это было запрещено? Потому что считалось формами обогащения, не связанными с трудом.

Труд во благо



    Мотивом деятельности была не жажда обогащения, а жажда сотворения блага

Была и определенная градация отношения к различным формам человеческой деятельности. Деятельность интеллектуальная или же благотворительная, естественно, не считалась частью экономической сферы, но эти виды деятельности всегда были окружены чрезвычайно высоким почитанием. Благотворительная деятельность считалась самой благородной деятельностью человека в мире. Коммерческая деятельность тоже уважалась, но считалась уже деятельностью падшего человека, который утратил первоначальную Богом данную любовь к ближнему и любовь к Богу, которая должна двигать человеческим трудом, независимо от грядущего воздаяния. Поэтому идеалом труда был труд монашеский, труд, основанный на любви к человеку, на любви к Богу, любви к своему делу. Труд, который не исключал благодарности, ибо сказано у апостола: «За всё благодарите», но исходной точкой этой деятельности была не жажда обогащения, а жажда сотворения блага. Это устремление к благу как к главному результату человеческого труда – очень характерная составляющая православного отношения к любой форме деятельности – прежде всего, конечно, к деятельности социальной, но в том числе и к деятельности экономической.

Во главе угла стояла не прибыль. Прибыль как таковая вообще запрещалась в византийской традиции, потому что считалась чем-то низменным и несправедливым. Речь шла о воздаянии, о благодарности, которая могла быть выражена в форме цены, когда речь идет о продаже чего-то на рынке, может быть выражена в форме благодарности от чистого сердца, если речь идет о богоугодных заведениях – о больницах, о домах престарелых и т.д. Во всяком случае всегда на первом месте стояло созидание блага, творческая деятельность человека, преумножение богатств мира сего, созидаемых именно человеческим трудом. Ибо мир сей наполнен богатствами Господа до такой степени, что человеку ничего не остается делать, кроме лишь как приложить легкое усилие для добывания хлеба насущного. Да и здесь только малая толика зависит непосредственно от человека, остальное производит Сам Господь через природу, через землю, Он посылает нам солнечные лучи, дает нам воду, воздух, дарует нам растения, которые производят необходимый плод… Человек же должен лишь чуть-чуть приложить усилия, чтобы всё это превратить в полезный для себя продукт.

Возлюбить Бога, а не злато

В раю даже этого не должен был делать Адам, но, как известно, оказался недостоин такого высокого дара. К сожалению, тот грех, который привел человека к изгнанию из рая, проник в жизнь века сего, и, несмотря на огромное изобилие богатств этого мира, человек стал воспринимать мир как такой, в котором должна идти постоянная борьба за богатство. Возникает зависть, ненависть, войны… и в конечном счете мир погружается в бездну ненависти, а люди превращаются в слуг сатаны. Корнем этих зол апостол назвал сребролюбие, когда человек утрачивает представление о том, что всемилостивый Бог и так всё нам дает, когда человек начинает любить не благо, источник которого Бог, а серебро и злато, те вещи тварные, которые призваны служить всего лишь эквивалентом человеческого труда, но оказываются кумирами, вытесняющими и заслоняющими собой главного подателя всех благ – Господа Бога.

Это идолопоклонство, выраженное в сребролюбии, является очень опасной духовной болезнью, с которой достаточно сложно вести борьбу, и неслучайно Господь говорит, что богатому очень трудно попасть в Царство Божие.

Византийское общество было построено таким образом, чтобы гармонизировать древнюю, унаследованную еще с языческих времен любовь к богатству и в то же время обратить ее на пользу, обратить ее на созидание, не на обогащение отдельных личностей, но всего общества.

Итак, по византийской традиции, источником всех богатств является Сам Господь. Человеческий труд лишь приумножает эти богатства таким образом, что человек, как соучастник Божественного замысла, как участник Божественного Промысла о мире, выполняет то предназначение, к которому призван и главная часть которого состоит в том, чтобы управлять этим миром как царь и упорядочивать гармонию этого мира. Человек призван Господом к творению и созиданию. Именно таково и было отношение к человеческому труду. Что касается богатства как такового, то богатство также всё уже дано человеку Господом, и главное богатство, которое он действительно стяжает, которое он действительно может унести с собою после смерти в загробный мир, – это богатство духа, духовное богатство. Именно его старались стяжать люди православной культуры. Византийцы и византийские святые давали тому яркий пример. Ведь мирское, тленное богатство человек оставляет в мире сем, духовное же богатство он уносит в мир иной, и именно оно является тем главным результатом человеческой жизни, которое определяет дальнейшую загробную судьбу человека и судьбу его после воскрешения из мертвых.

http://www.pravoslavie.ru/93116.html

[Александр Васильевич]

Павел Кузенков

Константинополь – столица империи

История Византии. Беседа 5-я



Почему столица империи переносится на греческий Восток? Какие черты унаследовал Константинополь от древнего Рима, и какие являют его прежде всего христианским городом? Как было организовано его городское пространство, его жизнь? Какие образцы Новый Рим дал другим христианским столицам, русским городам? Рассказывает историк Павел Кузенков.

См.видео по нижеприведённой ссылке:

https://www.youtube.com/watch?v=5YShh1QIN_k

 Здравствуйте, дорогие зрители! Сегодня мы поговорим о Константинополе. Этот город, основанный святым равноапостольным императором Константином Великим, стал Новым Римом – новой столицей великой Римской империи.

Это один из немногих городов в истории человечества, у которых есть точная дата рождения: 11 мая 330 года (24 мая по новому стилю) – в этот день прошла официальная церемония так называемого «обновления» (как мы сейчас переводим), или освящения, города, которую возглавлял сам император.

Вспомним историю основания этого города – Второго Рима, или Нового Рима, как его официально именовали, поскольку Москва является своего рода Новым Константинополем, или Третьим Римом, и отношения между нашей столицей и этим городом (ныне именуемым Стамбулом) очень близкие – я имею в виду отношения не формально политические, но прежде всего сакрально-духовные.

Притяжение греческого Востока


_{Император Константин Великий}

Константинополь – город святого Константина – изначально был задуман императором как восточная столица огромной империи, которая простиралась от Атлантического океана до Междуречья, как столица государства, которое было основано еще во времена Республики и с императора Августа стало империей, монархической державой, объединявшей самые разные народы и самые разные культуры, но в основном державшейся на двух ключевых элементах: греческий Восток и латинский Запад.

Греческий Восток воплощал собой культурное начало, традиции, связанные с Древней Грецией, с эллинистическими государствами – наследниками державы Александра Великого. Запад со времен борьбы Рима и Карфагена воплощал собою военное, юридическое начало, организационное начало, и именно римские императоры, римские правители взяли на себя труд и достаточно большую задачу – организовать все это средиземноморское пространство, взяв его в единый политический обруч римской державы, римских легионов. Но что касается культуры, что касается традиций, связанных с наукой, отчасти даже и с религией (потому что римляне своих богов отождествлять старались именно с греческими) и в первую очередь, конечно, традиций, связанных с научными и философскими знаниями, то всё это принадлежало именно грекам. И даже была такая римская поговорка: порабощенная Греция захватила Рим.

Действительно, это было именно так: Восток и Запад империи находились в очень органичном симбиозе, где не было однозначного лидера. Конечно, военный лидер был на Западе, это был Рим, но культурное первенство принадлежало именно Востоку империи.

А когда со времен римско-персидских войн III – начала IV века выявилось и фундаментальное военно-политическое значение восточной части империи, то императоры все чаще и чаще стали находиться именно там – в Малой Азии, вблизи персидской границы, и все чаще и чаще именно там оказывалась их ставка, их двор.

Но в Римской империи понятие «столица» было отделено от местонахождения императора, потому что столицей считался город, где находится Сенат империи, и поскольку древний Сенат находился именно в Риме, то императорская ставка рассматривалась как временная, военно-полевая столица. Задумка Константина была гораздо более серьезная, чем получить очередную ставку на Востоке: он хотел создать именно новый Рим, то есть перенести в этот город и Сенат. Именно так он видел свою задачу.

Троя или Византий?

    Троянский эпос помогал империи обрести единство: оказывалось, что и Рим является частью древнегреческого ареала

Первоначально его взор обратился на берега Эгейского моря – туда, где в древности находилась Троя. Именно там Константин поначалу хотел построить новую столицу. Троя в истории Рима играет особую, уникальную роль. С одной стороны, этот город связан именно с греческой историей, и именно цикл о Троянской войне считается основным историческим эпосом древнегреческого мировоззрения – исторического, историософского, культурного. Но троянцы – соперники эллинов в эпосе, связанном с Троянской войной. Для римлян же троянцы – как раз их прародители, потому что, по преданию, которое воплощено было в «Энеиде» Вергилия, именно из Трои прибыли в Италию предки древних римлян – основателей древнего Рима Ромула и Рема. И впоследствии этот троянский след римской истории всегда подчеркивался. Тем самым Рим находил некую историческую и культурную связь с Востоком, и троянский миф, троянский эпос как раз помогал империи обрести единство: оказывалось, что и Рим является частью древнегреческого – троянского – ареала.

Но Троя к тому времени давно уже исчезла, остались только руины, и руины эти находились в достаточно неудобном для политического действия месте. Но не только неудобство расположения сыграло здесь роль: по преданию, здесь еще играла роль мистика. Дело в том, что основание Константинополя в том месте, где он сейчас находится, то есть на мысе древнего полуострова Европа, в честь которого, собственно, и весь континент получил свое название, на мысе Мраморного моря, у Босфора, по преданию, которое зафиксировано было уже в глубокой древности, восходит к вещему сну императора Константина, который увидел некое небесное знамение о том, что город должен быть основан именно здесь, напротив древней и к тому времени уже лежавшей в руинах из-за землетрясения столицы Никомидии, и именно на европейском берегу Босфора.


_{Карта Константинополя}

Границы, очерченные ангелом

Место это, сейчас всем хорошо известное, во многих отношениях очень удобно. С одной стороны, оно находится в стратегически ключевом пункте всей евразийской системы торговых путей, потому что соединяет и сухопутные маршруты из Азии в Европу, и морской маршрут из Черноморского региона в Средиземное море. Он очень хорошо защищен, этот треугольник, на котором располагался древний Византий, в честь которого, собственно, мы и называем империю Византийской.

Конечно, Константинополь оказался гораздо больше, чем этот древний маленький городок, но, тем не менее, размера полуострова хватало для новой столицы. С двух сторон город был огражден естественными морскими препятствиями – Мраморным морем и заливом Золотой Рог, который вытягивается со стороны Босфора. И только с одной стороны требовалось возведение хорошо укрепленных стен. Так что город был еще и прекрасно укреплен, что впоследствии сослужило ему прекрасную службу. Фактически Константинополь за всю свою историю был взят только два раза, а именно: в 1204 году крестоносцами и в 1453 году турками, и оба раза это была очень напряженная осада. И оба эти взятия – и первое, и второе – не обошлись без предательства, так что это не было в прямом смысле военным поражением.

Такое естественное укрепление города помогало ему переживать самые тяжелые времена в своей истории. Повторюсь: это была одна из самых хорошо укрепленных столиц всего европейского континента.

Что касается сакрального значения города, то, по преданию, когда император Константин определял его границы, перед ним шел некий посланец Небес, ангел, как это записано в некоторых источниках. И когда изумленные царедворцы удивились, почему такие большие размеры городских стен, не пора ли остановиться, уж слишком огромный получался город, император сказал: «Остановлюсь тогда, когда остановится тот, который идет впереди меня». Никто не видел этого посланника, это мистическое существо, но император остановился только тогда, когда произошло нечто, что указывало ему свыше размеры этого будущего города.


_{Собор Святой Софии}

Собор – новый центр городского пространства

    Форум и акрополь были полюсами, организовывающими пространство древних городов. В Новом Риме эту функцию выполнял собор

Константинополь еще интересен и важен для нас тем, что это первый в истории город, который задуман и построен именно как христианский. Центром античного и древнего города являлся по преимуществу форум, или, как это называлось по-гречески, агора – рыночная площадь. И акрополь. У древних городов было два центра: центр гражданский, связанный с торгом, – он обычно находился в низине, чтобы удобно было доставлять товары; это, собственно, в Риме и олицетворяет собой Форум, – и центр военный, куда спасалось население в случае опасности: в Риме это Капитолийский холм, в Афинах – Акрополь. Во всех древних городах форум и акрополь создавали такую систему полюсов, вокруг которых создавался город.

Константинополь в этом отношении совершенно уникален. В нем тоже есть система форумов, есть центральный форум – Форум Константина, есть и акрополь, оставшийся еще со времен Византия, укрепленный, маленький, что-то типа кремля, на мысе, выдающемся в Босфор. Но все-таки духовным центром и вообще политическим, культурным центром города стал не форум и не акрополь, а этим центром стал собор – собор Святой Софии, заложенный императором напротив дворца. Дворец и собор и связанный с ними комплекс сооружений, включающих ипподром, включающих другие храмы и выходящих на форум, на центральную улицу города, то есть некая связка политической, экономической и духовной жизни этой новой столицы империи, составляли совершенно уникальное новое соцветие элементов городской инфраструктуры, вокруг которой потом и вырос огромный Константинополь.

Это очень важно, потому что впоследствии христианские города всего мира имели своим центром именно храм, и это мы хорошо знаем по Москве. Мало кто помнит, что и в Санкт-Петербурге изначально центром был Троицкий собор, к сожалению, ныне не существующий, но Петр именно его мыслил в качестве духовного центра города. Константинополь задает такую парадигму, модель для будущих христианских городов, и важно, что это сочетание дворца и собора, впоследствии патриаршего, – а в то время, при Константине, Константинополь, как молодой город, еще не имел важного церковного значения, но уже его потенциал был понятен, – так вот, это сочетание государственного и церковного центров играло ключевую роль в истории всей уже христианизированной Римской империи, которую мы называем Византийской. Поэтому Константинополь – это архетип христианской столицы.

«Запад есть Запад, Восток есть Восток»


_{Константинополь}

Что еще важно: Константин задумал перенести туда и Сенат. Вообще его идея была не просто создать Второй Рим, а перенести туда древний, то есть фактически не вторую, а первую столицу империи создать на новом месте. Эта идея не реализовалась в силу целого ряда причин, в первую очередь оттого, что римская аристократия, которая, собственно, и составляла Сенат, не спешила вслед за Константином принимать христианство. В основном сенаторы, как представители древних родов, оставались приверженцами, как это считалось, «отеческой религии», древней религии, то есть язычества. И несмотря на все усилия Константина, на огромные привилегии, которые обещались переселенцам, – фактически строились уже готовые дворцы, надо было просто переехать, – очень малая часть древнеримской аристократии последовала за Константином на новое место. По сути, древний Рим остался там, где был, и Сенат остался там же. Впоследствии это привело к тому, что там, на Западе, время от времени появлялись императоры Западной империи; правда, жили они в основном в Равенне, не в самом Риме, или в Медиолане, но Запад остался, что называется, Западом.

А Константин, будучи человеком абсолютно западным по происхождению и по воспитанию, тем не менее переехал на Восток и старался укорениться на Востоке: учил греческий язык и завел очень тесные отношения с иерархами восточных провинций, потому что он каким-то особым чутьем, особой интуицией чувствовал, что именно здесь, на Востоке – будущее христианского Рима, христианской империи. Этому очень много было причин, но одна из них – то, что христианство появляется на Востоке: именно из Палестины, из восточной провинции Рима оно начинает свое победное шествие по Средиземноморью; именно там, в восточном регионе, появляются первые общины, которые создает апостол Павел; там в основном и закончили свой земной путь апостолы; там возникают первые Церкви, первые епархии. На западной территории – только один знаменитый апостол – апостол Петр, вокруг которого и конструируется латинская, именно Западная Церковь. На Востоке все гораздо богаче, гораздо интенсивнее: огромное количество церковных епархий возникает уже в глубокой древности.


_{Карта Константинополя}

«Миллионник»

Когда Константин в 324 году становится императором, победив Лициния, своего соправителя и бывшего друга, с которым они повздорили как раз на почве отношения к христианству, он уже переехал на Восток – сначала в Никею, потому что Никомидия лежала в руинах. Там, в Никее, Константин почувствовал себя в христианском окружении, и одно из первых его деяний – знаменитый Первый Вселенский Собор 325 года. И в это же время он закладывает новую столицу. Примерно в 327 году, мы считаем, начинается создание города на месте древнего Византия, и уже за три года город построен: 11 мая 330 года (24 мая по новому стилю) происходит его освящение. Это необычайно короткий срок для строительства такого грандиозного, можно сказать, мегаполиса, потому что Константинополь по масштабам поздней античности был одним из очень крупных городов. И к концу IV века, в правление императора Феодосия Великого, это был уже гигантский город, почти «миллионник».

(Окончание следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание)

Нам трудно представить, как существовали такие гигантские города в древности, где не было тех технических изобретений, которые известны нам: водопровода, канализации, электричества, но, тем не менее, археологические раскопки показывают, что инфраструктура города была очень хорошо разработана, продумана, и те же канализация и водопровод функционировали, но другими техническими методами, в основном связанными с самотоком: город находился на холмах – это один из принципов древнего градостроительства, – и склоны холмов играли роль естественных водонапоров, и можно было так и очищать улицы от всякого рода нечистот, и в то же время двигать воду по разного рода искусственным сооружениям.

    Проблема воды решалась с помощью акведуков и множества огромных подземных водохранилищ

При всех своих плюсах Константинополь имел один существенный минус: он не стоял на большой реке. Как мы знаем, основные города все-таки строятся на реках: река дает городу постоянный приток воды – питьевой и для всякого иного рода нужд. А в Константинополе эту задачу пришлось решать технически. Поэтому река в Константинополь была приведена рукотворно, через так называемый акведук, который тянулся на многие десятки километров – через горы, ущелья – и снабжал город водою. Но поскольку на случай всякого рода непредвиденных обстоятельств требовались и запасы воды, весь город, весь Константинополь был усеян огромными подземными водохранилищами, так называемыми цистернами, некоторые из них сохранились до наших дней и являют собой совершенно эффектное, исключительное зрелище гигантских подземных водоемов, которыми пользовались во время осады или во времена засушливых сезонов.

Когда задача снабжения города водою была решена, город стал расти как на дрожжах и достиг огромного масштаба, став самым крупным городом Востока империи, взяв верх над Александрией, Антиохией, Эфесом – древними мегаполисами. Но, тем не менее, конкуренция с этими городами у него оставалась: в течение почти двух веков Константинополь, и особенно это касается его церковного статуса, боролся за право признания.


_{Константинополь}

От апостола Андрея

Город-новичок, город-чужак, он часто воспринимался в штыки, и мы хорошо знаем о борьбе, которая разгорелась в IV и V веках вокруг Константинопольского патриаршего престола.

    Местное церковное предание возводило начало Церкви старого Византия к проповеди апостола Андрея

Вообще сам факт того, что епископ Константинополя достоин высшего архиерейского статуса, то есть патриаршего статуса, оспаривался многими в то время. Римом он оспаривался вплоть до времен крестоносцев, и самое интересное, что только захваченный крестоносцами Константинополь Римский папа признал все-таки патриаршим городом – до этого постоянно возникали на этот счет сомнения в Риме, поскольку римское понимание церковного центра было основано на апостольском основании местной Церкви. А Константинополь, как город молодой, еще даже не существовавший в апостольскую эпоху, не мог претендовать на высший церковный статус. На что в Константинополе было обнародовано свое церковное предание, которое возводило начало местной Церкви к проповеди апостола Андрея. Поскольку мы знаем, что апостол Андрей проповедовал по берегам Черного моря и кончил свою земную жизнь в Греции, в Патрах, то мы получаем Константинополь как то место, где он не мог не проповедовать. И действительно, епископская кафедра древнего Византия считалась основанной апостолом Андреем. Кстати, это потом дало тему для того, чтобы сближать византийскую и древнерусскую церковные традиции, и императоры часто указывали на то, что и Константинопольская, и Русская Церкви основаны одним апостолом, – это тоже была некая духовная скрепа наших цивилизаций.

А это противостояние Петра и Андрея, точнее – некое соперничество их, а они же родные братья, это надо помнить… так вот, это соперничество символическим образом выражалось впоследствии в виде иконы, где апостол Петр и апостол Андрей символизируют собою два Рима: апостол Петр – Рим древний, апостол Андрей – Новый Рим.

Константинополь – это первый город в мире, изначально строящийся христианским императором. Это не означает, что в городе вообще не было языческих элементов. Они, конечно, были, потому что основное население империи были язычники. Император по своему статусу оставался pontifix maximus – главой языческой религии, поэтому Константин не спешил навязывать христианство своим подданным – он, скорее, стремился являть свое личное христианство.

Одним из главных соборов, которые он сам строил, является собор Двенадцати апостолов, где он хотел быть похороненным, где он уже уготовал себе могилу в окружении 12 апостолов, за мощами которых отправились во все концы империи специальные комиссии для того, чтобы их обрести и доставить. К сожалению, далеко не все, только мощи двух или трех апостолов удалось обнаружить и доставить в этот собор, но, тем не менее, сама идея, что император желает покоиться в окружении самых ярких для христиан деятелей, учеников Господа, показывает, что отныне вся империя изменилась, она теперь ориентирована не на поклонение Зевсу и Юпитеру, а на христианское учение, христианское начало, в том числе и на христианское церковное богослужение.

И здесь очень важный момент: император – не часть церковного управления. Константин четко отмежевался от того, чтобы возглавить Церковь. Но император уже не мыслится вне Церкви, и он как раз соединяет политическое и религиозное начала в своей фигуре. Это не мешало статуе Константина возвышаться на форуме, на колонне, с короной Гелиоса на голове, – это было выражение классического античного представления об императоре как о солнце, но это уже не было обожествленное изображение, это уже была, как бы сейчас сказали, некая форма памятника – памятника, который символизировал память о великом деянии, великом деятеле, но религиозная составляющая этого компонента римской культуры сходила на нет.

    Возле собора и дворца неслучайно располагались лавки с благовониями: здесь должно особо хорошо пахнуть

Поэтому форум в Древнем Риме и форум в Константинополе – это разные все-таки явления. Константинопольские форумы в основном торговые, их было четыре крупных, множество более мелких. И сама торговая жизнь в новой столице была организована очень разумно, и я бы даже сказал – гениально. В центре города, рядом с императорским дворцом, располагались торговые ряды самых престижных купцов – ювелиров и, как ни странно, парфюмеров, – и это тоже очень важная черта. В древнем городе, как мы знаем, было обилие всякого рода запахов, в том числе и очень неприятных, и когда на центральной площади города располагалось огромное количество лавок парфюмеров, это создавало особую атмосферу: здесь, в эпицентре, там, где стоит собор Святой Софии, там, где стоит императорский дворец, была особая атмосфера благоухания, благовония. Дальше располагались тоже обладающие приятным ароматом лавки хлебопеков, и только далеко, в нескольких километрах от дворца, располагались уже лавки мясоторговцев и торговцев скотом. Вот эта в том числе и эстетическая организация городского пространства тоже играла большую роль.


_{Константинополь}

Реликварий размером с город

Константинополь изначально стал для империи не просто вторым Римом – он стал своего рода Новым Иерусалимом, и это тоже очень важный момент, об этом пишут многие древние авторы. Перенесение сюда, в этот город и мощей апостолов, и многих других христианских реликвий была одной из идей Константина Великого. Как мы знаем, его мать, равноапостольная Елена, потратила много усилий на поиск этих древних христианских святынь. Она обрела в Святой Земле Животворящий Крест Господень, частицы которого были доставлены в Константинополь; она обрела много других реликвий. И эти реликвии были частью городского пространства, потому что и статуя Константина на форуме, о которой я уже упоминал, имела в своем основании гвозди с того самого чудотворного Креста, который обрела царица Елена. Это был некий духовный талисман, духовный хранитель Константинополя, выраженный в виде христианской святыни.

Впоследствии количество этих святынь постоянно росло, и, когда крестоносцы в 1204 году захватили город, они нашли там целые россыпи древних святынь самого разного вида и растащили их по всей Европе – немилосердно, но, с другой стороны, понимая, что это как раз и есть сокровище, гораздо большее, чем золото или какие-то драгоценности. Эти древние реликвии оказались в разных городах мира: в Париже, Майнце, Вене… – и фактически вот с этого момента разграбления древней столицы империи начинается путешествие древних святынь по европейскому миру, многие из них сейчас уже даже и в Америке. А Константинополь был собирателем этих святынь.

Но интересно, что Константин не ограничился сбором именно христианских реликвий, он еще превратил Константинополь в огромный музей – он решил собрать в этот город все самое интересное, что существовало вообще в империи. Конечно, египетские пирамиды перенести туда он просто технически не смог, хотя у него были такие планы, а вот обелиски из древнего Луксора – а это гораздо дальше, чем пирамиды, это Верхний Нил – перенес. Нашлись на это средства и технические возможности, и они были доставлены. Правда, один из них уехал в древний Рим, там долгое время валялся, пока его папы не поставили в центре Ватикана – и если кто был в Ватикане, он видел этот древний египетский обелиск, доставленный по приказу Константина.

Второй обелиск прибыл в Константинополь и нашел свое место на центральной преграде ипподрома. Там же, на этой преграде ипподрома, были установлены древняя греческая так называемая «змеиная колонна», которая напоминала грекам о Марафонской битве, – она создана из персидских щитов и доспехов, которые валялись на поле брани, это символ победы греков над персами в знаменитых греко-персидских войнах, – и много других святынь и реликвий. Большинство из них погибло, остался только обелиск и обрубленная уже в Новое время при неизвестных обстоятельствах «змеиная колонна».

Этих святынь, как мы знаем, было очень много, и фактически весь город был украшен древними антиками или реликвиями, но к ним уже относились именно как к музейным древностям, никто им уже не придавал какого-то сакрального значения, хотя, конечно, язычники были довольны тем, что город украшен в том числе и древними памятниками.

    Константинополь был городом диалога культур, но доминирующей была христианская

Этот город был, я бы сказал, городом диалога культур, в котором, конечно, доминировала христианская тема, христианский голос, потому что император был христианин, но в то же время город знаменовал собой преемство и древних традиций. И то, что он был построен на месте древнего Византия, часто подчеркивалось византийскими авторами, которые писали о нем, именно антикизируя его, говоря о том, что мы с вами – жители Византия, мы византийцы, и впоследствии это слово перешло уже в литературу Нового времени, а всю империю стали называть именно так: Византийской империей.


_{Храм Святой Софии в Киеве}

К Риму Третьему


_{Император Юстиниан}

Для нас важно, что этот город в сознании наших предков, русских, был Царьградом, именовался именно так. И хотя в наших источниках есть, конечно, название «Констяньтинь-град», но такое длинное слово, видимо, было неудобно для произношения, и чаще наши предки называли этот город именно Царьград или Цесарь-град, поскольку он знаменовал собой идею именно царства, греческого царства, которое было создано, как считается, Константином Великим. Наши предки прекрасно понимали, что Константин был не просто великий римский император, но император греческий и римский – объединяя в себе эти два начала: греческое и римское. Уже в «Слове о законе и благодати» это отражено. И впоследствии мы в основном ориентировались на греков, а западный мир оказался в поле западной цивилизации, европейской.

    Во многих русских городах есть элементы топографии Константинополя

Мы имели дело с греками, и этот греческий Царьград стал символом греческого царства, столицей, на которую равнялись и наши древние города. Во многих наших городах есть элементы топографии Константинополя, например в Киеве есть Золотые ворота, Софийский собор. Когда Ярослав Мудрый строил свой Киев, он в определенной степени ориентировался на Константинополь. И во Владимире тоже есть Золотые ворота, но там уже вместо Софийского собора – Успенский собор, а в Москве уже только Успенский собор. Москва – это уже третья ступень того константинопольского начала, не остается уже прямых параллелей с Константинополем, но зато остается сакральное начало: идея храма как центра. И Успенский собор в Москве вообще знаменует собой Москву как таковую. Точно так же, как в Константинополе символом города была Святая София, которая заложена была при Константине, построена при его сыновьях, создана в том виде, в котором сейчас она красуется, при императоре Юстиниане, после очередного пожара.


_{Иподром}

Собор и ипподром

И, действительно, Святая София, или «око вселенной», как ее иногда называли, представляет собой главный, стержневой элемент Константинополя как города. И когда подплываешь к городу с моря, с какой бы стороны ты ни приближался к нему, первое, что видишь на горизонте, – это возвышающийся величественный купол Софийского собора, который, как ни парадоксально, по мере приближения к городу как раз уменьшается, – я не знаю, как этот оптический эффект был разработан древними архитекторами, но вот такое чудо: сначала ты видишь только этот собор, потом постепенно он утопает в окрестных постройках, и, уже придя в Константинополь, выйдя на центральную дворцовую площадь, ты вновь видишь всю эту великолепную красоту. И собор, и дворец.

Дворец тоже очень важная часть константинопольского городского пространства, и он связан с ипподромом. Казалось бы, что может быть общего между спортивными играми и церковными обрядами. Тем не менее, как раз византийский церемониал очень тесно связывал эти два начала, потому что ипподром был не просто местом для состязаний – это было место диалога императора и народа. Очень важный элемент древней культуры, перешедший и в византийскую эпоху, – элемент живого контакта правителя и подданных, которые нигде в других местах так напрямую увидеть друг друга и пообщаться не могли. И поэтому здесь, на ипподроме, бушевали страсти не только спортивные, но и политические. Но важным моментом было то, что рядом, по соседству находился собор Святой Софии, и он как бы умиротворял всю эту бушующую политическую стихию и соединял народ и императора в некоем богослужебном единении, напоминал и властям, и подданным о подлинном смысле их земного существования – о пути в Царствие Небесное. И там, в соборе Святой Софии, проходили все важнейшие мероприятия, связанные с политической жизнью страны: коронации, венчания, важнейшие события, связанные с осадами, и т.д.

***

Константинополь, как символ Царя-града, центра христианского мира, передал свою эстафету Москве в ходе достаточно сложного процесса, который проходил в конце XV – начале XVI веков, процесса, который иногда называется процессом становления идеи Москвы как Третьего Рима. И в дальнейшем эта идея подпитывала очень сильно и наших мыслителей и философов, и наших политиков. Идея о том, что этот град царя Константина, попав в руки мусульман, попав в руки турок, остался как земной город у них, но как духовное явление он перенесся в свободную столицу православного царства, которой с XVI века стала Москва.

http://www.pravoslavie.ru/93548.html

[Александр Васильевич]

Павел Кузенков

Вселенские Соборы

История Византии. Беседа 6-я

Как и для чего созывается Вселенский Собор, какие вопросы решает? Почему Православная Церковь Вселенскими считает только семь Соборов IV–VIII веков? По каким признакам определяется, что тот или иной Собор – Вселенский? Может ли быть созван «Восьмой Вселенский Собор»? Рассказывает историк Павел Кузенков.

См.видео по нижеприведённой ссылке:

https://youtu.be/riqKc1H9U_M

 Здравствуйте, дорогие читатели и зрители портала «Православие.ру». Тема сегодняшней нашей встречи – Вселенские Соборы. Мы поговорим о том, что собственно такое Вселенский Собор, как он появился, какая идея стояла за этим учреждением, какую роль он играл в истории древней Церкви.

Собор Поместный и Собор Вселенский


_{В. Суриков В. Суриков "Первый Вселенский Собор". Эскиз к росписи Храма Христа Спасителя (1876 г.)}

Соборный принцип устроения Церкви – один из древнейших, он восходит к апостольским временам. Мы знаем, что уже во времена апостолов в Иерусалиме проводился собор, на котором апостолы обсуждали важнейшие задачи, стоящие перед ними, решали наиболее трудные вопросы.

Соборный принцип лежит в основе устроения всех Поместных Церквей. И уже в IV веке соборы считались давней традицией, каждая Поместная Церковь регулярно проводила соборы, на которых председательствовали наиболее авторитетные старшие епископы. Как правило, это были епископы крупнейших городов тех областей, которые входили в юрисдикцию Поместной Церкви. В соборах принимали участие епископы. Если на уровне епископской власти епископ оказывался полным и абсолютным главой, обладавшим всей полнотой власти в Церкви, то на соборе власть уже была коллегиальная, и предстоятель собора – а, как правило, это был митрополит – уже был первым среди равных и ничего не мог решать без согласия других епископов, но и они ничего не могли предпринимать в рамках именно этой ступени церковного управления без его ведома.

Митрополит созывал Поместные соборы, проводил их, и именно на него была возложена обязанность следить за тем, как выполняются решения соборов. Также на соборах избирали архиереев на овдовевшие церковные престолы.

Этот уровень соборов – собор Поместной Церкви – сохраняется и в нашей Русской Православной Церкви как Архиерейский собор и является важнейшим элементом церковного управления.

Вселенский Собор – институт совершенно другого рода.

Сама идея созыва Вселенского Собора возникла при весьма драматических обстоятельствах. В начале IV века, как мы помним, император Константин обратился в христианство и принял на себя попечение о единстве Церкви. Конечно, будучи императором, он, прежде всего, следил за единством государства и очень много сделал для того, чтобы восстановить распавшуюся на части Римскую империю. Когда он наконец объединил ее и в 324 году прибыл на Восток, соединив его с Западом и создав единую Римскую империю, единое большое государство, он обнаружил, что в церковных делах Востока царит смятение, что Церковь находится в разделении. И для того, чтобы примирить достаточно бескомпромиссно настроенные церковные группировки, он созывает особое совещание, которое впоследствии будет названо Вселенским Собором – Σύνοδοι Οικουμενικαί. Это собрание охватывает всю вселенную, ибо Римская империя претендовала именно на это – объединять в себе все земли обитаемого мира.

В 325 году к торжествам, приуроченным к 20-летию восшествия на престол императора Константина, в Никее, где в то время находился императорский дворец, ибо Константинополь еще не был построен, собираются епископы со всех концов империи, но прежде всего, конечно, из восточных провинций, для того чтобы обрести единомыслие в вопросах, разделявших Церковь. Необходимо было обсудить учение Ария, пресвитера из Александрии, который дерзко противопоставил свое мнение учению своего архиерея – Александрийского епископа – и учению многих других египетских епископов и был соборно осужден, но нашел покровителей, в том числе среди лиц, близких к императору Константину, например, Евсевия, епископа Никомидии, в то время считавшейся столицей Восточной империи. Вокруг Ария создалась достаточно напряженная ситуация противостояния. Но были и другие вопросы, которые предстояло решить на этом совещании. В частности, отношение к безбрачию: требуется ли безбрачие для всех клириков или только для епископов; отношение к способу вычисления даты празднования Пасхи – так называемый вопрос Пасхалии; другие, более частные вопросы.

Собор и светская власть


_{Император Константин Великий}

Император Константин своим указом созвал церковный Собор. Явление само по себе очень характерное для начала IV века: тогда по традиции Римская империя была государством во главе с понтификами – римский император воспринимался еще и как духовный лидер римского народа.

Но император Константин очень недвусмысленно отмежевался от всех попыток придать ему статус некоего главы Церкви, некоего главы церковной иерархии, некоего епископа, как в то время говорили, то есть надзирателя над делами Церкви, и сказал, что нет, я – ἐπίσκοπος, то есть надзиратель, только над внешними делами, как император. Вы же, отцы, сами решайте свои вопросы. Я Собор созываю и удаляюсь в число присутствующих.

    Собор созывался государством, но был исключительно церковным органом. Однако сам факт государственного созыва придавал ему статус института чрезвычайного

Император уклонился от прямого участия в Соборе, и, несмотря на то, что он присутствовал на некоторых заседаниях и даже высказывал очень важные мнения, голосование на Соборе шло без него, и это очень важный момент: Собор хотя и созывался государством, но действовал исключительно как церковный орган. Эта традиция была впоследствии продолжена на всех Вселенских Соборах. Но сам факт такого их государственного созыва придавал им статус не просто церковных, но государственно-церковных институтов – и институтов чрезвычайных. Ибо в церковной канонической традиции церковный собор предусматривался только на поместных уровнях. На вселенском же уровне соборы могли быть созваны только по желанию государства и только по вопросам, которые считались чрезвычайно важными для всей Церкви. Такими вопросами были, как правило, острые ереси, и именно им были посвящены заседания всех семи Вселенских Соборов. Некоторым исключением является Трулльский Собор, на котором рассматривались вопросы канонической дисциплины, но он примыкает к VI Вселенскому Собору, а заодно и к V, который не рассматривал никаких новых канонов и в церковной традиции, несмотря на то, что имеет статус Вселенского, считается дополнительным; а Трулльский – V–VI Вселенским Собором.

Основная задача Вселенского Собора – решение именно догматических вопросов. Но и канонические вопросы принципиального характера также рассматривались на большинстве Соборов – это то, что называется «Правила Соборов», они составляют основу канонического учения, канонических норм Православной Церкви, включены в книгу Правил, и это то сокровище православной традиции, которое также лежит в основе современной церковной жизни.

    Главным вопросом всех Вселенских Соборов было преодоление самых опасных ересей

Итак, главным вопросом всех Вселенских Соборов было преодоление самых опасных ересей. Последней по времени – в VIII–IX веках – стала ересь иконоборческая, оказавшаяся совершенно неожиданной для многих. Борьба с иконами была инициирована императорами, которые ориентировались на ветхозаветные образцы и пытались таким вот образом угодить Богу – через отрицание икон. Это заблуждение было преодолено на VII Вселенском Соборе в 787 году. А в 843 году на Константинопольском соборе иконопочитание было восстановлено, иконоборчество окончательно повержено, и с этого времени соборный период в истории Церкви считается оконченным. Церковь вступила в новый период своей истории, который обычно называется Торжество Православия. И именно как завершение борьбы с ересями празднуется каждый год память Торжества Православия в первое воскресение Великого поста.

В дальнейшем многие соборы созывались как вселенские, но церковное Предание, «плерома» – полнота Церкви в качестве вселенских их не восприняла, и сейчас традиционно Вселенскими считаются только семь Соборов.

Человеческое и Духа Святого


_{В.Суриков. Второй Вселенский собор}

Многие соборы, созывавшиеся как вселенские, оказались еретическими сборищами и в церковную историю вошли как лже-соборы. Таков II Эфесский собор 449 года, известный как собор Разбойничий; таков иконоборческий собор середины VIII века. И хотя почти по всем формальным критериям эти соборы как будто бы вселенские, однако же решения, принятые на них, Церковью были не восприняты или же восприняты сначала с настороженностью, а потом и опровергнуты.

    Через действие Святого Духа и происходит решение тех или иных вопросов на всех соборах

Так что на вопрос: по каким критериям определить, что Собор является Вселенским? – ответа нет, ибо никаких формальных критериев для этого не существует. Это вообще особенность православного понимания устроения Церкви: православная экклесиология учит, что Церковь – не человеческое устроение; человеческая администрация, конечно, присутствует в Церкви, но Церковь, прежде всего, обитель Духа Святого. И именно через действие Святого Духа и происходит решение тех или иных вопросов на всех соборах, в том числе и на Соборах Вселенских, и какие бы то ни было формальные критерии здесь просто неуместны.

Это иногда вызывает раздражение, иногда вызывает недоумение: как же так? вы не можете решить, какой собор – Вселенский, а какой – нет? Но в этом и состоит глубокая тайна и мистика православной экклесиологии, что это все за пределами человеческого разумения и человеческой власти. Это все то, к чему надо относиться с глубоким благоговением.

Так, по всем формальным критериям соборы IX века вселенские, и в частности собор 879 года – многие и предлагают считать его Вселенским Собором, греческие богословы посвятили этому немало статей и публикаций. Но пока церковное сознание этого не признает, и никакими указами, или рескриптами, или человеческими решениями это невозможно утвердить. Это, кстати, один из способов противостояния соблазнам еретических или канонических искажений и заблуждений в Церкви. И тут одно из основных отличий Православия от католичества, где главным гарантом догматической и канонической чистоты церкви является папа Римский. В Православии же таких гарантов вообще нет, и даже Вселенский Собор нельзя рассматривать в качестве такого гаранта, ибо его решения могут быть приняты только всей полнотой Православия. Это иногда вызывает очень драматичные события – когда собор, объявленный Вселенским, вдруг приходится объявлять лже-собором: страдает очень много людей, происходят волнения, иногда расколы. Но, с другой стороны, Церковь таким образом уберегается от соблазна через формальные институты проводить в ее жизнь решения крайне опасные.

Никто из католиков, например, не сможет сказать, что будет, если папа ex cathedra – с кафедры – объявит нечто еретическое или канонически неприемлемое, ведь он, по догматике Католической церкви, является в любом случае непогрешимым. Папа стоит над собором в католической экклесиологии, и ни один собор не может подвергать сомнению его решения, не то что человек. Православное же отношение к таким вопросам гораздо более мудрое и безопасное, потому что любая ересь, каким бы институтом она ни была утверждена и установлена, не получит никакого основания, если будет отторгнута церковной полнотой, если хранится хотя бы крупица православного сознания. И даже один человек, как мы знаем на примере святителя Афанасия Великого, может противостоять целому собору заблуждающихся во главе с ересиархом. В этом – великий опыт православной традиции, в этом – и великое сокровище, которое всем нам нужно хранить и которое очень важно ценить.

Будет ли VIII Вселенский Собор?


_{Святитель Фотий Великий}

Иногда спрашивают: а может ли быть созван VIII Вселенский Собор? С одной стороны, нет никаких препятствий для того, чтобы такой Собор состоялся. И, как я уже говорил, многие считают VIII Вселенским Собором собор, состоявшийся при святителе Фотии в 879–880 годах, на котором окончательно было отвергнуто «филиокве» и состоялось примирение с Римом, тоже, кстати, на этом соборе отвергшим «филиокве», что для нас немаловажно. И вполне возможно, что в будущем создадутся такие условия, когда возникнет потребность в некоем чрезвычайном церковном собрании, которое будет иметь форму Вселенского собрания – Вселенского Собора. Но есть два момента, на которые необходимо обратить внимание.

Во-первых, Вселенский Собор созывается государством – в римской истории это был римский император, потому что решения Собора необходимо проводить в жизнь. Для того, чтобы проводить в жизнь решения Собора, необходимы институты – у Церкви этих институтов нет, она опирается в своей деятельности на власти, потому что Церковь институт духовный, ни полиции, ни армии, ни тюрем у нее быть не может. Если же решения Собора будут осмеяны и попраны, никто их не будет соблюдать, то такой Собор тоже вызывает много вопросов. Поэтому в отсутствие некоего гаранта, который бы обеспечил проведение принятых на Соборе решений, созыв его затруднителен.

И второе: для того, чтобы созывать Собор, нужна очень веская причина. Такой причиной может быть какая-то крупная ересь, но, как учат современные богословы, практически все ереси уже опровергнуты, и все обилие еретических заблуждений, которые мы встречаем в современных сектах, так или иначе может быть сведено к одной из главных ересей, опровергнутых еще святыми отцами.

    Если административные вопросы будут решаться на соборе общеправославного уровня, то возникнет соблазн некоего православного папизма

Что же касается каких-то юридических, административных вопросов, то это не те вопросы, которые решаются Вселенскими Соборами. Эти вопросы уместнее решать на совещаниях архиереев, на совместных встречах и т.д. Ибо совместное собрание епископата всей полноты Православной Церкви – это событие чрезвычайного значения, и оно не может быть сведено к формальному институту. Ибо это означало бы, что возникает некая особая единая Церковь, которая претендует на то, чтобы главенствовать над всеми Поместными Церквами, что противоречит православной традиции. Ибо в Православии именно вот это соцветие, созвездие Поместных Церквей образует ту полноту, которая соответствует полноте апостольского служения, когда Господь рассылает в мир апостолов, не ставя никого во главе их и не призывая их подчиняться ему как своему начальнику. Ведь даже первоверховный апостол Петр, который сподобился от Господа особых каких-то знаков внимания, никогда и нигде не числится главою апостолов. И всегда, даже в собственном послании, он обращается к своим сослужителям как равный к равным.

Поэтому каждая Православная Поместная Церковь имеет свои соборы и этими соборами управляется. Если же административные вопросы будут решаться на соборе общеправославного уровня, то здесь возникает соблазн некоего православного папизма, объединения Церквей во главе с неким первоиерархом, для чего в нашей православной экклесиологии нет никаких канонических оснований, и это не соответствует древней традиции Церкви.

http://www.pravoslavie.ru/94169.html

[Александр Васильевич]

Павел Кузенков

Воинство Византии

История Византии. Беседа 7-я

О том, чем армия отличается от воинства, а империя – от царства, почему святого воина нельзя назвать героем, можно ли прославлять павших на поле боя и какая брань – главная, рассказывает историк Павел Владимирович Кузенков.



См.видео по нижеприведённой ссылке:

https://youtu.be/axFp_4pr5yg

 Здравствуйте, дорогие читатели и зрители! Сегодня мы будем говорить об армии, хотя правильнее будет сказать – о воинстве: как оно мыслилось в Византийской империи, чем было для византийцев и в чем отличие древнего представления о военном служении от нашего, современного.

Не армия, но воинство

Прежде всего – о терминологии. Когда мы говорим о современной сфере вооруженных сил, то используем, как правило, латинское слово «армия», связанное с античной эпохой, с древнеримской культурой. Говоря о Византийской империи, правильнее было бы говорить о воинстве или войске, поскольку со времен святого равноапостольного императора Константина, когда империя берет свой курс на христианизацию, на воплощение заповедей Христа в своем политическом строительстве, армия исчезает как нечто самодостаточное – она становится органичным элементом общего человеческого служения Богу. Ведь христианство мыслится именно как путь построения общества богоугодного, и теперь и военная служба, и служение в воинстве становятся одним из элементов этого общечеловеческого служения, которое направлено, прежде всего, на то, чтобы «работать Господу».

    Из суровых воителей императоры превращаются в миротворцев: в их титуле появляется именование «тишайший»

Сама идея войны претерпевает в византийскую эпоху существенное изменение. Это хорошо видно по титулатуре императоров. Если все античные и раннехристианские императоры неизменно назывались победоносными, счастливыми (имелось в виду воинское счастье), победителями, великими, то уже к концу V – началу VI века в их титулатуру прочно входит такое именование, как миролюбивый – оно по-русски иногда переводится как «тишайший». Император теперь главной целью своей имеет спокойствие на земле, мир. Из суровых воителей императоры превращаются в миротворцев. И главная идея войны меняется: отныне любая война мыслится как оборонительная, либо как война для возвращения утраченных империей или захваченных у нее территорий, что понимается как восстановление справедливости. Исчезает элемент захватнический, грабительский, понимание войны как источника счастья и богатства. В принципе, устанавливается уже отношение к войне как к аномалии. Она мыслится как отступление от Божественных заповедей, поскольку связана с убийством и противоречит главной идее христианства – жертвенному служению.

Конечно, в самой службе воинской есть очень большое пространство для жертвенности, потому что человек, сражающийся в битвах не за себя, а за своих ближних, исполняет центральную, важнейшую заповедь Господа: полагает душу свою за други своя. Он, не щадя своей жизни, защищает Отечество, защищает родную землю, родные стены от врагов. Но даже это жертвенное служение, так как оно приводит к убийствам, всё равно рассматривается как вид греха, и за убийство, совершенное на войне, следует церковное наказание, впрочем, гораздо более мягкое, чем за обычное убийство. То есть отныне война перестает восприниматься как нечто естественное, что было характерно для языческого мира, для античного общества, где война не просто допускалась – она прославлялась. Военные успехи в античности считались одним из главных признаков благоволения богов, и потому любые военные убийства не воспринимались как что-то такое неестественное, аномальное и недопустимое. Напротив, они всячески возвеличивались.

Не империя, но царство



Византийские императоры попали в достаточно сложное положение, потому что традиции Римской империи – это традиции войны, и империя – это, прежде всего, военное государство, да и сам титул «император» – титул военный. В контексте гражданской жизни они, эти владыки Рима, не именовались императорами. Они считались принцепсами, то есть старшинами Сената. И парадокс в том, что в современной истории на первое место вышло это военное именование – император.

    Понятие империи вытесняется понятием царства, и это естественно: идея царства – сакральна

Конечно, в древности ведение войны главой страны – царем, как бы мы сейчас сказали, хотя римские правители так себя не называли… – так вот, ведение войны главой страны было неотъемлемой частью его государственного служения. Но в Византии, по мере христианизации политического мышления, понятие императорства, империи начинает вытесняться понятием царства, и это естественно, потому что идея царства, как она заложена в ветхозаветной истории, – это не столько военная, сколько сакральная идея, идея некоего политического лидерства, связанного в значительной мере со служением Богу, с религиозным компонентом. Как мы знаем, первые израильские цари были помазанниками Божиими через первосвященников, которые как бы передавали им функции судий, функции теократического института. Поэтому цари мыслились не столько как военные вожди, сколько как народные вожди, народные лидеры, которые при этом отвечают перед Богом за судьбу своего народа.

Изменение вектора служения главы государства с военного на сакральное, понимаемое не столько как духовное, сколько как юридическое, то есть поддержание правды и справедливости при помощи благочестивых законов, но прежде всего – личным примером благочестивого поведения, – вот та граница, которая отделяет античных императоров от христианских.

Герой или святой?



И тема военного предводительства теперь приобретает совершенно новый аспект. Отныне предводителем византийского воинства выступает Сам Господь, или Богородица, или святые. Воинство теперь воюет как библейское воинство во времена древних царей, во времена Моисея, когда воинство вел Сам Бог. И, естественно, теперь такое воинство не имеет никакой возможности воевать за неправедные цели, за неправильные плоды или выгоды. Поэтому любая война приобретает характер войны вынужденной, ибо другие типы войн запрещены в христианстве.

    Святые воины избирали именно верность Богу как самое главное

И само служение воинов приобретает удивительный аспект. Как мы знаем, очень многие древние великомученики, наиболее почитаемые святые, были людьми военными, происходили из военного сословия. Это были времена еще языческой империи, воины эти служили в армии языческой, но своим подвигом засвидетельствовали истину христианства. Святые Георгий Победоносец, Феодор Стратилат, Феодор Тирон и многие другие являли собой удивительный тип воина-святого. Они давали главный пример, главный образец последующим поколениям, что такое святость именно воинская. Эта святость связана не с какими-то подвигами на поле брани, эта святость связана, прежде всего, с исполнением заповедей Христовых. Но с исполнением, которое именно для воина является особенно, скажем так, сложным, потому что требует от него совместить служение своему государю, своему народу, то есть верность присяге, и служение Богу и верность заповедям. И всегда святые воины избирали именно верность Богу как самое главное, но это не противопоставлялось их воинскому долгу, а скорее дополняло его.

Недостаточно было убить как можно больше врагов, недостаточно было стать героем на поле брани. Вообще слово «герой», которое сейчас для нас очень привычно, является такой реанимацией античного представления об образце поведения. Кто такой герой? Герой – это представитель специфического класса полубогов, который совершает разные необыкновенные подвиги. О героях слагались античные, прежде всего древнегреческие, мифы. Это элемент античной мифологии. Но уже в христианском мироощущении нет места для такого рода деятелей. Их место занимают святые. Но святые воины соединяют в себе эти два типа идеала: идеал храбрости, жертвенности, исполнения долга и идеал исполнения заповедей Божиих, идеал, в котором нет места жестокости и гордости.

Святые воины являются воплощением идеала, заданного Самим Господом Иисусом Христом, когда погибают, приносят себя в жертву ради того, чтобы спасти других людей, спасти не только ближних, но и дальних, спасти не только друзей своих, но и людей, часто неведомых, враждебных.

От войн мира сего к брани духовной



Христианское представление о войне, христианское воинство являют собой некое парадоксальное явление, потому что в подлинном христианском мире не может быть войн. И только в момент, когда христианство противостоит языческому миру, противостоит враждебному окружению, войны являются неизбежным явлением, потому что христиане вынуждены защищать себя.

Но не может быть места священной войне, на которую потом был настроен ислам, как политическая и религиозная культура. Сама идея того, что, убивая, можно оказаться угодным Господу и сподобиться рая за свое свидетельство верности Богу через военные подвиги (так называемый джихад в исламе), глубоко чужда христианству – и именно потому, что любая форма убийства недопустима в христианстве.

Поэтому все попытки императоров приобщать к лику святых тех воинов, что пали на поле боя, наталкивались на категорическое неприятие священноначалия: такая «святость» лишала смысла главнейшую заповедь христианства, утверждавшую, что спасти человечество нельзя через насилие – спасти можно только через жертву, и жертву мирную.

Какими бы священными целями ни прикрывались военные действия, всё равно это отступление от заповедей Христовых, всё равно это отклонение от главного пути проповеди – пути мирного убеждения. И потому христианское воинство оказывалось частью христианского церковно-политического целого как некий элемент, связанный с переходным, временным состоянием падшего мира, где еще не могут быть реализованы в полноте те высокие идеалы, которые задает нам Господь в Новом Завете и к которым призван человек при творении.

Как и войны, так и воинство – это явления мира сего. Они чрезвычайно ценны в этом мире в силу того, что именно воины отстаивают свободу людей, но они не самоценны, они подчинены главной задаче – задаче, которая заключается в том, чтобы стяжать святость и сподобиться обожения.

Вот поэтому очень многие воины в византийской истории в конце своей служебной карьеры уходили в монастыри и там продолжали свое воинское служение, но уже в новой форме: теперь они были воинами духовными, и брань свою, к которой приучены были с юности, они теперь вели с врагами именно духовными, с бесами и в этом находили исполнение своего первоначального воинского призвания.

    Источник любой вражды – в нас самих, и потому внутренняя брань гораздо важнее брани внешней

Как древний, Ветхий закон был исполнен в эпоху Благодати, так и ветхое представление о зле и о врагах исполняется в христианстве в подлинном понимании источника зла и вражды. Мы понимаем, что это не люди и не какие-то враги являются нашими соперниками, которых нужно побеждать. Подлинный источник любого зла, любой вражды находится в нас самих, и поэтому внутренняя война, внутренняя брань гораздо важнее брани внешней. Это очень хорошо понимали византийцы, поэтому они часто стремились уклоняться от войн. Отнюдь не в силу своей природной трусости, как многие иногда воспринимали это со стороны. Например, крестоносцы считали греков достаточно трусливыми людьми, потому что они пытаются любыми дипломатическими и какими-то другими способами предотвратить междоусобные брани, а именно так, как к междоусобным, относились византийцы к войнам с западными странами, так как воспринимали западных братьев как единоверцев, как сохристиан.

Примирять, а не воевать

Идея мира, миротворчества, поддержания тишины и спокойствия коренилась как раз в глубоком богословском понимании войны как проявления греховности человеческой. В любой войне, особенно в войне междоусобной или гражданской, проявляется именно человеческая гордыня – неспособность пойти навстречу, договориться, возлюбить ближнего своего и смириться. Поэтому византийцы стремились как можно реже воевать, тем более воевать с народами, которые, в общем-то, и многочисленнее, и сильнее их. И часто получалось так, что именно своей миролюбивой политикой империя добивалась самых эффективных результатов.

    Не боялись святители ехать в стан врага, уговаривать, давать клятвы, примирять враждующих

Конечно, самой большой драмой для византийцев были войны внутренние, междоусобные, поскольку политическая система империи часто приводила к возникновению нескольких центров силы, которые начинали противопоставлять себя другим. И тогда на первый план выходило духовенство. Именно духовенство брало на себя главную умиротворяющую функцию. И не боялись святители – митрополиты и патриархи – ехать в стан врага, уговаривать, давать клятвы, примирять враждующих политиков. Точно так же, кстати, действовали византийские митрополиты и у нас на Руси. Киевские митрополиты неоднократно примиряли враждовавших русских князей. Правда, срабатывал еще и авторитет иностранцев: митрополиты были представителями, что называется, другого государства, и это добавляло весомости их словам. Но и внутри Византии духовенство часто успокаивало страсти и смиряло вражду.

И отсюда вытекает очень важный вывод: так как любая форма военного противостояния неизбежно приводит к катастрофе, то для того, чтобы полностью искоренить саму природу воин, нужно непрестанно заниматься духовным воспитанием народа. В том числе и воинов. И тут нет противоречия. Потому что именно военное понимание служения, военное понимание дисциплины очень хорошо соизмеряется, сочетается и с церковным пониманием службы, устава и долга.

http://www.pravoslavie.ru/95653.html

[Александр Васильевич]

Павел Кузенков

Власть в Византии

История Византии. Беседа 8-я

 Что Византия унаследовала от Римской империи? Чем новое понимание власти принципиально отличалось от прежнего? Что сплачивало многонациональную страну в единое мощное государство? Почему «сельская» Византия оказалась жизнеспособной? Какие византийские уроки полезно усвоить в наше время? Рассказывает историк Павел Кузенков.


_{Император Михаил III назначает Василия Македонянина соправителем}

Здравствуйте, дорогие друзья! Сегодня разговор пойдет о власти. Тема эта интересует многих и всегда вызывает бурные споры. А какова была природа власти в византийском государстве? И что это за явление – власть византийского императора?

Такая разная власть

Начнем с предыстории. Как известно, античность довольно подробно разрабатывала учение о власти. В классических трудах Аристотеля, Платона и других авторов нарисована картина, с которой до сих пор знакомят в наших высших учебных заведениях. Власть существует в трех основных разновидностях: власть одного, власть нескольких и власть всех – то есть монархия, олигархия, или аристократия, и демократия. Во всех этих трех разновидностях Аристотель предложил выделять еще позитивную и негативную фазы: если власть монархии вырождается, она становится тиранической; если власть аристократии вырождается, она становится олигархической; если вырождается демократия, она превращается в охлократию. Человечество с тех пор не придумало ничего нового, и на протяжении 2000 лет после Рождества Христова развиваются в разных вариациях именно эти три основные формы, которые, в зависимости от нравственности того или иного общества, могут быть как позитивными, так и негативными.

Конечно, необходимо отдать должное Римскому государству. Наверное, не будет преувеличением сказать, что Римская империя создала одну из самых совершенных моделей политического устройства, одну из самых лучших и эффективных форм власти, какая только возможна на земле.

Но что это за власть? Обычно мы понимаем ее как власть монархическую, и греки называли ее «царской властью»: императоров по-гречески именовали «василевсами», то есть царями. Но если мы присмотримся к природе Римского государства, то увидим, что здесь не все так однозначно. Римская республика, как известно, была формой демократии, вырождавшейся в олигархию, и к эпохе Цезаря она переживала достаточно серьезный кризис. Выборы, этот классический инструмент демократического управления, давно выродились в систему подкупа магистратур, и власть в государстве фактически захватила очень небольшая группа олигархов, обладавших доступом к инструментам военным, финансовым и т.д. Именно на фоне кризиса республиканских идеалов, кризиса республиканской политической модели и возникает монархия Цезаря.

Но Цезарь, будучи диктатором, то есть единовластным правителем, не удержался у власти и был убит. И его преемник – приемный сын Август – создает классическую римскую имперскую структуру, имперскую модель власти, которая существенным образом отличается от привычной восточной монархии. Дело в том, что Август не был монархом, он не был царем в нашем понимании. Его должность называлась очень необычно: «princeps», то есть «первый», и должность эта не имела никаких особых привилегий или полномочий.

Рим: император по… доверию


_{Император Август}

Основой власти Августа был его личный авторитет, и это очень важно. Фактически ему удалось сохранить некую иллюзию республики, но республики, которая обрела лидера – лидера, прежде всего, народного и военного. Император – это именно военная ипостась этого лидерства, и римские принцепсы нам известны именно как императоры, потому что они возглавляли самую мощную в мире армию. Но для гражданского общества они были, прежде всего, лидерами народа, и одна из ключевых их магистратур, если угодно, – это трибунская власть. Трибунскую власть могли иметь только люди благородного происхождения, то есть патриции, но у императора была именно власть, а не сам этот титул трибуна, и они были своего рода народными лидерами, вождями, которые фактически олицетворяли собою populus Romanus. И один из ключевых, основополагающих законов Римской империи как раз гласит, что принцепс – это человек, которому римский народ доверил свою власть.

    Принцепс (император) – это человек, которому римский народ доверил свою власть

Очень важно здесь, как бы мы сказали сейчас, конституционное признание, что носителем власти в Римском государстве является народ, а принцепс, император – это тот человек, которому народ эту власть передает на определенных условиях. И условия эти таковы, что император должен заботиться, прежде всего, о безопасности государства, о соблюдении законности, и в то же время, поскольку это языческая империя, в которой большую роль играет религиозное представление о власти, он должен обеспечивать, выполнять еще и религиозные функции вождя, то есть связь с богами. Не случайно все римские принцепсы, начиная с Августа, были одновременно и верховными жрецами, и Римское государство в значительной степени было связано именно этим религиозным стержнем. Но, поскольку языческая религия не знает понятия духовности, а основана именно на понимании закона, то по мере вырождения идеалов нравственности, по мере исчезновения традиций, связанных с национальными, именно римскими категориями добродетели – империя становилась все больше, всё более многонациональной, на престол часто восходили люди, чуждые римской традиции, – к концу III века империя оказалась в глубочайшем кризисе.

Византия: новая демократия


_{Святой равноапостольный царь Константин}

Выход из этого кризиса был предложен святым равноапостольным императором Константином, который римскую классическую модель власти – власть народного монарха – дополнил очень важным религиозно-духовным компонентом, а именно: признанием христианской религии как основного закона, на котором зиждется и законодательная, и вообще в целом гражданская жизнь империи. Таким образом, именно при Константине византийская модель власти обретает свои классические законченные черты. Это, прежде всего, император – как предводитель народа и вождь армии, как блюститель законов – и действующая под его опекой, но в то же время независимая от него Церковь – как хранительница нравственных устоев государства и общества и организация, структура, которая обеспечивает молитвенное обращение к Богу, молитвенную связь с Божественным миром. Создается концепция симфонии, которая при императоре Юстиниане обретает уже свою классическую форму, концепция так называемых «двух начал». Иногда говорят «двух властей», но я хотел бы акцентировать внимание на том, что Церковь властью, в собственном смысле этого слова, в византийском представлении не обладала. Ведь власть – это нечто, связанное с насилием, с принуждением. А эта двухсоставная симфоническая модель управления обществом как раз и отделяет часть, которая связана с насилием, от части, которая связана с убеждением и основана на духовном выборе человека.

    Именование Res Publica – «общее дело» – сохранялось в Византийской империи до самого ее конца

Византийское представление о власти, как это ни удивительно, очень демократично. Император, будучи формально монархом, то есть единовластным правителем, тем не менее, во-первых, действует именно как представитель народа, как высший магистрат республиканского в целом государства, и название Res Publica – «общее дело» – сохранялось в Византийской империи до самых последних дней ее существования – по-гречески это называлось «коина прагмата». И очень важно, что в качестве именно вождя народа император мог претендовать на верховную власть.

Стержень империи – христианство



    Именно Церковь создает ту внутреннюю структуру, которая дает возможность переживать тяжелейшие политические кризисы

И второй момент – это религиозный компонент организации общественного устройства: структура управления и социальная организация общества не ограничивалась властью. Вот это очень существенный момент для понимания природы византийского политического устройства: оно немыслимо вне религиозного стержня. Именно религия, именно Церковь создает ту тонкую внутреннюю структуру, которая дает возможность переживать тяжелейшие политические кризисы, сотрясавшие время от времени империю.

Христианская модель мирского устройства оказалась на удивление жизнеспособной. Гораздо более жизнеспособной, чем языческая ее предтеча – древнеримская языческая модель, поскольку даже статистика показывает, что в языческом Риме большинство императоров погибали, и любые конфликты, связанные с передачей власти, вырождались в тяжелейшие гражданские войны, так что государство часто рассыпалось на части.

Христианская Церковь, христианская сеть, которую Константин Великий внедрил, с помощью опеки государства создала очень мощный механизм противодействия этим тенденциям распада, и в дальнейшем, при серьезной политической нестабильности, при переворотах, многочисленных конфликтах, связанных с передачей власти, Византия не знала таких катастрофических гражданских войн, какие были обычным делом в языческом Риме. И большинство византийских императоров заканчивали свою жизнь не от ножа убийцы или яда; в крайнем случае – в монастыре или где-нибудь в тюрьме. Но сам вопрос об убийстве императора представлялся уже как нечто недопустимое.

Да здравствует деревня!

Самое важное, что империя не ограничивалась высшей властью императора или командованием армией. Римская империя с самого начала возникла как некая надстройка над огромным, пестрым и разнообразным полем муниципальных структур низшего уровня. Если угодно, это можно назвать, как сделал в свое время Т. Моммзен, огромным политическим союзом разнородных и многообразных политических организмов, скрепленных железным обручем римской армии и римского законодательного механизма во главе с императором. Но на местах, в разных городах, жизнь протекала так, как она протекала столетиями до римского завоевания, и огромную роль играло самоуправление. Эти традиции впоследствии были трансформированы и потеряли свою античную форму, привычную для IV–V веков, но, тем не менее, традиции самоуправления были очень сильны в византийской системе власти. Государство, правда, стало в значительной степени деурбанизированным, то есть из городской, по преимуществу урбанистической, страны Римская империя позднего времени стала в основном страной крестьянской, но именно на этом крестьянском, сельском уровне и развивалось очень интенсивно самоуправление византийских общин. Фактически именно на них держалась византийская армия, на этих сельских обществах, и когда возникала потребность давать отпор врагу, именно самоорганизация крестьянского населения, естественно под руководством центральных властей, создавала ту удивительную, свойственную именно Византии армию, которая, с одной стороны, была фактически бесплатной для государства, а с другой – была очень эффективна, потому что люди защищали свою родину.

Нечто похожее было в свое время и у нас в России, когда во времена Московской Руси и в XVII веке, да отчасти и в XVIII-м, Россия представляла собой удивительную картину: под скипетром монарха, под железной рукою императора или царя существовали тысячи крестьянских общин, в которых действовало самоуправление. Как иногда говорят, сотни тысяч крестьянских республик уживались под властью одного монарха.

    Соединение жесткой монархической вертикали и горизонтали самоуправления обеспечивало государству выживаемость

И именно такая структура – соединение жесткой монархической вертикали и горизонтали самоуправления – обеспечивала государству выживаемость в самых сложных условиях.

Византия тоже обладала этим удивительным качеством, которое приводило к регенерации империи в случае, например, внешнего вторжения, как это произошло в 1204 году, когда взятие Константинополя крестоносцами привело фактически к гибели центрального аппарата власти, к разрушению системы имперской администрации. Тем не менее, на местах оставалась власть народных общин в деревне и аристократии в городах. И очень быстро империя воссоздала свою структуру. Причем она оказалась даже еще более здоровой, чем классическая имперская, потому что гораздо меньше ресурсов уходило на содержание центрального аппарата, гораздо больше самостоятельности получали на местах правители и предводители народных дружин, и византийское войско стало более эффективным.

Слабое звено



Но, как это ни удивительно, именно отвоевание Константинополя у латинян включило механизм некоего обратного отсчета, потому что империя стала забирать слишком много ресурсов у низового звена и усилилась, что самое опасное, феодализация, то есть фактически аристократизация управления. Это привело к тому, что уже в XIV веке и центральная администрация, центральная вертикаль, и горизонтальные связи на уровне отдельных общин стали разрушаться под действием этой главной и самой опасной силы, которую можно назвать «власть кланов» – аристократических семейств: они стали растаскивать страну на региональные уделы. И когда началась опасная волна османского вторжения, вместо того чтобы сплотиться вокруг императора, дать возможность народным дружинам встать на защиту своей родины, феодалы приступили к сложной системе всякого рода дипломатических комбинаций (часто в союзе с теми же самыми турками) в борьбе друг против друга. Кончилось всё тем, что Византия перестала существовать, хотя еще довольно долго Константинополь как последняя точка империи держался за своими стенами, но империя уже фактически погибла, став жертвой опаснейшего процесса олигархизации общества.

Поэтому тот период, который начался в XII веке, византийскими историками, специалистами по каноническому праву оценивался как отступление от классических традиций государственной власти, как предательство дела святого Константина и последующих императоров, вплоть до Василия II Болгаробойцы, который считался самым великим и в то же время последним в плеяде государей, умевших поддерживать жесткую вертикаль власти и широкое поле гражданского самоуправления, основанного на крестьянской собственности на землю.

***

Таковы традиции византийской государственности – народной монархии, которые далеко не исчерпаны, и я думаю, что ближайшие перспективы покажут, насколько они будут востребованы и в современной истории, поскольку одной вертикали оказывается недостаточно для поддержания стабильности: она слишком ломка. Но попытки строить общество без вертикали, на уровне чисто горизонтальных связей, чем, собственно, любят заниматься в так называемых «демократических» государствах, показывают, что в этой ситуации тоже невозможно добиваться стабильности: общество становится жертвой тех самых аристократическо-олигархических процессов, которые разрушают его структуру. Поэтому византийская властная модель, в которой гармонизированы и центральная, и горизонтальная, и местная власти, на мой взгляд, может считать оптимальной.

http://www.pravoslavie.ru/96383.html