"План Даллеса"

[Александр Васильевич]

Задачи в отношении России

На протяжении последних 20 лет во многих патриотических изданиях неоднократно публиковался так называемый «План Даллеса» (иногда называемый «Речью Даллеса»), в котором якобы излагались необходимые действия по разрушению Советского Союза и который в конце XX века был полностью выполнен. Однако в реальности, как уже окончательно прояснилось, текст этой псевдодаллесовской «речи» какими-то ушлыми деятелями был слеплен из кусков двух художественных произведений — Ю. Дольд-Михайлика «И один в поле воин» и А. Иванова «Вечный зов» — и пущен в широкий оборот. (Собственно, профессионалам давно было понятно, что в подобном витиевато-художественном стиле руководитель американской разведки не мог излагать перед конгрессменами и президентом план действий своего ведомства.)

И вот теперь наши недоброжелатели в печати и с экрана телевизора посмеиваются над «неразумными русскими патриотами» (Марк Дейч, например) и самоуверенно утверждают, что никакого разрушительного «Плана Даллеса» не было вообще. Цель их понятна: высмеяв, дискредитировать нас, патриотов России, и дезавуировать давние планы США по моральному разложению советского общества. В какой-то степени цель эта была достигнута. Но истина, рано или поздно, всегда пробивается на свет. И разрушители России, как им и положено, сами подталкивают нас к ее прояснению.

Мы считаем необходимым опубликовать подлинную Директиву Алена Даллеса Совету Национальной Безопаснос­ти США от 18 августа 1948 года.

После ознакомления с ней становится ясно, что в настоящее время даллесовский подрывной план уже значительно превзойден. Но интересно то, насколько далеко смотрел его автор 60 лет назад. Советское руководство не могло не знать о существовании данной Директивы СНБ США и тем не менее, словно загипнотизированное взгля­дом удава, шаг за шагом допустило реализацию практи­чески всех пунктов этого поистине пророческого докумен­та.

При публикации в журнале мы опустили два коротких, чисто технических раздела: «Введение» и «Общие положения».

Валерий ХАТЮШИН


--------------------------------------------------------------------------------

Директива Совета Национальной Безопасности США 20/1 от 18 августа 1948 года из сборника Thomas H. Etzold and John Lewis Gaddis, eds., Containment: Documents on American Policy and Strategy, 1945-1950

NSC 20/1 (pages 173-203)

Основные задачи

Нашими основными задачами в отношении России на самом деле являются только две следующие:

а) уменьшить мощь и влияние Москвы до таких преде­лов, при которых она больше не будет представлять угрозу миру и стабильности международного сообщества;

б) внести фундаментальные изменения в теорию и прак­тику международных отношений, которых придерживается правительство, находящееся у власти в России.

С решением этих двух задач наши проблемы в отноше­ниях с Россией сократились бы до уровня, который мож­но было бы счесть нормальным.

Перед тем, как обсуждать способы решения этих задач соответственно в мирных и военных условиях, рассмот­рим их несколько подробнее.

1. ТЕРРИТОРИАЛЬНОЕ СОКРАЩЕНИЕ РОССИЙСКОЙ МОЩИ И ВЛИЯНИЯ.

 Существуют две сферы, в которых мощь и влияние Москвы простирается за пределы границ Советского Союза в формах, наносящих ущерб миру и стабильности международного сообщества.

Первая из этих сфер — то, что можно назвать зоной сателлитов: а именно зона, в которой решающее полити­ческое влияние принадлежит Кремлю. Следует отметить, что в этой зоне, которая территориально целиком приле­гает к Советсткому Союзу, решающим фактором в уста­новлении и поддержании советской гегемонии явилось присутствие или близость советской вооруженной мощи.

Вторая из этих сфер охватывает отношения между цен­тром власти, правящим Советским Союзом, с одной сто­роны, и, с другой стороны, группами или партиями за рубежом, за пределами зоны сателлитов, которые обра­щаются к России, как к политическому вдохновителю, и, осознанно или нет, проявляют свою лояльность по отно­шению к ней.

Для эффективного решения в обеих сферах первой из указанных выше задач необходимо сократить до разум­ных пределов несоразмерные проявления российской мощи. Странам, находящимся в зоне сателлитов, должна быть предоставлена возможость коренным образом осво­бодиться от русского господства и из-под российского идеологического влияния. Также должен быть основатель­но разоблачен миф, который заставляет миллионы людей в странах, удаленных от Советских границ, смотреть на Москву, как на выдающийся источник надежды челове­чества на улучшение, а следы воздействия этого мифа должны быть полностью ликвидированы.

Следует заметить, что в обоих случаях эти задачи могут быть в принципе решены без неизбежного порождения последствий, непосредственно и решительно затрагива­ющих престиж Советского государства.

Во второй из двух сфер полное освобождение из-под рос­сийской власти возможно без затрагивания жизненно важ­ных интересов Российского государства, так как в этой сфере московское влияние распространяется по тщательно скры­тым каналам, существование которых отрицает и сама Мос­ква. Таким образом устранение структуры власти, ранее известной как Третий Интернационал и пережившей соб­ственное имя, не вызовет никакого формального унижения правительства в Москве и не потребует никаких формаль­ных уступок со стороны Советского государства.

То же самое в основном, однако не полностью, верно и для первой из двух сфер. Москва также отрицает факт формального советского господства в зоне сателлитов и пытается замаскировать его механизм. Как в настоящее время демонстрирует инцидент с Тито, нарушение мос­ковского контроля не обязательно рассматривается как событие, затрагивающие сами государства. В даном слу­чае оно трактуется обеими сторонами как межпартийный конфликт; особое внимание уделяется повсеместному подчеркиванию того, что никакие вопросы государствен­ного престижа здесь не затронуты. То же самое может предположительно произойти в любом месте зоны сател­литов без формального ущемления достоинства Советс­кого государства.

Мы, однако, сталкиваемся и с более сложной пробле­мой: расширение границ Советского Союза после 1939 года. Это расширение не может во всех случаях рассматриваться как серьезный ущерб международному миру и стабильно­сти, а в ряде случаев оно даже может рассматриваться, с точки зрения наших задач, как полностью приемлемое для целей поддержания мира. В других же случаях, особенно касающихся прибалтийских стран, вопрос более сложен. Мы действительно не можем проявить безразличие к даль­нейшей судьбе прибалтийских народов.

Это отражено и в нашей нынешней политике призна­ния по отношению к этим странам. Мы едва ли можем согласиться, что угроза международному миру и стабиль­ности действительно устранена, когда Европа поставлена перед фактом возможности сокрушения Москвой этих трех малых стран(Прибалтийские республики СССР. — Ред.), не виновных ни в какой реальной прово­кации и доказавших способность вести собственные дела прогрессивным образом, не угрожая интересам соседей. Таким образом было бы логично рассматривать как часть задач США восстановление для этих государств по край­ней мере некоего подобия недавнего состояния свободы и независимости.

Однако ясно, что их полная независимость повлекла бы фактическое сокращение территории, контролируе­мой Советским правительством. Таким образом это на­прямую затронуло бы достоинство и жизненные интере­сы Советского государства как такового. Не стоит пред­полагать, что это может быть осуществлено без войны. Поэтому если мы считаем, что основная задача, сформу­лированная выше, важна как в условиях мира, так и войны, то мы должны логично заключить, что в условиях мира наша задача должна состоять только в том, чтобы побудить Москву разрешить репатриацию в прибалтийс­кие страны всех насильственно высланных и установле­ние в этих странах автономных режимов, в основном удов­летворяющих культурным потребностям и национальным стремлениям их народов. В случае войны мы могли бы при необходимости стремиться пойти и дальше. Но даль­нейшее зависело бы от характера российского режима, который господствовал бы на этой территории после сле­дующей войны, и нам нет необходимости решать этот вопрос заранее.

Следовательно, утверждая, что мы должны уменьшить мощь и влияние Кремля до пределов, при которых он больше не будет представлять угрозы миру и стабильнос­ти международного сообщества, мы имеем право отме­тить, что эта задача может логично решаться не только в случае войны, но также и во время мира мирными сред­ствами и что в последнем случае нет необходимости зат­рагивать престиж Советского правительства, что автома­тически сделало бы войну неизбежной.

2. ИЗМЕНЕНИЕ ТЕОРИИ И ПРАКТИКИ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ, КОТОРЫМ СЛЕДУЕТ МОСКВА.

Наши сложности с нынешним Советским правительством связаны главным образом с тем, что его лидеры исповедуют в теории и практике международных отно­шений концепции, не только противоположные нашим собственным, но и очевидно несовместимые с мирным и взаимовыгодным развитием отношений между этим пра­вительством и другими членами международного сооб­щества как индивидуальными, так и коллективными. Главными среди этих концепций являются следующие:

а) мирное сосуществование и взаимное сотрудничество суверенных и независимых государств на основе равен­ства и взаимного уважения иллюзорно и невозможно;

б) конфликты являются основой международной жизни, при этом, как в случае Советского Союза и капиталистических стран, ни одна сторона не признает превосходства другой;

в) режимы, не признающие авторитета и идеологическо­го превосходства Москвы, безнравственны и пагубны для прогресса человечества, и долг всех здравомыслящих людей повсеместно добиваться свержения и ослабления таких режимов любыми тактически подходящими методами;

г) в дальней перспективе невозможно сближение инте­ресов коммунистического и некоммунистического мира путем взаимного сотрудничества, эти интересы в основе своей антагонистичны и противоречат друг другу;

д) произвольные индивидуальные контакты между людь­ми из мира под коммунистическим господством с людь­ми за пределами этого мира являются злом и не способ­ствуют общему прогрессу человечества.

Очевидно, что недостаточно прекращения доминирования этих концепций в советской или российской теории и практике международных отношений. Необходима их замена на практически противоположные.

А именно:

а) суверенные и равноправные страны могут мирно сосуществовать бок о бок и сотрудничать друг с другом без претензий или попыток установить одностороннее господство;

б) конфликт не является необходимой основой между­народной жизни, что народы могут иметь общие интере­сы, не имея полного согласия в идеологии и не подчиня­ясь единому авторитету;

в) народы других стран имеют законное право пресле­довать национальные цели, расходящиеся с коммунисти­ческой идеологией, и что долг всех здравомыслящих лю­дей исповедывать терпимость к чужим идеям, скрупулезно соблюдать невмешательство во внутренние дела других на основе взаимности, и использовать только порядочные и честные методы в ведении международных дел;

г) международное сотрудничество может и должно сбли­жать интересы обеих сторон даже и при различии их иде­ологических платформ;

д) индивидуальные контакты между людьми по разные стороны международных границ желательны и должны поощряться как процесс, способствующий общему про­грессу человечества.

Тогда немедленно встает вопрос, является ли принятие Москвой таких концепций задачей, которую мы можем всерьез надеяться решить, не прибегая к войне и к свер­жению Советского правительства. Мы должны смотреть в лицо тому факту, что Советское правительство в его нынешнем виде является и будет оставаться постоянной угрозой нашему народу и миру.

(Продолжение следует)

[Александр Васильевич]

(Продолжение)

Совешенно ясно, что нынешние лидеры Советского Союза никогда не смогут сами воспринять концепции, подобные изложенным выше, как разумные и желательные. Точно так же ясно, что переход к доминированию таких концепций в русском коммунистическом движении в нынешних обстоятельствах означал бы интеллектуальную революцию внутри этого движения, равносильную преобразованию его политической индивидуальности и отказу от основных претензий на существование в качестве особой жизненной силы среди множества мировых идеологических течений.

Такого рода концепции могли бы возобладать в российском коммунистическом движении, только если бы в результате длительного процесса перемен и эрозии это движение изжило те импульсы, которые изначально породили его и дали ему жизненную силу, и приобрело совершенно иное, отличное от сегодняшнего, значение в мире.

Тогда можно было бы заключить (а московские теоло­ги немедленно именно так бы это и проинтерпретирова­ли), что заявление о нашем стремлении к принятию Мос­квой этих концепций равносильно объявлению нашей задачей свержение Советской власти. С этой точки зре­ния можно было бы утверждать, что такая задача нераз­решима без войны, и мы тем самым якобы признаем, что нашей задачей по отношению к Советскому Союзу в ко­нечном счете является война и насильственное сверже­ние Советской власти.

Принять такую точку зрения было бы опасной ошибкой.

Во-первых, мы не связаны никакими временными ограничениями в решении наших задач в условиях мира. У нас нет никаких жестких временных периодов войны и мира, которые подталкивали бы нас к необходимости ре­шения наших задач мирного времени к определенной дате, «иначе будет поздно». Задачи национальной политики в мирное время никогда не следует рассматривать в статических терминах. Постольку, поскольку это наши основные, ценностные задачи, они не относятся к тем, которые допускают полное и окончательное решение, подоб­но конкретным боевым задачам на войне. Задачи поли­тики мирного времени следует рассматривать скорее как направления движения, а не как физически достижимые пункты назначения.

Во-вторых, мы полностью в своем праве и не должны испытывать чувства вины, работая над разрушением концепций, несовместимых с миром и стабильностью во всем мире, и заменой их на концепции терпимости и между­народного сотрудничества. Не наше дело вычислять, к какому внутреннему развитию может привести принятие таких концепций в другой стране, мы также не обязаны ощущать какую бы то ни было ответственность за это развитие. Если советские лидеры обнаружат, что растущее преобладание более просвещенных концепций междуна­родных отношений несовместимо с сохранением их внутренней власти в России, ответственность за это несут они, а не мы. Это дело их собственной сознательности и созна­тельности народов Советского Союза. Работа над приня­тием справедливых и внушающих надежду концепций меж­дународной жизни является не только нашим моральным правом, но и нашей моральной обязанностью. Поступая таким образом, мы можем не заботиться о том, куда поле­тит стружка в вопросах внутреннего развития.

Мы не можем определенно утверждать, что успешное решение нами обсуждаемых задач приведет к распаду Советской власти, так как нам неизвестны соответствую­щие временные факторы. Вполне возможно, что под дав­лением времени и обстоятельств определенные исходные концепции коммунистического движения могут постепен­но измениться в России примерно так же, как измени­лись определенные исходные концепции Американской революции в нашей собственной стране.

Мы, однако, имеем право полагать и публично заяв­лять, что наша задача состоит в том, чтобы всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами донести до российского народа и правительства более просвещенный взгляд на международные отношения, и что поступая таким образом, мы как правительство не занимаем ника­кой позиции по отношению к внутренним делам России.

Ясно, что в случае войны вопросы такого рода стоять не будут. Если бы война между нашей страной и Советс­ким Союзом началась, наше правительство было бы сво­бодно в выборе средств, направленных на решение ос­новных задач, и условий, исполнения которых оно поже­лало бы потребовать от российской власти или российс­ких властей при успехе военных операций. Будут ли эти условия подразумевать свержение Советской власти, яв­ляется исключительно вопросом целесообразности, ко­торый обсуждается ниже.

Вторая из двух основных задач таким образом также может решаться как во время мира, так и во время войны. Эта задача, как и первая, может соответственно считаться основополагающей, откуда и вытекает формули­ровка нашей политики в условиях как мира, так и войны.

Решение наших основных задач во время мира.

Обсуждая интерпретацию этих основных задач соот­ветственно во время мира и во время войны, мы сталки­ваемся с проблемой терминологии. Если мы будем про­должать говорить о конкретных ориентирах нашей поли­тики в условиях мира или войны как о «задачах», мы мо­жем столкнуться с семантическими сложностями. Поэто­му исключительно ради ясности введем произвольное различие. Мы будем говорить о задачах только в смысле основных задач, выделенных выше, тех, которые являют­ся общими как для войны, так и для мира. При ссылках же на направляющие ориентиры нашей конкретной по­литики в военное или в мирное время, мы будем гово­рить не о «задачах», а о «целях».

В чем могли бы состоять цели национальной политики США во время мира?

Они логично вытекают из двух главных задач, обсуждавшихся выше.

1. СОКРАЩЕНИЕ РОССИЙСКОЙ МОЩИ И ВЛИЯНИЯ

Сначала рассмотрим сокращение чрезмерной российс­кой мощи и влияния. Мы видели, что этот вопрос распа­дается на проблему зоны сателлитов и проблему комму­нистической активности и советской пропаганды в уда­ленных странах.

В отношении зоны сателлитов цель политики США в мирное время состоит в создании максимально возмож­ной напряженности в структуре отношений, обеспечива­ющей советское господство, постепенного, при помощи естественных и законных усилий Европы, оттеснения русских с их главенствующей позиции и предоставления возможности этим странам вернуть себе свободу действий. Эта цель может быть достигнута и достигается многими способами. Наиболее впечатляющим шагом в этом на­правлении было оригинальное предложение о Програм­ме Реконструкции Европы, сформулированное в гарвар­дской речи секретаря Маршалла 5 июня 1947 года. Вынуждая русских либо позволить странам-сателлитам всту­пить в отношения экономического сотрудничества с За­падной Европой, что неизбежно усилит связи между За­падом и Востоком и ослабит исключительную ориентацию этих стран на Росиию, либо заставить их остаться вне этой структуры сотрудничества ценой тяжких эконо­мических жертв со своей стороны, мы тем самым вносим серьезное напряжение в отношения между Москвой и странами-сателлитами и без сомнения делаем для Москвы более неудобным и затруднительным поддержание ее непререкаемой власти в столицах сателлитов. Фактически все, что срывает покрывала, которыми Москва пытается замаскировать свою власть, и заставляет русских проявить жестокость и подчеркнуть безобразие своего контроля над правительствами стран-сателлитов, служит дискредитации этих правительств в глазах их собственных народов, увеличивает недовольство этих народов и их стрем­ление к свободному объединению с другими нациями.

Недовольство Тито, для которого напряженность, связанная с проблемой плана Маршалла, несомненно сыграла определенную роль, ясно показало, что напряжение между Советами и сателлитами могут привести к реальному ослаблению и прекращению российского господства.

Таким образом наша цель должна состоять в том, что­бы продолжать делать все, что в наших силах, увеличивая это напряжение, и в то же время создавая возможность правительствам сателлитов постепенно освободиться из-под российского контроля и найти, если они пожелают, приемлемые формы сотрудничества с правительствами Запада. Это можно реализовать искусным использовани­ем нашей экономической мощи, прямой или косвенной информационной деятельностью, приложением макси­мально возможной нагрузки на железный занавес, созда­нием у Западной Европы перспектив и энергии стать в конце того пути, по которому она движется, максималь­но привлекательной для народов Востока, и многими дру­гими средствами, слишком многочисленными, чтобы их все упоминать.

Мы не можем, конечно, сказать, что русские будут спо­койно сидеть и позволят сателлитам таким образом осво­бодиться из-под русского контроля. Мы не можем быть уверены, что на каком-то этапе русские для предотвра­щения такого исхода этого процесса не предпочтут прибегнуть к какому-то насилию: например, к какой-то форме военной оккупации или, возможно, даже к серьезной войне.

Мы не хотим, чтобы они пошли на это; и с нашей сто­роны мы должны делать все возможное, чтобы сохранить гибкость ситуации и способствовать освобождению стран-сателлитов такими способами, которые не нанесут не­поправимого ущерба советскому престижу. Но даже при самых больших предосторожностях мы не можем быть уверены, что они не предпочтут прибегнуть к оружию. Мы не можем надеяться автоматически повлиять на их политику или обеспечить достижение каких-то гаранти­рованных результатов.

То, что мы прибегаем к политике, которая может повлечь такой исход, вовсе не означает, что мы выбираем курс на войну; и мы должны быть крайне внимательны, чтобы сделать это очевидным и во всех случаях опровергать обвинения такого рода. Дело в том, что из-за антагонистических отношений, которые пока являются основой отношений между Советским правительством и некоммунистическими странами, возможность войны постоянно присутствует, и никакой из курсов, выбранных нашим правительством, не привел бы к заметному уменьшению такой опасности. Политика, обратная вышеизложенной, а именно: согласие с советским господством в странах сателитах и непринятие никаких мер для проти­востояния ему, ни в коей мере не уменьшит опасность войны. Наоборот, вполне логично утверждать, что в долговременном плане опасность войны будет больше, если Европа останется разделенной по нынешней линии, чем в случае, если российская мощь в благоприятный момент будет отодвинута мирным путем, и в европейс­ком сообществе восстановится нормальный баланс.

Соответственно можно констатировать, что наша первая цель в отношении России в мирное время состоит в том, чтобы содействовать и поощрять невоенными средствами постепенное сокращение несоразмерной российской мощи и влияния в нынешней зоне сателлитов и выхода восточноев­ропейских стран на международную сцену в качестве неза­висимого фактора.

(Продолжение следует)

[Александр Васильевич]

(Продолжение)

Однако, как мы видели выше, наше исследование проблемы остается неполным, пока мы не рассмотрим вопрос о территориях, находящихся в настоящее время внутри советских границ. Хотим мы или нет сделать нашей задачей достижение каких-то изменений границ Советского Союза без войны? Мы уже выше давали ответ на этот вопрос.

Мы должны всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами поощрять развитие в Советском Союзе институтов федерализма, которые позволили бы возродить национальную жизнь прибалтийских народов.

Можно спросить: почему мы ограничиваем эту цель прибалтийскими народами? Почему мы не включаем другие национальные меньшинства Советского Союза? Ответ состоит в том, что прибалтийские народы — это единственные народы, чьи традиционные территории и население в настоящее время полностью включены в Советский Союз, и которые продемонстрировали способность успешно нести ответственность за свою государственность. Более того, мы все еще формально отвергаем законность их насильственного включения в Советский Союз, и поэтому они имеют в наших глазах особый статус.

Затем перед нами стоит проблема разоблачения мифа, посредством которого Москва поддерживает свое чрезмерное влияние и фактически дисциплинарную власть над людьми в странах вне зоны сателлитов. Сначала несколь­ко слов о природе этой проблемы.

До революции 1918 года русский национализм был сугубо российским. За исключением нескольких эксцент­ричных европейских интеллектуалов XIX века, которые даже тогда заявляли о мистическом предназначении русской силы в разрешении болезней цивилизации( Карл Маркс не бьш одним из этих людей. Он не был, как он сам формулировал, «одним из тех, кто верит, что старая Европа может быть оживлена российской кровью». — Примечание Даллеса.), русский национализм не был обращен за пределы России. Наоборот, относительно мягкий деспотизм российских прави­телей XIX века бьш возможно более известен и более осуж­даем в западных странах, чем куда большие жестокости советского режима.

После революции большевистским лидерам удалось путем умной и систематической пропаганды внедрить в широкие круги мировой общественности определенные концепции, весьма способствующие их целям, в том чис­ле следующие: что Октябрьская революция была народ­ной революцией; что советский режим был первым на­стоящим правительством рабочих; что Советская власть определенным образом связана с идеалами либерализма, свободы и экономической безопасности, и что она пред­лагает многообещающую альтернативу национальным режимам, при которых живут другие народы. Таким об­разом в умах многих людей установилась связь между рус­ским коммунизмом и общими трудностями, возникаю­щими в окружающем мире из-за влияния урбанизации и индустриализации или же вследствие колониальных вол­нений.

Таким образом московская доктрина стала до некото­рой степени внутренней проблемой каждого народа мира. В лице Советской власти западные государственные дея­тели сталкиваются с чем-то большим, нежели с очеред­ной проблемой международных отношений. Они сталки­ваются также с внутренним врагом в своих собственных странах — врагом, целью которого является подрыв и в конце концов разрушение их собственных национальных сообществ.

Уничтожение этого мифа о международном коммуниз­ме представляет собой двойную задачу. Во взаимодействие вовлечены две стороны, поскольку оно осуществляется между Кремлем с одной стороны и неудовлетворенными интеллектуалами (именно интеллектуалы, а не «рабочие», составляют ядро коммунизма вне СССР) с другой. Для решения этой проблемы недостаточно заставить замол­чать агитаторов. Гораздо важнее вооружить слушателей против атак такого рода. Есть некая причина, по которой к московской пропаганде так охотно прислушиваются, почему этот миф с такой готовностью воспринимается далеко от границ России. Если бы эти люди слушали не Москву, то нашлось бы что-то еще, столь же экстремис­тское и столь же ложное, хотя, возможно, менее опасное. То есть задача уничтожения мифа, на котором покоится международный коммунизм, не только подразумевает дей­ствия по отношению к лидерам Советского Союза. Она также требует чего-то по отношению к несоветскому миру, и более того, к тому конкретному обществу, частью кото­рого являемся мы сами. Насколько мы сумеем устранить растерянность и непонимание, на почве которых процве­тают эти доктрины, насколько мы сможем устранить ис­точники горечи, приводящие людей к иррациональным и утопическим идеям такого рода, настолько мы преуспеем в разрушении зарубежного влияния Москвы. С другой стороны, мы должны признать, что лишь часть международного коммунизма вне России обусловлена влиянием окружающих обстоятельств и может быть соответственно откорректирована. Другая часть представляет нечто вро­де результата естественных биологических мутаций.

Она порождается наследственной склонностью к «пятой колонне», которой подвержен определенный малый процент членов любого сообщества, и отличается отрицательным отношением к собственному обществу, готовностью следовать за любой противостоящей ему внешней силой(Теперь-то нам вполне ясен этот туманный намек. — Ред.). Этот эле­мент всегда будет присутствовать в любом обществе и ис­пользоваться не слишком щепетильными аутсайдерами; единственная защита от опасного злоупотребления им — отсутствие стремления со стороны могущественных режимов использовать эту несчастную особенность человеческой природы.

К счастью, Кремль к настоящему времени сделал для развенчания собственного мифа гораздо больше, чем смогли бы сделать мы сами. В этом смысле югославский ин­цидент возможно наиболее впечатляющий случай; но и вся история Коммунистического Интернационала полна примеров сложностей, с которыми сталкивались нероссийские лица и группы в своих попытках следовать мос­ковским доктринам. Кремлевские лидеры настолько пре­небрежительны, настолько безжалостны, властны и ци­ничны в тех требованиях соблюдения дисциплины, кото­рые они предъявляют своим последователям, что лишь немногие способны выдерживать их власть достаточно долго.

Ленинско-Сталинская система основана главным образом на власти, которую отчаявшееся меньшинство заговорщиков всегда может обрести, по крайней мере вре­менно, над пассивным и неорганизованным большинством человеческих существ. По этой причине кремлевские ли­деры в прошлом бьши мало обеспокоены тенденцией сво­его движения оставлять за собой устойчивый шлейф быв­ших последователей, утративших иллюзии. Их цель была не в том, чтобы сделать коммунизм массовым движени­ем, а в том, чтобы работать с малой группой безупречно дисциплинированных и полностью заменимых последо­вателей. Они всегда были терпимы к уходу тех людей, которые оказывались не в состоянии вынести их особые требования к дисциплине.

В течение долгого времени этот метод довольно непло­хо работал. Получить новых рекрутов было легко, и Партия жила за счет постоянного процесса естественного отбора, оставлявшего в ее рядах только самых фанатично предан­ных, наиболее лишенных воображения, самых тупых и беспринципных.

Случай с Югославией поставил большой вопроситель­ный знак на том, насколько хорошо эта система станет работать в будущем. До сих пор ересь могла безопасно подавляться либо полицейскими репрессиями в пределах Советской власти, либо отработанными методами отлу­чения и убийства за ее пределами. Тито показал, что в случае лидера-сателлита ни один из этих методов не яв­ляется безусловно эффективным. Отлучение коммунис­тических лидеров, находящихся вне эффективного ради­уса действия Советской власти, обладающих собственной территорией, полицией, военной силой и дисциплини­рованными последователями, может расколоть все ком­мунистическое движение так, как ничто иное, и нанести наиболее тяжелый урон мифу о всемогуществе и всеведе­нии Сталина.

Таким образом условия благоприятствуют тому, чтобы с нашей стороны сконцентрировать усилия на извлече­нии преимуществ из советских ошибок и возникших тре­щин, поощрять постоянное разложение структур мораль­ного влияния, при помощи которого кремлевские власти управляли людьми далеко за пределами достижимости советских полицейских сил.

Поэтому мы можем сказать, что наша вторая цель по отношению к России в мирное время заключается в том, что­бы информационной активностью и любыми другими имею­щимися в нашем распоряжении средствами подорвать миф, при помощи которого люди вдали от российского военного влияния удерживаются в подчинении Москве, добиться того, чтобы весь мир увидел и понял, что представляет собой Советский Союз, и сделал бы логичные и реалистические выводы из этого.

2. ИЗМЕНЕНИЕ РОССИЙСКИХ КОНЦЕПЦИЙ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ.

Теперь мы переходим к рассмотрению в рамках поли­тики мирного времени второй основной задачи, а имен­но: внесение изменений в доминирующие в московских правящих кругах концепции международных отношений.

Как мы видели выше, нет никаких разумных оснований ожидать, что мы когда-либо сумеем изменить основы политической психологии людей, находящихся у власти в Советском Союзе сейчас. Их злобный взгляд на окружающий мир, их отказ от возможности постоянного мирного сотрудничества, их вера в неизбежность окончательного разрушения одного мира другим — все это должно сохраниться только по той простой причине, что советские лидеры убеждены: их собственная система не выдержит сравнения с цивилизацией Запада и никогда не будет в безопасности, пока пример процветающей и могущественной западной цивилизации не будет физи­чески уничтожен, а память о нем стерта. Не говоря уж о том, что эти люди связаны с теорией неизбежного конф­ликта между двумя мирами самой сильной из возможных связей, а именно тем фактом, что во имя этой теории они приговорили к смерти или страшным страданиям и ли­шениям миллионы людей.

С другой стороны, советские лидеры способны к осоз­нанию если не аргументов, то хотя бы ситуаций. То есть, если может быть создана ситуация, при которой эскала­ция конфликта с внешним миром не способствует усиле­нию их власти, их действия и даже тон их пропаганды может измениться. Это стало очевидным во время после­дней войны, когда к описанному эффекту привели обстоятельства их военного союза с западными державами. В этом случае модификация политики была относитель­но кратковременной, так как по окончании боевых дей­ствий они увидели возможности для решения собствен­ных важных задач вне зависимости от чувств и взглядов западных держав. Это означает, что ситуация, которая вынудила их изменить собственную политику, по их мне­нию перестала существовать.

Если же, однако, аналогичные ситуации были бы снова созданы, если бы советсткие лидеры были вынуждены признать их реальность, и если бы эти ситуации могли сохраняться достаточно долго для переориентации зна­чительной части естественных процессов развития и из­менения советской политической жизни, то тогда такие ситуации могли бы оказывать постоянное изменяющее влияние на взгляды и привычки советской власти. Даже относительно краткое и поверхностное ощущение возмож­ности взаимодействия между основными союзниками во время последней войны оставило глубокий след в сознании русской общественности, и именно оно несомненно создало для режима серьезные сложности в его попытках вернуться после окончания войны к старой политике враж­дебности и ниспровержения по отношению к западному миру. Причем все это происходило при отсутствии каких-то существенных перестановок среди советских лидеров, какой-то нормальной эволюции во внутренней политической жизни Советского Союза. Если бы Советское правительство было вынуждено соблюдать такую осторож­ную и умеренную политику по отношению к Западу в течение столь долгого периода, что нынешних лидеров сменили бы другие, и перед лицом этой необходимости произошла бы какая-то нормальная эволюция советской политической жизни, то тогда возможно стало бы дости­жимым и какое-то реальное изменение кругозора и поведения Советов.

Из этого рассмотрения вытекает, что хотя мы не мо­жем изменить основу политической психологии нынешних советских лидеров, существует возможность, что мы сумеем создать ситуации, которые, сохраняясь достаточно долго, смогут заставить их мягко изменить свое опас­ное и неподобающее отношение к Западу и соблюдать определенную степень умеренности и осторожности в отношениях с западными странами. В этом случае действительно можно будет сказать, что мы начали продви­гаться к постепенному изменению тех опасных концепций, которые сейчас определяют поведение Советов.

(Продолжение следует)

[Александр Васильевич]

(Продолжение)

Снова, как и при сокращении зоны советского влияния, так и при реализации любой разумной программы сопротивления советским попыткам разрушить западную цивилизацию, мы не должны забывать, что советские лидеры могут узреть пророческие письмена на стене и предпочесть прибегнуть к насилию, нежели позволить всему этому произойти. Необходимо повторить: этому риску мы подвергаемся не только при данной, но и при любой разумной политике по отношению к Советскому Союзу. Этот риск возникает из самой сущности Советс­кого правительства, и мы не можем сделать ничего, что­бы изменить или устранить его. Это не новая проблема для внешних отношений Соединенных Штатов. В «Записках федералиста» Александр Гамильтон писал:

«Давайте вспомним, что выбор между миром или вой­ной не всегда будет оставаться за нами; что как бы умерены и неамбициозны мы ни были, мы не можем полагаться на чужую умеренность или надеяться притушить чу­жие амбиции».

Таким образом пытаясь изменить концепции, которы­ми в настоящее время руководствуется Советский Союз в международных отношениях, мы опять должны признать: ответ на вопрос, может ли эта цель быть достигнута мир­ными средствами, зависит не только от нас. Но это не служит нам оправданием, если мы не предпримем такой попытки.

Итак, мы должны сказать, что нашей третьей целью в отношении России во время мира является создание ситуаций, которые вынудят Советское правительство признать практическую нецелесообразность действий на основе их нынешних концепций и необходимость по крайней мере такого внешнего поведения, как если бы эти концепции были заменены на противоположные.

Это, конечно, в основном вопрос удержания Советского Союза слабым в политическом, военном и психологическом отношениях по сравнению с международными силами, находящимися вне его контроля, и поддержания со стороны некоммунистических государств высокого уровня требовательности к России в части соблюдения ею обычных международных приличий.

3. СПЕЦИФИЧНЫЕ ЦЕЛИ

Все перечисленные выше цели являются по своей при­роде общими. Попытка конкретизировать их завела бы нас в бесконечный лабиринт формальных классифика­ций и вела бы скорее к путанице, нежели к ясности. По­этому здесь не будет сделано никаких попыток сформу­лировать возможные пути конкретной реализации этих целей. Множество таких путей само легко возникнет пе­ред каждым, кто задумается над интерпретацией общих целей применительно к практической политике и конк­ретным действиям. Например, мы увидим, что основным фактором в достижении всех целей без исключения яви­лась бы степень проникновения за железный занавес или же степень его разрушения.

Однако вопрос о конкретной интерпретации может быть существенно прояснен кратким рассмотрением обратной стороны картины: иными словами рассмотрением того, в чем наши цели НЕ состоят.

Во-первых, нашей основной целью в мирное время не является переход в такую стадию, при которой война становится неизбежной. Мы не исключаем возможности, что наши общие задачи в отношении России могут быть успешно решены без войны. Мы вынуждены признавать возможность войны в любой момент, как логично вытекающую из нынешнего характера советских лидеров, и мы должны реалистично готовиться к этому.

Но было бы неправильным считать, что наша полити­ка основана на предположении о неизбежности войны и ограничена подготовкой к вооруженному конфликту. Это не так. В настоящее время, в отсутствие войны, наше дело заключается в том, чтобы отыскать средства для решения наших задач, самим к войне не прибегая. Подготовка к возможной войне подразумевается, но мы рассматриваем ее только как дополнительную предосторожность, а не основной элемент политики. Мы все еще надеемся и пытаемся решить наши задачи в рамках мира. Если бы в некоторый момент мы пришли к выводу (это не исключается), что такой подход невозможен, и что отношения между коммунистическими и некоммунистическими ми­рами не могут продолжаться без решительного военного конфликта, тогда следовало бы пересмотреть саму основу данного документа, и наши цели мирного времени, в том виде, как они здесь представлены, следовало бы коренным образом изменить.

Во-вторых, в мирное время нашей целью не является свержение Советского правительства. Мы признаем, что стремимся к созданию таких обстоятельств и ситуаций, которые было бы затруднительно переварить нынешним советским лидерам, и которые им не понравятся. Воз­можно, что перед лицом таких обстоятельств и ситуаций они не сумеют сохранить свою власть в России. Но следует подчеркнуть : это их дело, а не наше. Настоящий документ не подразумевает никаких суждений по поводу того, способно ли Советское правительство вести себя относительно умеренно и порядочно во внешних делах и при этом сохранять свою власть внутри России. Если си­туации, отвечающие нашей целевой направленности в мирное время, действительно возникнут, если они ока­жутся несовмесимыми с внутренним удержанием Совет­ской власти и вынудят Советское правительство уйти со сцены, мы будем рассматривать такое развитие без сожа­ления, но не примем на себя ответственность за то, что добивались или вызвали его.

Решение наших основных задач во время войны.

В этом разделе рассмотрены наши цели в отношении России в случае, если между Соединенными Штатами и СССР возникнет состояние войны. Здесь предполагается выяснить, что именно мы могли бы считать благоприят­ным исходом наших военных операций.

1. О НЕВОЗМОЖНОМ

Перед обсуждением того, что могло бы явиться дости­жимой целью в войне с Россией, сначала выясним, чего мы не можем надеяться достичь.

Прежде всего мы должны исходить из того, что для нас будет невыгодно, да и практически неосуществимо оккупировать и поставить под контроль нашей военной администрации всю территорию Советского Союза. Это следует из размеров территории, количества населения, разницы в языке и обычаях, отличающих местное население от нас, а также минимальной вероятности обнаружить какую-то подходящую местную структуру власти, при помощи которой мы могли бы действовать.

Затем, признав это обстоятельство, мы должны при­знать маловероятным, что советские лидеры пойдут на безоговорочную капитуляцию. Возможно, Советская власть распадется под тяжестью безуспешной войны, как это произошло с царским режимом во время Первой мировой. Но даже это маловероятно. А если она не распадется сама, мы не можем быть уверены, что сумеем устранить ее какими-то средствами без чрезвычайных военных усилий, направленных на установление контроля над всей Россией. Мы имеем перед собой опыт нацистов, как пример упорства и стойкости, с которы­ми безжалостные диктаторские режимы могут удержи­вать внутреннюю власть даже на территории, постоян­но сокращающейся в результате военных действий. Со­ветские лидеры были бы способны на заключение ком­промиссного мира, даже очень неблагоприятного для их собственных интересов. Но маловероятно, что они согласятся на что-либо подобное безоговорочной капитуляции, которая отдала бы их в полное распоряжение враждебной власти. Вместо этого они скорее всего отступят в самую отдаленную сибирскую деревню и окончательно погибнут, подобно Гитлеру, под вражеским огнем.

Есть очень высокая вероятность того, что если мы мак­симально, в рамках наших военных возможностей, поза­ботимся о том, чтобы не возбуждать враждебного отно­шения между советскими людьми и военной полицией, чинящей непривычные им лишения и жестокости, то в ходе войны мог бы начаться расширяющийся распад Со­ветской власти, который с нашей точки зрения был бы благоприятным процессом. С нашей стороны, разумеет­ся, было бы совершенно справедливо способствовать та­кому распаду всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами. Это, однако, не означает, что мы могли бы гарантировать полное падение советского режима в смысле ликвидации его власти на всей нынешней территории Советского Союза.

Независимо от того, сохранится или нет Советская власть где-либо на нынешней советской территории, мы не можем быть уверены, что среди российского народа найдется какая-то другая группа политических лидеров, которые окажутся полностью «демократичными» в нашем понимании этого слова.

Хотя в России и были моменты либерализма, понятия демократии не знакомы огромным массам российских людей, а в особенности тем из них, кто по своему темпе­раменту склонен к управленческой деятельности. В на­стоящее время существует ряд интересных и влиятельных российских политических группировок среди российских изгнанников, которые в той или иной степени приобщи­лись к принципам либерализма, и любая из них была бы, возможно, с нашей точки зрения, лучшим руководителем России, нежели Советское правительство. Но никто не знает, насколько либеральными окажутся эти группы, придя однажды к власти, или смогут ли они сохранить свою власть среди российского народа, не прибегая к методам полицейского насилия и террора. Действия людей, находящихся у власти часто гораздо сильнее зависят от обстоятельств, в которых им приходится осуществлять свою власть, нежели от идей и принципов, воодушевляв­ших их в оппозиции. После передачи правительственной власти любой российской группе мы никогда не сможем быть уверены, что эта власть будет осуществляться способом, который одобрил бы наш собственный народ. Та­ким образом, делая такой выбор, мы всегда будем пола­гаться на случай и брать на себя ответственность, кото­рую нельзя с честью нести.

В конце концов мы не можем надеяться действительно привить наши понятия о демократии за короткий проме­жуток времени какой-то группе российских лидеров. В дальней перспективе политическая психология любого режима, приемлемо ответственного перед волей народа, должна быть психологией самого народа. Но наш опыт в Германии и Японии наглядно показал, что психология и мировоззрение великого народа не могут быть изменены за короткий промежуток времени простым диктатом или предписаниями иностранной власти, даже следующими за тотальным поражением и подчинением. Такое измене­ние может стать только следствием органичного полити­ческого опыта самого этого народа. Лучшее, что одна стра­на может сделать для привнесения изменений такого рода в другую страну — это изменить внешние условия, в ко­торых существует рассматриваемый народ, и предоста­вить ему реагировать на эти условия по-своему.

Все вышеизложенное указывает на то, что мы не мо­жем надеяться в результате успешных военных операций в России создать там власть, полностью подчиненную нашей воле или полностью выражающую наши полити­ческие идеалы. Мы должны признать, что с высокой ве­роятностью нам придется в той или иной степени про­должать иметь дело с российскими властями, которых мы не будем полностью одобрять, которые будут иметь цели, отличные от наших, и чьи взгляды и намерения мы будем обязаны принимать во внимание, нравятся они нам или нет. Иными словами мы не можем надеяться достичь ка­кого-то тотального навязывания нашей воли на Российс­кой территории, подобно тому, как мы пытались проде­лать это в Германии и Японии. Мы должны признать, что какого бы решения мы в конечном итоге ни доби­лись, это должно быть политическое решение, достигну­тое в результате политических переговоров.

Вот и все, что следует сказать о невозможном. Теперь о том, какие цели возможны и желательны в случае войны с Россией? Они, как и цели мира, должны логично выте­кать из основных задач, сформулированных выше.

2. СОКРАЩЕНИЕ СОВЕТСКОЙ МОЩИ

Первая из наших военных целей естественно должна зак­лючаться в ликвидации российского военного влияния и господства в районах, прилегающих к любому российскому государству, но находящихся за его пределами.

Очевидно, что успешное ведение войны с нашей стороны автоматически приведет к достижению этого эффекта для большей части, или даже для всей зоны сателлитов. Успешные военные удары по советским силам, вероятно, настолько подорвут власть коммунистических режимов восточноевропейских стран, что большинство из них окажутся свергнуты. Могут сохраниться гнезда в форме политического титоизма, то есть остаточные коммунистические режимы чисто национального локального типа. Таким мы вероятно могли бы позволить продолжить существование. Без поддержки и мощи России они со вре­менем наверняка либо исчезнут, либо эволюционируют в нормальные национальные режимы с не большими и не меньшими проявлениями шовинизма и экстремизма, чем вообще характерно для сильных национальных прави­тельств этого региона. Нам, конечно, следует настаивать на прекращении любых формальных следов чрезмерного влияния России в этой зоне, таких как союзнические до­говоры и т.п.

(Продолжение следует)

[Александр Васильевич]

(Продолжение)

Кроме того, мы опять сталкиваемся с вопросом, до ка­кой степени мы могли бы стремиться к изменению советс­ких границ в результате успешных военных действий с нашей стороны. Мы должны ясно осознать тот факт, что в настоящее время мы не можем ответить на этот вопрос. Ответ почти полностью зависит от типа режима, который в итоге военных действий останется на этой территории. Если этот режим будет иметь по крайней мере достаточно бла­гоприятные перспективы соблюдения либерализма во внутренних делах и умеренности во внешней политике, то можно было бы оставить под его властью большин­ство, если не все, территории, приобретенные Советским Союзом в последней войне. Если же, что более вероятно, будет трудно полагаться на либерализм и умеренность послевоенных российских властей, то может потребоваться более значительное изменение этих границ. Следует про­сто отметить, что этот вопрос остается открытым до тех пор, пока развитие военных и политических событий в России полностью не прояснит характер послевоенных рамок, в которых мы будем вынуждены действовать.

Далее перед нами стоит вопрос о советском мифе и об идеологическом влиянии, которое Советское правитель­ство сейчас старается распространить на людей за преде­лами зоны сателлитов. В первую очередь все, конечно, будет зависеть от того, сохранит или нет нынешняя Всесоюзная Коммунистическая Партия свою власть на ка­кой-либо части нынешней советской территории по окон­чании следующей войны. Мы уже видели, что не способ­ны контролировать это обстоятельство. Если коммунис­тическая власть исчезнет, вопрос разрешится сам собой. Однако следует иметь в виду, что в любом случае неудач­ный с советской точки зрения ход самой войны возмож­но явится решающим ударом по этой форме распространения советской власти и влияния.

Но как бы то ни было, мы не должны ничего оставлять случаю, и естественно считать, что одной из наших ос­новных военных целей по отношению к России является полный демонтаж той структуры отношений, при помощи которой лидеры Всесоюзной Коммунистической Партии способны осуществлять моральное и дисциплинарное воздействие на отдельных граждан или группы граждан стран, не находящихся под коммунистическим управлением.

3. ИЗМЕНЕНИЕ РОССИЙСКИХ КОНЦЕПЦИЙ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ

Нашей следующей проблемой снова оказывается про­блема политики, которой русские будут руководствоваться после войны. Каким образом мы можем гарантировать, что российская политика будет наиболее возможно соот­ветствовать нашим желаниям? Это коренной вопрос на­ших военных целей в отношении России, и никакое внима­ние, уделенное ему, не может оказаться чрезмерным.

Прежде всего это проблема будущего Советской влас­ти, то есть власти Коммунистической Партии Советского Союза. Это крайне сложный вопрос. На него нет просто­го ответа. Мы видели, что хотя мы хотим и даже стре­мимся к полному распаду и исчезновению Советской вла­сти, мы не можем быть уверены в полном достижении такого результата. Таким образом мы можем рассматри­вать это как максимальную, а не как минимальную цель.

Тогда, допуская, что по завершении военных действий, мы сочтем целесообразным мириться с существованием Советской власти на части советской территории, каково должно быть наше отношение к ней? Согласимся ли мы вообще иметь с ней дело? А если так, то на каких условиях?

Прежде всего мы можем заведомо принять, что не бу­дем готовы заключить полномасштабное мирное согла­шение и возобновить регулярные дипломатические отно­шения ни с каким режимом в России, в котором будет доминировать кто-либо из нынешних советских лидеров, либо лиц, разделяющих их образ мыслей. За прошедшие пятнадцать лет мы приобрели достаточно плачевного опыта, пытаясь вести себя так, словно с подобным режимом возможны нормальные отношения, и если теперь мы бу­дем вынуждены прибегнуть к войне для защиты себя от последствий его действий и политики, наша обществен­ность едва ли будет в состоянии простить советским ли­дерам такое развитие событий или одобрит попытки нор­мального сотрудничества с ними.

Но с другой стороны, если бы коммунистический ре­жим сохранился на какой-то части советской территории после завершения военных действий, мы не могли бы по­зволить себе полностью его игнорировать. Он не смог бы перестать быть — в пределах своих внутренних возможностей — потенциальной угрозой миру и стабильности самой России и всего мира. Самое меньшее, что мы могли бы сделать, это убедиться, что его возможности нанесения ущерба столь ограничены, что не могут причинить серьез­ного вреда, и что мы сами или дружественные нам силы сумеем восстановить необходимый контроль.

Для этого, вероятно, потребуется применение двух мер. Первая — действенное физическое ограничение способности такого остаточного советского режима начать войну или угрожать и запугивать другие народы или российские режимы. Если военные действия приведут к резко­му сокращению территории, над которой коммунисты удерживают власть, то такое сокращение должно в первую очередь отсечь их от ключевых военно-промышленных структур Советского Союза, при этом данное физическое ограничение осуществится автоматически.

Если территория под их контролем не будет существенно сокращена, тот же результат может быть получен обширными разрушениями важных промышленных и экономических объектов с воздуха. Возможно, потребуются оба эти средства. Как бы то ни было, мы можем определенно заключить, что нельзя считать наши военные действия ус­пешными, если они оставят под контролем коммунистичес­кого режима часть нынешнего военно-промышленного по­тенциала Советского Союза, достаточную для того, чтобы позволить развязать войну с шансами на успех с любым из соседних государств или с любой конкурирующей властью, которая может быть установлена на традиционной российской территории.

Вторая мера, которая потребуется в случае сохранения Советской власти на традиционной российской территории, вероятно, будет состоять в неких условиях, оговаривающих по крайней мере ее военные отношения с нами и окружающими властями. Иными словами, от нас может потребоваться заключение какого-то договора с таким режимом. Сейчас это может представляться нам нежелательным, но вполне может оказаться, что наши интересы лучше будут защищены таким договором, нежели глобальными усилиями, которые потребуются для полной ликвидации советской власти.

Можно смело утверждать, что эти условия для рассматриваемого коммунистического режима должны быть тяжелыми и унизительными. Это может быть нечто подобное Брест-Литовскому договору 1918 года, который в связи с этим заслуживает вниматеьного изучения. Тот факт, что немцы пошли на такой договор, не означал, что они действительно соглашались с сохранением советского режима. Они рассматривали договор как способ немедленно сделать советский режим безопасным для них и поста­вить его в неблагоприятное положение перед лицом проблемы выживания. Русские понимали, что цель немцев была именно в этом. Они согласились на договор с огромным нежеланием и намерением нарушить его при первой же возможности. Но немецкое превосходство в силах было реальным, а немецкие расчеты реалистичными. Если бы Германия не потерпела поражения на западе вскоре после заключения Брест-Литовского соглашения, трудно предполагать, что Советское правительство оказа­лось бы способным серьезно противодействовать германским намерениям по отношению к России. Возможно, именно в этом направлении необходимо действовать и нашему правительству по отношению к советскому режиму на последних стадиях вооруженного конфликта.

Невозможно предсказать, какого рода должны быть эти условия. Чем меньше территория, остающаяся в распоря­жении такого режима, тем проще навязать ему условия, удовлетворяющие нашим интересам. В худшем случае, при сохранении советской власти на всей или почти всей ны­нешней советской территории, нам следует потребовать

а) прямых военных уступок (сдача вооружений, эвакуация ключевых районов и т.п.), обеспечивающих гарантии военной беспомощности на продолжительное время;

б) соблюдения условий, обеспечивающих значительную экономическую зависимость от внешнего мира;

в) соблюдения условий, гарантирующих необходимую свободу либо федеративный статус национальным меньшинствам

(нам следует как минимум настаивать на полном осво­бождении прибалтийских государств и на предоставле­нии федеративного статуса Украине, который обеспечил бы местным украинским властям большую степень автономии;

г) соблюдения условий, гарантирующих устранение железного занавеса, обеспечивающих свободный поток идей извне и установление широких личных контактов между людьми в зоне Советской власти и вне ее.

Таковы наши цели по отношению к любым остаткам Советской власти. Остается вопрос, каковы наши цели по отношению к любой некоммунистической власти, ко­торая может быть установлена на части или на всей рос­сийской территории вследствие войны.

Прежде всего следует сказать, что независимо от идео­логического базиса любой такой некоммунистической власти и независимо от степени, в которой она может быть готова приобщиться к идеалам демократии и либе­рализма, мы должны проследить, чтобы тем или иным способом было бы гарантировано достижение основных целей, вытекающих из вышеизложенных требований. Другими словами, мы должны обеспечить автоматичес­кие гарантии того, что даже некоммунистический и номинально дружественный нам режим:

а) не будет обладать большой военной мощью;

б) будет экономически сильно зависим от окружающего мира;

в) не будет обладать слишком большой властью над национальными меньшинствами;

г) не установит ничего, напоминающего железный занавес в отношении контактов с окружающим миром.

В случае режима, относящегося враждебно к коммунистам и дружественно к нам, мы несомненно должны позаботиться о том, чтобы способ, которым будут обеспечены эти условия, не был бы обидным или унизительным. Но мы должны проследить за тем, чтобы тем или иным способом обеспечить эти условия для защиты наших интересов и интересов мира во всем мире.

Таким образом мы можем смело утверждать, что в случае войны с Советским Союзом наша цель — проследить за тем, чтобы после окончания войны никакому режиму на российской территории не было позволено:

а) сохранять военные силы в количестве, способном представлять угрозу любому соседнему государству;

б) пользоваться такой степенью экономической автаркии, которая позволила бы осуществить восстановление экономического базиса военной мощи без содействия западного мира;

в) отказывать в автономии и самоуправлении основ­ным национальным меньшинствам;

г) сохранить какое-либо подобие нынешнего железного занавеса.

Если эти условия гарантированы, нас устроит любая политическая ситуация, возникшая после войны. Мы бу­дем в безопасности независимо от того, сохранится ли Советское правительство на всей российской территории, или только на небольшой части этой территории, или же исчезнет вообще. И мы будем в безопасности, даже если первоначальный демократический энтузиазм нового ре­жима окажется кратковременным и сменится тенденцей постепенной замены асоциальными концепциями меж­дународных отношений, на которых воспитано нынеш­нее советское поколение.

(Окончание следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание)

Все вышеизложенное является описанием наших во­енных целей в том случае, если политические процессы в России пойдут своим путем в условиях войны, и мы не будем обязаны принимать на себя существенной от­ветственности за политическое будущее страны. Но сле­дует также рассмотреть ситуацию, которая сложится, если советская власть распадется настолько быстро и настолько радикально, что страна окажется в состоя­нии хаоса, и это обяжет нас, как победителей, делать политический выбор и принимать решения, которые должны будут сформировать политическое будущее страны. В этом случае необходимо рассмотреть три основных вопроса.

4. РАЗДЕЛЕНИЕ ИЛИ НАЦИОНАЛЬНОЕ ЕДИНСТВО

Прежде всего желательно ли в этом случае, чтобы ны­нешние территории Советского Союза оставались объе­динены одним режимом или же желательно их разделе­ние? И если желательно оставить их едиными, по край­ней мере в значительной степени, то какую степень фе­дерализма должно соблюдать российское правительство? Как быть с основными национальными меньшинствами, в частности с Украиной?

Мы уже отметили проблему прибалтийских государств. После следующей войны прибалтийские государства не должны оставаться под какой-либо коммунистической властью. Если же территория, прилегающая к прибалтий­ским государствам, будет контролироваться российской властью, не являющейся коммунистической, мы должны будем руководствоваться волей прибалтийских народов и степенью умеренности, которую российская власть будет склонна проявлять по отношению к ним.

В случае с Украиной проблема совсем иная. Украинцы — наиболее развитый из народов, находящихся под управ­лением России в настоящее время. В целом они обижены российским господством; их националистические орга­низации за рубежом активны, к ним прислушиваются. Было бы легко прийти к выводу, что они должны полу­чить наконец свободу от российского управления и реа­лизоваться в качестве независимого государства.

Мы должны быть очень осторожны с таким выводом. Сама простота делает его непригодным в условиях вос­точноевропейской реальности.

Действительно, украинцы были несчастны под управле­нием России, и необходимо что-то предпринять для защи­ты их положения в будущем. Но есть ряд существенных нюансов, которые нельзя упускать из виду. Пока украинцы были важным и существенным элементом Российской им­перии, они не проявили никаких признаков «нации»( Даже американские политики не считали украинцев самостоятельной нацией и все же упорно добивались отделения Украины от России. — Ред.), способной успешно и ответственно нести бремя независимости перед лицом сильнейшего российского противодействия. Украина не является четко определенным этническим или географическим понятием. В целом население Украины изначально образовалось в основном из беженцев от рус­ского и польского деспотизма и трудноразличимо в тени русской или польской национальности. Нет четкой разде­лительной линии между Россией и Украиной, и установить ее затруднительно. Города на украинской территории были в основном русскими и еврейскими. Реальной основой «украинизма» являются «отличия» специфического крестьянско­го диалекта и небольшая разница в обычаях и фольклоре между районами страны. Наблюдаемая политическая аги­тация — это в основном дело нескольких романтично настроенных интеллектуалов, которые имеют мало пред­ставления об ответственности государственного управления.

Экономика Украины неразрывно сплетена с экономикой России в единое целое. Никогда не было никакого экономического разделения с тех пор, как территория была отвоевана у кочевых татар и стала осваиваться оседлым населением. Попытка оторвать ее от Российской эконо­мики и сформировать нечто самостоятельное была бы столь же искусственной и разрушительной, как попытка отделить Зерновой Пояс, включая Великие Озера, от экономики Соединенных Штатов.

Более того, народ, говорящий на украинском диалекте, как и народ, говорящий на белорусском диалекте, раско­лот по признаку, который в восточной Европе всегда яв­лялся подлинным признаком национальности: а именно религией. Если по Украине и может быть проведена ка­кая-то реальная граница, то логичной была бы граница между районами, традиционно тяготеющими к Восточной Церкви и районами, тяготеющими к Римской Церкви.

Наконец, мы не можем оставаться безучастными к чув­ствам самих великороссов. Они были самым сильным наци­ональным элементом Российской Империи, сейчас они явля­ются таковым в Советском Союзе. Они останутся самым сильным национальным элементом на этом пространстве при любом своем статусе. Долгосрочная политика США долж­на основываться на их признании и их сотрудничестве. Украинская территория настолько же является частью их национального наследства, насколько Средний Запад является частью нашего, и они осознают этот факт. Решение, которое попытается полностью отделить Украину от остальной части России, связано с навлечением на себя неодобрения и сопротивления с ее стороны и, как показы­вает анализ, может поддерживаться только силой. Суще­ствует реальная вероятность того, что великороссов мож­но убедить смириться с возвращением независимости прибалтийским государствам. Они мирились со свободой этих территорий от России в течение длительного периода в прошлом, и они признают, если не разумом, то подсозна­тельно, что эти народы способны к независимости. По отношению к украинцам дело обстоит иначе. Они слишком близки к русским, чтобы суметь успешно самостоятельно организоваться во что-либо совершенно отличное. Лучше или хуже, но они будут строить свою судьбу в виде какой-то особой связи с великорусским народом.

Кажется очевидным, что лучшей из подобных связей будет федерация, при которой Украина будет пользоваться значительной степенью политической и культурной автономии, но не будет независимой в экономическом или военном отношении. Такие отношения полностью удовлетворят требованиям самих великороссов и, по-ви­димому, соответствуют тем рамкам, которыми должны ограничиваться задачи США по отношению к Украине.

Следует заметить, что этот вопрос имеет значение не только для отдаленного будущего. Украинские и велико­русские элементы среди эмигрантских оппозиционных групп уже энергично соперничают за поддержку США. То, как мы будем воспринимать их конкурирующие пре­тензии, может оказать важное влияние на развитие и ус­пех движения за политическую свободу среди русских. Поэтому существенно, чтобы мы приняли решение сей­час и твердо его придерживались. И это решение должно быть не пророссийским и не проукраинским, а признающим географические и экономические реальности и требующим для украинцев подобающего и приемлемого места в семье традиционной Русской Империи, неотъемле­мую часть которой они составляют.

Следует добавить, что хотя, как утверждается выше, мы не склонны поощрять украинский сепаратизм, тем не менее если без нашего участия на территории Украины возникнет независимый режим, мы не должны прямо противодействовать этому. Поступить так означало бы принять на себя нежелательную ответственность за внутрироссийское развитие. Такой режим будет постоянно подвергаться проверкам на прочность со стороны Рос­сии. Если он сумеет успешно сохраниться, это означает, что вышеприведенный анализ не верен и что Украина имеет способность и моральное право на независимый статус. Наша политика прежде всего должна быть направ­лена на сохранение внешнего нейтралитета постольку, поскольку наши интересы — военные или иные — не бу­дут затронуты непосредственно. И только если станет ясно, что ситуация заходит в нежелательный тупик, мы будем содействовать отходу от движения к разумному федера­лизму. То же самое применимо к любым усилиям по до­стижению независимого статуса другими российскими меньшинствами. Маловероятно, что какое-либо из этих меньшинств сможет успешно поддерживать реальную независимость длительное время. Однако, если они по­пытаются (а вполне возможно, что кавказские меньшин­ства сделают такую попытку), — наше отношение должно быть таким, как в украинском вопросе. Мы должны внимательно следить за тем, чтобы не становиться в по­зицию открытого противодействия таким попыткам, что вызвало бы окончательную утрату симпатий этих мень­шинств. С другой стороны, мы не должны связывать себя поддержкой такой их линии поведения, которая в даль­нейшем, вероятно, может быть сохранена только при на­шей военной помощи.

5. ВЫБОР НОВОЙ ПРАВЯЩЕЙ ГРУППЫ

В случае распада Советской власти мы, несомненно, столкнемся с необходимостью поддержки некоторых по­литических элементов из числа нынешних многочислен­ных конкурирующих российских оппозиционных груп­пировок. Нам будет практически невозможно избежать действий, более выгодных для той или иной из этих груп­пировок по сравнению с их соперниками. Но очень мно­гое будет зависеть от нас и от тех концепций, которые мы стараемся реализовать.

Мы уже видели, что среди существующих и потенци­альных оппозиционных групп нет таких, которых мы же­лали бы полностью поддерживать, и за чьи действия в случае их прихода к власти в России хотели бы нести ответственность.

С другой стороны мы должны ожидать, что разные груп­пы предпримут энергичные усилия, чтобы заставить нас вме­шаться во внутренние дела России, что угрожает связать нас серьезными обязательствами и сделает возможным по­литическим группам в России продолжать требовать нашей поддержки. В свете этих фактов очевидно, что мы должны предпринять определенные усилия, чтобы избежать принятия на себя ответственности за решение, кто будет управлять Рос­сией после распада советского режима. Оптимальным было бы позволить всем изгнанным элементам вернуться в Рос­сию настолько быстро, насколько возможно, и проследить, насколько это от нас зависит, за тем, чтобы всем им были бы даны примерно равные возможности заявить о своих претензиях на власть. Наша основная позиция должна состоять в том, что в конечном итоге русский народ должен будет сделать свой собственный выбор, и мы не намерены оказывать влияние на этот выбор. Поэтому мы должны из­бегать приобретать протеже и обязаны следить за тем, что­бы все конкурирующие группы получили возможность из­ложения своих взглядов российскому народу через средства массовой информации. Между этими группировками возможны случаи насилия. Даже при этом мы не должны вмешиваться, если не будут затронуты наши военные интересы или если со стороны одной из групп не будет предпринята попытка утвердить свою власть крупномасштабными варварскими репрессиями тоталитарного типа, применяемыми не только к противостоящим политическим лидерам, но и к массам населения (Подобные репрессии уже вовсю идут в России. — Ред.).

6. ПРОБЛЕМА «ДЕКОММУНИЗАЦИИ»

На любой территории, освобожденной от Советского управления, мы столкнемся с человеческими остатками Советского аппарата власти.

Вероятно, что в случае упорядоченного отвода войск с нынешней советской территории, местный аппарат ком­мунистической партии уйдет в подполье, как он проделал это в районах, захваченных немцами во время последней войны. Затем он снова всплывет в виде партизанских групп и отрядов. На этой стадии проблема обращения с ним будет относительно простой; нам нужно лишь предоста­вить необходимое вооружение и военную поддержку лю­бой некоммунистической власти, способной контроли­ровать район, и разрешить этой власти обращаться с ком­мунистическими бандами в соответствии с традиционны­ми методами российской гражданской войны.

Более сложную проблему будут представлять собой ря­довые члены компартии или госаппарата, которые будут разоблачены и арестованы, либо сдадутся на милость на­ших сил или любой российской власти, существующей на данной территории.

Здесь мы снова должны избегать брать на себя ответ­ственность за распоряжение судьбой этих людей или за отдачу прямых приказов местным властям по этому пово­ду. Мы должны иметь право настаивать на их разоруже­нии и их недопущении на руководящие позиции в правительстве, пока они не предоставят ясных свидетельств искреннего пересмотра своих взглядов. Однако в основном это должно оставаться проблемой любой российской вла­сти, заменившей коммунистический режим. Мы можем быть уверены, что такая власть будет более, чем мы, способна судить об опасности, которую эти экскоммунисты представляют для нового режима, и обойтись с ними таким образом, чтобы предотвратить возможный вред от них в будущем. Наша основная забота — следить за тем, чтобы никакой коммунистический режим, подобный нынешне­му, не был восстановлен на территориях, которые мы уже освободили и которые, как мы решили, должны оставать­ся свободными от коммунистического контроля. Сверх этого мы должны быть очень осторожными, чтобы не ока­заться втянутыми в проблему «декоммунизации».

Основная причина этого в том, что политические про­цессы в России странные и загадочные. В них нет ничего простого и ничего не гарантировано. Очень редко, если вообще когда-нибудь здесь белое четко отличается от чер­ного. Нынешний коммунистический аппарат власти веро­ятно включает большую долю тех лиц, которые по своей подготовке и склонностям подходят к участию в процес­сах управления. Любой новый режим, вероятно, будет вы­нужден использовать службу многих из этих людей для того, чтобы вообще иметь возможность управлять. Более того, мы не способны вникнуть в каждом индивидуальном случае в мотивы, которые привели человека в России к участию в коммунистическом движении. Мы также не в состоянии понять, до какой степени такое участие явится в ретроспективе дискредитирующим или преступным в глазах других россиян. Для нас было бы опасно действо­вать на основе любых фиксированных предположений по этим поводам. Мы должны всегда помнить, что преследо­вания со стороны иностранного правительства неизбежно делает мучеников из таких людей, которые при других об­стоятельствах сделались бы только объектом насмешек.

Поэтому мы должны быть мудрее и на территориях, ос­вобожденных от коммунистического контроля, ограничить­ся наблюдением за тем, чтобы экскоммунисты не получи­ли возможности реорганизоваться в вооруженные группы, претендующие на политическую власть, и чтобы местные некоммунистические власти получили достаточно воору­жения и поддержки в связи с любыми мерами, которые они пожелают предпринять в этом отношении.

Таким образом мы можем сказать, что не ставим целью осуществления нашими собственными силами на территории, освобожденной от коммунистической власти, какой-то крупномасштабной программы декоммунизации, и что в целом нам следует оставить эту проблему любой местной власти, которая сможет заменить советское руководство.

"Молодая Гвардия" №9 2008 г.

http://zapravdu.ru/content/view/163/69/

[Олег Борисович]

Сколько их уже было, этих "планов" - проэкт "Прометей", план Ост (большой и малый), предприятие Шамиль и план Кавказ... Россия сильна своей верой и пассионарностью своих людей. Простите за пафос...