(окончание)***
– На огороде рвали бурьян корове, – рассказывает жительница села Новобелая Нина Евгеньевна Овчаренко. – Вдруг в небе прошумело, и сразу же раздался взрыв во дворе у соседей. Заголосила тётка. Оказалось, осколком снаряда убило мою ровесницу, двенадцатилетнюю девочку.
Когда я домой вернулась, гляжу: сидит наш боец, бинтует рану. Из его разговоров с взрослыми поняла, что он должен был взорвать мост через речку, но помешал обстрел. Боец ушёл на обед, а немного погодя появились немецкие мотоциклисты. Загудели машины, танки. Нас, детей, на улицу не пускали.
Первого немца я увидела в хате. Он не наших бойцов искал, а потребовал «яйка! млеко!» Дедушка хотел поделиться собранными яйцами, но их забрали сразу все вместе с горшком. После немцы заходили ещё и ещё. Дед старался объяснить, что ваши же паны всё забрали. Немцы орут, в сарае сами по гнёздам шарят, кур ловят. Страшно кричат, язык у них нечеловеческий.
Дня три или четыре шли они через село.
Сразу же была организована комендатура. Жителей вызывали туда на регистрацию, для отпечатка прикладывали палец к какому-то документу. Колхоз не разоряли. Староста давал наряд, в поле убирали хлеб. Были у нас семьи единоличников, в колхозе не работали. При немцах тоже не вышли в поле, так их розгами били.
С возрастом только понимаешь, как тяжко приходилось маме. Нам же всё в забаву. Обуть-надеть нечего, ходили в залатанных – перелатаных одёжках – обувках. Как на маскарад наряжались. Сам комендант ходил в отобранных у кого-то красноармейских командирских галифе – тёмно-синих с красными кантами. Зерно мололи на ручной мельнице из двух камней. Пшено толкли в снарядной гильзе.
Утром разжечь печку непросто, если не сохранился в пепле хоть малый уголёк. Ждёшь на холоде, покау соседей дым из трубы пойдет. Бежишь к ним с ведёрком за печным жаром. На самый крайний случай в доме хранили коробок спичек. Заходит раз немец с папиросой, просит прикурить. Развожу руками. А он полез, пошарил рукой в запечье и нашёл спички. Взял коробок. И как развернулся, как врезал мне кулаком по голове, только в угол покатилась. Очень испугалась, до сих пор помню в лицо этого рыжего немца.
Всякие части ехали через наше село Новобелая, тогда Михайловского, а сейчас Кантемировского района. Очень были противные солдаты-финны, румыны тоже вредные и злые. Немцы как люди помягче, а итальянцы самые простодушные! Квартировали солдаты по дворам. Моя подружка Паша Мартыненко в своём саду залезла на вишню ягоды рвать, а её приняли за партизана. Застрелили из автомата. И ещё одну девочку убили на собственном огороде.
– Больше месяца в Новобелой располагался лагерь для военнопленных, – вспоминает Лидия Владимировна Шворникова. – На лугу возле речки огородили столбы колючей проволокой. Загнали туда наших солдат, как овец в кошару. Охраняли часовые с собаками. Держали измученных и голодных. Еду им приносили. Но немцы близко не подпускали нас. Забирали продукты и сами ими распоряжались.
Когда угоняли пленных, по дороге лежали убитые. Стреляли, наверное, тех, кто не мог идти.
Забирали немцы сельских коммунистов. Арестовали Ивана Васильевича Вальянникова. Дома остались жена и четверо детей. После освобождения узнали из областной газеты «Коммуна», что его расстреляли в Кадурином лесу. Там же погибла моя учительница Анна Илларионовна Городнянская и её муж Евгений Саввич.
***
– В наше село Фисенково немцы въехали на велосипедах. Человек восемьдесят. Из погреба достали молоко. Пили, а пустые глечики-крынки кидали на дорогу. – Так запомнился приход фашистов Григорию Ивановичу Фисенко. – А драпали они на Рождество. Накануне устроили пьянку. Я тогда впервые увидел на столах апельсины, лимоны, шоколад.
Бой разгорелся у леса Кошарного. После в братской могиле мы хоронили наших погибших солдат.
– В то лето хлеба уродились, – говорит Ефросинья Васильевна Гетманова. – Косили, молотили цепами. Зерно вывозили на станцию Митрофановку. Но и себе удалось прикопать в ямы. А хлеба пекли много. В лесах прятались выходившие из окружения наши бойцы, мы им носили продукты. Те, кто остался живым, после войны долго писали нам письма.
Седьмого января наши на танках вошли в Фисенково. А немцы уже подпалили мой дом. У соседа Григория Наливайко загорелось сено. Хотел тушить огонь, но старика закололи штыками.
– У нас была пасека. Мёд, конечно, вычистили сразу, – припомнила Анастастия Гайворонская. – Новые гости непрошеные являются, не верят, что мёда нет. Полезли сами в улей. Пчелы их искусали. Так немцы со зла чуть нас не пристрелили.
– По дворам в Фисенково жили эвакуированные из Дерезовки, что на Дону, – сказала Полина Пантелеевна Пустовая. – С ними мы делились последним куском хлеба.
– Фашисты выгнали нас из хаты, жить пришлось в погребе, – рассказывает Анна Ивановна Колесникова. – Когда началась стрельба, боимся высунуться. Потом я всё-таки осмелилась поднять ляду – крышку. Кричу своим: «Наши пришли!»
Стоял сильный мороз. Руки сильно мёрзли. Мама сразу затопила печку, наварила картошки, кормили солдат. А вечером пошли в клуб. Там было собрание. Награждали пулемётчика, который много немцев побил.
***
Из записки Государственному Комитету Обороны заместителя Наркома Внутренних Дел СССР тов. Меркулова от 18 марта 1943 года о выявлении и ликвидации шпионов, диверсантов, немецких пособников и банд в городах и районах, освобождённых Красной армией от войск противника. Опубликована в журнале «Родина» за 2008 год в № 12. В редакционном вступлении подчёркнуто: «…сплошной волны арестов и насилия не было. Сотрудники оперативных групп НКВД подходили к вопросу избирательно».
Воронежская область
Арестовано 3926 человек, в том числе агентов германской разведки и подозрительных по шпионажу — 218, немецких пособников — 2861, дезертиров Красной армии — 319, прочего антисоветского элемента — 528.
В числе арестованных 16 членов и кандидатов в члены ВКП (б) и 47 членов ВЛКСМ.
По захваченным материалам полицейского управления в г. Россошь выявлено 53 члена ВКП (б), которые в своих биографиях, представленных полиции, характеризовали себя, как ущемлённых, подвергавшихся преследованиям со стороны Советской власти, и всячески отрекались от партии.
В числе этих документов обнаружено, в частности, следующее заявление в полицию бывшего члена РК ВКП (б) гор. Россошь, депутата Верховного Совета РСФСР, орденоносца – К., работавшего директором Россошанской МТС.
«На общих собраниях по колхозам не выступал, партийных поручений не нёс, агитацию против германской армии не вёл.
Прошу великий германский народ дать мне свободную жизнь, я буду честно работать, ни с кем никаких связей не буду иметь, буду честно выполнять все законы германского народа».
Как выяснилось, во время допросов в гестапо К. выдал всех известных ему коммунистов, оставшихся в тылу противника.
Также выяснилось, при вступлении в партию К. скрыл, что он выходец из кулацкой семьи, что его родители раскулачивались.
Несмотря на это К. был расстрелян гестапо.
В делах старосты Радченского (в документе допущена ошибка, точнее – Ольховатского – П.Ч.) района также обнаружено 35 аналогичных заявлений от 28 членов и 7 кандидатов в члены ВКП (б), в том числе от бывшего директора Марьевской МТС члена ВКП(б) Г., следующего содержания:
«Районному старосте господину Заверухе.
Я прошу Вашего разрешения допустить работать в колхозе. Я эвакуировался, но возвратился в Ольховатский Район, желаю честно работать и выполнять все указания вышестоящего начальства. Партбилет уничтожил».
Г. арестован.
Из числа видных немецко-итальянских пособников и агентов арестованы:
Баранников – бывший ответственный инструктор Воронежского Облисполкома.
По заданию немецко-итальянских оккупантов Баранников создал в Кантемировском, Радченском и Писаревском районах лже-партизанские отряды, куда обманным путём привлекал советских патриотов, коммунистов и комсомольцев, а затем выдавал их.
Видющенко – в прошлом инженер-экономист, в г. Орджоникидзе был назначен немцами начальником жилищного отдела городской управы, затем перешёл в итальянскую тайную полицию, по заданию которой вёл провокаторскую работу.
Вместе с итальянскими войсками Видющенко прибыл на территорию Воронежской области, где работал в полицейских органах. При отступлении оккупантов был оставлен ими для шпионской работы.
В Кантемировском районе задержана группа подростков (Филиппович П. И.,1931 г. р., Филиппович В. И.,1928 г. р. и Шевченко Н. М.,1930 г. р.), которая была переброшена немцами через линию фронта с заданием взорвать оставленные немцами склады с боеприпасами и собирать разведывательные данные о частях Красной Армии.
Выявлено 208 пособников немецко-итальянских оккупантов, бежавших с ними при отступлении, в том числе такие лица:
Пушкарёва, бывший секретарь Богучарского РК ВЛКСМ. С приходом оккупантов принесла им списки комсомольской организации, а затем вышла замуж за итальянского офицера.
Новошицкий, бывший пропагандист Радченского РК ВКП (б). Был назначен оккупантами счетоводом Богучарского зерносовхоза.
* * *
Сейчас помнят о том тяжком времени лишь старожилы. Среди них и моя собеседница Анна Кузьминична Петрова, в девичестве Иващенко. Ей за девяносто лет. Старость коротает в семье внука, в окружении правнучат. Живёт в доме, который «вынесла на своём горбу» – строила своими руками сразу после освобождения от фашистов. Прежнюю хату порушили бомбы-снаряды, а из землянки хотелось выбраться. Конечно, её дом нынче после капитального ремонта приобрёл современный вид в кирпичном наряде, всё же остаётся свой.
В комнате у бабушки на простенке большой фотопортрет, который она иногда снимает, чтобы поближе вглядеться в лицо молодого солдатика. Необычно красива его парадная форма. «Цэ тато, – рассказывает крестьянка, говорит, как все в здешней местности, вставляя в речь русские и украинские слова. – Забрали в армию до моего рождения. Служил в охране царя. Прислал маме одеяло и фотокарточку. Обещал забрать нас к себе. А тут началась германская война. На ней и сгинул. Живым я батька ны побачыла».
Родимое село Цапково третье столетие стоит на степовом взгорье у старинного тракта из Россоши на Богучар. Уездную, волостную, сельсоветскую прописку меняло не раз. Сейчас причислено к Новокалитвенскому поселению Россошанского района.
Из слободы дочь Кузьмы Андреевича Иващенко надолго отлучалась лишь однажды. В молодости посылали на торфоразработки, откуда она вернулась с мужем. Алексей Сергеевич был родом из недальней задонской Гороховки. Его вскоре тоже призвали на фронт – уже другой войны, Великой Отечественной. Пришёл инвалидом. Вместе вырастили детей.
«Всю жызнь робыла. То на ферме свинаркой, то в поле. Ны одна сорочка на спыни от пота сгныла».
Расспрашиваю Анну Кузьминичну об оккупации.
– Боя как такового у нас не было. Днём и ночью наши красноармейцы уходили за Дон. Объясняли, что шли на переформирование. Потом их колонны стали бомбить вражеские самолёты. Мы прятались в погребах. Стихло ненадолго. Со стороны Ивановки вскоре поехали немцы на мотоциклах, грузовых машинах с пушками, на танках. Появились пешие. Сворачивали в сторону Богучара.
Некоторые останавливались на постой. Эти ничего плохого не делали. Корову доишь, прямо в кошаре дожидаются с котелками в руках. Похужело, когда по Дону пролегла линия фронта, анаше Цапково в этой полосе. Военная комендатура показывала свою власть.
Гонят сюда военнопленных рыть траншеи, окопы, строить блиндажи. Выбегаем к грейдеру – вдруг своего увидишь. Сердечные – оборванные, в пыли. Жара. Просят хоть попить. Вынесешь, а немцы-конвоиры не подпускают, выбивают вёдра из рук, выливают воду.
Раз оставили их на ночь в церкви. Женщины, те, кто рядом жили, решились покормить наших солдат. Набрали в корзины яблок, груш, положили хлеб, сухари, глечики с молоком взяли. Хотели передать через разбитые окна. А охрана окружила баб, повела в комендатуру. Там о чём-то поговорили и отправили назад. Двери церкви открыли и затолкали к пленным. Фрося Васильевна Овчарова-Замшина с дитём в полтора годика на руках оказалась тоже там. Солдаты расспрашивают, далеко ли Дон, где лучше перебраться через реку, если сбежать. А уже ночь, темно. Женщины в слёзы. Родные сюда подошли, маленькую девочку упросили отдать. Этих женщин партизанками посчитали, хотели расстрелять. Переводчик сумел всё уладить. Отпустили их домой, в конце концов.
Немцев сменили итальянцы. Но порядки остались те же. Наше домашнее хозяйство быстро разграбили. Коров и телят забрали. Поросят порезали. Курам открутили головы. В огородах картошку копали, фасоль порвали.
В поле мы пшеницу косили, снопы вязали. В лесу дубы пилили. Брёвна на блиндажи забирали.
Из хат выселили. В сараях осенью холодно. Хорошо, что смогли себе землянку вырыть. Грубку-печку в ней слепили. Верите, зимой шестнадцать душ в землянке спасалось.
Установили комендантский час – с вечера до утра на улицу не показывайся. Паша Жигайлов и Иван Багринцев задержались, дело молодое, их арестовали, избили. В наказание – на двое суток привязали к столбу.
Грех говорить такое, но было – насиловали женщин, даже девочек-подростков. Не приведи, Господи.
Согнали однажды на площадь всех жителей села. А там уже виселица. Верёвки с петлями висят. Рядом с ними на столе стоят трое мужчин. Пока людей собирали, арестанты попросили попить.
Кто-то из хлопцев сбегал, принёс. Куда там – конвоиры выбили ведёрко из рук, пролилась вода. Зачитали громко, что это коммунисты, партизаны. Два помоложе Иван Будко и Яков Виткалов, а посредине пожилой, отец Виткалова – Василий. Накинули петли на шеи, выбили стол из-под ног. Три дня не снимали повешенных.
Страшная война! Видела, как пленного застрелили. Бьётся умирающий человек всем телом о землю, как петух зарубленный.
Бой за Цапково был тоже страшный. Мы трое суток безвылазно сидели в землянке. Слышим наверху стрельбу, взрывы, осколки по мёрзлой земле – «лусь! лусь!».
Когда стихло, вылезли, встречаем наших бойцов – в полушубках, в белых халатах.
Радуемся. Кончилась вражья оккупация.
А война ещё не покидала нас. Свозили с полей и хоронили погибших. Побитые лежали как снопы – и наши, и немцы, и итальянцы.
На минах брошенных подрывались, калечились, гибли дети.
Вспомнишь – не верится, что такое смогли пережить...
***
Говорили с бабушкой о текущем дне.
От слободы в три сотни дворов остались крохи – редкие усадьбы по бугру. Малолюдье, на улице ни души. Животноводческие фермы в разрухе. Нет скотины-живности. Работать негде.
Без войны на глазах исчезает село, где веками поколения трудиться умели, и петь любили.
– Я своё прожила, а как внучатам придётся, что их ждёт?
В святом углу у Анны Кузьминичны – иконы. Она на прощанье мне сказала:
– Устали люди жить без веры в душе...
Пётр Чалый (Россошь Воронежской области)
http://www.voskres.ru/army/publicist/chaliy8.htm
