Ищущий Истины. Памяти иеромонаха Серафима (Роуза)

[Дмитрий Н]

Обновленчество. Иеромонах Серафим (Роуз) и протопресвитер Александр Шмеман

Иеромонах  Дамаскин  (Христенсен).


2 сентября - 30 лет со дня кончины иеромонаха Серафима (Роуза) …



Иеромонах Серафим (Роуз)


Глава из книги «Не от мiра сего. Жизнь и труды о. Серафима (Роуза)»

Кто не изволяет со всей любовию и желанием в смиренномудрии соединиться
с самым последним (по времени) из всех святых, имея к нему великое неверие,
тот никогда не соединится и с прежними и не будет вчинен в ряд предшествующих
святых, хотя бы ему казалось, что он имеет веру и всю любовь к Богу и ко всем
святым. Он будет извержен из среды их, как не изволивший в смирении стать
на их место, прежде век определенное ему Богом, и соединиться с тем последним
(по времени) святым, как предопределено сие ему Богом.

(Св. Симеон Новый Богослов.)

  
Отцу Серафиму выпало жить в то время, когда среди ученых и философов модно было порассуждать о «возрождении святоотечества». Само по себе явление отрадное, ибо многие редкие и малоизвестные книги святых Отцов получили известность в современном мiре. Но таилась в этом и опасность. Отец Серафим сам познакомился с православным учением непосредственно от святых и, как ни огорчительно, неизбежно разошелся во мнениях с учеными и богословами, не изведавшими такого приобщения. По его словам, они «вырабатывали совершенно новый подход к Православию», и само время требовало, чтобы о. Серафим высказал свою точку зрения.

Это новое поколение ученых вышло первоначально из так называемой «парижской школы» православной мысли, представителями ее были в основном русские интеллигенты. Еще в России многие из них (например, Петр Струве, переведший на русский «Капитал» Маркса) немало потрудились на благо революции. Видя все ее ужасы, эти люди покаялись в своем увлечении марксизмом, но поздно - зло свершилось, и господам этим пришлось покинуть Россию. В Париже они основали эмигрантское землячество, замышляя вернуться к культурному и духовному наследию России. С Православием вышло иначе: они, скорее, домыслили его, нежели вернулись к старым традициям. Они свысока взирали на «простое благочестие простолюдинов» и полагали своей обязанностью, как люди высокообразованные, «возвысить» и «облагородить» Православие. Самыми выдающимися представителями «парижской школы» были русские философы Николай Бердяев и о. Сергий Булгаков. Они защищали целую систему взглядов, осужденных позже Церковью как в Советском Союзе, так и в свободном мiре. Следующее поколение религиозных философов держалось более умеренных и осторожных взглядов, уже не принимая учений, противных Церкви, однако направленность их работы оставалась прежней. Некоторые из них переехали в Америку вместе с багажом своих воззрений. Виднейшим их представителем был о. Александр Шмеман.

Он приехал в Нью-Йорк из Парижа в 1951 году и вскорости стал неоспоримым авторитетом в Американской Митрополии. Многое, по его мнению, предстояло изменить. Как и его предшественники, он критиковал «старомодное благочестие», особенно дореволюционной России, полагая, что подобная «набожность» (даже само слово он употреблял с уничижительным оттенком) - результат «культурных наслоений». Современным ученым предстоит оценить их заново и удалить слой за слоем. Шмеман утверждал, что Православие попало в «западное пленение», что в его богословии в последнем столетии преобладало «западное влияние». Он высказывался за поиск «новых путей православного богословия», за «переосмысление истории» и тем самым за «восстановление Православия в его чистом виде». В этом он видел задачу нового богословского «движения», возникшего в 20-х годах, - заменить старое, «отжившее» понимание Православия. Как писал о. Серафим: «Для Шмемана всё Православие - череда необычайно важных "проблем", разрешить которые способны лишь редкие ученые головы».


о. Александр Шмеман

Шмеман полагал, что Православие только выиграет, если отринет «старомодное» мышление. Он и иже с ним хотели, чтобы Православие признали авторитеты современного богословия и экуменического движения, чтобы Православие участвовало в диалоге с западным христианством и смело, по-новому подходило к обсуждаемым «проблемам». Конечно, чтобы достичь этого, требовалось идти в ногу с современной богословской модой, жонглировать примелькавшимися словечками вроде «кризис», «освящение мiра» (термин, введенный Шарденом).

Одним из «прогрессивных» направлений христианской мысли считалось принижение так называемой «личной добродетели». Начало этому положил Томас Мертон, а Шмеман внес свою лепту, заявив, что благочестие Православия сделалось чересчур эгоцентричным и индивидуалистичным, т. е. нацеленным только на спасение одной собственной души. Однако Шмеман не заходил в своих выводах столь же далеко, как Томас Мертон или патриарх Афинагор, он не принимал всех подобных ответвлений современной философской мысли, а старался объединить их в некоем высокодуховном синтезе с Православием[1]. Очень скоро Шмеман снискал широкое признание как «деятельный и искусный глашатай Православия».

Отец Герман познакомился с книгами о. Александра Шмемана, еще учась в Джорданвилле. Он вспоминает: «Приехав в Джорданвилль, я прочитал три книги, послужившие моему обращению в Православие: житие преп. Серафима Саровского, житие старца Амвросия Оптинского и "Откровенные рассказы странника своему духовному отцу". Я обнаружил, что самое интересное в Православии - его подвижники, они проясняли смысл сказанного Иисусом Христом о Царстве Божием. А потом кто-то посоветовал мне: «Хочешь знать сегодняшнее Православие - читай Шмемана». Я так и поступил, но скоро чтение это мне прискучило. Я не отступился, но, увы, результат оказался тот же. В чём же загвоздка? Наконец я понял: о. Александр говорит о Православии обще (хотя и велеречиво), а подвижники - исходя из реально пережитого опыта. И мне подумалось: эка важность - просто читать книги и рассуждать о них! Так и я могу. Только вот представление мое кажется "плоским", а не "объемным", как у святых, ибо они искали и обрели Царство Божие и Божию праведность. И свой опыт они пытаются донести до нас, и лишь наше дремучее невежество мешает постичь его».

Отец Серафим еще более непримиримо отнесся к современной богословской науке. Однажды, когда о. Герман читал ему какой-то богословский журнал, он вознегодовал: «Начитаешься такого и начнешь принимать всерьез, невольно умалишь те духовные книги, которые дали тебе жизнь!» Из любви к Истине о. Серафим, как известно, отказался от светской карьеры, покинул научный мiр, лишь забавляющийся разными теориями. Сейчас перед ним было то же самое, только забавлялись не с наукой, а с самым для него дорогим - православным христианством. Как и другие современные ученые, нынешние богословы тщились сначала «добить» предмет своего исследования, затем выхолостить его и расчленить для более «удобного» изучения. Зачастую их дискуссии сводились к жонглированию богословскими терминами вне конкретного приложения.

Конечно, какие-то работы удавались им больше, другие - меньше. Но, как отмечал о. Серафим, «идеи, заложенные в лекциях, статьях, на удивление слабы, лишены всякой духовной силы». В «Православном Слове» он писал: «Православие сегодня - и священство, и богословы, и верующие - обмiрщилось. Молодежь живет в удобных уютных домах и ищет такую религию, которая бы соответствовала их самодостаточной жизни - иной они не знают; профессора и лекторы пребывают в «научном» мiре, где, увы, ничто не принимается всерьез, ничто не является вопросом жизни и смерти, и сама атмосфера пропитана духом самодостаточности и обмiрщенности. При подобном существовании в искусственных, тепличных условиях невозможно затронуть сокровенные уголки души, сколь бы воодушевляющими ни были провозглашены истины Православия или откровения святых: и говорящий, и слушающий обращены к мiрскому, и глубокого отклика - столь естественного для православного христианина - в их душах не найти.

В среде русских эмигрантов "богословов" новой школы (тех, кто поспевает за всеми философскими модами, щеголяет цитатами из наисовременнейших авторитетов католичества или протестантства, готов примириться с обыденностью современной жизни и, особенно, жизни научного мiра) метко назвали "богословами с сигаретой". Слово их мертво, ибо сами они - от мiра сего и взывают к мiру в обстановке обмiрщенности. И порождают лишь пустые, выспренные речи, а отнюдь не идею православного подвига».

Говоря о 80-летнем о. Николае Депутатове из Австралии, «живом связующем звене» со святоотеческими традициями, о. Серафим отмечал, что таких подлинных богословов «не сыскать ни в православных академиях, ни на престижных "богословских конференциях". Их можно найти в "глубинке", да и не станут они величать себя "богословами". Равно и не считают дело свое - передачу святоотеческих традиций - чем-то особенным, большим, нежели просто "верностью святым Отцам". Но именно эта верность, это смирение и отличает носителей истинной традиции Православия, именно этих черт и не хватает самым известным и именитым сегодняшним "православным богословам"».

   * * *
  
Еще в 1957 году о. Серафим прочитал у Рене Генона о тех современных ученых, кто интересуется традиционными религиями только «чтобы найти нечто сообразное их собственным взглядам» и на этом основании доказывать: они, мол, держатся истинных и глубоких корней, «а все прочие ответвления - более поздние, искажающие первоначальное учение». Отец Серафим понимал: это типичный подход теперешних православных богословов. Они не пытаются восстановить Православие в ныне утраченной людьми чистоте, а «обновляют» его, подгоняя под мерки сегодняшних весьма субъективных доктрин. На словах не принимая новейшего преобразования Церкви, они на деле смыкаются с протестантами, о которых Генон писал: «Предавая Божественное Откровение человеческому толкованию, протестантство по сути отрицает его. Оно породило пагубное "критиканство", ставшее в руках так называемых "историков религии" грозным оружием против самой религии».

В своей книге «Введение в Литургическое богословие» о. Александр Шмеман подверг критике самую суть православного богослужения, исходя из взглядов протестантства, нежели Православия. Он опирался на западные неправославные источники, однако утверждал, что избежал «западного плена» в литургике. Он отвергал традиционное православное о «богоначертанной и провиденциальной» истории богослужения и рассматривал его как результат простого исторического развития. Как и богословы-протестанты, он с сомнением отзывался о переменах в начале Константиновой эпохи, дескать, они означали не новую форму выражения прежнего исконного благочестия, а «перерождение восприятия богослужения и отклонение от первохристианских литургического духа и форм». Истинное, «эсхатологическое» богослужение, как он полагал, во многом подменено «мистериальным благочестием», толкованием символов и «индивидуальным освящением», в чём зачастую «повинно» монашество. Соответственно, и богословский смысл служб суточного круга он находил «затемненным вторичными пластами устава» и возродить его - полагал задачей современных богословов. «Вторичными пластами» Шмеман считает как раз то, от чего уже отказалось протестантство: таинство Евхаристии как личностное освящение; разделение на клир и простых верующих; выделение церковных праздников; прославление святых, почитание мощей и т. д. Отец Александр всё это обозвал «культом мистерий» и «культом святых». Он усомнился в «окончательной литургической состоятельности Православия», резко осудил современное «литургическое благочестие», заявил, что Церковь находится «в литургическом кризисе».


о. Михаил Помазанский

Неудивительно, что книгу Шмемана высоко оценили неправославные богословы. Однако других, как, например, о. Михаила Помазанского, одного из наставников о. Германа в Джорданвилле, взгляды Шмемана встревожили. Отец Михаил, получивший богословское образование еще в дореволюционной России, счел себя обязанным отозваться на книгу Шмемана. Написанную им статью о. Серафим перевел на английский и опубликовал в «Православном Слове». По мнению отцов Серафима и Германа, написана она была превосходно: беспристрастно и четко изложены основы Православия в противу искаженной картине, представленной Шмеманом.

О самом авторе «Введения в Литургическое богословие» о. Михаил писал: «Он отдает дань методу, целиком господствующему в современной науке: он, оставляя в стороне идею благодатного осенения, мысль о святости созидателей богослужебного строя, ограничивается целым рядом причин и следствий. Так позитивизм вторгается ныне в христианскую науку, в область истории Церкви во всех ее разветвлениях. Но если позитивный метод признан как научно-рабочий принцип в науках естественных, то его никак нельзя приложить к живой религии, а значит и ко всем областям христианства и Церкви, поскольку мы остаемся верующими».

Трудно сказать, был ли в душе о. Александр таким ярым протестантом, каким казался, или он лишь пытался привлечь внимание неправославных богословов, употребляя модный «научный» стиль с претензией на «объективность». При канонизации преп. Германа он сам испытывал в высшей степени, что такое «культ святых», заявив, что ощутил «всю суть веры». Отец Серафим так прокомментировал его слова: «Сердцем он всё еще православный, однако ум его нацелен на "реформу" Американской Митрополии и Православия в целом, и грядущим поколениям просто не удастся испытать чувств, которые изведал Шмеман. Справедливости ради следует сказать, что, возможно, сам он и не видит себя в роли "реформатора", а лишь грядущие поколения, души менее искушенные и еще более далекие от подлинно православной жизни, вынесут богоборческий вердикт, основываясь на протестантских воззрениях о. Александра Шмемана». Как писал Рене Генон, «восстание против традиционного мировоззрения на полпути не остановить».

Необходимо отметить, что все «реформы» Шмемана суть искренние попытки поднять дух современной приходской жизни. В одной из статей он указывал, что «финансовая несостоятельность Митрополии обнажает и отражает несостоятельность духовную, равнодушие и упадничество». Он совершенно точно определил недуг, как заметил о. Серафим, но прописал не то лекарство. Правящий иерарх Митрополии, Владыка Ириней, пытался как-то спасти положение и сохранить хотя бы частично литургическое богослужение Русской Церкви. Однако Шмеман считал, что даже эта малая часть кажется прихожанам бессмыслицей. Отец Серафим писал: «Он (Шмеман) готов переписать типикон (устав богослужений) в свете современных исторических познаний. Короче говоря, богослужения должны соответствовать уровню духовно несостоятельных людей! Шмеман бросается "из огня да в полымя", ратует за новый типикон низшего порядка, но ведь и его последующие поколения прихожан Митрополии сочтут "бессмысленным" и чересчур "строгим"!»

Отец Серафим также отмечал, что «новые поколения православных приспосабливают веру к своему низкому духовному уровню - таково, за редким исключением, "веяние" современности».

Подтверждением служит подготовительная встреча к 8-му Вселенскому Собору, созванная в 1971 г. радетелями реформ. Он должен был сыграть роль 2-го Ватиканского Собора, только для православных. Один из докладов назывался «Пересмотр церковных предписаний, касающихся поста, в соответствии с требованиями нашего времени». В нем предлагалось - коль скоро большинство православных не соблюдает всех установленных Церковью постов - облегчить сами посты, «дабы избежать конфликтов верующих с собственной совестью из-за нарушения церковных правил».

«Такой подход совершенно чужд Православию, - писал о. Серафим. - Он являет собой очевидное и неприкрытое подражание реформистскому духу католической Церкви. Там дело кончилось почто полной отменой постов. Православное правило пощения служит не для того, что предотвратить "конфликты с совестью", а для того, чтобы призвать верующих на стезю смиренной, но вдохновенной христианской жизни. И если им не по силам следовать по этому пути, они по крайней мере сознают, сколь далека их жизнь от образца, от извечной незыблемой нормы. Порочный современный принцип самодостаточности, провозглашенный римскими папами, либо "попускает" верующим отход от этой нормы (что уже проникло и в некоторые православные Церкви), либо изменяет саму норму, чтобы облегчить задачу верующего - и тот опять доволен собой: ведь он "соблюдает все правила"! В этом суть различия мытаря и фарисея: православный всегда чувствует себя грешником, ибо не соответствует высоким требованиям Церкви (как по форме, так и по существу); "современный" человек ищет покоя в самооправдании, а не угрызений совести из-за своего нерадения».

Отец Серафим понимал, что исцеление от этого недуга не в «хирургическом» расчленении Православия, а в воссоздании единого учения, цели, к которой стремились бы люди. Он писал: «Мы - христиане последних времен - далеки от нормальной благочестивой православной жизни».

Сколько ж нужно сил и усердия, дабы к этой жизни вернуться! Но сколь вдохновляет путь к ней! «Просвещенные умы» критикуют православное благочестие, тем самым уводя людей от главного. Отец Серафим указывал, что сейчас нужен «священник "старого уклада", сердце у которого пламенеет Православием и кто так радеет о спасении своей паствы, что не попустит им грехи и мiрские привычки, но понудит к высокой духовности».


   * * *



(Окончание следует)

[Дмитрий Н]

(Окончание)


С болью в сердце смотрели о. Герман и о. Серафим на попытки Шмемана создать «американскую» Церковь. Поскольку у Америки нет глубоких, прочных православных корней, пресекать связь с живой традицией - губительно. По словам о. Серафима, Шмеман торил дорогу новому, лишенному корней Православию, и грядущие поколения американцев «даже не узнали бы, чего лишились». Он хотел построить чисто американское, совершенно независимое Православие, основанное на современном научном богословии, а не на живой передаче духовной мудрости ее святыми носителями. Отец Серафим на своем опыте убедился, сколь животворяща такая передача: не будь ее, он бы не приобщился самого сокровенного в православной жизни, ради чего отринул всё мiрское. Исчезни эта связь - и ее не восстановить.

Шмеман не придавал значения живым носителям православных традиций, «связующим звеньям со святоотечеством». Св. Симеон Новый Богослов учил, что только благодаря им можно соприкоснуться со святыми древности. Шмеман полагал, что идея «Святой Руси» - не более, чем тоска по романтическому прошлому. А ее святые сыны, занесенные Божественным промыслом на берега Америки, - не более чем кучка эмигрантов, чье влияние весьма ограниченно и чье устаревшее мировоззрение, основанное на «благочестии последних времен», не подходит «к современной миссии православного богословия». И как опровержение тому всего в 20-ти милях от Шмемана жил о. Адриан, живой преемник оптинских старцев, сам стяжавший дар ясновидения и духовного наставничества. Он без предубеждения относился к мыслителям вроде Шмемана, однако тот, зная об о. Адриане, предпочитал черпать мудрость из новомодных источников.

На примерах богословов нового поколения о. Серафим впервые увидел, сколь опасны взгляды тех, кто «мудрее мудрецов», как мешают они передавать живую традицию. Он писал: «В наше смутное время, когда от имени Православия выступает целый сонм самых противоречивых глашатаев, важно понять, кому из них можно доверять, кто представляет истинное Православие. Мало ратовать за Православие святых Отцов, нужно самому проникнуться исконными традициями, не просто заново открыть их на лекциях в современных академиях и семинариях, а получить их непосредственно от живого носителя святоотеческой мудрости. Тот, кто умно толкует ее, не обязательно проникается ею, умудрен лишь тот, кто не полагается на собственное суждение, а постоянно спрашивает своих духовных наставников, как правильно подходить к святоотеческому учению».


архиеп. Аверкий (Таушев)

После смерти архиеп. Иоанна таким наставником для о. Серафима стал архиеп. Аверкий - именно к нему отсылал братию за советом Владыка Иоанн. Отец Серафим отмечал, что «архиеп. Аверкий твердо держится святоотеческих традиций - таких среди нынешних православных отцов осталось совсем мало. Будучи учеником великого богослова XX века, архиеп. Феофана Полтавского, он сам не только несет, но и передает истинное святоотеческое учение - не прерывается непосредственная связь с прошлым, которому грозит забвение нынешним поколением молодых "богословов", затмивших мудрость святых отцов своим горделивым умствованием. В последние годы голос архиеп. Аверкия как никогда громок и суров, ибо он пытается донести истинное учение до православных христиан, которые почти утеряли "вкус Православия"».

Писал о «новых богословах» и сам архиеп. Аверкий: «Увы! Как мало в наше время, даже среди образованной публики, а порой и среди современных "богословов" и священнослужителей, таких, кто понимал бы, что такое Православие и в чём его суть. Об этом они судят поверхностно, формально, наивно, не замечают ни глубины его, ни всей полноты его духовного содержания».

Истинного исследователя святых Отцов, архиеп. Аверкия, отличало от «толкователя» святоотеческого учения наших дней еще то, как он относился к православным взглядам на пророчества о конце времен. Продолжая линию истинных пророков, он смело говорил многое, что коробило привязанных к мiрскому людей. Современное богословие, само донельзя обмiрщенное, на такое было уже неспособно. Отец Александр Шмеман, к примеру, писал: «Если христианская вера действительно эсхатологична, это не значит, что она апокалиптическая. Апокалиптичность мышления - поистине ересь». Не только архиеп. Аверкий, но и все святой жизни люди четко и определенно говорили о грядущих испытаниях и кознях лукавого. Современные богословы, которым чужд традиционный взгляд, обзывают пророков «неврастениками» и «пораженцами».

Отцу Серафиму было ясно, что современное «научное» богословие никак не совместить с понятием о монашестве. Все попытки ранее кончались неудачей и по вполне очевидным причинам: современное богословие размыто и абстрактно, монашество - конкретно и жизненно; первое - рассуждение о сложных богословских «проблемах», второе - простота сердца; первое - порождение мiрского мышления, второе идет вразрез с мiрскими мерками. Конечно, из всех ученых богословов наших дней, Шмеман обладал наиболее «живым» представлением о Православии в Америке, но это лишь немного поднимало верующего над обмiрщенным современным христианством. Такой взгляд не способен вдохновить верующего взойти на ступень лествицы Божественного восхождения - ступень самоотречения.

На словах Шмеман высоко ставил монашество, на деле относился к нему с недоверием из-за «изьянов», т. е. пагубного влияния благочестия и церковных традиций, чего Шмеман не принимал. Монашеское подвижничество, по его убеждению, шло вразрез с «православием мирян», замышляемым им. Он не понимал, что именно монашество со своими традициями и подвигнет мирян на жизнь истинно христианскую. Отец Серафим писал: «Церковные богослужения построены по образцу монастырских служб, потому что именно монашество наиболее ярко выражает идеал, к которому устремляется вся Церковь верующих. Во всякое время именно состояние монашества лучше всего определяет духовное здоровье как Церкви в целом, так и любой конкретной Церкви. И соответственно этому: чем сильнее тянутся приходы к идеалу монастырских служб, тем выше духовность проводимых там служб».
 * * *  
Отец Серафим отчетливо видел окончательное расхождение современного богословия со святоотеческим Православием. Судил он по плодам: традиционное Православие даже при его «культурных наслоениях» и «замутненности» и поныне дает мiру святых; «обновленное» Православие при всех его претензиях на «чистоту» и более обширные знания дает мiру, в лучшем случае, лишь умных людей. Отец Серафим отмечал, что оно утеряло ощущение духа благочестия, т. е. ту атмосферу, в которой взращиваются святые.

Ученые богословы старались воодушевить новое поколение православных американцев «новыми задачами православной науки», о. Серафим - подвижничеством: «Главное - жить духовной жизнью, а не рассуждать о ней». Именно подвиг позволил величайшим проповедникам, этим «живым звеньям святоотечества», самим приобщиться святости и именно подвиг породит новых святых на американской земле. По словам архиеп. Аверкия, «Православие - вера подвижническая, она призывает к аскетическому труду для того, чтобы с корнем вырвать греховные страсти и насадить христианские добродетели. Преп. Иоанн Лествичник и другие святые Отцы учили: прежде, чем делать первый шаг в богословии, человек должен победить свои страсти».

Почти в каждом номере «Православного Слова» о. Серафим и о. Герман помещали житие того или иного подвижника, истинного боговедца. Отцы знали, что в первую очередь людей к подвижничеству приведет любовь к самим подвижникам. Однако в новомодных богословских журналах не найти и следа этой любви. Отец Серафим замечал, что без любви к святым православный, что слепец, не знает, куда идти, ибо святые суть пример для подражания.

В 1973 году отцы принялись публиковать жития пустынников Северной России, а до того положили немало трудов, чтобы собрать эти жития по крохам из редких труднодоступных источников. Цель их - по их же словам - показать примеры «не мертвой истории, а живой традиции». Не успели они опубликовать всю серию, как один из ведущих богословов попенял им в печати на то, что они, дескать, «влекут в несуществующие пустыни», а сами жития, по его разумению, взывают к романтическому прошлому, ничего общего не имеющему с современными условиями жизни. Наконец, когда все жития были собраны и опубликованы отдельной книгой под названием «Северная Фиваида», о. Серафим счел возможным ответить на критику:

«И впрямь, почему мы должны воодушевлять современную православную молодежь примером Северной Фиваиды, более привлекательной и доступной нынешнему ревнителю веры, нежели выжженная египетская пустыня? Прежде всего, описываемая нами монашеская жизнь не бесследно канула в лету, и по сей день возможно найти православный монастырь, исповедующий традиции святых Отцов, и сегодня можно вести подобную жизнь православного монаха, исполненную самоукорения, - сколь же далека жизнь современных подвижников от жития древних Отцов. Однако и в нашем бесплодном XX веке истинно и с умом ищущий обретет свою "пустынь". Впрочем, книга наша предназначена не только этим счастливцам. Всякий православный христианин обязан знать жития пустынников, равно и мучеников, дабы вдохновиться примером христианской борьбы в собственной жизни. Всякий должен знать о Валааме, Соловках, Свири, Сии, Обноре, Белом Озере, Сорской пустыни, о людях, которые жили там и еще до восхищения на Небо уподобились Ангелам. Они вели истинно православную духовную жизнь, к коей призван каждый православный - в меру его сил и обстоятельств жизни. Всякий христианин почерпнет вдохновение в житиях этих людей, в их борьбе, в их неотмiрности. И ничего "романтического" в этом нет. Кого и можно назвать "романтиками", так это нынешних "обновленцев", "парижских реформаторов". Они отвергли подлинные православные традиции и тщатся провозгласить святым всё мiрское, предать духовные традиции в угоду "жизни мiра"[2], заменить истинно православное мiропонимание обмiрщенной подделкой, основанной на современной западной философии. Духовная жизнь в подлинно монашеских традициях - норма нашей христианской жизни, и недурно бы знать о ней до пришествия ужасного последнего дня, когда нас призовут к ответу за нерадивую жизнь. И судимы будем не за то, что не знаем модных богословских словечек, а, несомненно, за то, что избегали духовной брани на пути к спасению. Коли нам не под силу жить по меркам святых, надобно хотя бы умножить наши, пока, увы, слабые попытки бороться, дабы приблизиться к Богу, наши горькие слезы покаяния, наш непрестанный упрек себе за то, что столь далеки мы от примеров совершенства, кои Господь показал нам в своих чудесных святых».
  * * *

В более поздних работах (предназначенных не столько богословам, сколько простым православным) о. Александр Шмеман сумел дать практические наставления, не вникая в критику «изъянов» традиционного Православия[3]. Но и для него, и еще более для его последователей святоотеческой преемственности не существовало. В лекциях неоднократно ссылаясь на преп. Серафима Саровского, о. Александр Шмеман лишь частично мог оценить великого старца, не в силах проникнуться его подвижническим и провидческим духом (что, к примеру, подтверждается «Великой Дивеевской тайной»), так как сам прервал духовную связь со святыми наших дней, даже с теми, которые следовали духовным заветам самого преп. Серафим Саровского[4] и жили невдалеке.

Им выпала тяжкая задача - сохранить живую связь времен в православной Америке, оттого столь непримиримо высказывались они против «обновленчества». «Шмеманизм» представлял реальную угрозу, но мудрые отцы умели не смешивать явление и личность. Нельзя принять или смириться с извращением Православия, но можно простить человека. Отец Серафим не питал к Шмеману личной вражды, напротив, даже уважал его за твердое стремление донести православную веру до соотечественников-американцев. Опасаясь, что о. Александр может истолковать критику как личное оскорбление, о. Герман вскоре после смерти о. Серафима навестил его, склонился перед ним в земном поклоне и испросил прощение своему покойному брату. Отец Александр Шмеман, чей смертный час тоже был не за горами, с готовностью простил о. Серафима[5].

Так, Божией милостью души о. Серафима и о. Александра примирились для будущей жизни. Нет доказательств, что Шмеман хотя бы частично принял взгляды о. Серафима, однако, несомненно, он отдавал ему должное: как-никак о. Серафим - плод американского Православия, которому Шмеман посвятил бóльшую часть жизни. Отец Серафим - не эмигрант, родившийся еще в XIX веке в России, кто призывал американцев к православному благочестию старого уклада, а чистокровный американец, взращенный в мiру среди множества религиозных течений, понятия не имевший о Православии. Сызмальства его воспитывали в духе «американской мечты», которую он отверг. Незадолго до смерти о. Александр Шмеман ознакомился с жизнью о. Серафима, жизнью американского православного монаха, и сказал: «Вот человек, за которым будущее».


  --------------------

[1] К примеру, в книге «Церковь, Мир, Миссия» он закладывает основание для «взаимообмена» идеями между обмiрщенным христианством папы Павла VI и православным «литургическим движением».[2] Так называлась одна из книг о. Александра Шмемана.

[3] Лучшей в этом отношении является его книга «Великий пост», если исключить Приложение, в котором автор выступает против обязательности исповеди перед причастием.

[4] Отец Адриан, архиеп. Аверкий, архим. Герасим и множество других Божиих угодников были наряду с Серафимом Саровским духовными преемниками преп. Паисия Величковского.

[5] Примирился о. Герман и со сподвижником Шмемана, о. Иоанном Мейендорфом, за год до смерти последнего. Промысл Божий свел обоих на всенощной в канун Преображения в 1991 году. Служба проводилась в Донском монастыре в Москве впервые за 70 лет с той поры, когда монастырь был закрыт. Отцы Герман и Иоанн вместе подошли к елепомазанию, поцеловали друг другу руки, и о. Герман попросил прощения.





http://ruskline.ru/analitika/2012/08/31/obnovlenchestvo_ieromonah_serafim_rouz_i_protopresviter_aleksandr_shmeman/

[Дмитрий Н]

Благословляющий природу

Беседа с иеромонахом Дамаскином (Кристенсеном) об о. Серафиме (Роузе)



Иеромонах Дамаскин (Кристенсен)

Наверное, многие почитатели духовного наследия о.Серафима (Роуза) знакомы с книгой «Не от мира сего», изданной у нас в стране Российским отделением Валаамского Общества Америки в 2001 году. Автор этого биографического исследования жизни отца Серафима – его духовный ученик иеромонах Дамаскин (Кристенсен). В настоящее время он ведёт переговоры об издании в России новой, более полной, биографической книги.

Каждый приезд о.Дамаскина из Америки – из монастыря св.Германа Аляскинского, что в Платине (штат Калифорния), – насыщен множеством встреч. Вот и ныне целью приезда в Россию были не только переговоры в издательстве Сретенского монастыря, но и участие в различных научно-богословских конференциях. Договориться об интервью удалось в перерыве заседания миссионерско-просветительского центра «Шестоднев», где о.Дамаскин выступал с докладом «Святоотеческое учение о космосе до грехопадения». Так что наш разговор невольно коснулся вопросов эволюции, православного понимания сотворения мира и того, что об этом думал о.Серафим (Роуз).

Надо заметить, беседовали мы с помощью переводчика, к чему я никак не мог привыкнуть. Ведь отец Дамаскин совершенно не похож на иностранца – настоящий русский батюшка. Наверное, таким же «русским» был после принятия православия и о.Серафим (Роуз). Это впечатление и подтолкнуло задать первый вопрос…



– Вы пришли в Православную Церковь благодаря отцу Серафиму?

– Можно сказать, да. Когда я встретился с отцом Серафимом, то как раз в ту пору приглядывался к православной вере и окончательного решения стать православным ещё не принял. Но когда отец Серафим приехал в наш студенческий городок, в тот же самый день – когда впервые его встретил – принял окончательное решение. Я увидел живое воплощение веры, человека… как бы это сказать… высокой добродетели, который полон мудрости и любви к Богу.

– Миссионерский центр «Шестоднев» у нас в России стал инициатором «прославления американского подвижника благочестия иеромонаха Серафима (Роуза) в лике Святых как Преподобного», он собирает материалы для канонизации, на сайте центра есть примерные образцы икон о.Серафима. Почему именно «Шестоднев»? Этот центр, как известно, занимается развенчиванием дарвинской теории эволюции. Сам отец Серафим также много писал и говорил на эту тему. С чем это было связано?

– Отец Серафим не раз говорил, что когда он принял крещение в Православной Церкви, то очень скоро понял: если ты становишься православным, то оставляешь далеко позади интеллектуальные приобретения мира, в числе которых, естественно, находится и теория эволюции. Но вы спрашиваете, почему он всё-таки заинтересовался вопросами происхождения, почему стал работать в этом направлении? Есть простое объяснение.

У о.Серафима было духовное чадо – отец Алексий Янг, работавший в своё время директором обычной американской школы. И вот однажды о.Алексий написал небольшую статью в православный журнал о том, как в публичной школе преподают учение об эволюции и что сама теория эволюции противоречит православному учению. После этой публикации ряд православных священников стали возражать: мол, как можно идти против эволюции, когда это – доказанный факт! И тогда отец Серафим увидел, что не только люди светские, но даже в православной среде многие не осознают всей сложности вопроса. И он понял, что это очень важный вопрос нашего времени и что православному пастырю нельзя его оставлять в стороне. Проблемой происхождения мира о.Серафим интересовался и прежде, но теперь стал изучать её более глубоко, стал интересоваться, что говорили святые отцы на эту тему. Он не просто делал выписки из святоотеческих творений, но стремился к тому, чтобы предоставить, так сказать, наиболее целостно православное учение о сотворении мира. И конечно, переложить это на английский язык, чтобы об этом прочитали многие и многие в США и вообще на Западе. Всеобъемлющий труд написать он не успел. Но сохранились записи множества лекций, на которых в том числе присутствовал и я, в монастыре в Платине. После того как о.Серафим почил в Бозе, мы собрали эти лекции в объёмистую книгу.

– Что даёт его исследование современному человеку?

– Что даёт? Хотя бы понимание того, в каком мире мы живём. Мы видим окружающую нас природу, весь космос такими, какие они есть в данный момент. Но это неправильно. Представьте: вы общаетесь с человеком, пытаетесь его понять. Как вы на него смотрите? Целостно. Имея в виду, каким он был раньше, какой сейчас и каким стремится стать в будущем. Точно так же надо смотреть на природу, памятуя, какой она была в «детстве» и какое преображение ждёт её в конце времён.

Каким же космос был в «детстве»? Святой Симеон Новый Богослов однозначно говорит, что до грехопадения не только рай, но и весь тварный мир был в состоянии нетления. Он писал примерно так (здесь и далее цитирование сверено по тексту доклада «Святоотеческое учение о космосе до грехопадения». – Ред.). Многие считают, что Бог в самом начале только лишь рай сотворил нетленным. Нет! Не только рай, но и весь мир, вся сотворённая вселенная была нетленной, хотя она была материальной и осязаемой. Этот мир был предназначен для Адама и его потомков для наслаждения. В этом мире не было тленных плодов и колючих растений, плоды на деревьях никогда не портились и никогда не прекращались, они были всегда свежи и сладки. А другой святой отец, Григорий Синаит, уточнял: рай был ни совершенно нетленным, ни совсем тленным. Падающие плоды с дерева не истлевали, но превращались в ароматную землю. Всё это происходило от изобилия Божьей благодати в раю. Так было на седьмой день творения.

Впрочем, сам отец Серафим (Роуз) считал, что вот это нетленное состояние космоса до грехопадения словами описать невозможно, оно непостижимо для нас, потому что мы глубоко погружены в искажённый мир. Только при помощи Божественного Откровения мы что-то можем о нём знать. Может быть, сама сущность материи была другая, откуда нам знать? Но вот что мы знаем по Откровению, и что весьма существенно: весь тварный мир был создан ради человека. И когда Адам совершил грех и получил смертное тело, то же самое произошло с окружающим миром, со вселенной, только небесный рай остался нетленным.


Отец Серафим (Роуз)

– Можно сказать, что, обратив на это внимание, отец Серафим (Роуз) делал экивок на вину человека перед природой?

– В таком экологическом смысле, как это представляют «зелёные», он, конечно, не мыслил. В своём докладе я цитировал толкование святителя Иоанна Златоуста на Послание к Римлянам апостола Павла. Можно ещё раз его привести. Святитель пишет: «Вообще, к неодушевлённому и бесчувственному не следует прилагать понятия о справедливом и несправедливом. Но Павел… не входит в дальнейшие рассуждения по поводу сказанного, а спешит как можно более утешить слушателя другой мыслью. Какою же именно? Что ты говоришь? – рассуждает он. – Неужели тварь чрез тебя претерпела зло и стала тленной? Но ей не причинено этим никакой обиды, потому чрез тебя же она опять будет нетленной». Понимаете? Человек несёт не вину перед природой, поскольку она неодушевлённа, а ответственность за будущее природы – чтобы она снова была обожествлена, стала нетленной.

Вот ещё цитата из творения святого Симеона, он пишет об этой будущей природе: «Весь мир сделается совершеннейшим паче всякого слова. Сделавшись духовным и божественным, соединится он с умным миром, явится неким мысленным раем, Иерусалимом Небесным, некрадомым наследием сынов Божиих». Как достичь этого? Русский философ Владимир Лосский замечал: раз Адаму не удалось совершить эту миссию, то мы можем видеть её сейчас в деле Христа – Нового Адама.

– А в чём проявляется эта миссия?

– Как считали святые отцы, Церковь исповедует не только искупление души человека, но и тела. Это видно по тому, как у нас бережно относятся к человеческому телу после смерти. Например, Церковь запрещает кремацию. Конечно, не потому, что в день Страшного Суда Господу трудно восстановить тело из пепла. Нет, Богу всё возможно. А просто из-за уважения к телу как носителю будущего нетления. Точно так же мы должны относиться с уважением к неодушевлённой природе – её будущему обожению. Поэтому мы можем и должны с состраданием относиться к Божьему миру в его искажённости. Но не в том смысле, как это делают экологи.

– Святые отцы не только писали об этом, но и сами так относились к природе?

– Да, и не только древние отцы, кто жил в первые века христианства. Широко известны примеры отношения к природе преподобного Серафима Саровского. Или святой нашего времени старец Паисий Афонский – когда он шёл по тропе и видел сломанное деревце, то делал шину и перевязывал его. Никогда мимо не проходил. В том месте, где он жил, можно было видеть на деревьях множество таких перевязок.

Или вот совсем близкий пример – один из основателей нашего монастыря о.Серафим (Роуз). У него был обычай ранним утром, ещё до службы, ходить по монастырю, благословляя и даже целуя деревья. Встречные его спрашивали: «Зачем вы это делаете?» Он улыбался и шёл дальше, не отвечая.

– И как к этому братия относилась?

– Мы принимали это за выражение любви к Божьему творению. Он ведь умел видеть мир не только в нынешнем искажённом состоянии, но также в прошлом и в будущем нетленном виде.

Осенью прошлого года к нам в монастырь приезжал митрополит Иосиф, глава Болгарской Архиепископии в США, Канаде и Австралии. Когда зашёл разговор о том, что отец Серафим (Роуз) целовал деревья, владыка высказал своё мнение: возможно, так, благословляя деревья, он просил прощения за то, что они должны страдать за наши грехи. Но, повторюсь, это не просто вина перед природой, а сострадание в любви, переживание ответственности и радость воспоминания о прошлой нетленности.

Святой Варсонофий Оптинский говорил, что мы черпаем восторг и утешение в созерцании «частичек» первоначального Божьего творения. Однажды ночью он стоял у окна, а рядом был его ученик Никон (последний оптинский старец, почивший у нас на Севере, – см. Пинежского края заступники, «Вера», № 556). Варсонофий показал ученику на Луну: «Смотри, какая картина! Это оставлено нам в утешение. Неудивительно, что пророк Давид сказал: “Яко возвеселил мя еси, Господи, в творении Твоём”…» И далее Варсонофий объясняет. Что значит «возвеселил»? Это только намёк на чудесную, не постижимую для нынешнего человека красоту. Мы не знаем, какой была до грехопадения Луна, какой – Солнце, каким был свет… Но намёк на это остался – для нашей радости и ободрения.

– Хочу вернуться к вопросу о канонизации отца Серафима. Православные в США его почитают?

– Очень часто многие из наших братий в Платине молятся ему, просят о различной помощи. Конечно, молятся не соборно, поскольку он не канонизирован, а келейно. И конечно, мы знаем, что он слышит наши молитвы и помогает нам. Точно так же в своё время часто молились отцу основателю нашего монастыря – почившему Иоанну Шанхайскому, когда он ещё не был общецерковно прославлен. Было это тоже келейно, тем более что в ту пору в монастыре не было большого храма.

В течение многих лет происходили чудесные подтверждения духовной связи почившего отца Серафима не только с теми, кто знал его при жизни, но и с новопришедшими в монастырь. Многие чувствуют его присутствие. Случаи чудесной помощи в нашей епархии происходят и по сей день.

– Эти случаи кто-нибудь фиксирует?

– Да, есть много описаний. Они, кстати, вошли в новую биографическую книгу об о.Серафиме (Роузе), которую мы намерены выпустить в свет в России, в издательстве Сретенского монастыря.

– А можете привести хотя бы один пример?

– Кратко расскажу об очень яркой истории. Один человек, принадлежавший к общине пятидесятников на Аляске, не так давно увидел во сне православного монаха. Батюшка сказал ему: «У тебя есть призвание – стать православным священником». Этот человек спросил во сне: «А как вас зовут?» И получил ответ: «Серафим Роуз». Кто такой Серафим (Роуз), этот пятидесятник совершенно не знал и даже не слышал о нём. Стал выяснять. Подошёл к первому же попавшемуся православному священнику и спросил, слышал ли он о Серафиме (Роузе). Тот дал ему адрес, где батюшка раньше служил. Пятидесятник приехал к нам в монастырь, в Калифорнию, принял крещение и сегодня подвизается в православной вере.

– Батюшка, где можно узнать о жизни монастыря в Платине, какие там последние события?

– А какие события у монахов? Молимся, издаём просветительскую литературу. Обитель расширяется, к нам приходят всё новые братья. У нас есть свой веб-сайт (www.sainthermanpress.com), но там, к сожалению, больше говорится об издательских новинках. О самом монастыре преподобного Германа Аляскинского в Платине, о его истории, с чего он начинался, можно будет прочитать в книге, которая скоро выйдет в России.


* * *


Расставаясь, батюшка благословил и по-американски ненавязчиво, этак невзначай, спросил: «What is your orthodox name?» Вопрос был понятен и без переводчика, но я не сразу сообразил, зачем священнику-иностранцу нужно знать моё имя, данное при крещении. Всё-таки трудно привыкнуть, что в Америке точно так же, как и у нас, но на английском языке, молятся о спасении чад единой Православной Церкви.


http://www.pravoslavie.ru/smi/36637.htm

[Дмитрий Н]

Ищущий Истины

Памяти иеромонаха Серафима (Роуза)



«Призыв Христов все еще идет к нам; давайте же начнем прислушиваться к нему». Эти слова отца Серафима (Роуза) – подвижника, богослова, проповедника – сегодня как нельзя более актуальны. Его книги помогали услышать этот призыв. Написанные в 1970–1980-е годы для потерявшихся в интеллектуальных дебрях современников, его труды сегодня, пожалуй, еще более актуальны, ибо нынешние «интеллектуалы» блуждают по куда более опасным пустыням духовного омертвения.


О. Серафим (Роуз) в Ильинском скиту. Ноубл Ридж, Платина, монастырь Прп. Германа Аляскинского. На заднем плане — вершина горы Прп. Германа

Отец Серафим отошел ко Господу 2 сентября 1982 года – 30 лет назад. Чтя память отца Серафима, мы обратились к пастырям с просьбой рассказать о том, что значит для них встреча с трудами и личностью отца Серафима.


Протоиерей Владимир Вигилянский:



– Книги отца Серафима (Роуза) сыграли очень важную роль в период моего воцерковления. Когда я в начале 1980-х годов прочитал в самиздате «Православие и религия будущего» и «Знамения последних времен», я был потрясен его умением связывать и вставлять в христианский контекст разрозненные и разноплановые явления современности. Он научил меня тому, что история человечества, да и сама жизнь любого человека, наполнены смыслами. Отец Серафим остался уникальным образцом миссионера, в котором сочетались мощный ум и аскетизм, способность говорить с читателями на их языке и горячая вера. Путь к Православию у него был тернист, но своим опытом личного интеллектуального и сердечного выбора он привел и будет еще приводить в Церковь множество людей.



***



Протоиерей Андрей Ткачев:



– Имя этого человека и информация о нем вошли в мою жизнь в то время, когда песня «Гуд бай, Америка, о-о-о» была свежим хитом. Тайно воспитанные на любви к стране «запретных плодов» и ее культуре, многие из нас действительно смотрели на Америку как на страну, «где я не буду никогда» и где, как «в Греции – все есть», но вот Православия, наверно, нет и не будет. У себя на родине в эти годы целые поколения открывали для себя православную веру, как некую Атлантиду, и с большим удивлением узнавали о том, что подобные открытия совершаются в других странах людьми других культур. В том числе и в Штатах.

Отец Серафим очень близок мне как человек, бескомпромиссно ищущий Истину. Он тот, кто готов на любой физический и интеллектуальный труд, лишь бы добраться до цели. Это качество – всегда редкое. А во времена духовного расслабления, когда самые крепкие души походят часом на дважды сваренную капусту, и подавно. «Если истина у китайцев, я выучу их язык и прочту их книги, – говорил Юджин. – Если правы индусы, я одолею санскрит и напьюсь из их родников». Так он и поступал, пропуская через себя опыт народов и стран, изучая то главное, что эти народы оставили человечеству.

Подобное поведение, повторюсь, редко в наши дни. Жажда жизни есть не у всех, следовательно, и Источник Жизни ищется не всеми. Люди мыслят, что раз они родились, предположим, в России, то и быть им теперь всю жизнь стихийными христианами по праву родства, как если бы родились они в булочной и радостно всю жизнь были бубликом. Разные веры срастились с этносами и превратились в некие придатки национальных культур. Подобное явление так же опасно для христианской веры, как и разъедающий скепсис. Настоящему же поиску Истины предшествует экзистенциальная тревога, чувство оторванности от источников бытия. И чувство это тем сильнее, чем внешне человек благополучнее.

Был бы Юджин голоден, вся энергия уходила бы на поиск пищи для себя и родни. Был бы он лишен возможности учиться, отдыхать, радоваться и наслаждаться, вся страсть души могла уйти в социальный пафос, в борьбу за справедливость, равенство etc. Но он был сыт, успешен, молод, красив, от современного комфорта не отторгнут. И вместо прожигания жизни и смены удовольствий он стал искать Бога Живого. Все это меня поразило когда-то давно и продолжает поражать, как только я об этом начну задумываться.


О. Серафим (Роуз) во время курса Ново-Валаамской богословской академии. 1980 г.

Православие приняло Юджина в одном из незаметных храмов и дало ощущение прихода домой. Это тоже очень важный момент, подаренный опыту многих людей. Вхождение в Землю Обетования должно быть подчеркнуто контрастом с безжизненностью пустыни, остающейся за спиной. Объятия Отца для блудного сына должны быть особенно теплы после жизни среди свиней вдалеке от дома. Нужен контраст, говорящий сердцу: «Ну вот и все. Наконец-то». Этот контраст нужен не только тем, кто родился и живет в неправославной стране. Он нужен всем ищущим Бога и находящим Его после долгих усилий, «хотя Он и недалеко от каждого из нас». (Деян. 17: 27).

«Двери храма словно закрылись за моей спиной», – вспоминал впоследствии отец Серафим. И для того, кто ищет именно Бога и Его благодать, подобное событие происходит без участия сильных посредников, то есть без мощной проповеди, величественной архитектуры, проникающей в душу музыки. Все вокруг может быть очень смиренным и обыденным, но ищущий переживает яркую встречу с Тем, Кто со Своей стороны ищет его тоже. Это – момент обращения.

Пришельцы в Православие из иных культур бывают много ревностнее в вере, нежели традиционные носители Православия. О пришельцах можно сказать, что они «более роялисты, чем король», и стремятся быть «святее папы Римского». Их обращение так же горячо, как и предшествующий поиск. У них нет религиозной привычки, для них все внове и все всерьез. Отсюда стилистическое и эмоциональное несовпадение отца Серафима с традиционными и академическими представителями Православия. Те считают, что он радикален и неумерен, он же склонен видеть в размеренном интеллектуализме профессоров уступку духу времени и отказ от «первой любви» (Откр. 2: 4). Все потом уравнивается и сращивается – отчасти временем, отчасти смертью и посмертной оценкой трудов. Поэтому не стоит ни удивляться, ни страшиться, читая слова отца Серафима о богословии протопресвитера Александра Шмемана или слова митрополита Антония Сурожского о писаниях самого отца Серафима. Все они не враги друг другу и выбирать между ними не стоит. Все находятся в одной Церкви и у одной Чаши, служа Богу, как умеют, как знают, как могут. Труды всех разнообразны, несводимы к общему стилистическому знаменателю и полезны.

Православие должно стать мировой религией в противовес той этнической ограниченности, к которой мы привыкли. Православие по природе наднационально и всемирно. Ему и по факту подобает стать таковым. Если только мы сами войдем и хотящим войти не возбраним вход в Богообщение, то американцы, бразильцы, тайцы, конголезцы… будут входить в Церковь ежедневно. Они будут приносить с собой свои исторические и ментальные особенности, заставляя нас самих пересматривать привычное с точки зрения Вечного. Первыми среди них будут люди, подобные отцу Серафиму (Роузу), то есть интеллектуально одаренные и ненасытные в познании, энергичные и бескомпромиссные, желающие поклоняться Отцу в духе и истине. «Таких поклонников Отец ищет Себе» (Ин. 4: 23). И нет такого народа, который бы был абсолютно неспособен к такому плодоношению.

Так мы когда-то вместе с именем отца Серафима (Роуза) узнали, что американский народ состоит не только из тех, кто жует жвачку и бессмысленным взглядом смотрит в телевизор (нам ведь именно так думать удобнее), но также из тех, кто ищет Истину и не успокаивается, пока не найдет. За одно это стоит помянуть отца Серафима в молитвах.



***


Иеромонах Симеон (Томачинский):



– В начале 1990-х отец Серафим (Роуз) сыграл большую роль в моем христианском становлении. Мы зачитывались его книгами «Душа после смерти», «Православие и религия будущего», «Божие откровение человеческому сердцу» и другими, но особенное впечатление производила его биография «Не от мира сего», написанная отцом Дамаскином. (Несколько лет назад сильно переработанный вариант этой книги нам посчастливилось издавать уже в Сретенском монастыре.) Урожденный американец, интеллектуал и бунтарь, духовный дайвер, прежде всего среди глубин восточных практик, харизматическая личность – во многом они здорово похожи со Стивом Джобсом. Но Юджин Роуз искал истину, а не экзотики, ему не нужны были слава и успех, он был действительно not of this world. И его приход к Православной Церкви, и особенно к русскому Православию, производил сильнейшее впечатление на нас, молодых русских, только-только обретающих веру отцов.


Иеромонах Серафим (Роуз)

Году в 1993-м мне посчастливилось познакомиться с православными американцами, которые знали отца Серафима и продолжали его дело, и даже поработать вместе с ними в Валаамском обществе Америки. Тогда оно располагалось на Погодинской, под гостеприимным кровом владыки Питирима, и я частенько там бывал. Здесь можно было найти книги отца Серафима в оригинале, увидеть, как идет работа над его русскими изданиями, прикоснуться к той миссии, которую начали американские монахи среди дремучих лесов на допотопных печатных станках.

В то время мне довелось редактировать перевод книги отца Серафима (Роуза) о блаженном Августине – в русском варианте она называется «Вкус истинного Православия». (Наверное, это был один из моих первых редакторских опытов.) Меня несказанно обрадовала вдохновенная защита отцом Серафимом блаженного Августина, который был из моих любимых авторов, от нападок «ревностных не по разуму» православных. Я до сих пор считаю эту небольшую брошюру очень важной для правильного восприятия святоотеческих трудов в целом и латинских в частности.

И, конечно, огромное впечатление производил его «православный журнал для панков» «Death to the World». Идея была в том, что христианство, и монашество в особенности, отвечает стремлению «сердитых молодых людей» к нон-конформизму, бунту против фальши и лицемерия. Именно этим опытом мы вдохновлялись, когда обсуждали с Володей Легойдой создание молодежного православного издания. Из этих разговоров потом родились «Фома» и «Татьянин день»…

Одним словом, отец Серафим (Роуз) значит для меня очень много, я всегда поминаю его на службе и прошу его молитв.


1 сентября 2012 года


http://www.pravoslavie.ru/put/55812.htm