Народный батюшка

[Владимир К.]

Народный батюшка
Очерк


Иоанн Кронштадтский

Изучая историю родного городка Россошь Воронежской области, ещё школьницей натолкнулась на любопытный факт: в конце девятнадцатого – начале двадцатого века на строительство у нас Ильинского храма пожертвовал 200 рублей протоиерей Иоанн Сергиев, пастырь Кронштадтский. Где Кронштадт, а где Россошь, города ведь разделяют сотни километров – была первая мысль. Как он узнал? Да и двести рублей по тем временам ведь сумма не маленькая! Краеведческие поиски увлекли меня тогда другими подробностями и событиями. Но эта деталь в голове засела накрепко. Вернулась к ней спустя годы. И только теперь постепенно, как прозрение, приходит понимание…

И как же горько и обидно, что тот Ильинский храм в Россоши, хранивший в себе частичку души великого православного святого, не уцелел! Был взорван в 1929-м…

* * *

Что же за человек был Иоанн Сергиев? Почему на рубеже XIX-XX веков тысячи людей ежедневно приезжали к нему в Кронштадт? Сколько же писем и телеграмм получал отец Иоанн, если кронштадтская почта для его переписки открыла даже особое отделение?

Сам о себе «всероссийский народный батюшка» пишет весьма скромно. Единственная его автобиография была опубликована в журнале «Север» в 1888 году.

«Я – сын причетника села Сура Пинежского уезда Архангельской губернии. С самого раннего детства, как только я помню себя, лет четырёх или пяти, а может быть и менее, родители приучили меня к молитве и своим религиозным настроением сделали из меня религиозно-настроенного мальчика. Дома, на шестом году, отец купил для меня букварь, и мать стала преподавать мне азбуку; но грамота давалась мне туго, что было причиной немалой моей скорби. Никак не удавалось мне понять связь между нашей речью и письмом; в моё время грамота преподавалась не так как сейчас: нас всех учили: «азъ», «буки», «веди» и т.д., как будто «а» – само по себе, а «азъ» – само по себе. Долго не давалась мне эта мудрость, но, будучи приучен отцом и матерью к молитве, скорбя о неуспехах своего учения, я горячо молился Богу, чтобы Он дал мне разум – и я помню, как вдруг спала точно пелена с моего ума, и я стал хорошо понимать учение.

На десятом году меня повезли в Архангельское приходское училище. Отец мой получал, конечно, самое маленькое жалование, так что жить, должно быть, приходилось страшно трудно. Я уже понимал тягостное положение своих родителей, и поэтому моя непонятливость к учению была действительно несчастьем. О значении учения для моего будущего я думал мало и печалился, особенно о том, что отец напрасно тратил на моё содержание свои последние средства. Оставшись в Архангельске совершенно один, я лишился своих руководителей и должен был до всего доходить сам. Среди сверстников по классу я не находил, да и не искал себе поддержки или помощи; они все были способнее меня, и я был последним учеником. На меня напала тоска. Вот тут и обратился я за помощью к Вседержителю, и во мне произошла перемена. В короткое время я продвинулся вперёд настолько, что уже перестал быть последним учеником. Чем дальше, тем лучше и лучше я преуспевал в науках, и к концу курса одним их первых был переведён в семинарию, в которой окончил курс первым учеником в 1851 году и был послан в Петербургскую Академию за казённый счет.

Ещё будучи в семинарии, я лишился нежно любимого отца, и старушка мать осталась без всяких средств к существованию. Я хотел прямо из семинарии занять место дьякона или псаломщика, чтобы иметь возможность содержать её, но она горячо воспротивилась этому, и я отправился в Академию. В академическом правлении тогда занимали места письмоводителей студенты за самую ничтожную плату (около десяти рублей в месяц), и я с радостью согласился на предложение секретаря академического правления занять это место, чтобы отсылать эти средства матери.

Окончив курс кандидатом богословия, в 1855 году я поехал священником в Кронштадт, женившись на дочери протоиерея К.Н. Несвитского, Елизавете, находящейся в живых и до сих пор; детей у меня нет и не было. С первых же дней своего высокого служения церкви, я поставил себе за правило: сколь возможно искреннее относиться к своему делу, пастырству и священнослужению, строго следить за своей внутренней жизнью. С этой целью, прежде всего, принялся я за чтение священного писания ветхого и нового завета, извлекая из него все назидательное для себя, как для человека вообще и священника в особенности. Потом я стал вести дневник, в котором записывал свою борьбу с помыслами и страстями, свои покаянные чувства, свои тайные молитвы к Богу и свои благодарные чувства за избавление от искушений, скорбей и напастей.

В каждый воскресный и в праздничный день я произносил в церкви слова и беседы, или собственного сочинения, или проповеди митрополита Григория. Некоторые из моих бесед изданы и весьма много осталось в рукописи… Кроме проповедничества я возымел попечение о бедных как и я, сам бывший бедняком, – и лет около двадцати назад в 1874 году провёл мысль об устройстве в Кронштадте «Дома Трудолюбия для бедных», который и помог Господь устроить лет пятнадцать тому назад. – Вот и всё!»

* * *

Пастырская деятельность Отца Иоанна протекала в Кронштадте. Он настолько сроднился с городом, что вместо фамилии «Сергиев» в народе получил имя Кронштадтский, и сам стал так подписываться.

Кронштадт того времени был местом высылки из Петербурга неблагонадёжного люда: пьяниц, попрошаек и бездомных. Они были безразличны в вопросах веры. Бога не боялись. Конечно, и жизнь их была тяжёлая: жили в землянках, лачугах, перебивались чёрной работой в порту. Городские жители боялись их, называли посадскими.

Вот на этих презираемых несчастных, нравственно опустившихся людей обратил внимание молодой пастырь. И не просто обратил внимание, но полюбил. Ведь без любви не откликнулись бы их чёрствые сердца. Кронштадтские «босяки», «отбросы общества», которых Отец Иоанн силой своего сострадания опять делал людьми, первыми открыли его святость. И это открытие очень быстро восприняла вся верующая народная Россия.

Один из чернорабочих Кронштадта вспоминал: «Теперь я старик. И дожил до старости благодаря батюшке. Я был молодой, жили мы с женой в дрянной конуре. Я работал и почти всё пропивал. Ребятишки голодали. Раз прихожу домой выпивши. В доме у меня сидит какой-то молодой батюшка, держит на коленях моего сынишку. Говорит что-то так ласково, ребёнок слушает. Я на батюшку чуть не с кулаками: шляются, мол, всякие. Но глаза его, серьёзные и ласковые, меня остановили. Прямо в душу мне посмотрел. Говорит, как же это я такой рай с детишками на чад кабацкий променял. Рай там, где дети твои, говорит. Не винил меня. Не ругал, даже оправдывал. Ушёл он, а я сижу, молчу. Не плачу, но как будто весь я в слезах. Жена молчит, смотрит, ребятишки к коленям жмутся… С тех пор я человеком стал…»

Продолжение в следующем сообщении

[Владимир К.]

А вот ещё одни воспоминания: «Начинается рассвет. Спит ещё Кронштадт, и только «посадская голь» начала вылезать из своих «щелей» – грязных, вонючих углов в низеньких ветхих домишках.– Боже, неужели здесь живут люди, думал я, обходя в первый раз посадские трущобы, точно вросшие в землю…

Только что пробило пять часов утра, как из убогих посадских избушек начали выскакивать фигуры, мужские и женские... Все торопятся, точно по делу бегут…

– Не опоздать бы, не ушёл бы…

Только это у всех и на уме, потому что если «опоздать» или «он» ушёл – день голодовки и ночлега под открытым небом.

Конечно, этот «он» – Отец Иоанн, «отец» и единственный печальник всей кронштадтской подзаборной нищеты… Без него половина «посадских», вероятно, давно извелась бы от холода и голода.

– Куда же вы так торопитесь?– спросил я одного оборванца, когда первый раз знакомился с «золотой ротой Кронштадта».

– В «строй», – отвечал он, – кто опоздает к раздаче – после не получит.

Я пошёл тоже за бежавшими…

На дворе было холодно и совсем ещё темно; фонарей в этих улицах в Кронштадте нет, так что ходить приходится почти ощупью. Мы прошли несколько улиц, пока на горизонте обрисовался купол Андреевского собора.

– Где «строиться?» – спрашивали золоторотцы друг друга…

– У батюшки, у батюшки… Он сегодня не служит в соборе.

Когда я подошёл к дому, в котором живёт Отец Иоанн, там собралось уже несколько сот оборванцев, и народ продолжал стекаться со всех сторон.

– Стройся, стройся,– слышались голоса.

Сотни собравшейся голи начали становиться вдоль забора, начиная от дома Отца Иоанна по направлению к «Дому трудолюбия». Все ждали…

Долго я ходил по линии «строя», всматриваясь в эти изнурённые лица, исхудалые, оборванные фигуры… На лице каждого можно было прочесть целую житейскую драму, если не трагедию… Были тут молодые, почти юноши и седые старцы, попадались на костылях, убогие, с трясущимися головами, с обезображенными лицами…

Коллекция этих «детей Отца Иоанна» может заставить дрогнуть самое чёрствое сердце! Пусть большая часть их пьяницы или люди порочные, пусть сами они виноваты в своём положении, но ведь это люди… Люди страдавшие, страдающие и не имеющие в перспективе ничего, кроме страданий! Вот бывший студент медицинской академии, вот надворный советник, поручик, бывший купец миллионер, вот родовой дворянин громкой фамилии… У этого семья и больная жена, у того старуха мать, сестры… Мне показали старика, который двадцать лет питается одним хлебом и водой, у него высохла правая рука, он лишился возможности работать и двадцать лет живет подаянием Отца Иоанна. Двадцать лет он не имеет собственного угла, не видал тарелки супа и если бы не Отец Иоанн, то давно умер бы с голоду.

Я просил показать мне этого старика. Несчастный стоял в хвосте «строя».

– Любоваться пришли,– ядовито обратился он ко мне с укором, когда я остановился против него…

Вид старика был суров; нависшие седые брови почти закрывали глаза, а всклокоченная седая борода спускалась на грудь; глубокие морщины и жёлтый отлив кожи красноречивее слов свидетельствовали о пережитом старцем… Его высокая фигура как-то сгорбилась, а правая рука висела без движения…

– Возьми, старец, – протянул я ему руку с кредитным билетом.

– Оставьте себе или дайте вот им, – отвечал он, мотнув головой в сторону «строя» и не принимая моей руки, – я не нищий, моя правая рука высохла, а левая не принимала ещё милостыни…

– Да ведь ты же двадцать лет живёшь подаянием?

– Ложь! Двадцать лет меня питает Отец Иоанн, но милостыни я не просил и подаяния не принимал.

– Так если ты берёшь от Отца Иоанна, почему же не хочешь взять от меня?

– Я не знаю тебя и знать не хочу, а Отец Иоанн – мой отец, он не своё даёт, а Божие, даёт то, что он получает для нас от Бога. Ты даёшь мне двугривенный, как нищему, а Отец Иоанн дает мне, как родному; как другу даёт любя… Он тысячу рублей дал бы, если бы нас меньше было, для него деньги не имеют той цены, как вам, господин…»

* * *

Иоанн Кронштадтский сумел остаться бессребреником. Это при том, что в год через его руки проходило около миллиона рублей – сумма астрономическая! Но ежедневно «народный батюшка» кормил тысячи нищих. На его деньги был выстроен «Дом трудолюбия» в Кронштадте со школой, церковью, мастерскими и приютом. Под его руководством издавались церковные книги для детей и юношества. В родном селе Отец Иоанн воздвиг великолепный каменный храм. В Санкт-Петербурге основал на речке Карповке женский монастырь…

Пожертвованные ему деньги батюшка непрестанно рассылал приютам и бедным монастырям. Даже Россоши в далёкой воронежской глубинке попали его 200 рублей на строительство храма…

Современники свидетельствуют, что очень частыми были такие сцены: хорошо одетая дама передаёт ему пакет, а он тут же, даже не вскрывая, благословляет его заплаканной женщине в стареньком платьице. Первая невольно вскрикивает: «Да ведь там же пять тысяч рублей!» – по дореволюционному курсу сумма огромная, – а на это слышит тихое: «Вот ей-то они и понадобятся».

Епархиальное начальство запретило выдавать Отцу Иоанну зарплату на руки. Он её не доносил до дома – раздавал бедным. Один раз даже вернулся домой босиком, снял сапоги и отдал разутому человеку. Батюшку даже вызвали для объяснений. Он смиренно отвечал, что у него были ещё в запасе сапоги, а у этого человека их не было совсем…

На опасения домашних, как бы им при отзывчивости Отца Иоанна не остаться в крайней нужде, он отвечал: «Я священник, чего же тут? Значит, и говорить нечего – не себе, а другим принадлежу»…

* * *

Попробуем представить, как жил Отец Иоанн – из чего складывалось его служение. День батюшки начинался в три часа ночи. Молился, готовился к служению Божественной литургии. Около четырёх часов отправлялся в собор. Здесь уже ждали толпы паломников, чтобы получить от него благословение. Тут было и множество нищих, которым Отец Иоанн раздавал милостыню.

В Андреевском соборе помещалось пять тысяч человек, но места всем всё равно не хватало. Перед началом литургии была общая исповедь. Вот как описывает её один из очевидцев: «Батюшка сказал несколько слов о покаянии, и громко на весь собор воззвал к людям: «Кайтесь!» – Тут стало твориться нечто невероятное. Раздались вопли, крики, устное исповедание тайных грехов. Некоторые стремились выкрикнуть свои грехи, как можно громче, чтобы батюшка услышал и помолился за них. А батюшка в это время, став на колени и касаясь головой престола, усердно молился. Постепенно крики превратились в плач и рыдания. Продолжалось так минут 15. Потом батюшка поднялся и вышел на амвон; пот градом катился по его лицу. Сколько же кающихся душ он брал на себя!» Во время службы письма и телеграммы приносились Отцу Иоанну прямо в алтарь, и он тут же прочитывал их и молился о тех, кого просили его помянуть. Раньше 12 дня служба не заканчивалась.

А после неё Отец Иоанн оказывался стеснённым со всех сторон. Один из паломников с сочувствием спросил как-то служителя храма:

– Неужели это у вас всегда так?

Сторож только сокрушённо вздыхал в ответ:

– Эх, милый, ежели бы так всегда. А то вот под Успенье так как есть сшибли с ног батюшку.

– То есть как?

– А так, сронили вовсе наземь и пошли по ём, как по мураве.

– Ну а он что?

– Известно, – агнец Божий, – встал, перекрестился и хоть бы словечко…

После службы, сопровождаемый тысячами верующих, Отец Иоанн шёл по вызовам в дома к больным, умирающим – исповедовал, соборовал. Часто по просьбам страждущих ездил в Петербург. Освящал дома, больницы… Редко когда возвращался домой раньше полуночи.

А что он ел в течение дня? Часто пил один чай. От обильных званых обедов старался уклоняться. Находился на ногах около двадцати часов в сутки. Перед сном молился, а дальше – двух-трех часовой сон. В три часа ночи вставал – и всё повторялось…»

Получается, что с раннего утра до поздней ночи Отец Иоанн был на людях. У него не было частной, своей жизни. Прозорливый старец, одним он указывал жизненное призвание, других утешал, третьих обличал с любовью. Возвращаясь домой, он обнаруживал, что его ожидает множество людей, а на рабочем столе, как обычно – сотни писем и телеграмм, и во всех – просьбы о помощи, о молитве за тяжело больных, о людях, попавших в беду. И он молился над каждым письмом, над каждой телеграммой. «Посторонней» беды для него не существовало…

Часто ездил батюшка и по России для того, чтобы помочь простым людям, поддержать и наставить монахов. Всюду его тепло встречали. Свыше шестидесяти тысяч человек собралось на молебен, который он проводил в Харькове. То же повторялось в Самаре, Саратове, Казани, Нижнем Новгороде…

Во время путешествий Отца Иоанна сопровождавшие его лица не переставали удивляться: в каждом городе, в каждом посёлке у него были «его дорогие» – те, с кем его связывали личные, духовнические отношения .

При таком ритме жизни батюшка находил ещё время для работы внутренней. Его духовный дневник, составивший книгу «Моя жизнь во Христе», – образец необыкновенно требовательного к себе отношения, важного и для священника и для любого верующего человека.

* * *

Молитва Отца Иоанна была чрезвычайно сильна. Молитвой и наложением рук он облегчал страдания и исцелял даже самые тяжёлые болезни, когда медицина терялась в своей беспомощности. Исцеления совершались как наедине, так и при большом стечении народа, а весьма часто и заочно. Достаточно было иногда написать письмо Отцу Иоанну или послать телеграмму, чтобы чудо исцеления совершилось.

Среди исцелённых батюшкой были люди всех возрастов и сословий, не только православные, но и католики, евреи, магометане. Вот только один из множества рассказов о чудесах его врачевательства.

«Однажды женщина-татарка обратилась к Отцу Иоанну с просьбой помолиться за её расслабленного мужа, которого она привезла на телеге. Отец Иоанн спросил татарку, верует ли она в Бога. Получив утвердительный ответ, он сказал: «Будем молиться вместе. Ты молись по-твоему, а я буду молиться по-моему». Окончив молитву, Отец Иоанн благословил татарку. Возвращаясь к своей телеге, татарка остолбенела в изумлении: навстречу ей шёл её выздоровевший супруг».
Окончание в следующем сообщении

[Владимир К.]

Отец Иоанн находился в царском дворце в Ливадии при последних днях жизни императора Александра III. Больной Государь встретил батюшку словами: «Я не смел пригласить вас сам. Благодарю, что вы прибыли. Прошу молиться за меня. Я очень недомогаю»... Это было 12 октября 1894 года. После совместной молитвы государя наедине с Отцом Иоанном появились надежды на его полное выздоровление. Так продолжалось пять дней. Но 17 октября началось снова ухудшение. В последние часы своей жизни Государь говорил батюшке: «Вы – святой человек. Вы – праведник. Вот почему вас любит русский народ». Последние слова царя были: «Когда вы держите руки свои на моей голове, я чувствую большое облегчение, а когда отнимаете, очень страдаю – не отнимайте их»…

* * *

Иоанн Кронштадтский очень страдал за Отечество, на проповедях предостерегал и пророчествовал: «Царство Русское близко к падению… Россия мятется, страдает и мучится от кровавой внутренней борьбы, от страшной во всем дороговизны, от безбожия, безначалия и крайнего упадка нравов. Но всеблагое Провидение не оставит России и в этом печальном и гибельном состоянии. Оно праведно наказует её и ведет к возрождению. Россию куют беды и напасти. Крепись, Россия! Но и кайся, молись, плачь горькими слезами пред твоим небесным Отцем, Которого ты безмерно прогневала».

После поражения в русско-японской войне 1905-1906 годов в день памяти святого благоверного князя Александра Невского батюшка говорил: «Слава Богу, даровавшему России такого чудного в вере, мужестве, мудрости и благочестии князя, воителя и победителя неустрашимого! Отчего мы не могли ныне победить врагов-язычников, при нашем храбром воинстве? Скажем не обинуясь: от неверия в Бога, упадка нравственности и от бессмысленного толстовского учения – не противься злу. Следуя ему, сдался на капитуляцию Порт-Артур, а военные суда – в постыдный плен со всем инвентарем. Какой славный учитель для всего русского воинства и для всех военных и других властей святой благоверный великий князь Александр Невский! Но кто из интеллигентов читает ныне о подвигах его, и кто верит сказанным чудесам? Вот от этого неверия и от своего гордого, кичащегося разума и надмения своею военною силою мы и терпим всякие поражения и стали посмеянием для всего мира! Страшный урок дан Богом русской интеллигенции, неверующей в Бога, и себя боготворящей.

Научись, Россия, веровать в правящего судьбами мира Бога Вседержителя и учись у твоих святых предков вере, мудрости и мужеству».

«Я предвижу, – утверждал Иоанн Кронштадтский, – восстановление мощной России, ещё более сильной и могучей. На костях мучеников, как на крепком фундаменте, будет воздвигнута Русь новая – по старому образцу, крепкая своей верою во Христа Бога и Святую Троицу, и будет по завету князя Владимира как единая Церковь. Перестали понимать русские люди, что такое Русь – она есть подножие Престола Господня. Русский человек должен понять это и благодарить Бога за то, что он русский».

* * *

Каким Отца Иоанна видели его современники? Говорил просто и ясно, без всяких приёмов красноречия, но зато от души, чем покорял и воодушевлял слушателей. Среднего роста, сухой, худенький. С ясными голубыми глазами. Некоторые даже побаивались его проницательного взгляда, потому что чувствовали, будто Отец Иоанн видел «самую душу». Глаза батюшки излучали великую любовь и сострадание. По свидетельству близких, большинство портретов так и не смогли передать теплоту его взгляда.

Лучше понять характер Отца Иоанна помогают многочисленные рассказы современников о беседах с ним. Приведу только два отрывка:

«– Батюшка! Вот Библия говорит о происхождении земли, человека. А если взять науку…

– Не бери науку в критику Библии, – строго перебивает пастырь. – В Бога мы можем только верить, а не доказывать Его бытие. Кто верит, тот не требует доказательства, а если ты хочешь доказывать, так где же вера? Я тебе говорю: у меня в кармане есть булка; а ты отвечаешь: верю, батюшка, а дай-ка я рукой пощупаю… Одно из двух: верь или щупай.

– Но ведь учение свет, батюшка?

– Свет, большой свет. Но скажи, разве ты зажигаешь лампу днём? Или, если ты придешь ночью любоваться на звёздное небо, разве ты принесёшь свечу? Она тебе мешать будет, ведь и лампа, и свеча – свет…»

«Отец Иоанн рассказал такую притчу: В аду два грешника – разбойник и писатель. Разбойник раскаялся в земных деяниях, искренне молится. Он получает облегчение и прощение. Но писатель не прощён, ибо если он и умер, то его труды продолжают губить людей».

* * *

10 декабря 1908 года, собравши последние силы, Отец Иоанн в последний раз сам совершил Божественную литургию в Кронштадтском Андреевском соборе. А 20 декабря он скончался. Батюшка заранее предсказал день своей кончины.

В погребении Отца Иоанна участвовали десятки тысяч человек. На всём огромном пространстве от Кронштадта до монастыря на Карповке стояли огромные толпы. Мороз испытывал людей на верность... Похоронное шествие возглавляли священники с иконами и хоругвями. По всей дороге стояли войска, но не для охраны, а по их просьбе. Все хотели проститься с любимым пастырем.

«Плохо будет России без батюшки», – слова эти раздавались повсюду как горькое предчувствие грядущих испытаний для России…

* * *

На Поместном Соборе Русской Православной Церкви 7-8 июня 1990 года святой праведный Иоанн Кронштадтский был канонизован. Определено чтить его память 2 января. На том же Соборе был избран на Патриарший престол митрополит Ленинградский Алексий (Ридигер).

* * *

Мощи Иоанна Кронштадтского покоятся в основанном им Иоанновском монастыре в Петербурге. Мне довелось побывать там. Сейчас набережная речки Карповки в центре города. А раньше, когда строился монастырь, этот район был окраинным.

Величественный монастырский собор Святых Двенадцати апостолов заметен издалека. Построенный в византийском стиле, он выделяется на фоне особняков с пышными ажурно-лепными украшениями своей строгостью, чёткостью линий, устремлённостью ввысь.

Здесь, как нигде ранее, вижу контраст церковного и мирского.

Отдыхаю в небольшом монастырском парке. Тишь. Свежий воздух, поют птички… Шум, пыль улицы словно остались за каменной оградой. Вроде и в городе ты, и разом – вдали от него…

Раньше искренне считала, что монастырские обители – это места глубокого уединения и молитв для тех, кто решил уйти от мира и посвятить себя Богу. Потому должны они располагаться – как можно дальше от городской суеты. Но как же быть тогда с монастырями, оказавшимися, как Иоанновский, в центре крупных городов? Может, их главное предназначение – быть островками спасения для всех нуждающихся? Ведь каждый со своей бедой может прийти в монастырь за утешением, духовным советом, житейской помощью…

Подумалось ещё и о том, что намоленные монастырские обители – это хранители святынь Отечества. Доступ к ним хотят иметь все православнее люди…

Получается, настоящее место монастырей – в городах? В мирской суете и одновременно выше, вне неё? Наверное, не мне судить…

Иоанновскому монастырю сам Иоанн Кронштадтский предрёк судьбу: «Просветится место это, просветится и из неустроенного будет благоустроенным, из малоизвестного – многоизвестным».

Церковь монастыря, где обретаются мощи Иоанна Кронштадтского, была создана ещё при жизни святого. Освящена в честь небесных покровителей его родителей – святых пророка Ильи и царицы Феодоры.

Храм необычен для усыпальницы. Выглядит нарядным, почти праздничным. Он словно соответствует светлой личности батюшки Иоанна. Беломраморные стены, иконостас, гробница, у которой горит неугасимая лампада. Сотни свечей озаряют храм своим сиянием. Зажгла и я свою свечу…

* * *

Побывала я и в Кронштадте. Уже трижды. В разные годы ездила с экскурсиями из Петербурга. Прошлась по кольцевой чугунной мостовой, как говорят, – единственной в мире! Посмотрела на «Пуп Земли» – знаменитый мерный пост с футштоком . Узнала, что от нуля Кронштадтского футштока на всей территории России производятся измерения глубин и высот. Географические карты равняются на Кронштадтскую точку отсчёта. Даже космические орбиты ведут отсчёт от небольшой черты на медной табличке, прикреплённой к устою Синего моста через Обводный канал в Кронштадте.

Видела я и набережную, военные корабли и даже подводную лодку! Знаю теперь, что в Кронштадте жил Герой Советского Союза – великий подводник Александр Маринеско, которого Гитлер назвал своим личным врагом номер один.

Экскурсоводы занимательно и интересно рассказывали об истории Кронштадтской крепости, строительных особенностях дамбы, Кронштадтских фортах и многом другом, но об Иоанне Кронштадтском в двух случаях не упомянули вовсе. В третьей поездке «повезло»: экскурсовод напомнил группе о святом батюшке, не заостряя внимания на его пастырской деятельности и причинах причисления к лику святых. Особо был выделен только один факт: со своей женой Лизой отец Иоанн фактически жил как брат с сестрой, оставаясь девственником в миру. «Пикантная» деталь вызвала улыбки слушателей. Думаю, она им запомнится…

Успокаивает одно: пока в Отечестве есть люди православные, не безразличные к своему духовному наследию, не будет преград настоящей народной памяти. Не подвергнутся забвению труды и молитвенный подвиг святого праведного Иоанна Кронштадтского, жившего не для себя – для людей, для России…

* * *

В Кронштадте сохранилась квартира-музей батюшки. Узнала об этом только недавно. Будет смысл ехать туда ещё – и не раз…

* * *

Сердце рвётся в Кронштадт ещё и потому, что там проводится реставрация Морского собора . Очень хочется увидеть его обновлённым, возрождённым в былом великолепии. Ведь даже пребывая в запустении, он производил очень сильное впечатление!

Невозможно проникнуть в тайны кронштадтской земли, не зная о её молитвеннике и печальнике – святом батюшке Иоанне. И нельзя представить себе Кронштадт без его архитектурно-духовной основы – Морского собора.

* * *

Родной мне Воронеж – историческая колыбель Российского флота. Именно здесь по указу Петра I были построены первые военные суда, принявшие бой за турецкую крепость Азов. Здесь их благословлял святитель Митрофаний – сподвижник и духовный наставник Петра. Позже одну из основных баз флота Петр I основал в Кронштадте.

В начале XX века островной город-крепость Кронштадт становится духовной колыбелью нашего флота. Становится не случайно. В честь 200-летия Российского флота на Якорной площади Кронштадта по указу Николая II был заложен Морской собор во имя святителя Николая Чудотворца. Собор задумывался как православный символ мощи и величия Российского флота, как памятник всем морякам, погибшим за Отечество в бою или от ран.

Святой Иоанн Кронштадтский был активным сторонником строительства Морского собора. Сохранилось его письмо, адресованное начальнику Главного управления кораблестроения и снабжений контр-адмиралу В.П. Верховскому: «Из газет узнал, что дело постройки Морского собора в Кронштадте отложено в долгий ящик, то есть до скончания или града сего, или – самого века сего, близящегося к концу… Бог с вами, господа! Доколе же это будет? Надо спешить строить храм, как вы спешите строить военные суда. Церковь – тот же корабль, которым управляет Сам Господь со Отцем и Духом Святым и лучше всяких военных судов может охранять не только флот, но и всё воинство и всю Россию».

Был объявлен конкурс на лучший проект собора. Главным его условием были высота и монументальность. Морской храм должен стать хорошим ориентиром с моря, а его крест заметен мореплавателям с любой точки Невского фарватера.

Победил проект архитектора В.А. Косякова. Он считал, что за образец для строительства нужно взять собор Святой Софии в Константинополе. Ведь именно там в X веке послы князя Владимира впервые увидели православное богослужение и были невероятно сильно и искренне потрясены. Неоднократно архитектор повторял их слова, сказанные по возвращении в Киев князю: «Не знаем, где были – на земле или на небе». В.А. Косяков даже съездил в Константинополь, чтобы лично осмотреть собор и оценить его архитектурный замысел.

Деньги для строительства Морского собора были выделены Государственным Советом и Морским ведомством. Но их не хватало. Тогда стали принимать народные пожертвования. В числе первых жертвователей были Иоанн Кронштадтский, все члены императорской семьи, высшие государственные чиновники, вице-адмирал Степан Осипович Макаров. Но наибольшая часть пожертвований была собрана простыми моряками.

1 сентября 1902 года Иоанн Кронштадтский отслужил торжественный молебен о начале строительства собора. На расчистку площади от хранившихся там якорей были брошены все силы личного состава флотских экипажей и учебных отрядов – около 14 тысяч человек.

В мае 1903 года состоялась закладка стен собора в присутствии императора Николая II и членов его семьи. Торжественному событию салютовали орудия крепости и кораблей, стоявших на рейде. Император и его окружение посадили в сквере вокруг собора 32 годовалых дуба.

Строительство и отделочные работы растянулись на десять лет. Собор освятили в июне 1913 года. Отец Иоанн Кронштадтский не дожил до окончания строительства, но как молитвенное напутствие звучат его слова: «Да созиждется достойный Дом Божий для морских чинов в Кронштадте прочно и достойно славного флота. Да проистечёт из него благословение Вседержителя на всё воинство морское…»

Всё в архитектуре и внутреннем убранстве собора было связано с морем. Крест на куполе был выполнен в виде штурвала, сам купол украшен орнаментом из якорей, мраморный пол был раскрашен мозаичными фигурами рыб и медуз, изображениями морских растений и кораблей…

В Морском соборе бережно хранились реликвии, связанные с морской славой державы: Андреевские знамёна бывших флотских экипажей, иконы с упразднённых судов, уцелевшие памятные вещи с затонувших кораблей. На первом этаже в галереях храма были размещены чёрные каменные доски с высеченными на них именами 12 тысяч моряков, отдавших жизнь за Отечество с самого момента основания флота. Списки составлялись по всем морям и океанам, вне зависимости от национальности и вероисповедания. Ежедневно в соборе возносилась за погибших героев молитва…

На следующий год после освящения собора началась Первая мировая война. Боевые действия на Балтике велись достаточно далеко от Кронштадта, но Морской собор служил флоту. Здесь молились моряки перед уходом кораблей в район боевых действий, их родные и близкие заказывали молебны о здравии.

В 1918 году здание собора было национализировано. В 1929 году храм был закрыт.

В разные годы в нём размещались кинотеатр, клуб, концертный зал, музей. К сожалению, ни памятные доски, ни списки имён погибших моряков не уцелели…

В начале нового XXI века собор передали Русской Православной церкви. Восстановительные работы предполагается завершить к 2013 году.

20 ноября 2010 года Патриарх Кирилл впервые совершил в Морском соборе Божественную литургию. Вот слова из его проповеди: «Свято-Никольский собор возрождается. Возрождается как реальный символ возрождения народа и страны... Я призываю всех вас служить Отечеству, не жалея жизни своей, служить так, как служили наши выдающиеся отцы, деды и прадеды, которые были готовы, оставаясь верными присяге, жизнь свою положить за Родину. Пусть Господь хранит вас, помогая вам возрастать духом и укрепляться воинской силой, пусть Господь хранит наши Вооружённые силы от того, чтобы когда-то пришлось участвовать в любых военных кампаниях, дабы не проливалась кровь нашего народа, чтобы мир и справедливость присутствовали в жизни современного человечества. Но всегда и при любых обстоятельствах страна должна иметь опору в тех, кто готов послужить ей даже до смерти».

* * *

В Киеве судьба подарила мне встречу с земляком – писателем Евгением Карповым. Пожилой человек, о таких говорят: седой, как лунь. Себя он называет: дед Эсауловец. Его родимый хутор Эсауловка ныне вобрал в себя наш город Россошь. О своём возрасте фронтовик говорит с улыбкой: девяносто лет не шутка. А в восемьдесят пять лет «с партийным билетом в кармане он вдруг пришёл в церковь». О своём многострадальном жизненном пути Карпов рассказал в книге «Всё было, как было», которую подарил мне «на счастье». На её страницах мне встретилось следующее:

«…Через Россошь проезжал Иоанн Кронштадский. Народу на пригорке у его вагона собралось видимо-невидимо.

Вышел он в рясе с крестом на груди.

Люди со слезами благоговения стали опускаться перед ним на колени, а он замахал, дескать, не смейте, не надо.

Отец Иоанн широким крестным знамением благословил стоявших перед ним в безмолвии, низко поклонился…»

Татьяна Чалая, преподаватель истории Отечества ВГАУ

http://www.voskres.ru/podvizhniki/chalaya.htm