Яков АлексейчикКурсом Пилсудского, в пропасть…28 сентября 1939 года варшавский гарнизон капитулировал перед германским вермахтом
На фото: министр иностранных дел Польши Юзеф Бек у Гитлера в Обергофе.Немцы подошли к Варшаве, точнее — к ее южным пригородам, на восьмой день войны, которая теперь называется Второй мировой. Еще через шесть дней польская столица была окружена. В то время вермахт еще вел бои, которые вошли в польскую историю под названием «Битва над Бзурой». Там решалась судьба окруженных восьми польских пехотных дивизий и нескольких кавалерийских бригад общей численностью 225 тыс. штыков и сабель.Гарнизону Варшавы предлагали сдаться, время от времени проводили обстрелы, но решающего штурма не было. 25 сентября состоялся массированный авианалет на польскую столицу, в котором принимало участие сотни самолетов. Бомбежка вывела из строя важнейшие элементы жизнеобеспечения.
На следующий день начались наземные атаки, ударили танки вермахта, и была захвачена первая линия обороны польской столицы. Вот как об этом пишет польский историк Винценты Ивановский в книге «Сентябрьская кампания 1939» (все цифры даются по этой работе):
«Вспыхнуло более 200 пожаров, которые невозможно было погасить… Уже несколько дней не было воды и газа, а с 24 сентября отсутствовало электричество. Не действовали также телефоны… Отовсюду поступали рапорты об исчерпании боеприпасов». Вечером 26 сентября к командовавшему армией «Варшава» генералу Юлиушу Руммелю пришли представители Гражданского комитета столицы. Депутат Недзялковский от имени этого комитета потребовал прекращения боев, в котором за продолжение борьбы выступал только президент Варшавы Стефан Стажиньский.
Руммель сразу же вынес вопрос на военное совещание. На нем за продолжение отпора гитлеровцам выступил тоже только один человек – полковник Порвит, командовавший западным участком обороны Варшавы. Потому, «понимая бессмысленность дальнейшего пролития крови, генерал Руммель принял решение о капитуляции». Утром 27 сентября «начались переговоры с германским командованием», а «28 сентября в 13.15 капитуляция была подписана». От имени польского командования это сделал генерал Тадеуш Кутшеба.
В ходе обороны Варшавы, согласно польским данным, погибло 2000 польских военнослужащих. В плен попали более 100 тыс. офицеров и солдат. Еще 30 000 сдались в плен в соседствующей с Варшавой крепости Модлин. И тот факт, что на одного погибшего только в Варшаве пришлось 50 сдавшихся в плен, дает основания предположить, каким низким было моральное состояние защитников столицы.
Красноречивый пример на сей счет содержится в книге польского военного историка полковника Яна Цяловича, который командовал артиллерий на восточном отрезке обороны Варшавы. Когда стало известно о предстоящей капитуляции, к нему обратился один из старших офицеров с предложением прорываться из окружения. Цялович, со своей стороны, высказал соображение, что надо бы прорываться не поодиночке, а сформировать хотя бы батальон, лучше два. Тогда он сосредоточит огонь всех своих стволов на согласованном участке, чтобы обеспечить прорыв. Тот идею поддержал, но через некоторое время пришел снова, сообщив, что вступать в батальон прорыва не пожелал никто.
В политических кругах современной Польши доминирует версия, что в той войне и в той польской судьбе виноват Советский Союз, подписавший 23 августа 1939 года договор о ненападении с Германией, чаще всего называемый пактом Риббентропа-Молотова. А начавшийся 17 сентября поход Красной Армии на Брест, Львов, Вильнюс, результатом которого стало воссоединение белорусских, украинских и литовских земель, трактуется как «удар в спину сражающемуся войску польскому». При этом за политическим забором остается целый частокол вопросов. Например, разве до этого договора Гитлер не собирался нападать на Польшу, не было плана «Вайс», по которому потом и развивались боевые действия? Разве еще 22 июня 1939 года не издавался приказ Оберкомандовермахт (генерального штаба Германии), утвердивший расписанные по часам действия сухопутных, воздушных и военно-морских сил, а 24 июня – приказ о захвате мостов на нижней Висле в неповрежденном состоянии? Не могли же вермахт, люфтваффе и рейхсмарине (сухопутные войска, ВВС и ВМФ) подготовиться к наступлению за неделю. И если была «коварная советская агрессия», то почему польское правительство не объявило СССР войны? Наоборот, верховный главнокомандующий польской армией маршал Эдвард Рыдз-Смиглы приказал не оказывать сопротивления советским войскам. Почему войну против Советского Союза не начали Великобритания и Франция, гарантировавшие помощь Польше именно «на случай агрессии»? Не вступилась за союзника и Румыния, хотя была обязана это сделать в соответствии с двусторонним договором.
Вопросов более чем достаточно, но никуда не деться еще от одного: как случилось, что Польша тогда оказалась в полном одиночестве? Ведь те же Англия и Франция палец о палец не ударили, чтобы выполнить собственные гарантии.
Еще 12 сентября генеральные штабы этих стран в присутствии премьер-министров Чемберлена и Даладье решили не вести военных действий против Германии, о чем Варшаве предпочли не сообщать. Уже 15 сентября руководство Польши обратилось к румынскому руководству за разрешением на пересечение границы и получение убежища. В окруженной Варшаве даже не знали, где находится правительство Речи Посполитой и всерьез рассуждали о том, чтобы создать новое. Как признал современный польский публицист Дариуш Балишевский, «в реальности польское государство и правительство уже не существовали,.. начиная с 6 сентября,.. никто не управлял и не отдавал приказов».
Ужель всему виной стала доверчивость польского руководства, источавшего «миролюбие» по всему периметру своих границ? Так ведь во главе Речи Посполитой в течение почти всех двадцати лет ее предвоенной истории стоял маршал Юзеф Пилсудский, который вряд ли мог допустить, чтобы им еще кто-то кроме него командовал. Уж кто-то, а он никак не желал от кого-то зависеть, наоборот, стремился повысить вес Польши и свою собственную роль в европейских делах, принимая время от времени неожиданные для всей Европы решения. А если так, то резонен вопрос противоположного порядка: возможно, как раз чрезмерное желание исходить только из собственных целеполаганий, а не анализа реалий, вывело Польшу на путь к пропасти?
Ответ не может быть быстрым и кратким, однако на историческом поле тех времен есть нюансы, которые просто нельзя обойти вниманием, прослеживая судьбу Речи Посполитой между двумя мировыми войнами. В частности, если принять во внимание польские утверждения об опасности пакта Риббентропа-Молотова, то надо сказать, что о возможности появления такого договора польских политиков предупреждали задолго до его подписания, еще в те годы, когда Гитлер произносил свои «спичи» только в баварских пивных. Притом предупреждали английские дипломаты, которых вряд ли кто назовет людьми неосновательными в своем деле. В начале войны, которую теперь на Западе принято называть польско-советской, послу Варшавы в Лондоне Евстафию Сапеге вполне членораздельно было сказано, что попытки отхватить как можно больше территорий у восточных соседей могут подтолкнуть к сближению Германию и Россию, чтобы вернуть потерянное ими.
Дело в том, что, объявив о своей независимости 11 ноября 1918 года и получив признание, Польша категорически отказала в праве на это же своим соседям — литовцам, белорусам, украинцам. Мол, литовцев слишком мало, чтобы они могли иметь собственное государство, белорусы до этого еще не доросли, украинцы — тем более, потому всем им надо находиться под польской опекой. Абсолютно неожиданный удар по белорусской республике польская армия нанесла уже 14 февраля 1919 года. Вскоре этой же участи подверглась Литва. Бои во Львове и его окрестностях уже шли. Досталось даже латышам, чей Даугавпилс захватили части генерала Рыдз-Смиглого. Правда, оттуда ему вскоре пришлось уйти, за что он выслушивал упреки до конца своих дней. Не обошлось и без военного конфликта с чехами. Британский исследователь польской истории Норман Девис подсчитал, что в то время только что возрожденная Польша развязала шесть войн по всему периметру своих земель.
Что к этому побуждало власти в Варшаве? Главный польский национальный теоретик тех времен Роман Дмовский пояснял, что поляки, находясь между такими силачами, как Россия и Германия, должны иметь большое государство.
При этом маршал Пилсудский уточнял, что на западе у них будут границы, которые им дадут, на востоке те, которые они завоюют.
Закончилась та война в марте 1921 года подписанием Рижского договора, который, однако, два года не был признаваем Лигой Наций, так как стал результатом агрессии. Белорусы тогда потеряли половину своих территорий, литовцы – столицу Вильнюс с окрестностями, украинцы – одно из своих государств, которое называлось Западно-Украинской Народной Республикой.
Полякам активно помогали французы, предоставившие им больше вооружений и снаряжения, чем белой армии генерала Деникина. И помогали не только оружием. Не просто же так вторым после Пилсудского маршалом Польши стал видный французский военачальник Фердинанд Фош. Франции нужна была сильная Польша в качестве союзника на востоке, чтобы держать в клещах поверженную в первой мировой войне Германию. Потому Париж заключил с Речью Посполитой военный союз, хотя и не мог избавиться от сомнений, по силам ли ей такая роль.
Однако Пилсудский стремился к тому, чтобы не Франция пользовалась Польшей в формировании ситуации в континентальной Европе, а Польша все больше влияла на ту ситуацию. Задевало его и то, что французы временами позволяли себе непочтительность, порой ироничную. Во время визита маршала в Париж его могли пригласить не в Гранд-Опера, а в Комеди-Франсез, что польская сторона воспринимала в качестве намека. Высказывались сомнения в профессионализме высшего польского военного командования. Некоторые поводы для этого, правда, имелись. Генерал Рыдз-Смиглы, тоже ставший маршалом, имел образование художника, генерал Соснковский – архитектора, генерал Сикорский – дорожного инженера.
Но было и более существенное разночтение. Если Франция главным штабом европейской политики видела Лигу Наций, то Пилсудский, отмечает современный польский историк Войцех Матерский в книге «II Речь Посполитая против Советов 1918-1943», исходил из того, что «гарантированная в договоре о Лиге коллективная безопасность является иллюзией, потому безопасность Польши должна базироваться на двусторонних договорах и союзах». После подписания в 1932 году договора с Советским Союзом он стал активно искать выход на Германию. При этом «победа гитлеризма на выборах не изменила планов Пилсудского», наоборот, «в тех условиях было решено, минуя министерство иностранных дел, известное традиционной враждебностью к Польше, разговаривать непосредственно с Гитлером», подчеркивает Винценты Ивановский. Тот согласился на встречу с польским послом Альфредом Высоцким 2 мая 1933 года, то есть через два месяца после прихода к власти, и эта встреча стала «поворотным пунктом в межвоенных германо-польских отношениях».
Вскоре и Пилсудский принял в Варшаве рейхскомиссара по вопросам пропаганды Йозефа Геббельса, а 15 ноября уже новому послу Юзефу Липскому поручил передать фюреру предложение заключить договор. И 26 января 1934 года Липский и германский министр иностранных дел фон Нейрат подписали декларацию о ненападении, что прозвучало в Европе, как гром с ясного неба. Даже в Германии, отметив, что это единственный успех Гитлера «в общем-то негативном балансе его заграничной политики», декларацию поначалу восприняли с удивлением, сообщал «Курьер Варшавски». Мол, с чего это Польша помогает вырвать рейх из изоляции, в которой он оказался после выхода из Лиги Наций. Но прозвучала и более важная констатация: декларация стала «наилучшим доводом в пользу того, что временный период, как поначалу трактовалось правительство Гитлера, закончился», она «поспособствует укреплению престижа Гитлера не только внутри государства, но и на международном уровне».
(Окончание следует)
