Миссия в Стране Восходящего СолнцаВаня Касаткин, сын сельского дьякона, водил дружбу со Скрыдловыми, адмиральскими детьми, жившими в родовом имении по соседству с отцовским храмом. На вопрос приятелей: «Отцовскую лямку тянуть будешь?», отвечал: «Моряком стану. Думы мои на море навострены». Однако отец отвратил мечты сына от судьбы моряцкой, и бойкий деревенский парнишка был отправлен учиться в Смоленскую духовную семинарию, а затем в числе лучших учеников и в Санкт-Петербургскую духовную академию за казенный счет. Здесь же в Санкт-Петербурге через несколько лет произошла встреча Вани и его друга детства – Леонта Скрыдлова, выпускника Морского кадетского корпуса: «Ты же, Иван мечтал хлебать матросский борщ? Как же так?» – «Бороздить моря и океаны можно и корабельным священником».
(по В. Гузанову, «Святитель Николай Японский»)Начало
Святитель Николай (Касаткин)На четвертом курсе академии Ваня увидел объявление Святейшего Синода о том, что Российскому императорскому консульству в Японии требуется священник.
Первый русский консул в Японии, Иосиф Гошкевич, известный ученый и дипломат, сын деревенского священника, выпускник минской семинарии и Петербургской духовной академии провел 10 лет в Пекине в составе Русской духовной миссии. Он, по-видимому, предполагал возможность миссионерства в Японии еще во время строжайшего запрета христианства. В письме Святейшему Синоду Гошкевич выдвинул серьезные требования к кандидатам на вакансию: «… не иначе, как окончивший курс Духовной академии, который мог бы быть полезным не только своей духовной деятельностью, но и учеными трудами, а даже своей частной жизнью в состоянии был бы дать хорошее понятие о нашем духовенстве не только японцам, но и живущим здесь иностранцам».
Еще во время обучения в семинарии Иван хотел в будущем отправиться в Китайскую миссию, о которой ему рассказывал учитель. Похоже, у него была мечта проповедовать язычникам. А в академии он прочел «Записки капитана Головнина о приключениях его в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах» и интерес его обратился от Китая к Японии.
И Ваня почувствовал свое призвание. Он вдруг решил, что должен ехать в Японию, причем, не женатым священником, а монахом. Что-нибудь одно – либо миссия, либо семья – таково было его решение. Начальство сочувственно отнеслось к намерению студента Иоанна Касаткина.
44 года спустя, в 1906-ом, 69-летний «японский» епископ пишет в Россию своему близкому другу со студенческих лет, протоиерею Н.В. Благоразумову:
«А ведь правду говоря, друг Николай Васильевич, наше время куда как лучше было. Припомните: лишь только явился лист на столе с вызовом, да еще на какой пост – настоятеля Консульской церкви, как этот лист забросали именами и какими еще! Вы, М.И. Горчаков (
протоиерей, профессор Петербургского университета) в том числе – бывший цвет академической молодежи».
На этом письме адресат Благоразумов сделал следующую приписку:
«Студентов охотников (т.е. посвятить себя миссионерству) записалось тогда человек 10-12-ть, и все при условии женитьбы, а Касаткин – один монахом и перебил всех».
Лучшие студенты столичной Духовной академии, Иван Касаткин и его друзья были интеллигенцией духовного сословия, поскольку имели первоклассное разностороннее образование, обучались основным европейским языкам, включая классические (будущий епископ владел немецким, а английский, похоже, выучил уже в Японии), читали светские политические и литературные журналы. Для студенческой элиты должность настоятеля консульской церкви в островной стране Дальнего Востока была весьма скромной, однако, заявление подали 10-12 юных добровольцев. Видимо, дело во времени, которое «куда лучше как было».
Время – это первая половина 60-х годов, эпоха, когда Россия, потерпев поражение в Крымской войне, стремилась к возрождению под скипетром Александра II-го, и общество было полно новых чаяний; эпоха «великих реформ» в русской истории. Начиная с освобождения крепостных крестьян в 1861 году, одно за другим осуществлялись прогрессивные преобразования во внутренней политике: реформа судебной системы и образования, введение земского самоуправления и т.д. Студенты Духовной академии были «шестидесятниками», современниками своей эпохи, периода разностороннего подъема в обществе, идеалистического энтузиазма и реформаторских настроений. По-видимому, эта эпоха была отмечена и подъемом в церковной жизни, усилилась тенденция проповеди православия за рубежом, и многие мечтали посвятить себя миссионерству.
Итак, выбор пал на Ивана Касаткина. Вскоре (24 июня 1860 года) Иван Дмитриевич принял монашеский постриг с наречением имени Николая, в честь святителя и чудотворца, покровителя путешествующих на море, а моряки с русских кораблей составляли большую часть прихода консульской церкви. Так сбылась мечта далекого детства о службе, связанной с моряцким делом.
Священноначалие торопилось. Если будущий настоятель консульской церкви не отправится в ближайшее время на Дальний Восток, то он не попадет в Японию в текущем году из-за закрытия навигации осенью. Через 5 дней, 29 июня в день святых первоверховных апостолов Петра и Павла, Николай был рукоположен в иеродиаконы, а через сутки в день Собора двенадцати апостолов – в иеромонаха.
1 августа 24-летний иеромонах Николай отправился в Японию. Это было долгое путешествие на восток через Сибирь, во время которого приходилось покупать повозки и нанимать возничих, а порой и править самому. В конце августа он прибыл в Иркутск, а оттуда около 2-х месяцев спускался по Амуру на лодках до Николаевска-на-Амуре, расположенного в месте впадения реки в Охотское море. Но Николай все-таки опоздал на последний пароход, уходивший в Хакодатэ, и ему пришлось остаться зимовать. На счастье, в этом еле различимом на карте городке повстречались два будущих святителя. Молодой иеромонах встретился здесь с престарелым епископом Камчатским, Курильским и Алеутским Иннокентием, имевшим богатый опыт миссионерства на Аляске. Иннокентий посоветовал ему «перевести Священное Писание и молитвослов на язык новообращенных туземцев с тем, чтобы православие укоренилось в их культуре». Это стало для Николая настоящей программой действий.
По рекомендации владыки иеромонах был устроен на жительство в семью флотского поручика Осипа Макарова, младший сын которого Степан обучался в местном морском училище. Впоследствии отец Николай напишет в своем дневнике о знаменитом адмирале: «Макарова я знал еще 12-летним мальчиком, когда в 1861 году зимовал в Николаевске на пути в Японию…».
НевестаЛетом следующего года Николай прибыл в Японию на русском корабле «Амур» без гроша в кармане с большим долгом. Казначей одной береговой части ссудил бедному монаху 100 рублей серебром. В Хакодатэ его принял консул Гошкевич.
«Когда я ехал туда я много мечтал о своей Японии. Она рисовалась в моем воображении как невеста, ожидавшая моего прихода с букетом в руках. Вот пронесется весть о Христе и все обновится…. Тогда я был молод и не лишен воображения, которое рисовало мне толпы отовсюду стекающихся слушателей, а затем и последователей Слова Божия, раз это последнее раздается в Японской стране…. Приехал, смотрю, – моя невеста спит самым прозаическим образом и даже и не думает обо мне».
На деле в Японии все еще оставался в силе закон о запрещении христианства, введенный более 200 лет назад после того, как католические миссии, чья христианская проповедь обратила более миллиона японцев в христианство, стали оказывать сильное влияние на общественную и экономическую жизнь страны. В середине XIX века Япония сменила политику «закрытой страны», продолжавшуюся с начала XVII века, но было много сторонников изгнания из страны иностранцев. За месяц до прибытия отца Николая в Японию, в мае 1861 года банда ронинов (странствующих самураев) напала на храм Тодзэн-тэра в Эдо (старое название Токио), предназначенный для английского посольства и ранила двух дипломатов. На русских в Хакодатэ смотрели подозрительно из-за конфликтов вокруг о-ва Эдзо (нынешний Хоккайдо). За три года существования русского консульства и храма при нем сменилось два священника.
Приступив к исполнению обязанностей настоятеля консульской церкви, Николай стал усердно готовиться к пробуждению «спящей невесты»: изучал японский язык, историю и культуру японского народа.
«Приехав в Японию, я, на сколько хватало сил, стал изучать здешний язык. Много потрачено времени и труда, пока я успел присмотреться к этому варварскому языку, положительно труднейшему в свете, так как он состоит из двух: природного японского и китайского, перемешанных между собой, но отнюдь не слившихся в один… И такие люди, как пресловутый знаток японского языка, француз Рони, осмеливаются писать грамматики японского языка! Хороши грамматики, которые приходится бросить в угол, как ненужный хлам, спустя неделю по приезде в Японию! Видно, долго еще изучающим японский язык придется изучать его инстинктом, чрез чтение книг и механическое приучение себя к тем или другим оборотам разговорной и письменной речи. Так инстинктивно и я научился, наконец, кое-как говорить, и овладел тем самым простым и легким способом письма, который употребляется для оригинальных и переводных ученых сочинений. С этим знанием я немедленно приступил к переводу Нового Завета на японский».
На освоение языка ушло восемь лет. Николай выучил и английский, являвшийся в Японии международным для иностранцев. По мере освоения иероглифики он стал читать книги по литературе и искусству, буддийские и конфуцианские религиозно-нравственные сочинения, имевшиеся в консульской библиотеке. Будущего святителя интересовало все, связанное с Японией: события, погода, экономика, история, демография. Он пишет статьи для газеты «Восточное Поморье», выходившей в Николаевске-на-Амуре. Вот некоторые его корреспонденции: «Пожар в консульстве в Хакодатэ», «Ураган в Японии», «Неурожай в Японии», «Число народонаселения в Японии». Николая порой смущала мысль посвятить себя востоковедению, но он решил, что «наука и без меня найдет себе многих сынов, мои силы всецело посвящены надеждам миссионерским».
Настоятель консульской церкви наблюдал жизнь японцев, стремился общаться с ними, ходил по городу, посещая языческие храмы и, слушая буддийских проповедников, беседовал с бонзами. Поначалу его принимали за европейского шпиона и спускали на него собак, а встречные самураи грозили иеромонаху клинками.
«Один Господь знает, сколько мне пришлось пережить мучений в эти первые годы. Все три врага спасения – мир, плоть и диавол – со всею силою восстали на меня и по пятам следовали за мной, чтобы повергнуть меня в самом первом же темном и узком месте».
«Я старался сначала со всею тщательностью изучить японскую историю, религию и дух японского народа, чтобы узнать, в какой мере осуществимы надежды на просвещение страны евангельской проповедью… Чем больше я знакомился со страною, тем больше убеждался, что очень близко время, когда слово Евангелия громко раздастся там и быстро пронесется из конца в конец империи».
На четвертый год пребывания в Японии Николай обрел, наконец, первого единомышленника-японца – им стал жрец Такума Савабе, настоятель синтоистского храма, который после ожесточенных споров с Николаем уверовал во Христа. Через год к ним присоединился врач Сакаи, а еще в течение года – еще один собрат. Такума Савабэ при крещении был наречен апостольским именем Павел и через 10 лет стал первым православным священником-японцем. На его долю выпало немало испытаний. Павла Савабэ преследовали местные власти за отступничество от своей веры, сажали в тюрьму, сожгли его дом… О нем отец Николай говорил: «Люди за свои полезные труды получают чины, кресты, деньги, почет. Бедный Савабэ трудится для Христа так, как редкие в миру трудятся. Он весь предан своему труду, весь в своем труде, и что его труды не тщетны, свидетельствуют десятки привлеченных им ко Христу».
Надежда Николая крепнет: «…кажется, можно вывести заключение, что в Японии, по крайней мере в ближайшем будущем: жатва многа… Католичество и протестантство заняли весь мир… Вот и еще страна, уже последняя в ряду новооткрытий: хоть бы здесь мы могли стать наряду с другими… Буду, даст Бог, не заброшен и я здесь один, обреченный на бесплодный одиночный труд. С этою надеждою я ехал сюда, ею семь лет живу здесь; об осуществлении ее самая усердная моя молитва, в это осуществление, наконец, я так верю, что: подал прошение об увольнении меня в отпуск и, по получении разрешения, еду в Петербург ходатайствовать перед Святейшим Синодом об учреждении здесь миссии».
МиссияРусская консульская церковь в Хакодатэ находилась в ведении епископа Камчатского, Курильского и Алеутского, начальника эскадры Тихого океана и Российского императорского консульства. Даже жалование консульский священник получал от двух ведомств: первые три года – от Морского министерства, затем от Азиатского департамента МИД – 2 000 рублей серебром в год. А если эту сумму разделить на 12 месяцев, то выходило по 160 рублей с копейками. Материальное положение было такое, что иеромонах Николай считал каждый грош. Одни только свечи, которые привозили из Николаевска-на-Амуре, стоили 100 рублей. Их хватало на два-три месяца. Николай обращался к консулу Гошкевичу за помощью. Благо у консула имелись деньги на «экстраординарные расходы». И хотя он всегда помогал Николаю, настоятель церкви тяготился таким положением. В 1869 году епископ Иннокентий посоветовал отцу Николаю ехать в Санкт-Петербург и добиваться открытия миссии. Это даст ему экономическую и административную независимость.
Николай возвращается в Россию и прилагает все возможные усилия для учреждения Миссии в Японии. В итоге через 2 года он возвращается уже в сане архимандрита и главы Русской Духовной Миссии.
В 1868 году в Японии произошла буржуазная революция Мэйдзи, и начались всесторонние преобразования, но запрет на распространение христианства по-прежнему оставался в силе, и новообращенные христиане-японцы подвергались преследованиям. В 1872 году в помощь отцу Николаю прибыл выпускник Киевской Духовной Академии иеромонах Анатолий (Тихай). К этому моменту в Хакодатэ уже насчитывалось около 50 крещеных японцев. Николай оставил свою паству на попечение отца Анатолия и Павла Савабэ и переехал в Токио для открытия Миссии, так как в столице одновременно открывалось и Российское императорское генеральное консульство. Пришлось все начинать заново, но вскоре и здесь бонзы стали его первыми друзьями. В 1872 году архимандрит Николай по примеру европейских миссионеров открыл у себя дома частную школу и начал учить японцев русскому языку. В конце концов, в 1873 году правительство приняло законодательный акт о веротерпимости, в Токио была основана миссия, а частная школа отца Николая была реорганизована в духовную семинарию.
В 1879 году при миссии в Токио было уже несколько училищ: катехизаторское, семинария, женское и причетническое, школа иностранных языков. Семинария была любимым детищем Николая. В шестилетнюю программу обучения помимо богословских предметов, русского и китайского языков, входили общеобразовательные дисциплины: алгебра, геометрия, география, иероглифика, психология, история философии, а также пение и гимнастика. Здоровью своих подопечных Николай уделял особое внимание, и отправлял их отдыхать на море или на дачу, специально для этого построенную в курортном месте, а при семинарии действовал клуб дзюдо. К концу жизни отца Николая семинария получила права среднего учебного заведения Японии, лучшие ученики отправлялись в Россию в духовные академии.
Николай высоко ценил роль женщин в христианском просвещении и много заботился об их духовном воспитании, женское училище при миссии обеспечивало разностороннее образование своим слушательницам, миссия даже издавала женский христианский журнал.
(Окончание следует)
