Великому русскому драматургу Александру Николаевичу Островскому (1823—1886) принадлежит мысль о том, что через Пушкина умнеет всё, что может поумнеть. Но в данном случае мы имеем довольно веские доказательства того, что сам Пушкин как бы окончательно прозрел и возвысился до статуса государственного мужа, подхватив и продолжив в своем творчестве ломоносовскую тему Петра Великого, о чем красноречиво свидетельствуют его «Стансы» («В надежде славы и добра…»), «Полтава», «Медный всадник» и др.). Он даже намеревался написать историю Петра и в своем знаменитом письме Петру Яковлевичу Чаадаеву от 19 октября 1836 г. именовал его «целой всемирной историей». Эта оценка российского венценосца является развитием мысли Ломоносова о всемирном явлении своего кумира, высказанной им еще в «Похвальной надписи к статуе Петра» (1746—1747). Приведем ее здесь, поскольку в ней содержится, по сути, все, что было сказано впоследствии о Петре Великом в русской литературе.
Се образ изваян премудрого Героя,
Что, ради подданных лишив себя покоя,
Последний принял чин и царствуя служил,
Свои законы сам примером утвердил,
Рожденны к скипетру, простер в работу руки,
Монаршу власть скрывал, чтоб нам открыть науки.
Когда он строил град, сносил труды в войнах,
В землях далеких был и странствовал в морях,
Художников сбирал и обучал солдатов,
Домашних побеждал и внешних сопостатов;
И, словом, се есть Петр, отечества отец;
Земное божество Россия почитает,
И столько олтарей пред зраком сим пылает,
Коль много есть ему обязанных сердец.
В героической поэме «Петр Великий» есть такие строки: «Да на Его пример и на дела велики / Смотря весь смертных род, смотря земны Владыки / Познают, что Монарх и что отец прямой, / Строитель, плаватель, в полях, в морях Герой».
В пушкинских «Стансах» (1826) читаем: «То академик, то герой, / То мореплаватель, то плотник, / Он всеобъемлющей душой / На троне вечный был работник». Первородная связь этих строк с ломоносовскими очевидна. Поэма «Петр Великий», судя по всему, привлекала Пушкина своею мощью чуть ли не библейского откровения всю жизнь. Одновременно с этим он относился к ней неизменно критически. Благодаря этому мы можем поэтапно отследить хронологическую степень ее влияния на пушкинское творчество. К примеру, у Ломоносова: «Достигло дневное до полночи светило; / Но в глубине лица горящего не скрыло». Пушкин в 1820 году (!) пишет: «Погасло дневное светило; / На море синее вечерний пал туман». То же самое можно сказать и о многих других произведениях Пушкина: многократное эхо ломоносовских глаголов и образов в пушкинской поэзии отнюдь не редкость.
Писатель Рудольф Константинович Баландин в своей книге «Ломоносов» (М.: Вече, 2011) приводит строки из 5-й главы «Евгения Онегина»: «Но вот багряною рукою / Заря от утренних долин / Выводит с солнцем за собою / Веселый праздник именин», которые почти дословно совпадают со строками поэтического обращения Ломоносова к императрице Елизавете Петровне: «Заря багряною рукою / От утренних спокойных вод / Выводит с солнцем за собою / Твоей державы новый год».
Конечно, в разные времена гениальные поэты, в том числе и Ломоносов, в той или иной мере обладали способностью брать из чужих творений свое, не нанося этим творениям и их авторам, по сути, никакого ущерба. Но у Пушкина эта способность, как правило, носила фатальный характер для его творческих кредиторов, ибо, беря у них строки или даже строфы, он как бы превращал их в своих эпигонов. Так, выражение «гений чистой красоты» Пушкин позаимствовал из стихотворения Василия Андреевича Жуковского (1783—1852) «Лалла рук» (1821) для своего послания «К А. П. Керн» (1825), и с тех пор оно прочно закрепилось в народе как пушкинское. Между тем и весьма сведущие в поэтическом творчестве современники Жуковского давали его стихотворению высочайшие оценки. Значительный поэт, незаурядный мыслитель и критик Петр Андреевич Вяземский (1792—1878), в частности, писал о нем: «Это не живопись и не поэзия, а что-то выше самой поэзии… это не картина, а видение…»
После этого неудивительно, что вольная или невольная тяга Пушкина к заимствованиям приводила его пиитическое окружение в священный трепет, а порою и в отчаяние. Поэт Павел Александрович Катенин (1792—1853) не без горькой иронии предлагал как можно скорее упрятать Пушкина в «желтый дом», иначе он пустит своих собратьев по миру. Это была, конечно же, шутка, однако небеспочвенная.
Так вот, Пушкину не удалось пересилить или хотя бы нейтрализовать ломоносовскую традицию в своих творениях, несмотря на их несомненное гармоническое совершенство. К примеру, в «Медном всаднике» он неизменно шел в ее русле, хотя бы и в описаниях природных и небесных явлений, кстати, отличающихся у Ломоносова не только образной, но и научной точностью. Словом, все говорит о том, что Пушкин знал о поэтическом значении Ломоносова, что он занимал его необычайно — ничуть не меньше, чем Петр Великий, образ которого так до конца и не дался Александру Сергеевичу во всем его объеме, о чем он сетовал: «Он слишком огромен для нас, близоруких — надо отодвинуться на два века». Но ведь и Ломоносов, без которого петровская Россия могла бы во многом не состояться, оказался для него непосильным. Это видно из его высказывания, давно уже ставшего хрестоматийным: «Соединяя необыкновенную силу воли с необыкновенной силой понятия, Ломоносов обнял все отрасли просвещения. Жажда науки была сильнейшей страстью сей души, исполненной страстей. Историк, ритор, механик, химик, минералог, художник и стихотворец — он всё испытал и всё проник».
Как видим, Пушкин, в конечном счете, отказал Ломоносову только в одном — в том, что он не поэт, а всего лишь стихотворец. Скорее всего, причиной такой, несомненно несправедливой, постановки вопроса было пушкинское убеждение, согласно которому «поэзия бывает исключительною страстию немногих, родившихся поэтами». То есть только тех, кто появился на свет в одной-единственной ипостаси священной жертвы Аполлона. А Ломоносов выступал во множестве разнородных ипостасей, и потому он не поэт, а только стихотворец. Однако обратимся к общеизвестному со школьной скамьи стихотворению Ломоносова, по сути являющегося его наставлением-завещанием потомкам:
Науки юношей питают,
Отраду старым подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастной случай берегут;
В домашних трудностях утеха
И в дальних странствах не помеха.
Науки пользуют везде:
Среди народов и в пустыне,
В градском шуму и на едине,
В покое сладки и в труде.
О вы, которых ожидает
Отечество от недр своих,
И видеть таковых желает,
Каких зовет от стран чужих,
О, ваши дни благословенны!
Дерзайте, ныне ободрены,
Раченьем вашим показать,
Что может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать.
Стоит лишь спокойно вникнуть в незамысловатые строки этого стихотворения, вычлененного из посвященной императрице Елизавете Петровне оды, и на тебя пахнет не вымыслом, над которым хочется облиться слезами, а духом общечеловеческого долга перед Богом и Отечеством, перед прошедшими и будущими поколениями. Если вдуматься в прочитанное и сопоставить его с высочайшими образцами отечественной и мировой поэзии, то невольно приходишь к осознанию того, что равного этому стихотворению в ней ничего нет. Почему нет? Да потому, что из него вышел пушкинский лицей, все наши гимназии, университеты, самообразование и, наконец, сам Гоголь вместе с его «Шинелью» вышел. Более того, из этого стихотворения вышла вся Россия, преодолевшая революционную смуту, победившая фашизм и ставшая первой в мире космической державой!
Казалось бы, год 300-летия со дня рождения Ломоносова, как минимум, должен быть ознаменован его именем, однако ничего подобного и в помине нет. Зато нам регулярно показывают по телевидению в программе «Академия» портрет Эйнштейна, а в промежутках крупным планом подают самоупоенную физиономию Баскова, словно не сегодня-завтра нам предстоит выбирать его в президенты. Помнится, 22 сентября 2006 г., в то время действительный президент РФ Владимир Владимирович Путин подписал Указ № 1022 «О праздновании 300-летия со дня рождения М. В. Ломоносова в 2011 году». Тогда же в СМИ промелькнула информация о том, что на выполнение этого указа только Архангельской области будет выделено 8 миллиардов рублей. Конечно, пребывать в эйфории по этому поводу могли только весьма и весьма наивные люди. И все-таки хотелось верить, что к означенному трижды круглому юбилею будет переиздано хотя бы 11-томное Полное собрание сочинений М. В. Ломоносова, начатое еще при Сталине в 1950 г. и ставшее вскорости после его издания библиографической редкостью. Но, увы, текущий год, как ни крути, уже на излете, «а Германа всё нет». Правда, московский Институт русской цивилизации все же успел издать избранные труды Ломоносова под общим названием «О сохранении русского народа». Будем утешаться также замечательным предисловием к ним безымянного автора. Порадовало нас и московское издательство «Голос-Пресс», выпустившее буквально накануне юбилея довольно основательную книгу «Михаил Ломоносов», содержащую серьезные работы о юбиляре. И среди них хотелось бы особенно выделить обширную статью выдающегося ученого и публициста, академика РАЕН Михаила Яковлевича Лемешева «Гений русского духа навсегда». В ней дан глубокий анализ деятельности Ломоносова, бывшего основоположником системного подхода в исследовании природы и общества, варварски прерванного псевдореформаторами в наше время. В ней также показано, что оные являются прямыми врагами замыслам Ломоносова и Петра Великого, сделавших науку и другие отрасли российского хозяйства государственным делом. К этому нужно прибавить, что эти псевдореформаторы являются также противниками и величайших умов античности — таких, как Платон и Аристотель, считавших сильное, стабильное государство важнейшим и ничем не заменимым условием созидательного развития любого народа. Аристотель в своем труде «Политика» писал следующее: «Поскольку всякое государство представляет собой своего рода общение, всякое же общение организуется ради какого-либо блага, то, очевидно, все общения стремятся к тому или иному благу, причем больше других, и к высшему из всех благ стремится то общение, которое является наиболее важным из всех и обнимает собой все остальные общения. Это общение и называется государством или общением политическим». Согласно Платону, в условиях демократии государство всегда призрачно, ибо при ней не хватает управления, а общечеловеческие ценности и правосудие главным образом имитируются, поэтому преступники разного рода ведут себя при ней как полубоги, и т. д. (см.: «Государство»).
Наши же, якобы демократические, реформы вот уже более 20 лет направлены на максимальное сокращение роли государства даже в сфере экономики. Само же государство замещается интересами бизнеса, который якобы сам всё и отрегулирует. Петр I, по словам Александра Ивановича Герцена (1812—1870), бросил вызов России, и она через 100 лет ответила ему Пушкиным. Уточним, она еще прежде ответила ему Ломоносовым, оказавшим глубочайшее влияние буквально на все сферы деятельности российской державы. Нынешние псевдореформаторы тоже бросили ей вызов, и она незамедлительно ответила им бандитами, мародерами, проститутками, беспризорниками, безработицей, развалом экономики, науки, образования и т. д.
Так что же каждому из нас теперь делать? Говоря словами Александра Васильевича Суворова (1729—1800): «Выбери себе героя (желательно Ломоносова. — Г. К.), подражай ему, следуй за ним, обгони его. Слава тебе!»
Григорий Калюжныйhttp://voskres.ru/literature/critics/grisha.htm 
