Польское шляхтетское восстание 1863 года

[Александр Васильевич]

СВЯЩЕННИК АЛЕКСИЙ ХОТЕЕВ

Польское восстание 1863 года: испытание веры



Польское восстание 1863 г. в Российской империи во многом стало определяющим для судьбы Литвы и Белоруссии. Русское правительство увидело результаты политики умиротворения поляков, чьё политическое мышление не расставалось с мыслью о неотделимости от Польши земель бывшего Великого княжества Литовского. Ответом на польские устремления стала «система» виленского генерал-губернатора графа М.Н. Муравьёва, которую можно назвать деполонизацией (в белорусской историографии утвердился польский термин «русификация»). И в сознании русского общества произошли тогда существенные сдвиги. Известный русский этнограф А.Н. Пыпин писал спустя почти тридцать лет после восстания о пробуждении общественного интереса к Северо-Западному краю: «Мы вдруг открыли…, что западный край есть край русский; поняли, что до сих пор он был заброшен, что нужно изучить его, дать возможность его русской народности освободиться от чужого гнета и т.д.».

Прошло сто пятьдесят лет, и события на Украине снова побуждают общественную мысль работать в том же направлении: каковы причины политических поворотов на Украине, в Белоруссии, Прибалтике?

Конечно, рассмотрение политической истории может уводить далеко, но при этом нельзя упускать из виду, что по территории Украины и Белоруссии веками проходила конфессиональная граница между католическим Западом и православным Востоком. Граница эта не была постоянной, она передвигалась с запада на восток и обратно, обостряя жизнь общественную.

В восстании 1863 г. конфессиональный фактор проявил себя со всей определённостью. «Если вы не поклянетесь перед Богом в справедливой мести москалям, то лучше бы вам не родиться поляками», – говорилось в проповеди священника-униата из Холма, печатные экземпляры которой распространялись в белорусских губерниях в 1862 г. Польское восстание усилиями таких проповедников приобретало характер священной войны. Указаниями на якобы порубленные «москалями» кресты и иконы, на насилия, чинимые католическому духовенству, на обращение униатов в «проклятую схизму» подогревалась в проповедях страсть гнева и мщения. Панихиды в костёлах превращались в политические демонстрации, а воскресные службы нередко заканчивались польскими патриотическими гимнами. Тут же распространялись повстанческие листовки и манифесты, происходили нелегальные антиправительственные собрания. В подвалах виленского костёла святого Яна находилась тайная типография, а на чердаке одного из костёлов в Белостоке – оружейный склад. Католические храмы стали материальной базой восстания – и это притом, что русское правительство выделяло на содержание католических церквей до 1,5 млн. руб. в год.

Католическое духовенство не скрывало своих политических взглядов на историческую связь Польши и Литвы со времени Владислава-Ягайло. Примечательно в этом отношении, что некоторые ксендзы учили белорусских детей только по-польски и отвергали само имя «Литва», предпочитая говорить «Польша», как это делал в своих объяснениях правительственному чиновнику ксендз Карабанович из деревни Вишнево Ошмянского уезда. Участие католического клира в «особо почётном и шляхетском деле», как выразился в одной из проповедей ксендз Кувалковский в Мозыре в марте 1861 г., простиралось далее сочувственных слов: иные ксендзы не только вступали в вооружённые отряды, но и руководили ими (известный пример – ксендз Антоний Мацкевич в Ковенской губернии).

Тема унии получила особое развитие в пропаганде повстанцев. Её упразднение было совершено в 1839 г., и многим были ещё памятны времена унии. В листовке «Мужицкая правда» оставившие унию священники обвинялись в продажности, вечная погибель возвещалась отступникам от «справедливой униатской веры»: «Кто не перейдёт в унию, тот схизматиком останется, тот, как собака подохнет, тот на том свете адские муки будет терпеть». В письмах «из-под виселицы» один из руководителей восстания в Литве К. Калиновский утверждал: «От дедов и прадедов была у нас униатская вера, это значит, что мы, будучи греческой веры, признавали святых отцов, что в Риме, наместниками Божиими. Царям московским это стала завидно, поэтому, уничтожив греческую веру в Москве и насадив царскую, которая называется православием, и нас они оторвали от истинного Бога и записали в схизму поганую,… чтобы слезы мужика не достигали трона справедливого Бога».

Православному духовенству от лица католических ксендзов делались резкие внушения. В Воззвании польского клира к священникам восточного исповедания Белоруссии и Литвы 1861 г. напоминались времена унии и делались предупреждения: «мщение поляков за святую веру ужасное», «если не пробудитесь, за свои преступления и за свои грехи получите справедливое наказание». В одной листовке, которую отобрали у повстанца в Пинском уезде летом 1863 г., был изображн повешенный на виселице православный священник со словами на польском языке: «Это ты, поп, будешь так висеть, если не исправишься».

Повстанческий комитет в Вильно обратился к православному духовенству с изъявлением прощения от имени Польши и объявлением свободы православного вероисповедания, но при этом делались угрозы сурового наказания «недоброжелателям народного дела, подлым орудиям Москвы». «Возвращение Литвы и Руси к единению с Польшей неизбежно», – заявляли руководители восстания в этом же обращении. Секретные инструкции наряду с разбрасыванием ядовитых веществ и битого стекла на дорогах наставляли повстанцев поднимать против российского правительства раскольников, распространять слухи о намерениях царя обратить всех разноверцев в Православие силой, подговаривали «на всём пространстве изгонять попов и жечь русские церкви». Не всегда, конечно, удавалось мятежникам осуществить подобные акции, но избиения и грабёж православных крестьян и священников, по свидетельству, например, мозырского директора училищ, совершались совершенно безнаказанно. Случались и убийства. Мщение повстанцев вылилось в жестокие расправы над православными священниками о. Даниилом Конопасевичем, о. Романом Рапацким, о. Константином Прокоповичем, дьячком Федором Юзефовичем.

Воинственный дух повстанческих обращений, их конфессиональный характер обусловили отрицательную реакцию православного духовенства: за несколькими исключениями оно отказалось поддержать повстанцев. Из текста самих воззваний к «духовенству восточного вероисповедания» видно, что священники удерживали от этого и крестьян. Митрополит Литовский Иосиф (Семашко) разослал по приходам дополнительные молитвы о прекращении междоусобной брани и укреплении мира и братолюбия.

Меры генерал-губернатора М. Н. Муравьёва в отношении католических клириков, принимавших участие в восстании, были решительными: 7 ксендзов были казнены, 177 – сосланы. Суровость наказания вызывалась тем, что проповедник мира Христова несёт сугубую ответственность за призывы к пролитию крови. Одновременно администрация стала укреплять положение Православной Церкви на белорусских землях. В частности, было обращено внимание на бедность православных приходов. Например, почти все костёлы в западных губерниях России были каменными, а среди православных храмов каменными были только 1/3, остальные – деревянными. С помощью государственных средств и местной благотворительности за несколько лет были построены 98 храмов и отремонтированы 126.

С 1860-х годов русская государственная политика увидела в Православной Церкви в белорусско-литовских губерниях свою опору. Для поддержания церквей образовывались братства. Нуждающиеся приходы были обеспечены новыми облачениями и утварью. Особое внимание уделялось народному образованию. Была создана система приходских и народных школ, уездных училищ. К преподаванию привлекалось православное духовенство. «Русское образование, – говорил попечитель Виленского учебного округа И. П. Корнилов, – сильнее русского штыка».

В борьбе польских повстанцев с русскими войсками и администрацией в белорусских губерниях простой народ не остался сторонним наблюдателем событий. Ни обещаниями, ни угрозами, ни террором не смогли повстанцы заставить крестьян выступить в поддержку польской свободы. Русское правительство выступило защитником их интересов при проведении земельной реформы, осуществило комплекс мер по укреплению в крае «Православия и русской народности». Сельские караулы, пресекавшие деятельность повстанческих отрядов, письменные выражения лояльности правительству ясно показывают, что в своём национальном выборе белорусы выступили в союзе не с католической Польшей, а с православной Россией.

Такова история... Из неё можно делать выводы и для настоящего. Ясно одно: Православная вера является прочной духовной скрепой для народов, её исповедующих. Пока она крепка в душах людей, их трудно запугать угрозами или обмануть ложными обещаниями.

https://www.fondsk.ru/images/news/2018/03/03/av-45708.jpg

[Александр Васильевич]

 Валерий Виленский

Памяти убиенных православных в околицах Ковны



В день поминовения усопших, отмечаемый католиками в Литве 1 ноября, публикуем статью «Околица Ибяны» («ВИЛЕНСКИЙ ВЕСТНИК» № 42 вторник, 14-го апреля 1864 г.), в которой рассказывается о бесчинствах «жандармов-вешателей» в отношении русских людей во время Польского восстания 1863 г. Пусть память о невинно убиенных 2,5 тысяч православных русских людях на территории бывшей Виленской и Ковенской губерний никогда не угаснет в наших сердцах.



В то самое время, когда наше дорогое отечество праздновало тысячелетний юбилей свой, завершённый великим делом освобождения крестьян от крепостной зависимости, и, руководимое Монархом-преобразователем, вступило в новый период исторического своего существования, при самых благотворных предзнаменованиях, отжившая Польша спешила заявить пред будущим судом истории, что она заслужено вычеркнута из книги живых… Настоящий мятеж, поднятый польским шляхетством и римско-католическим духовенством, покрыл новым позором её память. Напрасно будут прибегать они к хитросплетениям лжи! Страсти успокоятся, крамола смирится, и истина предстанет без всяких прикрас пред неподкупным судом потомства. В то время и сами крамольники, если в них есть хоть искра человечности содрогнутся от тех ужасов, которыми сопровождалось настоящее восстание.

Один из кровавых эпизодов мятежа, совершившийся с 5-го на 6-е августа прошлого года, вблизи бывшей околицы Ибяны, в четвёртом стане Ковенского уезда, представляется на суд читающей публики. Сведения об этом неслыханно-зверском событии частично собраны из рассказов очевидцев этой кровавой драмы, частью извлечены из чистосердечного признания добровольно явившихся мятежников, или из показаний повстанцев захваченных войсками.



С самого начала восстания в Ковенской губернии, жители околицы Ибяны, населённой преимущественно мелкою шляхтой, принимали деятельное участие в мятеже. При их содействии агитаторы с удобством производили вербовку волонтёров; набранные охотники, большей частью из людей бездомных, которым нечего было терять, находили в околице продовольствие и верный приют от преследований русского войска и русских властей. Контроль сельского населения не был ещё подчинён той строгости, с которой он стал вестись в последствии, после учреждения сельских гражданских книг в следствие распоряжения главного начальника здешнего края. Под именами кутников (снимавших угол бездомников – ред.), бобылей (бессемейных людей – ред.), батраков (наёмных сельских рабочих –ред.), крамольная шляхта (заговорщики – ред.) очень удобно скрывала повстанцев; некоторые шляхтичи из этой околицы вступили даже в шайку, совершившую в последствии то злодеяние, о котором идёт здесь речь. Шайка эта, известная под названием жандармов-вешателей, народной стражи или, наконец, кавалерии, начала формироваться ещё в марте месяце прошлого года, в лесах, прилежащих к околице Ибяны, под начальством псевдонима Черноскальского. В настоящее время открыто, что истинное название этого палача-разбойника было Люгайло; он был отставной порутчик Полоцкого пехотного полка и арестован в Москве. Приказ центрального комитета о повешании крестьян Богинских, найденный у него при аресте, в числе других улик, обнаружил тождество его с Черноскальским; по полевому уголовному суду, в Ковне, он приговорён к повешению.



Тотчас по сформированию шайки начались её разбойничьи действия, наводящие ужас на мирных жителей-крестьян. Революционеры, видя что обещания даровой земли и равенства решительно не подействовали на крестьян, и что они остаются верными законному правительству, решились принудить их, посредством террора, принять сторону мятежа, и с этой целью устроены были шайки вешателей.

20-го апреля, вновь сформированною шайкой Черноскальского, совершены были одновременно два злодейства: отправясь с большею половиной своей шайки в местечко Бобты (Бабтай – ред.), Ковенского уезда, Черноскальский, по приказанию комитета, повесил крестьян Богинских – мужа и жену; в то же самое время другая половина его шайки, под начальством какого-то Малевского, повесила Бекера в околице Ибян. Вскоре после описанных повешаний, Черноскальский (Люгайло) заболел и передал командование шайкой молодому человеку Сузину, служившему в Ковенском приказе общественного призрения (учреждение, введённое в России Екатериной II в 1775 году, в ведении которого находилось управление народными школами, госпиталями, приютами для больных и умалишённых, больницами, богадельнями и тюрьмами. – ред.); на смену Сузину назначен был Центральным комитетом (восстания – ред.) некто Выкладник, настоящее имя которого Жук, отставной офицер, убитый вскоре в деле с войсками в Орловском лесу. Верстах в 20-ти от околиц Ибян; после его смерти начальство над шайкой временно перешло к псевдониму Робак (Червь). Есть основания полагать, что настоящее имя этого Робака есть Иван Ибянский, и что он уроженец Ковенского уезда, офицер, воспитывавшийся в институте корпуса горных инженеров. На его место вскоре был назначен революционным комитетом подпорудчик гвардейской конной артиллерии Малецкий, повешенный по приговору полевого уголовного суда, 11-го декабря, в Вилькомире (Укмярге – ред.). Так как в последнее время шайка мятежников возросла уже до 500 чеовек. И войска стали настойчиво преследовать её, то ей стало невозможно укрываться в одной и той же местности, а потому Малецкий разделил шайку на три части: одна, самая главная, осталась пр нём и удалилась для грабежа и разбоев в Вилкомирский уезд (Укмеркский – ред.); над другой другой принял начальство Конча, перешедший в Поневежский уезд (Паневежис – ред.), а третья – кавалерийская, собственно жандармы-вешатели, под командой Робака, и совершила описываемое злодейство, вблизи околиц Ибяны.


_{Зоны Польского восстания 1863-64 гг. под командованием С.Сераковского (Северо-запад) и К.Калиновского (Юго-запад)}

Утром, 5-го августа, собрав своих товарищей-изменников, Робак прочитал им полученный предшествующей ночью приказ Центрального комитета, упрекавший в бездействии, наказал им быть готовыми к выступлению. Приказ этот был привезён Робаку каким-то молодым человеком. Упрекая Робака в бездействии, в дозволении Москалям отнять у него, в бывшей перед тем стычке, двадцать лошадей, тогда как он не отобрал н одного ружья от вооружённых старообрядцев, комитет предписывал ему решительно напасть на Новую деревню (*) и, перебив всех старообрядцев, отобрать у них розданное правительством оружие. Храбрый предводитель, по словам добровольно явившихся, сам не поехал исполнять приказ Комитета, а остался в лесу с шестью мятежниками, не имевшими лошадей; командование отрядом в предложенной экспедиции поручено было ксендзу Петровичу, находившемуся в шайке. Этот недостойный служитель алтаря, отправившись на кровавое дело, повёл шайку не в Новую деревню, как было приказано, а по направлению к Ибянам; потому что мятежники, во первых, боялись вооружённых старообрядцев, а во вторых, их пугал расположенный тогда вблизи той деревни отряд войск. Ночью, с 5-го на 6-е августа, когда мирные жители, не подозревавшие грозящего им несчастья, легли спокойно спасть, после дневных трудов своих, в поле, предводимые ксендзом Петровичем разбойники напали на жилище пяти хлебопашцев-старообрядцев, проживавших на пасеке вСтанкунах, на арендуемой земле, и начали свои неистовства. Здесь были повешены: ковенский мещанин Федос Баканов – 70-ти лет; сын его Евдоким – 18-ти лет; брат Федоса Яков – 50-ти лет; сын его Фёдор – 21-го года и вилкомирский мещанин Ларион Волков – 30 лет. После того разъярённые мятежники бросились на пасеку Битвяны, где повесили: государственных крестьян Поповых: Фёдора – 50-ти и Ефима 20-ти лет; поневежского мещанина Ивана Орлова 77 лет, сыновей его Митрофана – 23-ёх и Феклиста 17 лет, и троцкого (тракайского – ред.) мещанина Афанасия Золотухина – 61-го года. Оставшиеся в живых женщины рассказывают это зверское происшествие следующим образом: после того, как шайка мятежников, до 50-ти человек, окружила дом Бакановых, некоторые из них, слезши с лошадей, с шумом ворвались в избу и,схвативши находившуюся там женщину, жену Федоса, начали бить её, спрашивая где попрятались мужчины, её муж и сын, которые тогда случайно ночевали на сенокосе, что и было им объявлено. Несмотря на слёзы и уверования бедной, беззащитной женщины, что спрашиваемых нет дома, разбойники продолжали её колотить, и, когда зажгли огонь, увидели наконец спящего Якова Баканова, на которого тотчас же бросились и стали рубить его саблями, потом, вытащив на улицу, привязали за ноги к двум лошадям и развели их в разные стороны; толстая ли одежда страдальца, или он ещё не вполне лишился сил, только достойные представители старой Польши разорвать его не смогли. Кто знает, может быть хотели продлить его мучения! Отвязав затем его от лошадей, разбойники сорвали с него одежду, при чём ксёндз Петрович собственноручно выколов ему оба глаза, и наконец его повесили живого, у избы на дбу, лицом к деревне Рымки, где находится старообрядческая часовня, приговаривая со смехом: «Смотри на своих русских!» Потом, войдя в избу для новых поисков, сказали Мавре Бакановой, всё ещё плакавшей и полуживой от страха и побоев: «Счастлива ты только тем, что держишь ребёнка на руках, а то и ты бы была повешена».

Совершив подобное злодейство и не найдя никого более, разбойники, под конным предводительством недостойного служителя алтаря, отправились на луга, и найдя там спящими Федоса и сына его Евдокима, после разных ругательств и истязаний, повесили обоих нагими на одном и том же сосновом дереве. Затем, разъярённая ватага бросилась к избе Поповых, которые только что легли спать. Зажегши огонь, мятежники схватили Фёдора Попова и стали требовать от него выдачи какого-то оружия, сопровождая свои требования побоями и ругательствами; наконец, видя безуспешность таковых вымогательств, вытащили бедняка на двор и повеили против окна, приговариявая: «Пора вас, Москали, перевешать». Затем разломаоли в избе сундук, взяли оттуда 50 р. 75 к., платки, бельё, сапоги, всего целковых на 50, и отправились далее к соседним избам, около которых расставлены были караульные, приказав одному из своих искать младшего брата повешенного , Ефима Попова. Когда мятежники удалились, сёстры повешенного Федора бросились к нему и сняли его с верёвки; бедняга ещё был жив; ему дали тотчас квасу; напившись немного, страдалец встал на ноги. В эту минуту мятежник, искавший Ефима, дал знать своим товарищам, что нашёл его; разбойники бросились, по указанию, на скрывавшегося, искололи его штыками, и уже умирающего повесили в хлеву; заметив же, что повешенный прежде Фёдор ожил, заколотили его насмерть кольями и прикладами…



Покончив с Поповыми, ватага отправилась к избе Афанаса Золотухина, который, ничего не подозревая, парился на печи. Жена его, услыхав шум, заперла двери, и, несмотря на крики и угрозы мятежников, не отпирала их. Двери вскоре были взломаны. Ворвавшиеся разбойники бросились на несчастную женщину, и подвергая её страшным истязаниям, требовали выдачи мужа; но, несмотря на побои и мучения, бедняга повторяла одно и то же: «Мужа нт дома». Обыскав все углы и перетрясши всё от чердака до подвала, мятежники хотели было удалиться… На беду, один из них заглянул в печь, и убежище Афанаса было открыто; несчастного вытащили оттуда за ноги. Напрасно бедная женщина умоляла палачей пощадить её мужа; вопли её ещё более озлобили извергов. Нанесши ему несколько ран, чем попало, они вывели его на двор и повесили на яблоне. Подобная участь постигла и остальных старообрядцев. Один из страдальцев был средних лет, необыкновенной силы, но слепой. Его также повели вешать; но несчастный долгое время боролся со своими палачами и не давал им наложить ему на шею петлю. Озлобленные мятежники стали бить его прикладами; но слепой, схватившись за ствол, вырвал ружьё и долгое время им защищался. Разбойники остановились, но ксёндз Петрович, подкравшись к слепцу сзади, ударил его саблею и продолжал рубить его, пока она не разлетелась в дребезги. Облитый кровью, изувеченный ударами, несчастный страдалец повалился на землю замертво, и тогда торжествующие изверги, с диким хохотом и насмешками, повесили его уже умершего…
Так кончили жизнь свою одиннадцать чеоловек невинных страдальцев за свою преданность законному правительству. Мир вашему праху и вечный позор вашим палачам! Вечный позор и той народности, которая порождает подобных исчадий человечества, и в особенности тому духовенству, которое вместо слов мира и любви, заповеданных Спасителем, проповедуют ненависть, и своими руками, долженствующими приносить бескорыстную жертву, проливает кровь невинную!
Слушая рассказы бедных женщин, невольно ужасаешься! Ничьё перо не в состоянии передать те неистовства, которым предавались крамольники… Между тем как одни из них с зверским хохотом и проклятиями любовались на предсмертные судороги своих жертв, другие в то же самое время насиловали в избах бедных осиротевших жён и дочерей замученных ими страдальцев! Грустно подумать, что в числе этих разбойников-вешателей находилось более десяти лиц из привилегированного сословия, получивших воспитание, а во главе их в особенности отличился своими неистовствами ксёндз Петрович, так сами вешатели, что ему, как служителю алтаря, не следует проливать кровь человеческую!
Совершив описанные жестокости, разбойники поехали на мызу (отдельно стоящая усадьба – ред.) помещика Хлопицкаго, чтобы перевешать там русских арендаторов; к счастью последних, какое-то непредвиденное обстоятельство помешало разбойникам привести намерение в исполнение, - они отправились в околицу Ибяны, к знакомым своим шляхтичам и там пили и закусывали окровавленными ещё руками…



После вышеозначенного повешения старообрядцев, разбойничья шайка вешателей существовала не долго. Разбитый параличом Робак перешёл в шайку Воеводы, передав начальство над вешателями воспитаннику ковенской гимназии Астольфу Квинте, который в конце августа, вместе с двумя товарищами, взят был в плен нашими войсками, передан суду и по конфирмации (став взрослым – ред.) сослан в каторжную работу на 15 лет. В схватке при взятии Квинты, двадцать человек вешателей было убито и захвачено 20 лошадей. Этим поражением шайка разбойников была окончательно уничтожена; спасшиеся бегством мятежники, в том числе и ксёндз Петрович, перешли в шайку Воеводы, которая также была вскоре истреблена нашими войсками; шатающиеся по одиночке личности почти все переловлены и переданы в руки правосудия.
Из имеющихся в следственных делах показаний открывается ясно, что шайка жандармов-вешателей, с самого начала своего сформирования Черноскальским (Люгайло) до совершения её уничтожения, не отходила далее 30-35 верст от околицы Ибяны, жители которой находились с нею в тесной связи. Распросы самих разбойников о скрывавшихся старообрядцах во время совершения описанного кровавого события, наглядным образом указывают на то, что одни только соседи могли сообщить им все подробности домашнего их быта. Главным держателем пристана был самы зажиточный владелец околицы, дворянин Иван Вранцов Ибянский, которому принадлежала оседлость в 585 десятин земли, оцененной им в 16 тысяч рублей серебром. Из прочих жителей только четверо поступило в шайку; другие поставили за себя охотников, платя им по 20 и по 100 р.. но все вообще обязались содержать на свой счёт означенную шайку. В настоящее время околица Ибяны не существует; главные виновники из жителей преданы суду; остальные, по распоряжению правительства, переселены на жительство в отдалённые губернии России. Командовавший войсками первого отдела Ковенской губернии, по приказанию главного начальника края, уничтожил до тла означенную околицу; принадлежавшая шляхте земля отдана под застройку 32 семействам старообрядцев; в том числе получили надел и осиротелые по повешенных. Чтобы уничтожить всякое воспоминание о следах существования крамольной околицы и совершившимся неслыханом злодеянии в её окрестностях, возводимое старообрядцами селение по воле генерал-губернатора М.Н.Муравьёва, названо Никольской Слободой. Под каждый двор отведено по 10 десятин земли; в пособие отстраивающимся отпущен бесплатно лес и по 100 р. На семью из штрафных сумм, собранных с участвовавших в мятеже.



*) В Новой деревне, находившейся в четвёртом стане Ковенского уезда, считается 8 дворов старообрядцев, числом до 40 душ обоего пола; кроме того, по распоряжению начальства, для большей безопасности, перешли туда же на время смут в край старообрядцы из ближайших односелий. Нужно знать, что старообрядцы, не имеющие своей оседлости, большей частью брали у разных помещиков по нескольку десятин земли неудобной заросли, с условием разработать её под хлебопашество, а потому многие из них проживали в односельях (пасеках) между лесами. На такие-то односелья и нападали мятежники.




_{Граф Михаил Николаевич Муравьёв-Виленский (1796-1866),
Виленский генерал-губернатор с 1 мая 1863 г. по 17 апреля 1865 г.}

«8 ноября 1863 г., в день ангела графа Михаила Николаевича Муравьёва горожане Вильны, желая выразить благодарность тому, кто в течение нескольких месяцев успел водворить в крае спокойствие и гражданский порядок, обратились с ходатайством разрешении подписки для сооружения церкви во имя св. Михаила Архангела, с тем, чтобы в этой церкви приносить молитвы о Михаиле Николаевиче. и об упокоении всех павших жертвою мятежа. Приняв с сердечной благодарностью заявление сочувствия к его деятельности, граф Муравьёв сказал, что желал бы на жертвуемые деньги возобновить в подобающем величии один из древнейших храмов Вильны – Николаевскую церковь… Пожертвований на возобновление Николаевской церкви поступило столько, что губернский церковно-строительный комитет нашёл возможным при работах по возобновлению сей церкви пристроить к ней и часовню во имя св. Архистратига Михаила…


_{«Часовня сия во имя св. Архистратига Михаила воздвигнута в 1865 году во время возобновления церкви св. Николая, в благодарность начальнику северо-западного края Михаилу Николаевичу Муравьёву за водворения в крае спокойствия и гражданского порядка»}

Прекрасное внутреннее устройство часовни и имена святых, изображенных на иконах, напоминая имена членов семейства покойного графа Михаила Николаевича, возбуждают невольно память прошедшего и особенно живое чувство благодарности Господу Богу, который пособил покойному быстро умиротворить край и тем сохранить для Отечества множество жизней…
На левой стороне входа в часовню вырезана надпись: «Часовня сия во имя св. Архистратига Михаила воздвигнута в 1865 году во время возобновления церкви св. Николая, в благодарность начальнику северо-западного края Михаилу Николаевичу Муравьёву за водворения в крае спокойствия и гражданского порядка»

(«Виленский вестник». Ноябрь 1869 г. Сейчас на том месте находится другая надпись)



http://sojuzrus.lt/rarog/publicistika/2451-pamyati-ubiennyh-pravoslavnyh-v-okolicah-kovny.html

[Александр Васильевич]

ДМИТРИЙ СКВОРЦОВ

К годовщине Второго польского восстания – колыбели украинства

Пока историческая Россия разделена, восстание 1863 года можно считать победным


_{Патруль польских улан во время январского восстания 1863 г. Художник Ян Богумил Розен.}

23 января – годовщина Польского восстания в России 1863-1864 годов. Сразу отметим, что к поглощению части Речи Посполитой у России были все основания. Во-первых, поляки и сами, начиная с захвата Киева в 1018 году и заканчивая захватом Москвы в 1610 году, назойливо домогались единения. А во-вторых, разделы Польши в конце XVIII – начале XIX вв. произошли в полном соответствии с международным правом того времени. 

Другое дело, было ли целесообразным для Москвы, возвращая исконно русские земли, прихватывать ещё и территории заведомо враждебных элементов. Да и не все-то русские земли вернули. Александр I зачем-то оставил австрийцам Галицию вместо того, чтобы отказаться от Варшавского герцогства. В итоге в Галиции австрийцы вывели из автохтонных русских первые поколения антирусских, и сделано это было с помощью польских подданных Российской империи.

Венский конгресс 1815 г., по которому, можно сказать, состоялся 4-й раздел Польши, проходил уже в преддверии эпохи формирования политических наций в Европе. А поляки и без того жили мечтой о возрождении государства. Однако у шляхты, подразорившейся в вековых попойках, собственных сил и средств для успеха путча не было. Требовались союзники, каковых решили заполучить… в лице бывших холопов – малороссов и белорусов. Для этого паны и попытались внушить бывшим подданным Короны, что те тоже поляки. Однако поражение 1-го польского восстания (1830 года) показало провал этой идеи. Малороссы и белорусы продолжали считать себя русскими.

Вступивший в 1855 г. на престол Александр II пытался удовлетворять росшее национальное чувство поляков, даруя Царству Польскому всё новые политические свободы. Царь-Освободитель амнистировал более 9 тыс. участников восстания 1830-1831 гг., снял запрет на издание многих польских авторов, включая Адама Мицкевича. Правительство обязалось ежегодно выплачивать почти 105 тыс. рублей католической церкви (на деле суммы бывали гораздо больше). За два года до нового восстания императорским указом Царству Польскому была дарована автономия, был создан государственный совет Царства, в пределах которого вводилось выборное местное самоуправление. В ответ же…

«Нужно уже давно перестать "посыпать голову пеплом" и, наконец, сказать правду о польском восстании 1863 года, – призывает глава витебской организации "Русский дом" Андрей Геращенко. – В советский период эти, с позволения сказать, "повстанцы" обелялись, а факты их зверств сознательно скрывались только на том основании, что они выступали против русского самодержавия». Писатель считает, что необходимо дать моральную и историческую оценку действиям «романтичных революционеров», которые «проявили варварскую жестокость с момента первых же нападений на русские гарнизоны и русских людей»: «...они резали ни в чём не повинных спящих солдат, которые были выходцами из простых крестьян, сжигали пытавшихся оказать им сопротивление заживо, отрезали части лица и тела у ещё живых».

«Зверства их, особенно к крестьянам, превосходят всякое воображение! – сообщал наместник Царства Польского великий князь Константин Николаевич (либерал, один из идеологов крестьянской реформы 1861 г.). – Они их вешают и режут беспощадно, даже жен и детей».

Второе восстание, как и первое, ставило целью не только отделение Царства Польского от Российской империи, но и «возвращение Руси и Литвы» (так поляки называли Малороссию и Белоруссию).

«Если вы не поклянетесь перед Богом в справедливой мести москалям, то лучше бы вам не родиться поляками», – возглашал в 1862 г. служитель унии из Холма. Не с тех ли пор берёт начало майданная речёвка «москаляку на гиляку»?


_{Листовка с пожеланиями: «Это ты, поп, будешь так висеть, если не исправишься!!!»}

А автор листовки «Мужицкая правда» Викентий Кастусь Калиновский «просвещал»: «Кто не перейдёт в унию, тот схизматиком останется, тот, как собака, подохнет, тот на том свете адские муки будет терпеть».

Кстати, расчёт мятежников на «мужика» заставил правительство после подавления восстания обратить внимание на русского крестьянина. В частности – на бедность православных приходов в западных губерниях, где все костёлы были каменными, тогда как среди православных храмов таковыми была только треть. В течение нескольких лет после подавления восстания на государственные и благотворительные средства были построены 98 православных храмов и отремонтированы 126.

«Мятеж закончился катастрофой, – пишет видный исследователь украинства Александр Каревин. – Сознавая себя русскими, малороссийские (и белорусские, позволим себе добавить. – Д.С.) крестьяне справедливо усмотрели в польском выступлении против русской власти угрозу собственным интересам. Вооруженные косами и вилами мужики, собравшись в отряды, бросились истреблять польских повстанцев. Фактически восстание было подавлено самим народом почти без участия армии. Часто, прибыв в какую-нибудь волость, где действовали мятежники, солдаты лишь принимали от населения связанных бунтовщиков и тела убитых повстанцев».

Крах польского движения в Малороссии и Белоруссии заставил поляков перейти к «плану Б».

Изложил этот план соратник руководителя 1-го Польского восстания князя Чарторыйского ксёндз Валериан Калинка: «Между Польшей и Россией живёт огромный народ, ни польский, ни российский. Польша упустила случай сделать его польским… Лучше [Малая] Русь самостоятельная, нежели Русь российская. Если Грыць не может быть моим, то да не будет он ни моим, ни твоим!»

По-военному обозначил новую задачу генерал польских повстанцев 1863 года Людвиг Мирославский: «Бросим пожар и бомбы за Днепр и Дон, в сердце России. Пускай уничтожат её. Раздуем ненависть и споры в русском народе. Русские будут рвать себя собственными когтями, а мы будем расти и крепнуть».

Малороссов назвали «украинцами». Впрочем, поляки-хлопоманы также мимикрировали под новых «украинцев», но тогда пожар раздуть не удалось. Иначе обстояло дело в отошедшей к Австрийской империи Галиции.

К этому времени в Австрии потерпел крах проект «рутенства», когда галицких русинов пытались убедить, что они отдельная нация, совершенно отличная даже от малороссов, не говоря уже о великороссах. Поэтому во второй половине 50-х пошли другим путём. Австрийцы признали родство русинов и малороссов (в конце концов, назывались же в XIV в. галицко-волынские земли Малой Русью), но отказали в имени русском «московитам». А у польских иммигрантов, массами бежавших в Галицию после подавления 2-го Польского восстания, уже было «обоснование» данным положениям.

Речь идёт о т. н. «туранской теории» выпускника бердичевской школы кармелитов Францишека Духинского. По этой «теории» малороссы – «отдельное племя» (не польское, но родственное ему), а вот великороссы – даже не славяне, а «отрасль племени туранского наравне с монголами». Это «отдельное племя» получило название «украинцы», и стало насаждаться украинство. Дальше были Львовские, Венские и Мармарош-Сигетские процессы, Талергофский геноцид, концлагеря в «Карпатской Украине», насильственная украинизация в УССР и самостийной Украине.

Получается, вожди 2-го Польского восстания отчасти победили? Пусть не в программе-максимум (впрочем, Холмская Русь отошла-таки Польше), но хотя бы в том, что «русские будут рвать себя собственными когтями, а мы будем расти и крепнуть»… Значит, чтобы окончательно справиться с последствиями катастрофы полуторавековой давности, нужно для начала хотя бы согласиться с тем, что «украинцы» – действительно русские.

https://www.fondsk.ru/news/2020/01/22/k-godovschine-vtorogo-polskogo-vosstania-kolybeli-ukrainstva-49949.html

[Александр Васильевич]

СВЯЩЕННИК АЛЕКСИЙ ХОТЕЕВ

Взгляд поляка на судьбу Белоруссии

“Ни у какого народа не видно было такого [как в Польше] растления нравов, такой наглости дворян..., такой нищеты в народе”



Одним из активных участников польского восстания 1863 года в Российской империи, на территории современной Литвы, был уроженец Волыни, офицер российской армии Сигизмунд Сераковский. За нарушение воинской присяги и руководство отрядом мятежников он был приговорён к смертной казни через повешение; приговор привели в исполнение 15 июня 1863 г. Останки Сераковского были торжественно перезахоронены в Вильнюсе 22 ноября 2019 года В польской литературе образ мятежника опоэтизирован, он изображается сказочным богатырём.

Тем больший интерес представляет записка Сераковского «Вопрос польский», рукопись которой была подана военному министру России Дмитрию Милютину в 1862 г., а потом опубликована в русском переводе в журнале «Русская старина» (1884 г., № 1, с. 48-60).



Примечательно, что главным предметом размышлений Сераковского является не Царство Польское, существовавшее тогда под скипетром российского самодержца, а «западные губернии», то есть современные Белоруссия и Литва. Сераковский старается обосновать два тезиса: превосходство «польской цивилизации» над формами жизни других славянских народов и иных западно-европейских стран, а также добровольность принятия польской цивилизации «передовыми людьми Литвы и Руси». И делает вывод, что польская миссия должна беспрепятственно продолжаться в границах Речи Посполитой 1772 года.

В чём же виделось превосходство «польской цивилизации» воспитаннику житомирской гимназии и выпускник юридического факультета Петербургского университета? Сераковский утверждал: «[В Речи Посполитой] политические права полноправных граждан, судебные учреждения, автономия провинций представляют столь высокую степень развития и выработанности, что даже в будущем они могут служить бесценной сокровищницей для других, в особенности славянских народов».

Однако нигде в Европе не разделяли такого взгляда на законы и порядки Речи Посполитой. Изображение её как страны свободы и права было недоразумением, распространявшимся в салонах польских патриотов. Старший современник Сераковского, известный французский социалист Прудон, специально изучавший историю Польши, написал в 1863 г. статью о польском вопросе, где так охарактеризовал времена «золотой польской свободы» XV‑XVI веков: «Польские историки с гордостью указывают на эту эпоху, тогда как ни в какое время и ни у какого народа не видно было такого растления нравов, такой наглости дворян, такого презрения к законам, такой нищеты в народе, как в эту эпоху. […] Не было ни полиции, ни юстиции, дворяне делали, что хотели».



Сераковский признаёт, что правами в Речи Посполитой обладали только шляхтичи, но при этом он находит способ возвеличить Польшу: мол, таких полноправных граждан было много, около миллиона, десятая часть жителей, в то время как даже в конституционной Франции первой трети XIX в. полноправных граждан едва наберётся 200 тыс. человек. Прямо передовая европейская держава! Однако послушаем Прудона: «[Польша] шла всегда вразрез с остальной Европой. В Англии аристократия сошлась со средним сословием, чтобы ограничить власть королей; во Франции король соединился в общинами, чтобы подавить волнующееся дворянство; в Германии, около императорской короны составилась конфедерация. Польша делала все напротив. Мнимая ее цивилизация в средних веках была не что иное, как восточная роскошь, ее литература – только контрафакт латинизма, ее республика – ...оперная декорация».

Особый упор делал Сераковский на то, что посредством «добровольных союзов» с другими народами Польша должна распространить свои передовые учреждения. Среди этих других народов – «мыслящие люди Литвы и Руси», которые признали благотворность шляхетских порядков и усваивали их со времён Городельского привилея 1413 г. Мол, неумеренные завоевательные планы короля Сигизмунда III помешали королевичу Владиславу занять в Смутное время престол Московского царства, но “передовые люди” в Москве в глубине души продолжали носить заветную мысль «соединить польско-литовский народ с российским, как вольный с вольным, как равный с равным».

Далеки же эти фантазии Сераковского от исторической действительности! Белорусский историк, профессор Петербургской духовной академии Михаил Коялович во время польского восстания 1863 г., готовивший свои лекции по истории западной России, указывал на деспотический характер господства шляхетскогво сословия над крестьянами. По справедливому замечанию Кояловича, не могло быть и речи ни о каком равноправном союзе народов в Речи Посполитой, раз даже на сейме не было равенства представителей от Польши и Великого княжества Литовского. Жестоким примером насилия стало и введение церковной унии в 1596 г.

«Что такое Западный край [Российской империи]? – писал Сераковский. – ...Всё, что думает об общественных делах, всё, что читает и пишет в Западном крае, – всё это совершенно польское. […] Польский элемент, польская цивилизация проникли в плоть и кровь жителей этого края». Сераковский настаивает на том, что поляки должны иметь полную свободу в Западном крае: польский и русский язык должны равно употребляться в официальной сфере (в делопроизводстве, суде, преподавании), на местном уровне вся административная власть должна быть отдана выборным местным представителям (тем же полякам), в смешанных семьях между католиками и православными вера детей должна определяться добровольным соглашением между родителями (российские законы того времени сдерживали распространение католичества через крещение детей из таких семей в костёлах). Кстати, допуская преподавание на «малороссийском» языке, Сераковский нигде не говорит о преподавании на белорусском, но считает, что наречия украинское и белорусское, «если не ближе к польскому, чем к великорусскому, по крайней мере, занимают между ними середину».

Знакомство с запиской Сераковского показывает, что и Белоруссию и Литву польский мятежник представлял в будущем ополяченными. И снова приведём слова Прудона, с возмущением писавшего, что Польша берётся уже управлять европейской политикой: «...Вызывает на бой Европу… скоро мы будем думать, рассуждать, решать только чрез посредство Польши», которая простирает свои «естественные границы» до Днепра и Двины, а дальше, мол, лежит азиатско-монгольская Россия, угрожающая «московитским вторжением». Надо отдать должное французскому писателю. Он видел дальше своего времени: политические фантазёры вроде Сераковского несут беды и своему, и другим народам.

https://www.fondsk.ru/news/2020/01/26/vzgljad-poljaka-na-sudbu-belorussii-49984.html

[Александр Васильевич]

СВЯЩЕННИК АЛЕКСИЙ ХОТЕЕВ

Белоруссия накануне восстания 1863 года – исторические параллели ко дню сегодняшнему

О психологии подготовки массового бунта



Начиная с августа, в Белоруссии каждый выходной день организуются шествия протеста против власти. Участники этих шествий называют их «акциями солидарности». У протестующих нет оружия, они не строят баррикады, есть только бело-красно-белые флаги химерической БНР и антипрезидентские лозунги. Ошибается, однако, тот, кто полагает, что «мирные» протесты такими и останутся. Не останутся! Примером тому  – события, готовившие польское восстание 1863 года в Белоруссии и Литве.

Участники и свидетели тех событий оставили любопытные воспоминания о том, что предшествовало восстанию.

Особый интерес представляют мемуары военного врача Ивана Васильевича Любарского (1832‑1901), изданные в журнале «Исторический вестник», и записки виленского чиновника Ивана Акимовича Никотина (1823-1890), напечатанные в журнале «Русская старина». Оба автора, выполняя свой гражданский и профессиональный долг, занимались одновременно изучением исторического прошлого Польши, Белоруссии и Литвы.

Оба мемуариста замечают разницу между убеждением, сложившимся в центральной России, что Белоруссия – край русский, и тем действительным положением вещей, при котором господствующее положение в белорусских и литовских губерниях занимали поляки.

Белорусами были крестьяне, православные священники, частично мещане. Все эти социальные группы находились в большой степени зависимости от ополячившейся местной шляхты, крупных и мелких землевладельцев, которые держали в своих руках органы дворянского самоуправления, суды, городские и уездные чиновничьи должности. Каменные костёлы высились повсюду на площадях городов и местечек, в них слышалась польская речь прихожан, звучала польская проповедь ксендзов. Православные храмы, едва видневшиеся среди деревянной застройки, своей простотой напоминали больше сараи, чем Божии храмы. Русские на этой территории империи были представлены высшими чиновниками в лице губернаторов и их ближайших помощников, а также расквартированными на западных границах войсками.

На заре реформ императора Александра II в местном культурном обществе, куда по статусу были вхожи русские офицеры, стали модными разговоры о «добрососедстве» поляков и русских. Проходили совместные культурные вечера с танцами, игрой в карты, обсуждением текущих политических новостей. Польская сторона неизменно проводила ту мысль, что все беды поляков и русских от немцев. Пруссаки, мол, захватили и удерживают коренные польские земли, немцы также занимают высшие должности в Российской империи, укрепились при дворе, направляют политику страны. Особенно подчёркивалось, что Россия должна сама, следуя высокому принципу объединения национальностей, воссоздать польскую государственность в её максимальных исторических пределах, то есть в границах Речи Посполитой до первого раздела 1772 года.

Так укоренялось недоверие к русскому правительству, утверждались польские притязания на белорусские, украинские, литовские земли.

Значительную роль в поддержке польских политических устремлений сыграла католическая церковь. Проповедники из Польши со страстью учили в костёлах о «богоизбранности» польского народа. Говорилось, что поляки всегда верны спасительной католической вере, но Богу было угодно провести их через суровые испытания – отдать под ярмо варварского и еретического (русского) правления. Однако приближается время, когда требуется возложить великие жертвы на алтарь возрождегния отечества. Среди молящихся пускались подносы для сбора подаяний на «милосердие»; собранные  средства расходовались на подготовку вооружённого мятежа.



Представители тайного революционного комитета рассылали в западные губернии эмиссаров, чтобы привлечь сторонников из шляхты. Представлялось, что в нужный момент из пределов Австрии и Пруссии на территорию польских губерний России вступят две польских армии, якобы готовых встать под ружьё волонтёров набралось 100 тысяч, а в центральных российских губерниях готовится антиправительственное восстание, которое отвлечёт русскую армию. Наконец,  дипломатическую, а если надо и военную поддержку восставшим полякам окажут Франция и итальянцы Гарибальди. Эти рассказы будоражили, волновали людей…

Накануне восстания распалённое воображение рисовало полякам поддержку всей Европы, самоуверенность делала их задиристыми. 15 февраля 1861 г. на русских солдат Низовского полка в Варшаве было совершено нападение. Поляки кидали в них камни, самые бойкие полезли врукопашную. В ответ прозвучали выстрелы, погибли пятеро из толпы нападавших. Пропагандисты восстания объявили общенациональный траур, а к лету 1861 года чёрные одежды стали одевать польки во всех городах Белоруссии и Литвы. Русских женщин, выходивших в разноцветных платьях, оскорбляли на улицах, обливали их одежды красками или кислотой. Дети польской шляхты надели национальные четырехугольные головные уборы – конфедератки; в костёлах служились многолюдные панихиды. Проповедники взывали к «небесному мщению», и службы заканчивались общим пением гимна «Ещё Польша не погибла, пока мы живём». Распространялись листовки, в которых русские представлялись последними варварами, ломающими католические кресты. При всяком удобном случае из открытых окон польских домов звучала «Мазурка Домбровского» со словами «Марш, марш, поляки. Бог дарует нам победу. Отчизна, восстающая из гроба, взывает к своим детям: кто мой сын, кто истинный поляк, пусть устремится в бой». Костёльные процессии устраивались не только по религиозным, но и по политическим поводам. Так, шествиями было отмечена годовщина Люблинского сейма 1569 года, объявившего о слиянии Польского королевства и Великого княжества Литовского в одно государство.



Постепенно, шаг за шагом готовилась почва для открытого вооружённого выступления против России. Выступление началось в Варшаве с внезапного нападения на русских солдат в ночь с 10 на 11 января 1863 года. Из Польши в Литву и Белоруссию начали прибывать вооружённые отряды. Мятеж был подавлен, но урок надо помнить: он состоит в том, что начинающиеся «безобидно» политические манифестации могут оборачиваться большой кровью.

https://www.fondsk.ru/news/2020/10/23/belorussia-nakanune-vosstania-1863-istoricheskie-paralleli-ko-dnu-segodnjashnemu-52109.html