Солженицын Александр Исаевич
Его творческий путь, на мой взгляд, начинался значительно раньше, чем были опубликованы его главные произведения, ибо многие замыслы у него зарождались еще до войны. Так, о произведении, связанном с началом Первой Мировой войны, как прологе некоей художественной панорамы России XX века он дерзостно думал до событий второй мировой. Судьба промыслительно привела его с боями в 1945 году в Восточную Пруссию, где в 1914 году прошли сражения, которые надломили Русскую империю и о которых он решил написать. Там, на этой земле, он и был арестован «за антисоветскую пропаганду». Я лично считаю, что роман А. Солженицына «Август 1914 года» является одной из самых его художественно обоснованных книг о разломе XX века, о беспощадной войне человечества, о расколе России.
Первой прославившей А. Солженицына повестью стал «Один день Ивана Денисовича», опубликованный в «Новом мире», о неправедностях, злоключениях и мучениях лагерного заключенного. Это был художественный прорыв в тему ГУЛАГа, в тему массовой беды и несправедливости. Солженицын был принят в Союз писателей, его рассказы «Матренин двор», «Случай на станции Кречетовка», «Для пользы дела» были также напечатаны в «Новом мире» и вошли в тот ряд литературы, который у нас именовался «деревенская проза» (В. Астафьев, В. Распутин, В. Белов, Ф. Абрамов и др.).
В эти годы он пишет роман «В круге первом» и повесть «Раковый корпус», где использует свои автобиографические материалы о пребывании в качестве работающего заключенного в марфинской «шарашке» и лечении в ташкентской больнице. Но книги его не издаются официально и распространяются в обществе «самиздатом». Он работает над историей репрессий, лагерей и тюрем в Советском Союзе «Архипелаг ГУЛАГ». В 70-е годы он разрешает публикации издавать за рубежом.
В 1970 году Солженицыну присуждается Нобелевская премия «за нравственную силу, с которой он продолжил традицию русской литературы». Нет сомнения, что присуждение носило и антисоветский характер, но еще более было направлено на осуждение репрессивных мер в мире. Это его не спасло, и за публикацию «Архипелага ГУЛАГа» в Париже писатель был арестован и депортирован из СССР.
После Швейцарии он жил с 1976 года в США в штате Вермонт. Солженицын редко общался с представителями прессы и общественностью и прослыл «вермонтским затворником». Как человек критического взгляда он критиковал как советские порядки, так и американскую действительность. Помню, одну из публикаций в Америке «Алекс, ты неправ», где ему выговаривали за критику порядков в Соединённых Штатах. За 20 лет эмиграции опубликовал большое количество произведений.
С 80-х годов его стали печатать и в Советском Союзе. В конце 80-х я, будучи главным редактором «Роман-газеты», напечатал его роман «Август 1914 года» 4-х-милионным тиражом.
После возвращения в Советский Союз он увидел державную безответственность, распад страны, коррупцию. Ни в какие общественные организации он не вступил, но принял участие в работе Президиума Всемирного Русского Народного Собора, Главою которого был Патриарх, и выступал по ряду важных вопросов. Помню, в частности, его твердую позицию по вопросу о создании и развитии русской национальной школы, который и сегодня, к сожалению, не нашел разрешения.
Его масштабные и, как ему казалось, спасительные планы о том, «Как обустроить Россию» не были приняты ни обществом, ни руководством в России. Он начинает критически высказываться по поводу власти, которая ограничивает его выступления на телевидении. Он отказывается принимать государственную награду из рук Президента. Собирает материалы о русской эмиграции и фактически основывает Центр «Русское зарубежье», превратившийся в крупный культурный центр Москвы, где учреждает и премию собственного имени.
Нобелевская речь А.И. Солженицына, в которой он еще, по-видимому, испытывал иллюзии о том, что именно он во многом поможет изменить мировой духовный климат, конечно, не привела к этому, но была ярким документом духовных, мировоззренческих, культурных взглядов писателя. Не мог страстно не осудить нобелевский лауреат гулаговский мир «тьмы и холода», из которого вырвался и он. Хотя уже тогда он заявил о сегодняшнем бесчувственном мире, о разных шкалах оценок, которые устанавливаются в разных странах. И тут он еще раз подчеркнул, что чудо преодолеть «ущербную особенность человека» есть только в искусстве и литературе» и они «сберегают национальную душу, сохраняют историю нации». И особенно важным для художника было высказывание А. Солженицына, что «вместе с талантом (ему) положена ответственность на его свободную волю».
Выдающаяся речь Солженицына была насыщена мировоззренческими вопросами, мрачными предсказаниями, но окончилась довольно оптимистическими словами: «Одно слово правды весь мир перевернет», хотя в целом в речи он это не подтверждал.
Нельзя не отметить льстящую нам, писателям, мысль о том, что «писатель – последний хранитель истины». Конечно, это подтвердили классики, но все ли современные писатели готовы к этой ответственной миссии? Хотя Солженицын видел, что «держа в руках искусство, мы самоуверенно почитаем себя хозяевами» и, видя оскверняющие его попытки («мы его смело направляем, реформируем, продаем за деньги, угождаем сильным, обращаем для развлечения»), и все-таки «искусство уделяет нам часть своего внутреннего света». Обратился Солженицын и к знаменитой фразе Достоевского о спасении красотой, которая вызывает и у него немало сомнений. Но лауреат твердо был убеждён, что «поросли Красоты» неизбежно пробьются, даже если будут задавлены ростки Истины и Добра.
Иосиф Александрович Бродский
Возможно самой неожиданной нобелевской кандидатурой для большей части русских литераторов и для российского читающего общества была кандидатура Иосифа Бродского. Человек с определенным поэтическим даром и талантом был в годы своей юности в противоречиях с законом и властями и даже выслан из города под модным тогда обличением «за тунеядство». Что значило для поэта это определение неясно, ведь под него можно было подвести многих стихотворцев. Да и Иосифа трудно было упрекнуть в тунеядстве, ибо до этого он работал и фрезеровщиком, истопником, моряком на маяке, рабочим в геологических партиях. Пятилетняя ссылка с этим обвинением в Архангельскую область вызвала возмущение коллег. Против этого выступала А. Ахматова, Д. Шостакович, С. Маршак, К. Паустовский и др. И Бродский в ссылке время не терял: изучал в подлиннике английскую поэзию, читал многие произведения мировой литературы. Неправда ли, что это похоже на ссылку большевиков до революции (известно, что в Шушенское выписывались многие книги и журналы и В. Ленин писал там «Развитие капитализма в России»). Умнейшая Анна Ахматова с улыбкой, как говорят, сказала по поводу ссылки: «Кто же так поспособствовал нашему «рыжему»?» По-видимому, она и имела в виду именно это самообразование, а также то, что на Руси довольно доброжелательно звучит пословица: «От тюрьмы да от сумы не зарекайся». Да, кроме того, народ наш всегда сочувствует преследуемым и обиженным. А Иосиф выглядел несправедливо обиженным. И этот ореол обиженного позволил ему эмигрировать в США в 1972 году. Там он стал работать профессором славистики в Мичиганском университете, в других университетах (Колумбийском, Нью-Йоркском). В конце 70-х Иосиф Александрович начинает писать по-английски литературную критику и стихи. Первым прозаическим его сборником стал “ Less than one ” («Меньше единицы»). Он печатается во многих литературных английских и американских изданиях, получает признание в литературных и научных кругах США, Англии, получает французский Орден, получает звание «Поэт-лауреат США» и оксфордскую премию “ Honor cause ”. Как пишется в «Специальном издании Международной ассоциации Нобелевского движения 2011 г .»: «1987 год стал для поэта переломным, ибо с первой публикацией стихов поэта в «Новом мире» началось «литературное возвращение поэта на родину».
И в том же 1987 году ему присуждается Нобелевская премия «за всеобъемлющее творчество, насыщенное чистотой мысли и яркостью поэзии».
В Стокгольме на вопрос корреспондента, считает ли он себя русским или американцем, он ответил: «Я еврей, русский поэт и английский эссеист». (В другом ответе: «еврей, русский поэт и американский гражданин».)
Часть Нобелевской премии Бродский выделил на создание ресторана «Русский самовар» как центра русской культуры (источник не уточнен), где был постоянным посетителем.
Умер в Америке, похоронен в Венеции (известны его строки: «На Васильевский остров я приду умирать»).
Его нобелевская речь была посвящена поэзии и, хотя могла показаться пессимистической, ибо он сказал, что поэтическая аудитория в обозримом прошлом едва ли насчитывала более одного процента населения. «Если это видение кажется для вас мрачным..., я надеюсь, что мысль о демографическом взрыве вас несколько приободрит. И четверть от этого процента означала бы армию читателей даже сегодня». «Я не очень уверен, – сказал поэт, – что человек восторжествует, но я совершенно убежден, что над человеком, читающим стихи, труднее восторжествовать, чем над тем, кто их не читает».
Окончил свое слово поэт таким образом: «Конечно, это чертовски окольный путь из Санкт-Петербурга в Стокгольм (Имеется ввиду стокгольмский зал Нобелевских премий. – В.Г.), но для человека моей профессии представление, что прямая линия – кратчайшее расстояние между двумя точками, давно утратило свою привлекательность. Поэтому мне приятно узнать, что в географии тоже есть своя высшая справедливость».
* * *
Конечно, трудно обвинить Нобелевский комитет в том, что он избрал не тех, не лучших представителей литературы страны. У каждого из академиков свои представления о литературе той или иной страны, они принимают во внимание мнение тех или иных экспертов, но вряд ли можно поручиться за их исчерпывающую полноту.
Но многие в России, конечно, удивляются, что поэты народного, лирического, традиционного склада вне внимания Нобелевского комитета. Вряд ли такими всенародно любимыми поэтами, как Сергей Есенин, Александр Твардовский с его «Василием Теркиным», Нобелевский комитет заинтересовался бы.
Когда в этом году от Тихого океана до Балтики в городах и многих селах прошли вечера песни и стиха Николая Рубцова, то можно было бы согласиться, что такой многомиллионной славы многие нобелевские лауреаты и позавидовали бы. Можно, конечно, утверждать, что поэзия тонкий инструмент и она не меряется количеством изданных книг и даже читателей, но то, что подлинная поэзия является поэзией национальной, становясь в лучших своих образцах достоянием мировой классики, с этим, наверное, трудно спорить. А вообще, ощущение такой поэзии в немалой степени в том же Нобелевском комитете связано с переводами. И я не уверен, что Пушкин мог бы получить Нобелевскую премию.
Думаю, что Нобелевская премия, с каким бы пиететом мы к ней не относились, не может одна определять уровень и качество мировой литературы. Она может быть явлением для одного человека, приносить радость его поклонникам и одновременно обращать внимание мирового сообщества на имя, возможно, направление, возобновленный или забытый жанр литературы, образец человеческого поведения. Но во всех случаях это событие, к которому приковано внимание широкой культурной общественности
И еще об одной странице, связанной с Нобелевской премией, к которой я имел прямое отношение. В 2007 году я, как председатель Союза писателей России, получил письмо от ответственного секретаря Нобелевского комитета из Стокгольма, который просил меня внести предложение о кандидатуре русского писателя и его выдвижения в лауреаты Нобелевской премии. Честно говоря, я подивился любезности Нобелевского комитета, но, попросив уточнить требования к выдвигающим кандидатов, увидел, что там Нобелевский фонд позволяет это делать: 1. членам Шведской академии, других академий, институтов и обществ с аналогичными задачами и целями; 2. профессорам истории литературы и языкознания университетов; 3. лауреатам Нобелевских премий в области литературы; 4. председателям авторских союзов, представляющих литературное творчество в соответствующих странах. Я посчитал, что вполне могу представить кандидатуру русского писателя на основе пункта № 4. Я собрал секретариат Союза писателей России, обратился с вопросом: кого бы вы представили на соискание Нобелевской премии в области литературы от России? Вначале этот вопрос показался моим коллегам скорее ироничным, чем серьезным. Но потом, когда я показал им официальное письмо из Шведской академии наук, все единогласно высказались: Валентин Распутин! Действительно, это самый известный писатель в стране, писатель, который обозначил новое и самое традиционное направление русской классической литературы, литературы нравственной, литературы трудностей, забот и надежд простого человека. Она принимала разные названия во второй половине XX века: «деревенская», «почвенническая», литература совести, предостережения.
Это его тихие произведения «Деньги для Марии», «Последний срок», «Живи и помни», «Прощание с Матерой» стали набатом в нашей жизни, ибо говорили о надвигающейся беде и трагедии, о потере нравственности, устремлении к наживе, алчности, которые и охватили наше общество «Пожаром» одноименного его произведения.
Экологическая, нравственная катастрофа нахлынула на символическую Матеру, затопила могилы предков, вымыла память. «Истончилась совесть у людей», – писал Распутин в повести «Живи и помни». Многое он предугадал, многое запечатлел в драматической повести «Дочь Ивана, мать Ивана», широко известной у нас и ставшей лучшей книгой переводов в полуторамиллиардном Китае.
А у нас Распутин был в то время самый уважаемый и чуткий писатель, выдающийся мастер русского языка, выразитель национального духа. Я уже не говорю о его постоянной сибирской теме – Байкале, которому он отдал много страсти, мысли и слов. Он и сам стал подлинным символом Байкала, защищая его не шаманским бубном, а молитвенным защитным словом. Чистая пресная вода Байкала – символ выживания всего человечества.
Мы отослали в Нобелевский комитет представление Союза писателей (на английском языке), библиографию изданий Распутина и другие сопутствующие материалы. Через два месяца мы получили письмо, подписанное секретарем Нобелевского комитета с благодарностью за материалы и ответом, что наше предложение принято к рассмотрению.
После этого ответа я посчитал возможным обратиться к Александру Исаевичу Солженицыну и рассказать о нашей переписке. Солженицын с радостью узнал об этом, он с уважением относился к писателю Распутину, которому уже вручил премию своего имени, и сказал мне: «Я напишу свое представление. Пришлите мне тот текст, который вы отослали».
Через несколько дней он мне сказал, что отослал письмо о выдвижении, и в продолжение разговора высказал интересную и важную мысль: «Мне кажется, что пришло время, когда они готовы дать премию русскому писателю».
Министерство культуры России, узнав о нашей инициативе, подготовило и послало в Стокгольм обширные библиографические и переводные материалы. И вопрос рассматривался не раз. Однако Александр Исаевич умер в августе 2008 года. Мы считали его письмо фактическим завещанием Солженицына.
К сожалению, вопрос о русском писателе не был решен положительно. Но мы убеждены, что история Нобелевских премий в области литературы для писателей России еще не закончилась.
Валерий Ганичевhttp://voskres.ru/literature/critics/ganichev5.htm
