Священник Георгий МаксимовСергей Бедненко: «Я понял, что Бог следит за мной»
Сергей БедненкоСм.видео по нижеприведённой ссылке:https://youtu.be/ZZ-_fR9nYjQ Священник Георгий Максимов: Здравствуйте! В эфире передача «Мой путь к Богу». Сегодня у нас в гостях — доцент лингвистического университета Сергей Владимирович Бедненко. Сергей Владимирович, в то время, когда вы родились и росли, в нашей стране было такое общество, в котором большинство людей о вере не знало. Наверное, и в вашем случае было так, если я не ошибаюсь? К Церкви я никогда не относился негативно, но и не интересовался ее жизнью совершенноСергей Бедненко: Да, отец Георгий, я вырос в атеистической среде, и вопрос веры вообще для меня не стоял. Я рос на западной Украине, где в основном до прихода советской власти храмы были католические и униатские, и это было все, что я видел религиозного, когда был ребенком. Дома разговоров о Церкви не было. Даже потом, когда мы переехали на окраину города, где рядом с нами был православный храм, и к нам ходили колядовать, то родители этих ребят не пускали в дом. У нас над дверью нарисовали черный крест и с тех пор перестали нас посещать. Но тем не менее даже в детстве все равно какие-то зацепки были. Я помню, если мы заходили с отцом в храм, он всегда оставлял пожертвования. Я как-то его спросил: “Зачем ты это делаешь? Ты же не веришь во все это”. Он говорит: “Ты понимаешь, если это не поддерживать, то красота, которая здесь есть, перестанет существовать. Просто все разрушится, а я бы хотел, чтобы она осталась”. И вот такой чисто эстетический момент в восприятии веры во мне заронился. И поэтому, наверное, к Церкви я никогда не относился негативно. Но и не интересовался ее жизнью. Совершенно.
Священник Георгий Максимов: А когда прозвенели первые звоночки о том, чтобы обратить всерьез внимание на мир веры?Сергей Бедненко: Это случилось, когда я уже был военным и находился во второй своей длительной загранкомандировке. Я готовился стать профессиональным разведчиком, все к этому шло. И, в общем-то, меня и отправили в командировку для того, чтобы я лучше «сориентировался на местности», «узнал капитализм» — я был в капиталистической стране Латинской Америки. Потому что для того, чтобы быть разведчиком, нужна внутренняя свобода и, конечно, знания. Я к этому готовился всерьез и вдруг в какой-то момент ощутил, что, профессионально выражаясь, меня начали «пасти». То есть меня кто-то «пасет». Однажды я прихожу домой… Представьте себе — убежденный коммунист, строитель новой жизни, — и вдруг у него на кухне обосновались какие-то монахини и начинают рассказывать жене какие-то непонятные вещи. Я потом ее спросил: “А зачем они приходили?”. Она говорит: “Они мне обещали Библию принести на русском языке”. Я говорю: “Какая Библия? О чем ты вообще говоришь? Как они у нас дома оказались?” Она говорит: “Да не знаю, позвонили в дверь, я их пустила”. Я думаю: это неспроста.
Надо сказать, что психология человека, который готовит себя к этой работе, — она немножко другая. Он обращает внимание на детали, на оттенки, он сразу должен сделать вывод из любой ситуации. У нас даже говорили, что если ты встретил человека раз — это случайность, если два — это опасная случайность, а если три — это слежка. И вот первый раз я подумал: “Ну, это случайность”. Потом смотрю — еще раз эти монахини к нам пришли. Думаю: “Это уже опасная случайность”. А третий раз произошел, когда я ехал на автобусе покупать себе вещи в магазине, и передо мной сидели две монахини.
Естественно, католические, поскольку дело происходило все в той же латиноамериканской стране. И, глядя на них, я рассуждал: “Та, которая сидит справа — она пожилая, может, ей надо в монастырь. Жизнь не сложилась, надо как-то концы с концами сводить, поэтому она в монастыре. Может, грехи замаливает. Это ее дело. А вот вторая, молодая — ей совсем здесь не место. Ей надо семью иметь, ребенка родить, и вообще выполнять свои женские функции, а не в монастыре прятаться”. Вдруг я задаюсь вопросом: “Неужели они там, в монастыре, могут что-то, чего мы в миру не можем?”
Я понял, что вошел в сферу чьего-то интереса, которого раньше не ощущал на себеИ тут на остановке заходит в автобус маленькая чумазая девочка и начинает петь жалостливые песни, прося подаяние. И в какой-то момент она прекратила петь и разрыдалась. И вот мы все, кто сидел в автобусе, — а это были люди в основном среднего возраста, у которых были свои дети, и у меня была дочь такого же возраста, как она, — мы все оказались в каком-то ступоре, мы не знали, что делать. А эти монахини, у которых нет детей, как по команде, отложили свои молитвословы, махнули рукой и сказали: “Иди сюда”. Посадили эту девочку на колени. Я подумал: “Сейчас они что-нибудь ей дадут. Конфету или деньги”. Нет, у них ничего не было. Они погладили ее по голове, что-то ей сказали. Через две минуты ребенок улыбался. В общем, тут мы тоже ожили немного, дали ей какие-то деньги, она вышла из автобуса, и я подумал: “Да, что-то они могут”. Через эти три встречи я ощутил, что это слежка с внешней стороны. Я понял, что вошел в сферу чьего-то интереса, которого раньше не ощущал на себе.
И это был первый сигнал, когда я понял, что вера в Бога — это сила. Потом вся жизнь подтвердила этот постулат, а тогда я просто впервые об этом задумался. И параллельно с этим шла работа. Я увлекался тогда американской социальной психологией Дейла Карнеги, основная мысль которой: “Если ты хочешь, чтобы человек стал твоим другом, — ты должен обратить на него внимание”. То есть с себя переключить интерес на него. Я начал эту практику воплощать в жизнь, и пошел результат, и это меня вдохновило. Это потом я уже понял, что это все равно тот же эгоизм, только с определенной целью. Ты же это делаешь не для того, чтобы человеку искренне помочь, а для того, чтобы достичь результата для себя. Я тогда этого не понимал, мне главное было — получить свою какую-то выгоду. А она была, я постепенно втянулся, и это стало мне приносить радость.
Я начал везде, где мог, стараться людям просто помогать по мелочам. Где-то ездить в больницу, перевозить какие-то вещи иногда… И чем больше я это делал, тем больше я чувствовал, что менялся. И наступил такой момент, когда я понял, что вот эти все звоночки, как вы говорите, — они были неспроста. Мне уже подходил 30-летний рубеж, и надо было серьезно задуматься, как вообще жить дальше. И я сделал то, что потом определило мои дальнейшие отношения с Богом. Я вступился за одного человека за границей так, что это стоило мне всей карьеры. Это было очень тяжело сделать, я был весь мокрый, как мышь — я понимал, что сейчас рушится все то здание, которое я долго возводил. Я пошел против руководства. Человек, с которым я вошел в конфликт, был другом министра. Меня, естественно, выгнали из заграницы с «волчьим билетом», но я был внутренне счастлив и знал, что со мной ничего не произойдет плохого. И действительно, когда я приехал домой, речь о поступлении в разведакадемию уже не шла, да и мне это уже было не надо. Ну и, в общем-то, я начал дальше устраивать свою жизнь.
Отец Георгий: В той поездке для вас уже открылось, что Бог есть. А что было потом?Сергей Бедненко: После этого у меня был такой момент, что я приехал домой, и тут в гости ко мне пришел один мой военный товарищ. Он, что называется, военный до мозга костей, и вдруг он мне приносит Библию. Меня это поразило. Когда он приходил раньше ко мне в гости, то у него всегда было два подарка. Если у него были деньги — он дарил бутылку коньяка, если у него денег не было — бутылку водки. Ничего другого никогда мне не дарил. И когда он достал Библию — это было дико. Я спрашиваю: “Где ты ее взял? Как ты вообще додумался до этого?” Он говорит: “Да ты знаешь, в аэропорту сунули эту книгу какие-то проповедники. Выбросить было жалко, а мне она ни к чему. У меня и так дома ни одной книги нет. Зачем? А у тебя, видишь, полно книг. Засунь куда-нибудь в шкаф, пускай будет”.
Я дал Богу зарок, что изменюсь �ше не ощущал на себеЯ думаю: это тоже не случайно, это мне передали для того, чтобы я в нее заглянул. Молиться я тогда не умел. Я наугад ее открыл, и у меня взгляд упал прямо на заповедь: Не лжесвидетельствуй (Исх. 20:16). И я вспомнил, что у меня был случай, когда я оговорил человека, и он из-за меня чуть не повесился. И у меня пошла очень бурная реакция на эти слова. Я упал на колени и всю ночь проплакал и каялся в этих грехах. И с тех пор я дал себе зарок, что больше ничего такого, противного элементарным нравственным началам, делать не буду. Я дал Богу зарок, что изменюсь. И это был переломный момент.
Великая Пятница. Смерть Христа. Фреска монастыря Высокие Дечаны, Сербия. XIV в. А второй момент был, когда я прочел в Евангелии о Христе, и меня это поразило. Я понял, что ничего близкого в жизни своей не видел, хотя, в общем-то, и за границей жил не один год, и по нашей стране везде ездил и многое повидал. Мне подумалось: “Это как же надо любить человека, эту толпу, которая только что плевала в тебя…” Ну вот представляете, когда человек лузгает семечки, смотрит и думает: “А сойдешь ты с креста или нет?” И вот этих людей жалеть и любить так, чтобы, преодолевая Свою боль и Свою смерть, которая вот-вот наступит, молиться и говорить: Прости им, Отче, они не ведают, что творят (Лк, 23:34). Меня это перевернуло. Я подумал, что это что-то неотмирное, в мире я такого не видел. Просто для контраста расскажу — когда я приехал потом в Союз, то попросил, чтобы Господь мне открыл влиятельных людей. И буквально через два месяца я уже работал в правительстве Москвы, работал с самым крупным руководством, был переводчиком министра обороны — и я близко ничего подобного там не увидел. Я увидел, что это обычные люди, которые подвержены своим страстям, а чтобы они имели такую силу — даже близко этого не было…
Это потом я понял, что силу в другом месте надо искать. Когда я познакомился с настоящими христианами, с исповедниками за веру, которые сидели в годы гонений, я понял, что сила действительно в немощи совершается (2Кор. 12:9). Допустим, вот, девушка бросает учебу, и едет за священником, которому дали 20 лет лагерей в Сибири. И она на двадцатку уезжает туда и тянет с ним весь этот срок, помогая ему питанием и прочим. Если бы не она — он бы давно умер. И потом он уезжает обратно или умирает. Она едет за другим, и так проходит вся ее жизнь. Вот это настоящие христиане, которых мне удалось узнать и от которых я и принял христианство. Я долго не крестился, и только от них я крещение получил.
Отец Георгий: А после того прочтения Библии сразу ли вы пришли к Церкви и крестились, или были какие-то еще хождения? Я понял, чем качественно Православие отличается от других религийСергей Бедненко: Конечно, отец Георгий, не сразу. Руководствуясь распространенной светской логикой, я подумал: “Христианство я возьму потом. Оно близко. Никуда не денется”. Как Большой театр в Москве. Москвичи ходят туда редко, полагая: “Когда надо будет — всегда выберусь”. Так и я думал. И я в своих поисках прошел через все, наверное… Через католицизм я прошел, через ислам, через индуизм, через секту Виссариона — я был два года в этой секте. Так что это был очень небыстрый путь. И я понял для себя, чем качественно Православие отличается от других религий. Как апостол Павел говорит: Проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, а в явлении Духа и силы, ибо мы приняли не духа мира, а Духа от Бога... Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием... Мы же имеем ум Христов (1Кор. 2:4,12,14,16). И я понял, почему люди чаще всего заблуждаются и не сразу приходят к Богу. Потому что они живут своим душевным началом, а не духовным. Духовное начало формируется долго, и человек к этому приходит не сразу. А наш ум поражен какой-то темной силой, нашими грехами. Мне кажется, Серафим Саровский об этом говорил: “Люди думают, что они живут одной своей волей. Но это не так. В человеке одновременно присутствует воля Божественная, чтобы спасти его в вечности, сатанинская, чтобы его навеки погубить, и третья, собственно человеческая воля, которая по нашим грехам чаще всего ближе к сатанинской, чем к Божественной. Поэтому весь путь человека и состоит в том, чтобы отказаться от сатанинской и всеми силами устремлять себя к Божественной воле”.
Это учение в Православной Церкви существует издревле, его еще в четвертом веке выразил святой Антоний Великий. И когда я нашел эти слова, для меня стало ясным, почему именно в Православии сохраняется этот дух Христов. Потому что мы опираемся на другую реальность. На ту реальность, которую сначала в себе надо выработать. Как преподобный Серафим говорил: “Стяжи дух мирен и тысячи вокруг тебя спасутся”. А без этого спасение не то что других, но и твое невозможно. Любые гуру, учителя, секты, другие религии — они не имеют Христа, поэтому не имеют этого духа.
Отец Георгий: Многие могут вам сказать: ну, они ведь тоже говорят о духовном. Особенно, там, в Индии, столько всякой духовности, столько разных возвышенных слов по поводу той же самой любви или понимания мира и так далее. Что именно позволило вам сделать вывод, что это все-таки не поднимается выше уровня душевного человека?Сергей Бедненко: Я задумался как-то о том, что возможно другое спасение, кроме собственного ума и собственной идеологии. И нашел в Библии у пророка Исайи, который жил примерно за 750 лет до Христа, описание того, каким должен быть Спаситель мира. Он как росток из сухой земли и нет в Нем ни вида, ни величия... Но Он взял на себя наши немощи и понес наши болезни. А мы думали, что Он был поражаем, наказуем и уничижен Богом. Но Он был изъязвлен за грехи наши и мучим за беззакония наши. Наказание мира нашего было на Нем и ранами Его мы исцелились. Все мы блуждали как овцы, совратились каждый на свою дорогу и Господь возложил на Него грехи всех нас (Ис. 53:2,4-6). Это есть только в христианстве. Но чтобы понять это, нужно опираться на Евангелие, работы святых отцов. А если мы опираемся только на себя, на свой ум, то чаще всего попадаем в секту, в другую религию.
(Окончание следует)
