Нравы парижской печатиИз «Маленьких писем»
А.С.Суворин
Я хотел издавать «Новое Время» в Париже, по-французски – не перевод статей «Нового Времени», а самостоятельную ежедневную газету международного характера, с целью выяснять русские интересы и знакомить Европу с Россией, с её литературою, искусством, театром, жизнью. Но сегодня дело не в программе газеты, а в том, что я узнал, собирая разные справки и рассчитывая стоимость издания.
В Париже не существует системы объявлений, принятой в Англии, в Германии и у нас. Объявления там очень дороги (несколько франков за строку), и так как число их не велико, то доход с этого рода объявлений незначительный. Но зато существует т. н. «publicite» (публичность, гласность – франц) . Сюда входит всё: и статья, которую вы хотите о себе напечатать, и библиографический отзыв о вашей книге, и рекомендация вашего магазина, и известие о вашем приезде в Париж, и известие о вечере, который вы даете, и прославление вас как певца, как певицы, как актрисы, как фабриканта и т. д. За все пожалуйте деньги, по таксе, по числу строк, вам посвящённых.
«Figaro», например, прямо печатает во всех гидах и указателях, что стоит у него «publicite». На первой странице – 40 франков за строку, на второй странице – 20 франков и т. д. Все, что относится к «publicite», входит в самый текст газеты, и эти статьи и статейки нельзя отличить от статей редакционных. Они то подписаны каким-нибудь постоянным служащим в газете, то не подписаны. Вы читаете пять строк о том, что Поляков приехал в Париж, что это сын известного железнодорожного короля и т. д. Значит, за пять строк он заплатил 200 франков. Вы читаете десять строк о том, что какая-то дюшесса вышла замуж за такого-то господина и что венчание происходило в церкви Мадлен, – значит, заплачено за это 400 франков. Вы читаете статью «о театральном кризисе». В статье этой говорится, что театрального кризиса нет, и что театры, напротив, полны, и что парижане начинают являться в театр в смокингах, но многие думают, что смокинги дороги. Это – вздор: смокинги совсем не дороги – стоит только обратиться к такому-то портному. Статья занимает 100 строк на второй странице и, значит, за нее уплачено редакции 2000 франков. Сколько таких оплаченных строк помешается в нумере, это зависит от степени распространенности газеты и от степени общественного положения читателей её. Так как парижские газеты почти все на акциях и так как чем выше дивиденд, тем лучше, то газеты усердно ищут такого рода publicite.
Эти порядки всем известны, и парижане каким-то нюхом безошибочно отличают статью редакционную от статьи, которая есть просто объявление, реклама, publicite. Но Париж кишит иностранцами и они-то сплошь и рядом поддаются этим рекламам. Между французскими писателями много таких, которые возмущаются этим порядком вещей, но выносят его, как прочно установившийся обычай: «Что ж делать? Я подписываю свои статьи, меня подкупить невозможно, а до других мне нет дела». Так говорят они.
А вот то, что происходит при подписке на акции разных промышленных компаний. Рассказывал мне об этом самым наивным образом редактор одной большой французской республиканской газеты, которая существовала лет десять и теперь не выходит.
Несколько раз в году происходит подписка на акции разных акционерных предприятий, на займы и т. д. Секретарь общества, выпускающего акции, является в редакции газет со списком, где против каждой газеты проставлена та сумма, которая ей предназначена. Предприятия, даже не особенно большие, платят, начиная с 15 до 40 тысяч франков самой влиятельной газете, потом, по порядку влияния и распространенности, следуют газеты, которым назначено 20, 15, 10, 5 тысяч, и кончается список газетами, подачка которым не простирается более 1000 франков. Список утвержден директорами компании и служит оправдательным документом для секретаря и удостоверением для газеты, что ей назначена именно такая сумма. Порядок этот всем известен. Разумеется, происходят споры, но секретарь компании ни увеличить, ни уменьшить суммы подачки не может без доклада совету директоров.
– Но позвольте, ведь это же взятка, вы поддерживаете компанию за деньги и тем самым вводите в заблуждение публику.
– Я не говорю, что это хорошо, но так у нас принято. Это – не взятка, a publicite. С какой стати я стану даром печатать о компании, которая располагает миллионами и хочет получить их с публики? Это – торговое дело и я смотрю на него, как на торговое дело. Я помогаю его распространению, значит, мне надо за то заплатить.
– Но для этого есть объявления. Публика тогда будет знать, кто печатает, и её дело – подписываться или нет. Кроме того, вы сохраняете свою независимость и можете критически относиться к компании.
– Что ж объявление даст? Пустяки. Да представьте себе, что я буду говорить против компании. Но почему ж я знаю, что из неё выйдет? Может быть, это хорошее дело, – кто их разберёт, кто отличит мошенническое дело от серьёзного...
– Если дело окажется хорошим, вы тогда и скажите, что оно хорошо.
– А мне скажут, что я бранил компанию прежде потому, что она не прибегала к publicite моей газеты, а теперь хвалю потому, что мне заплачено. Тут – безвыходный круг. И начинающаяся газета не избегнет расходов на подобную publicite. Начинающейся газете publicite стоит от 60 до 100 тысяч франков. Без этой затраты нечего и думать начинать...
Продолжая сообщать мне подробности обычаев французской печати, он рассказал, между прочим, как поступают директоры, ища publicite от новых компаний.
– Раз газета поставлена более или менее прочно, – говорил он, – я поступаю так. Является ко мне секретарь акционерной компании со списком газет и говорит, что вот моей газете назначено 5000 франков, тогда как я знаю, что другим, 20, 25, даже 40 тысяч франков. Тогда я говорю секретарю: «Mon cher ami, sа ne va pas»(мой дорогой друг, дело плохо – франц) . Это не идёт». – «Почему?» – спрашивает он. – «Да потому, что нам не надо 5000 франков. Мы – газета прочная, наш издатель – богатый человек».
Он так и сяк старается убедить. Но я твердо стою на своём: не надо. Тогда он уезжает и советуется с директорами компании: так и так, мол, не берёт. Директоры соображают значение моего голоса и предлагают мне, например, 10 000 франков. Приезжает с этим предложением секретарь опять, и, судя по тому, прилично ли взять эту сумму моей газете или нет, я или беру, или опять отказываю, В обоих случаях я поднимаю значение газеты. Если я беру, то даю ему понять, что это только на этот раз, а в следующий я потребую 20 000 франков. Если я не беру 30 000, то вся биржа, все дельцы узнают об этом и уж при следующем деле примут это во внимание и не предложат мне 5 000 франков, а назначат сумму более крупную.
Слушая это, я удивлялся прямодушному тону речи, отсутствию всякого смущения в открытом и интеллигентом лице моего собеседника. Так это всё обычно, так это прочно вошло в нравы парижской печати. И евреи и тут играли и играют большую роль и будут её играть, несмотря ни на какие обличения и скандалы. Чем больше евреев в журналистике, тем больше связей с заправилами денежных предприятий, которые не могут обойтись без евреев, и тем эти связи легче. Разумеется, христианские души, поддающиеся таким влияниям, не Бог весть какого сочувствия заслуживают, но тут прямо борьба ловкости, смелости и соблазна золотом, в которой христианин погибает и подчиняется еврею.
Что утешительного в этих раскрытиях подкупа газет? А разве и тут есть утешительное? – спросите вы. Есть. На подкуп не идут таланты литературные. Литераторы ни с какой стороны в этом деле не замешаны, а из журналистов замешаны только дельцы. Ни одного талантливого имени нет среди этих взяточников-журналистов, Кассаньяк остается чист от всяких подозрений с «Autorite», Рошфор остается чист с «Intransigeant», Дрюмон – с «Libre Parole». Эти три газеты, по направлению своему весьма различные, даже противоположные, держатся почти исключительно талантами своих редакторов, которые постоянно в них пишут. Называем только три, но их, конечно, гораздо больше.
Всего замечательнее, что известные нравы необыкновенно быстро прививаются. Наш соотечественник, г. Цион, например. Что он наговорил о панамском деле в конце своего письма, где он обращается к злоупотреблениям этого общества? Всем было известно, что панамское дело – мошенническое дело, но зачем говорить об этом? Так восклицает бывший профессор Медико-хирургической академии и директор «Gaulois». Значит, мошенничества должны существовать шито и крыто и, ради спокойствия честных граждан, об них говорить не следует. Почему же? Потому ли, что надо желать, чтоб под покровом тайны мошенничества развивались беспрепятственно, или потому, что в мошенничестве замешаны влиятельные правительственные лица, банкиры, евреи, журналисты и даже депутаты? Я этого не понимаю. Если открытие мошенничества роняет репутацию влиятельных лиц, то почему же французский народ своими боками и карманами должен поддерживать эту репутацию, которую они, эти влиятельные лица, не желают сохранять честным служением государству? Ещё древние греки говорили: кто выше стоит, тот должен быть чище других. Но этот панамский скандал грозит республике? Но уж будто в республике нет честных людей, уж будто она так оскудела, что остались мошенники, у которых еще есть дарования, а все другие – и мошенники, и глупцы? Очевидно, это – вздор. Но г. Цион, живя в кругу журналистов-дельцов и банкиров, вероятно, заразился их взглядами и говорит: «Ах, пожалуйста, зачем обличать мошенников Панамы, когда всем известно, что они мошенники?» Но ведь они руководят жизнью страны, её финансами, её промышленностью, её политикою. Не все мошенники, о, далеко не все, и волков необходимо отделять от овец...
27 ноября (9 декабря) 1892 года, № 6017
Алексей Суворин
http://voskres.ru/literature/library/suvorin3.htm
