В пшеничном поле, у дорогиРассказ
Лет за двадцать до войны в прииртышские просторы Сибири потоками хлынули беженцы с разных краев Руси древней, с Поволжья бесхлебного. Голод гнал сюда людей всяких, без разбора, как буйный ветер подхватывает все, что до бури лежало недвижно. Брели бедолаги мужики лапотные бородатые, бабы босые с детьми чумазыми за руки иль на руках, а которые несли их, еще и не родившихся, в животах своих. Пришлые выискивали места удобные для жизнеустроения, оседали по селам сибирским, в работники нанимались. Отдельные, не прижившись, уходили дальше, на восток, в таежные дебри. Не пустовали в общем в то время проселки. Никто потому не помнил: чья и откуда взялась молодуха та, какую в пшенице у дороги неживой нашли с пучками недозрелых колосьев во рту, болью искривленном, и в сжатых намертво пальцах раскинутых в стороны худеньких рук.
Скиталицу, возможно, обнаружили бы значительно позже, к покосам, кабы не плач детский, привлекший шедшую из соседнего села местную сердоболицу бабку Катерину. Она отняла от титьки пустой и сморщенной небоги мертвой малыша. К себе взяла на воспитание. От веку девой старой и безродной была Катерина.
– Вот ей господь Бог за святость и доброту и дал дитя, – наперебой
говорили старухи.
А уж она рада была найденышу, так и не высказать. По всему селу бегала, харчишки собирала взаймы: у самой-то, кроме скудной хаты, закромов не имелось богатых. Крестьяне в большинстве не скупились, чего могли давали на пропитание Пшеничному (такую фамилию всем селом парнишке определили). Но кулаки с издевкой Катерине вопросец заковыристый подбрасывали:
– Ты все, Катерина, в долг берешь... А когда отдавать-то зачнешь? Да и с чего? Аль голопузый подкидыш манной небесной засыплет?
Она же сосредоточенно и с достоинством отвечала:
– Советская власть своих не обидит... – И виновато добавляла: – Да пока на ходу сама вам за доброе-то дело отработаю, чего скажете. А как Богданчик на ноги станет, сполна про все и сочтется с каждым...
Слов на ветер старая не бросала: за молоко полы мыла и коровники чистила, – за лепешку – хаты мазала, за яйцо иль куренка – косою валки сенные, в горизонт уходящие, укладывала. Работящая до упаду была бабуля, так и приемыша своего на жизнь наставляла:
– Богданчик, ты для людей-то ничего не жалей, вишь, они нас не оставят без призору...
– Как вырасту, большое-большое поле хлеба посею и всех калачами белыми накормлю, – лепетала душевно его детская доброта. Катерина же в тот час слезу незаметно смахивала краем платка, под бороду завязанного.
Колхозы как организовались, Катерина для общественной кладовой хлеб пекла, а сынок ее со стадом коровьим подпаском ходил. Затем учиться начал. Когда же бабка Катерина померла, хлопца смышленого, послушного и до работы охочего, многие к себе в дом взять хотели. Но сельским сходом споры эти так порешили: чтоб никому в обиду не было, жить Пшеничному в школе – помощником сторожа, а всем миром за ним доглядывать, ровно за сыном своим кровным.
С тех пор всякая женщина чуть свет к нему стучится: кто одежонку какую принесет, кто – бублик, пирожок или капусты миску. Починить-постирать что надо заберут. Словом, в нужде не оставляли парня.
Одно время уполномоченный из центра областного приезжал и, прослышав про паренька сиротского, потребовал его в детдом оформить. Возмутились правление колхозное и деревня вся от мала до велика:
– Не отдадим, – сказали. – Он – наш... Пшеничный... Калачами всех сулится накормить. Не отдадим! Права такого нету, чтоб детей отбирать у обчества.
Мало-помалу колхоз крепчать начал, первые землепашные машины появились. Пшеничный Богдан так технику полюбил, что в МТС и ночевать перебрался. Обучили его делу новому быстро. Совсем еще юный, он был уже заправским трактористом. Пощады себе не давал, так работать старался: видно, помнил про калачи, людям обещанные. Подряд ежегодно его лучшим в районе признавали.
Но напасть черная нежданная явилась – на род людской страшной ношей война навалилась. Один за одним на поля ее, гарью засеянные, уходили мужики. А в очередной набор на фронт и Пшеничный запросился. Опять село заволновалось. Все за одного заступались:
– Не отпустим! Кормилец ты наш, – говорили старожилы седобородые. – Кто же без тебя нас калачами-то сладкими потчевать будет?..
– Граждане вы мои дорогие, отцы-матери, да какой же кулич вырастет, ежели врага не прогоним? Не то хлеба и водицы не дадут напиться. А на поле свое я вернусь. Беспременно вернусь!..
Воевал Богдан Пшеничный храбро и стойко. Послания его, на сельсовет приходившие, вслух на собраниях читали. И радовались за воспитанника своего – старшину боевого орденоносного Богдана Пшеничного.
...Бой у поселка украинского был жутким. Фашисты танками да снарядами землю всю разворотили. Хаты горели, как свечки заупокойные. И повел Богдан свою самоходную артиллерийскую установку в самую гущу «пантер» и «тигров». Уже три зверюги рычащие гусеницами больше не лязгали, а черным дымом фыркали от прямых попаданий Богдановой пушки, четвертая хищница тоже завертелась, подбитая на дороге у самой кромки пшеничного поля. Тут и наши «тридцатьчетверки» подоспели и вражине не дали святой колос украинский испоганить. Только после сражения этого от старшины Пшеничного в деревню сибирскую вестей не приходило более...
Сына своего приемного односельчане разыскивали долго. На украинской земле у того самого поселка обелиск украинскому герою Богдану Пшеничному своими глазами видели.
– Какой же он украинец? Он же – наш, деревенский, нами воспитанный, – доказывали посланцы сибирские.
– Може, и ваш був, та зараз и нашим став, – говорили хозяева. – Мы вси – одниеи матери диты.
На том и согласились дружелюбно.
Два поля Богдановых у дороги раскинулись: одно – на Украине, другое – в Прииртышье сибирском. Винничане от обелиска посевы и жнива всегда начинают, в механизаторы тут парней молодых посвящают, за приз героя соревнуются. В Сибири же Богдан Пшеничный и поныне на своей ниве работает, в списки лучшего звена занесенный. И заработок его ежемесячно в защиту мира отчисляется, а с недавних пор – еще и в Детский фонд страны.
Пусть растут в радости ее защитники и пахари будущие – и не оскудеет никогда земля наша на хлеб и доброту!
Геннадий Оселедцевhttp://www.voskres.ru/literature/prose/oseledtsev.htm
