Константин ЧеремныхСТРАХ, ОПЕРЕЖАЮЩИЙ РАСЧЕТ. Часть 1Симпатии Европы к Бараку Обаме – отражение слабостей самой Европы
ДИТЯ ОТБОРА
Пути Пигмалионов неисповедимы. Никто не объяснит, что руководило Бобом Эзрином, пионером психоделического рока, когда он разглядел в 33-летнем Венсане Фурнье будущую рок-звезду Элиса Купера. Таким же таинственным чутьем Юрий Айзеншпис угадал немереный потенциал в совсем еще не сформированном юноше по имени Дима Билан, а Дэвид Аксельрод – в иллинойсском сенаторе по имени Барак Обама. Братья Стругацкие, создавая образ доктора Голема в «Гадких лебедях», только нарисовали сам типаж политического Пигмалиона, но тоже не объяснили эту тайну. Можно лишь предположить, что «угадывание» лежит за пределами психологии – скорее, в области улавливания особых энергетических характеристик.
Еще когда Барака Обаму не успели разглядеть пигмалионы от Демпартии, американские мамы, белые и цветные, приводили к нему предположительно увечных детей, которые от одного общения с сенатором упорядочивались в поведении и вроде как даже выздоравливали. Наших соотечественников это не удивляет: у нас была волшебница Джуна, похвалявшаяся, что может вылечить не то что паралич, а эпилепсию и шизофрению (это автор лично слышал из ее уст); у нас был доктор Кашпировский, своими телепроповедями у одних вызывавший яктацию, а у других припадки; был Чумак, особым образом колдовавший воду; был Столбун, обещавший спасение от алкогольной зависимости посредством опрыскивания заднего прохода самих больных и их родственников; был, наконец, сектант Грабовой, обещавший поднять из праха бесланских школьников. И нетрудно догадаться, что все эти имена и персонажи живы в нашей памяти именно потому, что возникали на фоне общенациональных психологических травм, идейных крушений и коварных иллюзий.
Бараком Обамой заинтересованные промоутеры тоже занялись не в какое-то время, а в пору психологического слома широкой американской аудитории – еще до обвала рынков, но уже на фоне провальной войны, обнажившей дефицит американского идеологического авторитета; на фоне катастрофы Нового Орлеана, обнаружившей запущенность инфраструктуры вместе с аморализмом среднего провинциального жителя, вместо помощи соседу ударившемуся в бесстыдное мародерство; на фоне безнадеги некогда индустриальных городов; на фоне ежедневного стыда граждан за неотесанность ими же избранного президента.
Имя Обамы, род матери которого восходит к президенту Конфедерации мятежных штатов Юга Джефферсону Дэвису, разумеется, входило в негласный список возможных кандидатов где-нибудь в самом его конце – но пиарщики большого калибра с профессиональным чутьем не только на личность, но и на спрос на нее, выбрали именно его, а не смазливо-пустопорожнего Эдвардса. Точно так же другие профессионалы, отбраковав двух вальяжных брюнетов с Восточного побережья и занудного, герметически закупоренного в сюртук мормона, избрали не просто консерватора по вкусам, а консерватора по человеческому материалу, человека с настоящим, тяжелым военным опытом, а затем отыскали ему в помощь живой мотор в лице феерической Сары Пэйлин. Выдвижение неистовой «хоккейной мамы» на вторую госдолжность было столь же беспрецедентно, как выдвижение чернокожего – на первую, но после отбраковки многих они нашли в конце списка нестандартную, но единственно «работающую» кандидатуру.
В отличие от обслуги идеологического отдела ЦК, не придумавшей в 1983 году альтернативы умирающему Черненко, американское пиар-сообщество в предчувствии грозы искало капитана корабля – личность, способную убедить и мобилизовать общество. Искало, разумеется, только по сочетанию внешнего образа и энергетического заряда – остальные параметры, вроде интеллекта и веры, для пигмалионов значения не имеют.
Нестандартный выбор американских политтехнологов, а судя по праймериз, и самой Америки – одна из специфических черт этой кампании. Другое специфическое обстоятельство состоит в том, как двух кандидатов воспринимает остальной мир. Как видно и по публикациям в ведущих изданиях, и по устным свидетельствам и оценкам, европейская публика очаровалась одним из двух кандидатов.
Чем Барак Обама покорил сердца в том числе тех политиков и интеллектуалов, которым изнутри известна практика американских политтехнологий? И почему на Барака Обаму «запал» именно Берлин, хотя свой презентационный вояж он начал с Афганистана, затем вдоволь поколесил по Ближнему Востоку, заскочил в Париж и только после этого материализовался у символической точки падения Берлинской стены, лучше которой места встречи почему-то нельзя было придумать.
ЕВРОПЕЙСКИЙ ПИНОККИО
Европейцы считаются менее наивной и восторженной публикой, чем южные народы и чем даже американцы: в самом деле, в Европе нет аналога американского провинциала-«реднека», да и быть не может за отсутствием подлинного захолустья. И тем не менее, в американском кандидате-демократе здесь усмотрели некое чудо. И поверили, что именно он вернет Старому Свету некий утраченный комфорт, восстановив «особые отношения Америки и Европы».
О чем эта ностальгия? О временах Бреттон-Вудса или плана Маршалла, о том времени, когда в Западной Европе монтировались направленные на СССР ракеты, или же как раз о том периоде, когда рушилась Берлинская стена, а вместе с этой стеной и еще очень многое другое в мире?
Судя по месту встречи, последний вариант ближе к истине. И опять же можно понять, что в том ушедшем времени был особый дух не только в связи с долгожданным объединением Германии, но и с иллюзиями появления на свет какого-то нового мира после «холодной войны», после Стены. Коллективный европейский Пиноккио верил в некую сказку за стеной. Можно ли вернуть это ощущение порога сказки и уютно поплыть по ее тихим волнам, напрочь забыв о сегодняшних тяготах? Освободит ли афроамериканский волшебник всю западную цивилизацию от бремени расплаты за двадцать лет постиндустриального комфорта за счет остального мира?
Если восстанавливать по фрагментам то время, а точнее, весьма кратковременный исторический эпизод, когда рушилась Берлинская стена, бросится в глаза явное несоответствие между ностальгически образом и исторической реальностью. В ту пору у власти в Америке был республиканец Джордж Буш-старший – личность отнюдь не романтическая, до мозга костей спецслужбист, личность желчная, подозрительная, склонная к спонтанным перепадам настроения. Или он казался другим, когда требовал у союзников попавшие к ним в руки архивы Штази? Или восторг от краха СССР, как волшебные стекла Изумрудного города, наделял чудесными чертами лик «освободителя»?
После Буша-старшего был Клинтон – демократ, саксофонист, защитник меньшинств вплоть до их права служить в армии, в которой сам никогда не был. Может, с ним и ассоциируется нынешний не менее улыбчивый избранник Демпартии? В самом деле, в 1994 году Билл Клинтон провозгласил в Бонне стратегическое партнерство между Соединенными Штатами и Германией. Впрочем, когда Германия стала основным локомотивом создания общеевропейской валюты, тот же лучезарный бэби-бумер и романтический ловелас Билл Клинтон отправил тяжелые бомбардировщики бомбить Белград.
Американский левый публицист и философ Ноам Хомски, возможно, пристрастен в своей оценке Билла Клинтона – вероятно, проявляя к нему особые требования именно потому, что тот как бы выдает себя за своего, левого – однако вполне последователен. Клинтон, напоминает он, не только бомбил Югославию, отлично зная, что отталкивает от себя не только и не столько Кремль, сколько народ России, но и с саксофонистской легковесностью сделал вид, будто Михаил Горбачев не договаривался с госсекретарем Джеймсом Бейкером о непродвижении НАТО на Восток «ни на один дюйм».
Пристрастность левого философа, возможно, проистекает не только из фактуры, но и из идеологического восприятия. День принятия в ЕС и одновременно в НАТО новых восточноевропейских членов был намеренно приурочен ко Дню международной солидарности трудящихся. Понятно, что это было плевком в лицо всем искренним людям, не отмежевавшимся от левых убеждений лишь на том основании, что Советского Союза больше не было.
Барак Обама никого побомбить еще не успел. Он всего лишь заявил, что Америке следует поднапрячь силы в Афганистане, и обратил особое внимание на Пакистан. Конечно же, никто не сможет доказать, что из этой реплики материализовалась спецоперация по насаждению демократии с попыткой протащить в президенты Беназир Бхутто, а потом ее супруга. Но факт остается фактом: решение убрать утратившего лояльность Мушаррафа уже было принято, и не из-за Афганистана, а из-за сделки Исламабада с Пекином. Точно так же хорошо известно, что республиканцы «играли» в Пакистане с одной из фракций радикальных исламистов. С теми же исламистами, по своим причинам, привыкла иметь дело и объединенная разведка Пакистана.
Следует заметить, что Первез Мушарраф все эти расклады не мог не знать, но не остановился перед политическим риском. Еще года полтора назад ему уже было безразлично, кто победит на выборах в Америке – он просто не хотел с этой Америкой играть. Ему было надежнее с Китаем.
«ДУШКА» И «ГРУБИЯН»
В начале октября группа петербургских социологов, вернувшаяся непосредственно с американского предвыборного «поля боя», захотела поделиться своими наблюдениями с прессой. Из всего журналистского сообщества послушать их пришли второстепенные корреспонденты не более десятка изданий и сайтов. Такое вопиющее безразличие к судьбоносному избирательному процессу в крупнейшей военной державе мира вряд ли можно объяснить провинциальностью Санкт-Петербурга. Просто в российском медиа-сообществе сегодняшнего дня, как и в обществе в целом, сложился иммунитет к американскому авторитету, и стратеги NDI и IRI уже не являются властителями умов даже топ-менеджеров сдувшихся либеральных партий.
Зато для европейской общественности исход заокеанской дуэли глубоко и сущностно небезразличен. Несмотря на приумножение интеллектуалов и специалистов, настаивающих на экономическом и военно-политическом обособлении от Америки, влияние Вашингтона на европейском континенте остается стойким и разносторонним. Многие крупные политики Европы, если и не являются плодом творчества американских пигмалионов в свободное от основной работы время, но непременно, хотя и не всегда публично, согласуют свои карьерные планы с вашингтонскими консультантами. И зачастую даже по напряженному выражению их лиц, когда из Госдепа приезжает очередное официальное лицо, угадывается не только интеллектуальная, но и глубоко персональная зависимость от «начальства» западного мира, в особенности когда это «начальство» может быть в курсе сомнительных трансакций как ради пополнения партийных финансов, так и ради развития рынков сбыта, в том числе в пресловутых «rogue states». И большинство из них может быть без труда подвергнуто взбучке с популярным напоминанием о том, что пока они за спиной дяди Сэма извлекают прибыль из сбыта товарных излишков в Иран, этот дядя не спит ночами, обеспечивая не только собственную, но и европейскую безопасность от потенциального «государственного терроризма».
Республиканские кураторы в этом отношении, разумеется, наиболее бесцеремонны. Европейские лидеры были в шоке, когда Дик Чейни явился на международные поминки жертв Освенцима в защитном комбинезоне. Чувствительную публику просто передернуло от столь явного намека на возможность превращения Европы в новое поле боя мировой войны. Казалось бы, это неприятие должно было сподвигнуть европейский истэблишмент на категорическое противодействие размещению противоракет в Чехии и Польше. Но, как легко просчитали республиканцы, в обстановке «благородного» гнева по поводу российской операции в Грузии один страх в душе европейского чиновника, почти рефлекторно, на подкорковом уровне, одержит верх над другим.
Говорят, что любовь и голод правят миром. Для психологического понимания логики европейских правительств к этим двум мотивам следует добавить – и поставить выше первых двух – генерализованную эмоцию страха. И хотя Пакистан и Таиланд в представлении европейца находится в некоем ином мире, судьба лидеров этих стран, осмелившихся пойти поперек инструкций Белого Дома, заставляет европейские головы вдавливаться в плечи.
Казалось бы, Джон Маккейн должен вызывать самую большую тревогу у русских: как-никак он обещал прогнать Россию из состава «восьмерки», а взамен пригласить Индию. Но сама военная выправка ветерана вьетнамской войны, несмотря на его 72-летний возраст, вызывает столбняк именно в Европе. В самом деле, ветеран может принудить «старую Европу» к недобровольному соисполнению интернационального долга на Востоке. И может быть, не только в Ираке и Афганистане, но и в Иране. А в эту страну очень не хочется ехать – не потому, что неприятна грязная работа и тем более подчинение чужим интересам, а просто дискомфортна эта война, неприятен вид ее обгорелой изнанки с просящими милостыню замурзанными смуглыми детьми. Вторая половина этого страха адресована ближайшему соседу – смуглому мужчине, торгующему овощами на улице. Поскольку этот мужчина, что бы кто ни говорил о толерантности и мультикультурализме, – чужой, пришелец, не интегрированный в обществе, «черный ящик», табула раса, и от него можно чего угодно ждать, и никакие ракеты в Польше здесь не в помощь, потому что неизвестность, живущая рядом, всегда опаснее.
Да, Польша, Польша... Маккейн, разумеется, будет продолжать притягивать к себе «новую Европу» в противовес «старой». И везде, разумеется, понатыкает ракет, в том числе у румын, которые со своим известным неумением следить за собой еще неизвестно как ими распорядятся. Начнут, к примеру, какую-нибудь неправильную, хотя, конечно, демократическую, войну с Украиной у самых европейских границ. Или категорически воспретят европейским структурам не только администрировать искусственную республику Косово, но и даже появляться на его территории без спецпропуска от начальника стратегической базы «Бондстил».
И наконец, полный шок европейского истэблишмента вызывает неистовая провинциалка Сара Пэйлин. Мало того, что эта дама чуть ли не с восторгом готовится отправить в азиатские пески собственного сына. Она еще и покушается на два незыблемых для сегодняшней Старой Европы идеологических устоя: неприкосновенность заповедников дикой природы от промышленного «вторжения» и «суверенное» право цивилизованной женщины на прерывание жизни своего плода. Эти две пощечины общественному вкусу приводят хранителей устоев толерантности в физическое содрогание. Душка-Обама, в отличие от грубой провинциалки, если и допускает вскрытие аляскинских недр, то только на шельфе, а право на аборт не только признает, но и выискивает для него христианское оправдание.
(Продолжение следует)http://www.rpmonitor.ru/ru/detail_m.php?ID=11338
