Ковчег
Занимаясь тюремным служением, я ничего не слышал о православном приюте для бездомных Дом трудолюбия «Ной». Это неудивительно: из пяти существующих в организации домов первый открылся только в октябре 2011 года. И вот мы встречаемся с ее руководителем Емилианом у станции метро «Теплый Стан», чтобы отправиться в «третий» дом, расположенный в поселке Ямонтово, что в 20 минутах езды от этой станции.
Там нашли приют не только люди с «богатым» прошлым, уставшие скитаться по тюрьмам, «завязавшие» с пьянством бомжи и другие «асоциальные лица», но и те, кто пострадал от нашего не очень справедливого общества вполне незаслуженно. В машине, помимо Емилиана, сидит молодой человек Феликс, у которого на лице написано как минимум одно высшее образование. Вначале я принимаю его за помощника Емилиана. В каком-то смысле это так и есть, но у Емилиана все помощники – из тех, кто сам нуждался в помощи. Феликса подобрали на вокзале, где он был вынужден ночевать после того, как его уволили с работы. Теперь он помогает бухгалтерше – тоже, кстати, из «пришельцев» – разбираться с компьютером.
Здесь все профессии важны, все профессии нужны: Дом трудолюбия «Ной» (так называет его Емилиан) – большая семья: женщины занимаются хозяйством, старики и инвалиды – тоже на домашней работе. Прочие работают – как правило, разнорабочими на стройках, там, куда удалось устроиться. Ездить на работу далеко, кому-то и в пять часов приходится вставать.
– Жизнь у нас строится по образу Дома трудолюбия святого праведного Иоанна Кронштадтского, – рассказывает Емилиан, пока мы едем в Ямонтово. – Одной из главных особенностей этого братства была обязанность трудиться. Сейчас у нас к так называемым бомжам относятся как к неким уникальным субъектам, живущим непонятной и невозможной для современного человека жизнью. Они в глазах многих составляют какую-то особую народность, которой противопоказан труд. Им можно помогать, лелеять их, но ничего хорошего ждать от них не приходится. По сути, это жестокое, нехристианское, неправославное отношение. И оно губит тех, кого можно еще спасти. Мы же относимся к этим людям как к братьям – или, вернее сказать, к потенциальным братьям, – попавшим в беду. Из этой беды их можно извлечь, если помочь им жить, как свойственно человеку: трудиться, любить, иметь семью, ходить в храм.
Меня, как диакона, интересует отношение обитателей Дома трудолюбия к Церкви. Путь к храму не всегда прост и порою начинается издалека.
Рядом есть храм, и те, кто хочет, могут свободно бывать там: Дом трудолюбия – не тюрьма. Здесь у всех есть свободное время, которым можно распоряжаться по своему усмотрению. Но это только в выходные. В будни – для сохранения порядка и соблюдения режима – выход строго по разрешению.
В выходной же кто-то идет в храм, кто-то отсыпается после работы, кто-то смотрит телевизор. Понятно, что с этими людьми нужно работать, но только в один из домов приходят катехизаторы. Попытки пригласить батюшку из ближайшего храма пока не увенчались успехом. Считается, что здоровые, работающие люди и сами могут в храм прийти. Так-то оно так, да и батюшки, очевидно, перегружены, но жители Дома трудолюбия нуждаются в реабилитации – физической, нравственной и духовной. Их надо привлекать к храму – собственным примером, общением с батюшкой.
– За годы социальной работы я убедился, что пьянство имеет нравственные причины и излечивается через покаяние, внутренний духовный труд. Я не считаю, что алкоголизм – это болезнь. Эта страсть, которую человек может победить. Даже врачи считают, что среди алкоголиков только 5% реально больны этой болезнью. Кто-то привел хороший пример: если это болезнь, то помести больного ею человека на необитаемый остров без лекарств – и он умрет. Но он не умрет без алкоголя и, помучившись, через некоторое время будет жить нормальной жизнью, – говорит Емилиан.
ЕмилианТруд и молитва – вот что необходимо для исцеления пьяниц.
Пьянство – один из главных грехов нашего общества. И главный бич Дома трудолюбия. Отработав неделю, люди получают зарплату, и некоторые не могут удержаться от бутылки. А меры к таким принимают самые жесткие: сначала – понижение в должности, потом – исключение из дома на несколько дней. А с теми, кто не может побороть эту страсть, поступают совсем жестко – расстаются на месяц, но потом, если человек одумается, готовы дать еще один шанс.
– Из тех, кого мы исключили, девять человек уже в СИЗО. Это только те, про кого я знаю. Мы, конечно, и там им помогаем, чем можем. Кстати, скоро состоится поездка в Серпуховский Высоцкий монастырь к иконе «Неупиваемая Чаша», – продолжает Емилиан. – Раз в неделю приходит с осмотром врач. Подобрали юриста для всей организации: у многих проблемы с документами. Народ сюда попадает разный.
Емилиан не считает, что он занимается ресоциализацией – то есть возвращением в общество людей, отпавших от него. По его мнению, большинство людей, попавших в дом трудолюбия, вряд ли смогут зажить обычной жизнью. Надо отдавать себе в этом отчет. Так что Дом трудолюбия ориентирован на длительное проживание.
– Мы считаем, что живем одной семьей. У нас жестко запрещены не только пьянство и наркомания, но и блуд. Был у нас хороший руководитель дома. Жалостливый. Как морозы ударили, насобирал 90 человек, – вспоминает Емилиан. – Добрый был, трудолюбивый. Но впал в блуд: познакомился с девушкой по интернету, и та приехала к нему жить. А у нас за внебрачные половые связи – реабилитация. Реабилитация – это когда человек снимается с должности и идет рядовым на стройку. Месяц работает, и после этого его могут вернуть на должность. Все, кто у нас находится на должностях, – из рядовых жителей, хорошо себя проявивших.
Есть и еще одна проблема: если употребление алкоголя и обычных, если можно так сказать, наркотиков легко обнаружить, то заметить так называемые «спиды», «спайсы» и вообще синтетические наркотики непросто: человек уверяет, что он переутомился, устал на работе.
Однако слишком завинчивать гайки тоже не стоит: Емилиану пришлось поработать в организации «Преображение России», и он видел, чем это может закончиться. Там не выдавали деньги на руки, запрещали даже курить, правила были очень жесткие, существовала своя система безопасности – но всё это привело к перерождению организации и ее трагической гибели.
– Из тех, кто долго живет в доме, складывается костяк, так что порядок мы поддерживаем естественным способом, а в случае необходимости привлекаем полицию, с которой у нас в целом – хорошие отношения. Хотя порой злонамеренные люди могут написать на нас заявление. Иногда это недовольные соседи (что, к счастью, случилось лишь однажды), иногда – изгнанные члены общины пытаются отмстить нам клеветой, – говорит Емилиан.
Я интересуюсь: у жителей Дома трудолюбия есть свои доходы, есть деньги – значит, могут быть и ценности? Соответственно, должна быть проблема их хранения. Ведь обитатели дома в большинстве далеко не праведники.
Многие здесь прошли тюремную «школу» и знают, что бывает за воровство у своих. Поэтому в приюте почти ничего не запирается. Поначалу Емилиан хотел сделать ящички с замками, но потом сообразил, что намучается с ключами: обитатели постоянно меняются, и не при тех обстоятельствах, когда дисциплинированно сдают ключи: пьянство за короткий срок изгнало отсюда две трети жителей.
За разговором мы оказываемся у кирпичного дома № 17 по Лесной улице, где и расположен Дом трудолюбия. Обилие свежевыстиранных вещей, развешанных на веревках, говорит о том, что сейчас здесь немало обитателей.
– Доходило и до 96 человек, – сообщает Емилиан. – Сейчас около 40, а перед праздниками было 70–80: на новогодние каникулы многие разъехались. Площадь у нас – 510 кв. метров. Но число жителей постоянно меняется: кто-то уезжает, кто-то приезжает.
Во дворе помощник старшего по дому Сергей показывает младших насельников этого дома: несколько маленьких щенят, возящихся вокруг своей мамы.
– Тут один привел с собой собаку, говорит: жить без нее не могу. И сам уехал, а ее нам оставил, – улыбается он.
Во дворе дома – бассейн, сейчас он пуст, а летом наполняется водой. Входим внутрь. У порога – большие стеллажи для обуви. День праздничный: готовятся к встрече Нового года. Кто-то смотрит телевизор, который работает рядом с новогодней елкой, кто-то просто бродит по дому, кто-то отсыпается, кто-то несет дежурство на кухне. Казарма не казарма, общежитие не общежитие. Проходим на второй этаж, там разговариваем со старшим… и помощником Сергеем, с которым мы уже знакомы. Меня интересуют «сидельцы». Проблемы с законом имели многие, но есть и особенные люди. Я говорю с некоторыми из них.
ИгорьВот Игорь. Четыре судимости, в сумме – пятнадцать с половиной лет: кража, разбой, драка. Он охотно фотографируется и рассказывает. Освободился недавно. Пока сидел, умерла мать – значит, квартиры нет, возвращаться некуда. Приехал в Москву на заработки, пришел с товарищем в храм бессребреников Космы и Дамиана. Там посоветовали обратиться к Емилиану. Так он оказался здесь – всего пять дней назад. Пока его здесь всё устраивает. Собирается жить дальше. Последний срок отбывал в ИК-4 в Мордовии, там начал ходить в храм. Говорит, что и здесь в воскресенье ходил в ближайший храм, помолился, поставил свечку.
Затем подходит Сергей. Человек, чувствуется, «внушительный», с большими сроками и серьезными статьями. В сумме отсидел около 30 лет и понял: достаточно. Сниматься отказывается: не хочет, чтобы его фотографию увидели в родном городе. История его жизни – настоящий сценарий для сериала. Он и его жена – из Орска. В Москву приехали потому, что работы дома нет: рано или поздно снова пойдешь на дело. Выйдя на свободу в декабре 2010 года, он понял, что уже устал от этой жизни, а деньги зарабатывать можно и честным путем, без воровства и разбоя, без криминала, вот и уехал в Москву. Правда, и тут приключений тоже хватает. Был бригадиром в Сергиевом Посаде, зарабатывал. Они с женой – хорошие работники, та вообще опытный штукатур, была прорабом, но пару раз не заплатили деньги, и пришлось уйти. Жить где-то надо, поэтому пришли сюда: это лучше, чем ехать назад, в Орск. Хотят переждать здесь трудный период и найти подходящую работу.
Сколько поломанных жизней, сколько судеб! Трудно представить, через что пришлось пройти многим обитателям Дома трудолюбия. Шофер Андрей – человек здесь постоянный. У его большой опыт жизни в подобных местах. Приходилось ему быть и в «Преображении России». Сюда, в этот дом, люди попадают в основном из храма Космы и Дамиана, где ведется большая социальная работа. Там кормят людей, попавших в тяжелые жизненные обстоятельства; Емилиан же собирает желающих трудиться и развозит по Домам трудолюбия.
– Мы туда ездим по два раза в неделю на кормление. Там все батюшки знакомые, так что приходим как к себе домой, – говорит Андрей.
Он, пожалуй, единственный житель дома, имеющий реальное отношение к храму. Множество наколок говорит о том, что и он человек бывалый. Хотя я и не спрашиваю его об этом. У каждого из тех, кто здесь находится, своя судьба, свое прошлое и – будем надеяться – будущее.
Есть здесь даже серб, который перед Рождеством собирался уехать домой в Сербию. Почему-то много чувашей. Вообще берут сюда людей только из России. Хотя приходящие частенько скрывают, что они, к примеру, из суверенного Казахстана. Есть семья с грудным ребенком, но повидать ее мне не удалось: они ушли гулять. Есть несколько молодых ребят, которые, хочется верить, тут ненадолго.
Не знаю, с чем сравнить этот приют. Напоминает он чем-то ночлежку из горьковской пьесы «На дне», что-то есть и от Диккенса, и от Достоевского. Но лучше всего отражает суть все-таки само название: приют «Ной». Сразу представляешь ковчег, который плывет и собирает людей, обреченных на гибель в водах потопа, длящегося уже 20 лет. И дай им Бог когда-нибудь ступить на твердую землю и наполнить ее здоровым и праведным потомством.
Кто же рулевой этого ковчега? Путь Емилиана к Дому трудолюбия начался еще в советское время. Работал он и пионервожатым, занимался и с трудными подростками. «Теперь трудные подростки выросли и стали обитателями Дома трудолюбия», – шутит Емилиан. Крестился он в 2003 году и почти сразу стал заниматься, как теперь говорят, социальной работой. Многих, конечно, заинтересует коммерческая сторона этого дела. Но меня она не интересует совершенно. Мне неинтересно, сколько материалов затратил праведный Ной на строительство ковчега, хотя они и указаны подробнейшим образом в Библии, не интересует и сальдо нового Ноя – Емилиана. Уезжая, мы сталкиваемся со старшим по дому: он спешит на свой пост. Емилиан говорит ему: «Там у меня в машине есть куртка. Сын из нее вырос». «Пригодится», – отвечает тот. Я же сравниваю себя с посетителем зоопарка или с любопытствующим визитером тюрьмы. Коснулся многих людских судеб, посмотрел на людское горе, но чем могу помочь? Только отобразить его на бумаге.
Диакон Петр Пахомовhttp://www.pravoslavie.ru/jurnal/58930.htm
