О том, какие это были дни...К 80-летию со Дня рождения Светланы Федоровны Ганичевой
Открывая дверь писательского особняка в Иркутске, я не предполагал, что ждет меня и какие камни встанут на пути. А пока все шло своим чередом, хоть и не сразу, но состоялась первые публикация рассказов, затем в Восточно-Сибирском книжном издательстве вышла первая книга «Непредвиденная посадка». А потом уехавший в Москву Вячеслав Шугаев сказал, чтобы я готовился к седьмому Всесоюзному совещанию молодых писателей, которое должно состояться в 1979 году в Москве. Руководителем нашей секции оказался Василь Быков, писатель-фронтовик, известный по повестям «Третья ракета», «Круглянский мост», «Мертвым не больно». Не скрою, я был удивлен, что Быков отметил мою книгу как лучшую по итогам семинара, и по его итогам я был рекомендован в Союз писателей СССР. Казалось бы, передо мною распахнулись двери; издательство «Молодая гвардия» взяла мою рукопись в план. Чего еще желать? Но по приезду в Иркутск у меня начались проблемы. Хоть мы и тешили себя, что город наш есть литературная столица России, таковым, конечно же, он был с большой натяжкой. Да, у нас членами Союза писателей были Константин Седых, Валентин Распутин, Александр Вампилов, Гавриил Кунгуров, Владимир Козловский, Геннадий Машкин, Вячеслав Шугаев, Марк Сергеев, Евгений Суворов, Алексей Зверев, Анатолий Шастин, Станислав Китайский. Но, пожалуй, за исключением трех первых, остальные довольствовались славой провинциальных классиков. После читинского совещания молодых писателей с легкой руки Александра Вампилова, родилось понятие «Иркутская стенка», где Саша играл заметную роль. Со временем «стенка» повзрослела, забурела и не заметила, что на смену ей проклюнулась молодая поросль: Валентина Сидоренко, Владимир Скиф, Анатолий Байбородин, Анатолий Горбунов, Василий Козлов, Татьяна Суровцева. Но случилось непоправимое: в «стенке» не стало Вампилова, его уход был для Иркутска, да и для всех нас невосполнимой потерей.
У попавших в начальство еще недавно бывших молодыми отношение ко мне, да и к Валентине Сидоренко, которая вместе со мной участвовала в седьмом Всесоюзном совещании и была признана одной из лучших, оставалось прежним: молодо-зелено и «Быков нам не указ! Ну сказали о вас в москвах, что из того! Идите и докажите, что вы соответствуете той полке, на которой вас поставили».
На том памятном для меня московском совещании я познакомился не только с Василем Быковым, но и с другими писателями-фронтовиками: Юрием Бондаревым, Евгением Носовым и Виктором Астафьевым. Все они кто в большей, а кто в меньшей степени сыграли свою роль в моей жизни. Василь Быков дал мне рекомендацию в Союз писателей, Юрий Бондарев, когда мне уже в Москве на приемной комиссии, несмотря на то что к тому времени я стал единственным писателем от Иркутской области, награжденным премией Ленинского комсомола, мне неожиданно завернули документы.
– Ну что, надеюсь, ты все понял! – узнав о результатах голосования, сказали мне в Иркутске. – Как говорится, до Москвы далеко, а до Бога высоко.
Узнав о случившемся, Василь Быков написал апелляцию секретарю Союза писателей России Юрию Васильевичу Бондареву. Мы встретились с Юрием Васильевичем в Москве, он, улыбнувшись, сказал, что начинающего писателя в его жизни ожидают не только розы, но и шипы.
– Ваши земляки посчитали, что премии Ленинского комсомола дают не за взятие городов, а за выслугу годов, – пошутил он. – Они ошибаются, и мы их поправим.
И действительно, на очередном заседании секретариата Бондарев попросил пересмотреть решение приемной комиссии, и в конечном итоге с опозданием на два года, я получил писательский билет.
Да, бывало и такое, из песни, как говорится, слово не выкинешь. Каково же было мое удивление, когда, узнав о непростой для меня ситуации, на одном из пленумов ко мне подошел Евгений Иванович Носов и предложил переехать к ним в Курск.
– Дадим тебе трехкомнатную квартиру. В Курске есть аэродром, можешь летать и у нас. А лучше бросай штурвал, садись за стол и пиши!
Я не поехал. Расстаться с Иркутском? Нет и еще раз нет!
На другой год после совещания молодых нас пригласили в Свердловск, и там я впервые увидел первого секретаря обкома Бориса Ельцина, на которого, используя его честолюбие и несомненные таранные способности, вскоре сделают ставку те, кто ненавидел Россию. И готовить его начали загодя. И они приехали вместе с нами, посмотреть, послушать, нарисовать образ уральского богатыря, который денно и нощно борется с ненавистными партократами. Ельцин пригласил нас к себе, даже прочитал стихи Михаила Зайцева. И мы заглотили наживку: вроде бы мужик ничего, неравнодушен к слову, достаточно молод и не чета шлепающему губами Брежневу. Прощаясь, он подарил каждому альбом «Шедевры каслинского литья» с дорогим рубиновым значком Свердловской области на обложке. Тогда мы и предположить не могли, что очень скоро, таран сделает свое дело: пробьет Кремлевскую стену, с наслаждением примется денно и нощно разрушать ту страну, которую не создавал. Заодно пустит под откос всех нас, пишущих и читающих, отправит в буквальном смысле этого слова по миру.
Но это будет позже.
Весной восемьдесят третьего года меня вновь пригласили на совещание. На этот раз в Пицунду. Сбор в Абхазии на берегу Черного моря организовали заведующий отделом культуры Центрального комитета комсомола Михаил Кизилов вместе с ответственным секретарем по работе с молодыми писателями Юрием Александровичем Лопусовым. Они решили сделать ставку на молодых, отмеченных на седьмом совещании писателей, которые, по их мнению, представляли новую волну в отечественной литературе.
По пути на море, я встретился в Центральном доме литераторов с моим бывшим наставником Вячеславом Шугаевым. В последнее время у него ко мне проступила непонятная для меня ревность, я начал ощущать идущий от него холодок, он не подходил к телефону, бросал трубку. Выпив коньяку, Шугаев, глядя на меня в упор холодными голубыми глазами, сообщил, что написал критическую рецензию на мою повесть «Опекун» и при этом, как бы в пику, похвалил узбекского писателя Нурали Кабула. Я молча выслушал его. Для меня его признание было равносильно удару из-за угла: неприятным и болезненным. Повесть уже давно была напечатана, о ней хорошо говорил на совещании Василь Быков, по ней меня приняли в Союз писателей. И тут такая оплеуха! Чтобы как-то сгладить затянувшуюся паузу, я сказал, что в журнале «Новый мир» готовится к публикации моя новая повесть «Приют для списанных пилотов».
– Плохое название, – сказал Шугаев и попросил заказать еще коньяку. Расстались мы молча, я понял, что прежних добрых и доверительных отношений между нами уже не будет.
В Дом творчества мы добирались с моим университетским другом красноярцем Олегом Пащенко. В самолете я рассказал ему о встрече с Шугаевым.
– Валера, скроенные им штанишки стали для тебя коротки, – выслушав меня сказал Олег. – Теперь шагай сам и сам выбирай себе дорогу. Жизнь, она не замыкается только на одном Шугаеве. Ты для него теперь, что ветер в поле – не загонишь обратно. Как там, у Александра Сергеевича: «Восторженных похвал пройдет ненужный шум. Услышишь суд глупца и смех толпы холодной».
– «Но ты останься тверд, спокоен и угрюм», – в тон ему протянул я.
В Пицунде нас встретили уже знакомые по прежним встречам Андрей Скалон, Валера Исаев, Станислав Рыбас, Юрий Гречко, Анатолий Пшеничный, Михаил Зайцев, Михаил Андреев, Юрий Сергеев, Сергей Алексеев, Юрий Лопусов и Михаил Кизилов. Утром нас собрал Лопусов и взволнованным голосом сказал, ему только что позвонил сухумский поэт Виталий Шария и сообщил: к нам на семинар из Адлера на машине первого секретаря Абхазии везут Валерия Николаевича Ганичева. Что ж, Юра Лопусов хорошо знал, кто и на чем должен ездить.
В то время для многих писателей Ганичев был небожителем, до которого из провинции было трудно дотянуться. Все пишущие знали, что в последнее время Ганичев занимает пост главного редактора «Роман-газеты» и многие писатели хотели бы познакомиться с ним с надеждой попасть на страницы популярного издания, выходившего тогда огромным тиражом. Прежде Валерий Николаевич возглавлял издательство «Молодая гвардия», а затем «Комсомольскую правду». Нам уже приходилось встречаться с ним: во время седьмого совещания молодых писателей он пригласил нас к себе в редакцию, где обрисовывая обстановку в мире, сообщил, что наши вертолеты уже участвуют в некоторых операциях в Афганистане. И добавил, что только вчера они выбивали бандитов из Герата. До ввода нашего ограниченного контингента в Афганистан было еще больше полгода. Откровенность и смелость, с какой Валерий Николаевич поделился с нами этой новостью, поразила.
Поразили меня, и не только меня, но и абхазских поэтов и писателей, высказывания Юрия Лопусова в отношении грузин, когда они пригласили нас на шашлыки в лес на берег горной реки Бзыбь.
От него мы узнали, что между Грузией и Абхазией, мягко говоря, непростые отношения, и резкие высказывания московского гостя о грузинах вызывали у хозяев-абхазов удивление.
– Ой, не поздоровится вам, Юрий Александрович! – воскликнул Виталий Шария. – Грузины – народ злопамятный. Узнают о ваших речах – найдут способ заткнуть вам рот.
Тогда мы еще не могли предполагать, что не пройдет и десяти лет, и Абхазия от Сухуми, до Гудауты заполыхает огнем. После боевых действий между грузинами и абхазами, Дом творчества, в котором проходило наше совещание, будет долго смотреть на море выбитыми окнами.
***
Ганичева встречал Лопусов с Кизиловым, мы же в это время осматривали окрестности Пицунды.
Совсем неожиданно для меня после обеда ко мне подошла невысокого роста блондинка. Одета она была в короткое выше колен платье, волосы были собраны в пучок, ладная, стройная, я тут же обратил внимание, что на ногах у нее были белые спортивные тапочки. На вид ей было лет тридцать, не более.
– Светлана Федоровна Ганичева, – представилась она. – Валерий Николаевич хочет поговорить с вами. Вечером после ужина сможете зайти к нам?
Я пожал плечами, надо, так зайду. Светлана Федоровна, помолчав немного, вдруг спросила:
– Валера, как же вы пишите? Ведь у вас такая сложная работа.
– А я включаю автопилот, – переваривая новость, не думая, брякнул я. – Достаю ручку, блокнот и начинаю писать.
В тот момент я думал о другом. Я никак не ожидал, что у Валерия Николаевича Ганичева такая молодая и красивая жена. И не сразу сообразил, как же мне себя с ней вести. И допустил промах. Светлана Федоровна удивленно вскинула глаза, она не приняла мою шутку.
– То есть как на автопилоте? – Она прищурила глаза.
– Да я так пошутил…
Шутки Светлана Федоровна понимала и принимала. Но не от всех.
***
Вечером все мои друзья пошли на танцы. Я же поднялся в номер к Ганичевым и с волнением постучал в дверь. Встретил меня Валерий Николаевич. Светлана Федоровна украшала стол. На тумбочке я заметил красивый букет цветов, на столе зелень, фрукты, кувшин с вином. На диване разглядел свою недавно вышедшую в издательстве «Молодая гвардия» книгу «Почтовый круг», а рядом «Литературную газету» со статьей Шугаева.
Одета Светлана Федоровна была в белую юбку, светлую кофточку, на руке – изумрудный перстень, на шее поверх блузки красивые зеленые бусы. Все продумано, все в тон. «Должно быть все не из магазина, а из художественного салона» – мелькнуло у меня в голове.
Я просидел в номере Ганичевых допоздна, рассказывая о своей работе, о Распутине, Шугаеве. Вспомнили мы Василя Быкова и Астафьева. Валерий Николаевич рассказал, как он начинал свой путь в журналистике и привел в пример опубликованную им критическую статью в «Комсомолке» «Следствие ведут кунаки», за которую его сняли с редакторства. Тон разговора задавал Ганичев, но Светлана Федоровна, как опытный лоцман, направляла его в нужное русло. Мне уже приходилось иметь дело с женами писателей, но такого внимания, доброжелательства и участия к себе, я еще не встречал.
На другой день ранним утром мы встретились с Ганичевым на берегу. Выяснилось, что совсем недавно Валерий Николаевич попал в автомобильную аварию, и у него была раздроблена рука. Каждый день по утрам он приходил на пустынный в это время пляж и заплывал в море. Я составил ему компанию.
Вечером после споров и разговором в конференц-зале мы собирались у входа в Дом творчества. Толя Пшеничный приносил гитару, и мы вместе с отдыхающими пели «В нашу гавань заходили корабли». По нашей просьбе на бис Толя виртуозно исполнял незнакомую многим, но, как говорил он, модную в Европе песню «Эммануэль». Мы ему верили, так как Толя работал советником нашего посольства в Бельгии. Но чаще всего почему-то пели песню Остапа Бендера, из фильма «Двенадцать стульев», которую исполнял Арчил Гомиашвили:
Где среди пампасов бегают бизоны,
Где над баобабами закаты, словно кровь,
Жил пират угрюмый в дебрях Амазонки,
Жил пират, не верящий в любовь.
Но любовь, обыкновенная, курортная, прохаживалась по аллеям, выискивая свои новые жертвы. И находила! Когда Пицунду накрывала темная южная ночь, наша писательская компания разделялась: одни шли на танцплощадку к отдыхающим в Доме творчества «шахтеркам» с Донбасса, а мы с Юрием Лопусовым, Олегом Пащенко, Андреем Скалоном и Валерой Исаевым поднимались в комнату к Ганичевым и там уже под руководством Светланы Федоровны, разогретые южным солнцем и абхазским вином, чуть ли не до утра пели комсомольские песни:
Хорошо над Москвою-рекой
Услыхать соловья на рассвете,
Только нам по душе непокой –
Мы сурового времени дети...
(Продолжение следует)
