Возможно ли не любить Обломова?

[Владимир К.]

Возможно ли не любить Обломова?
Международная научная конференция «Консерватизм в России и Германии. Интернациональный диалог»


Консерваторы

Встреча стала возможной благодаря тесному сотрудничеству Воронежского государственного университета и Технического университета города Хемниц (ФРГ). Соглашение о партнёрстве между вузами было заключено в 2010 году. Среди организаторов конференции – Московское представительство Фонда имени Конрада Аденауэра и Воронежский центр изучения консерватизма, который возглавляет доцент истфака ВГУ Аркадий Минаков.

Отвечая на вопрос, почему именно Воронеж стал одним из центров изучения консерватизма и удостоен чести провести на эту тему международную конференцию, надо вернуться в 1987 год на исторический факультет ВГУ. Именно с этого времени здесь стал проявляться интенсивный научный интерес к «консервативной» проблематике. Помимо стремления заполнить историографическую лакуну, интерес к истории русского консерватизма обусловливался общественными потребностями. После долгих десятилетий торжества марксизма-ленинизма, и нескольких лет либерального реформирования, сопровождающегося колоссальными социально– экономическими и нравственными «издержками», потребность компромисса между ценностями модернизации и ценностями традиционной культуры сильно возросла. Именно поэтому изучение истории русского консерватизма стало одной из приоритетных задач группы учёных, работающих на историческом факультете ВГУ.

Начало было положено трудами доцента Л. М. Искры (ныне профессора, заведующего кафедрой новейшей отечественной истории и историографии), который, начиная с 1987 г. опубликовал ряд статей и монографий, посвящённых русских учёным Б. Н. Чичерину и К. Д. Кавелину, взгляды которых интерпретировались им как либерально-консервативные. В 1995 г. вышел альманах «Воронежская беседа» (соредакторами которого были автор этих строк, тогда главный редактор воронежского еженедельника «Берег», и А. Ю. Минаков), в котором были опубликованы статьи и рецензии, посвящённые русскому консерватизму и консерваторам. В частности, статья

М. А. Прасолова «П. Е. Астафьев: «Росток русско-православной культуры». В «Воронежской беседе» была переиздана программная работа видного русского консерватора П. Е. Астафьева «Национальность и общечеловеческие задачи» (1890 г.). Реакция на выход альманаха была довольно активной. Особенно содержательными оказались рецензии на него ученика И. А. Ильина философа-солидариста Р. Н. Редлиха в журнале «Посев» и московского философа А. Козырева в «Новой Европе».

В 1997 г. Л. М. Искра опубликовал программу общего курса для студентов всех форм обучения «Отечественная историография отечественной истории. Досоветский период», в которой была представлена консервативная историография: М. М. Щербатов,

Н. М. Карамзин, славянофилы, историки государственной школы, государственно-монархическое направление и национально-консервативная школа.

В 1998 г. кафедрой истории России был выпущен сборник «Российская монархия». В последующие годы в ряде воронежских изданий, был опубликован ряд статей и публикаций, посвящённых персоналиям русских консерваторов, чья жизнь и деятельность была в той или иной степени связана с Воронежским краем: М. Л. Магницкого, В. И. Аскоченского, А. Д. Градовского (последнего, как и Чичерина с Кавелиным следует отнести к либерально-консервативному течению), А. С. Суворина и др. В 2000 г. под руководством М. Д. Карпачева была защищена кандидатская диссертация В. Ю. Рылова «Правомонархическое движение в Воронежской губернии (1903-1917)». Это была первая кандидатская диссертация, посвящённая истории русского консерватизма, подготовленная на историческом факультете. В 2001 году был издан сборник «Консерватизм в России и мире: прошлое и настоящее». Он был инициирован группой исследователей, в которую в тот период входили доцент С. Г. Алленов (специалист по истории немецкого консерватизма), доцент А. Ю. Минаков и московский исследователь А. В. Репников (в 2006 г. он защитил докторскую диссертацию, посвящённую русскому консерватизму). В сборнике были опубликованы не только статьи воронежских авторов, но и известных исследователей из разных городов России. Сборник вызвал резонанс почти во всех ведущих отечественных исторических журналах и некоторых западноевропейских.

Важным исследовательским проектом оказалась и международная научная конференция «Процессы модернизации в России и Европе: социокультурные, политические и духовные аспекты», состоявшаяся 27-29 июня 2002 г. при финансовой поддержке ВМИОН и ИОО. Одна из секций конференции была целиком посвящена консервативной проблематике – «Консерватизм в России и мире: традиция и модернизация» (руководители – проф. В.В. Зверев, А. Ю. Минаков, А. В. Репников). 30 октября – 1 ноября 2002 г. прошла международная научная конференция «Консерватизм в России и мире: прошлое и настоящее» (при поддержке РГНФ). Она позволила в еще большей степени расширить круг исследователей консерватизма, сотрудничающих с воронежской исследовательской группой. Выпущенный сборник и проведённые конференции продемонстрировали, что для двух кафедр исторического факультета (кафедры истории России, заведующий М. Д. Карпачев и новейшей отечественной истории и историографии, заведующий Л.М. Искра) изучение русского консерватизма фактически стало одним из ведущих направлений.

В начале 2003 г. по инициативе А. В. Макушина и при помощи С. В. Бесединой был создан сайт «Консерватизм в России и мире» (www.conservatism.narod.ru). Сайт в ещё большей степени расширил научные связи неформального воронежского исследовательского центра. В 2003 г. на кафедре новейшей отечественной истории и историографии Л.М. Искра выпустил программу спецкурса «Русская консервативная мысль во второй половине XIX – начале XX в.», а В. Ю. Рылов выпустил программу спецкурса, посвящённого русским консервативным и националистическим организациям в первой половине XX века. 13-15 октября 2004 г. на историческом факультете была проведена конференция «Правый консерватизм в России и русском зарубежье в новое и новейшее время» (грант РГНФ). Месяц спустя, 18-19 ноября 2004 г., состоялась конференция «Актуальные вопросы истории общественного движения и общественной мысли в России в предреформенные и пореформенные эпохи» (при поддержке ВМИОН). В работе секции «Эволюция русского консерватизма: конец XVIII – первые десятилетия XX вв.» (руководитель — А. Ю. Минаков) принял участие в основном сложившийся в предшествующие годы круг исследователей.

В 2004 г. на историческом факультете защищены кандидатские диссертации прямо или опосредованно связанных с историей русского консерватизма (авторы: С. В. Хатунцев «Общественно– политические взгляды К. Н. Леонтьева в 50-е – начале 70-х гг. XIX века», Т. Е. Плященко «Политические и исторические взгляды А. Д. Градовского», Д. П. Золотарёв «Позднее славянофильство и его роль в общественно-политической мысли России 60-х – 90-х гг. XIX века»). В 2005 г. в издательстве РОССПЭН была издана энциклопедия «Общественная мысль России XVIII – начала XX века». В ней были опубликованы статьи нескольких воронежских авторов, посвящённые русскому консерватизму и консерваторам. В 2005 г. под редакцией А. Ю. Минакова вышла коллективная монография «Против течения», содержащая исторические портреты русских консерваторов первой трети XIX века: это А. С. Шишков, Ф. В. Ростопчин, С. Н. Глинка, Н. М. Карамзин, С. С. Уваров, А. Н. Голицын, А. А. Аракчеев, М. Л. Магницкий, С. А. Стурдза, М. М. Философов. В том же году А. Ю. Минаков издал учебное пособие «Ранние русские консерваторы первой четверти XIX в.», а в 2010 г. вышел его расширенный вариант.

  В 2006 г. успешно защитили кандидатские диссертации Е. Н. Азизова («Общественно-политическая деятельность Д. П. Рунича», науч. рук. М. Д. Карпачев) и А. О. Мещерякова («Государственная деятельность и общественно-политические взгляды Ф. В. Ростопчина», науч. рук. А.Ю. Минаков). И наконец в мае 2006 г. на заседании Ученого Совета исторического факультета было принято Положение о Центре изучения консерватизма при историческом факультете ВГУ. В 2007 г. в петербургском издательстве «Алетейя». вышла книга С. В. Хатунцева об эволюции взглядов К. Н. Леонтьева, ставшая крупным событием в историографии «русского консерватора номер один». В этом же году А.О. Мещеряковой была выпущена монография о жизни и деятельности Ф.В. Ростопчина, получившая престижную Макариевскую премию 2009 г. В 2008 г. защитили диссертационные исследования А. Пшегорский (о руководителе Русской Монархической Партии В.А. Грингмуте) и П. М. Стукалов (о русских националистах начала XX в. П.И. Ковалевском и М.О.Меньшикове) (науч. рук. Л.М. Искра). В 2009 году во втором номере американского исторического реферативного журнала «Russian studies in history», были опубликованы статьи В. Степанова, И. Христофорова, А. Репникова, И. Омельянчука и А. Ю. Минакова. В 2009/10 гг. воронежский Центр изучения консерватизма завязал интенсивные научные контакты с аналогичными центрами в МГУ и СПбГУ. А.Ю. Минаков принял участие в заседании Санкт-Петербургского консервативного клуба 20 ноября 2009 г. на Факультете философии СПбГУ, на котором выступил с докладом «Особенности консервативной традиции в России». На сайте «Центра консервативных исследований» МГУ появилась страничка, посвященная мероприятиям и публикациям воронежского «Центра изучения консерватизма». Подходят к финальной стадии докторская работа А.Ю. Минакова, посвященная русскому консерватизму первой четверти XIX в., кандидатская работа А. Глазевой, посвященная московскому митрополиту Платону (Лёвшину). Приступили к работе над диссертационными исследованиями об А.Н. Голицыне и А.С. Шишкове Е. Назаренко и А. Гребенщиков. В 2010 г. защитила диссертацию, посвященную деятельности и взглядам С.Н. Глинки Н.Н. Лупарева (научный руководитель М.Д. Карпачев). В конце 2010 г. вышла в свет«Энциклопедия русского консерватизма» (руководитель проекта – В.В. Шелохаев), масштабный проект РГНФ. Пятую часть всех материалов энциклопедии написали воронежские авторы. А.Ю. Минаков вместе с А.В. Репниковым является автором предисловия к Энциклопедии. То есть воронежский Центр изучения консерватизма принял самое активное участие в создании уникального издания.

Совсем недавно, осенью 2011 г. вышла монография А. Ю. Минакова «Русский консерватизм первой четверти XIX в.», подводящая итог его многолетним исследованиям. Таким образом, фактически в Воронеже складывается научная школа, с прочными традициями и научными связями, что позволяет говорить о Воронежском университете как об одном из авторитетных научных центров изучения русского консерватизма. Можно с уверенностью предположить, что ближайшие несколько лет станут годами реализациями новых научных и издательских проектов, которые будут иметь всероссийский резонанс.

Почему мероприятие поддержал Фонда им. Конрада Аденауэра об этом рассказала в своём приветствии участникам конференции научный сотрудник Ирина Очирова. Она пояснила, что Фонд им. Конрада Аденауэра – это политический фонд, близкий к Христианско-Демократическому Союзу Германии, имеющему в своей основе консервативную идеологию и следующего такому принципу как стремление к свободной демократии, социально-ориентированной рыночной экономике, правовому государству и развитию и укреплению общехристианских ценностей. Фонд внимательно наблюдает за преобразованиями в России, в частности, связанные с активным поиском пути и модели развития России. Вопрос поиска идеологии, по её мнению, в нашей стране не теряет своей актуальности. И стремление достигнуть консенсуса в обществе требует переосмысление общественной идеологии. Как известно, официальной идеологией правящей «Единой России» считается именно российский консерватизм. Речь даже идёт о создании отдельного движения внутри партии Российского социально-консервативного союза. Для разработки концепции российского консерватизма партией был создан Центр социально-консервативной политики. Одно из представительств Центра (Центр Европа) было открыто в Берлине. В становлении Центра в своё время оказывал помощь Фонд им. Конрада Аденауэра и также продолжает с ним активно сотрудничать. «Очевидно, – подчеркнула Ирина Очирова, – что использование термина консерватизм в его современном понимании концептуально отличается от схем позапрошлого и начала прошлого века. Идея такой комплексной конференции делает возможным проследить и различия и сходства в понимании и применении термина консерватизм в исторической перспективе и в современном общественно-политическом дискурсе в Германии и России».

По словам организаторов конференции, её актуальность обусловлена главным образом тем, что в настоящее время в России наблюдается подлинный ренессанс консервативной мысли и политической теории консерватизма. Понятие «консерватизм» берется на вооружение самыми разными политическими силами и используется ими в качестве средства самоидентификации. Российская пресса, публицистика и общественный политический дискурс пестрят рассуждениями о консервативных ценностях, консерватизме и «западничестве». Характерными чертами этого дискурса являются размытость дефиниций и весьма широкий, порой произвольно определяемый содержательный диапазон. В то же время он нередко оказывается связанным с сильным антизападным аффектом и антиамериканизмом, переходящим в общую враждебность к институтам и ценностям демократии. Одновременно консервативные ценности тесно связаны с такими явлениями, как патриотизм и следование позитивным культурно-историческим традициям.

Именно ввиду этой сложной и запутанной картины руководству двух ведущих вузов Европы (ВГУ и Хемниц) представилось целесообразным подвергнуть анализу российские представления о консерватизме с учетом их исторических корней, их интеллектуального потенциала и выразительной силы, а также их соотношения с западноевропейскими «образцами».

Примечательно, что многообразные аспекты темы, которой посвящена конференция, были рассмотрены в хронологической последовательности, охватывающей двухвековой путь развития теории и практики консерватизма.

Открыл конференцию своим докладом «Истоки и зарождение политического консерватизма в Германии и Западной Европе» профессор д-р Ганс-Кристоф Краус (город Пассау).

Понятия «conservative», «conservateur» и «консервативный» появились в Западной и Центральной Европе только в период Реставрации, после завершения наполеоновской эпохи. В основе консервативного идейно-политического мышления вплоть до XX века лежит традиционное представление об общественно-политическом порядке.

Мир рассматривался как продуманно и целесообразно упорядоченный и разделённый на части Космос или, как его называли в Средневековье, «Божественный порядок». Сотворённый Богом мир не может быть плохим, он может быть только повреждён или частично испорчен грехами людей. Думать иначе означало бы, что люди ставят себя наравне с Богом или даже выше, что рамках традиционной картины мира, представлялось самым большим грехом. Доминирующее в Средневековье представление о порядке было не только теоцентричным, но и строго иерархичным. Так же, как Господь правит миром, короли управляют своими народами, а главы семей – своими семьями. Такая картина логично объясняет фундаментальное, не подвергающееся сомнению правовое и социальное неравенство. Легитимность политических устройств в предмодернистском мышлении определяется традиционно, т.е. существующий порядок хороший и легитимный потому, что он является таковым с незапамятных времён, передаваясь от поколения к поколению по воле Божьей. Возможные недостатки в деталях этого порядка обусловлены греховностью и неправильным поведением людей. Легитимность политических устройств в рамках нового мышления, напротив, определяется функционально, т. е. порядок хорош не потому, что он уже долго существует, а потому, что он функционирует, оптимальным образом выполняет своё предназначение. Сообщество людей должно быть создано таким образом, чтобы, говоря словами Гоббса или Локка, была обеспечена его личная безопасность, а его свободы и собственность охранялись. Самодостаточный, рационально мыслящий, самостоятельно действующий индивидуум ставит себя в центр мира и тем самым – в центр Космоса и исторического мира. Проще говоря, современный человек способен сотворить свой собственный мир, в то время как традиционный человек подчиняется созданному Богом порядку. Основательно продумать и пересмотреть содержание своих идей и формы аргументации представителей консерватизма заставили, во-первых, французская революция, свергнувшая Старый режим (Ancien Régime) и установившая в стране совершенно новый порядок, и, во-вторых, совершенная Иммануилом Кантом «коперниканская революция» в современном мышлении, согласно которому реальность существующего «мира» рассматривается не как уже данный феномен, а как воспринимаемая человеком посредством познания и таким образом впервые сформированная картина мира. Тем самым вера в данный свыше, божественный мировой порядок была как никогда сильно подорвана.  
Продолжение в следующем сообщении

[Владимир К.]

Докладчик назвал двух представителей консерватизма, решительно выступавших против французской революции и её принципов и при этом стремившихся приспособить старые идеи и догматы веры к новым требованиям. Первый – Эдмунд Бёрк. Он утверждал, что обществу, которому не хватает средств для своего изменения, необходимы также «средства для своего сохранения». Он был убеждён, что изменения должны происходить последовательно, а любых нарушений последовательности (преемственности), наоборот, нужно все время избегать. По его словам, политическое общество, с точки зрения истории, является ничем иным, как сообществом живущих, уже умерших и тех, кто ещё только должен родиться. Второй представитель консерватизма – французский философ и политик Жозеф де Местр, в серьёзном нарушении преемственности в результате французской революции видел «наказание Божье». Его политическая программа гласила: «Восстановление Монархии, называемое контрреволюцией, отнюдь не будет революцией противоположной, но явится противоположностью Революции». Консерваторы в основном продолжали придерживаться религиозной легитимности политического порядка, но при этом исторический аргумент выходил на передний план. Еще Бёрк сформулировал следующую идею: политический порядок является легитимным в том случае, если он уже долго и успешно существует, сохраняет сложившиеся традиции и противостоит радикальным изменениям. Тем самым консерватизм принимал принцип исторических, привнесённых человеком изменений, но только при сохранении и соблюдении исторической преемственности. Устоявшиеся конституционные формы, порядки и институты в целом оправдывались теперь не только традиционно. Так, новое сословие теоретиков-консерваторов требовало учреждения сословно-представительного парламента, так как только таким образом, а не путем всеобщих выборов, возможно, создать функционирующее народное представительство всех «творящих сословий», и т.д.

Таким образом, консерватизм как совокупность разнородных идейно-политических и культурных течений, опирающихся на идею традиции и преемственности в социальной и культурной жизни это общеевропейское явление. В ходе истории консерватизм приобретал различные формы, но в целом для него характерны приверженность к существующим и устоявшимся социальным системам и нормам, неприятие революций и радикальных реформ, отстаивание эволюционного, самобытного развития общества и государства. В условиях социальных перемен консерватизм проявляется в осторожном отношении к слому старых порядков, восстановления утраченных позиций, в признании ценности идеалов прошлого. И по большому счёту консерватизм западноевропейский принципиально ничем не отличался от русского консерватизма.

  Продолжил конференцию своим выступление кандидат исторических наук, доцент Аркадий Минаков, представивший доклад «Истоки и зарождение российского консерватизма в общеевропейской перспективе».

В Российской империи по словам докладчика консерватизм возник как реакция на реформы Петра I, либерализм Александра I, проекты преобразований, связанные с именем М. М. Сперанского, галломанию русского дворянства и наполеоновскую агрессию, а также послевоенную политику создания экуменического евангельского государства, приведшая к понижению статуса православной церкви как государственной. В описании Шишкова, лидера русских консерваторов начала XIX в. галломания выглядела как тяжкая духовная болезнь, поразившая русское общество: «Они (французы – А.М.) учат нас всему: как одеваться, как ходить, как стоять, как петь, как говорить, как кланяться, и даже как сморкать и кашлять. Мы без знания языка их почитаем себя невеждами и дураками. Пишем друг к другу по-ранцузски. Благородные девицы наши стыдятся спеть Рускую песню», – заявлял Шишков. Всё это, по его мнению, было чрезвычайно опасно для самой будущности русского государства и народа, поскольку «ненавидеть свое и любить чужое почитается ныне достоинством». Аркадий Минаков в своём докладе отметил известный параллелизм взглядов на язык Шишкова и де Местра, который писал: «всякое вырождение отдельного человека или целого народа тотчас же дает о себе знать строго пропорциональной деградацией языка». При этом русский консерватизм первой четверти XIX в. в значительной мере содержал в себе националистические тенденции. И в этом отношении он был отнюдь не уникален. По всей Европе на смену космополитизму эпохи Просвещения пришли идеи национальной самобытности. Одним из главных течений европейской мысли начала XIX в. был романтический национализм, основателем и выразителем которого был И.Г. Гердер, который в конце XVIII в. утверждал, что всякая культура должна быть основана на национальности и что истинный носитель национального характера – простой, не тронутый космополитизмом народ. Чтобы познать его, нужно изучать его фольклор, предания, язык. Кстати, в русской консервативной мысли первой четверти XIX в вопрос о социокультурном расколе, инициированном реформами Петра I обсуждался довольно остро. Но критика Петра I еще раньше была предпринята представителями западноевропейской мысли. В частности, Руссо утверждал: «Русские никогда не станут истинно цивилизованными, так как они подверглись влиянию цивилизации чересчур рано. Петр <…> хотел сначала создать немцев, англичан, тогда как надо было начать с того, чтобы создавать русских. <…> Так наставник-француз воспитывает своего питомца, чтобы тот блистал в детстве, а затем навсегда остался ничтожеством». Очень резко высказывался о Петре I и его реформах Ж. де Местр: «Я ставлю в вину вашему Петру I величайший грех – неуважение к своей нации». «Вообще же страна сия отдана иностранцам, и вырваться из их рук можно лишь посредством революции. Повинен в этом Петр, коего именуют великим, но который на самом деле был убийцей своей нации. Он не только презирал и оскорблял ее, но научил и ненавидеть самое себя. Отняв собственные обычаи, нравы, характер и религию, он отдал ее под иго чужеземных шарлатанов и сделал игрушкою нескончаемых перемен». Таким образом, становится очевидным, что русский консерватизм типологически близок западноевропейскому, поскольку обладал теми же основными чертами, такими как традиционализм, неравенство как естественное состояние общества, самобытность, патриотизм и т.д. В заключение Аркадий Минаков делает вывод, что русскй консерватизм первой четверти XIX в. безусловно способствовал блокированию попыток коренных преобразований: введения конституции, отмены крепостного права и реформирования религиозной сферы в протестантском духе. Но одновременно консервативно-националистические настроения стали необходимым условием для победы в Отечественной войне 1812 г. и преодоления галломании части дворянского общества.

После выступления руководителя Воронежского центра изучения консерватизма на тему «Политический опыт Запада и формирование концепции «просвещенного консерватизма» в первой половине XIX в» поразмышлял профессор д.и.н. из Рязани Петр Акульшин. «Просвещенный консерватизм» вышедший из кружка образованной дворянской молодежи старой столицы в 1810-х гг получил своё развитие в 1815 г., когда в Петербурге его члены создали литературное общество «Арзамас». Политические идеалы членов общества включали признание необходимости конституционных преобразований и отмены крепостного права. Свидетельством этого, является оценка исторических трудов Н.М. Карамзина, сделанная «арзамасцем» А.И. Тургеневым в феврале 1816 г.: «…история его послужит нам краеугольным камнем для православия, народного воспитания, монархического правления и, Бог даст, русской возможной конституции». Идеалы членов «Арзамаса» во многом совпадали с программой декабристов. Но 14 декабря 1825 г. провело между ними четкую грань. «Арзамасцы», проявляя милосердие и сострадание к его осужденным участникам, не отрицали право власти на подавление восстания и наказание его участников. Они решительно отвергали создание тайного общества и вооруженное выступление как путь преобразования страны. И в в 1830-е гг. выдвинули теорию официальной народности, российскую модификацию общеевропейского консерватизма. Сторонники «просвещенного консерватизма» искали такие способы такого реформирования страны, которые позволили бы сохранить и внутреннюю стабильность и международный статус Российской империи как великой страны. Они сформулировали тезис о самобытности России, связав его с необходимостью реформирования страны. Практическое воплощение эти идеи нашли в деятельности достигших министерских постов «арзамасцов» Д. Н. Блудова, Д. В. Дашкова, С.С. Уварова, а также наставника наследника престола В.А. Жуковского. Акульшин утверждает что «арзамасцы» в своих искания опирались на политический опыт стран Запада. Близкий к ним идейно русский литератор П. А. Вяземский считал, что Россия «…что ни говори, все же частичка европейской общины и связана с нею круговою порукою» и критикуя многие стороны современной им отечественной действительности, оставался сторонниками ее самобытного развития. В рукописи «О Пруссии» Вяземский пытался сформулировать свои представления по вопросам государ­ственного устройства на примере этого германского государства. Он писал: «Без сомнения конституция необходима для Пруссии не столько для того, чтобы даровать то, чем она уже давно пользуется, как для того, чтобы устроить разнообразные части ее народного духа, которые в теперешнее время метутся в каком-то хаосе». Идеалом и кумиром П.А. Вяземского до конца жизни оставался Н. М. Карамзин. В 1876 г. он писал: «Карамзин в языке и литературе нашей был новатор..., в историческом и государственном отношении был он консерватор, но из тех, которые глядят вперед, а не из тех, у которых глаза на затылке. Он не думал, что Россия дело уже законченное. В будущем ее ожидал он новые, духовные силы на пути преуспеяния и просветительных и гражданских усовершенствований. Но он опасался, но он не хотел, чтобы будущее было насильственно и преждевременно перетянуто на берег настоящего». За два года до смерти он возразил Карамзину, который в своё время написал, что Вяземский «пылал свободомыслием, то сеть либерализмом». Пётр Андреевич призвал различать либерализм, который возник во Франции с падением Наполеона и водворением конституционного правления и либерализм, «который проповедуется разными Гамбетта, Флока, Рошфор и им подобными...» «Нечаев тоже слывет либералом и почитал себя либералом», – заключил он. Этой цитатой закончил свой доклад историк из Рязани.

С любопытным докладом вступил Франк-Лотар Кроль из Хемница. «Консервативный социализм. Особый идеологический путь немецкого мышления в 19 веке» – тема его выступления выглядела весьма экзотично особенно на фоне сегодняшней политической ситуации в Германии. А там ситуация такова, что консерваторы, которые представлены в парламенте фракциями ХДС и ХСС, и социалисты, являющиеся преемниками бывшей партии власти в Восточной Германии, т.е. так называемые «левые», находятся в непримиримом антагонизме по отношению друг к другу. Коалиции между этими силами, по крайней мере, в настоящий момент совершенно невозможны. И всё же немецкий «консервативный социализм» существовал. Прежде всего его исповедовали представители немецкого романтизма Адам Мюллер и Франц фон Баадер, которые за четверть века до появления К. Маркса, в 1820-1830-е гг. в своих статьях остро обсуждали проблемы обнищания целых народных слоев. В вышедшем в 1835 г. труде «О неимущих или пролетариях» Франц фон Баадер указывал на необходимость правового и политического равенства принадлежащих к четвертому сословию в качестве предпосылки для их интеграции в общество.Среди прусских консерваторов 1840-1860-х гг. было много социально ангажированных аристократов, выделявшихся своей благотворительностью и милосердием и которые посредством смягчения социальной нужды пытались способствовать духовному развитию и религиозному воспитанию низших слоев населения.Особенно выделялись члены «Внутренней миссии» и ее лидеры Хинрих Вихерн и Теодор Флиднер. Не отставали и померанские аристократы особенно группа, сплотившаяся вокруг Морица фон Блакенбурга, современника и хорошего друга Отто фон Бисмарка. Они создавали смелые теории по вопросу решения социального вопроса и хотели тем самым повести рабочий класс по пути эволюции, минуя глобальные потрясения в обществе, чтобы интегрировать его в монархическое государство. Кстати Фердинанд Лассаль, основатель движения немецких рабочих, очень симпатизировал идее «консервативного социализма» в начале 1860-х гг., т.е. во времена О. фон Бисмарка. «Ничто не сможет сыграть такую благодатную роль, как королевство, если оно только решится стать социальным королевством», – так писал Ф. Лассаль в 1864 г. Виктору Айме Хуберу, главному идеологу и представителю христианско-консервативных рабочих товариществ. По мнению Франка-Лотара Кроля две главные причины для небольшой пробивной способности идеи «консервативного социализма» в Германии 19 века не получили своего развития и воплощения по двум главным причинам. Вплоть до 1880-х гг. среди сторонников этого политического движения выделялось сильное крыло немецкой консервативной партии, которое продвигало социальную политику Бисмарка в массы и не хотело отдавать её на откуп социал-демократам. Что касается социалистов, то начиная с 1870-х гг., среди рабочего класса начинает доминировать марксистская идеология, которая частично вытеснила концепцию консервативного социализма и маргинализировала ее. Правда, в 20 веке она получила новую жизнь. Это произошло, по мнению выступающего, на фоне идеологического течения, для которого устоялось название «консервативная революция», предложенное Освальдом Шпенглером в 1919 г. в его программном сочинении «Пруссачество и социализм». (Здесь докладчик ошибается. Впервые термин «консервативная революция» появляется в конце 1910-х годов в работах Артура Мёллера ван ден Брука, Томаса Манна и Гуго фон Гофмансталя. – Ред.)

Валерий Степанов, д. и. н. ведущий научный сотрудник Института экономики РАН (Москва) представил на конференции доклад «Консервативные идеи немецкой экономической науки в России в XIX веке». Автор проследил как немецкие ученые экономисты, испытывая влияние со стороны сформировавшейся в первой четверти XIX в. в Германии исторической школы права, отстаивавшей принцип «историзма» при анализе социальных явлений, принимали во внимание этатистские традиции и доминирующую роль бюрократии в политике германских государств. Они выступали за органическое представление характера общественного развития, в отличие от механистического подхода у английских «классиков». Крупным событием в немецкой экономической мысли стал выход в 1841 г. книги Ф. Листа «Национальная система политической экономии». Автор осудил «космополитическую» теорию А. Смита, игнорирующую национальные особенности отдельных стран, высказался за приоритет государства в экономике и проведение протекционистской политики. В России, если либеральные экономисты колебались между «классицизмом» и «историзмом», то славянофилы опираясь на немецкие идеи настаивали на неприменимости классического учения в России. Особым признанием среди них пользовались взгляды Ф. Листа.

Отвергая абстрактную модель, немецкие ученые выступали за национальную политическую экономию, предметом которой должна была стать хозяйственная эволюция каждого народа. Интересы нации они ставили выше интересов отдельного индивидуума и защищали право государства на вмешательство в экономическую жизнь. В последние десятилетия XIX в. представители исторической школы внесли заметный вклад в формирование характерных черт российской экономической мысли: учет самобытности страны и иных, чем на Западе, отношений между государством и обществом; понимание особой роли государственной власти в экономической жизни; восприятие народного хозяйства в целом как национального феномена; поиск собственной модели социального рыночного хозяйства; признание приоритета общественного блага над индивидуальным, а социальных критериев над экономическими; значение моральных стимулов трудовой деятельности; преимущественный интерес к конкретным экономическим проблемам и задачам правительственной политики.

Станислав Хатунцев, к.и.н. из Воронежа давно и плодтворно занимается изучением жизни и научного наследия «русского консерватора номер один». На конференции Станислав Витальевич выступил с докладом «К. Н. Леонтьев о Германии». Оказывается ещё в работе «Грамотность и народность» 1870 года Леонтьев дал оценку состояния ведущих наций и стран Европы, в том числе – немцев. С точки зрения мыслителя, они находились «у вершины», которую занимала Англия, тогда как французы уже спускались с неё вниз. Во время франко-прусской войны он держал несколько закладов в пользу Пруссии – поскольку уже тогда верил в успех национально-освободительных и национально-объединительных движений в Европе. После 1866 – 1871 гг. Германия по его мнению в национально-культурном отношении стала «изменяться к худшему…, по мере возрастания политического единства, независимости» и международной мощи. Пристальное внимание мыслителя привлекала фигура Отто фон Бисмарка. «Наполеоны и Бисмарки, – писал он, – … нужны для того, чтобы дать толчок дальнейшему смешению» сословий и классов или же провинций и государств с одноплемённым составом, но результат их деятельности в ХIХ веке один и то же – новый «огромный шаг ко всеобщей ассимиляции».

Профессор из Владимира, д. и. н. Игорь Омельянчук своё выступление посвятил теме «Самодержавие и парламентаризм в идеологии российских консерваторов начала XX в.» Вначале он констатировал, что модернизация России начала ХХ века, одним из своих следствий имела дрейф ее политической системы в сторону конституционализма, особенно ярко проявившийся в период революции 1905-1907 гг. Монархисты, продолжая традиции славянофилов, настаивали на том, что парламентаризм является атрибутом исключительно Западной цивилизации, и возможен только в государстве, в основе которого лежит завоевание, приведшее общество к разделению на враждебные классы. В основе же Российского государства, утверждали консерваторы, лежит не завоевание, а добровольное призвание, не социальная вражда, а гармония сословий, что делает демократию, основанную, по мнению правых, на политическом торге классами, совершенно непригодной для русской действительности. Русские консерваторы противопоставляли «истинную» монархию – самодержавие – её искаженным формам – деспотизму и абсолютизму. По мнению консерваторов, правитель, избираемый на конечный срок и при содействии конкретных политических сил, будет действовать в интересах последних (в лучшем случае), или в собственных интересах, не имеющих ничего общего с государственными. Для наследственного же монарха, полагали правые, все сословия равны и он может быть беспристрастным арбитром в социальных конфликтах, а государственные интересы являются одновременно и личными, и семейными, так как государство является его родовым «достоянием».

Д. и. н., профессор, главный специалист Российского государственного архива социально-политической истории Александр Репников нарисовал «Образ Германии в представлениях русских консерваторов накануне и в период Первой мировой войны». Приводя множество интереснейших фактов исследователь делает вывод о том, что «война с Германией изначально оценивалась значительным числом консерваторов как самоубийственная для монархических режимов обеих стран, но в преддверии, и после начала Первой мировой войны они, как лояльные верноподданные, не могли поступить иначе, чем следовать внешнеполитическому курсу, провозглашённому императором». По мере того, как возможность победы становилась все более призрачной, ряд консерваторов в том числе лидер «Союза русского народа» А.И. Дубровин, стал выражать опасения в том, что война может привести к катастрофическим последствиям для России. В своих предчувствиях они не обманулись.  
Окончание в следующем сообщении

[Владимир К.]

К. и.н. Сергей Алленов из Воронежа представил доклад на очень интересную тему

«Взаимовлияния немецкой «консервативной революции» и русской консервативной мысли». Вначале Алленов оговаривается, что ввиду трагических последствий, которыми обернулся для нашей страны взлёт немецкого национализма в XX столетии, обнаружение “русских корней” в родословной немецкой “консервативной революции” может шокировать. Но тем не менее “революционно-консервативная” русофилия вбирала в себя, с одной стороны, ещё не забытую прусскую внешнеполитическую традицию конца XVIII – первой половины XIX вв., с другой – свойственное культуркритике противопоставление “животворных” культур Востока “прогнившей” цивилизации Запада, смешанное с преклонением перед сулящей миру “духовное исцеление” русской классической литературой. Свою роль здесь играли конъюнктурные надежды на возможный альянс с Советской Россией и руководимым из Москвы коммунистическим движением в противоборстве с Антантой и Веймарской демократией. Эти мотивы так или иначе звучали в работах О. Шпенглера, Э. Никиша, М.Х. Бёма, К.О. Петеля, Г. фон Гляйхена, Э. фон Саломона, Г. Шварца и многих других “революционных консерваторов”. Однако своё наиболее чистое и концентрированное выражение они получили в публицистике Артура Мёллера ван ден Брука, который стоял у истоков немецкого “революционно-консервативного” движения и которому оно во многом было обязано своей “восточной ориентацией”. Творчество этого автора даёт основания полагать, что и сама идеология немецкого “революционного консерватизма”, формировавшаяся под его непосредственным влиянием, содержит немало заимствований из русской культурной и идейно-политической традиции. Основную причину своей тяги к России Мёллер открыл сам, признав однажды, что “немцам недостаёт безусловной русской духовности”. Эта духовность, пояснял он, “нужна Германии как противовес против западничества”, “как восточное дополнение нашей собственной духовности”. Она связывает Россию с Германией тем больше, “чем менее западной, чем подлиннее русской, славянской, византийской... она является”.

Кстати, доктор Хендрик Тосс, из Хемница, в докладе «Рейхсвер (вооружённые силы Германии в 1919—35, созданные на основе Версальского мирного договора 1919 — C. И.) и «Консервативная революция» рассказал, что в период между 1925 и 1932 гг. многочисленные немецкие и русские офицеры имели возможность получить представление в России или Германии об уровне образования и вооружения, о стратегических и оперативных возможностях и границах партнёров по сотрудничеству и, помимо прочего, познакомится с страной и населением. Как немцы, так и русские очень положительно отзывались об открытости, с которой их информировали по интересующим вопросам. Многие немецкие командиры, как например, генерал-майор Хильмар фон Миттельбергер, который в период с 1927 по 1932 гг. в среднем 10 раз побывал в России, и который мог свободно передвигаться по стране, имели возможность увидеть неприкрашенную картину Советского Союза, которая существенно отличалась от «Потёмкинских деревень» коммунистического толка, которые обычно показывали зарубежным гостям, к которым конечно же относились коммунисты, путешествовавшие по стране под патронажем государственного бюро путешествий Интурист.

В свою очередь русские курсанты и наблюдатели наряду с разнообразными познаниями в отношении немецкого оперативного мышления, а также «способности немецких офицеров от фенриха до генерала работать над собой самостоятельно и в боевой подготовке войск», как это увидел Иван Белов в 1930 г. в Дрезденской пехотной школе. Русским гостям, по мнению Тосса, не хватало более глубоких знаний о незначительных различиях между мировоззренческими позициями консервативно настроенных немецких офицеров и идеологией национал-социалистов. Да и, в конце 1920-х годов вероятно и у большинства немцев отсутствовало какое-либо представление о радикальности, с которой протагонисты национал-социалистического режима намеревались реализовать своё идейное наследие после окончания «системного времени». С немецкой перспективы важным оказалось то большое значение, которое большевистское государство придавало военным, а также значимость офицерской профессии. В период коллективизации в конце 1920-х начале 1930-х гг., немецкие гости видели в разных уголках России лежавшие на обочинах дорог трупы, умерших от голода, в то же время Красная Армия по всей видимости ни в чем не нуждалась. Как бы трагично это не звучало, но пережитое в России, особенно успехи массового общества, которое шаг за шагом развивалось по пути индустриализации, и которым безжалостной сильной рукой руководил Сталин, на многих немецких военных, как например, Вернера фон Бломберга или Эриха Кюленталя произвело положительное впечатление и подготовило их для национал-социализма, в котором они видели похожие силы.Очевидно ввиду безысходной внутриполитической ситуации в Германии им только такая «фигура лидера» представлялась подходящей для решения всех проблем и преодоления различий. Примечательно, что ни с русской ни с немецкой стороны на тот момент не чувствовалось никакой прямой враждебности. Помимо хороших личных отношений и плодотворного для обеих сторон военно-научного сотрудничества, немцев и русских объединяла враждебность по отношению к Польше, а также неприятие доминирования западных демократий в Европе. Осенью 1939 г. «противоестественным союзникам» Гитлеру и Сталину удалось сообща избавиться от Польши, «отвратительного выродка Версаля» – так назвал Польшу Молотов. При этом многочисленные встречи русских и немецких солдат в Восточной Польше носили дружеско-товарищеский характер.Однако это не помешало немецким офицерам и генералам в 1941 г. последовать приказам своего фюрера и начать военный поход против сталинского Советского Союза. Их русские партнёры на тот момент практически все были уничтожены. Они, как многие тысячи других военных и гражданских стали жертвами чисток конца 1930-х гг.

Магистр Михаил Фолльмер (Хемниц) обозначив тему выступления “ Образ России в сборнике Томаса Манна «Размышления аполитичного», вначале заметил что это написанное писателем в 1915-1918 гг. произведение является самым оспариваемым. В том числе и из-за критики, доходящей порой до злости, которая направлена на его собственного брата Генриха Манна, вставшего на сторону Франции. Вот одна из самых интересных цитат приводимых Фолльмером. Размышляя об Обломове Томас Манн пишет: «Воистину, какой скорбный, безнадёжный персонаж! Какая мягкотелость, неуклюжесть, инертность, вялость, какая беспомощность перед жизнью, какая небрежная меланхолия! Несчастная Россия, это твой человек! И всё же… Возможно ли это – не любить Илью Ильича Обломова, этого обрюзгшего донельзя человека? У него есть национальный антипод, немец Штольц, образец благоразумия, осмотрительности, верности долгу, достоинства и трудолюбия. Но каким же лицемерным педантом надо быть, чтобы, читая эту книгу, – втайне, но вне всякого сомнения, и сам автор это делает, – не отдавать предпочтения толстому Илье Ильичу перед его энергичным товарищем, не чувствовать и не признавать его внутреннюю красоту, чистоту и внушающую любовь человечность? Несчастная Россия? Счастливая, счастливая Россия, которая при всей своей нищете и безнадёжности в глубине души должна осознавать себя настолько прекрасной и достойной любви, что, понуждаемая литературной совестью к сатирическому самоолицетворению, создаёт Обломова…» В заключение немецкий исследователь сказал, что образ России в «Размышлениях аполитичного» можно отнести к категории романтических. Он почти не дает представления о политической действительности в Российской Империи. Но «Размышления» Томаса Манна являются поучительными. Образ себя и образ врага тесно связаны между собой особенно в чрезвычайных политических ситуациях.

Профессор доктор Хельмут Кёниг из Аахена затронул очень важную тему «Консерватизм и преодоление прошлого в Германии и России». В своём докладе он заметил, как медленно приходит осознание того, что общества в Центральной и Восточной Европе и в России видят и оценивают историю совсем по-разному. Для них окончание 2-й мировой войны означал конец варварской истребительской войны и победу над Германией. Но в то же время это было начало новой эры угнетения многих стран. Это страны Восточной Европы, где разыгралась трагическая драма насилия Европы 20 века. Эти «кровавые земли», как их недавно назвал историк Тимоти Снайдер, являются теперь ядром «столетия экстремизма». И вот об этих многочисленных пластах, характерных для истории насилия 20 века и которые в этом регионе сконцентрированы с особой плотностью, по мнению Хельмута Кёнига, как немецкая, так и русская память не имеют практически никакого понятия. Сказанное, подчеркнул профессор, вряд-ли соотносится с категориями «консервативный» или «неконсервативный». Все это не встраивается ни в одну более или менее устоявшуюся картину мира. Главное достижение – попытка воспринять и соотнести вместе противоречивые, конкурирующие друг с другом и даже противоположные воспоминания об истории насилия в 20 веке. При этом следует противостоять искушению гомогенизировать историю и привести ее к какому-то одному знаменателю, будь то левые или консервативные взгляды. «Для начала, – сказал Хельмут Кёниг, – нужно выслушать все это многоголосие, как бы диссонантсно, обидно, больно и безутешно они не звучали...» Главное – выслушать воспоминания и рассказы. При этом «надо просто сдержаться и просто понять, что это было так и никак иначе, а потом посмотреть, подождать, что из этого получится».

  «О германской ориентации русского консерватизма», с такой темой вышел на трибуну, представитель издательства "Посев", Валерий Сендеров с завершающим конференцию выступлением. Предварив свой доклад эпиграфом из Арсения Тарковского «Тогда еще не воевали с Германией…», Сендеров окунул слушателя в девяностые годы XIX века. Именно тогда произошли события, определившие ход европейской истории надолго вперёд. Одно из них, решение Вильгельма II не продлевать «Договор о перестраховке» с Россией через год привело к переориентации русской внешней политики, а в результате – к союзу с Антантой. У русско-немецкого разрыва было достаточно серьёзных причин, в том числе таможенные, кредитные противоречия… А глобальная, стратегическая причина: Россия и немецкие страны боялись растущей военной мощи друг друга. И новое соотношение сил в Европе было заготовкой на случай легко предсказуемой большой войны. Итогом нового соотношения стали войны и революции XX века. Историческая Германия и историческая Россия оказались стерты с лица земли. Между тем, подчёркивает автор, влияние Германии и немцев на русскую жизнь огромное. Почву для продуктивных научных споров, при всех условиях, принесли, разрыхлили, сделали «исконно русским достоянием» именно немцы. В том время как немцы составляли не более 1% населения России, в высшем армейском командовании они занимали 40% постов, а скажем в в Министерстве почт и телеграфа аж 62%. Но всякие нападки на космополитическое устройство империи трактовались правительством как революционный призыв. В царствование Александра III по мнению докладчика всё изменилось коренным образом. Славянофильская революции предопределила катастрофу 1917-го. Потому что, по мнению докладчика, влияние Европы на Россию — в позитивной, творческой его части — практически совпадало с влиянием немецким. И с утратой последнего европейскому развитию страны был положен конец. После этого «Россия погрузилась в азиатчину». Что дальше? Сендеров констатирует, что в современном варианте англо-американскую европеизацию почти все население России с отвращением отвергло. Факт, возможно, грустный, но неопровержимый. Другой путь, по мнению Валерия Сендерова удалось найти немецкому исследователю Гюнтеру Рормозеру: «Россия должна соединить экономический либерализм с духовно-культурным консерватизмом. Альтернативой этому был бы фашизм. Не только Россия нуждается в Европе, но и Европа нуждается в России. Обновленная Россия должна принести в будущее Европы самое себя, и богатство своей истории, и высокую одарённость, и интеллектуальный потенциал своего народа. Путь к этому лежит через Германию».

  Всего на конференции прозвучало около 20 докладов и все они, так или иначе, касались и сегодняшних отношений России и Германии. Собственная и вся конференция была похожа на некий план реального сближения в ближайшем будущем двух европейских держав. Конференция выявила не только точки соприкосновения, не только схожесть исторических судеб двух стран, но взаимное притяжение на ментальном уровне. Есть ощущение, что мы стали свидетелями нового этапа во взаимоотношениях двух наших народов.

Святослав Иванов
http://voskres.ru/articles/ivanov11.htm