«Русский писатель не может не быть православным»Беседа с писателем Валерием Ганичевым25 декабря 2009 года решением Священного Синода Русской Православной Церкви была учреждена ежегодная Патриаршая литературная премия имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия «За значительный вклад в развитие русской литературы». Впервые она была вручена 26 мая 2011 года писателю Владимиру Крупину. В 2012 году лауреатами стали Олеся Николаева и Виктор Николаев, в 2013-м – Алексей Варламов, Юрий Лощиц и Станислав Куняев, в 2014-м – Валерий Ганичев, Валентин Курбатов и протоиерей Николай Агафонов. 
Валерий Николаевич Ганичев Мы начинаем серию бесед писателя Александра Сегеня с теми, кому выпала честь получить из рук Патриарха Московского и всея Руси эту высокую награду. Первым собеседником стал председатель Союза писателей России, сопредседатель Всемирного Русского Народного Собора, православный общественный деятель Валерий Николаевич Ганичев. – Валерий Николаевич, ваши жизнь и судьба уникальны, богаты событиями, свершениями, достижениями. Родились в Новгородской области, потом воспитывались в Сибири, становление проходили в Николаеве в Новороссии, окончили исторический факультет Киевского университета, переехали в Москву, где работали директором издательства «Молодая гвардия», главным редактором крупномасштабных по своим тиражам изданий – газеты «Комсомольская правда», журнала «Роман-газета». А с 1994 года и по сей день возглавляете Союз писателей России. В вашей жизни было много поисков и великих обретений. Но главным, я думаю, явилось обретение веры. Расскажите, пожалуйста, как это произошло. Как вы, в прошлом комсомольский деятель государственного уровня, стали православным? – Путь к вере в Христа сложился у меня не так просто, как у многих людей, которых с детства родители воспитывали в православных традициях. Таким человеком была моя ныне покойная супруга Светлана Федоровна, вот ее с пяти лет уже водили в церковь, приучали к молитвам, исповеди, причастию. Отца ее в Николаеве репрессировали, угнали в лагеря, но мама, будучи верующей, прививала троим своим детям любовь к людям и стране, уважение даже к главенствующей идеологии социализма. Светлана одновременно и ходила в храмы, и была активной пионеркой. Учительница ей однажды сказала: «Я знаю, что ты ходишь в церковь, но ты при этом красный галстук хотя бы снимай».
– А ваши родители? – Мои родители тоже были крещеные люди. Отец Николай Васильевич родом из Рыбинска; те места затопили, и появилось Рыбинское водохранилище, которое также называют Рыбинским морем, и на вопросы, откуда родом мой отец, я отвечаю: «Он родился на дне моря». До войны семья держала трех коров, отца даже собирались раскулачивать, но он спасся шуткой: «Я у этих трех коров четвертый, потому что сам работаю, как вол». Потом он работал машинистом на Николаевской железной дороге, впоследствии Октябрьской. Его приняли в партию. Я родился в 1933 году на лесопилке в Пестово, где отец находился уже на партийной работе. Пестово сейчас относится к Новгородской области, а тогда Новгородская область входила в Ленинградскую. Затем отца направили на работу в Сибирь, и там мы изрядно поколесили, переезжая с места на место.
Моя мама Анфиса Сергеевна во время Гражданской войны, оставшись сиротой, находилась в вологодском детском доме и часто бывала в гостях у священника Фаворского. Он прививал ей азы Православия. Но мой путь к Церкви был самостоятельным. Впервые я стал задумываться о христианской вере, когда учился в Киевском университете. Храмы, иконы, церковная утварь и облачения – всё это такое величественное, великолепное, возвышающее человека. Можно сказать, я приходил к вере сначала умом, а уже потом постигал Православие сердцем. Сначала как историк, затем как писатель я всё четче осознавал, что наша культура остается в православном поле…
– Никуда из него не выпала, несмотря на многие годы внушаемого и насаждаемого атеизма. – Совершенно верно. Изучая классическую русскую литературу, я осознал, что русский писатель не может не быть православным.
– Иначе он не русский. – Да, даже в своих заблуждениях, как Лев Николаевич Толстой, он всё равно не выпадает из религиозного поля. И представители советской литературы тоже. Необязательно было Шолохову в своих романах показывать церкви, молитвы, священников, исполнение таинств. Его герои вольно или невольно проходят через все христианские ценности, не отвергая их, а принимая. Советская власть, безбожная, в тридцатые годы начинает миллионниками издавать русскую классику, несущую в себе зерно Православия. И неграмотная страна становится грамотной, изучая грамоту по русской литературе, а не по американским комиксам, не по детективным романам, не по ужастикам. И эти миллионники были баснословно дешевыми, они приходили во все библиотеки, во все семьи. Один из столпов русской эмиграции Георгий Петрович Федотов, узнав в 1938 году об этих многомиллионных изданиях Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Чехова, Достоевского и других, сказал: «Всё, Россия спасена!»
Вручение Патриаршей премии Валерию Ганичеву – Валерий Николаевич, уже с 60-х годов прошлого века определились ваши православно-патриотические взгляды, еще когда вы работали в журнале и издательстве «Молодая гвардия». Какие люди окружали вас тогда, стали вашими единомышленниками? – Прежде всего, это Анатолий Васильевич Никонов, возглавлявший журнал «Молодая гвардия», ставший центром духовного патриотического возрождения после пагубной во многих отношениях эпохи Хрущева. Пагубной в смысле идеологии и культуры. Впервые в советское время в «Молодой гвардии», а затем в 1970-е годы в журнале «Наш современник» стали в открытой печати оформляться идеи национального самосознания. Главные партийные идеологи того времени – Суслов, Зимянин, Яковлев, Севрук – не могли с этим долго мириться. Никонов был с треском уволен с должности, начали громить всех, кто боролся за возрождение русской славы, памятников истории, храмов. Но я благодарен судьбе, что она свела меня с такими людьми, как Никонов, Солоухин, Глазунов, Курочкин, Селиверстов. Они еще больше укрепили меня в моем движении к Православию.
– Вы как раз тогда попали в закат хрущевских гонений на Церковь. – Да. И когда Хрущева сняли, была наша оттепель, русская, продолжавшаяся несколько лет, до тех пор, пока сусловская идеологическая машина не начала на нас наступление. Так вот, во время этой русской оттепели я подготовил письмо «Берегите святыню нашу», оно было опубликовано в «Молодой гвардии» и подписано тремя гигантами нашей культуры – Павлом Кориным, Сергеем Коненковым и Леонидом Леоновым. Это письмо стало своеобразной программой соединения героического прошлого России с тогдашней жизнью молодого поколения. Помню, как Леонид Леонов, редактируя письмо, вычеркнул слова «Наша славная советская молодежь» и проворчал: «В годы войны была славная, а сейчас пусть докажет!» Это был 1965 год, только что Хрущева сняли, и самое время было сделать рывок в деле восстановления исторической памяти нашего народа. Хрущев – страшно вспоминать! – запретил праздновать День Победы. И вот, в 1965-м празднование 9 мая восстановлено, и под это дело мы выпускаем это письмо. В нем мы обращались к нашей интеллигенции с воззванием воскресить русские святыни. Включая православные храмы. Это письмо перепечатывалось людьми, распространялось в виде листовок. Сотни тысяч экземпляров разбежались по стране. Были расклеены в клубах, библиотеках.
– Это письмо, насколько я понимаю, дало повод и возможность для создания Общества охраны памятников истории и культуры России. Его возглавили писатель Леонид Леонов, композитор Георгий Свиридов, художники Илья Глазунов и Павел Корин, директор Эрмитажа Борис Пиотровский, историк Борис Рыбаков и другие. В то время в Китае шла «культурная» революция, возникла угроза войны с этим недавно дружественным государством. Возможно, как Сталин во время Великой Отечественной войны осознал необходимость воскрешения исторической памяти народа, так и тогдашнее руководство пошло на «русскую оттепель», дабы было на что опираться, разразись новая страшная война. – Да, Александр Юрьевич, вы правы. Китайская угроза здесь тоже поспособствовала.
– И к Церкви тогда резко изменилось отношение в лучшую сторону. Тоже как при Сталине в 1943 году. Валерий Николаевич, а вы уже тогда стали посещать храмы? – Да. И, опять-таки, не без участия моей жены. Светлана очень радовалась новому кругу моих друзей, большинство из которых были православными и воцерковленными. Видела, что благодаря знакомству с ними и я всё больше подготавливаюсь к воцерковлению, к пониманию того, что есть воля Божия и она превыше всего. Мы были хорошо знакомы с Юрием Алексеевичем Гагариным, и я видел в нем то же движение к вере. На пленуме ЦК партии, посвященном воспитанию молодежи, он выступил с предложением восстановить храм Христа Спасителя как памятник войне 1812 года.
– Его друг Валентин Петров тогда получил выговор по партийной линии за то, что «ввел Гагарина в Православие». А Петров потом вспоминал, что Юрия Алексеевича и не надо было вводить, он сам был втайне православным, и нередко можно было слышать, как он тихонько произносит «Отче наш». – А когда он выступил с предложением восстановить храм Христа Спасителя, помню, ко мне подошел инструктор ЦК партии и спросил: «Вы не знаете, Гагарин согласовал свое предложение наверху?», и я сразу ответил: «На самом верху!» А скульптор Коненков как-то раз сказал: «Гагарина нельзя было не пустить в космос. Он – небожитель». Помнится, в 1967 году в Вешенской в гостях у Шолохова Юрий Алексеевич вместе со всеми Дон переплывал, а ведь там в середине реки течение сильнейшее. И в Вешенской он, выступая перед казаками, смело говорил о поруганной былой славе России, которую надо восстанавливать.
– Недаром есть такая легенда, что, когда Хрущев спросил его, видел ли он в космосе Бога, Гагарин сказал: «Нет, Бога я не видел», а когда довольный Хрущев отошел, Юрий Алексеевич тихо добавил: «Зато Бог меня видел». Валерий Николаевич, вот у меня не так давно возникла такая мысль, что советскому человеку в чем-то было легче прийти к вере, чем дореволюционному. Потому что советская идеология воспитывала не только большевиков-ленинцев, но и патриотов своей Родины. Посмотрите, сколько было гражданственных сильных песен. До революции таких не было. Были хорошие военные марши и множество лирических песен, чаще всего печальных. А вот таких могучих жизнеутверждающих песен, воспевающих труд и подвиги во имя Родины, можно припомнить мало. «Здравствуй, страна героев, страна мечтателей, страна ученых!» – тогда не пели. – Хорошая мысль! Очень хорошая мысль!
– В обществе в XIX веке не наблюдалось массового энтузиазма. Не будем говорить, в какой мере при советской власти это воспитывалось, а в какой насаждалось, все-таки, я думаю, что в большей мере воспитывалось. Самой эпохой грандиозного строительства. А патриотизм, который приводит к желанию отдать всего себя ради общего дела и общего счастья, воспитывает в человеке христианское «положи жизнь свою за други своя». И литература советская, на мой взгляд, внутри себя несла больший христианский заряд, чем литература XIX века. – Совершенно верно, Александр Юрьевич. И те, кто добровольно рвался на стройки социализма, ехали в разные концы СССР с чистым сердцем, с чистыми помыслами. Не за длинным рублем. Это уже пришло позже, лет за десять до появления Горбачева. А те, кто сумел сохранить чистые сердца и помыслы, те в 1990-е годы оказались на обочине жизни. И пришли к Церкви. И, опять-таки, с чистыми сердцами и чистыми помыслами.
– А каково, на ваш взгляд, нынешнее состояние нашего общества, насколько в нем выросло чувство патриотизма? – Стремительно растет! Вспомните, как на праздник Кирилла и Мефодия во всех городах на площадях люди пели настоящие русские патриотические песни. Давно мы не слышали, чтобы массово исполнялась «Широка страна моя родная». А теперь услышали. У меня слезы стояли в глазах. Это – Крым! Вот как Крым вернули России, так и русскую песню вернули. Любовь к Родине в народе всё сильнее.
– Мы чувствуем сплоченность, несмотря ни на какие Болотные площади и новые майданы. – Дай Бог, чтобы это продолжалось.
– Нам бы еще Союз писателей снова присоединить к России, а то его всё пытаются и пытаются закрыть. – А пытаются те, кто ходил на Болотную. Все эти Быковы, Улицкие и прочие. Люди, которые индивидуализм противопоставляют коллективизму.
– А ведь Православие-то как раз религия коллективизма, а не индивидуализма. – Безусловно.
– Валерий Николаевич, скажите, а когда вы впервые надели нательный крест? – В 1987 году.
– Шла подготовка к 1000-летию Крещения Руси. – Совершенно верно.
– А ведь я тоже в 1987-м. Получается, мы в один год с вами стали носить кресты. Хотя крестили меня в младенчестве, в 1959-м. А вас? – Тогда же, в 1987 году, я и принял таинство святого крещения. Будучи членом КПСС, парторгом. А за четыре года до этого в 1983 году у меня была памятная и в значительной мере переломная встреча. Я тогда был главным редактором «Роман-газеты», и ко мне в гости приехал знаменитый владыка Василий (Родзянко), епископ Сан-Францисский, представитель Русской Зарубежной Церкви.
Епископ Василий (Родзянко). Фото: Юрий Кавер– Который во многом способствовал изменению отношения зарубежников к Московскому Патриархату. – Совершенно верно. Так вот, он решил побывать у меня в гостях. Увидев его, наша консьержка Рахиль Иосифовна сказала: «Валерий Николаевич! К вам приехал либо какой-то патриарх, либо сам Господь Бог!» В то время я еще стеснялся открыто молиться. Молитвы знал, но что-то внутри преграждало путь молитвенного общения с Богом. Мне даже дочка моя Марина говорила: «Папа, молись, пожалуйста!» И вот когда владыка Василий в моем доме стал читать молитвы, то и во мне эта преграда рухнула, я стал вместе с ним произносить слова молитв. Потом мы с владыкой Василием ездили вместе по святым местам России, он видел возрождение Православия и, действительно, много способствовал тому, что в итоге было восстановлено каноническое общение Зарубежной Церкви с Московской Патриархией. Помню, однажды он вспоминал, как его родители в 1918 году говорили о необходимости эмигрировать. Ему тогда три года было. Они говорили: «Ну это же ненадолго!» Рассказывая мне об этом, он погладил свою длинную седую бороду и сказал: «Вот это “ненадолго” выросло до такой бороды!» Я тогда особенно осознал, какой трагедией стало для сотен тысяч русских людей бегство из своей родной страны. Сейчас эта трагедия повторяется на Украине. И многие, как тогда, говорят: «Это ненадолго». И неизвестно, как всё обернется. Не дай Бог, чтобы как тогда, надолго!
– Вам, Валерий Николаевич, как человеку, у которого многое связано с Украиной, это особенно горько видеть. – Да, это страшная печаль!
– Скажите, Валерий Николаевич, а когда вы впервые исповедовались, причастились? – Тогда же, когда и крестился, в 1987 году. С тех пор постоянно исповедуюсь и причащаюсь. Первая исповедь была подобна экзекуции.
– Священник был очень строгим? – Нет. Я был очень строгим по отношению к самому себе.
(Окончание следует)
