Прот.Георгий Городенцев. Христианское учение о материи и материализм

[Александр Васильевич]

Протоиерей Георгий Городенцев 

Христианское учение о материи и материализм

Слово пастыря

В течение более чем семидесяти лет господства коммунистической идеологии нам весьма настойчиво внушали, что она основана на самой совершенной в истории человечества философии – материалистической. При этом все остальные философские системы объявлялись заблуждением и клеймились как порочный "идеализм".

Заметим, что, пожалуй, у большинства лиц, изучавших материализм в ходе этих обязательных ранее в СССР курсов "диамата" и "истмата", он уже тогда не только не вызывал энтузиазма по поводу знакомства с "самым прогрессивным учением человечества", но скорее оставлял впечатление чего-то чересчур казенного и пустопорожнего. Тем более сейчас, когда материализм перестал быть общепринятой догмой, так и хочется, лягнув его ногой и отправив куда-нибудь подальше, податься в "в светлые дали" идеализма. Ведь последний, как учили нас столько времени, естественный противник этой надоевшей коммунистической доктрины.

Однако не будем спешить. Сначала выясним: таким ли уж последовательными материалистами были коммунисты, как они о себе заявляли, а также немного проясним истину в связи с мнением, что христианство – это идеалистическое учение (как они его называли – "объективный идеализм").

Отвечая на первую часть этого вопроса, заметим, что сомнения в материализме коммунистов высказывались уже давно. Всегда, например, вызывало удивление, как это люди, склонные к материалистической философии, на деле проявили себя крайними идеалистами, пытаясь навязать нашему народу некое абстрактное учение (идею), совершенно ему чуждое, по которому он никогда не жил; да еще пролили ради реализации этой идеи столько крови?

Еще Ф.М. Достоевский устами старца Зосимы так оценил идеалистическую сущность бродивших в русском обществе социалистических идей (на почве коих и возник российский коммунизм): "Воистину у них мечтательной фантазии более, чем у нас. Мыслят устроиться справедливо, но, отвергнув Христа, кончат тем, что зальют мир кровью" [1].

Эти слова оказались настолько пророческими, что трудно приписать их одному Достоевскому: возможно, это был перифраз или цитата действительного в святоотеческом смысле этого слова пророчества одного из Оптинских старцев, с которыми Федор Михайлович был лично знаком и с которых написал образ старца Зосимы.

Уточним только, что если "у нас", то есть христиан, и есть "мечтательная фантазия", то есть идеализм, то она не является нормальной для христианина, а должна рассматриваться как серьезный грех, о чем говорит Священное Писание, давая весьма нелестную характеристику и угрожая наказанием неким "мечтателям": "Как Содом и Гоморра… подвергшись казни огня вечного, поставлены в пример, – так точно будет и с сими мечтателями, которые оскверняют плоть, отвергают начальства и злословят высокие власти" (Иуд. 1, 7).

Вообще в библейском контексте слова "мечта", "мечтательность" встречаются редко и всегда имеют негативный оттенок. Так, например, в книге пророка Иеремии первое относится к предсказаниям лжепророков, которые "возвещают видение ложное и гадания, и пустое и мечты сердца своего" (Иер. 14, 14; 23, 16); а апостол Павел, призывая христиан последовать смиренным, советует им не мечтать о себе (Рим. 12, 16).

Уже из этого небольшого обращения к Библии и к великому классику русской литературы и русской, тут можно согласиться с Н. Бердяевым, философии начинает вырисовываться несколько неожиданное для неверующих противопоставление христианства и идеализма – "мечтательной фантазии". И, наоборот, связь социалистических идей, следовательно, и коммунистической идеологии, происходящей из последних, с идеализмом. Если, конечно, понимать под последним не надуманное Лениным определение через то, что "первично и вторично", а общепринятое понимание его как чего-то отвлеченного от земной реальности и воспаряющего в идеальные выси и мечты, и именно их пытающегося воплотить в жизнь. И разве не соответствует последнему образ коммунизма, скажем, в книгах А. Платонова – наиболее реалистичного, если говорить о духовном реализме, художника социалистической революции в России, все творчество которого становится как бы развернутым выражение вышеупомянутого пророчества Ф.М. Достоевского.

У Платонова все герои – "мечтатели-фантазеры", а каждое действие – осуществление "мечтательной фантазии". Ведь как-то трудно отнести к материалистам, например, дон-кихота революции Копенкина; инженера-электрика мечтателя Николая Вермо, который "воображал себя паровозным машинистом, летчиком воздухофлота, геологом-разведчиком… и всяким другим организованным профессиональным существом, – лишь бы занять голову бесперебойными мыслями и отвлечь тоску сердца" [2]. Или старшего в артели рабочего Чиклина с его полным презрением к настоящему и почти религиозным благоговением перед будущим. Хотя официальная идеологическая доктрина, казалось бы, обязывает их всех быть материалистами: как назидательно говорят в завкоме еще одному герою Платонова – Вощеву, "счастье произойдет от материализма, товарищ Вощев, а не от смысла" [3]. Странное несоответствие, не правда ли?

Точно так же трудно отнести к выполнению предначертаний "исторического" материализма (и гораздо легче – "истмата") рытье гигантского и бессмысленного котлована, долженствующего послужить основанием "общепролетарского дома". Подобного рода работа – последствие очевидного идеализма, все того же мечтательного фантазерства организаторов и исполнителей социалистического строительства.

Если при этом учесть, что наша жизнь сейчас, как никогда более, напоминает этот недостроенный котлован, на эмоциональном уровне возникает вопрос: при чем же здесь материализм, когда все это чистейший идеализм?

Но дело не только в эмоциях, поскольку есть факты более строгого порядка, заставляющие нас думать так же. Тривиальнейшая вещь для изучавших диамат – один из аспектов философии Платона, который объявлялся отъявленным идеалистом, а его учение – крайне идеалистическим. Речь идет о знаменитой "пещере Платона", которую ортодоксальные марксисты-ленинцы уже давно превратили в философско-археологический памятник идеализма и куда вплоть до настоящего времени не переставали водить на экскурсии толпы студентов и прочих жаждущих получить желанный кандминимум. Правда, у некоторых слушателей на этих лекциях возникало сильное ощущение, что их идеологические мэтры кроме одной пещеры у Платона более ничего не знают, так как в подавляющем большинстве своем, по-видимому, его просто не читали.

Поэтому напомним им одну любопытную деталь, которую почему-то часто не замечают. Платон, которого они почитают основоположником философии идеализма, также является и основоположником философии социализма, теория которого излагается у него в двух диалогах: "Государство" и "Законы". Напомним и то, что учение о "пещере" также содержится в диалоге "Государство" [4], причем это отнюдь не случайное совпадение, так как теория "идеального" (социалистического) государства у великого древнегреческого мыслителя как раз и вытекает из его идеализма. Это государство есть всего лишь реализация на практике "вечных и единственно сущих" идей, предначертанных за входом в пещеру, "бледное отражение которых мы, бедные ее узники, прикованные к ней оковами, видим, как на экране, на стене, противоположной входу".

Как говорит об этом в своем солидном исследовании "Социализм как явление мировой истории" И. Шафаревич: "Заглавие "Государство" может показаться слишком узким для такого произведения. Тем не менее, оно вполне оправдано: вопрос об устройстве общества является центром, к которому прилагается и на примере которого иллюстрируется многообразие учения Платона. Познание идей блага и красоты необходимо для руководства государством, учение о бессмертии души и о посмертном воздаянии способствует выработке необходимых духовных качеств у его руководителей, справедливость должна быть положена в основу организации государства" [5].

Вообще необходимо отметить, что из этого труда И. Шафаревича следует полное соответствие социализма, "понимаемого как учение, призыв" [6] и идеализма не только у Платона, ибо Игорь Ростиславович приводит и другие примеры подобного рода на протяжении истории человечества [7]. И не случайно он называет такой социализм "хилиастическим". Ведь хилиазм (мечта о тысячелетнем Царстве Христовом на земле) осужден Церковью как ересь и является не более чем мечтой. Следовательно, представляет собой очевидный признак идеализма, что еще раз подтверждает тождество с последним "хилиастического социализма" во всех многочисленных примерах из истории у И. Шафаревича.

Почему же в таком случае марксизм-ленинизм, который также есть хилиастическое "учение, призыв", должен быть исключением из ряда этих многочисленных примеров и представлять, как они сами о себе заявляют, материализм?

И опять же, мы снова видим противостояние Церкви (объявляющей мечту о хилиазме – ересью), ее духовное сопротивление мечтателям-идеалистам, желающим воплотить эту мечту в жизнь. И это противостояние продолжается на протяжение всей истории хилиастического социализма, поскольку (это четко видно у Шафаревича) он был, как правило, присущ еретическим сектам, естественно являющимся противниками христианства уже по причине одной своей еретичности, начиная от николаитов (I в. по Р. Х.) и кончая анабаптизмом (XVI в.) [8]. В "Социализме как явлении мировой истории" так и называется целая глава: "Социализм ересей" [9]. Разумеется, наиболее сильно это противостояние выразилось во время развития социалистических идей в ХIХ и особенно ХХ веке, когда коммунисты в СССР воздвигли небывалое доселе гонение на Церковь. Так кто же в таком случае идеалист и кто реалист; кто реалистично смотрит на вещи и мечты, смотрит на них так, как они есть?

Но в чем же, выражаясь их языком, диалектическая причина идеализма коммунистов, постоянно декларирующих свой показной материализм? Она достаточно проста и происходит из метафизики последнего.

Рассмотрим ее, приняв в качестве эталона их "материализма" ленинское учение об этом предмете, изложенное в его популярной брошюре "Материализм и эмпириокритицизм".

Выбор источника исследования связан со следующими обстоятельствами: вообще говоря, Ленин никогда не был серьезным философом. Он и сам не особенно претендует на эти лавры, в частности, и в своем вышеупомянутом труде, называя себя в предисловии к первому его изданию лишь "ищущим в философии" [10].

Однако, во-первых, Владимир Ильич, надо отдать ему должное, обладал почти гениальной способностью доводить до крайности, а затем воплощать в жизнь чужие заблуждения. Что весьма наглядно проявилось и в его учении о материи, ложность которого у Ленина видна чрезвычайно рельефно. Во-вторых, важно то, что "великим философом" его сделали в СССР философы-ленинцы. И даже более того: сделали его учение, изложенное по-преимуществу в исследуемом сочинении, эталоном и сутью коммунистической "материалистической" философии. Вот как, например, они начинают свое предисловие к труду вождя: "Материализм и эмпириокритицизм" – главный философский труд В.И. Ленина. Его историческое значение состоит в дальнейшем развитии марксистской философии, в ответе на коренные философские вопросы, вставшие в тот период перед партией, в философском обобщении новейших достижений естествознания…" и т.д. [11].
И так это предисловие заканчивают: ""Материализм и эмпирикритизм" – великое произведение марксистской философии, имеющее огромное значение для овладения диалектико-материалистическим мировоззрением" [12]. Вот с этим-то "диалектико-материалистическим мировоззрением" мы, таким образом, и вступаем в полемику, критически исследуя "великое произведение марксистской философии".

МЕТАФИЗИКА МАТЕРИАЛИЗМА

Итак, согласно определению Ленина: "Материя есть то, что, действуя на наши органы чувств, производит ощущения; материя есть объективная реальность, данная нам в ощущении" [13].

Но это определение не материи, а вещества. И действительно, само слово "вещество" происходит от глагола "ведеть" (сравним: "ведун", "ведьма", "вещий", "вещество"), то есть "знать". О каком знании идет речь? О том, о коем еще Теэтет в беседе с Сократом сказал: "Знание – это не что иное, как ощущение" [14].

Ибо с помощью пяти наших чувств мы познаем мир; но не все сущее, а лишь то, что способны они познать. И то, что способны они познать, в здравой философии обычно называется веществом. Отсюда и корень этого слова от глагола "ведеть". Таким образом, вещество – это то, что ведомо чувствами, познаваемо ими; то, что (совершенно в духе определения Ленина) "действуя на наши органы чувств, производит ощущение"; это "объективная реальность, данная нам в ощущении".

В обыденной жизни мы также понимаем под веществом то, что можно увидеть, пощупать, ощутить его вес, вкус, цвет, запах и т. п., то есть то, что, как уже сказано, познается чувствами, "дано в ощущениях".

Такое определение вещества принято и в христианском богословии, которое делит весь сотворенный Богом мир на чувственный или вещественный, то есть тот, который может быть познаваем или ощущаем чувствами; и невещественный, то есть не подлежащий чувственному восприятию. В первое попадает, например, любое физическое тело, а во второе – душа, ангельские миры и т.п.

Следовательно, Ленин, определяя материю как то, что "действуя на наши органы чувств, производит ощущение; дано нам в ощущении", с точки зрения богословия, здравой философии и естественного опыта человека определил под ней вещество. Посмотрим теперь, какие же следствия происходят из этого интересного определения.

Первым делом необходимо признать, что ленинский материализм, понимая под материей вещество, является наиболее последовательным выражением субстанциальной теории устройства мира, более или менее четко сформулированной в рамках новой философии, а затем в течение длительного времени (вплоть до ХХ века) служившей основой новой натурфилософии, то есть науки. При всем многообразии и сложности этой теории суть ее достаточно проста и может быть выражена на основе нашего житейского опыта. Ведь все мы знаем: для того, чтобы что-нибудь построить, необходим первым делом материал. Если мы строим дом, этим материалом должен быть камень или кирпич; строим корабль – сталь или железо; лодку – дерево и так далее.

Исходя из этого простого опыта, создатели субстанциальной теории решили, что если бы мир был устроен так же, как и дом, то субстанцией для него был бы камень или кирпич; если бы он был устроен как корабль, то его субстанцией было бы железо; а если бы первыми началами мира, как считал Фалес Милетский, была вода, то именно она была бы субстанцией, – но, во всяком случае, мы совершенно точно знаем, что ни то, ни другое, ни третье, ни, наконец, "вода" Фалеса субстанцией не является. Зато из всего вышесказанного легко сделать вывод, что последняя – это материя, понимаемая как материал мира; это то, из чего создан мир. Заметим, что субстанциональная теория является не ахти каким открытием в философии. Так еще древнегреческие мудрецы-язычники, не знавшие христианского учения о творении мира, но зато не хуже строителей "новой философии" умеющие подмечать из чего состоят дома, корабли и лодки и делать из этого метафизические выводы, также считали, что космос создан из какого-то материала.

Как говорит об этом Аристотель: "Большинство первых философов считало началом всего лишь одни материальные начала, а именно то, из чего состоят все вещи, из чего как первого они возникают и во что как в последнее они, погибая, превращаются, причем сущность хотя и остается, но изменяется в своих проявлениях… Относительно количества и вида такого начала не все учили одинаково. Фалес – основатель такого рода философии – утверждал, что начало – вода… Анаксимен же и Диоген считают, что воздух первее воды, и из простых тел преимущественно его принимают за начало; а Гиппас из Метапонта и Гераклит из Эфеса – огонь…" и так далее [15].

Заметим и то, что субстанциональная теория своим духовным источником имеет неверие, кстати сказать, она и появилась во время кризиса веры на Западе и прогрессирующей там секуляризации мышления. Так как, отдавая дань опыту, этим самым чувствам и ощущениям, о которых мы столько много говорили, она противоречит христианскому учению о творении, ибо согласно последнему мир сотворен Богом из ничего, а ничто нельзя считать субстанцией и тем более материалом. И, естественно, создатели этой теории, как люди знакомые с учением христианской религии, знали об этом противоречии. Но предпочли по своему неверию то, что видимо и осязаемо через опыт, утверждение, что все сущее состоит из какого-то материала (субстанции), а не веру в то, что вся тварь приведена Богом в бытие из небытия.

Вот как не очень высоко оценивает умственный уровень мнений "первых философов" о несотворенности материи-вещества и этим критикует субстанциональную теорию новой философии, в сем пункте соответствующую данным мнениям, св. Василий Великий: "Их ввела в заблуждение скудность естества человеческого. Поелику у нас каждое искусство трудится над одним каким-нибудь веществом отдельно, например: кузнечное над железом, плотничное над деревами; поелику в сих искусствах иное есть материя, иное форма, а иное – производимое по форме, и вещество берется совне, форма же прилаживается искусством, а произведение бывает нечто сложенное из того и другого, из формы и из материи: то они рассуждают таким же образом и о Божием созидании, что форма дана миру премудростию Творца всяческих, а вещество имел Создатель совне, и произошел сложенный мир, который материю и сущность имел от иного начала, а очертание и образ получил от Бога. Вследствие сего они отрицают, чтобы великий Бог был полновластен при устроении всего сущего, представляют же Его как бы участвовавшим в складчину и малую только долю вложившим от Себя в бытие существ. Так они, по низости своих умствований, не могут досязать взором до высоты истины" [16].

Надо также сказать, что вышеназванные "строители" новой философии, в отличие от прямолинейного Ленина, не решались прямо назвать субстанцию веществом. А зря; ведь все вышеперечисленные претенденты на эту роль, например у древних греков – и вода, и воздух, и огонь – это, разумеется, вещество, ибо могут легко ощущаться чувствами.

Но у Спинозы субстанция – это Бог [17]. Спиноза правильно сообразил, исходя из библейского учения о творении мира из ничего, что другой субстанции в качестве материала мира не может быть, ибо кроме Божества нет ничего истинно сущего. Жаль только, он не поверил, что Бог сотворил мир не из материала, а из ничего, поэтому никакой первосубстанции нет.

Поскольку же у этого философа материалом мира оказывается "божественная субстанция", то у него получается жесткая пантеистическая система [18] со всеми ее недостатками. Так как, если поверить этой системе, то либо Бог, вопреки учению Библии, должен быть столь же несовершенным, как этот падший мир; либо мир должен быть признан вопреки фактам и, главное, факту существования в нем зла, столь же совершенным, как Бог.

(Продолжение следует)

[Александр Васильевич]

(Продолжение)

Несколько интереснее в этом плане философия Лейбница, пытающегося опосредствовать связь между Богом и субстанцией с помощью понятия монады, которая "есть не что иное, как простая субстанция, которая входит в состав сложных" [19].

Однако, и у Лейбница видны элементы пантеизма, когда, например, он учит, что "один только Бог есть первичное единство или изначальная простая субстанция. Все монады сотворенные или произведенные составляют его создания и рождаются, так сказать, из беспрерывных, от момента до момента, излучений Божества, ограниченных воспринимающей способностью твари" [20].

Забегая несколько вперед, необходимо сказать, что философия этих мыслителей в любом случае теоретически не смогла бы избежать пантеистической окраски при попытке детализации ими христианского учения о творении, так как они не смогли выйти здесь за рамки католической теологии, отрицающей учение православной Церкви о божественной энергии или действовании, единственно способное провести четкую грань в познании твари и Творца. Но не в пантеизме главная беда "монады", а в том, что практическое естествознание по мере углубления в природу вещей ничего "божественного" в монаде не обнаружило. О причинах этого нет смысла говорить в данной статье, так как у нас речь идет не о гносеологии, а о метафизике. И монада быстро превращается в корпускулу, молекулу, атом, то есть в объекты, начисто лишенные какого-либо религиозного значения.

Итак, В.И. Ленин, почитая вещество материей и отрицая за ней, то есть за веществом, какой-либо религиозный смысл [21], является наиболее последовательным выразителем субстанциальной теории строения мира, так как лучшего кандидата на роль субстанции, чем "секуляризированное" вещество, не придумаешь, доведя эту теорию до крайних логических выводов. И этим доводя ее, как мы сейчас увидим, до абсурда, чем на манер доказательства от противного доказывает ложность субстанциальной теории. Абсурдность ленинской гипотезы, во-первых, состоит в том, что, если, как он учит, материя – это вещество, то, следовательно, и все невещественное будет и нематериальным. Именно в этом истоки идеализма материалистов-ленинцев. И действительно, куда Владимир Ильич отнесет мышление, законы природы, время, наконец, – ведь они невещественны (то есть не постигаются чувствами, "не даны нам в ощущениях"), следовательно, по Ленину, и нематериальны.

Если же учесть, что, согласно христианскому учению, то сущее, что нематериально – нетварно, то есть божественно, и выходит, что у Ильича и его последователей любая их идея, проистекающая из их нечистого мышления – которое согласно вышесказанному, будучи невещественным, оказывается у них и нематериальным, следовательно, нетварным, следовательно "божественным" – как "божественная" или по крайне мере обладающая "божественными" полномочиями выше материи, поэтому должна управлять ею. Ведь все божественное выше тварного и управляет им. Поэтому, например, можно навязать свои завиральные идеи народу, заставив его жить по искусственным и нелепым законам.

И хотя материалисты многократно декларируют, что "природа (бытие) – первична, а дух (мышление) вторичен" [22] и в этом пытаются постулировать свой материализм, но философия – строгая наука и ее такими заклинаниями не обманешь. Нас ведь не интересуют эти казуистические и заплесневелые формулы, а ответ на простой вопрос: является ли все вышеперечисленное (мышление или разум, законы природы, время) материальным или нет? У Ленина – нематериально, так как невещественно. Отсюда, например, поклонение времени (под видом прогресса) как какому-то языческому божеству (Хроносу?) и всегда жизнь для будущего и ничего для настоящего – вспомним рабочего Чиклина и прочих строителей "Котлована".

И опять, разве это поклонение не является выражением крайнего идеализма? Ведь идея прогресса – это та же самая утопия, то есть идеалистическая мечта, с той только разницей, что желанный рай на земле располагают не в пространстве – как в "Утопии" Т. Мора на одноименном заглавию острове, – а во времени – в будущем. И было бы наивным полагать, что после августа 91-го мы избавились от психологии ленинского идеализма, основанного на мифе о материи-веществе и относящего к нетварному-божественному все, что выше последнего. Прекрасный пример современного идеализма такого рода в нашем обществе – увлечение всякими парапсихологическими явлениями: от экстрасенсов до летающих тарелок.

У бывшего советского человека, воспитанного на идеях ленинского идеализма, интерес ко всему этому носит явно сакраментальный характер, ибо все это выше вещества, так как относится к явлениям психического и пневматического порядка. Все это выше чистых ощущений и, как правило, не воспринимается ими. Следовательно, данные явления, согласно материализму, понимающему под материей вещество, оказываются у бывших наших сограждан (по причине их "материалистического" мировоззрения, которое пока еще никто не отменил) и нематериальными, то есть "божественными".

Отсюда и странная вера бывших советских людей в Бога. Сегодня ведь атеистов стало намного меньше, но православных – не намного больше, ибо многие переставшие быть атеистами просто верят, что, как они говорят, "там что-то есть".

И это "что-то", как видим, может быть весьма разнообразным – от Всевышнего до психотерапевтов; и в глазах наших полуверующих все в данном диапазоне обладает "божественными" полномочиями, так как выше вещества.

И надо сказать, что эта логика материализма, его, так сказать, "новая диалектика" – весьма опасна. Ведь если учесть, что и падшие ангелы, будучи духами, по природе выше вещества, эта логика ведет к их обожествлению, то есть к возникновению нового язычества, ибо святые отцы называли язычество в его крайних формах почитанием бесов как богов.

Во-вторых, абсурдность ленинской гипотезы заключается в том, что и ему, как Спинозе или Лейбницу, не удается избавиться в ней от элементов пантеизма, но в отличие от этих мыслителей сии элементы проецируются уже не на абстрактную и в чем-то даже возвышенную субстанцию, а на тленное вещество, что делает их вдвойне абсурдными.

Пантеистические элементы необходимы (хотя он и пытается свести их до минимума, постоянно декларируя свой атеизм) Ленину потому, что ему, как и создателям новой философии, надо как-то объяснить, откуда же взялась материя (субстанция, вещество) и где она реально находится. Поэтому ему приходится предположить, что она (субстанция-материя-вещество) неограниченна (бесконечна) во времени и пространстве.

Первое, то есть неограниченность во времени, означает пантеистический перенос на материю одного из свойств Божества – вечности (или несотворенности), тем более нелепый, что переносится оно на текучее и изменчивое вещество. Как говорит по поводу аналогичного этому по нелепости учения языческих философов св. Василий Великий: "Если материя не сотворена, то, во-первых, она равночестна Богу, как удостоенная тех же преимуществ (пантеизм). Но что может быть сего нечестивее? Бескачественное, не имеющее вида, крайнее безобразие, не получившую никакого образования гнусность (употребляю собственные выражения сих учителей) удостоить одинакового предпочтения с премудрым, всемогущим и прекраснейшим Создателем и Творцом всяческих!" [23].
И однако же удостаивают этого "предпочтения" да еще и как!

Не так давно, в начале 60-х годов, во время развязанного Н. Хрущевым очередного гонения на Церковь, умники из профессиональных атеистов любили задавать верующим следующий вопрос: если вы верите, что Бог вечен, несотворен и вообще не имеет начала, то почему же вы не можете поверить, что материя также несотворенна, обладает вечностью и безначальностью?

Не говоря уже о том, что этим риторическим вопросом, оперируя в нем богословскими категориями, они фактически признавали пантеистический характер своего материализма, мы можем легко дать им ответ, опираясь на ленинское определение материи как "объективной реальности, данной нам в наших ощущениях", то есть, опираясь на наш опыт (ощущений) о веществе.

Смешно и нелепо, и это знали еще древние греки, верить, что постоянно текущее, изменяющееся, все время исчезающее и появляющееся вещество может быть вечным, неизменным и не иметь начала. Ибо если, как сказал Гераклит, и часто любят повторять сами материалисты-ленинцы, "все течет, все изменяется" и "в одну и ту же реку нельзя войти дважды", то закон вещества – отнюдь не вечность, а нечто совершенно противоположное. И на фоне этих простых и самоочевидных истин современные научные открытия, опровергающие гипотезу о вечности материи (по данным науки, как известно, само мироздание не вечно; указывают даже приблизительное время его жизни) не более чем само собой разумеющееся подтверждение того, что философия, вместе с Гераклитом, и так уже знала давным-давно.

И обратите внимание на постановку вопроса: атеисты хотят, чтобы мы именно верили в их нелепости, так как в этот абсурд о вечности вещества, вопиюще противоречащий знанию, можно только верить. Но разве вера в очевиднейшую нелепость, в то, чего нет и не может быть, – разве это не явный признак идеализма?

По второму пункту – о бесконечности материи-вещества в пространстве – Ленин делает не очень разумное, зато очень самоуверенное предположение, что материя-вещество обладает бесконечной делимостью на манер какой-то чудовищно длинной матрешки; то есть вещество состоит из атомов, которые состоят из других частиц, те, в свою очередь, из более мелких… и так до бесконечности. Как говорит по этому поводу Владимир Ильич: "Электрон так же неисчерпаем, как атом, природа бесконечна" [24].

И надо сказать, что с этим электроном происходили пренеприятнейшие для материалистов вещи, ибо он, вопреки легкомысленному заявлению их вождя, не только не спешил оказаться неисчерпаемым, но в течение очень длительного времени вообще не хотел делиться и расщепляться. Помню забавный эпизод, произошедший в связи с этим в начале 70-х годов, когда мы студенты-естественники изучали квантовую механику. Преподаватель начал одну из своих лекций приблизительно так: "В.И. Ленин сказал: электрон также неисчерпаем, как и атом, – и мы свято верим в эти слова Ильича, но необходимо признать, что до сих пор расщепить электрон еще никому не удалось. Но мы верим, что он, несомненно, будет расщеплен! И ленинские слова будут доказаны".

Конечно, эта проблема бывшей советской науки, вынужденной сообразовывать свои факты с идеологией, отошла в прошлое. Но трудности с элементарными частицами возникают не только у материалистов, а у всей субстанциальной теории строения мира. Так как эти частицы не только сами плохо подходят на роль простейших ("элементарных") кирпичиков вселенной, но, что еще хуже, трудно не только сказать из каких же кирпичиков состоят они сами, но вообще возникают сомнения в целесообразности такого вопроса.
Но если материя – это не субстанция и не вещество, то что же она такое? Как учит об этом предмете христианство?

ХРИСТИАНСКОЕ УЧЕНИЕ О МАТЕРИИ

В христианском учении (особенно в схоластике) применяются понятия "субстанция", "материя", но совсем не в том смысле, в котором их использовала субстанциальная теория.
Для уяснения смысла употребления данных терминов в христианстве обратимся к "Философским главам" замечательного творения св. Иоанна Дамаскина "Источник знания", который по интересующему нас поводу говорит следующее: "Сущее есть общее имя для всего существующего. Оно разделяется на субстанцию и акциденцию. Субстанция есть нечто самое важное, так как она имеет существование в себе самой, а не в другом… Субстанция есть подлежащее, как бы материя вещей… Определяют же субстанцию таким образом: субстанция есть самосущая вещь, не нуждающаяся для своего существования в другой" [25].

Как видим, здесь "субстанция" – "самосущая вещь", а не материал. Но интересно и другое. Мне уже приходилось писать (также, кстати сказать, по поводу другой части этого же творения св. Иоанна Дамаскина) о том, как теологизация мышления оказывает влияние на перевод. Так и в данном издании "Философских глав" легко заметить, что термин "? ? ? ? ?" обычно переводимый в православии как "сущность", здесь переводится как у схоластов – "субстанция". Таким образом, более православный перевод этого понятия (как "сущность") еще более удалит нас от понимания сего слова в контексте субстанциальной теории. Однако, в данном случае и первый перевод оказывается богословски оправданным, так как показывает постепенную трансформацию понятия "сущность" в понятие "субстанция", а затем в материал вещей – вещество. Трансформацию, проходящую от Аристотеля (на основании которого создавались "Философские главы") через схоластику, которая также широко использовала учение этого древнегреческого мыслителя, но за счет одного только перевода уже абстрагировала понятие "субстанция" от понятия "сущность". Наконец до новой философии и натурфилософии (науки), деятели которых Аристотеля, как и схоластику, не любили, поэтому, позаимствовав у них термин "субстанция", вложили в него свой, более вещественный смысл.

Понятно, однако, что и у св. Иоанна Дамаскина, и у Аристотеля, и у схоластов ? ? ? ? ? -сущность-субстанция совсем не то, что у натурфилософов; не вещество и не материал.

Например, Дамаскин говорит: "Субстанцией будет Бог и всякое творение, хотя Бог есть пресущественная субстанция" [26], – но, конечно же, нелепым было бы предположение, что святой мог подумать о Божестве как о чем-то вещественном или материальном. Аристотель: "О сущности говорится если не в большем числе значений, то, по крайней мере, в четырех основных, ибо и суть бытия вещи, и общее, и род считают сущностью всякой вещи, и наряду с ними четвертое – субстрат; а субстрат – это то, о чем сказывается все остальное, в то время как сам он уже не сказывается о другом. Поэтому, прежде всего надо точно определить его, ибо в наибольшей мере считают сущностью первый субстрат. А как такой субстрат в одном смысле обозначается материя [27], в другом – форма и в третьем – то, что из них состоит. Под материей же я разумею, например, медь [27a ]; под формой – очертание-образ; под тем, что состоит из обоих, – изваяние как целое" [28].

Но самый важный аспект этого учения для нас (на который следует обратить особое внимание, чтобы окончательно выйти из круга порочных идей о том, что материя – это субстанция, понимается как вещество) в том, что у Аристотеля она не вещество, а возможность или потенция: "Все, что возникает – естественным ли путем или через искусство – имеет материю, ибо каждое возникающее может и быть и не быть, а эта возможность и есть у каждой вещи материя" [29].

Как комментирует это учение великого мыслителя древности о форме и материи русский философ кн. С.Н.Трубецкой: "Всякий генезис есть переход от возможного к действительному; он предполагает эти два понятия. Поэтому генезис, вообще мировой процесс генезиса предполагает, с одной стороны, изменяющийся, становящийся субстрат, как пустую возможность, потенцию всякого изменения, потенцию, которая сама по себе не имеет никакой определенной действительности, а с другой стороны он предполагает действующую энергию, полную идеальную действительность. Эти два понятия – суть основные понятия аристотелевой философии и проходят через всю последующую метафизику. Действительное, как форма Платона, и возможное, как материя, суть пределы генезиса" [30].

Для нас чрезвычайно важно и то, что учение Аристотеля о материи и форме – не только обычная философская доктрина; нет, оно признано (хотя и дополненное богословски) в православии. Ибо когда св. Иоанн Дамаскин употребляет термин "материя" [31], он разумеет его в аристотелевом смысле как потенцию (возможность), а не как вещество, ведь сами "Философские главы" – это значительное заимствование из Аристотеля и именно его концепция материи в них принимается и тем самым вводится в круг православного богословия. Причем последнее – богословски оправдано, так как признание этой концепции здравой не личное мнение Дамаскина: она признается другими святыми отцами.

Это видно, например, из следующих слов св. Григория Богослова: "Божество выступило из единичности по причине богатства, преступило двойственность, потому что Оно выше материи и формы, из которой состоят тела, и определилось тройственностью (первым, что превышает состав двойственности), по причине совершенства, чтобы не быть скудным и не разлиться до бесконечности" [32].

Как видим, св. Григорий Богослов говорит здесь о материи и форме между прочим (думаю, однако, говорит не случайно); но также видно, что он это учение не отрицает, признавая, скажем, что из сих двух "состоят тела".

(Продолжение следует)

[Александр Васильевич]

(Продолжение)

Точно также и св. Василий Великий, когда говорит о творении мира Богом, употребляет эти понятия ("материя", "форма"): "Бог, прежде нежели существовало что-нибудь из видимого ныне, положив в уме и подвигшись привести в бытие не сущее, вместе и помыслил, каким должен быть мир и произвел материю соответственную форме мира. Для неба отделил Он естество приличное небу, и в форму земли вложил сущность, свойственную земле и для нее потребную. Огню же, воде, воздуху [33] и формы дал, какие хотел, и в сущность их привел, как требовало умопредставление каждой из творимых вещей" [34].

Таким образом, и св. Григорий Богослов, и св. Василий Великий, согласно с Дамаскиным, не отрицают учение Аристотеля о форме и материи, понимая таким образом под последней потенцию или возможность. Следовательно, это учение, как почитаемое святыми отцами достаточно здравым, может считаться принятым православием. Хотя, как я уже сказал, принимать его следует с определенными богословскими оговорками, о которых, впрочем, будет сказано ниже. А пока посмотрим: какие предварительные выводы следуют из одного сего учения Аристотеля, признаваемого православием здравым.

НЕКОТОРЫЕ ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ВЫВОДЫ ИЗ УЧЕНИЯ О МАТЕРИИ И ФОРМЕ

I. Согласно этому учению одна и та же вещь может быть в одном случае формой, в другом – материей [35].
Скажем, если взять приведенный ранее пример Аристотеля, в котором: медь – материя изваяния, а очертание-образ – его форма, то можно продолжить это рассуждение и дальше. Ведь сама медь – это также форма, но по отношению к веществу, которое в этом случае окажется материей (в смысле потенции, возможности): оно, ведь, может быть не обязательно медью, но железом, глиной, водой, воздухом и так далее, то есть принимать различные формы.

Но продолжим далее рассуждать вслед за Аристотелем: и вещество – это форма по отношению к первой или чистой материи, и такой же формой по отношению к ней будут: мышление, законы природы, время, ангельские миры. То есть все это перечисленное – материально, хотя и невещественно, так как наряду с веществом представляет собой первичные формы материи.

Отсюда следует первая причина отсутствия идеализма у христиан: они в отличие от материалистов четко, на богословско-философском уровне, осознают, что все эти тонкие формы материи, несмотря на свою "тонкость", тем не менее – материальны, тварны. Поэтому христиане не испытывают никакого желания в порыве идеалистической мечтательности (а лучше сказать тонкого неоязычества – как у бывших материалистов) обожествить их. И не беда, что большинство православных не читали Аристотеля или святых отцов, использовавших его учение. Уже давно замечено, что и самые высокие догматы, а мы ведем речь далеко не о самых возвышенных предметах, способны оказывать влияние (при их принятии чрез веру) на самом низком уровне понимания. Поэтому даже простые верующие у нас сразу же понимают разницу между духовной жизнью в святоотеческом понимании этих слов и теми тварными "духовными ценностями" (искусством, наукой, светским образованием и т.п.), о которых нам часто твердят с экранов телевизоров и страниц газет и в которых идеалистически полагают идеальную (от слова "идея") основу спасения нашего общества. А эти ценности, как видим, оказывается – материальны.

II. Итак, согласно Православию, материя – это не вещество, а потенция или возможность. Что же касается вещества, то оно является материей не само по себе, а настолько, насколько обладает потенцией. И хотя в обыденной жизни мы привыкли, что именно оно является материей вещей (в виде материала), но это совсем не обязательно и далеко не всегда так.

В последнем, думаю, и заключается причина странного поведения элементарных частиц, о котором уже говорилось выше. Еще сравнительно недавно субстанциальная теория достаточно хорошо описывала физические явления. Вплоть до планетарной модели атома (установленной на основании опытов Резерфорда и усовершенствованной Бором) под материей достаточно удачно понимали субстанцию (или вещество), делимую на все меньшие и меньшие субстанциальные (вещественные) объекты.

Как шутили физики [36] по аналогии с "Домом, который построил Джек":

Вот атом, который построил Бор,
Это – протон,
Который в центр помещен
Атома, который построил Бор,
А вот электрон,
Который стремглав облетает протон,
Который в центр помещен
Атома, который построил Бор…" и так далее

Прекрасная иллюстрация приложения субстанциальной теории к микромиру, ведь и мы ранее, разъясняя эту теорию, приводили в качестве примера дом (здесь вместо дома – атом), как из материи (субстанции) построенный из какого-то материала, чаще всего кирпичей (здесь вместо кирпичиков – элементарные частицы).

Однако, на более простом уровне, уровне самих элементарных частиц, такие аналогии теряют смысл, так как нельзя же, в самом деле, исходя из некоторых известных реакций элементарных частиц и соображений субстанциальной теории, сказать, например, что протон состоит из самого себя и пиона, или решить, что тот же протон состоит из двух протонов и антипротона.

Итак, субстанциальная теория дает сбой на границах микромира. Думаю, такой же сбой она должна дать и на границах макромира, так как и в том, и в другом случае мы подходим к первой материи, которая, как это уже много раз было сказано, есть не субстанция или вещество, а потенция или возможность.

Отсюда и микрочастицы, как нечто более близкое к этой первой материи, есть не только субстанциальные или вещественные объекты, но и потенциальные. Поэтому у них наряду с некоторыми заданными свойствами (в той числе состоять друг из друга, что характеризует их как вещество) появляется и некоторая свобода (возможность или потенция) в поведении. И, несмотря на то, что они переходят друг в друга, не только трудно сказать, из чего же что состоит, но и вопрос этот в определенной степени теряет смысл. Отчасти из-за этого электрон не оказывается "так же неисчерпаем, как и атом, а природа избегает "бесконечности".

И эта "свобода в поведении" характеризует элементарные частицы уже как объекты потенциальные, то есть материальные не в смысле субстанциальной (тем более ленинской) гипотезы строения вещества, а в аристотелевом или христианском понимании материи как потенции.

НЕДОСТАТОЧНОСТЬ УЧЕНИЯ О МАТЕРИИ И ФОРМЕ; ЕГО БОГОСЛОВСКАЯ ОБРАБОТКА И ДОПОЛНЕНИЕ.

Однако, как уже было сказано выше, учение о материи и форме само по себе является недостаточным для объяснения всего сущего и нуждается в богословской обработке и дополнении. Эту недостаточность понимал еще Аристотель, когда говорил, например, что субстрат (материя) не способен сам но себе к возникновению или перемене. "Действительно, пусть всякое возникновение и уничтожение непременно исходит из чего-то одного или из большего числа начал, но почему это происходит и что причина этого? Ведь… не сам же субстрат вызывает собственную перемену… например, не дерево и не медь – причина изменения самих себя, и не дерево делает ложе, и не медь – изваяние, а нечто другое есть причина изменения" [37].

В чем же эта причина? В общем для богословия она понятна – это Бог. Но в каком смысле Бог является причиной всеобщего изменения "субстрата", и как, в отличие от последователей субстанциальной теории, избежать здесь пантеизма?

Аристотель, хотя и великий философ, этого не знал, так как будучи язычником, не был просвещен светом благодати Святого Духа. Как говорит св. Макарий Великий: "Души, украшенные знанием, разумом и острейшим понятием, суть якоже грады великие. Но надлежит смотрети, укреплены ли они силою Духа Святаго, да не како враги нападши разорят их. Премудрии бо века сего: Аристотель, Платон, Сократ, по искусству своему и знанию вещей были яко грады великие, но опустошены от врагов; зане Дух Божий не обитал в них" [38], так как "иное дело – проницательность, а иное свет" [39].

Согласно православному учению, этот нетварный свет Божества, то есть божественная энергия или действование, которого не знали язычники, и есть та причина, которая, по сути, приводит мир из небытия в бытие; есть суть бытия (жизни) мира, о чем Свящ. Писание говорит: "0 Нем бо живем и движемся и есмы" (Деян. 17, 28); и в другой месте: "В Том живот бе, и живот бе свет человеком" (Ин. 1, 4).

Нетварный свет (то есть энергия или действование Божества), таким образом, является тем третьим началом, наряду с материей-потенцией и формой, на которых зиждется все творение Божие, ибо Божество, как сказал св. Григорий Богослов, "выше аристотелевой материи и формы" и не признает ограничения двоичности, но Своей энергией делает мир троичным.

И эта божественная энергия в некотором смысле есть сущность вещей, точнее отношение вещей к божественной энергии (действованию) и составляет их сущность. Как подробно разъясняет это богословское положение св.Григорий Нисский: "В Божеском естестве изволению сопутственно могущество, и мерою Божия могущества служит воля. Воля же есть премудрость; и премудрости свойственно не незнать, как может произойти каждая вещь. А с ведением неразрывно и могущество, почему совокупно с тем, как познал Бог, чему должно произойти, воздействовала и творящая существа сила, приводя в действо умопредставленное, и вследствие ведения ни в чем не обманываясь, так что согласно и нераздельно с решением воли оказалось и дело. Ибо решение воли в Боге есть вместе и могущество наперед предъизволяющее, чтобы существа пришли в бытие и предуготовляющее поводы к осуществлению умопредставленного. Посему в деле творения должно представлять себе в Боге все в совокупности, волю, премудрость, могущество, сущность существ" [40].

Итак, согласно св. Григорию Нисскому, сущность существ неразрывно связана с могуществом Божиим или Его силой, то есть с божественной энергией (действованием), и так как все это "должно представлять себе в Боге в совокупности", то данная связь (или, как бы мы сказали, "отношение") и определяет сущность существ.

При этом, впрочем, не следует путать тварные сущности вещей с божественной нетварной энергией. Так, например, согласно современной науке сущностью воды можно считать ее химическую формулу – Н2О. Но очевидно, что эта формула вполне тварная вещь, а отнюдь не божественная энергия. Когда же мы говорим, что отношение или связь существ с последней составляет их сущность, то имеем в виду не химические или прочие их тварные формулы, но то, что сказал ап.Павел о связи всех существ с Богом: "О Нем бо живем и движемся и есмы" (Деян.17,28).

Энергия Божества (называемая часто благодатью), невидимая для ока плотского человека, не есть ни материя, ни форма вещей, однако может являться в первой или через вторую; как говорит св. ап. Павел: "Невидимая бо Его от создания мира твореньми помышляема видима суть, и присносущная сила Его и Божество" (Рим. 1, 20).

В этом вторая причина отсутствия идеализма у христиан, которые не презирают материю, так как и в ней может явиться действование Божества; и не превозносят одну лишь форму, которая может быть и лишена благодати Духа Святого.

Так христиане не восхваляют чрезмерно самих по себе тварных духов, то есть ангелов. Ибо хотя они по своей природе (силе, "знаниям, разуму и острейшим понятиям") куда выше вещества и овеществленного разума человека, "но надлежит смотрети, укреплены ли они силою Духа Святаго". Ибо те, которые укреплены ею, суть Ангелы Божии, а иные – демоны. Отсюда соответствующее отношение христиан к последним, а также к тем их действиям, которые сейчас активно производят они в миру через своих слуг, и которым (действиям) так удивляются и восторгаются вчерашние "материалисты" и атеисты, а ныне верующие, что "там что-то есть".

Учение о божественной энергии или действовании позволяет избежать пантеизма в понятии о творении. Как уже было замечено, если у Спинозы или Лейбница мир создается из божественной субстанции или природы, то он должен был бы оказаться единосущным Божеству.

Аналогией рассуждениям Спинозы или Лейбница был бы пример рождения человеком сына – ведь сын единосущен отцу, имеет одну природу с ним (оба по сущности и по природе – люди), рождается из природы отца.

Поэтому очевидно, что Спиноза и другие пантеисты путают здесь мир с Сыном Божиим, Господом Иисусом Христом, Который действительно единосущен Отцу, имеет единую с Ним природу. Еще яснее эта путаница выражается в пантеистической системе Филона (I в. по Р.Х.), который прямо называет мир "Вторым Сыном Божиим".

Что же касается православного учения о творении мира Богом, то здесь верна другая аналогия: человека, строящего дом. Ибо и человек, построивший дом, вкладывает в него нечто свое, но это нечто, разумеется, никак не природа, а действование (энергия). Ибо еще никто из людей не строил свой дом из себя самого, чтобы затем утверждать, что он и его дом одной природы; или, что его дом – это нечто ему единосущное, вроде сына. Поэтому мы и видим в красивом и благоустроенном доме мастера, то есть человека, у которого развито это действование (энергия) строить дома.

(Окончание следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание)

Но ведь эта энергия не прелагается в материл, то есть не становится камнем или деревом, не смешивается с ними.

Так и у Бога: Его творческая энергия не прелагается в материю и не смешивается с ней. И не случайно эта энергия Божия называется светом, ведь и свет, простой и единый сам в себе, приводит из тьмы, неведения к видению множество вещей, сам нисколько не смешиваясь с ними, не переходя в них, а оставаясь простым и единым по своей сути.

ПРИЛОЖЕНИЕ ПОНЯТИЯ О МАТЕРИИ, ФОРМЕ И ЭНЕРГИИ
К УЧЕНИЮ О ТВОРЕНИИ МИРА БОГОМ

Понятие о троичности творения позволяет пролить некоторый свет на учение о творении мира Богом.
Проблема для мышления здесь состоит, очевидно, в следующем: существует некоторое логическое противоречие в том, что Бог творит мир из ничего, ибо человеческое рассуждение, то есть логика, подсказывает нам, что из ничего ничто и не может быть.

Однако, через понятие о материи, форме и энергии, то есть через понятие о троичности мира, это противоречие преодолевается.

И действительно, довольно часто первая или чистая материя определяется как небытие. Так, например, рассуждали некоторые схоласты, там рассуждал С.Н. Трубецкой, у которого возможность, потенция (то есть материя) "сама по себе не имеет никакой определенной действительности" [41]. Или как более подробно говорит об этом он же: "Путем отвлечения всех возможных форм или видов бытия… мы доходим до понятия "первой материи". Это – нечто во всех отношениях неопределенное, неограниченное, всеобщий субстрат, чистая потенция, которая, в действительности никогда не существует отдельно от какой-либо форм" [42].

Если изобразить этот "путь отвлечения" от каких-либо форм на простом примере из области математики, то равенство 2х2=4 – представляющее собой некую арифметическую форму (произведение), оказывается существующим на фоне других возможностей типа: 2х2=5; 2х2=100 и т. п., являющихся в данном случае именно потенцией, или возможностью, то есть материей данной формы. Так, скажем, рассуждает ребенок, начинающий изучать математику. Ведь для него вероятность (возможность того, что 2х2=5 или 9х8=73) не совсем равна нулю, в чем легко могут убедиться взрослые, пытаясь разучить с дитятей таблицу умножения. В этом случае не связанное формальностями, то есть более чистое мышление ребенка оказывается на более высоком философском уровне (ребенок интуитивно производит материализацию мышления, приближая последнее к его природе), чем формализованное мышление взрослых, что воспринимается ими как ошибка ученика.

Ведь для мышления отрока, еще не успевшего воспринять все эти наши формальности, все эти формы, о которых рассуждают философы, начиная с Платона, не совсем понятно, а почему собственно 2х2 должно равняться 4, 9х8 – 72, а не каким-то другим числам?

Это и есть интуитивно проявляющаяся "критика чистого разума" (вспомним сомнение Декарта), и в то же время это то, что Трубецкой называет "путем отвлечения всех возможных форм или видов бытия", приводящего нас к понятию "первой материи". То есть ребенок на основании своего более чистого мышления констатирует материальность мира; или, если говорить о более узком нашем примере, – материальность таблицы умножении, которая воспринимается нами (взрослыми) лишь как чистая форма.

Итак, таблица умножения – материальна, ибо все те примеры на это действие (типа 9х8=73), которые мы воспринимаем как ошибочные, это ее материя. Однако, по-своему правы и взрослые, хорошо усвоившие формальную сторону этой таблицы (зазубрившие ее наизусть): 2х2 действительно равно 4, а не 5, 9х8=72, а не 73 и так далее.

Следовательно, 2х2?5, а 9х8?73, то есть так не есть, а таблица умножения существует потому, что не все произведения "не есть", а наоборот есть, существуют некоторые произведения (типа 2х2=4), которые мы и формализуем в виде (и с помощью) таблицы умножения.

Но давайте вслед за ребенком уберем эти формальности, то есть от формы перейдем к чистой или "первой" материи умножения. Что произойдет? Таблица умножения исчезнет, и вместе о ней исчезнет само умножение (по-видимому, со всей арифметикой впридачу), ибо если для нас будет все равно: 2х2=4 или 5 или 10 или 4000000 и т. п., то о какой арифметике может идти речь? Таблица умножения вместе с арифметикой переходит в небытие.

Аналогично этому и чистая материя мира – это небытие, ибо в этой материи, как в чистой потенции, должно быть возможно все: и 2х2=4, и 2х2=5 и т. п., и кентавры, и земля на трех китах, и черный снег, и громкий свет, и красный звук и так далее до бесконечности.

Но всего этого нет, или другими словами все это есть в небытии, и есть собственно небытие.

Таким образом, мы, исходя из понятия материи и формы, "путем отвлечения от всякой формы", вместе с Трубецким приходим к тому, что первая или чистая материя есть небытие.

Однако выше уже было сказано, что эти представления о двоичности мира (материя-форма) недостаточны. Мир – троичен, в нем еще действует энергия Божия, являющаяся его третьим и главным началом. Ибо сущность вещей некоторым образом не в них самих (не в материи или форме), а в некотором смысле в Боге, то есть определенным образом в Его энергии, действовании. Как говорит об этом св.Григорий Нисский: "В Деле творения должно представлять себе в Боге все в совокупности… могущество, сущность существ". Поэтому вопреки Трубецкому первая материя не превратится в (как он говорит: "нечто во всех отношениях неопределенное, неограниченное") небытие, а есть по сути творение Божие, точнее результат самого первого явления во вне творческой энергии Божией; в первую очередь – всемогущества Творца (ибо и всемогущество есть энергия Божия). В самом деле, не сама же по себе материя (потенция, возможность) может все, может быть всем ("не сам же субстрат вызывает собственную перемену… и не дерево делает ложе, и не медь – изваяние"), а потому, что Бог – всемогущ; Он, а не материя, может все. И правы философы, когда, без учета энергии Божией, считают, что первая или чистая материя – это ничто. Ибо пока не действует энергия Творца, материи нет, а есть небытие. Но как только является во вне, в том таинственном начале, о котором говорит Моисей (Быт. 1, 1), действование Божие, главным образом Его всемогущество, небытие перестает быть небытием и становится потенцией или материей, готовой послушно исполнять любое желание Творца.

Итак, мы видим, что то, что логически казалось нам без Бога, точнее без учета Его энергии чем-то неопределимым для логики ("неопределенное, неограниченное" – Трубецкой), то есть небытием, при понятии о действовании этой энергии становится логически чем-то вполне определенным (потенцией, материей). Таким образом, в учении о творении Богом мира из ничего преодолевается основное логическое противоречие, состоящее в том, что уму кажется необъяснимым: как ничто может быть хотя бы чем-то. Оказывается может, – у Бога, ибо у Бога все возможно.

Замечу, что схема преодоления этого противоречия не является одной только философией, а соответствует учению Священного Писания и Священного Предания. Легко, например, заметить, что эта схема очень близка к толкованию св. Григория Нисского на слова Библии "земля же бе невидима и не устроена". Вот это толкование: "А из сего явствует, что все уже было в возможности (материи, потенции – согласно нашему определению) при первом устремлении Божием к творению, как бы от вложенной некоей силы (думаю, св. Григорий говорит здесь о энергии Божией), осеменяющей бытие вселенной, но в действительности не было еще каждой в отдельности вещи. Ибо сказано: "земля бе невидима, и не устроена"; а сие тоже значит, как если бы сказать: земля и была, и не была, потому что не сошлись в ней качества [43]. Совершенно аналогично этому и мы несколько выше говорим о материи, что она как бы и была, и не была. Впрочем, этих рассуждений, представляющих приложение понятия о троичности мира, может быть достаточно много. И если уж мы коснулись примера на таблицу умножения, то и здесь с помощью этого понятия, думаю, можно было бы получить нечто значительно более интересное, чем единица по арифметике за первый класс. Однако все эти рассуждения выходят за пределы темы данной работы, которую можно было бы на этом закончить.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Ф.М.Достоевский. Братья Карамазовы. М., 1985. с.206.
2. А.Платонов. Ювенильное море. Избранное. 1990. с.6.
3. А.Платонов. Котлован. Там же, с.73.
4. Платон. Государство. Кн. 7-я. Сочинения в 3-х томах. Т.3. Ч.1. М., 1971. с.321-322.
5. И. Шафаревич. Социализм как явление мировой истории. М., 1991. с.20.
6. Там же. с.15.
7. Там же. с.14-174.
8. Там же. с.30-109.
9. Там же. с.33.
10. В.Ленин, Материализм и эмпириокритицизм. Предисловие к первому изданию. Полное собрание сочинений. Изд. 5-е, Т.18, М., 1961, с.11.
11. Предисловие Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Там же. с.II.
12. Там же, с.ХХII.
13. В.Ленин. Цит. соч. с.149.
14. Платон. Теэтет. Сочинения в 3-х томах. Т.2. М., 1970. с.237.
15. Аристотель. Метафизика. Кн.1. Гл.3. Сочинения в 4-х томах. Т.1. М.,1976. с.71-72.
16. Св.Василий Великий. Беседы на шестоднев. Творения. Изд.3-е. Ч.1.М., 1891.с.23-24.
17. "Кроме Бога никакая субстанция не может нет существовать, ни быть представляема". Б.Спиноза. Этика. Избранные произведения. М., 1957, с.372.
18. У Спинозы Бог оказывается "имманентной причиной (всего), а не Действующей извне, так как Он все производит в Себе Самом, а не вне Себя, и вне Его вообще ничего нет", (Краткий трактат о Боге, человеке и его счастье. Там же. с.96), – типичное кредо пантеизма.
19. Г.В.Лейбниц. Монадология. I. Антология мировой философии. Т.2. М., 1970, с.450.
20. Там же. 47. с.457.
21. Например; "Раз вы отрицаете объективную реальность, данную нам в ощущении (то есть материю), вы уже потеряли всякое оружие против фидеизма". В.Ленин. Цит. соч. с.365.
22. Там же. с.98 и др.
23. Св.Василий Великий. Цит. соч. с.23.
24. В.Ленин. Цит. соч. с.277.
25. Св.Иоанн Дамаскин. Источник знания. Философские главы. Гл.IV. Полное собрание творений. Т.1. СПб. 1913. с.53.
26. Уточним сразу, чтобы не путать у Аристотеля материю с веществом, что, как и говорилось выше, древние греки умели наблюдать, из чего состоят предметы и также создали свою простейшую "субстанциальную" (или лучше сказать вещественную) теорию строении мира, которая была прекрасно известна этому мыслителю (выше она и приводилась нами в изложении именно Аристотеля) и к которой он относился критически, замечая: "Исходя из этого (то есть из данной теории) за единственную причину можно было бы признать так называемую материальную причину. Но по мере продвижения их (создателей этой теории) в этом направлении сама суть дела указала им путь и заставила их искать дальше. Действительно, пусть всякое возникновение и уничтожение непременно исходит из чего-то одного или из большего числа начал, но почему это происходит и что причина этого? Ведь как бы там ни было, не сам же субстрат вызывает собственную перемену; я разумею, что, например, не дерево и не медь – причина изменения самих себя, и не дерево делает ложе, и не медь – изваяние, а нечто другое есть причина изменения. А искать эту причину – значит искать некое иное начало, (а именно), как мы бы сказали, то, откуда начало движения". Аристотель. Цит. соч. с.72.
Итак, как видим, сам Аристотель не отождествляет материю с Божеством.
28. Аристотель. Цит. соч. с.189.
29. Там же. с.198.
30. Кн. С.Н.Трубецкой. История древней философии. Ч.2. 1906. с.72.
31. Св.Иоанн Дамаскин. Цит. соч. с.53.
32. Св.Григорий Богослов. Слово 22. Творения. Т.2. М., 1843. с.222.
33. Обратим внимание на то, что св.Василий Великий перечисляет те же вещи (воду, воздух, огонь) и в том же порядке, что и Аристотель в его описании (уже нами приводившемся) "вещественной" теории строения мира у древних греков (Фалеса, Анаксимена, Гераклита и др.).
Разумеется, это не случайность, а подчеркнутая критика. Совершенно очевидно: великий Каппадокиец, говоря о том, что этим трем (воде, воздуху, огню) дал формы и привел их в сущность Бог, отрицает, таким образом, воззрения первых языческих философов о вещественных первоначалах мира, понимая, следовательно, как и Аристотель, под материей отнюдь не вещество.
34. Св.Василий Великий. Цит. соч. с.24.
35. Кн. С.Н.Трубецкой. Цит. соч. с.73.
36. "Физики продолжают шутить". М., 1968. с.202-203.
37. Аристотель. Цит. соч. с.72.
38. Преп.Макарий Великий. Духовные беседы. Ч.1. М., 1851. с.145.
39. Преп.Исаак Сириянин. Слова подвижнические. Творения свв. Отцов в русском переводе. Т.23. М., 1854. с.90.
40. Св.Григорий Нисский. О шестодневе. Творения" Ч.1-я. М., 1861. с.90.
41. Кн. С.Н.Трубецкой. Цит. соч. с.72.
42. Там же.
43. Св.Григорий Нисский. Цит. соч. с.21.

http://www.rusk.ru/st.php?idar=113172