Папизм - злейший враг Православной Церкви

[Александр Васильевич]

"Кликни, чтобы помолиться": Ватикан решил заманить молодежь электронными четками


_{Фото: Anna Ponomareva/Russian Look/GlobalLookPress}

В Ватикане представили "умные" четки Click To Pray eRosary - "Кликни, чтобы помолиться". Создатели гаджета рассчитывают, что он поможет направить на "путь веры" молодежь. Активировать устройство можно жестом - перекрестившись.

Компания GadgeTek Inc представила на пресс-конференции в Ватикане "умные" четки, которые были изготовлены в рамках инициативы Pope’s Worldwide Prayer Network, направленной на диджитализацию католиков по всему миру.

Устройство называется Click To Pray eRosary ("Кликни, чтобы помолиться"). Оно представляет собой десять черных бусин, которые венчает "умный" крест.

Активируются устройство в одноименном приложении: пользователь должен перекреститься рукой с браслетом, тогда ему будет предложено несколько видов Розария - традиционной католической молитвы, представляющей собой чередование "Отче наш", "Аве, Мария" и "Слава".

Четки даже фиксируют, верно ли пользователь использует их при молитве и насколько правильно и усердно он молится, а затем сохраняют эту информацию и отслеживают прогресс. С помощью этого гаджета создатели хотят привлечь к вере молодежь: четки должны помочь "научиться молиться и найти путь к вере".

В Twitter пользователи высмеяли инициативу:

"Цифровизация веры в Бога", - иронизирует @HShtikardt.

"Неизвестно, откуда попы эти шарики достали", - добавляет @LeninSavior.

https://tsargrad.tv/news/klikni-chtoby-pomolitsja-vatikan-reshil-zamanit-molodezh-jelektronnymi-chetkami_222092

[Александр Васильевич]

Владимир Малышев

Ватикан – банкрот?

В Италии вышла разоблачительная книга о финансовых махинациях католической церкви



«Страшный суд» – так называется книга Джан Луиджи Нуцци, которая только что вышла из печати в Италии. Как сообщает газета «Джорнале», автор на основании собственного исследования с использованием более трех тысяч прежде секретных документов, приходит к выводу, что Ватикан – государство католической церкви в Риме – находится на пороге банкротства, и «красная линия» обозначена 2023 годом.

О своем беспокойстве на этом счет нынешний папа Франциск поведал узкому кругу своих сотрудников на совещании в Ватикане. Кризис обозначился еще в 2018 году, и папа дал своим приближенным пять лет на то, чтобы решить эту проблему. Однако, отмечает автор книги, с тех пор этот негативный тренд не изменился.

Причиной возникновения такой тревожной ситуации для ватиканского бюджета, пишет «Джорнале», стали клиентелизм, спекуляции, рискованные капиталовложения и «непринужденное» управление финансами.

Имеют место переводы до 5 миллионов евро, которые делали кардиналы, сделки с недвижимостью, дома, сдававшиеся в аренду за несколько евро в месяц «друзьям друзей», сообщает автор книги, рассказывая о столкновении с курией папы, который настаивает на прозрачности в использовании фондов. Франциск, сообщает Нуцци, не один раз выступал, требуя ускорить проведение контроля, что явно тормозится. Автор считает, что если до 2023 года ничего не изменится, то Ватикан ожидает крах.

«Есть и скандалы морального характера, имеются политические разногласия, есть злоупотребления, но ничего, как мне кажется, нет важнее, для жизни Ватикана, как открытия того, что из-за внутренней коррупции его счета находятся под угрозой. Церковь, чтобы ей верили, должна быть бедной, – считает Нуцци, – а скандалы нельзя прятать под ковер».


Богатства Ватикана

Католическая церковь никогда не была бедной. Ватикан – крупный землевладелец. Только в Риме ему принадлежат 5 тысяч гектаров земли, а по всей Италии – 50 тысяч гектаров. Ватикан владеет акциями многочисленных компаний, предприятий. Большие доходы приносит продажа ватиканских марок, которые высоко ценят филателисты. Католическая церковь занимается спекуляциями на бирже, продажей земельной собственности, недвижимости, и большинство сделок проходит через банки США.

Миллиарды хранятся на счетах Банка Ватикана (ИОР), который долгие годы возглавлял американский кардинал Пол Марцинкус, но сколько именно – в точности не знает никто. Святой престол долгое время упорно отказывался подчинять его деятельность европейским регуляторным нормам и тщательно оберегает всякую информацию о нем.


Скандалы и расследования

В 1970-х годах Италию потряс бурный скандал – был посажен в тюрьму банкир Микеле Синдона после того, как лопнул принадлежащий ему «Банк Уньоне», часть акций которого принадлежала Ватикану. Подозрение в причастности к махинациям пало на Марцинкуса.

Тогдашний папа Иоанн Павел I отдал распоряжение о расследовании скандала, но вскоре скончался – при странных обстоятельствах. В книге «Именем Божьим» английский журналист Дэвид Яллоп утверждал, что папа был отравлен.

В 1982 году Пола Марцинкуса заподозрили в причастности к банкротству «Банко Амброзиано», отмывавшего деньги итальянской мафии. Марцинкус избежал суда в Италии, воспользовавшись дипломатической неприкосновенностью. Но сама история обросла детективными подробностями: глава «Банко Амброзиано» Роберто Кальви оказался членом тайной масонской ложи «П-2», готовившей в Италии правый переворот. В итоге Кальви, который был другом Пола Марцинкуса, бежал, но вскоре был найден мёртвым: его повесили в Лондоне под мостом, носящим название «Чёрные братья». Журналисты отмечали тогда, что под таким названием в Англии существует тайная масонская ложа. Смерть сначала назвали самоубийством, но позже выяснилось, что банкира убили.

Появились также подозрения, что через Банк Ватикана ЦРУ финансировало антикоммунистические движения, в том числе польскую «Солидарность» в бытность папой польского кардинала Войтылы.

В 1990-х вспыхнул скандал, связанный с укрытыми в Банке Ватикана деньгами казначейства Независимого государства Хорватии – марионеточной страны, находившейся под протекторатом фашистской Италии в 1941-1943 годах. В соответствии с докладом агента американского казначейства Эмерсона Бигелоу, гриф секретности с которого был снят в 1997-м, хорватские фашисты перевели в Банк Ватикана так называемое «золото усташей» – 350 млн швейцарских франков «для хранения».

В годы войны Ватикан активно сотрудничал с нацистами. Папу Пия ХII в Италии даже прозвали Немецким Папой. Известны его молитвы о победе Гитлера над СССР. После 1945 года Ватикан помогал нацистским преступникам бежать. По личному указанию Пия XII архиепископ Алоиз Худал занимался их переброской в Южную Америку по «крысиной тропе», используя католическую организацию Caritas и Красный Крест.

По ватиканским паспортам покинули Европу около 30 тысяч нацистов, в том числе офицеры СС и такие преступники, как Адольф Эйхман, впоследствии казнённый в Тель-Авиве, и Франц Штангль – начальник концлагеря в Треблинке.

Израиль и еврейские организации по всему миру активно протестовали против канонизации Пия XII, считая его ответственным за холокост. Только в концлагере Ясеновац в Хорватии было уничтожено около 700 тысяч человек – сербов и евреев. В Ясеновац ведут и следы уже упомянутого «золота усташей», грабивших свои жертвы перед их уничтожением. Это золото хранилось в Банке Ватикана.

В 2009 году итальянские власти начали расследование трансакций Банка Ватикана по подозрению в отмывании 180 млн евро. Активы банка были арестованы. В ответ Бенедикт ХVI в 2010 году издал апостольское послание, в котором анонсировал создание специального института по надзору за всеми католическими финансовыми институтами.

В 2012 году итальянские журналисты раскопали личную переписку папы и начали бурную кампанию по обвинению Ватикана в коррупции, непотизме, финансовой непрозрачности и других грехах. Спровоцировал скандал камердинер Бенедикта ХVI Паоло Габриэле, укравший письма понтифика. В итоге суд Ватикана приговорил Габриэле к 18 месяцам тюрьмы.


Борьба двух концепций

Словом, о том, что за высокими стенами Ватикана далеко не все благополучно, в Италии говорят уже давно. «Как мы сможем объяснить верующим, – пишет газета «Коррьере дела сера», – что Ватикан папы Франциска имеет роскошное здание на площади Слоун, в сердце одного из самых дорогих кварталов Лондона, в которое были инвестированы двести миллионов евро?... Снова появился запах преступной сделки, поверхностность в управлении деньгами и катастрофический выбор тех, кто контролирует и кого нужно контролировать».

Недавно папа подписал закон о борьбе с отмыванием средств, полученных преступным путём, и подготовил свод правил, регламентирующих денежные переводы. При Банке Ватикана появилось управление финансовой информации, занявшееся мониторингом денежно-кредитной и коммерческой деятельности Святого престола.

Эксперты же считают, что сейчас продолжается борьба двух концепций Ватикана – останется ли он государством или будет напрямую включён в систему global governance в качестве квазигосударственного образования, дающего религиозную санкцию «новому мировому порядку».

Силы, выступающие за «прозрачность» Ватикана, на самом деле, как они считают, являются проводниками интересов наднациональной финансовой мафии, которая под видом борьбы с коррупцией в государствах стремится демонтировать государство как таковое.

Так, итальянский публицист Витторио Мессори, специалист по Ватикану, пишет: «Римская курия всегда была гнездом гадюк. Но в своё время она хотя бы была самой эффективной государственной структурой в мире. Она руководила империей, над которой никогда не заходило солнце, и имела дипломатию, которой не было равных. Что от всего этого осталось сегодня?»


Попытка очищения

В 2012 г. экспертная группа Совета Европы по оценке мер борьбы с отмыванием денег и финансированием терроризма опубликовала доклад, в котором изложены результаты проверки финансовой деятельности Ватикана. Проверка дала толчок перестройке Ватикана по «прозрачной модели», к чему подключился и папа Франциск.

В октябре 2013 года Банк Ватикана опубликовал первый годовой отчёт за всю свою историю. В 2014 году руководство банка по указу понтифика было заменено в рамках борьбы с коррупцией, впервые был назначен внешний аудит финансовой отчетности Ватикана.

В начале октября этого года под следствием, начатым уже самим Ватиканом, оказались пять человек, в том числе, двое высокопоставленных священнослужителей, монсеньор и глава управления по борьбе с отмыванием денег. По сведениям газеты «Джорнале», речь идёт о незаконных сделках, проводившихся под крышей Государственного секретариата (министерства иностранных дел Ватикана). Папа Франциск заявил, что никакого снисхождения в отношении участников скандала не будет.

Однако как показывают непрерывные скандалы, очистить «Святой престол» от грязи будет очень непросто. А «очищение», если оно произойдёт, окончательно поставит, как предрекают, Ватикан под контроль глобальной финансовой элиты.

Впрочем, сами ватиканские казначеи уверяют, что финансовая катастрофа Ватикану не грозит. Так,  председатель Администрации церковного имущества Святого Престола монсиньор Нунцио Галантино в интервью газете «Аввенире» сообщил, что с 2018 года ватиканский бюджет показал доход в 22 миллиона евро и уверяет, что никаких секретных счетов у Ватикана уже нет.

Специально для «Столетия»

http://www.stoletie.ru/tekuschiiy_moment/vatikan__bankrot_989.htm

[Александр Васильевич]

Петр Щебальский

История русского конкордата

Сношения России с Римом в 1845-1850 гг. Часть 1



Ниже мы публикуем статью историка, публициста, критика Петра Карловича Щебальского (1810 – 1886).

Автор – псковский дворянин, гвардейский боевой офицер, впоследствии занимал ряд значительных официальных должностей, последние 15 лет жизни прослужил в Царстве Польском, в 1883–1886 гг. был редактором единственной русской газеты в Варшаве – «Варшавский Дневник».

Н.С. Лесков в письме к П.К. Щебальскому от 19 апреля 1871 г. писал: «Видел я на столе у К<аткова> Вашу статью о конкордате. Это очень любопытно по тому, что я успел пробежать…».

Публикацию, специально для Русской Народной Линии (по изд.: История русского конкордата. Сношения России с Римом с 1845 по 1850 год, А. Н. Попова. (Журнал Мин. Нар. Просвещения, 1870) // Русский вестник. 1871. №4. С.610–633 (Подпись: П.Щ.)) подготовил профессор А.Д. Каплин.

Постраничные сноски автора помещены в текст в квадратных скобках.
 

+   +   +

ИСТОРИЯ РУССКОГО КОНКОРДАТА

Сношения России с Римом с 1845 по 1850 год, А.Н. Попова.
(Журнал Мин. Нар. Просвещения, 1870).

Двадцать пять лет тому назад случилось событие, выходящее из ряда обыкновенных. Два монарха, владевшие престолами на противоположных концах Европы, оба воплощавшие идею неограниченной власти, хотя и в различных формах, в различных сферах проявления, встретились между собою и протянули друг другу руку с желанием взаимного соглашения. Это соглашение последовало и облечено было в торжественную форму договора.

Какие же имело оно дальнейшия последствия? Какие новые условия внес этот договор в жизнь тех до кого он касался, и в сущность вопросов, которые были предметом соглашения?

А вопросы эти имели величайшую, первенствующую важность. Соглашение происходило между видимым главой одной из двух великих христианских церквей и покровителем другой. Оно касалось, конечно, не догматических вопросов, но таких однако ж, которые были установлены соборными решениями и распоряжениями пап, имеющими для католиков силу почти каноническую.

На чем же сошлись эти два абсолютизма встретившиеся между собою со взаимным дружелюбием? Не образовалось ли между ними, так сказать, нейтральной почвы, на которой мог бы пробиться росток свободы?... Вот мысли и вопросы, которые возбуждают любопытные материалы, изданные А.Н. Поповым под заглавием «Сношения России с Римом с 1846 по 1850 год».

Посмотрим, что ответят они нам на эти вопросы.

С самого начала постоянных сношений наших с Римом, сношений, вообще не отличающихся дружелюбием, редко доходили они до такой степени натянутости, как в начале сороковых годов, именно в продолжение нескольких лет, предшествовавших заключению конкордата между нашим и римским дворами.

Предполагая проследить по материалам, изданным г. Поповым, переговоры, относящиеся к этому трактату, я нахожу не лишним, пользуясь некоторыми другими материалами, указать слегка и на отношения, которые существовали между означенными дворами пред началом переговоров: это даст возможность читателям оценить как велика была та пропасть, которую конкордат 1847 года вознамерился засыпать и уничтожать.

I.

В 1839 году совершилось, как известно, присоединение к православной церкви унитов Северо-западного края. Это важное событие завершило дело религиозного воссоединения Русского народа, начавшееся вскоре после второго раздела Польши; униты оставались, в числе около 250 тысяч душ, только в пределах Царства Польского. Важное это дело совершилось тихо. Его, без шума в продолжении нескольких лет, подготовлял преосвященный Иосиф Семашко и, наконец, получив заявление от 1365 унитских священников о желании их принять православие, он испросил разрешение совершить о том соборное постановление. В Полоцке – глухом жидовском городке состоялось это постановление (12-го февраля 1839); Синод ходатайствовал пред государем о необходимости принять желающих присоединения; Государь пометил на докладе Синода: «благодарю Бога и принимаю»,– и полтора миллиона унитов стали православными....

Никакого шума не было о том в газетах, не только прежде, но даже и после события; не последовало о нем никакого громкого правительственного заявления, выходившого из ряда; оно как бы тайком проникло в нашу историческую жизнь, и вероятно огромное большинство людей, даже из числа принадлежащих к образованным классам, не отдавали себе ясного отчета об этом деле столь высокой важности, а кто и знал, тот помалчивал, не ведая удобно или неудобно о нем говорить.

Но если воссоединение унитов ни на волос не нарушило ленивого покоя и мертвого безмолвия России, то оно произвело потрясающее впечатление в католическом мире и, разумеется, более всего в Риме. Враг всяких мер, клонящихся к возбуждению умов, не охотник до всяких обращений к общественному мнению и гласности вообще, папа Григорий XVI решился в настоящем случае изменить своей обычной сдержанности и произнес по случаю этого события «несравненно более огорчительного, чем все бедствия издавна уже им оплакиваемые», аллокуцию, которая немедленно была воспроизведена всеми клерикальными и даже не клерикальными газетами. «Славный Рутенский или Российский народ, сказал папа в заседании тайной консистории 22-го ноября 1839 года, принявший католичество вместе с христианством, но вскоре усвоивший греческую схизму (таков взгляд римского престола на судьбы христианства в России), вступивший в последствии в соединение с Христовою (то-есть римскою) церковию, ныне снова от нее отпал, благодаря обманам, прельщениям и угрозам, употребленным несколькими недостойными пастырями».

Оплакивая гибель обманутых и предавая строгому порицанию обманувших, папа заключил спою аллокуцию следующими словами: «Не можем скрыть от вас, уважаемые братья, что еще более огорчения внушает нам положение католичества в обширных владениях Российской империи, ибо нам известно что наша святая религия подвергается утеснению в этой стране. В своей пастырской заботливости об изменении такого положения дел, мы намерены на будущее время продолжать наши ходатайства пред лицом могущественного императора, питая еще надежду что, по свойственной ему справедливости и по возвышенному своему образу мыслей, он удовлетворит нашим требованиям и нашим желаниям».

Около трех лет спустя, именно 22-го июля 1842 года, папа произнес другую аллокуцию. Он свидетельствовал о постоянных своих стараниях улучшить положение католичества в России, но, так как эти старания остаются неизвестными верующему миру, а особенно жителям тех отдаленных стран, коих они служат предметом, и так как между ними распространяют мысль, что римский престол остается равнодушным к их положению, то «мы считаем ныне, заключил папа, обязанностию своею пред Богом, пред религией и пред самими собою снять с себя подозрения в столь постыдном преступлении».

Вследствие сего напечатана и роздана была членам св. коллегии записка, в которой исчислялись как причины жалоб римского двора, так и представления его русскому правительству. Важнейшими поводами к этим жалобам были: «почти полная зависимость, в которую русское правительство поставило от себя католических епископов относительно их юрисдикции и отправления их пастырских обязанностей», подчинение воспитания католического духовенства людям в духовных предметах несведущим; отнятие у церквей и монастырей их имуществ, чрез что богослужение лишено подобающого великолепия и отнята возможность содержать потребное число пастырей; нарушение монастырских уставов и подчинение монастырей начальникам епархий (разумеется католических), продолжительное и даже «неопределенное» упразднение многих епископских кафедр, обращение многих зданий, предназначенных первоначально для потребностей римско-католической веры – в пользу религии, господствующей в стране; систематическое стремление к осуществлению «коварного плана, начертанного в конце минувшого века», привлечь унитов к той же господствующей в стране церкви.

Такие действия русского правительства, продолжала папская записка, совершенно несогласные с обещаниями, данными в 1773 году, когда масса католиков поступила под русскую державу, не согласные и с многократными последующими и даже недавними обещаниями, внушенные духом «прискорбной мстительности», тем более удручают католическую церковь в России и Польше, что местные власти дозволяют себе в отношении к ней действия, не дозволяемые даже столь суровыми и несправедливыми законами.

Все это, взятое в совокупности, доказывало с точки зрения папского правительства систематическое стремление «унизить, подчинить светской власти и духовенству господствующей церкви, может быть даже совершенно истребить в пределах России католическое исповедание». Далее в помянутой записке исчислялись многократные жалобы папского правительства и представления самого папы императору, которого записка старалась выставить лично как бы непричастным к тем несправедливостям и унижениям, которые терпела в его владениях католическая церковь.

«Но, говорилось в заключение, так как эти жалобы, эти представления, эти ходатайства, эти мольбы и убеждения всякого рода, предпринимавшиеся его святейшеством согласно требованиям минуты, оставались неизвестными, то враги святейшего престола распространили о нем ложные известия с целию унизить его; они внушали, что все вредное и уничижительное для прав и интересов католичества, совершавшееся в России и Польше, все возбуждавшее негодование благонамеренных людей было следствием сделанных главой церкви уступок, или что, по крайней мере, святейший отец, зная все, что совершалось, скрывал оное и как бы поощрял своим молчанием... Поставленный в такое положение и настоятельно побуждаемый своим долгом и совестию, святейший отец находится вынужденным придать гласность настоящему изложению своих действий по отношению к защите католической веры в императорских владениях».

Аллокуция 1842 года и приложенная к ней записка произвели не только в католической, но и во всей Европе сильнейшее впечатление. Ее эксплуатировали и клерикальные и радикальные газеты; она сделалась предметом язвительных для России комментариев в представительных собраниях западных государств; а так как тридцать лет тому назад гласность допускалась у нас еще менее чем в Риме, то обвинения эти, может быть частию и опровергнутые пред дворами путем дипломатической переписки, остались не опровергнутыми в глазах общественного мнения, и русские, до которых случайно могло дойти содержание папской записки, должны были чувствовать себя неправыми к таким делах, в которых честному человеку особенно тяжело быть неправым, – в делах совести.

Записка папской канцелярии утверждала между прочим, что католическим священникам воспрещено было произносить церковные поучения иначе как по предварительном одобрении их цензурой, что у лиц католического духовенства не только отняты были имения, предназначенные для их содержания, но и что жалованье было им уменьшено; что ксендзам воспрещалось принимать на исповедь людей неизвестных им лично...

Могли ли не смущаться, читая такие обвинения и не находя возражений на них, люди самые умеренные и безпристрастные? А в папской записке было исчислено не менее девятнадцати указов и распоряжений подобного рода, изданных в продолжение двенадцати лет!... Конечно, многие из этих распоряжений были изложены папскою канцелярией неверно или односторонне, другие оправдывалась небезпричинным недоверием правительства к католическому духовенству Западного края и Польши; наконец многие факты, выставленные как доказательства преследования против католичества, представлялись, если всмотреться в них ближе, естественною и неизбежною реакцией против сохранившегося еще от прежних веков совершенно ненормального порядка вещей в Западном крае и такого преобладания в нем духовного сословия, коему необходимо было положить конец.

Так, например, папская записка утверждала, что в западных губерниях закрыто было 200 монастырей из 291 бывших там некогда: факт повидимому поразительный (если он справедлив); но тот, кому известно, что эти почти 300 монастырей были построены в крае, где находится каких-нибудь 3.000.000 католиков, согласится что помянутое число монастырей есть факт несравненно более поразительный чем их постепенное уменьшение; по словам папской записки, в начале сороковых годов в Западном крае оставался еще 91 монастырь; следовательно, было еще по одному монастырю на 32.967 католиков; но число православных монастырей несравненно меньше в России по отношению к православному населению: их приходится по одному на 81.433 души [Считая в России 50 миллионов православных и, согласно отчету св. Синода за 1861 год, 614 монастырей].

Если бы римский двор сообразовался в своих требованиях более с действительностию, чем с своими мечтами и воспоминаниями, то он должен был бы считать схизматическую Россию гораздо более благосклонною к католическим монастирям, чем многие католические страны. Не говоря о Франции, где революционная буря разрушила множество монастырей, не возобновленных и при последующих правительствах, в Испании, декретами 25-го июля и 11-го октября 1835 года, упразднены монастыри пяти орденов и сверх того все те, где число монашествующих не достигает 12, а в Португалии закрыты решительно все монастыри декретом 26-го мая 1834 года, и в обеих этих католических странах все монастырское имущество признано государственным. [См. об этом Сборник постановлений иностранных правительств по делам римско-католической церкви. Спб., 1864].

Вот примеры, которые без сомнения в состоянии были бы значительно ослабить впечатление, произведенное папскою аллокуцией 1842 года, если бы русское правительство захотело отвечать на нее. Но оно безмолвствовало, по крайней мере печатно ничего не заявляло и как бы оставалось равнодушным к раздражению против него общественного мнения в Европе.

Таким настроением общественного мнения широко пользовались польская эмиграция, а также ультрамонтанская и всесветная революционная партии, в этом случае, как и во многих других, подававшие друг другу руку. Чтобы дать понятие с какою дерзостью клеветали эти партии, в полном сознании своей безнаказанности, расскажем с некоторою подробностию эпизод о Макрене Мечиславской и монахинях Минского базилианского монастыря, наделавшей страшного шума за границей и встревожившей наше правительство.

В конце 1845 года явились в некоторых газетах диковинные рассказы о страданиях этой самозванки, а в 1846 вышла в Париже (librairie catholique polonaise) небольшая брошюра под заглавием: Récit de Makréna Mieczislawska, abbesse des basiliennes de Minsk, ou Histoire d'une persécution de sept ans soufferte pour la foi, etc. Брошюра эта есть, как видно из заглавия, рассказ самой героини происшествия о преследованиях, которым она будто бы подверглась, вместе с другими монахинями, за несогласие покинуть унию. Эти преследования начались, говорит рассказчица, летом 1838 года, следовательно, за полгода, примерно, до подписания соборного постановления о присоединении унитов к православию. Семашко,– мы будем передавать рассказ Мечиславской без всяких комментариев,– требовал чтоб и минские базилианки сделали то же; а так как они решительно отказались, то однажды, в пять часов утра, он явился в монастырь в сопровождении губернатора Ушакова (Uszakoff) и военной команды; всех монахинь, в числе 34-х (тридцать пятая умерла тут же, в церкви, в присутствии губернатора и архиерея), погнали в Витебск, заковав попарно, но дозволив в то же время нести водруженный на длинном древке крест, что без сомнения должно было сообщать шествию монахинь вид процессии и собирать вокруг них толпы народа.

(Окончание следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание)

В Витебске базилианок поместили в женском схизматическом монастыре, где уже находились тринадцать базилианок из другого монастыря, тоже заключенных. Здесь новоприбывших расковали, но на ноги им надели цепи, которые не снимали в продолжении семи лет. Ежедневно являлся к узницам бывший базилианский священник, апостат и с фальшивою (postiche) бородой, чтоб увещевать их, а так как его увещания не действовали, то месяца через два по прибытии в Витебск минских монахинь «началось над нами, рассказывает Мечиславская, истязание посредством сечения, которое производили два раза в неделю; Семашко предписал давать нам по 30 ударов розгами, но Милашевич (имя человека с фальшивою бородой) прибавлял еще по 20-ти». «Нас секли на монастырском дворе, в сарае открытом со всех сторон, в присутствии Милашевича, черниц (des ozernices), попов, диаконов, певчих, детей и всех живших и богохульствовавших (qui blasphémaient) в этом доме». Несколько минских базилианок лишилось жизни. Одну из них убила поленом игуменья, другую какая-то «черница» убила палкой, ибо схизматические монахини «никогда не покидают своих палок, которые они носят при боку в виде сабель (en guise de sabres à leur côte)».

Приехал наконец сам Семашко, и так как базилианки продолжали упорствовать, то «он приказал сечь пред своими окнами» этих женщин. Но и это не помогло. В 1839 году он приехал вторично, для освящения схизматической церкви (значит, уже по воссоединении унитов). Он вздумал требовать, чтобы базилианки присутствовали на этой церемонии; они решительно отказались. «Семашко ушел от нас взбешенный. Он стал у церковных дверей и приказал насильно ввести нас. Тогда толпа людей всякого звания кинулась на нас; град ударов на нас посылался. Все наши сестры участвовали в этом славном шествии (cette marche glorieuse) и украсились кровавыми ранами; у меня был пробит череп. Когда мы приблизились к церкви, кровь наша струилась. Я воскликнула в порыве сверх-человеческого одушевления: «Сестры мои во Христе! понесем наши головы на плаху». Сестра Вавржецкая швырнула в эту минуту к ногам Семашка полено, я схватила топор, который уронил какой-то работник....», желание Семашка не исполнилось, но он «вознаградил себя оргией с черницами, которая продолжалась всю ночь; всю ночь громкие ура в честь императора и Семашка сливались со славословием раздававшимся в нашей темнице....»

Приведенного отрывка кажется достаточно, чтобы составить себе понятие о рассказе Макрены Мечиславской и даже угадать, из какой фабрики он вышел; остальную часть этого рассказа мы передадим вкратце. Позднею осенью 1840 года, оставшихся в живых базилианок перевели в Полоцк, в тамошний женский православный монастырь, где точно так же «чернички» пьют, поют циническия песни, кричат ура и носят деревянные сабли przy bocu, и где, так же как в Витебске, находились уже заключенные базилианки, разумеется ничуть не похожие на «черничек»: добродетельные, набожные, блогословляющия карающую руку....

Такова сила католичества! Стоит человеку принять схизму и он тотчас становится пьяницей.... В Полоцке житье наших узниц было еще хуже; сечение производилось еще жесточе и работы еще тяжелее: они строили дворец для Семашка. В Витебске этот «апостат» выбил один только зуб у Макрены Мечиславской, а в Полоцке – девять разом. Здесь же он явился во всем величии своей власти: он предъявил узницам указ императора, в котором был поименован «архи-архи-архиереем» и признан «святым, святым, трижды святым (saint, saint, trois fois saint)».... Макрена сама видела этот указ.

В 1843 году она вместе с прочими базилианками была переведена в Мядзиолы, Минской губернии. Это местечко находится на берегу озера, которому суждено было играть не последнюю роль в Одиссее матери Макрены. Так как, по замечанию тамошних «черничек», в присланных к ним узницах бушевала «горячая польская кровь», то «Семашко, – продолжает рассказчица,– приказал их погружать в озеро, на берегу которого стоят Мядзиолы. По прочтении приказа о том, на нас надели особого рода рубашки, похожие на мешки в которых возят рожь; обе руки вкладывались в один рукав и потому они лишены были возможности действовать; затем нам накинули на шеи толстые веревки и повели таким образом по городу»... Жиды плакали; попы смеялись, а черницы, глядя с монастырских стен, хлопали в ладоши.... В первый раз «это мученье продолжалось три часа». Оно повторялось шесть раз по словам Мечиславской; ее и других базилианок бросали в воду, начинавшую уже покрываться льдом и полумертвых, окоченевших, вытаскивали на веревке...

Но мы приближаемся к концу удивительной Одиссеи минских монахинь. Однажды, когда весь монастырь без просыпа пил три дня сряду, и когда из 34 узниц оставалось в живых только четыре, эти оставшиеся в живых четыре женщины, не взирая на семилетнее изнурение, которое должно бы, повидимому, убить их физические силы, подняли бревно такой длины, что оно достало до верха монастырской стены, «приходившегося в уровень с третьим этажем», приставили его к этой стене, вскарабкались по нем (в кандалах) одна за другою, спрыгнули в поле и отправились прямым путем в Рим, минуя тысячи застав и миллионы опасностей...

Как ни нелеп этот рассказ, произведенное им за границей впечатление было громадно. Он записан, как значитеся в конце названной брошюры, по приказанию святейшого отца, и три видные сановника римской курии засвидетельствовали, что записанное совершенно согласно со словами рассказщицы. С другой стороны, заграничная и особенно польская печать так приучила европейскую публику ко всякого рода ужасам в отношении России, что нужды, вышибанье зубов собственными руками шестидесятилетнего русского архипастыря, его оргии в продолжение нескольких дней сряду и безпросыпное пьянство всего, что только именуется руським, едва ли могло очень удивлять за границей.

Таким образом, невообразимые клеветы против одного из достойнейших русских иерархов, против русского духовенства вообще, наконец против всего Русского народа росли, утверждались, пускали корни и приносили обыкновенные плоды свои, – а те, кто были предметом этих клевет не только не могли отразить их, но и не подозревали о их существовании: так тщательно ограждалась Россия безгласностию, так внимательно наша цензура зачеркивала в иностранных газетах места, где говорилось о возмутительной истории Макрены Мечиславской!...

При этом, конечно, говорилось в утешение нам, как говорится и теперь еще, что смешно и стыдно обращать внимание на речи о нас прирожденных ваших недоброжелаталей....

Пусть так; но надо, чтобы мы сами могли иметь сознание в несправедливости возводимых против нас обвинений, – а могли ли мы иметь такое сознание? Знали ли мы то, что у нас делается?... Случайно, во время пребывания за границей или как-нибудь иначе, некоторые и из соотечественников наших могли узнать о вышеприведенной, как и о сотне других подобных историй,– и множество имен, коими она испещрена, мелкие подробности, которые в ней заключаются, наконец сообщенный ей полуофициальный характер не должны ли были произвести на них впечатление,– тяжелое, горькое впечатление, исключающее чувство народного самоуважения!

Само правительство не осталось равнодушным к истории о минских базилианках. Повидимому, на местах было произведено тайное дознание, но открытое этим дознанием сделалось известно 3–4 лицам в России.

По счастию для истории, случилось что известный писатель наш H. В. Сушков, бывший в Минске губернатором около того времени, к которому относится начало приведенного нами рассказа, и фамилию коего можно предполагать под именем Uszakoff, был приглашен,– в очень любезной впрочем форме,– дать по этому поводу объяснение. Он объяснил, что назначен будучи в Минск, прибыл туда уже чрез несколько месяцев после того времени, когда, по рассказу Мечиславской, базилианки были высланы из тамошнего монастыря, но, что впрочем он не слыхал ни о чем подобном и не находил следов в делах о подобном случае, хотя такое происшествие никак не могло бы не вызвать переписки и не оставить следов в памяти местного общества.

Разумеется, и это объяснение осталось известным лишь в высших правительственных сферах; в продолжение 14 лет оно хранилось в безвестных архивах, и только в 1860 году, благодаря изменившимся воззрениям правительства, г. Сушков мог напечатать содержание данного им некогда обяснения [Чтен. Mocк.Общ. Ист. и Др. 1860].

От преосвященного Иосифа, по поводу первых слухов об истории минских монахинь, тоже потребовано было обяснение; затем, в продолжение десяти лет он не знал, что газетные слухи были подхвачены, что из разсказов мнимой Мечиславской составлена была полуофициальная книжка, и что она послужила материалом для позднейших писателей. Он узнал о всем этом лишь в 1865 году, из книжки под заглавием Rome, [Так обясняет он в документах напечатанных в Моск. Общ. Ист. и Др. 1862], напечатанной за два года пред тем.

Итак, в течение многих лет имя его предавалось позору, а он, благодаря отечественной цензуре, и не подозревал о том!.. Но далее он не хотел терпеть, и так как оправдываться в глазах света, отражать публичную клевету публичным же обяснением было еще немыслимо в то время, то престарелый иерарх послал свое объяснение в Синод: «Честное имя должно быть драгоценно для честного человека, и я обязан пещись о нем не только для себя, но и для Церкви православной», писал он в своем объяснении.

Он утверждал в этом объяснении, что женский базилианский монастырь существовал в Минске лишь до 1834 года, а потом был переведен в Мядзиолы и что после воссоединения унитов, настоятельница (Левшецкая, а не Мечиславская) и несколько монахинь, пожелавших остаться при униатском обряде, уволены были из монастыря к своим родственникам, у которых находились и в 1855 году. Далее преосв. Иосиф свидетельствовал, что имен тех 30-ти монахинь, которые якобы пали жертвами истязаний в Полоцке, Витебске и Мадзиолах, а также и Мечиславской, вовсе нет в списках унитских монахинь того времени, равно как не существовало священника Скрыпина, занимавшегося будто бы истязанием базилианок в Мядзиолинском монастыре.

Да не посетуют читатели за слишком может быть длинное изложение баснословной Одиссеи мнимой Мечиславской: она еще впервые оглашается в нашей литературе с некоторою подробностию. Притом она любопытна для нас тем, что рисует настроение известной партии против России в описываемое время и дает понятие об оружии, которым она действовала.

Был ли солидарен папа с этою партией? В длинном списке жалоб, представленных папским правительством русскому, при переговорах, о которых вслед за сим будем говорить, мы не находим эпизода о Мечиславской, а из этого следует заключить, что папа не давал полной веры рассказам о мнимой базилианской игуменье; но в первое время по прибытии ее в Рим, он был смущен этими рассказами; они были записаны по его приказанию, и хотя преданы гласности не по его распоряжению, но, конечно, и не в противность его воле.

Кардинал, статс-секретарь римского двора говорил нашему посланнику в Риме о нелепостях, рассказанных Мечиславской, с величайшею горечью и раздражением: очевидно он считал русские власти, способными на самые насильственные и гнусные действия в отношении католиков; вышибание зубов собственною рукой русского архиерея, погружение женщин в обледенелую воду – все это казалось возможным в России!

И рассказы Мечиславской представляют далеко не единственный пример чрезвычайной готовности папского правительства давать веру всевозможным сплетням на Россию и русское правительство. Незадолго до прибытия в Рим польской самозванки, там получено было известие, что на другом конце России, по распоряжению одного из самых просвещенных и гуманных ее администраторов, князя М.С. Воронцова, несколько католических монахов «в торжественный день Нового Года, вооруженною рукой были принуждены выйти из храма, в котором они считали себя неприкосновенными и, окруженные стражей, должны были оставить это святое убежище».

По справке оказалось, что эти монахи, издавна проживая в Грузии, занимались обращением не язычников и магометан в христианство, а православных грузин и армян в католичество, что не в России одной показалось бы непозволительным, а по нашим законам считается и преступным; оказалось кроме того, что они считали себя не подлежащими ни русским законам, ни общему управлению католической церкви в России: на таком де основании жили они ab antiquo. Наместник Кавказский нашел такой аргумент недовольно сильным и предложил им или подчиниться законам страны, или удалиться за границу, а так как они отказались от того и другого, то их отправили с жандармами.

http://ruskline.ru/analitika/2019/10/27/istoriya_russkogo_konkordata

[Александр Васильевич]

Петр Щебальский

История русского конкордата

Сношения России с Римом в 1845-1850 гг. Часть 2



Ниже мы публикуем статью историка, публициста, критика Петра Карловича Щебальского (1810 – 1886).

Автор – псковский дворянин, гвардейский боевой офицер, впоследствии занимал ряд значительных официальных должностей, последние 15 лет жизни прослужил в Царстве Польском, в 1883–1886 гг. был редактором единственной русской газеты в Варшаве – «Варшавский Дневник».

Н.С. Лесков в письме к П.К. Щебальскому от 19 апреля 1871 г. писал: «Видел я на столе у К<аткова> Вашу статью о конкордате. Это очень любопытно по тому, что я успел пробежать…».

Публикацию, специально для Русской Народной Линии (по изд.: История русского конкордата. Сношения России с Римом с 1845 по 1850 год, А. Н. Попова. (Журнал Мин. Нар. Просвещения, 1870) // Русский вестник. 1871. №4. С.610–633 (Подпись: П.Щ.)) подготовил профессор А.Д. Каплин.

Постраничные сноски автора помещены в текст в квадратных скобках.
 

+   +   +
 

ИСТОРИЯ РУССКОГО КОНКОРДАТА

Сношения России с Римом с 1845 по 1850 год, А. Н. Попова.
(Журнал Мин. Нар. Просвещения, 1870).

II.

Таково было настроение умов в Риме, когда император Николай, приехав осенью 1845 года в Палермо, где пользовалась императрица Александра Федоровна, возымел мысль, при помощи личного обяснения с папой, открыть путь к соглашению между обоими правительствами.

Нет сомнения, что такое соглашение было бы делом весьма желательным для обеих сторон. Правительство Русской Империи, где огромное большинство жителей не принадлежит к католической церкви, где, если выключить Царство Польское, на сто православных приходится лишь четыре католика, могло бы, правда, и вовсе не состоять в официальных сношениях с римским первосвященником; но это было бы возможно лишь при условии совершенного невмешательства правительственной власти в дела совести русских католиков, не таково было в отношении к ним положение, принятое нашим правительством с самого того времени, как Западный край был возвращен России; оно считало себя обязанным устроить у себя правильную католическую иерархию; оно приняло на себя попечение о содержании этой иерархии и об устройстве школ для католического духовенства; оно пожелало иметь участие в назначении католических епископов.

Вот почему оно принуждено было войти в сношения с папским престолом, при котором и содержало постоянного дипломатического агента; а раз вступив в такие отношения к главе католического мира, оно никак не могло оставаться равнодушным к тому: хороши ли эти отношения или нет. Разумеется, заявления подобные аллокуции 1842 года не допускались в Россию, также как и брошюры подобные рассказам Макрены Мечиславской; но никто не решится утверждать, чтобы ни одно скорбное слово папы о положении русских католиков и ни одна газета или брошюра клерикального направления, враждебная русскому правительству, не проникли чрез нашу западную границу.

Напротив, враждебные России брошюры, газеты и книги проникали, и даже в довольно значительном числе, и чем таинственнее были пути, коими они достигали к нам, чем безусловнее было безмолвие о них русской печати, тем сильнее действовали они на умы. Бискупы, ксендзы и вообще католическая паства в России очень хорошо знала, что ей сочувствует весь католический мир, что ей сочувствует большая часть европейского общества.

К этому не могло оставаться правительство наше равнодушным; а так как оно не хотело ни вступать в публичные обяснения с порицателями своими, ни дать возможности людям не предубежденным раcсматривать свои действия, то ему не оставалось ничего другого как искать сближения с римскою курией, в надежде дать ей более выгодное понятие о своих намерениях относительно католической церкви в России.

Но представлялась ли какая-нибудь вероятность улучшить отношения, которые установились в последнее время между нашим и римским правительством? Вероятностей было не много, однако они были. Они заключались главным образом в личности самого папы. Григорий XVI, в описываемое время осьмидесятилетний старец, был человек не особенно высокого ума, но с хорошим здравым смыслом, весьма благочестивый, весьма горячий католик, но и достаточно просвещенный человек, чтобы не быть изувером. Благоговение его к величию римского престола было безгранично, но он никогда не воображал себя Григорием VII. Еще в 1799 году он издал книгу под заглавием: Il trionfo della santa sede (Торжество престола и церкви и пр.), в которой высказал свой образ мыслей и оставался верен ему до конца своей жизни.

Некоторые из биографов Григория XVI рассказывают, что сочинение это попало как-то на глаза императору Николаю и дало ему такое высокое мнение о нравственных качествах ее автора что, известясь о кончине Пия VIII, он поручил своему посланнику в Риме употребить всевозможные старання, чтобы доставить папскую тиару столь блогочестивому человеку. С своей стороны и Григорий XVI питал сериозное уважение к особе Русского императора; во всех своих нареканиях на русское правительство он постоянно и с особым ударением отклонял их от особы государя; сделавшись папой он несколько раз обращался лично к нему, посредством собственноручных писем, с своими сетованиями, и хоть последствия не вполне соответствовали его ожиданиям, тем не менее он отказывался считать государя России солидарным с теми, кого разумел врагами церкви и религии.

Такая твердая вера со стороны Григория XVI в особу императора Николая может быть обяснена кажется тем, что он очень сочувствовал правительственным воззрениям Русского государя, его строгому уважению к установленным авторитетам, к власти, к преданию, к порядку. Точно такими же понятиями проникнут был и Григорий. С прискорбием, но и с большою твердостью он принял строгие меры против волнений, обнаружившихся в церковной области при вступлении его на престол, и этим мерам, можно сказать с уверенностью, сочувствовал император Николай, точно так же как с своей стороны и папа, вопреки желанию многих из своих советников, строго порицал образ действий католического духовенства во время польского мятежа 1830 года, а в 1832 году выразил гласно свой образ мыслей в энциклике 15-го августа.

Таким образом, не взирая на натянутость отношений между русским и римским правительством, существовала повидимому возможность личного соглашения между главами этих правительств. Император Николай не хотел допустить и мысли, чтоб его можно было, иначе как по незнанию, считать врогом католичества; он был уверен что и большая часть правительственных лиц в России вовсе не питают враждебных чувств против католической религии. Он полагал, что лишь недоразумения, существующие в Риме относительно его видов и принимаемых им мер, разделяют двух монархов, представителей двух христианских церквей, и лучшим средством, чтоб устранить эти недоразумения, казалось ему личное свидание между ними.

На обратном пути из Палермо, не покидая своего инкогнито, государь мог прожить несколько дней в Риме, с гласною целию «обозреть Вечный город, а между тем и обясниться с главой католического мира. Он открыл свою мысль сопровождавшему его канцлеру, графу Нессельроде, и приехавшему в Палермо русскому посланнику при папском дворе, Бутеневу. В записке представленной по этому поводу, граф Нессельроде сознавал что возстановление дружелюбных сношений с Римом весьма желательно, – конечно, «не жертвуя достоинством своего государства и правами господствующей церкви». Нет сомнения, продолжал канцлер, что настоящим случаем поспешит воспользоваться и римское правительство; папа не преминет повести речь о положении католичества в России и вероятно предъявит жалобы и требования; что же отвечать на них? «Если вы ограничитесь лишь заявленим, что в ваши виды никогда не входило желание разрушать католическую церковь и принудить миллионы ваших подданных переменить веру, но что вы желаете, напротив того, согласиться с римским престолом именно с тою целию, чтобы поднять достоинство священнослужителей и восстановить иерархию католической церкви, то этим будут обозначены пределы вашим великодушным намерениям».

 Таково было мнение русского канцлера. Он просил государя «не выходить из области общих выражений» и, если ему будет сообщено какое-либо письменное заявление, то советовал принять оное с объяснением, что заключающиеся в нем жалобы и домогательства будут подвергнуты внимательному рассмотрению.

Из сведений, сообщаемых г. Поповым, мы не видим, в чем состояло мнение Бутенева; можно думать, кажется, что оно сходствовало с мнением канцлера. Впрочем, как только поездка государя в Рим была решена, Бутенев отправился в Рим, чтобы предупредить папу и его правительство о предстоящем посещении. Известие о том произвело величайшее и весьма различное впечатление. Кардинал Ламбрускини, статс-секретарь и влиятельнейший член папского правительства, не ожидая никакого добра от свидания папы с главой схизматиков, желал бы лучше отклонить оное, как могущее только скомпрометтировать папу пред ревностными католиками; напротив того, Григорий XVI возлагал большия надежды на это свидание и очень рад был случаю обясниться с государем, которого, как он полагал, раздражают против католической церкви злонамеренные люди.

Мнение папы, разумеется, превозмогло; когда же Бутенев дал знать, что государь вовсе не желает иметь с папой тайных обяснений, а что, напротив, он охотно объяснится с ним в присутствии самого Ламбрускини, то и этот последний стал смотреть благосклоннее на ожидаемое свидание. Он перестал говорить нашему посланнику о Мечиславской, а папа даже выразил сомнение относительно правдивости ее рассказов и поспешил разрешить в благоприятном для России смысле несколько вопросов, о которых производилась весьма долго тянувшаяся пред тем переписка.

Государь прибыл в Рим, под именем генерала Романова, 13-го декабря 1845 года, и в тот же день посетил папу. Беседа их продолжалась более часа. При этом папа передал государю записку с жалобами и домогательствами, состоявшими из 22 статей. Государь, возвратясь из Ватикана, рассмотрел ее и во время чтения сделал на ней отметки, которые сохранились и ныне приводятся г. Поповым. Это, без сомнения, весьма важные документы и для истории вообще и для биографии государя, но так как и требования папского правительства были впоследствии выражены с еще большею подробностию, и, с другой стороны, наше правительство тоже изложило впоследствии свой образ мыслей в более последовательной форме, чем быстро набросанные заметки государя, то мы лишь слегка воспользуемся здесь и папскою запиской, и замечаниями на нее императора Николая.

Мы воспользуемся ими настолько лишь, насколько они объясняют основные взгляды высоких собеседников о предмете их беседы. «В качестве главы католической церкви, писал Григорий XVI, папа не может считаться чужестранною властью для католиков в какой бы стране земного шара они не обитали. Его духовная власть простирается на них всех; все они его дети; все подчиняются законам церкви». Такова точка отправления римской теократии. «Управление церковью не может, продолжал папа, следовать за различными видоизменениями государственного управления и подчиняться им, потому что оно блюдет устройство церкви, дарованное ей ее божественным Основателем. Государи светские могут отменять или изменять свои законы; но святой престол не может ни изменять начал католической веры, ни произвольно отменять правила церковной дисциплины.... Законы католической церкви восходят ко времени ее основания, к отцам церкви, к соборам. Нельзя молчать когда их нарушают: иначе разрушится весь духовный порядок церкви; поэтому сохранение этих законов составляет для папы долг совести пред Богом, церковью и всем католическим миром».

После этого вступления папа обращался к тем законам Российской Империи и Царства Польского которые, по его убеждению, стесняли католическую церковь и к тем фактам, в которых он видел доказательство таких стеснений.

Император Николай отрицал в своих заметках существование некоторых из этих фактов, давал обяснения касательно некоторых законов и в заключение написал следующие слова: «Его святейшество может быть уверен, что никто на всем пространстве Русской Империи не озабочен более искренно и с убеждением, чтобы поставить римскую церковь в положение достойное и почетное, как тот, кого Провидение поставило во главе Империи. Все, что может быть сделано согласно с желаниями святого отца и что не противно коренным законам Империи, будет сделано. Но есть такие предметы, которые неисполнимы в настоящее время без предварительного объяснения цели, в виду которой многие меры были приняты».

Те же мысли были выражены в составленной нашим канцлером записке, которую государь лично передал папе при прощании с ним, в самый день своего отъезда, 5-го (17) декабря. «В беседе, исполненной взаимной откровенности и искренности», значилось в этой записке, «которую его величество имел со святым отцом, и в совещании с кардиналом Ламбрускини, император поспешил дать объяснения как вообще о всех вопросах, так и о некоторых в особенности, которые должны убедить святой престол в чистоте и законности его расположения и видов в отношении к католической церкви в его государстве. Есть другие вопросы, которые не могут быть разрешены в настоящее время.... Императору необходимо со всею подробностию рассмотреть их по возвращении в Петербург, тщательно собрать все необходимые сведения для того, чтобы взвесить значение требований святого престола и изыскать, в духе благорасположения и приязни, средства к соглашению, по возможности, желаний папского двора со своими обязанностями, как государя, покровителя господствующей церкви в России, и с общим законодательством Империи».

Из этих слов можно заключить, что государь признавал основательность некоторых требований папы и расположен был дать им законное удовлетворение; от его имени заявлялось самым торжественным образом, что «всякое злоупотребление строго преследуется и будет преследоваться в его государстве». Но вместе с тем папский престол предупреждался, что на государе России, как покровителе господствующей там Церкви, лежат обязанности, которые он не может преступить и которые определяют его точку зрения неизменным образом. На это обстоятельство нам необходимо обратить особенное внимание, потому что в последствии, во время открывшихся в 1846 году переговоров, и потом, в самые последние годы, папское правительство утверждало, будто государь дал слово исполнить требования папы, и что слово это нарушено.

Такое заявление сделал даже нынешний первосвященник римский, вопреки смыслу и слову актов, хранящихся в архивах. «Я сказал папе», отметил государь своею рукой против одного места папской записки, «что его желания, насколько это может зависеть от меня, он может считать уже исполненными; но я не могу разрушать установления государства, точно так, как он не может разрушать канонические законы».

 Та же самая мысль была повторена и в той записке, которую он передал Григорию XVI при прощанье с ним. По поводу жалоб на запрещение латинским священникам крестить детей, происходящих от смешанных браков, мы читаем в записке 5-го (17-го) декабря следующее: «Не говоря о религиозных сомнениях и убеждениях императора, его величество не считает себя в праве изменить это постановление, потому что этой отменой были бы явно нарушены права и каноны господствующей церкви. Впрочем взгляд святого отца на этот вопрос не отличается от взгляда самого императора. Пусть его святейшество спросит самого себя: не точно ли так же он действовал бы в подобном случае? Согласился ли бы, например, папа обнародовать закон, который дозволял бы священнику греческому или протестантскому крестить в Риме детей, рожденных от брака в котором один из супругов католик?»

Невозможно ответить более победоносным образом на всю совокупность претензій, предъявленных римским престолом! Очевидно папа не допускал ни взаимности, ни равенства относительно прав католицизма. Но в таком случае могло ли быть с ним соглашение на этой почве, соглашение пожертвования достоинством Русского государства и правами господствующей церкви, как писал граф Нессельроде?

Известно, что в 1847 году заключен был между русским и римским правительствами конкордат, но причины недоразумений остались тем не менее в силе, и потому он не только не прекратил, но даже и не уменьшил жалоб одной стороны на другую, и был наконец отменен не далее как по истечении 13 лет.

Тем не менее канцлер, вслед за отъездом государя из Рима, приступил к переговорам, долженствовавшим, как он думал, привести к соглашению, а папа, в аллокуции, произнесенной в начале 1846 года, сказал, что воззрения, выраженные Русским монархом «внушают ему твердые надежды ко благу католической церкви».

http://ruskline.ru/analitika/2019/10/28/istoriya_russkogo_konkordata

[Александр Васильевич]

Игорь Друзь

«Амазонская» интрига Ватикана

Не все иерархи поддерживают либеральные реформы Папы Римского



10 сентября папа-иезуит Франциск заявил о том, что «не боится раскола», тем самым признавая, что он уже вполне возможен в католической конфессии. Речь, видимо, идет о будущем крупном расколе. А мелкие расколы уже есть. Например, на Украине из-под юрисдикции Ватикана давно уже вышла часть униатов, не приемлющих его либеральной политики, которую они справедливо считают антихристианской по своей сути.

Ряд приходов и монастырей при этом объединились в новую конфессию, названную «Византийский патриархат», и предали анафеме последних римских пап. Но и немалое число оставшихся в католицизме клириков всячески критикуют и ругают папу Франциска за его либеральные «реформы», невзирая на его «непогрешимый» статус. Причем таковые появились даже в среде высшего епископата, что вообще нехарактерно для этой конфессии.

Так, в ответ на папское заявление о грядущем расколе, с резкой критикой Франциска тут же выступил архиепископ Карло Вигано, многие годы занимавший в Ватикане очень высокие посты. Он сообщил изданию Inside The Vatican.com, что папа Франциск готов обвинить «других людей в расколе, хотя на деле он сам его и провоцирует».

Архиепископ задается риторическим вопросом, соответствует ли такое странное поведение «нормам жизни пастора», который должен думать о верующих. Он отмечает, что «предотвращение раскола» – это, вообще-то, обязанность папы Франциска. При этом Вигано добавил, что заявление папы прозвучало «из-за того, что он понимает, что именно Синод по поводу Амазонии может стать причиной такого раскола». Судя по всему, архиепископ Карл прав – это мероприятие может вызвать раскол куда более крупный, чем все, что было до того. Официально темами Синода, который пройдет с 6 по 27 октября станут «защита окружающей среды и права коренных народов в регионе бассейна реки Амазонки, а также пастырские проблемы церкви», но традиционные католики видят в нем ломку остатков христианского вероучения в католицизме.

Так, кардинал Реймонд Берк и епископ Атаназиус Шнайдер выпустили очередной критический документ по этому поводу против шести «серьезных теологических ошибок и ереси», допущенных в рабочем проекте Амазонского синода.

Они призывают верующих своей конфессии принять участие «в крестовом походе» против него, молясь и соблюдая пост в течение сорока дней, чтобы не дать свершиться этим ошибкам. Они предложили католикам молиться каждый день, а также поститься один раз в неделю в период с 17 сентября по 26 октября. В частности, они выделили такие ошибки, которые готовятся на Амазонском Синоде:

● явный пантеизм и желание связать Господа с природой и вселенной в языческом стиле;

● заявление о том, что язычество тоже является божественным откровением и новым путем к спасению;

● идея о том, что коренные народы уже получили свое божественное откровение, а также о том, что местная церковь должна совершить пасторальное «переосмысление» этого;

● передача ведомств курии под руководство женщин;

● восприятие человека в качестве лишь одного из элементов природы, а также участника агрессии против «Матушки Земли».

Если кратко резюмировать мнение этих католических иерархов, то они считают, что на Синоде дело пойдет к постепенному скрещиванию католицизма с язычеством, с идеологией феминизма, другими современными идеологиями, несовместимыми с христианством.

И у них есть все основания так думать. Подобный религиозный синкретизм папа-иезуит навязывает своей пастве постоянно, в том числе – с помощью собственного примера. Не так давно 60-летний католический епископ Джеймс Топпил из города Нагаленд в северо-восточной Индии подарил папе Франциску головной убор племени Нага. Папа Франциск немедленно надел его, несмотря на то, что это – ритуальный убор, как, к примеру, феска у мусульман, или специальная чалма у сикхов. Племя Нага использует этот убор во время подготовки к сезону охоты. Нага прославилось на весь мир своей жестокостью и любовью к обезглавливанию своих противников.

Охота за головами призвана была показать превосходство над противником, стать проявлением ритуальной жестокости, а также заполучить уважение со стороны других людей. Кроме того, они были уверены в том, что убитый противник станет их рабом в следующей жизни. Сейчас, правда, это племя перешло к более мирным занятиям – оно занимается охотой и выращиванием опиума: частью на продажу, частью – для собственного потребления. Ведь курить опиум – это тоже их старая национальная традиция.

В свете подобных традиций очень умилительно звучат слова понтифика, которые он произнес в прошлом году в Перу, намечая пути работы с индейскими племенами Амазонки. Тогда он заявил:

«Считаю неотложной задачей приложить усилия для того, чтобы основать институционные структуры уважения, признания и диалога с автохтонными народами, принимая во внимание и отдавая должное культуре, языку, традиции, правам и ДУХОВНОСТИ, которые им присущи».

Конечно, эти постоянные заигрывания Папы Римского с лесными племенами – это весьма продуманная политика. Под видом защиты нацменьшинств и любви к древним традициям папа сливает религии и прививает толерантность к разным порокам, угодным глобалистам. Он даже публично рассказал о том, что жевал листья коки с индейцами Боливии и похвалил их животворящие свойства, подавая пастве пример толерантности к греху потребления наркотиков. А вообще, глобалисты постоянно натравливают проплаченных «активистов» из числа афроамериканцев, индейцев, арабов на белых традиционалистов, на их крестные ходы, шествия против абортов, против засилья мигрантов.

Именно в русле такой политики Ватикан готовит Амазонский Синод, который легализует многие удивительные вещи, ликвидируя ряд «устаревших» христианских норм. Ведь никакие убийственные «реформы» ныне не пройдут, если не играть на «любви к традициям», на жалости к меньшинствам и модной теме «защиты окружающей среды». Индейцы в данном случае играют подчиненную роль массовки, прикрывающей планы глобалистов по созданию единой мировой религии на основе скрещивания разных культов и диких языческих традиций. Все делается «ради блага коренных народов», «по просьбам трудящихся», так сказать...

При этом Ватикан давно уже развернул активность в этом регионе, разворачивая там дорогостоящие синкретические проекты еще задолго до начала пресловутого Синода. Так, 9 сентября издание Gazeta DoPovo.com.br сообщило, что Ватикан уже вовсю финансирует создание «собора коренных народов» в бразильской Амазонии. Собор, который строится для племени Яномамо, будет завершен в 2022 году. 35 000 представителей племени обитают на территории около 200 деревень в труднодоступных местах на границе Венесуэлы и Бразилии.

Замечу, что это племя до сих пор (!) практикует ритуальное людоедство, кровавые набеги на соседей, и т.д. Собор для этих коренных жителей создается при участии проекта Creatos Arquitetura, который отвечает за строительство католических храмов в Бразилии.

Издание сообщает, что один из архитекторов, Тобиас Бонк Мачадо, который не имеет ни малейшего представления о Яномамо, «на несколько дней погрузился в их культуру».

Бонк хочет создать «культурный проект» и сделать «смешение культуры Яномамо и христианства», намекая, что христианство является «культурой». Он просит уважать «обе религии». Напомню, что в религии Яномамо, которую он предложил уважать, составной частью является ритуальный каннибализм и наркотический транс…
Новая «церковь» по форме напоминает деревни Яномамо (шабонос), которые представляют собой круглую площадь, окруженную домиками. Аборигены уверены в том, что во время шаманских ритуалов «духи» приходят именно на площадь, чтобы пообщаться с ними, и потому католические архитекторы, соглашаясь с этим, строят синкретический храм именно таким образом. Диаметр круглого капища составит 32 метра. Кроме того, предусмотрена открытая крыша, призванная «проявить уважение к единству с миром духов».
Издание утверждает, что идея создать такую «церковь» пришла от представителей племени, но, скорее всего, опять именем этих «трудящихся» прикрылись белые глобалисты, которые это задумали. Впрочем, в любом случае такое капище является даже не модернизмом, а прямым кощунством по меркам христианства, и даже по меркам околохристианских ересей. Это уже некий выход за рамки даже околохристианской орбиты.

При этом, заявляя о том, что он «не боится раскола», папа Франциск попытался «обосновать» это традиционными для католицизма аргументами: «Я Папа Римский, поэтому несогласие со мной – это схизма». То есть, когда это выгодно ему – он является запредельным модернистом, когда нет – становится как бы ярым католическим консерватором...

Значительная часть католических деятелей, вслед за своим вождем, пошла таким же путем, пытаясь «христианской любовью» и «традициями» оправдать смертные грехи. Так, директор по коммуникациям епископства Базель Хансруеди Хьюбер недавно выразил от имени католической диоцезии в Швейцарии одобрение политическим усилиям по легализации «однополых союзов».

«Мы приветствуем предложенные правила, которые дают гомосексуальным партнерским отношениям стабильное и надежное правовое обеспечение. Для нас важно, чтобы дети, которые растут в однополых партнерских отношениях, получили правовую основу, которая отвечает наилучшим интересам ребенка», – заявил Хьюбер.

Он также заявил, что готов даже «благословлять» такие союзы, лицемерно добавив при этом, что церемония «благословения» будет отличаться от обычной свадебной церемонии. Ясно, что эта добавка призвана только усыпить совесть католиков, а суть такого шага одна: одобрение «браков» содомитов, вот и все.

С другой стороны, в католическом мире ширится и противодействие радикальной безнравственности и экуменизму Ватикана. 28 августа епископы Испании опубликовали «руководство к христианской молитве».

Они выступили с осуждением религиозного плюрализма, а также попыток использовать методики из таких азиатских религий, как дзен-буддизм. Авторы руководства называют такие вещи «несовместимыми» с верой, а также считают неверным, что они были «спокойно приняты» Церковью.

По их словам, такие методики ставят Иисуса Христа на один уровень с основателями других религий. Таким образом, «релятивизм, который характеризует современный мир» захватывает сферу религии. Это может привести к тому, что «ни одна из религий не сможет считаться истинной».

Второй пассаж явно относится к экуменическому документу, подписанному папой с мусульманами в Абу-Даби. Так что оппозиция папе-иезуиту ширится в католическом мире, где все мало-мальски нормальные клирики понимают пагубность его курса.

Происходящее в католицизме, где насчитывается миллиард верующих, очень сильно касается судеб всего мира и России, как в духовно-эсхатологическом, так и в практически-политическом аспекте. Если «реформаторы» католицизма победят, то проиграют правые традиционалисты Запада, которые поддерживают Россию, справедливо видя в ней последнюю реальную опору традиционных ценностей.

Специально для «Столетия»

http://www.stoletie.ru/vzglyad/amazonskaja_intriga_vatikana_335.htm

[Александр Васильевич]

Игорь Друзь

Идолы Ватикана

Линия синода, посвященного Амазонии, вызывает протесты в самой католической среде



В своей недавней статье «Амазонская интрига Ватикана» я описал схему, по которой папа-иезуит Франциск собирается ломать остатки христианского вероучения в своей конфессии на Амазонском синоде под предлогом «защиты прав коренных народов» и «экологии», также отметив, что в католической среде он подвергается резкой критике за подобные «реформы».



Однако, как это часто бывает, я оказался еще чересчур оптимистичным в своем мрачном прогнозе. Католические «защитники традиционных ценностей» опять превзошли все ожидания пессимистов.

Этот синод начался с открытого участия папы Франциска в языческом индейском ритуале и торжественном внесении в зал заседаний языческого идола Пачамамы. Были подготовлены полуязыческие документы для подписания участниками синода, которые легализуют синкретизм политеизма и католицизма. Замечу, что такого еще не было во всей богатой истории папства… Когда только данный папа взошел на престол, то я сразу отметил, что это первый папа-иезуит, первый латиноамериканец, первый папа, на интронизации которого звучали молитвы на русском, чем сразу был продемонстрирован вектор экспансии на Русь. Также впервые Папа взял себе имя Франциска, которого даже многие католики изначально считали еретиком… 

Когда в некой старинной и устойчивой системе происходит так много «впервые», то это уже само по себе свидетельствует о начавшихся тектонических процессах «перестройки» системы и о ее неблагополучии. Но нынешняя ломка христианских норм потрясла всех, даже привычных ко всему католических епископов.

17 октября 61-летний Робертус Мутсаертс - викарный епископ из Нидерландов резко заявил, что рабочий документ синода в Амазонии создает «новую религию», «поддерживает пантеизм» и признает «языческие предрассудки» в роли божественного откровения.

По его мнению, синод в Амазонии продвигает «экосоциализм, изменения климата, экуменизм, женатых священников и рукоположение женщин».
Он заявил, что «поклонение деревьям» считается там теперь высшей формой духовности, а делегаты синода папы Франциска «имеют единые интересы».
Он отметил также, что церковь папы Франциска развивает «лживое великодушие» и делает все для уничтожения понимания святости и греховности...

А по мнению отставного кардинала Хорхе Уроса Савино из Каракаса, языческая церемония с идолом индейской богини плодородия Пачамамы, которая состоялась 4 октября при участии папы Франциска в садах Ватикана, «не должна была состояться вообще».
21 октября он сообщил AciPrensa.com, что церемония папы Франциска была «удивительной», «языческой» и «примитивной». Уроса предупреждает о том, что надо исключать «совершенно лишний синкретизм».

Католические миряне поступают еще радикальнее: группа простых католиков вошла в церковь святой Марфы, расположенную недалеко от Ватикана, и убрали несколько статуэток Пачамамы, которые были там выставлены на время Амазонского синода прямо в алтаре (!).
После этого они сбросили идолов в Тибр. Можно только посочувствовать нормальным католикам – их духовные власти действуют заодно со светскими безбожниками. В ответ католические либеральные клирики уготовили им уголовное преследование. Во время пресс-конференции 21 октября, руководители дикастерии по вопросам коммуникации, Паоло Руффини, заявил, что это – «кража». Он назвал действия людей, которые вынесли статуи идолов из церкви «актом хвастовства и действием, направленным против диалога, который должен поддерживать нас».

Заметим, что слово «диалог» нынешние паписты используют для обозначения беседы с противниками христианства.

Руффини также заявил, что эти идолы символизируют «жизнь, плодородие и матушку землю». А представители ордена кармелитов храма св. Марфы написали заявление в полицию, желая наказать консервативных католиков, которые давно уже подвергаются различным преследованиям в своей конфессии. И римская полиция уже открыла уголовное дело против них, несмотря на то, что утраченные деревянные идолы не имели никакой материальной ценности.

После таких инцидентов визит папы Римского 18 октября в музей Ватикана «Анима Мунди», где с его ведома на выставке было размещено большое множество уродливых индейских идолов, уже не удивляет нисколько. Он не только посетил выставку, посвященную Амазонке под названием «Мать Амазония – глубокое дыхание мира», но и сфотографировался на фоне этих жутковатых идолов, заявляя, что эти «произведения искусства являются выражением духа народов» и что «красота объединяет нас, приглашая нас жить в человеческом братстве, противодействуя культуре обиды, расизма, национализма, которые всегда скрываются».

Волна возмущения происходящим со стороны традиционных католиков огромна, она отразилась и в массе других протестных акций и заявлений. Однако «непогрешимый» статус папы Римского в католицизме и его огромные финансово-политические ресурсы не дают им возможности остановить его разрушительные «реформы».   

Конечно же, избрание папой-иезуитом для поклонения именно этого индейского идола отнюдь не случайно. Эта «мать всего живого» идеально вписывается в его «экологизм», который под видом борьбы за защиту природы и контроль над климатом представляет собой насаждение неоязычества, вмешательства во внутренние дела суверенных государств, создание единого мирового правительства. А то, что был избран именно индейский идол женского начала, а не его аналоги из, например, культуры античности, это тоже глубоко закономерно. Выбор какой-нибудь Геи-Земли, или Кибелы не дал бы нужного резонанса. Те народы и те культы ушли в прошлое, а Пачамама – это настоящее. И индейцы, в качестве гонимых нацменьшинств, многим внушают сочувствие. Хотя если бы папа-иезуит реально заботился о туземцах, то не укоренял бы их в дикости. Пачамаме, культ которой даже стал официальным в Боливии, принято жертвовать наркотические листья коки. Кстати, во время своего визита в Боливию папа Римский нахваливал «замечательные» свойства листьев коки, и сообщил, что жевал их. Также он тогда принял от президента этой страны Э. Моралеса, который и ввел государственный культ этой языческой богини, отменив при этом госстатус католицизма, кощунственный подарок. А именно: крест в виде серпа с молотком.

Более того – этому идолу до сих пор нередко приносят в жертву людей во многих дальних уголках Латинской Америки. Некоторые индейцы до сих пор считают, что останки убитого в честь Пачамамы человека, если их замуровать под здание, принесут долговечность этому сооружению. Боливийские газеты часто пишут о нахождении таких останков под местными домами.

Конечно, сегодня верхушка католической конфессии не чурается поддержки и других форм язычества. Например, 21 октября Ватикан поздравил индуистов с их праздником Дипавали. Это нечто вроде нового года для язычников этой страны, когда они особо чествуют своих богов Раму, Лакшми и Ганеша. Однако по вышеуказанным соображениям Франциску эффективнее и проще делать упор на индейских божков, а не на индийских.

Замечу, что папа-иезуит вообще пытается создать вместо христианства, являющегося, по своей сути, воинской, жесткой религией, секту женственных пацифистов, которые «моют ноги» агрессивным мигрантам и покорно склоняются перед безбожными властями Запада. В этом смысле культ женственности ему весьма подходит. Культ богини Кибелы – ближневосточного аналога Пачамамы, вообще предполагал кастрацию ее жрецов и одевание их в женскую одежду. Папа Римский постоянно принимает подобных лиц, «изменивших пол», обнимается и фотографируется с ними.

И само название «Амазонский синод» помогает ему развивать пропаганду феминизма: как известно, на этом синоде поднят вопрос о женском «священстве» и тому подобных вещах.

Папа Франциск давно использует коммунистическую, экологическую и феминистскую фразеологию, пытаясь обосновать с их помощью власть над миром западного олигархата. В частности, об этом говорит изданная в 2015 году папская энциклика «Laudato Si’» и много других его обращений.

Кроме прочего, папа говорил: «В нынешней ситуации абсолютно необходимо разработать более сильные и эффективные международные ведомства, чиновники в которых будут справедливо назначаться консенсусом национальных правительств, и которые будут уполномочены вводить санкции».

В целом Ватикан занял нишу леволиберального дискурса современной мировой политики. Это гремучая смесь элементов неомарксизма, неоязычества, идеологии вавилонского смешения народов – «мультикультурализма», полнейшей толерантности к различным смертным грехам, включая наркотики и содомию (как известно, папа-иезуит требовал от христиан извиняться перед гомосексуалистами).

Это напоминает так называемый альтерглобализм, известный также, как альтернативная глобализация. Альтерглобалисты согласны, что глобализация, якобы, неизбежна, только картинно отвергают американский империализм и «глобальную власть капитала» в лице всяких МВФ и ТНК. На самом деле тот же «Всемирный социальный форум» альтерглобалистов финансируется теми же глобалистами и ТНК, поддерживается американским правительством.

Поскольку западные олигархи увидели огромную волну возмущения своей деятельностью, то не нашли ничего лучшего, как возглавить ее, направив в нужное им русло. Такую же нишу ныне занимают некоторые латиноамериканские вожди, как бы борющиеся против западных ценностей, но одновременно насаждающие самые грязные западные пороки под видом следования национальным традициям и реально исполняя планы крупнейших мировых банкиров. Разумеется, формально папа Римский в такие левые группировки не входит, но его политическая позиция очень похожа.

Конечно, отнюдь не случайно папой Римским был избран именно латиноамериканец. Это регион религиозного и национального смешения, мигрантов, неомарксизма и язычества. И именно эти особенности данной части мира папа Франциск (ученик иезуита, являющегося сторонником левацкой «теологии освобождения»), внедряет теперь по всему миру.   

И все же я не стал бы сводить насаждаемые ныне Ватиканом синкретические культы к голому прагматизму политических и финансовых интересов. Глобалисты являются мистиками, по-своему верующими людьми. Хотя веруют они явно не по христианским, и даже не по околохристианским канонам. Часто их шаги можно объяснить только практиками и устремлениями оккультных сект, а не какими-то примитивными материальными интересами. Об этом свидетельствует, например, убранство главного конференц-зала Ватикана.

В Ватикане, где эксцентричность дизайна главного зала ну никак не может возникнуть по прихоти сумасброда-архитектора, главный зал явно стилизован под вид огромной змеи.

А кого символизирует змей в Библии, думаю, напоминать не надо…

Это огромное помещение, также известное как Конференц-зал Павла VI или Зал папской аудитории, который частично находится в Ватикане и частично в Риме, является объектом имени папы Павла VI, построен в 1971 году (то есть после разрушительного, ультралиберального Второго Ватиканского собора) итальянским архитектором Пьером Луиджи Нерви и может вместить 6300 человек.

С обеих сторон здания есть два окна, напоминающие глаза. Они сделаны из цветного стекла и расположены примерно посередине длины здания с обеих сторон. В центре формы глаза вы можете видеть щель, напоминающую зрачок рептилии.

Чтобы понять весь скрытый смысл проекта, лучше взглянуть на оба глаза вместе. Только с этой точки зрения вы можете увидеть фактическую форму этого здания и увидеть весь тайный смысл строения – два глаза рептилии, которые смотрят на вас, когда вы наблюдаете за сценой.

В центре есть что-то вроде статуи и двух острых клыков с обеих сторон. Крыша и боковые части здания также напоминают змеиные чешуи. Поскольку все здание похоже на голову змеи, можно смело предположить, что все это было спроектировано и построено специально. Здание было построено таким образом, что папа, кажется, говорит прямо из уст змеи.

Новые идолы Ватикана органически впишутся в дизайн его дворцов…

Специально для «Столетия»

http://www.stoletie.ru/vzglyad/idoly_vatikana_948.htm?utm_referrer=https%3A%2F%2Fzen.yandex.com

[Александр Васильевич]

Валерий Виленский

КАТОЛИЧЕСКОЕ ДУХОВЕНСТВО В КАРАТЕЛЬНЫХ АКЦИЯХ


_{Католический священник во главе польских повстанцев.
Гравюра из французского журнала Le monde illustre, 1863 г.}

В ноябре т.г. власти Литовской Республики готовят торжественное перезахоронение останков лидеров Польского восстания 1863-64 годов, тех самых людей, которые предпринимали ужасные, ничем не спровоцированные человекоубийства, и не только православных, на территории, которая теперь составляет и современное литовское государство. Мы обязаны осветить эти невинные жертвы католической анти русской анти православной вендетты, творимой под лозунгами борьбы «за восстановление независимость Польши!», заметим, на территории бывшего Великого княжества Литовского, где польского этноса отроду не было. Нельзя на могилах 2,5 тысяч убиенных простых людей, погибших в те годы от рук польских узурпаторов, устраивать «русофобские» политические представления.


_{Алтарь в Пречистенском соборе с именами погибших в 1863-65 гг. 468 русских воинов, православных священников и гражданских лиц погибших в окрестностях Вильны
(Современный вид, фотографии В.Зубакова)}

Доктор исторических наук О.В.Карпович

От автора

В последнее время делаются попытки как-то обелить, либо возвеличить роль католического духовенства в восстании 1863-1864 годов, при этом полностью игнорируются, либо замалчиваются те преступления, которые совершали представители этой конфессии по отношению к мирному населению.

В данной статье приводятся реальные факты издевательств, насилия и убийств мирного населения Северо-Западного края (куда входила, в том числе, и современная Беларусь), совершённых при прямом участии, либо благословении католических повстанческих священников. При этом автор материала не ставил перед собой цель опорочить различные ветви христианской церкви. Однако, случаи неприглядных действий некоторых представителей католического духовенства, лично принимавших участие в восстании 1863–1864 годов, имели место быть в реальности. И замалчивание, либо отрицание данных преступлений, также недопустимо, как и героизация или обеление преступлений со стороны властей Российской империи.


_{Пречистенский собор Вильнюса. Скрижали с именами русских воинов, православных священников и гражданских лиц погибших в окрестностях Вильны}

***

Отечественная историческая наука за последние несколько лет сделала значительный вклад в раскрытии малоизвестных эпизодов восстания 1863–1864 годов. В частности, появились труды белорусских учёных В.Н. Черепицы, А.Д. Гронского, А.Ю. Бендина, а также священников Г. Щеглова, М. Носко и А. Хотеева, рассказывающие о насилии повстанцев по отношению к мирному населению. Не является исключением и автор данного материала, опубликовавший поименный список казненных участников восстания 1863–1864 годов на территории современной Беларуси с указанием причины казни каждого из них[1]. Однако исследований преступных действий по отношению к мирному населению со стороны католического духовенства из числа участников восстания по настоящее время практически нет. В данном материале рассказывается о многочисленных случаях насилия и убийств в отношении мирного населения и представителей законных властей со стороны католического духовенства в период восстания 1863–1864 годов. (См. статью: Репрессии в отношении участников восстания 1863–1864 гг.: правда и вымыслы // Вестник Брестского государственного технического университета. – Серия гуманитарные науки. – 2011 – № 6 (76) – С. 33–37.)



Сан христианского священника всегда подразумевал гуманное, смиренное отношение к своим идеологическим, либо религиозным противникам. И, разумеется, представитель церкви, неся в светский мир идеи справедливости, доброты и христианского милосердия, не должен брать в руки оружие. Следует отметить, что преобладающее влияние по своему авторитету и финансовому положению до начала восстания на территории белорусских губерний занимала католическая церковь, оставив далеко позади православную ветвь христианства. Очевидец тех событий, военный врач И.И. Любарский, оставил такие свидетельства о положении православия в Северо-Западном крае: «Повсюду богато украшенные величественной архитектуры костелы, и редко-редко попадались деревянные, ветхие церкви с подпорками и заплатами, похожие более на сараи, чем на храмы господствующей религии. Православное духовенство находилось в полном загоне, оно было принижено своей бедностью… Знакомясь с местными священниками и стараясь уяснить себе условия их быта, я замечал общую им всем характерную черту какой-то виновности в том, что они существуют в «чужом крае».

Аналогично выглядела ситуация в уездных городах: «В Лиде, насчитывавшей в то время две с небольшим тысячи жителей, было три громадных каменных костела прекрасной архитектуры, высоко и гордо поднимавшей к небу свои затейливые шпицы. Один из них стоял пустой, за ненадобностью, так как прихожан на все костелы не хватало. Не много бы понадобилось переделок, чтобы обратить пустующий костел в православный храм; но тогда, при господстве польщизны и католичества, некому было подумать об этом» [7, с. 816, 823]. На этом странности не заканчивались: в стране, где господствующей (по крайней мере, на бумаге) была объявлена православная церковь, именно православные священники находились в нищете, в сравнении с католическими. Так, католическое духовенство, находясь на казённом содержании, имело от 230 до 600 рублей серебром в год (в зависимости от классов); православные священники самой высшей иерархии могли рассчитывать лишь на сумму до 350 рублей серебром в год.

Поэтому, неудивительно, что пользуясь своим господствующим положением, некоторые иерархи католической церкви вели усиленную пропаганду, вплоть до угроз православному населению, идей восстания. Как отмечает современный священник Алексий Хотеев, «в Воззвании польского клира к священникам восточного исповедания Белоруссии и Литвы 1861 г. … делались предупреждения: «мщение поляков за святую веру ужасное», «если не пробудитесь, за свои преступления и за свои грехи получите справедливое наказание». В одной листовке, которую отобрали у повстанца в Пинском уезде летом 1863 г., был изображён повешенный на виселице православный священник со словами на польском языке: «Это ты, поп, будешь так висеть, если не исправишься» [13]. Такое положение вещей было неудивительно, если сам руководитель восстания в Северо-Западном крае Константин Калиновский, превозносимый некоторыми ныне как «национальный герой», фактически призывал, выражаясь современным языком, к разжиганию межнациональной и межрелигиозной розни, неоднократно называя православие «собачьей верой». А мощная религиозная католическая пропаганда усилиями фанатичных ксендзов создавала у населения образ дикой, враждебной России, противопоставляя ей невинную и чистую независимую Польшу. Таким образом, прямо навязывалась русофобия и религиозная нетерпимость. Как справедливо отмечает профессор Института теологии БГУ А.Ю. Бендин, «предусмотренная церковным вероучением обязанность «пасти верных» выполнялась отнюдь не в духе христианской любви, законопослушности и милосердия.

Сакральные цели служения Богу оказались подчинёнными выполнению конкретных мирских задач – вооружённой борьбе за освобождение Польши и аннексии Северо-Западного края России. Это произошло в результате идеологической интерпретации церковного вероучения, которая позволила использовать духовную власть римско-католического клира для достижения националистических и сепаратистских целей» [2, с. 364–365].


_{Помимо Польши, восстание охватило и целый ряд губерний, некогда бывших частью Великого княжества Литовского. Гродненские, виленские, витебские, минские, могилевские земли – везде появились свои повстанческие формирования, создававшиеся польскими и литовскими шляхтичами.}

 Стоит отметить, что восстание с самого начала поддерживалось польской эмиграцией и революционными кругами Европы. Сочувствовали польским повстанцам и многие русские революционеры. Целый ряд русских и европейских радикалов отправился в польские земли в качестве добровольцев. Было сформировано несколько добровольческих соединений, укомплектованных французскими, итальянскими, венгерскими революционерами. Например, был создан "батальон зуавов смерти", которым командовал француз Франсуа де Рошенбрюн. Отличительной особенностью этого формирования была "клятва смерти" — покончить с собой в случае поражения. Такие польские "смертники".

Учитывая вышеизложенное, дальнейшие события восстания выявили в рядах церкви людей, которые по своей морали были далеки от классического образа священника, несмотря на имевшийся у них официальный статус служителя культа.

Одним из таких представителей христианского духовенства был известный командир повстанческого отряда в Ковенской губернии Антоний Мацкевич (1828–1863). Сын местного дворянина Антоний Мацкевич был довольно образованным человеком для своего времени: выпускник Киевского университета Святого Владимира, закончил затем Ворненскую католическую духовную семинарию, а с 1856 года служил ксёндзом в мест. Подберезье Поневежского уезда Ковенской губернии. После начала восстания, в первой декаде марта 1863 года Мацкевич приказал ксёндзам окрестных деревень и сел зачитать в своих приходах Манифест о начале восстания и Декреты подпольного правительства в Варшаве, а сам, начиная с 8 марта, развернул активную деятельность по созданию повстанческого отряда в своем местечке.

Активную помощь ему оказал владелец этого имения помещик Шиллинг, занимавший должность повстанческого уездного комиссара [15, s. 14]. В апреле этого же года, собрав отряд из 250 человек, Мацкевич ушел с ним в лес. Примечательно, что первоначально содержание отряда он оплачивал из собственных средств. Как позднее пафосно показывал он на допросах, «имея приготовленный к мятежу народ, я поднял хоругвь восстания и, после молебна, отправился с 250 повстанцами в лес. Стремлением моим было возвратить моему литовскому народу права человечества, уничтоженные шляхтой и оставленной без внимания администрацией. Заботой моей было проповедовать восстание в Ковенской, Виленской и Гродненской губерниях, сначала партизанское, а потом принудить правительство к уступке края Польше, как часть ее владений» [10, с. 4].

Следует отметить, что «заботу о народе» ксёндз проявлял весьма своеобразно: проповедуя братскую любовь, одновременно казнил людей без сожаления. Своих жертв, приговоренных им же к смерти, он лично исповедовал и причащал. Вскоре после подавления восстания писатель и предводитель дворянства Брестского уезда Алексей Стороженко отмечал, что «открыто много убийств, совершённых Мацкевичем и его шайкою; в числе жертв были отставные солдаты, жители деревень и даже женщины [10, с. 6]. Особую ненависть служитель культа питал к старообрядцам, которые оказывали активную помощь законным властям в борьбе с повстанцами. Карателями из его отряда только в одну ночь в околице Ибяны, близ Ковно было повешено 11 человек. В поминальнике Виленского Пречистенского собора в числе жертв его отряда было записано более 300 крестьян, ремесленников, священников, вся вина которых состояла только в том, что они отказались поддержать восстание [5, с. 39]. В своём рапорте начальник штаба 1-й кавалерийской дивизии генерал-лейтенант Лихачёв отмечал, Мацкевич имел большое влияние на местных крестьян «как ксёндз и жмудин по происхождению, кроме того крестьяне запуганы донельзя неистовствами мятежников» [1, с. 380; 2, с. 370].


_{Ксёндз Антоний Мацкевич (1828–1863), в литовской транскрипции - Antanas Mackevičius}

Проповедуя одновременно бескорыстие, Мацкевич обложил данью помещиков Ковенской губернии, собирая, таким образом, солидные средства на нужды восстания и поддержку своего отряда. Значительная часть этих средств оседала в кармане Мацкевича. Проиграв в вооруженной борьбе, он стал готовиться к побегу за границу, заблаговременно позаботившись о своем безбедном существовании в эмиграции. В момент ареста при нём было обнаружено 6510 рублей, из которых только 300 – его собственные средства [10, с. 155]. Мацкевич не ушёл от заслуженного наказания. По совокупности преступлений он был повешен в Ковно 16 декабря 1863 года.

Его коллега по духовному ведомству, ксёндз Шавельского уезда Ковенской губернии Антоний Гаргас, будучи капелланом другого повстанческого отряда, действовавшего в Тельшевском уезде, также не отличался большим гуманизмом. Сухие строки казённого протокола доносят из глубины веков информацию о не меньших зверствах: «Находившийся в шайке кс. Гаргас, выведя на площадь при содействии своих товарищей пятисотского отставного унтер-офицера Сковгирда и мельника Берента с сыном, беспощадно наказал их плетьми, сотского же Даниловича, связанного, гнали через местечко, нанося ударами по всему телу и когда несчастный старик, весь облитый кровью, свалился с ног, то ксёндз ударом сабли рассёк ему голову и шею; затем мятежники, уложив полумертвого Даниловича в повозку, отправили его за местечко и там, на дороге повесили за ноги. Затем мятежники эти, в числе которых кс. Гаргас отличался своим неистовством, после многих других зверских похождений отправились в консисторию, где взяли 2000 руб. из сумм, отписанных разными духовными завещаниями на богоугодные предметы» [3, с. 226]. В итоге Гаргас также не ушёл от заслуженного наказания. По приговору военного трибунала за совокупность совершённых им преступлений, Антоний Гаргас был расстрелян в Тельшах 7 октября 1863 года.

Не менее жестоко действовал в Лидском уезде Виленской губернии отряд ксёндза Юзефа Горбачевского. Так, 17 февраля 1863 года повстанцы вошли в имение помещика Турского и убили управляющего за отказ выдать кассу помещика. В общей сложности на совести Горбачевского, по меньшей мере, 3 убийства крестьян, совершенных с изуверской жестокостью: перед тем как повесить, их пытали и выкололи глаза [4, л. 173; 12, с. 243].



В убийстве 23 мая 1863 года в местечке Сураж Белостокского уезда Гродненской губернии православного священника Константина Прокоповича принимали участие ксёндзы Моравский, Феликс Кринский и Александр Косаковский. По свидетельству очевидцев, повстанцы вытащили священника во двор, «рвали волосы на голове и из бороды, нанесли более 100 ударов ружьями и кольями, толкали во все стороны, бросали на землю и топтали его ногами, потом один изверг выстрелом ранил еще его и в бок». После этого полуживого Прокоповича повесили на дереве возле собственного дома.

Как вспоминал позднее его сын Лев, главным вдохновителем убийства был местный ксёндз Моравский [12, с. 228]. Ксендз Щавинского монастыря Варшавской губернии Стефан Скупинский лично допрашивал местную крестьянку, мужа которой он намеревался забрать в повстанческий отряд. Своим отпиранием она вывела Скупинского из себя, и он приказал своему подручному Стрижковскому убить женщину. Стрижковский ударил её пикой в бок, а затем сам Скупинский выстрелом из револьвера добил.

После этого «божий человек» лично поджег дом крестьянки и сарай, где предположительно скрывался её муж. Через два дня ксёндз Скупинский вновь появился в той местности, где и был растерзан местными крестьянами [12, с. 233–234].

Другой церковный служитель – органист одного из католических монастырей Ян Петрал был арестован за участие в восстании и просил помилование у властей. А когда «раскаялся», возвратился в деревню близ своего монастыря и в тот же день застрелил местную крестьянку Екатерину Любец. После чего вернулся обратно к повстанцам.

В Царстве Польском монах Станислав Корецкий лично принимал участие в повешении трёх крестьян деревни Велюнь, одна из которых была женщина [12, с. 240]. Ксёндз из мызы Жунево Бельского уезда Гродненской губернии Поплавский в повстанческом отряде Баранцевича был одним из жандармов-вешателей и под угрозой оружия заставлял крестьян села Журобицы идти в отряд [9, с. 236–238].



Бывший повстанец отряда семинариста Флориана Стасюкевича, действовавшего на границе Брестского уезда Гродненской губернии и Царства Польского, Юлиан Ягмин оставил после себя интересные воспоминания, где описывал подробности своей кочевой жизни с отрядом. В частности, в отряде Стасюкевича находился некий ксёндз Малопольский: «Вооружённый револьвером, он служил службу, исповедовал и причащал желающих и, если случалось, чего не было при мне, казнить кого-нибудь, то ксёндз давал своё последнее благословение» [14, т. 50, с. 79]. Официально ксёндз Малопольский занимал должность казначея отряда и распоряжался огромными суммами без всякого контроля. При этом, деньги, попавшие в его ведение, редко употреблялись на нужды отряда. «Помимо разного рода «офяр» (пожертвований – ред), – пишет Ягмин, – к ксёндзу поступали еще часто подати, собранные русским правительством. Через городскую революционную администрацию Стасюкевич узнавал, что податный сбор сложен в том или другом месте. Кавалерия под начальством Нарбута ночью приезжала в указанный город к бургомистру или другому какому-либо начальнику, у кого были эти деньги, и тот добровольно отдавал находившиеся у него суммы в распоряжении шайки, или, точнее говоря, в кошелек ксёндза Малопольского. Иногда сумма достигала 1000 рублей. В нашем шайковом казначействе накопилось таким образом до восьми тысяч рублей, но мне кажется, что должно было бы быть много больше, так как ксёндз и Стасюкевич никому не давали отчёта в расходовании денег» [14, т. 50, с. 79].

Затем, будучи уже под арестом, подобные Малопольскому «слуги Божьи» также продолжали жить на широкую ногу. Юлиан Ягмин дает меткую характеристику поведению отдельных служителей культа в Гродненском тюремном замке: «Каждого из них навещали любовницы, с которыми они прятались от глаз товарищей. Они не входили с ними в приёмную залу, но отыскали темную комнату под лестницей и там долго оставались тет-а-тет. Многие из них до того забывались, что отправлялись в ссылку со своими содержанками, не обращая никакого внимания на общественное мнение, а, напротив, смеялись на ним. В высшей степени скупые и эгоистичные, они и здесь не переставали собирать простой народ и проповедовать, чтобы он не щадил никого и ничего для отчизны, что спасая отечество, он служит церкви и потому получит блаженство в следующей жизни» [14, т. 52, с. 727–728].



Тот же Ягмин в своих мемуарах приводит описание некоторых казней мирных жителей, совершенных повстанцами при прямом участии ксёндзов. По словам автора воспоминаний, известие о повешении одного крестьянина из деревни Киовец Бельского уезда Гродненской губернии «заставил меня многое передумать и усомниться в «swientosci» (святости – ред.) справы польской».

(Окончание следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание)

Вся вина этого крестьянина заключалась только в том, что он оставался верным правительству. Стасюкевич, «взяв с собой Карчевского, Мелевского, ксендза и др., неожиданно напал на солдата и застал свою жертву в то время, когда она старалась спрятаться в выкопанную в полу яму. Голова его была ещё наверху. Его вытащили оттуда за голову, вытолкали из хаты, перед которой росла сухая верба и на ней повесили свою жертву; они хотели повестить также его жену и детей, но крестьяне увели их и спрятали у себя. Стасюкевич гордился и хвастался своим подвигом». Некий помещик Белецкий в отряде ходил «обвешанный петлями, совсем готовыми, чтобы набросить на избранную жертву. Тогда он прикреплял её к чему-нибудь, тянул вверх, так что жертва невольно подымалась с веревкой, а другие дергали за ноги…» [14, т. 51, с. 420]. Как правило, подобные палачи успешно сочетали внутреннее смирение с садистскими наклонностями. Как пишет тот же Ягмин, «каждый жандарм-вешатель был глубоко религиозен, что, однако не мешало ему беспощадно вешать и резать себе подобных людей». Некий дворянин Пружанского уезда, 16-летний недоросль Польховский, от подобных издевательств испытывал садистское удовольствие, сам оставаясь верующим человеком. «При всем этом, Польховский, однако, не забывал никогда – ни утром, ни вечером, читать шесть раз «Отче наш», семь «Богородице», два или три «Верую» и несколько молитв за отчизну», – писал о нем Юлиан Ягмин, не скрывая своего отвращения к садисту. Так, Польховский повесил беременную женщину, а её 4-летнего сына приковал гвоздями к дереву. В общей сложности этот «борец за свободу» зверски убил 30 крестьян.

Недалеко от него ушел ещё один «борец», некий Коронин, на счету которого 29 убитых крестьян, среди которых 4 женщины [14, т. 52, с. 718–719; 5, с. 151].

Лицемерие и ложь подобных служителей культа, «стоявшими во главе демонстраций, мятежа и шаек с крестом в одной руке и револьвером в другой», заставили серьезно задуматься бывшего повстанца о роли некоторых представителей духовного сана в тех далеких событиях.

После разгрома русскими войсками отряда Казимира Нарбута (адъютанта упомянутого выше Стасюкевича), сам командир и ряд его приближённых спрятались на время в духовной семинарии, «надев на себя ксендзовские рясы и выкрасив волосы в чёрный цвет» [14, т. 51, с. 422]. Следует отметить, что именно отряд отставного штабс-ротмистра русской армии Казимира Нарбута оставил о себе дурную славу карателей и убийц в Брестском и Кобринском уезде. Открытые столкновения с регулярными войсками он не выдерживал, зато хорошо воевал против мирного беззащитного населения. Нарбут безжалостно наказывал крестьян плетьми, а их дома сжигал. Так, 28 мая 1863 года сельский сборщик податей из дер. Великорита был зверски избит нагайками и повешен возле волостного правления. Старшина правления Евдоким Хомичук получил 400 ударов плетьми, крестьяне Иван Светюк и Иван Хапалюк – по 300 ударов. При этом хлеставшую из ран кровь каратели присыпали пеплом, чтобы не мешала им издеваться дальше. В дер. Новоселки Кобринского уезда были повешены волостной старшина Полетило, дьяк Александрович и лесной стражник Кузьмицкий [8, с. 56; 5, с. 151]. Излишне говорить после этого о том, что крестьяне, в большинстве своём, отвернулись от повстанцев.

Все эти зверства совершались при прямом участии, либо попустительстве католических священников, которые в период восстания находились практически в каждом повстанческом отряде, принимая присягу на «верность польскому правительству» и благословляя на все дальнейшие действия. Такие, с позволения сказать, «служители Господа» допустили ситуации, при которых некоторые «борцы за свободу» мучали, пытали и вешали мужчин, женщин и подростков, засекали своих жертв плетьми до смерти, топили в болоте, зарывали живыми в землю, жгли местечки и деревни, грабили крестьян, пытаясь своей беспримерной жестокостью заставить жителей перейти на сторону подпольного польского «правительства» [2, с. 369].



Ещё в период самого начала восстания на территории Царства Польского зимой 1863 года, в одной из европейских газет была опубликована небольшая заметка о роли духовенства, перепечатанная «Виленским вестником» 12 февраля 1863 года: «И кто же предводительствовал этими преступными шайками? Кто после организации стал в их главе? Кто собирал деньги на приобретение оружия? Кто зажигал деревни и силой заставлял всех, достигших полного возраста, но не желавших принимать участие в восстании? Кто? Пусть христианская Европа узнает об этом: духовенство. Кто провозглашал восстание? Кто провозглашал восстание? Кто вписывал заговорщиков и принимал от них деньги? Кто угрожал смертью или пожаром спокойным и безоружным земледельцам? Кто совершал богослужения в лесах и заранее давал разрешение на убийство русских? Пусть Европа и христианский мир и это узнают: духовенство, служители Господа, мира и любви» [2, с. 371].

Объективности ради, нужно отметить, что жестоким отношением к мирному населению грешили не только некоторые католические священнослужители. Известен случай с православным священником Лопатинской церкви Пинского уезда Николаем Морозом, который угрожая оружием, вербовал в повстанческие отряды местную шляхту православного вероисповедания. В ответ на возражения, он хвастливо заявлял: «Вам нечего бояться, я и себя и вас смогу защитить». Не смог. Николай Мороз был лишен духовного сана и отправлен на 10-летнюю каторгу [16].

А теперь к вопросу о вынесении смертной казни представителям церкви. Какое государство потерпит у себя священников, неважно какой конфессии, замешанных в подобных преступлениях? Даже представители «просвещённого Запада», на который при каждом удобном случае любят ссылаться отечественные либералы, были в ужасе от подобных случаев. Один из немногих объективных откликов был опубликован в 1863 году в британской газете «Morning-Herald» журналистом, лично посетившем Вильно и являвшимся очевидцев тех событий. Вот, что писал он по поводу приговоров, выносимых законными властями: «Никакого приговора к смертной казни или ссылке на каторжную работу не последовало без предварительной сентенции законным образом учреждённых военно-судных комиссий и произнесения над виновными состоявшегося приговора. Поступки, противные призванию служителей алтаря, лишают их покровительства законов. С церковных кафедр, с которых возвещаются слова мира и любви, ксёндзы проповедовали мятеж. Именем Бога всемогущего вооружалась рука верующего, преклонявшегося перед Его святыней, на совершение злодейств ради дела, которому давалось название религии. Ксёндзы на самих алтарях принимали присяги, возлагавшие на христиан обязанность совершать самые гнусные политические преступления. Подобные люди мученики или предатели? Должны ли мы оплакивать их участь или же они подверглись заслуженному наказанию?» [2, с. 380].


_{Александро-Невская часовня в Вильне, посвящённая событиям 1863 года. Разрушена в 1918 году.}

Заключение. Приведённые выше факты – лишь только малая часть огромного айсберга выявленных издевательств и унижений мирного населения, совершённых при прямом участии, либо благословении католических повстанческих священников. Автор данной статьи не ставит перед собой цель как-то очернить римско-католическую (или какую другую) церковь. Преступления совершали и совершают представители любой конфессии. Однако, случаи неприглядных действий некоторых представителей католического духовенства, лично принимавших участие в восстании 1863–1864 годов, имели место быть в реальности. И замалчивание этих фактов, отрицание данных преступлений, также недопустимо, как и героизация или обеление преступлений со стороны властей Российской империи.

Можно долго сокрушаться о жестокостях властей, обрекших на казнь ряд католических священников, за такую, казалось бы, сущую мелочь, как призывы к восстанию. Однако, если разобраться внимательно, эти лица нарушили присягу на верность императору, призывая на участие в вооружённом мятеже против правительства. Сан священника не даёт право игнорировать светскую власть и нарушать действующее законодательство. С точки зрения властей эти лица были государственными преступниками, подняв руку на основы государства, а в ряде случаев, совершали ещё и уголовные преступления. Наконец, монопольное право на насилие принадлежит исключительно государству. На этом держится любая власть в любой стране мира.

События восстания 1863–1864 годов включают не только боевые действия правительственных войск и повстанческих отрядов, но и насыщены драматическими и трагическими моментами. Да и не может быть героев в гражданской войне, которая произошла на территории современной Беларуси (а также Литвы – ред.)в этот период. И задача исследователей заключается в объективной оценке действий повстанцев и правительственных войск.

-----------------

1. Архивные материалы Муравьевского музея, относящиеся к польскому восстанию 1863-1864 гг. в пределах Северо-Западного края в 2-х частях / Под общ. редакцией А.И. Миловидова. Ч. 2. – Вильно : Губернская типография, 1915.
2. Бендин, А.Ю. Роль римско-католического духовенства Северо-Западного края Российской империи в польском восстании 1863 г. // Вестник РУДН. Серия: История России. – 2018. – Т. 17. – № 2. – С. 357–387.
3. Восстание в Литве и Белоруссии 1863–1864 гг.: материалы и документы. – М.: Наука, 1965. – 586 с.
4. Государственный архив Российской Федерации. Фонд 109. – Оп. 38. – Д. 23. О беспорядках в Царстве Польском и западных губерниях: – Ч. 1. Общие сведения по Царству Польскому и Западным губерниям.
5. Геращенко, А.Е. Очерки по истории Полоцка и Белой Руси. – Минск : Ковчег, 2013. – 192 с.
6. Корнилов, И.П. Воспоминания о польском мятеже 1863 года в Северо-Западном крае. – СПб, 1900. – 55 с.
7. Любарский, И.И. В мятежном крае (из воспоминаний) // Исторический вестник. – 1895. – № 3. – С. 813–838.
8. Носко, М. Репрессии повстанцев 1863–1864 гг. в Гродненской губернии // Навукова-практычная канферэнцыя «Заходнебеларускі рэгіён ў паўстанні 1863–1864 гг.»: зборнік дакладаў, 12-13 красавіка 2013 г. – Брэст: БрДТУ, 2013. – С. 51–57.
9. Повстанческое движение в Гродненской губернии 1863–1864 гг. / под ред. Д.В. Карева. – Брест : Академия, 2006. – 404 с.
10. 10. Революционный подъем в Литве и Белоруссии в 1861–1862 гг.: материалы и документы. – М. : Наука, 1964. – 704 с.
11. Стороженко, А.П. Ксёндз Мацкевич – предводитель шайки мятежников / А.А. Стороженко. – Вильно : Типография губернского правления, 1866. – 24 с.
12. Польское восстание 1863 года : испытание веры / А. Хотеев [Электронный ресурс]. – Режим доступа:
https://www.fondsk.ru/news/2018/03/03/polskoe-vosstanie-1863-ispytanie-very-45708.html?print. – Дата доступа : 14.10.2018.
13. Щеглов, Г.Э. Жертвы польского восстания 1863–1864 годов // Русский сборник: исследования по истории России. Т. XV. – М. : Модест Колеров, 2013. – С. 224–247.
14. Ягмин, Ю. Воспоминания повстанца // Исторический вестник. – 1892. – Т. 49. – С. 561–585; Т. 50. – С. 74–98; Т. 51. – С. 413–431; Т. 52. – С. 715–732.
15. Laniec, S. Ksiadz Antoni Mackievicz w latach manifestacji, konspiracji i powstania (1861–1863). – Olsztyn : Uniwersytet Warminsko-Mazurski, 2001. – 48 s.
16. Pozniak, Jan. Prawoslawny kler w powstaniu styczniowem // Kurier Wilenskie. – 1933. – 28 marca. – № 81. – S. 4.


_{Олег Валерьевич КАРПОВИЧ
Доктор исторических наук
Брестский государственный технический университет}

Публикация на основании: Ученые записки Брестского государственного технического университета: гуманитарные науки.
Сборник научных трудов. Выпуск 1. / Под ред. М.В. Стрельца, Т.В. Лисовской.
– Брест: Издательство БрГТУ, 2019. – С. 34–40.

http://sojuzrus.lt/rarog/publicistika/2441-katolicheskoe-duhovenstvo-v-karatelnyh-akciyah.html

[Александр Васильевич]

Петр Щебальский

История русского конкордата

Сношения России с Римом в 1845-1850 гг. Часть 3



Ниже мы публикуем статью историка, публициста, критика Петра Карловича Щебальского (1810 – 1886).

Автор – псковский дворянин, гвардейский боевой офицер, впоследствии занимал ряд значительных официальных должностей, последние 15 лет жизни прослужил в Царстве Польском, в 1883–1886 гг. был редактором единственной русской газеты в Варшаве – «Варшавский Дневник».

Н.С. Лесков в письме к П.К. Щебальскому от 19 апреля 1871 г. писал: «Видел я на столе у К<аткова> Вашу статью о конкордате. Это очень любопытно по тому, что я успел пробежать…».

Публикацию, специально для Русской Народной Линии (по изд.: История русского конкордата. Сношения России с Римом с 1845 по 1850 год, А. Н. Попова. (Журнал Мин. Нар. Просвещения, 1870) // Русский вестник. 1871. №4. С.610–633 (Подпись: П.Щ.)) подготовил профессор А.Д. Каплин.

Постраничные сноски автора помещены в текст в квадратных скобках.
 

+   +   +
 

ИСТОРИЯ РУССКОГО КОНКОРДАТА

Сношения России с Римом с 1845 по 1850 год, А. Н. Попова.
(Журнал Мин. Нар. Просвещения, 1870).

III.

   Отъезжая из Рима, государь поручил графу Нессельроде остаться там несколько времени для соображения возражений папского престола против некоторых законов и мер относительно русских католиков. Канцлер должен был выслушать все эти возражения и вникнуть в те соображения, на которых они основаны, чтобы в последствии, при рассмотрении их в Петербурге, уяснить точку зрения римского правительства. С этою целию он оставался в Риме целый месяц после государя, то есть по 5-е (17-е) января 1846 года, и немедленно вступил в сношения с кардиналом статс-секретарем. Папа поручил ученому канонисту, кардиналу Корболи-Брусси составить подробную записку, которая была рассмотрена графом Нессельроде вместе с ее составителем и кардиналом статс-секретарем, а также с Бутеневым, и которая заключает в себе свод как общих, так и частных поводов к пререканиям нашим с римским двором. Эта записка послужила основанием для соображений той комиссии, которая по возвращении графа Нессельроде в Петербург занялась пересмотром русских законоположений касательно католиков. В этой записке были исчислены следующие постановления и следующие возражения против них:

1. Запрещение епископам, священникам и всем вообще римско-католического исповедания русским подданным иметь сношения с римским двором и вообще с властями вне пределов Империи находящимися. Правда, такие сношения дозволяются чрез посредство русского посланника в Риме, но, утверждал Корболи, сношения по делам церкви, иногда касающиеся тайн совести, должны оставаться вполне свободными, и всякое постороннее посредство должно быть устранено.

2. Указ 20-го августа 1832, требующий чтоб иноверцы, вступающие в брак с православными непременно обвенчивались в православной церкви, без чего брак не считается законным. С этим, замечал Корболи, глава католичества, разумеется, не может согласиться, тем более что в связи с приведенным распоряжением находятся и некоторые еще другие; таковы указ его  февраля 1840 года [Такого указа под доказанным числом нет в П. С. З.], запрещающий католическим священникам препятствовать заключениям смешанных браков, а указ 1839 года, не дозволяющий им крестить детей от таких браков рожденных, чем не только узаконяются и поощряются похищения из недр католической церкви, но и воспрещается препятствовать этим похищениям.

3. Указ 1832 года, определяющий наказания за совращение из православия, хотя бы и одними убеждениями. [Этот указ мне неизвестен].

4. Указ 1839 года, воспрещающий католическим священникам допускать к причастию тех, кто хотя раз причащался по греческому обряду.

5. Распоряжение министра внутренних дел 6-го февраля 1840 года о неделании различия между православными и унитами.

6. Указ 21-го марта 1840 года, определяющий владельцам населенных имений наказания за переход из восточного православия в католичество, лишение прав на такие имения с отдачей их в опеку и запрещение проживать в них, если они населены православными.

7. Указ 17-го апреля 1841 года тоже признавался противным духу Тридентского собора, так как он запрещал католическим духовным властям принимать от разведенных уже православным судом супругов (при смешанных браках) прошения о разводе и по римскому закону.

8. Указ 25-го декабря 1841 года, которым все населенные имущества иноверческого духовенства западных губерний (кроме впрочем имений состоящих собственно во владении приходского белого духовенства) были причислены к государственным. [Надо заметить, что совершенно такой же указ и того же самого числа последовал в отношении и православного духовенства. Разумеется, владельцы имений, взятых в казну, были вознаграждены. Это узаконение состоялось, как сказано в указе, в развитие известного распоряжения Екатерины о церковных и монастырских имуществах, и вероятно в видах государя должно было способствовать разрешению крепостного вопроса].

9. Циркуляр самой римско-католической коллегии 6-го июля 1842 года, обязывающий католических священников доставлять православному духовенству сведения о тех семействах, которые перешли из унии в католичество, с тем будто бы, чтоб их, как бывших унитов, обратить в православие.

10. Указ 16-го декабря 1842 года, возлагающий на епископов наблюдение за монастырями, тогда как это прямая обязанность провинциалов. [Такого постановления нет в Полн. Собр. Законов под означенным числом. Впрочем католические монастыри были у нас искони подчинены епископам, вместо провинциалов и генералов, из коих последние жили вне русских владений, по большей части в Риме].

11. Инструкция для делопроизводства в католических консисториях (23-го декабря 1842 года) найдена была несогласною с каноническими правилами, так как она дает слишком большую власть секретарю, в каковую должность может быть назначено и не духовное лицо и даже не католик, и так как консистория может действовать в отсутствие епископа и иметь особое, несогласное с епископским мнение. Епископу, писал Корболи, принадлежит быть судьей всех церковных дел своей епархии; аппеллировать на него можно лишь митрополиту, между тем как на решения русских консисторий аппелляция делается чрез министерство внутренних дел в Петербургскую римско-католическую коллегию. Все это, писал Корболи, стесняет власть епископов и совершенно противно постановлениям Тридентского собора.

12. Устав семинарский 30-го ноября 1843 года, предоставляющий решение дел по большинству голосов в совете, члены которого назначаются без участия епископа. Даже назначение учителей, писал Корболи, не предоставлено епископу; не постановлено, чтоб они все принадлежали к духовному званию или хоть к католическому исповеданию; составитель записки указывал как на тяжкое стеснение, на присутствие представителя от светской власти при семинарских экзаменах и ссылался относительно всех этих предметов на постановления Тридентского собора.

   13. Указ 15-го декабря 1843 года, распространявший вышеприведенную меру на имения, принадлежащие приходам и предоставлявший светской власти расписывать приходы по разрядам.

14. Указ 12-го апреля 1844 года, уничтоживший типографии, бывшие при некоторых церквах.

15. Распоряжение министра внутренних дел от 20-го декабря 1844 года, коим постановлено давать приходы I и II разряда только воспитанникам духовной академии. Это преимущество, дарованное светскою властию, ограничивает власть епископов, и академия, которой предоставлена такая привилегия, переведена из Вильны в Петербург без согласия папы.

16. Постановления, воспрещающие построение безприходных капелл и определяющие размер приходов, вследствие чего были закрыты многие церкви.

17. Постановления, требующие особых разрешений и известных лет для вступления в монашество, воспрещающие монахам и монахиням воспитывать детей, имевшие последствием понижение значения монастырей, закрытие многих из них и уменьшение числа монашествующих.

18. Ограничение мужских монастырей в Империи числом 36, а женских – 14. [Кардинал Корболи ссылается при этом на указы 25-го декабря 1841 года и 1-го января 1842-го; содержание первого из этих указов только что приведено; что касается до второго, то он определяет штаты католических монастырей, причем число их ни в указе, ни в приложенной к нему ведомости не обозначено; впрочем об отношении числа этих монастырей к католическому населению говорено выше; что же касается до содержания монашествующим, то оно совершенно одинаково с тем которое назначено православным монастырям штатами, утвержденными того же 1-го января 1842 года]. Это распоряжение и другие, касающиеся имуществ церквей и монастырей, вызвало обширные комментарии. Ограничение числа монастырей неизбежно повлечет, да и повлекло уже, замечает Корболи, совершенное исчезновение нескольких монашеских орденов, каковы например, сестер милосердия и миссионеров Св. Винцентия-Павла. Как монашествующие, так и вообще все католическое духовенство в России, лишась принадлежавших им имений и получая содержание от светской власти, естественно становятся в зависимое от нее положение и притом в положение убогое, так как, по сведениям папского правительства, взятые разные имущества доставляют ей 500.000 руб. дохода, а на содержание католического духовенства отпускается всего 300.000 р.

Обязанность нашего канцлера при рассмотрении этих замечаний, состояла главным образом в том, как уже сказано, чтоб изучить точку зрения папского престола, так как римские требования должны были в последствии рассматриваться одними русскими сановниками, без представителя римского двора; потому, если граф Нессельроде и делал иногда возражения монсиньйорам Ламбрускини и Корболи, то более для того, чтобы заставить их высказать свои воззрения; словесные обяснения их были им тщательно записываемы, и содержание их было внесено в записку, которую наш канцлер представил государю.

Вопросы, коих мы касались с представителями папского престола, могут, писал граф Нессельроде, быть разделены на два главные разряда: одни относятся к догматам и началам, одинаково исключительным как в церкви греческой, так и в римской; по ним весьма не трудно не только прийти к соглашениям, но даже начинать переговоры с какими-либо вероятностями успеха. Другие вопросы, преимущественно относящиеся до юрисдикции, иерархии и церковного управления, более допускают взаимные уступки; граф Нессельроде полагал что, разяснив надлежащим образом эти вопросы, при доброй воле с обеих сторон, можно найти средства к их удовлетворительному разрешению. Впрочем, и вопросы последней категории имели, по словам римских богословов, строго-канонические основания, как видно из следующих мыслей, выраженных кардиналами при объяснениях с графом Нессельроде.

В отношении, например, к смешанным бракам монсиньйор Корболи заметил, что в принципе римская церковь их вовсе не признает и не признавала в странах чисто-католических и что она начала признавать их в виде исключения, вследствие совместного существования разных исповеданий в государствах. В отношении к этим бракам Корболи сильно возставал против двойной церемонии, требуемой нашими законами и против последствий этой формальности, признаваемой у нас безусловно необходимою; брак, совершаемый только по латинскому обряду, у вас, говорил Корболи, считается недействительным, тогда как римская церковь считает действительными браки, совершенные только по греческому обряду, хотя и подвергает духовным наказаниям католического супруга.

Коснувшись вопроса приобщения Св. Тайн, Корболи заметил, что приобщение греческим священником католика при смерти, в сущности, не отвергается римскою церковью, в смысле отпущения грехов умирающему, но сознавался, что латинский священник отказал бы в приобщении умирающему другого исповедания, если бы последний не принял при этом латинства.

В отношении к наказаниям за совращение официальный юрист папского престола старался доказать что, вопреки существующему в России, римская церковь прибегает единственно к духовным наказаниям, но к числу их он относил даже и прежнюю инквизицию. В настоящее же время, говорил он, католик, перешедший в другое христианское исповедание положительно подвергается исключительно духовным наказаниям (да какому иному наказанию и мог бы подвергнуть отступника глава католической церкви, иначе как разве в своих маленьких владениях!) Корболи не скрывал впрочем, что католическая церковь не допускает в принципе терпимости относительно других исповеданий и пытался защищать этот принцип, оправдывая с другой стороны ее стремление к прозелитизму.

Эта церковь не признает возможности спастись вне своего лона, и поэтому должна, говорил он, стараться убеждениями и увещаниями привлекать к себе христиан других исповеданий. Он откровенно заметил, что таково в сущности должно быть учение и греческой церкви в догматическом смысле и, что только протестантизм установил начало терпимости в отношении к другим исповеданиям.

В отношении к свободному сношению латинского духовенства и частных лиц римского исповедания со св. престолом, он говорил, что в принципе оно было ограничиваемо повсюду, даже в католических державах, но что, с другой стороны, оно почти без препятствий допускается протестантскими державами, как например Англией, Голландией и даже Пруссией. По его словам, не только епископы и духовенство Франции, но и других государств могут прямо сноситься со св. престолом; что же касается до сношения с ним частных лиц по делам совести, то они всегда и везде были свободны. Ограничения существуют, говорил он, относительно обнародования папских булл и других постановлений св. престола, приведение в исполнение коих требует участия и согласия светских правительств, но отнюдь не по предмету духовных и дисциплинарных отношений духовенства к св. престолу и не к делам совести частных лиц. Дела последнего рода не подвергались ограничениям даже в конкордате, заключенном между французскою республикой и Пием VII.

Менее сильно возражали папские сановники по вопросам о границах епископской власти, о значении и составе консисторий в России и Польше, о духовной римско-католической коллегии, об устройстве семинарий и духовной академии в Петербурге. Впрочем они не скрывали, что св. престол озабочен предоставлением большей свободы действий епископам в России, изменениями в устройстве семинарий, консисторий и Петербургской духовной коллегии, каковые изменения дали бы ему возможность признать и утвердить законное существование этих учреждений. Далее кардинал сделал несколько замечаний о недостаточном количестве приходских церквей и каплиц для отправления богослужения, о незначительном числе учебных заведений для приготовления юношества к духовному званию, и о несоразмерности числа монастырей с числом монашествующих обоего пола, которых они насчитывают более 1.000.

Представляя государю записку Корболи и отчет о словесных комментариях на нее кардиналов, граф Нессельроде не отрицал, что, с точки зрения папского престола, требования, ими предъявленные, вообще стоят на твердых основаниях. Глава церкви, признающей, что вне ее нет спасения, естественно должен скорбеть о гибели нескольких миллионов унитов, принявших греческую схизму. Глава церкви, признающей себя одну истинною, естественно, не может спокойно видеть, что ее служителям воспрещается привлекать людей в ее лоно, что за вступление в нее назначены наказания, что вообще ограничены средства, служащие к распространению ее влияния.

Не менее естественны, с точки зрения римского двора, провозглашающего непогрешимость и неизменность соборных и своих собственных постановлений, желание согласовать законодательство, касающееся русских католиков с канонами.

Граф Нессельроде предсказывал, что достигнуть соглашений при таких условиях крайне трудно, а по многим предметам и совершенно невозможно. Притом, замечал он, несомненно, что римский двор, вступая в переговоры с нами, имеет какую-то заднюю мысль, и, при происходивших объяснениях, не сказал своего последнего слова. «Не может же, писал русский канцлер, святой престол разумно замышлять разрушение всей той системы устройства латинской церкви в России, которая существует более полустолетия и некоторым образом срослась с политическим устройством самой Империи. Не может же он требовать уничтожения духовной коллегии, которую терпел полстолетия и существование коей он некоторым образом утверждал, давая духовную власть митрополитам, ее председателям!! Допустив в конкордате с Францией, контроль светской власти над сношениями духовенства с Римом, не может же он утверждать, что такой порядок несогласен с канонами церкви в отношении к России! Взятие церковных имуществ в казенное управление (sécularisation) совершалось и в католических землях и было признано папским правительством; следовательно, и этого действия он не может назвать противным церковным законам. Не в этом надобно искать ту тайную мысль, которая скрывается за притязаниями римского престола; главный двигатель его действий заключается преимущественно в желании оградить на будущее время свое неотъемлемое право решать вопросы догматические и дисциплинарные, вмешиваться во все вопросы этого рода и заставить светскую власть формально признать безусловную необходимость содействия духовной власти святого отца во всех без исключения распоряжениях относительно римской церкви и ее духовенства».

http://ruskline.ru/analitika/2019/10/30/istoriya_russkogo_konkordata

[Александр Васильевич]

Владимир Добрынин

Католическая церковь теряет власть над деньгами



Ватикан, богатейшая церковь в мире, находится на грани банкротства. По крайней мере, так утверждает итальянский журналист Джанлуиджи Нуцци, получивший доступ к финансовым документам католической церкви. В чем причина происходящего и почему при всем при этом некоторые высшие руководители Ватикана оказались весьма богаты?

Итальянский журналист Джанлуиджи Нуцци только что опубликовал книгу «Страшный суд» (Giudizio Universal). С содержанием, далеким от религиозного, зато с приведением целого вороха ранее не видевших свет документов, свидетельствующих об ухудшении финансового положения Святейшего престола. Нуцци утверждает, что Ватикан вот-вот ожидает крах ввиду катастрофической нехватки денег.

Церковь все отрицает

Финансовые неурядицы настолько серьезны, что перед Ватиканом встала во весь рост необходимость расставаться с «фамильными ценностями». В 2018 году, например, было принято решение о продаже принадлежащего папству участка земли в Санта-Мария-де-Галерия – 424 гектаров территории на окраине Рима, считающихся настоящей жемчужиной в мире недвижимости. Землю, правда, пока не продали, но нет информации по какой причине: то ли покупатели не найдены, то ли цена неподъемная, то ли Святейший престол передумал.

Имя Джанлуиджи Нуцци в Италии ассоциируется с понятием «церковный скандал» – журналист постоянно «копает» под Ватикан, священников и все, что с ними связано. Автор «Страшного суда» написал до этого еще несколько скандальных книг о Церкви, которые Ватикан поначалу осудил, но по прошествии времени с фактами, изложенными в них, согласился. Например, в 2016 году Нуцци представил сборник писем, свидетельствующих «об излишних расходах высшего духовенства», которые «утекли» к журналисту от мажордома Бенедикта XVI.

Финансовые круги Ватикана отрицают риск грядущего банкротства, но вынуждены признать необходимость «пересмотра затрат». «Сказать, что Ватикан находится под угрозой банкротства, – это неправда», – сказал в прошлый вторник итальянской прессе гондурасский кардинал Оскар Андрес Родригес Марадьяга. Этот священник входит в группу из шести кардиналов, которые консультируют папу Франциска по вопросам экономических реформ.

«Здесь нет никаких признаков ни коллапса, ни дефолта. Нужно только провести проверку расходов. И все! И это то, что мы делаем. Я могу доказать это цифрами», – подчеркнул президент администрации имущества Апостольского престола (APSA), епископ Нунцио Галантино в интервью итальянской католической газете Avvenire.

Книга Нуцци показывает, что APSA «впервые в истории Церкви» закрыла 2018 год с убытком в 43,9 млн евро. Галантино, в свою очередь, заявил, что «все развивалось, как обычно, и 2018 год закрылся с прибылью более 22 млн евро». После чего добавил странно выглядевшую на фоне бодрого отчета о позитивном балансе фразу: «Отрицательные данные бухгалтерского учета обусловлены исключительно чрезвычайным вмешательством, направленным на спасение работы католического госпиталя». Какого именно – не уточнил. И почему, если деньги на «спасение функционирования» были выделены, это расходом не считается.

Паства больше не делится

Финансовый кризис, согласно «Страшному суду», вызван падением доходов и неэффективным управлением активами церкви. Основная проблема заключается в сокращении пожертвований на церковь, так называемого динария Святого Петра: ежегодной, в некоторых странах обязательной, в других – добровольной, дани в пользу Папы. Согласно данным, представленным в книге, размер динария (иногда употребляется термин «лепта») сократился за десятилетие в два раза – со 101 млн евро в 2006 году до 51 миллиона в 2018-м.

Самым большим сюрпризом в финансовой деятельности Святейшего престола стало резкое снижение пожертвований от частных лиц. Из Италии по этой категории доходов поступило на 21,05% меньше, чем год назад, из Германии – на 32%, из Испании – на 11%. Самое мощное снижение собираемости донатов зафиксировано в Бельгии – на 94%. В целом снижение суммы пожертвований от частных лиц составило 63%.

Католики перестали верить в Бога или решили, что Его не обязательно поддерживать материально?

Когда верующие так себя плохо ведут, основную финансовую нагрузку на себя приходится взваливать епархиям и различным фондам. Вот тут-то собака и зарыта: компенсируя потери в пожертвованиях от граждан, епархии получают великолепный шанс отвести от большого финансового потока в Ватикан маленький ручеек на личные счета тех, кто этими епархиями командует, и тех, кто их прикрывает «из центра».

Нуцци говорит, что после экономической реформы 2018 года, продвинутой Папой, в записях APSA – основного финансового субъекта Ватикана – появился параллельный учет, «с секретными счетами кардиналов и предполагаемых «нужных свидетелей» из числа политиков и бизнесменов, близких к Святейшему престолу, которые «будут говорить то, что нужно». По словам журналиста, Папа попросил закрыть подозрительные счета, но инспекторы дали бы ему понять, что «двойное дно Ватикана практически невозможно ликвидировать».

Нуцци утверждает, что пять кардиналов (среди которых он называет испанца Эдуардо Мартинеса Сомало, 92 лет от роду, занимающего несколько должностей в Ватиканской курии) имеют счета миллионеров в APSA. Этим и объясняется чрезвычайно жесткая реакция высшего эшелона церковной власти на новую книгу итальянского журналиста.

Богатые банкроты

Римско-католическая церковь (РКЦ) насчитывает около 1,25 млрд последователей во всем мире. В одной из ранее выпущенных книг Нуцци «ООО Ватикан» приводятся финансовые характеристики РКЦ:

– Около 520 млн евро размещены в ценных бумагах и акциях.

– Резервы в золоте – на сумму 19 млн евол и наличной валюте – 340,6 млн евро.

– В одной Италии РКЦ принадлежит по крайней мере 50 тыс. объектов недвижимости.

– Только конгрегация евангелизации народов, одна из девяти конгрегаций Римской курии, занимающаяся вопросами евангелизации и миссионерства, владеет объектами недвижимости и земельными участками общей стоимостью 53 млн евро. В 2007 году поступления в казну Ватикана от аренды, лизинга и сельскохозяйственной деятельности составили 56 млн евро.

Согласно бюджетному докладу, католической церкви во Франции, Англии и Швейцарии принадлежат объекты недвижимости и земельные участки, оцениваемые в 424 млн евро. Сегодня эта сумма, по мнению автора журналистского расследования, должна быть намного больше.

При таких богатствах – и кандидат в банкроты? Как говорится, для церкви нет ничего невозможного.

Нуцци пишет о «неумелом ведении бизнеса» и необходимости «делать мучительный выбор между благородным имиджем и примитивной, но доходной спекуляцией, обеспечивающей поддержание института на финансовом плаву».

В сочетании «неумелости» ведения бизнеса с желанием и возможностями определенных кругов отхватить себе кусок общего пирога (замаскировать это под «неумелость» в сегодняшней ситуации проблем не составляет), банкротство становится очень даже реальной перспективой. Но винят церковники во всем прежде всего отход народов от веры, провоцирующий падение объемов жертвуемых населением средств.

https://vz.ru/world/2019/11/2/1005605.html

[Александр Васильевич]

Петр Щебальский

История русского конкордата

Сношения России с Римом в 1845-1850 гг. Часть 4



Ниже мы публикуем статью историка, публициста, критика Петра Карловича Щебальского (1810 – 1886).

Автор – псковский дворянин, гвардейский боевой офицер, впоследствии занимал ряд значительных официальных должностей, последние 15 лет жизни прослужил в Царстве Польском, в 1883–1886 гг. был редактором единственной русской газеты в Варшаве – «Варшавский Дневник».

Н.С. Лесков в письме к П.К. Щебальскому от 19 апреля 1871 г. писал: «Видел я на столе у К<аткова> Вашу статью о конкордате. Это очень любопытно по тому, что я успел пробежать…».

Публикацию, специально для Русской Народной Линии (по изд.: История русского конкордата. Сношения России с Римом с 1845 по 1850 год, А. Н. Попова. (Журнал Мин. Нар. Просвещения, 1870) // Русский вестник. 1871. №4. С.610–633 (Подпись: П.Щ.)) подготовил профессор А.Д. Каплин.

Постраничные сноски автора помещены в текст в квадратных скобках.

+   +   +

ИСТОРИЯ РУССКОГО КОНКОРДАТА

Сношения России с Римом с 1845 по 1850 год, А. Н. Попова.
(Журнал Мин. Нар. Просвещения, 1870).

IV.

По возвращении в Петербург, канцлер представил государю вместе с запиской, составленной монсиньйором Корболи и собственное о ней мнение. Не касаясь тех вопросов, которые еще в Риме он признавал неразрешимыми, граф Нессельроде разделил требования римского двора на шесть следующих рубрик: 1) об увеличении епископской власти; 2) об учреждении нескольких учебных заведений для католического духовенства; 3) о построении католических церквей; 4) о возобновлении нескольких монастырей; 5) об увеличении содержания духовенству, и 6) о смягчении законов за переход православных в католичество.

Рассмотрев представленные ему документы, государь признал из числа помянутых шести рубрик, заслуживающими внимания и подлежащими дальнейшему рассмотрению, лишь первую и шестую. Но, допуская возможность удовлетворения папского двора лишь по такой незначительной части римской программы, можно ли было надеяться достигнуть сериозного улучшения отношений наших с Римом?...

Как бы то ни было, но установление основных начал для переговоров в этом смысле с папским престолом было возложено на особый комитет. Он должен был рассмотреть требования римского правительства в связи с существующим законодательством и интересами России. Членами этого комитета назначены были канцлер, министры внутренних дел граф Перовский и народного просвещения граф Уваров, графы Орлов и Блудов и статс-секретарь по делам Царства Польского Туркул.

Издатель материалов, которыми мы руководствуемся, не приводит тех прений, которые вероятно происходили в среде этого комитета, но сообщает извлечения из письменных заявленных в них мнений: может быть, впрочем, что словесные объяснения между членами этого комитета не играли значительной роли и заменялись записками, составленными в их канцеляриях.

Прежде всего рассмотрен был вопрос об усилении епископской власти; в этом отношении требования папского престола не встретили сериозных возражений; граф Перовский полагал даже, что, опираясь на власть епископов, можно с большим успехом противодействовать домогательствам Рима. Поэтому решено было предоставить епископам решительный перевес над консисториями, усилить их влияние на семинарии и предоставить, с некоторыми ограничениями, право назначать священников.

Но не легко было при этом расширении епископской власти, согласовать ее с существованием римско-католической коллегии, которой государь не соглашался уничтожить, но которую папский престол не хотел признавать в ее настоящем виде, хоть и молчал о ней в продолжении почти пятидесяти лет. С целию развязать эту дилемму, граф Нессельроде указал на существующие в Пруссии просинодальные суды, которые решают в последней степени дела брачные и вопросы о церковной дисциплине и члены коих получают утверждение и особые полномочия от папы.

Граф Блудов, хорошо знакомый с каноническим правом католической церкви и ее историей в России, подтверждал, что, действительно, атрибуты русской католической коллегии нарушают каноны, и что в видах соглашения воли государя с требованиями римского двора желательно было бы учреждение в Петербурге просинодального суда, но при римско-католической коллегии; суд, подобный просинодальному, а равно и учреждение, ведающее собственно административные дела католической церкви, замечал граф Блудов, существуют, хотя и отдельно друг от друга, в Варшаве, а потому он полагал, что папа не станет возражать против устройства и в Петербурге подобных учреждений, которые были бы соединены между собою лишь формальным, внешним образом.

Это мнение было принято комитетом вопреки графу Перовскому, который отстаивал неприкосновенность коллегии, освященной и давностию и тем, что ее устав рассматривался в свое время коммиссией, в которой были членами несколько католиков.

При этом постановлено было непременно учредить в Петербурге общий просинодальный суд как для Империи, так и для Царства Польского; в таком учреждении комитет видел звено, долженствующее связать означенные части Русского государства.

После этого комитет перешел к рассмотрению законов о совращениях и отступничестве. Эта любопытная глава нашего законодательства была рассмотрена графом Уваровым в историческом и юридическом отношении.

В древнем законодательстве нашем, писал он, предусматривался, лишь один случай, – а именно: насильством или обманом совершенное совращение русского и православного человека «к бусурманской вере»; за это назначалось строгое наказание совратителю, а совращенный предавался духовному суду. Лишь в последствии, именно после Петра Великого, стали выходить разнообразные и строгие постановления по этому предмету. «Переход из одного исповедания в другое, замечал граф Уваров, есть дело совести каждого, и может подлежать лишь ведомству духовному.... Если перемена исповедания частным лицом не возбуждает омут в семейной и общественной жизни, не вызывает вражды и жалоб обращаемых к самому правительству, то без сомнения она не может быть и не бывает предметом кары закона. Но может ли правительство, признающее начало терпимости всех исповеданий, в виду постоянных смут, волнений и жалоб на обман и насилие, не оградить спокойствие и мир, при их (исповеданий) совместном существовании», особенно, когда совращения производятся массами?

Министр просвещения приводил ряд фактов, доказывающих, что в продолжение XVIII века католическое духовенство и дворянство производили совращения именно такого рода и, что эти-то совращения вынудили правительство к строгим мерам. Не желание властвовать над совестью людей, но обязанность оградить начало веротерпимости и обещанное людям всех исповеданий право на свободу веровать и молиться, как они хотят, заставляет, замечал граф Уваров, и ныне принимать строгие меры против католичества. Что касается до господствующей церкви, то он полагал, что она имеет право на исключительное положение во всех странах, где закон признает существование господствующей церкви, а тем паче в России. По его мне нию, «общность религии у нас служит основанием для общности гражданской. Выйти из этой общности в собственном смысле значит перестать быть Русским....»

Таким энергическим заявлением сочувствия охранительным мерам в пользу православия граф Уваров заградил своим сочленам по комитету возможность дальнейшого рассмотрения законов о совращениях, хотя государь готов был допустить некоторые в них изменения. Но, усматривая из его собственной записки, что он считает не подлежащими вмешательству государственной власти частные случаи перехода из православия, и находя, что жалобы папского престола относятся главным образом именно к частным же случаям, комитет постановил допускать по отношению к ним снисходительность, не касаясь впрочем начал существующого законодательства.

Зато комитет принял к рассмотрению вопрос о подчинении католических монастырей провинциалам, то-есть выборным начальникам монастырей из числа монахов своего ордена, оставляя однако за епископами право визитации, и вовсе обходя вопрос о генералах, то есть главных начальниках орденов, проживающих, как уже было замечено, за границей, преимущественно в Риме; комитет согласился также допустить некоторое усиление окладов католическим священникам, вопреки мнению государя, и признал полезным учредить новую, седьмую епископскую кафедру, собственно для немецких колонистов Новороссийского края и Приволжья, вопреки мнению графа Перовского, полагавшего уменьшить число этих кафедр до четырех.

Предположения комитета были рассмотрены и утверждены государем и послужили основанием инструкции, данной лицу, уполномоченному для дальнейших переговоров с папским правительством. Этим лицом был граф Блудов. Управление в продолжение многих лет департаментом иноверных исповеданий, а потом и министерством, в котором этот департамент состоял, доставили ему случай коротко познакомиться с вопросами, которые предполагалось разрешить в Риме. С этой точки зрения едва ли было возможно сделать более удачный выбор. Но именно в его управление министерством внутренних дел и при его личном сочувствии совершилось воссоединение унитов, – дело так глубоко огорчившее палу и бывшее главною причиной натянутости между его правительством и нашим.

Это обстоятельство, конечно, могло повлиять неблагоприятным образом на самый ход переговоров, порученных графу Блудову, но приятные качества его ума и вообще личные его достоинства подавали надежду, что он восторжествует над существующими против него предубеждениями, особенно при помощи приданного ему в сотрудники Бутенева, знакомого, как следовало ожидать, с персоналом и закулисными тайнами римского двора.

Между тем Григорий XVI скончался, и на папский престол возведен был кардинал Мастаи-Феррари, под именем Пия IX. Новый папа считался представителем той части католического духовенства, которая старалась примирить требования современности с началами христианства, а потому лучшая часть католического духовенства радостно приветствовала его назначение. Как от государя, от него тоже ожидали больших перемен в либеральном духе. И точно, принятие им скипетра было ознаменовано широкою амнистией, которая вызвала изступленную радость в народонаселении Церковной области и привлекла к нему сердца римлян.

Зато прелаты старого закала нахмурились; кардинал Ламбрускини отказался от должности статс-секретаря. Это поставило в затруднение нового папу, занимавшего пред тем епископскую кафедру вдали от Рима и вовсе незнакомого с личным составом кардиналов. Он медлил несколько времени назначением преемника кардиналу Ламбрускини, но зато сделанный им выбор заслужил одобрение либеральной части католического мира. Новый статс-секретарь, кардинал Гицци, подавал надежду, что он будет истинным помощником Пию IX как в деле ожидаемых внутренних преобразований, так и в деле примирения церковных постановлений с духом времени.

Вероятно по причине перемен, происшедших в Риме, отъезд графа Блудова был замедлен. Он прибыл в Рим лишь в половине октября 1846 года. Свидание как с новым папой, так и с его статс-секретарем произвело на нашего посла приятное впечатление. Желая вероятно произвести такое же впечатление и на тех, с которыми ему предстояло иметь дело, он тогда же сообщил им, как доказательство блогосклонного расположения русского государя к католичеству, что в России предполагается учредить новую епископскую кафедру. Опытные дипломаты едва ли не признают такое заявление ошибкой со стороны нашего посла, ибо, заявив с первого шага, что он уполномочен делать уступки, он может быть тем самым возбудил в представителях римского двора надежду на другие, еще более важные. Возбуждение таких надежд было тем опаснее, что графу Блудову пришлось вести переговоры не с кардиналом Гицци, – так как новый статс-секретарь сам не признавал себя достаточно знакомым с подробностями положения католической церкви в России,– а с монсиньйорами Ламбрускини и Корболи, и что в товарище своем Бутеневе он, по собственным словам последнего, не нашел серьезной поддержки.

Назначение лиц, известных своим ультрамонтанством, было довольно неприятно графу Блудову. Правда, мысль о назначении Ламбрускини, писал он канцлеру, «весьма естественно могла прийти папе, на основании, как он мне и сказал, предшествовавшей деятельности кардинала, который по многим вопросам, подлежащим нашим переговорам, имел уже совещания как с вашим сиятельством, так и с самим императором. Но, возможно и то, что его назначение есть следствие, и некоторым образом возмездие за мое назначение, которое очевидно желают сделать подозрительным в глазах святого престола». Как бы то ни было, но для отстранения Ламбрускини не было никакого благовидного предлога, и граф Блудов начал с ним переговоры.

Они открылись 7-го ноября и пошли весьма туго с самого начала. Кардинал возбудил совершенно неожиданно вопрос о неподсудности духовенства светским судам,– о чем не упоминалось в объяснениях с графом Нессельроде. Наши уполномоченные дали по этому поводу несколько объяснений и заметили, что многие даже католические державы не допускают у себя таких изъятий в пользу духовенства. «Это правда, но во всяком случае это нарушает католическия правила», отвечал Ламбрускини, и просил, чтобы граф Блудов принял его заявление ad referendum, что было однако решительно отклонено.

Затем прения обратились на вопрос о смешанных браках, который тоже не входил в инструкцию графа Блудова. Вообще, доносил он, заметно, что папские уполномоченные желают прежде всего подвергнуть рассмотрению все жалобы, которые имеются против русского правительства,– вероятно с тем, чтобы дать почувствовать ничтожность, в сравнении с ними, тех уступок, которые им будут предложены.

Действительно, девять заседаний прошло в разговорах о предметах, касающихся главным образом принципов и начал, то есть таких предметов, которые еще граф Нессельроде признавал неразрешимыми.

Не ранее конца декабря заговорили о разграничении епархий и о предположении учредить новую епископскую кафедру. Разумеется, на этой почве не могло последовать каких-либо столкновений, но и соглашение последовало вовсе не так скоро, как ожидали наши уполномоченные. Кардиналы связали с этим вопросом два другие. Они сказали, что по каноническим правилам святой престол приступает к новому разграничению епархий не иначе как по представлению самих епископов, или же передает это дело апостольскому легату. Наши уполномоченные заметили что сам св. престол несколько лет тому назад ходатайствовал о новом разграничении епархий в России и что, если он теперь затрудняется неимением точных статистических данных, то можно возложить на архиепископа могилевского приобретение их.

Папские уполномоченные согласились, что замечание это не лишено основания, но не преминули заявить, что принимая предложение русского двора, они делают ему уступку. Далее, они спросили: как же оставаться без пастырей тем, хотя бы и не многим унитам, которые не согласились принять православие? Вопрос этот, заметили кардиналы, имеет «величайшую важность в глазах его святейшества и тревожит его совесть». Мы можем согласиться с этим; но как ни велико значение этого вопроса с точки зрения принципа, на практике он не представлял ни малейщей возможности к удовлетворительному разрешению. В равных местностях России, как и во всех прочих странах мира, живут одинокие протестанты, католики и другие иноверцы, не имея священников своего исповедания; в таком точно положении находились и малочисленные наши униты (кроме Царства Польского).

– Где нет приходов, там не может быть и священников, заметил кардиналам граф Блудов.

– По правилам римской церкви, отвечал Ламбрускини, священники могут быть и без приходов.

Очевидно, выставляя вопрос об унитах и ходатайствуя об особых для них церквах и священниках, папские уполномоченные хотели найти предлог для возобновления в пределах Империи унитской иерархии, в надежде разрушить дело, совершенное в 1839 году.

К унитскому вопросу папские уполномоченные возвращались и в последствии, подходя к нему с разных сторон. Но домогательства их, после жарких прений и споров, постоянно были отклоняемы.

Зато по вопросу о власти епископов наши уполномоченные сделали важные уступки. Граф Блудов признал, что «епископ есть единственный судья и правитель своей епархии и начальник консистории». Согласно такому принципу, папские уполномоченные потребовали, чтобы все члены консистории определялись и назначались епископом и были увольняемы им. Они соглашались впрочем, чтобы назначение членов происходило с одобрения правительства, но настаивали и настояли, чтоб увольнение производилось одною епископскою властию. Точно так же они хотели подчинить безусловно епископу и секретаря консистории, который назначался до того времени светскою властию и часто из мирян.

(Окончание следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание)

Наши уполномоченные выразили готовность согласиться на это, но предложили учредить должность прокуроров при консисториях, совершенно независимую от духовной иерархии и облеченную правом veto. Такое предложение папские уполномоченные поспешили устранить и согласились допустить в секретари мирян, но по назначению епископа, с правительственного утверждения.

К довольно серьезным прениям подал повод вопрос об устройстве семинарий. Наши уполномоченные допускали, что они должны быть подчинены епископу, которому соглашались предоставить право назначать ректора и профессоров, руководить дисциплиной заведения и преподаванием, составлять в нем учебные программы и т. п.,– но все это не иначе как с утверждения правительства и под его наблюдением. Папские уполномоченные долго отклоняли это наблюдение, и хотя вообще подчинились ему, но отклонили предварительное представление правительству учебных программ.

Они были сговорчивее в вопросе о назначении священников. Согласно предложению наших уполномоченных, они допустили, чтобы такие назначения делались епископами, но с согласия правительства. Впрочем, они и при этом случае обнаружили придирчивость и остались верны обычаю своего двора жаловаться и прикидываться угнетенными. Они возстали было против уничтожения права патронатства, то есть права приходского дворянства избирать священников, которое было отнято в западных губерниях по весьма понятным политическим соображениям. Отвечать на такую претензию было тем легче, что сам римский двор протестовал против права патроната в других странах, и вопрос о патронате был отклонен.

 Перейдя затем к вопросу о порядке подчинения монастырей, наши уполномоченные сделали, согласно мнению петербургского комитета, предложение о выборных провинциалах, с подчинением их епископу. Кардиналы не преминули заметить, что такое предположение не соответствует каноническим постановлениям, подчиняющим монастыри каждого ордена вместе с их провинциалами, генералам, непосредственно зависящим от папы; но они и не отвергли безусловно русского предложения; они настаивали только, чтобы выбор провинциала производился под председательством епископа, с правом кассировать недостойное избрание.

С другой стороны, по русским инструкциям число провинциалов должно было соответствовать числу епархий, а папские уполномоченные решительно не соглашались на это и высказали твердое намерение удержать над ними власть заграничных генералов. Не желая доводить дело до разрыва переговоров, наши уполномоченные приняли сделанное их предложение ad referendum.

Что касается до кардиналов, то они были вслед за тем неожиданно обрадованы известием, что в последнее время построено в России до тридцати новых католических церквей и что для их поддержания ассигнован капитал, простирающийся до 6.000.000 франков. Сообщенными им сведениями о содержании католического духовенства и об имуществе церквей и монастырей они тоже остались довольны.

Затем переговоры обратились к вопросу об устройстве в России церковного суда. С римской стороны было заявлено, что Тридентским собором назначено епископам производить суд в первой степени, архиепископам во второй, а с аппелляциями на решения архиепископов указано обращаться, к самому папе, или же к особо уполномоченному им для того лицу. С своей стороны граф Блудов, указав на неудобство для русских аппеллировать к такой отдаленной инстанции, предложил учреждение просинодального суда, с тем чтоб он находился в Петербурге и был общим для Империи и Царства Польского.

Последнее обстоятельство, как мы видели, было признано петербургским комитетом за очень важное с политической точки зрения, и, судя по донесениям наших уполномоченных, предложение о том было принято кардиналами весьма блогосклонно; они даже приступили к обсуждению некоторых подробностей общего для всей России католического суда, из чего естественно граф Блудов и Бутенев выводили весьма утешительные заключения.

Но ожидания их не оправдались. В следующем заседании кардиналы представили сильные возражения не против принципа просинодального суда, но против единства суда для Империи и Царства, чего именно и желали наши уполномоченные. Империя Российская и Царство Польское, говорили кардиналы, составляют две отдельные архиепископии, а потому и невозможен общий для них суд; после долгих прений, они заявили, что и святой отец на соединение их под одною юрисдикцией не соглашается.

Таким образам, вопрос об учреждении в Империи суда высшей степени был вовсе оставлен, хотя обе стороны оглашались, что в нем настоит большая надобность; сами кардиналы признавали, что суды первых двух степеней весьма неудовлетворительны и что они, особенно по делам бракоразводным, допускают большие злоупотребления. Разумеется, отказ папских уполномоченных был мотивирован ссылками на Тридентский собор, но этими ссылками они слишком очевидно старались прикрыть соображения политического свойства и опасение оскорбить стремления поляков к отдельному от России существованию.

Между тем произошел перерыв в ходе переговоров; кардинал Ламбрускини должен был отлучиться из Рима,– обстоятельство, которое не могло не удивить наших уполномоченных, ибо не было слышно, ни о каком вопиющем событии в его сабинской епархии, безусловно требовавшей его присутствия. Около того же времени, и когда граф Блудов сильно тяготился своим невольным бездействием в Риме, Бутенев получил очень резкую ноту от кардинала Гицци, что в Аккермане какой-то католический священник был будто бы русскими властями расстрелян. По словам депеши, приговор над этим священником был совершен без соблюдения нужных формальностей, без сообщения о нем духовному суду, без следствия, даже без всякого повода к обвинению, ибо, писал кардинал Гицци, «он никогда не вмешивался в дела правительственные и еще менее в дела революционные».

Бутенев отвечал, что он ничего не знает ни о чем подобном; но этим не окончилась так внезапно начавшаяся переписка. В ответе Бутеневу, кардинал Гицци касался многих предметов щекотливого свойства; он возвращался к истории о высылке из Грузии католических монахов и жаловался, что католическое духовенство принуждают в России принимать непременно русское подданство, хотя закон о том существовал со времен Екатерины Великой; он утверждал также, что в новом издании Свода Законов (1845), вопреки всем представлениям папского двора и обещаниям русского, наказания за совращения нисколько не смягчены, что не совсем справедливо.

Содержание этой депеши, так неожиданно вторгшейся в сферу производившихся переговоров и подписанной человеком, искренно расположенным, казалось, к примирительному образу действия, в высшей степени изумило наших уполномоченных. Бутенев имел личное объяснение с Гицци и вынес из него то, между прочим, убеждение что кардинал статс-секретарь был вынужден против собственной воли к такому резкому образу действия, что партия, во главе которой находился Ламбрускини, взяла верх в Риме, и что сам папа отдался ей в руки...

Такая важная перемена совершилась, повидимому, сюрпризом для нашего посланника в Риме!.. Граф Блудов, извещая канцлера о неожиданном перерыве переговоров, выражал сомнения, чтоб они могли придти к желаемой цели. «Я не могу себе ожидать полного успеха, писал он; напротив того, я не могу надеяться даже на какой-нибудь окончательный результат сколько-нибудь удовлетворительный, особенно, когда вспомню об исполненной пререканий переписке Бутенева с папским статс-секретарем»; «а если, продолжал он, мы не придем к заключению сколько-нибудь удовлетворительному, если мое присутствие в Риме будет не только безполезно, но даже несколько, как говорят англичане, неловко, awkward, то я должен буду просить ваше сиятельство приискать достаточную причину, или, говоря русским канцелярским слогом, благовидный предлог, чтобы вызвать меня отсюда».

С своей стороны, получив доклад канцлера о последних сношениях наших уполномоченных с папским двором, государь написал на этом докладе: «Поручите нашим уполномоченным объявить, что, истощив, к моему большому сожалению, все способы соглашения, и усматривая, что за наши добрые расположения мы снова поставлены в такое положение, что сделались предметом не только непонятных подозрений, но и безчестных обвинений, почерпнутых из самых низких источников, я считаю несогласным с моим достоинством продолжать далее переговоры. Поэтому я уполномочиваю прервать их и объявить, что ответственность за это и за все последствия будет тяготеть на одном папском правительстве. Прибавьте только: если после этого объявления будут стараться вновь завести переговоры, то наши уполномоченные должны только слушать, с первого же раза объявив, что всякое разсуждение будет безполезно, если папское правительство не согласится сейчас же на все, на что соглашалось до разсуждений о просинодальнем суде, ибо этот отказ от своего мнения я считаю оскорблением, которого потерпеть не могу».

Воля государя была передана канцлером нашим уполномоченным. Он вместе с тем сообщал Бутеневу и о расстрелянном будто бы без всякого иcследования католическом священнике. В действительности этот священник не был расстрелян и находился под следствием. Под следствием же он находился как участник в волнениях, бывших в Галиции и как предполагаемый агент тамошних революционеров, намеревавшихся произвести вооруженное вторжение в Россию: таким образом, не оправдывалась и та часть заявления кардинала Гицци, в которой утверждалось, что священник, арестованный близ Измаила, «никогда не вмешивался в дела правительственные, и еще менее в дела революционные»....

Граф Нессельроде имел, следовательно, полное право сказать по этому поводу в депеше на имя Бутенева: «Каким образом правительство столь степенное и осмотрительное, как правительство святого престола, могло, поверив нескольким газетным статьям и неопределенным доносам, необдуманно решиться обвинять нас, не сообразив порядочно дела!...» Он мог бы прибавить: «какого важного средства возвысить свое нравственное значение лишается с своей стороны русское правительство, уклоняясь от обнародования, подобно другим правительствам, своей дипломатической переписки!» На Россию можно было клеветать как на мертвого.

Отсутствие кардинала Ламбрускини, прервавшее переговоры, все еще продолжалось; они не возобновлялись и по возвращении этого сановника. Наши уполномоченные недоумевали. Они не имели еще известий о том, как взглянут в Петербурге на настоящее положение дел и, повидимому, не имели точных сведений о настроении, преобладавшем в Ватикане. Поэтому положение их было очень затруднительно.

Более шести месяцев уже граф Блудов находился в Риме и слишком два месяца он был подвергнут непроизвольному бездействию. Узнав о возвращении Ламбрускини в Рим, он, опасаясь чтобы на него не пала ответственность в перерыве переговоров, предложил возобновить их; но Ламбрускини отвечал, что на днях опять должен уехать в свою епархию недели на две, предоставляя впрочем русским дипломатам продолжать сношения с монсиньйором Корболи.

Наши уполномоченные обрадовались и этому; но Корболи, на единственном заседании, в котором участвовал без своего товарища, тщательно уклонялся от всяких прений, а тем более решений; поэтому граф Блудов и Бутенев решились, хотя и с сожалением, ждать возвращения старшего папского уполномоченного. Чтобы не терять времени совершенно понапрасну и, так сказать, чтоб оправдать свое пребывание в Риме, граф Блудов сделал представление папскому двору о назначении нескольких новых епископов. Два из них были немедленно утверждены; утверждение же прочих остановилось за справками о их личных качествах.

Между тем наступил май месяц; почти три месяца прошло со времени последнего заседания в полном составе уполномоченных. Ламбрускини давно уже был в Риме, а о возобновлении заседаний еще не было речи. Не ранее как в конце мая наши уполномоченные получили извещение, что переговоры «скоро возобновятся». Но в ноте, которою это возвещалось, явно господствовал неприязненный тон, хотя она была написана в приличных выражениях. В ней с особым ударением перечислялись предметы, по которым не состоялось соглашения, и затем кардинал Гицци писал: «Все вышеизложенное приводит к тому заключению что, несмотря за искреннее желание его святейшества по возможности удовлетворить желанию императора, он поставлен в такое положение, что не может сделать этого, не изменив требованиям совести. Тем не менее его святейшество желает отклонить этот вывод: он объясняет себе наставления, данные русским правительством своим уполномоченным и ответы, которые они до сего времени сообщали на вопросы, составлявшие предмет совещаний, недостаточным знакомством с теми причинами, на которых основаны требования святого престола....»

Итак, по словам кардинала Гицци, выходило что папа нисколько не нуждался в настоящих переговорах, что он согласился на них лишь из желания сделать удовольствие лично Русскому императору, и что впрочем виды русского правительства нелепы и основаны за совершенном незнакомстве с делом, за которое оно взялось. Подобных мыслей невозможно выразить яснее на дипломатическом языке, где приличие форм обязательно....

Между тем, не взирая за вышеприведенные слова государя, доказывающие его неудовольствие против римского двора, нашим уполномоченным было разрешено сделать уступки по некоторым из предметов, принятых ad referendum; исключение составлял лишь вопрос о провинциалах. «Если …, не последует уступки со стороны папских уполномоченных, писал граф Нессельроде, лучше вовсе устранить его и не вводить в акт, который вы подпишете с кардиналами».

Снабженные такими инструкциями, ваши уполномоченные явились на первое после перерыва заседание, бывшее 3-го июля. Им пришлось прослушать те же рекриминации, которые были выражены в последней ноте кардинала Гицци и еще раз вести прения о предметах, подвергавшихся обсуждению в первых заседаниях. Почему они допустили это – не совсем понятно: вышеприведенные собственные слова государя положительно разрешали им не вступать в прения по предметам уже разрешенным и даже прервать переговоры.

Они были впрочем вынуждены напомнить кардиналам об этой стороне своих инструкций в заседании 3-го июля, которое сам миролюбивый граф Блудов назвал в своем донесении бурным. «У нас, писал он канцлеру, было до сих пор только одно заседание и то весьма бурное, но и оно ни к чему не привело, и я боюсь, не обещает ли оно чего дурного. Мои опасения, о которых я уже сообщал и прежде, вполне оправдались. Замечательно и прискорбно! В настоящее время возбуждают настоятельно такие вопросы, которые не были даже указаны в потребованных нами дополнительных инструкциях, и тем менее в той, которую я получил, оставляя Петербург,– вопросы, которые насильственно и неизбежно увлекают нас на жгучую почву религиозных догматов,– на почву, на которой мы можем лишь спорить. А вследствие этого мы снова прослывем то явными, то скрытными врагами католицизма, и с этою именно целию во всем, что мы ни делаем или хотим сделать, отыскивают и желают находить дурные намерения и затаенные мысли, страхи и опасности для совести. Может быть ищут только случая, предлога к разрыву. Таким образом, этот перелом, вызвать который я могу по вашему мнению, без опасения, совершится вероятно и без особого вызова с нашей стороны, и я полагаю даже, что это произойдет очень скоро».

«Сетования графа Блудова дышат искренностью, но вместе с тем и обнаруживают чрезмерную мягкость духа. Я желал бы еще более решительной речи со стороны моих уполномоченных, – отметил государь на донесении о заседании 3-го июля, – они вновь вступают в разсуждения, тогда как я этого не хотел, потому что они высказали уже все и должны были слушать со стороны римского двора только да или нет?

http://ruskline.ru/analitika/2019/11/05/istoriya_russkogo_konkordata

[Александр Васильевич]

Петр Щебальский

История русского конкордата

Сношения России с Римом в 1845-1850 гг. Часть 5-6



Ниже мы завершаем публикацию статьи историка, публициста, критика Петра Карловича Щебальского (1810 – 1886).

Автор – псковский дворянин, гвардейский боевой офицер, впоследствии занимал ряд значительных официальных должностей, последние 15 лет жизни прослужил в Царстве Польском, в 1883–1886 гг. был редактором единственной русской газеты в Варшаве – «Варшавский Дневник».

Н.С. Лесков в письме к П.К. Щебальскому от 19 апреля 1871 г. писал: «Видел я на столе у К<аткова> Вашу статью о конкордате. Это очень любопытно по тому, что я успел пробежать…».

Публикацию, специально для Русской Народной Линии (по изд.: История русского конкордата. Сношения России с Римом с 1845 по 1850 год, А. Н. Попова. (Журнал Мин. Нар. Просвещения, 1870) // Русский вестник. 1871. №4. С.651–663 (Подпись: П.Щ.)) подготовил профессор А.Д. Каплин.

Постраничные сноски автора помещены в текст в квадратных скобках.
 

+   +   +
 

ИСТОРИЯ РУССКОГО КОНКОРДАТА

Сношения России с Римом с 1845 по 1850 год, А. Н. Попова.
(Журнал Мин. Нар. Просвещения, 1870).
 

V.

Действительно, всякий, кто только внимательно прочитал здесь обозрение переговоров, заметил, без сомнения, что они ведены были с нашей стороны без надлежащей твердости, с слишком явною готовностью делать уступки и с тайным убеждением в невозможности склонить к тому же противника. Наши уполномоченные почитали успехом, когда кардиналы принимали их уступки, и посылали о том радостные донесения в Петербург; делая эти уступки, они не думали требовать каких-либо обязательств от противной стороны.

Вообще переговоры между графом Блудовым и кардиналом Ламбрускини имели вид какой-то mea culpa со стороны русского правительства: точно будто оно прислало своего представителя покаяться публично в своих проступках против главы римской церкви и просить его удостоить своего одобрения соответствующия изменения в нашем законодательстве.

И не ездя в Рим и не вступая в конференции с кардиналами, можно было знать, как устроен духовный суд в католическом мире и сделать соответствующие преобразования, если они признавались нужными; если было решено допустить подчинение консисторий и семинарий епископам, то постановление о том можно было написать в Петербурге, и притом с уверенностью, что оно будет с удовольствием принято в Риме.

Не оскорбительно ли подумать что на заявление наших уполномоченных о готовности открыть седьмую епархию, им пришлось услышать, что представление о том должно по настоящему поступить от епископов, а не от них, и что они, следовательно, мешаются не в свое дело; что эту меру, очевидно предлагаемую русским правительством исключительно в интересах католиков, принимают как непрошенную услугу, что за нее вам и не думают быть благодарными, что, напротив, ее как будто бы колеблются принять!...

За все это, конечно, нельзя винить графа Блудова и Бутенева, по крайней мере нельзя винить их одних. Начав переговоры, они, разумеется, должны были стараться привести их к какому-нибудь концу, и при этом они, говоря вообще, действовали, без сомнения, согласно своим инструкциям. Но тем менее понятно, какую цель имело наше правительство, открывая переговоры с папским двором, если, решившись сделать некоторые уступки, оно не имело в виду потребовать и с его стороны каких-либо обязательств?

Но каких же обязательств можно было требовать от папы? В его владениях не проживало русских, для которых мы могли бы требовать взаимности в церковных делах; оборонительные и наступательные союзы с ним не мыслимы; торговых сношений с Церковною областью Россия никогда не имела...

Мы могли желать от папы единственно того, чтоб, убедясь в готовности нашего правительства дать законное удовлетворение духовным интересам своих католических подданных, он перестал возбуждать их своими жалобами на угнетение католичества в России, чтоб он, подобно тому как было в 1832 году, внушал им доверие и уважение к властям, чтоб он отказался от чудовищного союза с революционными элементами Польши.

Вот единственно, чего можно было желать от папского правительства взамен изменений в узаконениях, касающихся русских католиков, и без сомнения такие обязательства подразумевал император Николай, когда он возымел мысль вступить в сношения с римским двором, но относительно их ничего не было ни постановлено комитетом, обсуждавшим основания предполагаемых переговоров, ни внесено в инструкции графа Блудова (насколько об этом можно судить из материалов г. Попова).

Но можно ли было надяться, что римский двор согласится дать формальное обязательство не произносить, по крайней мере публично, жалоб и болезнований? Жалобы и болезнование – это хлеб насущный римского двора, это его политическая система, результат глубокой традиции. Вера гибнет! Зло торжествует! Нечестие умножается! вот неизменное содержание аллокуций, окружных посланий, и всякого наименования воззваний римского двора к народам. Вы не оказываете сыновнего уважения к видимому главе христианства, вы допускаете распространяться неверию и ересям, вы изъемлете образование юношества из двух духовенства, вы позволяете развиваться светской науке, вы не умножаете число монастырей – таково содержание дипломатической переписки папского двора со всеми правительствами, католическими и не католическими.

Папское правительство смотрит на свои отношения к правительствам и народам с точки зрения XI и XII века, а потому уступки, подобные тем, какие сделаны были папскому престолу устами графа Блудова, естественно, кажутся ему ничтожными, едва заслуживающими внимания и которых он не отвергает единственно, как малую лепту покаяния, как слабую дань вечной правде со стороны слепотствующих.

Вот почему в аллокуции, произнесенной 3-го июля 1848 года папа, упомянув в кратких словах о выгодах, приобретенных чрез переговоры с Россией, широко распространился о том, что еще желательно было бы выговорить от нее, по прежнему называл отступниками епископов, покинувших унию, говорил о «плачевном» и «исполненном опасностей» положении бывших унитов и публично призывал их в лоно католической церкви.

Можно ли, следовательно, было вступать в переговоры с таким противником и питать хоть слабую надежду на соглашение? Ответ на этот вопрос довольно затруднителен. Отвечать на него да – невозможно, но нельзя кажется и безусловно отрицать всякой надежды. Дело в том, что папский престол, не взирая на абсолютизм своих принципов, умеет иногда находить какие-то каноны, а за недостатком их, буллы и иные частные распоряжения, или наконец соображения практического свойства, допускающие образ действий совершенно не похожий на действия Григория VII или Сикста.

Чтоб убедиться в том, нам стоит припомнить в каких разнообразных отношениях к французскому правительству римский двор находился в последние три столетия. Французский галликанизм был в свое время резким нововведением; против него с римской стороны был, без сомнения, выставлен вечный аргумент невозможности допустить его (non possumus), но тем не менее он существовал почти два столетия, и папы не считали ни французского духовенства, ни вообще французской нации отверженными; французским епископам постоянно принадлежит несколько видных мест в коллегии кардиналов, и французское правительство попрежнему пользуется узаконенным влиянием при избрании папы.

Еще более резкое отличие против прежнего установил конкордат 1802 года, в котором католичество не было даже названо господствующею религией во Франции, а просто «религией большинства ее жителей». В этом любопытном акте, без всяких представлений со стороны местных епископов, а по прямому соглашению с французским правительством предположено было сделать разверстку епископий, что, как мы видели, считалось антиканоническим в отношении России; папа и кардиналы, державшие думу с графом Блудовым, возмущались духом, что русское правительство требует присяги на верноподданство от католических священников; они находили недостаточною в отношении к Риму присягу русских католических епископов, которая однако наполнена изчислением обязательств с их стороны относительно папы.

Конкордат 1802 года установил присягу для французских епископов, в которой самым определенным образом исчислены их обязанности к светской власти.

[Французская присяга: Клянусь и обязуюсь пред Богом и святым Его Евангелием хранить верность и послушание в отношении правительства, установленного конституцией Французской республики. Обещаюсь также не иметь никаких сношений, не присутствовать ни на каком совещании, не поддерживать никаких связей,– как в отечестве, так и за границей,– противных общественному спокойствию; и если я узнаю, что в моей епархии, или вне ее умышляется (il se trâme) что-либо, клонящееся ко вреду государства, то обязываюсь довести о том до сведения правительства». (Собор. пост, иностр. правит. по делам р.-к.-церкви).

Присяга русская установлена в 1784 году. Она заключает обширные обязательства относительно папы, и только в самом конце ее находятся следующиt обязательства в отношении к светской власти: Сие все и в подробности тем ненарушимее соблюду, что удостоверен я, что ничего в оном такого не содержится, что бы присяге в верности моей законной верховной государыне, августейшей императрице и императорского престола преемникам, мною учиненной, противно быть могло». (П. С. З., 16.982)].

Ламбрускани и Корболи требовали от наших уполномоченных, и требовали на основании канонов, отстранения самой тени участия светской власти при назначении священников; но во время заключения конкордата 1802 года об этих канонах было забыто. В этом конкордате назначено было жалованье духовенству, подразумевая что бывшие церковные и монастырские земли останутся за теми, к кому они перешли во время революции; но при переговорах 1846 года, от графа Блудова настойчиво требовали возвращения имуществ, принадлежавших некогда католическим религиозным учреждениям, и папа объявил в аллокуции 1848 года, что он не перестанет домогаться их возвращения. Кардиналы Ламбрускини и Корболи говорили: «Христос повелел служителям своей церкви (то есть католическому духовенству) проповедывать ее учение: шедше, научите вся языки, сказал Христос,– как же вы хотите, заключал кардинал, наказывать за пропаганду?»

Но в 1802 году папское правительство нашло возможным согласиться на запрещение даже всякого рода религиозных церемоний вне церковных стен, в стране, где католичество было и есть религия большинства ... Так эластичны принципы, которыми руководствуется папское правительство!...

Да и во время переговоров 1846 года, эта эластичность тоже обнаруживалась не один раз. Так, например, монсиньйор Корболи, говоря о мерах папского престола против злоупотребления правом развода, назвал между прочим, буллу Венедикта XIV, но заметил, что она не могла принести пользы, ибо вскоре взята была назад.  Тот же кардинал сказал, что в сущности римская церковь не признает смешанных браков, но допускает их как исключение, по причине совместного существования людей разных исповеданий.

Вот несколько примеров, из числа множества других, доказывающих, что римский двор не делает уступок только, когда полагает, что нет надобности делать их. Поэтому прежде начатия переговоров следовало бы кажется удостовериться: расположен ли он к уступкам в отношении к России? Желает ли вступить с нами в соглашение? Нуждается ли в каком-либо договоре с нами? Стесняет ли его отсутствие такого договора?

Вот на что петербургский комитет должен был бы, я полагаю, обратить внимание еще прежде, чем приступать к рассмотрению уступок, которые можно было сделать с русской стороны. Еще не посылая в Рим сановника, облеченного чрезвычайными полномочиями, следовало бы кажется поручить нашему посланнику при римском дворе сказать кардиналам и самому папе: Вы считаете свою церковь вселенскою и едино-истинною: и мы считаем свою церковь точно такою же; вы не можете допускать никаких уступок в отношении к догматам: и мы тоже; не говорите же нам ни слова о тех предметах, по которым ни вы ни мы не в праве делать уступок.

Но мы знаем, что в разных случаях вы допускали отступление от некоторых папских распоряжений и даже соборных постановлений; если вы согласны сделать их в настоящем случае, если вы расположены признать некоторые постановления и распоряжения наши, хотя бы они может быть и не вполне согласовались с канонами Тридентского и других, не обязательных для нас соборов, если вы согласны направить свою экспансивную силу в России на магометан и евреев, а не на христиан, то мы, с своей стороны готовы обсудить с вами: какие новые меры могут быть допущены в России в интересе католической религии.

Эти меры, которые мы примем по зрелом обсуждении, мы будем исполнять строго; но и вы должны отказаться от выходок, по крайней мере публичных, раздражающих русских католиков.

Единственная выгода, которой мы ожидаем от соглашения с вами – это ваша моральная поддержка, или хоть устранение ваших жалоб и болезнований по отношению к России.

Если вы согласны дать в том формальное обязательство – переговоры могут открыться; в противном случае незачем и начинать их.

[Весьма замечательно, что конкордат 1847 года вовсе не был опубликован в свое время. Мы не находим его ни в Полн. Собр. Законов, ни в современных С.-Петербургских, Сенатских, ни в Московских Ведомостях].

   Если папа в самом деле заботился единственно о духовных нуждах русской католической паствы, то он должен был бы воспользоваться случаем улучшить ее положение, в ожидании других подобных же случаев. И такие случаи, без сомнения, представились бы, ибо только связь католичества с польщизной, – связь которой невозможно отрицать как факта, – заставляет русское правительство подозрительно смотреть на него.

Повторяю, мудрено предсказать, какое решение принял бы римский двор, если бы вопрос был поставлен вышеизложенным образом. Во всяком случае из переговоров был бы устранен всякий религиозный элемент, и они были бы перенесены на свойственную им чисто политическую почву. Ведь договаривался же римский двор с правительством вовсе не имевшим никакой религии,– с правительством первого консула, и нашлась же возможность установить в настоящее время добрые отношения между папой и покровителем протестантства!

(Окончание следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание)

Таким образом, может быть установились бы добрые отношения и между императором Николаем и Пием IX. Скажу более: такие отношения вероятно установились бы, если бы папой продолжал быть Григорий XVI. Власть епископов была бы несколько усилена, и число их увеличено, а правительственное влияние на католические учреждения несколько ослаблено; вероятно папа, убедившись, что католикам предоставлено безобидное существование в России, согласился бы склонять их, чтоб они не смешивали политических вопросов с религиозными, а русский государь оказывал бы от времени свои щедроты в отношении к католическим церквам и католическим духовным; законы крепко оградили бы неприкосновенность каждого из существующих в России вероисповеданий, а полиция зорко наблюдала бы за исполнением этих законов, и.... и всякий мирно жил бы под сенью своей религиозной смоковницы...

Но было ль бы такое положение дел прочно? Было ль бы оно желательно? Едва ли. Оно не было бы прочно, потому что новый папа мог бы иначе, чем его предместник, взглянуть на права католиков в России, и пожелать их расширения. Оно не было бы даже и желательно, потому что обезпечивало бы только тишину и нравственный квиетизм, но не служило бы к усилению в Русском народе религиозного чувства и тех нравственных качеств, которые это чувство воспитывает.

Словом, такое положение дел, при наилучших условиях, осуществляло бы только принцип веротерпимости, но не давало бы необходимой в наше время свободы совести, между этими двумя принципами различие громадное.

Когда Монтескьё и Вольтер еще только писали о веротерпимости, когда она провозглашалась как великое, но еще ожидаемое благо, она уже была призвана нашими законами. Екатерина Великая имела полное право писать Вольтеру: «La tolérence est établie chez nous; elle fait loi de l'état. В Наказе ее значится между прочим: «В толь великом государстве, распространяющем свое владение над толь многими разными народами, весьма бы вредный для спокойствий и безопасности своих граждан был порок – запрещение или недозволение их различных вер.... Гонение человеческие умы раздражает, а дозволение верить по своему закону умягчает и самые жестоковыйные сердца».

Ограждая господствующую церковь от совращений положенными за то наказаниями, Екатерина, Павел и их преемники запрещали только переманивать из одного христианского исповедания в другое, что отнюдь не противоречит принципу веротерпимости. На почве веротерпимости наше законодательство стоит твердо. Все исповедания ограждены у нас законами; каждый иноверец, как замечено выше, может спокойно оставаться под своею религиозною смоковницей, лишь бы только он сам не предавался безпокойным позывам покинуть ее или привлекать под ея сень посторонних. Это тревожное искание лучшего и совершеннейшего в деле религии у нас воспрещалось иноверцу,– [Ныне переход из одной иноверной религии в другую поставлен в зависимость от разрешения министра внутренних дел],– разве он захотел бы перейти в лоно господствующей церкви,– а православному воспрещено безусловно.

Весьма сходно с положением, созданным православию в России, то, которым пользуется католичество в Риме. И там иноверцев терпят, под условием, чтоб они молчали и не шевелились,– разве им захотелось бы вступить в число духовных подданных папы. Это тоже веротерпимость. Правда, папская веротерпимость отличается от русской тем, что последняя не претендует выходить за пределы России, между тем как первая считает себя дома повсюду; но в сущности оба принципа были одинаковы и не могли без самоубийства сделать уступки один другому.

Это весьма положительно выражено как в отметках императора Николая на папской записке, так и в ответной на нее записке графа Нессельроде. Желания папы будут исполнены, отметил государь, поскольку они согласны с моим положением покровителя православия в России.– «Взгляд св. отца, писал граф Нессельроде, не отличается от взгляда самого императора. Пусть его святейшество спросит самого себя, согласился ли бы он издать закон, который дозволял бы священнику греческому или протестантскому крестить в Риме детей рожденных от брака, в котором лишь один супруг католик?»

Очевидно, соглашение на почве веротерпимости не могло быть прочно. Не прочнее ли, не плодотворнее ли было бы оно на почве свободы совести?...

Напрасно думают некоторые, что свобода совести есть продукт скептицизма и неверия; напрасно папа Григорий XVI называл ее с этой точки зрения ненавистною. Не обращать никакого внимания на убеждения, не согласные с собственными, или терпеть их близ себя, но споря однако жь против них и борясь с ними, не значит не иметь никаких убеждений; другое дело заботиться о благоустройстве обществ, которым мы не симпатизируем по предметам самым существенным и важным, организовать духовную иерархию для этих обществ, пещись об учебных заведениях для питания этой иерархии, давать ей содержание и даже награды – вот это действительно требует или полного индиферентизма или же такого смешения понятий, к которому может привести лишь продолжительная, трудная, искусственная подготовка.

В такое именно ненормальное положение поставлено русское правительство существующим законодательством по иноверческим делам. Правительство, обязанное покровительствовать православию, обязано в то же время покровительствовать и католичеству, и протестанству, и еврейству, и магометанству; оно обязано заботиться, чтобы люди всех этих исповеданий имели своих вероучителей, чтоб их вероучения не искажались невежеством и сектаторством, чтоб их храмы пользовались надлежащим блоголепием....

Пусть бы иноверцы сами заботились о своих духовных нуждах; пусть бы они сами доставали, как хотят и где хотят своих епископов, мулл и раввинов; но пусть все они знают, что они обязаны повиноваться русским законам, и что постановления Тридентского собора, Корана и Талмуда не будут принимаемы во внимание русскими судами, если их действия подвергнутся судебному рассмотрению. Вообще же свобода совести, в дополнение к сделанным уже начинаниям, необходима для того, чтобы возвысить в России религиозное чувство, а с ним и общественную нравственность.
  

VI.

К обозрению переговоров наших с Римом остается прибавить лишь несколько слов. Когда все вопросы, исчисленные в инструкции графа Блудова, были исчерпаны «tellem ent-quellement», по его выражению, – составлен был акт, который известен под именем конкордата З-го августа 1847 года. Вместе с ним подписан был и другой, надо признаться, весьма странный акт, заключавший в себе те вопросы, по которым соглашения не последовало.

С нашей точки зрения в таком акте не было никакой надобности, но с точки зрения римского престола он составлял доказательство недостаточности тех уступок, которые сделало русское правительство, и папа, на прощальной аудиенции с графом Блудовым, не преминул заметить, что он считает подлежащими разрешению в будущем три важные вопроса, а именно: о духовных нуждах тех унитов, которые не приняли православия в 1839 году, о расширении свободы в сношениях католичества с римским двором и об имениях католического духовенства, присоединенных к государственным имуществам.

Без сомнения, история представляет и другие случаи, в которых одна из договаривавшихся сторон не получала удовлетворения по всем частям своих домогательств, но едва ли когда-либо, вслед за окончанием переговоров и за подписанием уполномоченными акта о соглашении, одно из договаривающихся правительств позволяло себе торжественно заявить, что оно не считает себя удовлетворенным и признает дело соглашения как бы прерванным.

А папа именно так и сделал. Когда граф Блудов уехал из Рима, европейская печать возвестила об окончании переговоров между Римом и Россией, и о заключении между ними соглашения; но папа, как бы отвечая на газетные толки по этому поводу, в аллокуции, произнесенной в секретной консистории 5-го (17-го) декабря 1847 года, то есть через полгода по подписании уполномоченными конкордата, объявил своей возлюбленной о Христе братии, что переговоры «не совершенно еще окончены»....

К сожалению, это было фактически справедливо. В приступе или введении к пунктам, постановленным обоюдным соглашением, сказано, что со временем должно быть приступлено к новым переговорам для установления дальнейших соглашений, и это заявление подписано теми самыми дипломатами нашими, которые лучше, чем кто-нибудь знали, что «соглашения» значат уступки с нашей стороны без всякой взаимности!

Вот почему 3-го июля 1848 года,– то есть по получении уже ратификации договора 1847 года, папа, возвещая о заключении этого договора, хотя и признавал, что католическая церковь в России поставлена ныне в лучшее положение, но сильно настаивал на тех вопросах, по которым со стороны графа Блудова не было сделано уступок. «Остается еще, сказал он, много других вопросов, и притом великой важности, по которым еще не достигнуто соглашения. Мы говорим о том, чтобы католикам была обезпечена полная и действительная свобода непосредственных сношений по делам веры с апостольским престолом..., о необходимости возвратить духовенству его имущества, о том, чтобы светские лица, избранные правительством, были удалены из консисторий епископов, о законе, в силу коего смешанные браки получают признание в этой стране только, когда получат благословение от некатолического, греко-русского священника, о свободе, которая должна быть предоставлена католикам подвергать изследованию и суду дела, проистекающие из смешанных браков, в католическом суде, и наконец о разных действующих в этой стране законах, которые установляют возраст для вступления в монашество, совершенно разрушают монастырские училища, уничтожают орденских провинциалов и запрещают обращения в католическую веру».

   Слисок предметов, по которым представлялся еще повод жаловаться и болезновать, был несравненно длиннее того, в котором исчислялись данные русским двором удовлетворения. Но всего замечательнее в аллокуции 1848 года,– произнесенной как бы в успокоение русского правительства и очень обрадовавшей Бутенева,– следующее место: «Плачевное положение русских (унитов) наиболее смущает и огорчает нас; поэтому мы, по апостольской нашей обязанности, снова предъявили требования и не перестанем никогда употреблять всевозможные старания, чтобы достигнуть для этих русских такого положення, которое обезпечивало бы их духовные нужды. Латинские священники,– мы имеем к ним полное доверие, которое и поддерживает нас,– употребят все старания и воспользуются всеми способами, чтобы доставлять духовные пособия этим возлюбленным чадам; но из глубины души мы усердно молим Вседержителя и с любовию объявляем самим русским (унитам), чтоб они оставались верно и непоколебимо в единстве с католическою церковью, или, если они по несчастию от нее отпали, то чтобы возвратились в лоно любящей матери, прибегли к нам, и мы, с помощию Божией, готовы сделать все, чтоб обезпечить им вечное спасение».

Необходимо, чтобы вполне оценить все значение этого публичного воззвания, заметить, что оно было сделано не только вслед за подписанием и ратификацией конкордата, но и после того, как император Николай лично сделал новую уступку желаниям папы, а именно: назначил второго суфрагана херсонскому епископу и разрешил относиться к римскому престолу, в качестве суда третьей степени, по делам брачным.

Конечно, папа, с своей точки зрения, мог считать себя далеко неудовлетворенным и этими и всеми другими уступками русского правительства: идеал Григория VII в отношении к России далеко не был осуществлен; но, что сказали бы не только в России, но и во всем образованном мире, если бы, например, президент Американских Штатов, естественно предпочитающий федеративную республику всякой иной государственной форме, стал, вслед за заключением союзного договора с русским государем и получением доказательств личного его уважения к интересам американцев в России, приглашать русских образовать у себя федеральную республику?

П. Щ.

«Русский Вестник», № 4, 1871.

http://ruskline.ru/analitika/2019/11/07/istoriya_russkogo_konkordata