Беседа со священником Михаилом Ганешиным– На молебне Вы сказали о том, что в прошлом году во Внуто одной из прихожанок было видение Царя-мученика. За последние несколько лет мне уже приходилось и слышать и читать о его явлениях верующим. Не могли бы Вы, как настоятель храма, рассказать об этом подробнее? Кто эта женщина, которая видела их?
Отец Михаил Ганешин с прихожанами– Её корни здесь, в Анциферово, в окрестностях Внуто. Но сама она, как и её семья, живёт в Питере. Здесь у них дачный дом, чаще всего приезжают сюда с мужем, иногда даже и на зиму. Она сама немолодая, у неё уже взрослые дети, внуки есть. Корни же у неё, по-видимому, очень благочестивые. Например, она рассказывала, что 2 года назад у неё умерла старшая сестра, которая была монахиней. То есть такие вот семейные традиции и ею тоже сохраняются. Я сам неоднократно видел её бережное отношение к храму и ко всему, что связано с Богом. У неё на самом деле было 2 видения. Первое – 2 года назад, на праздник святых апостолов Петра и Павла. Интересно при этом, что рассказ её был на следующий день после дня памяти отца Иосифа Сафронова, который был моим духовным отцом, благословил меня на служение и с которым теснейшим образом связана история нашего храма. Мы всегда отмечаем его память 16 августа (в этот день он умер). Это была пятница. Я служил литургию, было много народа. А на следующий день в субботу я приехал в Анциферово служить молебен, и ещё раз на проповеди вспомнил отца Иосифа и раздавал всем его фотографии. И вот эта наша прихожанка, о которой мы говорим, опоздала на молебен, пришла только к концу проповеди. Подходя ко кресту, она попросила меня немного задержаться, чтобы чем-то со мной поделиться. Она была очень взволнована и стала рассказывать, что видела некоего старца на службе в день первоверховных апостолов Петра и Павла. Она не могла точно сказать, в какой именно момент службы это было, а служилась литургия. Она только сказала, что я в этот момент молился в алтаре, а перед алтарём, перед царскими вратами в пол-оборота к прихожанам стоял некий старец, подпоясанный, в длинной рубахе, с бородой, очень благообразный, благочестивого вида, и вот он молился и кланялся, обращаясь к мощам преподобного Никандра Городноезерского, которые покоятся в нашем храме (они были обретены в последний год жизни отца Иосифа). Она думала, может, это Серафим Саровский или ещё кто-нибудь. Я попросил её записать этот рассказ, и мы на этом расстались. Но расстались ненадолго. Мы вышли из молельного дома, разошлись по магазинам, и вот вскоре я опять возвращаюсь на эту же площадь и вижу её опять. Она торопилась ко мне, чтобы сказать: «Батюшка, я же не посмотрела фотографию, которую Вы мне дали, когда с Вами разговаривала. А это же как раз тот самый старец и есть, которого я видела». Она живым отца Иосифа только один раз видела, и он тогда ей по-другому как-то запомнился. А вот на этой фотографии она его узнала точно.
А потом уже было ей же видение и на Троицу прошлого года, когда она видела святых Царственных мучеников во время чина коленопреклонённых молитв. Она вначале видела их в столпе света слева от царских врат, все они стояли вместе в сверкающих белоснежных одеждах с золотыми поясами, как их изображают на иконах, по её словам. И продолжением этого видения был уже один Царь-мученик Николай в одежде солдата. Он стоял и плакал возле аналоя, где все исповедуются. Я не берусь толковать смысл этого видения. У меня вообще были разные сомнения на этот счёт. Тогда я поехал к одному известному старцу, и он рассеял их, подтвердив благочестивость этой прихожанки и истинность её видений. Теперь я могу смело об этом рассказывать. А до этого не решался об этом говорить. Видение отца Иосифа было подтверждено самим фактом, что она только по фотографии узнала его. Тут сомнений никаких не было. А с Царственными мучениками были. Тем более, что она объясняла, что они выглядели точно так, как на современных иконах. Главный же её комментарий был таким, что она очень удивлялась, что никто другой не видит этого. Все вокруг стояли, дети бегали, а Господь открывал только ей, а через неё – нам.
– Интересно, что эти видения связаны с историей храма во Внуто. Ведь отец Иосиф почитал память царственных мучеников ещё задолго до их канонизации у нас.– К этому ещё хочется добавить то, в чём я совершенно убеждён и постоянно чувствую: отец Иосиф продолжает окормлять приход своего храма. Я считаю именно его настоятелем нашего храма, во всём испрашиваю его благословения, подхожу к его могилке и прошу благословить на службу и вообще на все серьёзные дела, если что-то предстоит. Это именно его молитвами и преподобного Никандра совершается всё хорошее в нашем храме. Я уже проверил на своём опыте. Когда я пытался что-то решать о восстановлении храма только от себя, у меня ничего не получалось. Даже в самой малости: печки поменяли, но это ничего не дало, нужна была полная реконструкция. Как только преподобный Никандр благословил к своему 400-летию, за один год поменяли всё, кроме сруба, от фундамента до куполов.
– Очень красиво она теперь обшита деревом, и крыша вся новая.– Это всё проявления милости Божией по молитвам преподобного Никандра и отца Иосифа.
– Расскажите, пожалуйста, об отце Иосифе Сафронове. Ведь он был Вашим духовным отцом, благословил Вас на служение. Каким Вы его помните? Что известно из его биографии?
Архимандрит Иосиф (Софронов)– Составлять его биографию по датам – серьёзный труд. Он обычно был немногословен, и те, кто приезжал сюда и жил рядом с ним (в том числе и я), собирали его биографию по крупицам, по тому, что удавалось узнать. Но общую канву его жизни можно было бы, наверное, представить так. Родился он в Тульской губернии, в деревне, в крестьянской семье, но, видимо, очень благочестивой, потому что крёстным его стал священник местной церкви. Родился он перед праздником Иоанна Предтечи, и его назвали Иоанном (это его мирское имя). Его двоюродный дедушка был епископом, жившим на покое в Новоиерусалимском монастыре под Москвой. Родители отвозили его туда, вероятно, на лето. И вот с этого началась и развилась в нём любовь к монашеству. Как он говорил, «конфетками его монахи привлекли». Он вспоминал, как учился на клиросе читать, как ему табуреточку подставляли (ведь он маленький ещё был), как он петь научился. Всё, что должен знать верующий человек и тем более монах, он прошёл именно там. Ему там вообще очень нравилось, так что когда однажды за ним приехали, он спрятался и не хотел возвращаться домой. Большой вехой в его жизни был 1913 год, когда собирали лучшие церковные хоры и отправляли на конкурс в Рим. И вот он попал в этот сводный хор. Там, видимо, синодальный хор был главным, а вокруг него собирались хоры из монастырей. Ему тогда было 12 лет. Тогда же он попал и в Москву на празднование 300-летия дома Романовых, где и видел императора и всю царскую семью. Путешествие на конкурс было на большом корабле, это был, как он говорил, «корабль-церковь». Там всё время служили службы, было 5000 паломников и огромный сводный хор. Они доплыли в Италию, получили там первое место, чуть ли не сам папа римский вручал им призы. А ещё они были награждены поездкой по святым местам – так отец Иосиф в детстве побывал в Иерусалиме и в других святых местах ближнего Востока. Возможно, он был и на Афоне. Вот это была его закваска до революции. А после революции он послушничал в Новоиерусалимском монастыре, в какой-то момент его забрали в Красную армию, причём со своим собственным конём (он даже называл его кличку), чёрной масти конь был. Потом через два с половиной года, монастырь, как он говорил, «выкупил» его из армии. Но там он прошёл всю закалку красноармейца-кавалериста, рубить там научился как следует. В 1929 году монастырь был разогнан, кого убили там, кто разъехался. К этому времени он был уже иеромонахом, и вот попал на Соловки.
– Как раз лагерь там образовался.– Был там случай, когда у него начали отниматься ноги. Его отправили просто уже умирать на делянку. И вот ему там голос был, что надо ноги берёзой лечить. Он стал ноги листьями берёзовыми обворачивать, пил берёзовый отвар, и, действительно, берёза его спасла. Конвоиры пришли, думали, уже надо прикопать труп, а вот он оказался живой… Ещё он мне рассказывал, как они на Соловках служили пасхальную литургию на груди епископа Петра. Пришли конвоиры, всех вывели. Старшие спрятали себе за спины молодых. 18 старших священников (а были среди них и епископы) тут же расстреляли. Так и не дали дослужить.
– Пасха святых мучеников…– С Соловков он был отпущен, хотя есть версия, что он бежал оттуда, но это неверно: я был свидетелем этого рассказа. Он бежал не оттуда, а из другого лагеря. Он ведь после этого был и на Беломорканале. Рассказывал как-то по случаю, в бане, например: «Да, — говорит, — баня меня спасла». Дело в том, что на Беломоре им приходилось работать, стоя целый день по грудь в воде. И вот удалось там договориться с местным жителем. Он специально каждый день топил баню, и они там ночью после работы пропаривались. Это их спасло. Если б они не могли согреться, они б не выжили. Потом уже перед войной он попал в лагерь недалеко от финской границы в Карелии. Город там назывался Медвежьегорск. Отцу Иосифу там удалось как-то устроиться что-то шить на заказ. Но вот однажды один из охранников (у него, кажется, отец тоже был священником) подошёл и говорит им странную такую фразу: «Чтобы вас никто не нашёл ни на земле, ни под водой, ни в небе» – что-то вроде того. Этим он дал им понять, что сегодня надо бежать, потому что их имена уже стояли в списке на уничтожение. И они бежали с каким-то художником вместе (есть версия, что в побеге участвовали трое, но я слышал о двоих). Продуктовые запасы у них кончились почти сразу. От голода начались галлюцинации. Они поднимались на сопки, слышали пенье петухов, видели населённые деревни, шли туда, а там были всё те же сопки, те же леса и болота. Они обросли все бородами, волосами, завшивели, ели какие-то корешки, и от голода почти уже умирали. И вот в таком состоянии они легли как-то раз на сопке, и напарник вдруг будит отца Иосифа, встряхивает его за плечо и говорит: «Смотри, смотри, рука в небе!» Отец Иосиф рассказывал: «Я когда посмотрел, увидел только один просвет в сплошной пелене облаков. Спрашиваю его, в какую сторону рука указывает. Он указал: «Вот туда». «Ну пошли!» Встали и пошли туда». Вышли они на дорогу. Дорога упиралась в неширокую речку. На берегу стояла лодка без вёсел. Лодку они поперёк поставили, перешли по ней через речку: никакого моста там не было. Ещё прошли немного и видят – пограничники финские спиной к ним идут. Они им кричать, а голосов нет, они к ним бежать, а сил не хватает. В конце концов как-то всё же обратили на себя внимание. На пограничной заставе их раздели, вымыли в бане, одежду всю сожгли. Он ещё показывал, как парикмахер стриг, держа от себя на расстоянии вытянутой руки их завшивленные колтуны. Долго их приводили в себя. Они буквально сутками спали, ещё и от истощения, конечно. Просыпались ненадолго, пили бульон и засыпали снова. Потом их старательно проверяли, кто они, в самом деле, такие, и отправили на рынок рабочей силы в Хельсинки, где их кто-то нанял колоть дрова.
– А в Финляндии он не служил?– Нет. Но его хотели немцы сделать духовником власовской армии. И вот его возили и в Париж (там ведь тоже один из европейских центров Православия), и куда-то ещё по Европе, но он отказался. До конца войны жил в Финляндии. Когда война кончилась, пошла пропаганда возвращения в Советский Союз: «Возвращайтесь! Вам ничего не будет! Родина вас ждёт!» ну, и так далее.
– Тогда уже патриаршество было восстановлено…
– Да. Они много переживали, всё думали, возвращаться им или нет. Отец Иосиф очень хотел вернуться, у него к этому лежала душа. Но это было небезопасно. И они сговорились, что он поедет, и через какое-то время пошлёт телеграмму, где в условленной форме сообщит, надо возвращаться или не надо. А в России ему встретился какой-то человек, милиционер, кажется, который предостерёг его: «И не думай даже вообще ничего писать заграницу. Тебя немедленно посадят». В епархии его тоже встречали неприветливо. Думали вначале, что он какой-то эмигрант. Кстати, когда незадолго до его смерти мы были с ним в Новгороде и шли по городу в храм св. Софии, он указал мне на храм святителя Николая, сейчас закрытый, и сказал: «Когда я был благочинным в Новгороде, я этот храм открывал». То есть в 49–ом году он был благочинным и открывал в Новгороде первый действующий храм после войны. Это так и по документам: храм был на торговой стороне, но потом его закрыли, из-за того, что он был на очень бойком месте, а Церкви отдали храм апостола Филиппа. Софию же открыли только в начале 90-х. Отец Иосиф служил на приходе в деревне Подгощи в Псковской области, кажется. Потом он опять попал в лагерь, сидел там вместе с власовцами. Это было уже в 50-х, где-то в междуцарствии между Сталиным и Хрущёвым. Вообще, мы тут как-то сообща подсчитали, и оказалось, что он в общей сложности провёл в заключении 27 лет. Есть и другие версии, но я сужу по тому, что слышал от него сам.
– Треть его жизни.– А в 1962-ом году после всех своих посадок он был направлен во Внуто, где и служил уже до самой смерти. Умер он в 1992-ом. Но и из Внуто он был посажен на год в 1985-86 годах.
– Трудно поверить: при Горбачёве посадили 85-летнего священника. В чём же его обвиняли? Ходит слух, что эта история связана с какой-то древней иконой, которую у него хотели похитить, и вроде бы, он даже стрелял из ружья в похитителей?– Нет, стрелял не он, а один из его духовных чад. После этого ружьё отца Иосифа конфисковали. Но он никогда не рассказывал мне, чтобы посадка была связана с иконой. Икона у него древняя, действительно, была. Он после этих попыток ограбления передал её на сохранение благочинному в Боровичи. Это икона Знамения Божьей Матери, которая была с царём Петром в Полтавскую битву, и в честь которой в Санкт-Петербурге был построен храм Знамения. Сейчас на его месте находится здание метрополитена напротив Московского вокзала.
– Маленький круглый такой вход в метро?– Совершенно верно. Как эта икона попала к отцу Иосифу, я не знаю, но он очень почитал её и каждый раз, выходя из алтаря после службы, пел тропарь Знамения Божьей Матери. А что касается его последней посадки, то чего только на него ни навешивали, чтобы его посадить: говорили, что он со своим радиоприёмником VEF’ом (старый такой приёмничек у него был) забирается на колокольню и оттуда что-то передаёт на американские спутники, обвиняли в том, что он, якобы, развращает младенцев, имея в виду тех, кого ему привозили креститься.
– Каким образом это можно было сделать?– Наверное, имели в виду, что крещение — это и есть разврат. Долго собирали на него обвинения и, хотя состава преступления у них так и не получилось, но посадить – посадили. Он попал вначале в Кириши, а потом в Кресты, сидел там с уголовниками буквально под нарами, причём допросы, несмотря на смену эпох, были совершенно как в 37-ом: он сутками сидел под ярким светом, бьющим в лицо. К нему применялись пытки: закручивали на голове стальной обруч, пока он не терял сознания, после чего он, как сам говорил, «ходил, шатаясь, как по стенке». Выпустили его только тогда, когда кто-то из его духовных чад передал через западные радиостанции информацию, что такой вот старый священник незаслуженно отбывает наказание. Тут же появилось опровержение в газете «Аргументы и факты», и его тут же выпустили.
– Наверное, ещё сыграло роль, что как раз намечался перелом: ведь с 1987 года начали открывать церкви и всякие духовные учреждения.– Но последняя посадка, конечно, сильно подорвала здоровье. Он ведь, вообще-то крепчайший был человек. В 76 лет он с двумя вёдрами по приставной лестнице легко забегал на крышу своего храма, сам красил и крышу и купола. После всех лагерей он был человеком крепчайшей закалки.
Отец Михаил Ганешин с семьей– Вы пишете иконы, и слева от алтаря икона Казанской Божьей Матери написана Вами. Также и раку с мощами святого Никандра Городноезерского Вы расписывали.– Ну, во-первых, отец Иосиф благословил меня на писание икон. У меня было тогда светское художественное образование, я закончил московский Суриковский институт, а тут возникала иконописная артель в Твери, и он благословил меня там учиться иконописи. Я года 4 там учился до моего рукоположения в дьяконы.
http://www.pravoslavie.ru/smi/43869.htm
